Посольство в Московию 1569-1572

MATKA MOSKOVAAN 1569-1572

Если будет угодно Королевскому Величеству, господину моему, счастливейшему и милосерднейшему, то пусть, ознакомившись с этими записями, он примет нужное решение.

Знаю, Господи, что не в воле человека путь его, что не во власти идущего давать направление стопам своим.

Книга [Пророка Иеремии]. 10. 23

Не проворным достается успешный бег, не храбрым - победа.

Книга Екклесиаста, или Проповедника, 9, II

13 июля 1569 года от Рождества Христова, на третий день коронации нашего великодержавного Господина Короля Юхана ¹, меня и других, выбранных для посольской миссии, известили о нашей задаче.

Да будет это посольство на благо и успех всему Шведскому королевству и принесет прочный мир всем его жителям. Об этом молю всесильного Господа через любимого его сына Иисуса Христа.

Всю неделю коронации мы задержались в Упсале, ожидая, когда будет готова инструкция для посольства. Восемь дней спустя я последовал за Королевским Величеством в Свартше ², где остановился на несколько дней. Наконец 21 июля я получил инструкции, письмо, адресованное Московскому Великому князю, а также рекомендательные письма к высшим сановникам в Стокгольме для получения у них платья для посольства, выделенного королевской милостью.

В течение двух или трех дней я занимался сборами в дорогу. Отплыв из Стокгольма 24 июля и после больших трудностей миновав Аландское море, потерпел во время бури кораблекрушение близ Ландсудда, в чем я увидел первое предвестие неудачи нашего посольства, а 30 июля на чужом корабле достиг Турку. Хотя я быстро закончил свои домашние дела, я задержался там до 9 августа. Вечером я отправился на лодке в Парайнен ³, оттуда в Хельсинки и в Выборг прибыл 22 августа, в 11-е воскресенье после Троицы.

Там мы получили достаточно съестных припасов, правда, пиво было довольно старым и не совсем пригодным для питья. Выборг мы покинули 2 сентября, не сумев выбраться оттуда раньше, так как мне нужно было посоветоваться с достопочтимым и благородным Юханом Ларссоном ⁴, который в былые годы много раз бывал в России. Из Кивеннапы ⁵ мы отправились 6 сентября, когда за нами прибыл русский проводник, и на следующий день мы пересекли границу. На реке Сестре ⁶ нас встретил от имени Московского великого князя комендант Орешка Богдан ⁷. В тот же день мы достигли Пурмусельки.

Там мы узнали о приезде присланного для нас из Новгорода проводника по имени Афанасий ⁸. Его сопровождала свита из 23 человек, среди которых были как дворяне, так и люди простого происхождения. Они встретили нас вскоре после того, как мы направились на постоялый двор, пожелали удачного пути и обещали от имени Наместника проезд, а также необходимую пищу, по старому обычаю. Так мы вместе доехали до места.

На следующий день, 8 сентября, мы направились к Орешку. Когда мы проехали две мили, Афанасий дал нам немного вина, русского меда и хлеба с медовой приправой. В этой местности находился русский монастырь ⁹. Монахи выбежали нам навстречу, прося милостыню. Мы дали им пять марок из дорожной кассы и продолжили свой путь. Сразу по прибытии в Орешек к нам пришли молодые воины, неся в кружках пиво, крепкий мед и немного вина. Мы, со своей стороны, послали коменданту крепости кружку немецкого пива и кружку купленного в Выборге вина.

На следующий день, 9 сентября, мы прибыли на постоялый двор под названием Назид, а оттуда 10 сентября поехали к ближайшему фогту, жившему в шести милях от постоялого двора, имя его было Сапохин.

11 сентября, в 14-е воскресенье после Троицы, мы достигли почтовой станции Вальц, в понедельник- Дицка ¹⁰, а во вторник-Луцка. Утром того же дня моя лошадь неожиданно оступилась на совершенно ровной и твердой дороге, что тоже было, по моему мнению, плохим предзнаменованием. В среду, которую встарь называли Днем Святого Креста ¹¹, мы подъехали наконец к Новгороду. Наш проводник сказал нам придержать коней и посоветовал не появляться в этом большом городе прежде, чем он узнает, кто будет встречать нас от имени Московского Великого князя и Новгородского наместника. Наместником был князь Петр Данилович Пронский ¹².

Наконец появились три всадника, которые объявили о том, что встречающие приближаются. Мы медленно подъезжали к городу, когда нам навстречу выехали трое бояр со свитой, одетые в нарядные русские одежды. Они спросили, хорошо ли прошло наше путешествие и достаточно ли у нас пищи и других припасов для пребывания во владениях Великого князя. Мы ответили, что, с Божьей помощью, все прошло хорошо и пищи у нас достаточно. Они, со своей стороны, сказали, что прибыли к нам, чтобы оказать надлежащие почести и проводить в город, молясь о том, чтобы Господь послал обоим государствам, России и Швеции, мир и спокойствие. Мы, в свою очередь, поблагодарили Русского царя и Новгородского наместника за такие почести и выразили надежду, что русские представители, если Господь пошлет их когда-нибудь к Его Королевскому Величеству, получат такой же прием. Так мы, беседуя, въехали в город. Место для жилья нам было предоставлено на улице Кожевников ¹³, где в предыдущие годы уже жили другие шведские послы. Вечером, сравнительно поздно, нам принесли еду и питье.

Новгородские события

На следующий день, 15 сентября, пришел пристав ¹⁴ с толмачом и сказал, чтобы мы явились к Наместнику для беседы. Мы ответили, что в нашу задачу не входит беседовать или вести переговоры с Наместником, прежде чем мы не уведомим Московского Великого князя и царя о тех делах, которые Его Королевское Величество доверил нам. Получив такой ответ, он вернулся к Наместнику, который остался явно недоволен. Поэтому он снова послал к нам того же пристава в сопровождении нескольких "детей боярских" ответить, что нам непристойно подобным образом отвечать наместнику Русского царя. Нам сказали, что мы могли бы поговорить с Наместником о делах, важных и необходимых как для русского, так и для шведского народов. Мы же ответили им: не такие мы глупые, чтобы не уметь различать высшие и низшие лица и должности, отдавая им равное уважение. Матиас Шуберт добавил, что это не в обычае ни у секретарей Великого князя, ни у Ливонских послов- рассказывать кому-либо о делах, с которыми они посланы, прежде чем не прибудут туда, куда направил их государь, Таким образом, неправильно требовать, против посольского этикета, соглашаться на их просьбу. Тогда русский пристав заявил, что Наместник намерен запретить нам свободное передвижение и что он должен задержать нас в Новгороде, потому что мы своим упрямством оскорбили его достоинство. Мы снова отвечали: хотя бы нас и задержали или выслали, мы не изменим нашего мнения, так как нам известно, что Русский царь и Великий князь по своему значению намного выше, чем все бояре и воеводы. Поэтому мы поступили бы негоже и против правил, если бы чтили главу государства наравне с простыми его подданными. Однако мы обещали, что с удовольствием нанесем визит вежливости Наместнику, если он пожелает принять нас на обед или для дружеской беседы. Получив такой ответ, посланцы вернулись в замок, и в этот день ничего более не случилось. Думается, что они просили нас прийти к Наместнику из-за русской кичливости или из пустого тщеславия: чтобы гордиться тем, что мы подчинились их воле, или, возможно, чтобы стали молить их облегчить осуществление нашего дела. Вечером Михайлова дня ¹⁵ пришел наш проводник Афанасий в сопровождении нескольких человек и потребовал, чтобы на следующий день мы пришли в замок для переговоров с Наместником. Но по ряду причин определенного ответа он тогда не получил.

Афанасий снова пришел утром 30 сентября и повторил просьбу. Но мы отказались из-за упомянутых уже причин и сказали: у нас в нашей инструкции нет никакого предписания, руководствуясь которым, мы могли бы вести переговоры с Наместником, поскольку мы посланы только к Московскому Великому князю и царю, и если нам не дадут свободно проехать к Его Величеству, чтобы говорить о доверенных нам делах, то лучше отпустить нас на родину, пока Великий князь не получит возможности пропустить для переговоров других послов Шведского государства. Так что Новгородский наместник напрасно просит нас прийти к нему. Это было итогом переговоров того дня. Кроме того, вечером распространилось известие о смерти супруги Русского Великого князя ¹⁶, и некоторые считали, что нам не разрешат продолжить путешествие прежде, чем пройдут траурные дни, следующие после смерти Великой княгини.

В следующее воскресенье, второго октября, в Новгороде справляли траур Великого князя или, как некоторые думали, поминки по его покойной супруге, и так следующие два дня. В первый день созвали городскую бедноту, потом священников и монахов, которых, говорят, было очень много. Когда Наместник увидел, что мы не отказались от своего решения, он послал своего секретаря в Москву объявить о нашем упрямстве. С нами прекратили всякие разговоры до 10 октября, когда вернулся курьер. Начиная с этого дня, уменьшили количество даваемой нам еды и питья. Почти всего нам давали после этого лишь половину. В то же время распространился слух о том, будто из Ливонии прибывают послы ¹⁷. Одни считали, что это датчане едут в Москву, другие уверяли, что это ливонцы, которые от имени городов и дворянства отдались под покровительство Русского Великого князя. Сделали это по совету ливонских дворян Иоганна Таубе и Эйлерта Крузе ¹⁸, которые несколько лет назад добровольно подчинились власти Русского царя, приняв его подданство и перейдя в русскую веру. Как нам рассказали, они сами прибыли в Новгород, одетые в роскошные платья, в День одиннадцати тысяч дев ¹⁹ и 25 октября отправились по направлению к Москве в сопровождении свиты из 34 человек.

Что это не были датчане, легко можно понять из того, что они уехали в русских одеждах. Очевидно, они рассказали московитам, закончились ли военные действия между Данией и Швецией ²⁰.

Утром 19 октября к нам снова пришел пристав Афанасий со свитой. Мы спросили у него, почему нам уменьшили количество пищи, ведь он, встречая нас на границе, обещал от имени Московского Великого князя беспрепятственный проезд и все необходимое. Для чего около Новгорода нас встречали русские дворяне Шурат Оничков ²¹ и Иван Ушков ²² и обещали нам все для путешествия? Почему же теперь нам и нашей свите досаждают тем, что уменьшают количество еды и совсем не дают пиво и мед? Ведь никто из нас не привык утолять жажду водой иначе как в крайнем случае, да и не каждый день. Пристав ответил, что его прислал Новгородский наместник, что обращались с нами на основании приказа и письма Великого князя, и что здесь его, Афанасия, полномочия уже кончаются. Мы сказали на это, что наш великий и милостивый король не получал никакого письма, которое бы опровергало то, что нам обещали беспрепятственный проезд, и обещание это было дано не Новгородским наместником, а самим Русским Великим князем, и на этом основании мы и прибыли в пределы его государства. Тут же мы предложили, чтобы он прочел написанное на русском языке письмо и чтобы нам предоставили ту свободу передвижения, которая в нем была обещана. Когда письмо было прочитано, мы попросили пристава отнести прочитать его Наместнику, с тем чтобы нам не отказывали в том праве, которое дает это письмо. Может, ему просто следовало убедиться в том, что оно у нас есть. Я добавил, что если он не осмеливается относить Наместнику письмо его государя, как сможет он потом отнести наше, чужестранцев, письмо и как же он выполняет свою обязанность? Осмелится ли он изложить Наместнику наши дела и разговоры? Он обещал, насколько это возможно, доложить обо всем. Под конец, для того, чтобы нашей свите не было бы недостатка в напитках для утоления жажды, мы сказали, что могли бы на свои деньги покупать напиток, называемый "квасом". Об этом деле, сказал он, мы промеж себя решим. Но мы так и не получили ответа на нашу скромную просьбу, как будто разговаривали с глухим. Нас было 57 человек, которым едва ли давали на день жбан пива и две кружки меда. Все это делили между несколькими людьми во время завтрака или обеда. Многим моим спутникам из-за этого приходилось утолять жажду водой. Мы покупали бы квас, но этого не разрешали, так же как никто из нас не смел выходить за калитку, чтобы купить что-нибудь. Так как охранники строго держали нас взаперти, а пристав не приходил к нам четырнадцать дней, хотя его обязанностью было докладывать Наместнику о наших нуждах и нехватке припасов, а также приносить из замка ответ, мы провели 14 дней в нехватке питья. Еды мы получали столько, сколько достаточно лишь для поддержания духа.

Приближался уже День всех святых ²³, когда к нам, еще завтракавшим, явился пристав в сопровождении двух старших начальников стражи и спросил список нашей свиты и особенно указание, кто конкретно кому прислуживает и каковы их имена. Мы ответили, что боярские дети, которые были с приставом, много раз записывали, сколько нас, когда мы пересекали границу, и все осталось по-прежнему, ни одного человека не убавилось. Когда они снова пожелали узнать, сколько слуг приходится на каждого члена посольства в отдельности, мы сказали, что это не имеет смысла, ибо все мы подданные одного короля и господина, как послы, так и сопровождающие нас слуги. Сделать это хотели, очевидно, для того, чтобы разъединить нас друг с другом и запереть по отдельности узниками. Наконец наша свита прибыла туда, где находились писарь, пристав и другие, и каждого в отдельности записывали по имени. Когда они обнаружили, что нас было не больше чем 57, пристав стал сетовать на то, что одного человека якобы не хватает и что его за это накажут. Мы, со своей стороны, отрицали то, что кого-то не хватает из тех, кто сопровождал нас сюда через русскую границу, и что ему не следует искать предлога, чтобы поймать нас в ловушку. После этого русские ушли. Но на следующий день, это был День всех святых, нам совсем не принесли еды и питья. Лишь из имевшейся у нас провизии мы приготовили скудный завтрак, когда пробыли без еды уже больше половины дня.

Когда мы поели, пришли два посланных Наместником человека, которые никогда прежде к нам не являлись. Одним из них был немецкий толмач, который, на наш взгляд, был неплохим человеком, другим-русский аристократ. Они спросили от имени Наместника, куда мы дели одного из наших слуг и почему мы берем ежедневно долю его еды для того, кого нигде не видно. Мы ответили, что нас было ни больше ни меньше, чем когда мы пересекали русскую границу. А Матиас Шуберт добавил: "Если можно действительно доказать, что кто-то из нас тайно исчез или что мы хотим его куда-нибудь спрятать, то мы напрасно давали бы повод к тому, чтобы лишить наше посольство прав и свобод, чтобы конфисковать наше имущество и подвергнуть себя риску. Какое нам дело до того, как идут русские дела? Наш долг-заботиться о том, чтобы между обоими государствами установился мир, и чтобы он продолжался так же, как и взаимная дружба. Для чего ж тогда Наместник пытается оскорбить и раздражить нас!" Услышав это, русские пошли считать людей из нашей свиты, в которой никого не прибавилось и никого не убавилось от прежнего числа. Потом они ушли, но нам не добавили ни питья, ни еды, которую мы получили немного позже, чем обычно.

20 ноября, в 24-е воскресенье после Троицы, нам поменяли пристава. Афанасий, который был уже стар и слаб и к тому же якобы небрежно наблюдал за нами, был отстранен от своих обязанностей. Он был, это надо отметить, сдержанным, любезным человеком и относился к нам дружелюбно. Его сменил Поздей Иванович Парский ²⁴. Сразу в этот же день он, еще до того, как мы совершили свой утренний туалет, повелел нам предстать перед ним, чтобы заново переписать всю свиту. Кроме того, у наших слуг он забрал три дома, вынуждая нас жить в тесноте. Нам осталось теперь лишь три русских дома вместо шести, что были раньше.

Как вокруг нас установили частокол

В тот же день пришла большая группа русских, один из них притащил большие, длиной не менее 5 локтей ²⁵, колья. Другие стали рыть ямы вокруг нашего жилища, в них устанавливали принесенные колья. Эта работа длилась до следующего воскресенья, и на всю ограду ушло 496 длинных жердей. Что было сделано для того, чтобы не допустить никого говорить с нами и чтобы никто из нашей свиты не смог уйти,-теперь нас охраняло это позорное сооружение. В это же время нашу дневную норму еды уменьшили на 2 овцы, 1 гуся, также перестали давать горох, который клали в щи. Кроме того, лошади стали получать меньше овса, а свиту пересчитывали каждый второй день, чтобы еще больше досадить нам.

На той же неделе во вторник, 22-го, а затем и 24 ноября наш пристав спрашивал с усмешкой, не хотим ли мы пойти к Наместнику просить большей свободы. Мы ответили, что притеснения русских не изменили нашего мнения, и добавили, что не пойдем к Наместнику, если он не покажет полученный от Великого князя именной указ о том, чтобы встречать нас подобным образом. Если такового у Наместника нет, ему незачем требовать от нас визита, в котором мы уже отказали. У шведских послов в обычае сначала посетить Русского царя и поприветствовать его, а затем они уже могут беседовать с его советниками и чиновниками. Из-за этого мы и ждем здесь уже 10 недель, подвергаясь различным оскорблениям.

В начале декабря нам рассказали, что Великий князь не интересуется послами из Швеции и не придает им никакого значения. Он не желает пропускать их в Москву для переговоров, и их необходимо допросить в Новгороде, если послы не хотят попасть к нему в немилость. Так что русским все равно, подтвердится ли мир или начнется война. Русский царь не боится, хотя бы короли Польши и Швеции и выступили вместе против русских, ибо он верит в то, что один способен противостоять им и даже одержать победу. Говорили, что он не желал даже упоминать о шведских послах, потому что шведы якобы в прошлом обманули русских лживыми и пустыми обещаниями. 2 декабря член нашей миссии получил от одного русского письмо. В нем говорилось, что Великий князь собирает большое войско, с которым он намерен напасть на Финляндию или Ливонию, хотя некоторые говорили, что эти сведения недостоверны. Третьего декабря к нам снова пришли два царских секретаря. Они были советниками Наместника и, как нам показалось, очень уважаемыми людьми. Одного звали Никита Юрьевич Шелепин ²⁶, а другого-Богдан Федорович ²⁷. Им не понравилось, что мы при появлении их в сопровождении большой свиты не встали, хотя они были посланы Великим князем. Стоя, они спросили у нас через немецкого толмача, куда мы дели одного из слуг, которого якобы не хватает в нашей свите. Об этом деле раньше уже много раз справлялись у нас другие посланцы Наместника. Мы ответили, что никто из тех, кто пересек русскую границу, не исчез, мы-здесь все, с Божьей помощью, все посольство, и нас послали сюда не шпионами, а послами, которым наш великодержавный и милостивый король доверил дела государственной важности. Поэтому нам незачем кого-то тайком отсылать. После того они потребовали, чтобы нашу свиту пересчитали заново, а сами, наблюдая, стояли на крыльце дома. При этом они пристально рассматривали каждого и спрашивали, у кого из послов он в прислуге и какова его задача. Проделав это, все они ушли. Наконец из всего, что по истечении 3 1/2 месяцев мы услышали из официальных и из частных бесед, нам стало ясно, что мы не получим свободного проезда к Московскому Великому князю. Тогда мы были вынуждены, против нашего решения, оставить прежнее упорство и сказать, что желаем изложить наше дело здесь, в Новгороде, Наместнику и назначенным ему в помощь советникам, чтобы они доложили обо всем Русскому царю. Нам пришлось так поступить не только из-за того, что мы стали получать меньше еды и питья и что нас посадили под арест, а из-за того, что мы боялись нападения собранного царем войска на Финляндию и разорения ее огнем и мечом, как было сказано в его угрозе.

4 декабря, во второе воскресенье Адвента ²⁸, пришел один русский ²⁹. Его послали секретари, которые были у нас накануне. Он спросил, хотим ли мы с нашим делом посетить Наместника. Мы ответили, что решили это сделать, ибо тщетно ждать, что нас пропустят к царю. Тут же мы спросили, уполномочен ли Наместник принять королевские и наши личные подарки. Он не смог ответить и сказал лишь, что доложит об этом Наместнику, который, как говорили, сразу после завтрака послал в Москву гонца за указаниями на ближайшее будущее. После этого минуло много дней, за которые ничего значительного не произошло.

Это были события 1569 года.

Теперь следует 1570 год от Р.Х., поворотный пункт нашей трагедии и несчастной миссии

В начале января распространился слух о том, что Московский Великий князь находится неподалеку от Новгорода ³⁰. Русские, которые выказывали нам притворное дружелюбие, уверяли, что все обернется в лучшую сторону через несколько дней. Те, кто прибудет для изучения нашего дела, появятся якобы скоро и разрешат нам отправиться на родину. Мы уже почти поверили их коварным любезностям, но все равно печалились и грустили. Наступило Крещение, и когда мы утром готовились к службе, пришли два посланных из дворца человека и спросили, собираемся ли мы завтра, 7 января, к Наместнику, как обещали. Мы сказали, что, если Господь позволит, готовы отправиться куда угодно. На следующий день во время молитвы мы просили Господа, чтобы посещение дворца было для нас удачным, и, не поев, прождали до обеда. Наши коварные враги уверяли, что мы получим там прекрасный обед, так что не нужно подкрепляться. Наконец прибыли посланные к нам воины. Наш провожатый Григорий ехал справа от меня в собственном экипаже, у других послов тоже были провожатые по правую сторону. Пятеро из нас ехали на собственных лошадях. Около дворца мы спешились и оставшийся путь прошли пешком. По обе стороны от нас стояли люди Великого князя, с которых беззастенчиво сняли всю одежду, они были совсем наги. Они находились вокруг, пока мы Не дошли до лестницы. Навстречу нам вышли двое русских, которые со злорадством поздоровались и пошли впереди нас. ] в дом, где собрались Наместник и другие русские аристократы. Многие из них были вооружены и снаряжены будто на битву, а не для переговоров с послами. После приветствий Матиас Шуберт начал излагать, что он говорит в соответствии с указаниями короля, которые были нам даны. Но когда присутствующие заметили, что в приветствии не упомянут Наместник, они прервали толмача, грязно обругали нас и спросили, признаем ли мы Наместника братом нашего короля и равным ему, как это было раньше.

Мы просили, чтобы они разрешили толмачу говорить и не прерывали его, так как из его речи легко узнали бы о нашей цели. Когда Шуберт добавил несколько слов к этому объяснению, толпа загалдела еще больше и потребовала, чтобы нас выбросили вон. Схватив за рукава, русские вывели нас из дома, а чтобы мы шли быстрее, один гигант Полифем встал, взяв в руки меч. После этого позорного изгнания мы пошли к повозкам. Но едва мы отъехали, как нас настигли и потребовали вернуться. Они стащили нас с повозок и кулаками стали подталкивать вперед, пока мы не дошли до какого-то другого дома. Нас оставили в комнате, а других членов свиты собрали в задней части дома. Русские обыскали каждого отдельно, сорвали и взяли все, что у нас было: кольца, золотые цепочки, деньги и всю праздничную одежду. Потом нас выбросили из дома, у многих связали ремнем руки и отдали во власть русскому всаднику, который, зацепив ремень, приказал бежать за ним, и каждый раз, когда он поворачивал коня, нам приходилось делать такой же поворот. Этот позор пришлось терпеть на глазах у большой собравшейся со всех сторон толпы. Так мы вынуждены были бежать до самого дома, который находился более чем в четверти мили от дворца. Но и здесь наш позор не кончился. Когда мы зашли в комнаты, то увидели, что королевские и наши подарки, предназначенные для Великого князя, и все то, что было отнято у нас, свалено на полу. С нас сняли обувь, всю одежду и плащи, мы были совсем нагими; нас потащили для насмешек пришедших сюда, они со злорадством, без всякого стыда, указывали на нас. После этого мерзкого представления нам дали одеться. Такому же сраму подверглась и свита. Затем русские забрали наши дорожные сундуки во дворец и держали их там три дня; когда их вернули, там не оказалось золота, серебра, серебряных кубков, иоахимсталеров ³¹ и шведских денег. В течение этих трех дней нас не пускали в комнаты, где мы жили раньше. Нас держали в гораздо худшем доме, словно преступников, и свиту тоже поместили в какой-то маленький дом, где они должны были жить в одной комнатке, словно свиньи в хлеву. Господь знает, где мы, посаженные на воду и хлеб, скрепя сердце провели те три дня, ожидая смерти или жестокой пытки.

Спустя три дня, 10 января, к нам пришел новый, седовласый пристав по имени Григорий Григорьевич ³². Он огласил великокняжеский указ о том, что все пережитое нами является местью. Посол Великого князя Иван Михайлович ³³, а также его свита были ограблены в Стокгольме сразу, как только король Юхан захватил Стокгольм. Хотя мы не представились Наместнику и не рассказали о нашем деле (мы же делали это, следуя указаниям), Великий князь все-таки вернул нам и нашей свите одежду, чтобы пристав мог проводить нас в Москву.

Во время всей этой поездки с нами обращались очень плохо, нас везли не как послов, а как арестантов и преступников. Хлеб был сплошь из отрубей, жажду мы утоляли холодной зимней водой, охранники пускали по ночам в комнату дым, чтобы мешать нашему отдыху. Каждый раз, когда мы трогались в путь, нас тщательно пересчитывали, как и тогда, когда прибывали на место ночевки. Такой несчастной и полной оскорблений была поездка, которая длилась три недели. Таковы были события в Новгороде.

Теперь следует московский этап, который был таким же ужасным и печальным

В Москву мы прибыли в последний день января 1570 года. Там пища была не лучше, чем в дороге. На содержание свиты давали по 3 московских деньги на человека, нам-послам-давали каждому по 7. На эти деньги наши русские провожатые покупали столько, сколько хотели, а не сколько требовалось. Часто они воровали нашу долю, думая больше о себе, чем о наших нуждах. Легко понять, какая жалкая жизнь была у нас, потому что из той милостыни, которую в России давали заключенным, нужно было раздобыть и купить необходимую пищу, свечи, дрова и тот отвратительный напиток, который они называют квасом. Кроме того, тогда почти во всей России свирепствовал большой голод ³⁴, так что многие русские мучились и умирали от голода прямо на улице и на дорогах. Многие наши из-за голода продали свою одежду, некоторые занимали у других деньги, если у кого-то немного осталось. Той милостыни свите хватало лишь на то, чтобы раз в день получать еду. Из того, что оставалось, нельзя было приготовить обед, а лишь скудный завтрак. Пищу нам приносили во время обеда. Не всегда можно было отличить, было ли мясо лошадиным или мясом другого животного, нужда заставляла нас есть все, что давали. Нельзя скрыть, что нам приносили и мясо падали, которое мы брезгливо оставляли нетронутым. Так мы провели всю весну и лето. Всемогущий Господь, как заботливый отец, оберегал нас словом, чтобы мы выжили, так как написано: не хлебом единым жив человек.

За февраль, март, апрель и май ничего особенного с нами не случилось, пока Великого князя не было в Москве. По возвращении же он начал заниматься делами польских послов, которые, как говорили, прибыли в начале марта ³⁵.

Первого июня по указу московского совета бояр мы в обычных одеждах пошли во дворец. Нас привели в Посольский приказ, где были два думных дьяка ³⁶. Когда мы вошли, они поздоровались с нами за руку, и один из них, когда мы сели, сказал, что Великий князь и его совет хорошо знают дело, с которым мы посланы от нашего короля и господина, а именно то, что входило в инструкцию. Но все это, он сказал, видимо, написано во сне, потому что наш господин и король просит о том, на что русский царь никогда до этого не соглашался. Но поскольку случилось так, что вопреки обычаям прежних правителей Великий князь соизволил в Москве целовать крест (и так подтвердил мир), так это произошло из-за королевы, которую шведы, якобы по имеющемуся договору, собирались послать сюда. Он спросил, есть ли еще что нам сказать, кроме того, что упомянуто в письме. Мы ответили, что у нас больше нет ничего, если у его царского величества нет вопросов, на которые можно ответить.

Матиас Шуберт захотел снова рассказать о нашем деле, но когда дьяк заметил, что здесь нет ничего, кроме того, что было в посольской инструкции, он приказал Шуберту замолчать. И добавил затем, что наш господин и король или просил подтвердить мир, который Петер Йонссон предложил в письме русскому царю ³⁷, или просил через нас сделать дело так, будто оставил без внимания заключенные в прежние времена договоры, такие как короля Магнуса Эрикссона ³⁸ или господина Стена ³⁹, которого послал король Густав. Мы заметили кроме того, что русским не нравилось, что в нашей грамоте было указано больше послов, чем прибыло сюда: это были Гермунд Свенссон и Врур Эрикссон. Мы объяснили, что один из них, Брур Эрикссон, в Турку тяжело заболел, поэтому остался там до выздоровления, другой-Гермунд, старый и дряхлый,-вряд ли смог бы проехать верхом и милю. Это была невнимательность писца, что его включили в посольскую грамоту. Дьяков это, видимо, удовлетворило, они сказали, что обо всем доложат русскому царю, и приказали нам идти.

В тот же вечер пришел по приказу дьяков пристав и объяснил, что наши речи очень огорчили Великого князя и что он хочет сослать нас в Муром, поскольку мы якобы досаждали ему непотребными делами, как будто не знали заранее, каково мнение его об этом деле. Мы, со своей стороны, удивились, почему Великий князь обиделся, ибо мы не предлагали того, чего не было бы в нашей инструкции. Подавленные угрозой тюрьмы, мы просили дать нам возможность возвратиться во дворец, чтобы прояснить дело. Пристав обещал сообщить об этом дьякам. Утром 3 июня во дворе дома, где мы жили, появилась большая группа всадников. Все они были при оружии, многие в богатых одеждах. Они привели в качестве толмачей Ингельберта и Лаврентиуса Бартольдссона ⁴⁰ и с ними двух слуг.

Шестого июня нас опять позвали во дворец. Там тот же человек, который до этого уже говорил с нами, повторил то, о чем приставу приказано было объявить нам. Но мы отвечали, что заметили недовольство Великого князя нами и покорно просили бы послать сопроводительные письма для других послов, и что его царское величество тем временем согласилось бы подтвердить мир со Шведским государством, дав нашему великодержавному и милостивому королю это письмо. Но так как мы незадолго до этого узнали от надежных посредников, что против нас замышляют много дурного, позорного и что нам уготовано суровое тюремное заключение, а свиту разгонят, мы сказали, что желаем упомянутым образом вести в Новгороде переговоры о подтверждении мира. Это я добавил уже в самом конце, когда не оставалось иного выбора. Они согласились с этим, а когда засомневались, одобрит ли это его королевское величество, мы ответили, что в нашей инструкции указано, что мы можем доверительно беседовать о мире между обоими государствами по такому обычаю, который короли Швеции еще в древности утвердили и который до нынешних времен был в силе. Чтобы убедиться в этом, они принесли королевские письма, которые мы привезли для Великого князя. Прочитав их, они обещали доложить об этом совету бояр, чтобы он, совет, мог говорить за нас перед русским царем и Великим. князем о примирении с нами и чтобы он соизволил утвердить мир с нашим королем. Они посоветовали, чтобы сразу, как нас позовут к боярам, постараться уговорить их поддержать нашу просьбу. Как раз в это время в Москву прибыл враг нашей страны, одноглазый великий князь Ливонии Магнус ⁴¹, который все испортил, настроив против нас царя.

Одиннадцатого числа того же месяца нас отвели во дворец, в тот же самый дом, где мы уже были. После традиционного приветствия нас спросили, собираемся ли мы оставаться на своей позиции, на что получили ответ, что мы своего мнения не изменили и можем подтвердить это честным словом. Они ответили, что это наше дело. Мы попросили рекомендовать нас Великому князю и совету бояр, и они обещали сделать это. Некоторое время мы ждали, пока дьяк был на приеме, потом нас проводили во дворец. Там находилось около 15 старейшин-совет бояр Московского государства. После приветствия Матиас Шуберт по шведскому обычаю сказал: "Его царское величество увидел, что наш великодержавный и милостивый король готов отправить послов для закрепления мира между обоими государствами, возобновления и поддержания его дружественными договорами. Для того мы здесь, чтобы сделать это по приказу и от имени нашего короля, прося его царское величество утвердить договор о дружбе и крепком мире и поддерживать его как можно дольше. С этой целью мы просим покорно, чтобы его царское величество смягчил свой гнев, проявил милосердие и относился бы к нам по-отечески. Тогда мы со своей стороны готовы по прежнему обычаю целованием креста подтвердить мирный договор в Новгороде, а затем от имени Ливонии твердым честным словом подкрепить его в Дерпте". И, наконец, просили, чтобы после того, как благосклонным содействием царского величества мир будет заключен, нам разрешили вернуться на родину. Совет бояр обещал передать это Великому князю и русскому царю. Мы заметили также, что нуждаемся в дополнительной еде и напитках, поскольку пища у нас очень скудная. Затем мы попрощались.

После этого посещения весь остаток лета мы довольствовались всевозможными бесчисленными обещаниями. Сначала нужно было якобы решать дела польских послов, говорят, очень щепетильные и важные. Так что нам нужно отложить наши дела, и сразу, как только они решатся, мы отправимся на родину. Этой надеждой тешили нас и сам пристав, и все его помощники, добавляя к этому, что скоро будут давать больше пищи. Это произошло в Иванов день ⁴² -тогда к нашей "милостыне" добавили 1/2 рубля, так как русские видели, что мы живем в большой нужде. Эту прибавку мы получали до праздника Марии Магдалины ⁴³, когда стало известно, что из Швеции прибыли гонцы. После их прибытия положение опять стало плачевным. Может, это произошло из-за того, что они услышали от гонцов или вычитали из посланий более тяжелые условия, чем хотели. В течение многих дней нам совсем не приносили с базара еды, так что те, у кого еще оставались деньги, покупали хлеб, а те, у кого их не было, голодали. Тщетно ожидали мы уменьшения наших бед или освобождения из этого заключения.

Как раз в это время произошла смена приставов, изменение от худого к худшему. Наше заключение длилось до 5 сентября, когда нам приказали отправиться в Муром, что в 400 русских верстах от Москвы. По-нашему это примерно 80 миль ⁴⁴ вдоль рек (Москвы и Оки), но прямо по дорогам это 60 наших миль. Те три недели, что длилась наша поездка, мы получали очень мало еды. Первой на пути была Коломна, примерно в 18 милях от Москвы. Она казалась хорошо укрепленной каменными стенами и башнями. Следующим местом был Переяславль-Рязанский. Вокруг него были деревянные укрепления, кроме того, по дороге встретились Касимов и другие маленькие города и деревни, но ни в один из них мы не могли заехать, чтобы добыть себе еду. 24 сентября мы прибыли в Муром, где нас отвели в пустой дом. Поскольку в нем была лишь одна комната, пристроили еще три, и скоро территорию вокруг дома окружили высоким забором, в котором было 745 бревен. Великий князь прислал письмо, чтобы нам давали необходимую пищу. Но из напитков за все время нашего заключения мы не получали ничего, кроме русского кваса. Хлеба было так много, что почти все мы покупали на его излишки кожу, чтобы сшить себе сапоги и гамаши, а также русское полотно. Если бы не такое обилие хлеба, многим из нас пришлось бы ходить разутыми и раздетыми. Но и здесь русские не пренебрегали выгодой для себя, присваивая часть хлеба. Нельзя не упомянуть большую доброту Господа к нам, несчастным, когда мы чудом избежали чумы во время пути и осенью. Она свирепствовала по всей России, даже в тех местах, где прежде о ней и не слышали. Из нашей свиты умерли лишь двое: один в лодке во время пути, другой-в Муроме. Поэтому мы приучились повторять слова псалма: "Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч справа от тебя; но к тебе не приблизится" (Псалтирь, Псалом 90, 1,7). Действительно, это так удивительно, так милосердно, мы об этом не могли и думать,-но мы выжили. Да будет вечно славиться имя Господа! В наше Муромское заключение прислан был королевский гонец Власиус Прюдцен. Он прибыл из Москвы 15 марта 1571 года со слугой по имени Анд-реас Китуйнен после того, как чума убила остальных его спутников прошедшей осенью в Москве. Все время они поддерживали в нас тщетную надежду на свободное возвращение домой. 2 августа из Москвы прибыл еще один гонец, чтобы узнать, как у нас дела и живы ли мы. Он отметил нашу свиту в своем списке и утешил надеждой, что скоро русский Великий князь проявит к нам свою царскую милость. После этого он уехал. 20 сентября того же года из великокняжеской слободы прибыл другой посланец короля. С ним было три человека. Имя гонца было Эрик Якоби. Еще из Орешка он отправил через русского гонца королевские письма московскому царю, который был тогда в слободе, туда же проводили и его самого. Ему, однако, не дали говорить с царем, а послали к нам. Он сказал, что выехал из Выборга шесть недель назад. 25 сентября, когда мы обедали, во двор нашей тюрьмы прибыл московский гонец. Он собрал всю нашу свиту, а пока мы задержались в комнате, забрал одного из королевских слуг, чье имя было Олав Ханссон. Что с ним сделали, мы не знаем. Некоторые говорили, что московский гонец увез Ханссона, чтобы якобы отправить его в Швецию вместе с королевским курьером подтвердить, что с Божьей помощью мы еще живы. В тот день мы похоронили лекаря, которого унесла чума. Да будет Господь милостив к его душе.

9 октября 1571 года. По воле Божьей мы провели в Муроме уже год и две недели. За это время мы не сделали ничего, кроме того, что я уже вкратце упомянул. Наше сознание постоянно отравлял тот раздор, подлым сеятелем и подстрекателем которого был Матиас Шуберт, безбожный, злой, коварный и безумный тиран. Пусть Господь воздаст ему по заслугам.

Первого сентября в нашей свите начала свирепствовать чума. Пятнадцать наших спутников умерли от этой болезни, но остальные, по милости Господа, остались в живых. За это благодарим и прославляем Его, сохранившего нас. Мы были заперты в Муроме с 24 сентября 1570 года вплоть до 23 ноября 1571 года. В этот день вечерними сумерками нас посадили в сани, положили туда имущество, которое нам наконец вернули в городе Клин 8 января, правда, не все, а часть, как обычно случается, когда перевозят чужие вещи. В этот город тогда же прибыл из Москвы русский Великий князь со свитой, направляющийся в Новгород с намерением объехать всю Ливонию или направиться прямо в Финляндию, чтобы разорить ее огнем и мечом. 9 января нам приказали явиться к царским секретарям, которые жили, как и сам царь, на северном берегу реки. Когда мы пришли туда и поздоровались с секретарями за руку, один из них начал читать по бумаге речь, содержание которой было следующим: "Прибыв два года назад в Новгород, вы не пожелали доверить ваши дела Новгородскому наместнику Великого князя, прежде чем приветствовать его царское величество, как до этого было принято в отношениях между русскими и шведами. Это ваше упрямство рассердило его царское величество, из-за чего он, прибыв в начале зимы в Новгород, приказал Наместнику и Афанасию Вяземскому ⁴⁵ вместе с другими русскими аристократами изучить вас и ваши дела. Но вы пришли на их собрание, не оказав им должного уважения: не соизволили с почтением поприветствовать их от имени короля, но появились так, как ваш господин и король пришел бы к правительству Шведского государства. Прося о подтверждении мира между двумя странами, вы также не соблюдали строгий этикет, сильно оскорбляя этим царское величество. Ведь Великий князь и его совет не забыли ту жестокую несправедливость и позор, от которых пострадали русский посол Иван Михайлович и его товарищи в Стокгольме, когда ваш король пришел к власти. Поэтому и с вами в свою очередь оскорбительно обращались в Новгороде, отобрали вещи. Вас держали в России три года, потому что и нашим послам долго мешали вернуться домой. Чтобы отомстить за это, Великий князь приготовился оружием сурово наказать вашу страну. Если же вы хотите предотвратить разорение и несчастье и подписать мирный договор, то должны согласиться на следующие условия. Во-первых, ваш король должен возместить ущерб, нанесенный великокняжеским послам, заплатив 10 000 иоахимсталеров; во-вторых, ваш господин и король должен прислать, когда это потребуется, в помощь русскому царю 200-300 всадников или пеших людей, хотя и на условии, что, перейдя русскую границу, они получат довольствие от царя; в-третьих, ваш король должен уступить русскому царю все те месторождения металла, которые находятся на финской территории; в-четвертых, следует ко всем прежним титулам русского Великого князя добавить также "Господин Шведской земли".

Мы ответили, что по инструкции, полученной от Его Королевского величества, мы не уполномочены ни соглашаться на эти или какие-либо другие условия, ни давать обещания. Мы присланы сюда только за тем, чтобы возобновить и подтвердить на честных условиях мир между обоими государствами. Для этого мы уполномочены на крестное целование в Новгороде или Дерпте. Но чтобы Великий князь не выдвинул более тяжелых условий подтверждения договора из-за случившейся с послами в Стокгольме несправедливости, мы обещали, что стоимость вещей, отобранных у Ивана Михайловича, возместят; возможно, сумма будет 10 000 талеров или немного меньше. О других условиях Великий князь мог бы договориться письменно или через послов. Секретари обещали доложить обо всем этом царю и приказали нам идти. 11 января нас по приказу бояр разбудили и велели идти к секретарям. Мы отправились в большой спешке туда, но не встретили никого, кроме немецкого толмача. После часа ожидания появился секретарь и объявил следующее: "Великий князь и царь не настолько жаждет христианской крови, чтобы не испробовать все способы для честного соглашения, так как он поборник справедливости и христианской веры. Его величество для этого решил послать к вашему королю Тенне Олавссона ⁴⁶ с требованием признать свою вину и прислать в Россию новых послов, прежде чем он, Великий князь, пойдет с большим войском на Финляндию и разорит ее огнем и мечом". Мы сказали, что этот совет соответствует нашему мнению и что мы просим Господа, щедрого миротворца, склонить Короля и Великого князя к миру и согласию без ущерба для обоих государств. После того, как я сказал это, секретарь велел удалиться. 12 января, во время утренней молитвы, нам объявили, что снова нужно явиться для разговора и что, возможно, мы увидим самого Великого князя. Мы собрались, и нас отвели в дом, где проходила последняя беседа. Там мы оставались более чем до полудня. И, наконец, когда Великий князь выходил после трапезы, нас вывели на улицу, где мы ожидали его появления. Он приехал в экипаже, и когда лошади остановились, мы упали перед ним на колени. Но он приказал нам встать и сказал со злорадством: "Вы прибыли в Новгород почти два года назад возобновить с нами мирный договор, но когда пожелали вести дела иначе, чем поступали прежние короли Шведского государства господа Магнус Эрикссон ⁴⁷, Стен Стуре ⁴⁸, Сванте Стуре ⁴⁹ и Густав ⁵⁰, мы не смогли терпеть вашего высокомерия. Кроме того, ваш господин и король в начале своего правления долго задерживал наших послов и заставил их пережить позор, а еще позволил разграбить их имущество. Не мы отправляли своих послов в Швецию за сестрой польского короля госпожой Катариной ⁵¹,-нас привели к этому те обещания и письма, которые мы получали от послов, и один из них-присутствующий здесь Матиас Шуберт. Они рассказывали, что герцог Юхан умер и у него не осталось ни детей, ни наследников. Поэтому мы просили отдать нам его вдову. Поверив лживым рассказам, мы отправили в Швецию послов, которые вернулись оттуда, пережив оскорбления и несправедливость, словно за тяжкий грех, а ваш король даже не стал говорить с ними, кормили же их словно каторжников. Чтобы отомстить, мы разрешили плохо обращаться с вами и отнять ваши вещи. После этого мы были готовы приветствовать вас и вашего господина и короля или пойти войском на его государство, если бы он этой зимой не отправил к нам других послов с просьбой смягчить наш гнев. Я хочу, чтобы этот Тенне отправился в Швецию к королю и напомнил ему во всеуслышание об этом, а остальных в это время необходимо держать здесь".

Он подал руку Тенне и поехал дальше. Не возвращаясь в наше жилище, мы последовали за царским войском в Новгород.

Нас позвали рождественским днем. На третий день после того нас снова пригласили в Канцелярию и после некоторого ожидания проводили к секретарям, которые спросили нас о том, далеко ли Тенне сейчас от Стокгольма. Мы ответили, что это неизвестно, поскольку в нескольких местах нужно пересекать широкое море, поэтому послы могут опаздывать. Нам кажется, что его царское величество поступил бы богоугодно, если бы он доверил нам, присланным сюда ранее, обсуждать условия мирного договора. Еще лучше, если кто-нибудь из шведской знати приедет сюда. Мы готовы крестным целованием подтвердить мир здесь, в Новгороде, или в Дерпте, или в любом другом месте по желанию Великого князя. Мы боялись, что грозное войско царя пойдет на Финляндию, принеся большие разрушения и непоправимый ущерб. Желая предотвратить это несчастье, мы умоляли, чтобы Великий князь дал склонить себя к миру и согласию. Они ответили, что объявят об этом царю, а возвратясь, сообщили, что царь подумает об этом деле.

29 декабря по указу царя в Швецию с письмом от Великого князя был послан Зигфрид Михаель, которого взяли от нас, не дав поговорить с ним, и отправили прямо в Орешек.

Это события 1571 года. Теперь следует итог и разрешение предыдущих событий

Вечером накануне Крещения ⁵² мы попросили секретаря, чтобы царевичи вместе с боярским советом выступили посредниками и уменьшили злобу царя на Швецию. В Крещение нас привели на их собрание. Там был царевич, которого называли черкесом; по слухам, прославленный герой ⁵³. Мы упали на колени и по русскому обычаю били челом о землю. Потом, стоя почти в центре комнаты, просили, чтобы совет обратился к царевичам с просьбой вместе с боярским советом защитить нас перед русским царем,-чтобы он, оставив злобу, проявил к нам царское расположение и не дал своему войску разорить огнем и мечом Финляндию. В войне прольется много невинной христианской крови с обеих сторон, и это будет глумлением над Господом, а также большим ущербом и бедой для народа. Желая предотвратить это, мы умоляли, чтобы они сами представили себе этот ужас и уговорили Великого князя отказаться от мысли о войне. Узнав о такой проявленной милости к его подданным, жителям Шведского государства, наш Великодержавный и милостивый король, со своей стороны, оказал бы взаимную благожелательность Великому князю. Несомненно, что и самому Господу было бы угодно такое предотвращение разорения и гибели. Они ответили, что в их содействии не будет недостатка. Мы пожелали им удачи.

На следующее утро нам объявили, что следует одеться должным образом, поскольку вскоре мы предстанем перед русским Великим князем и царем. Это произошло через два часа. Сначала нас проводили в дом дьяков, а оттуда в царский дворец. Войдя туда, мы снова пали ниц, склонив к земле головы. Мы сделали это дважды, так как здесь были оба царевича. После этих знаков уважения мы подошли немного поближе и проделали то же самое еще раз. Наконец Великий князь приказал нам встать, сказав, что он христианский князь и правитель и поэтому не требует, чтобы перед ним лежали на полу.

Потом он стал рассказывать, как в правление короля Эрика ⁵⁴ он отправил своих курьеров в Стокгольм, где их поместили в чумное место. Там их руководитель умер от чумы, и товарищи вернулись в Россию без него ⁵⁵. "Поскольку король Эрик не получил точной информации о цели их миссии, он сам послал к нам Юхана Ларссона (здесь и далее, вплоть до окончания абзаца, повествование ведется от лица Великого князя.-Примеч. сост.), который подробно расспросил нас обо всех делах. Мы просили его передать королю, чтобы тот отправил сюда послов, с которыми мы могли бы переговорить о завоевании Ливонии и о супруге герцога Юхана, Катарине. К нам прибыли послами из Швеции господа Нильс Гюлленшерна ⁵⁶ и Матиас Шуберт со свитой, которые привезли скрепленные печатями письма с обещанием отдать нам госпожу Катарину, якобы оставшуюся после герцога Юхана вдовой без наследников. Какой порядочный человек захочет разлучать мать с детьми и мужа с женой? Введенные в заблуждение обещаниями и письмами, мы поверили и подтвердили мирный договор целованием креста, и это сделал не новгородский Наместник, как это было раньше принято, а мы собственной персоной. Мы, со своей стороны, послали своих людей в Швецию, где их держали долго и вопреки старым обычаям. Наконец они, пережив всяческие оскорбления и жестокую несправедливость, возвратились ограбленные и не выполнившие своей задачи ⁵⁷. Потом приехали вы, и мы позвали вас сюда, хотя о вашем прибытии до того, когда вы сразу после Рождества появились в Новгороде, ничего не было известно. После того, как Наместник и бояре изучили ваше дело, мы пришли к мнению, что вы вели себя как сумасшедшие, желая вопреки старому обычаю, который давно был принят в отношениях между Россией и Швецией, решать большие дела. Поэтому мы решили отомстить за несправедливость, пережитую нашими послами, а также за ваше упрямство, и разрешили оскорблять вас и лишить имущества. Так вас держали здесь более двух лет, словно пленников, и король совершенно справедливо желал освободить вас. Но он только больше разозлил нас оскорбительными письмами ⁵⁸, угрожая обнажить свой меч и прервать мир. Однако больше нас тронули мольбы и рекомендации наших любимых сыновей и всех советников и бояр. Поэтму мы теперь умеряем свой гнев и в этот раз больше не потревожим ваш народ, если король проявит благоразумие и, довольствуясь своим государством, оставит Ливонию, которая по правам наследства принадлежит нам. Если же он не пожелает удалиться оттуда, то мы покажем кто на что способен и чей меч бьет сильнее и глубже. Это мы хотим через вас передать вашему королю".

Кроме того, царь приказал нам обедать с ним в этот день. Блюда были приготовлены великолепно, и накормив нас, царь, подняв чарку меда, попрощался с нами за руку.

Тем временем, когда обед готовили, нас позвали к упомянутым уже секретарям и одному высокому советнику. Они расспрашивали о сестре Его Королевского Величества ⁵⁹, которая, говорят, была еще не замужем, о ее возрасте и внешности. Мы ответили, что она красива и приятна, ее фигура изящна и что она достигла брачного возраста. Они сказали: "Пусть ваши послы, которые прибудут сюда приветствовать Его Царское Величество, возьмут с собой ее портрет". В последующие дни составили письма, которые нужно было взять с собой и передать нашему великодержавному и милостивому королю. Мы получили их 10 января 1572 года. При написании этого я не уклонился ни вправо, ни влево и не просил ничьего участия к себе, лишь назвал вещи своими именами.

18 января 1572 года (далее следует текст на шведском языке-Курсив сост.) нам вручили охранную грамоту Великого князя, с которой мы беспрепятственно могли отправиться домой. Одновременно нам дали другой свиток- письма Его Королевскому Величеству, нашему милостивому господину. 19 января во второй половине дня мы выехали из Новгорода.

3 февраля мы покинули Орешек, где нам пришлось задержаться на несколько дней, так же, как и в дороге между Новгородом и Орешком. 7 февраля поздно вечером мы прибыли в Выборг.

Великодержавный и милостивый Король! Трудно и опасно быть послом у тиранов, которые считают правильным только то, что сами решают.

Так, Московит, прежде чем заключить новые и подтвердить старые договоры о мире, выдвигает тяжелые и все более неумеренные условия. Сначала за тот позор и несправедливость, которые его послы испытали в Стокгольме, нужно выплатить ему 10 000 иоахимсталеров, не принимая во внимание то, сколько золота, серебра, серебряных кубков, золотых цепей, иоахимсталеров и шведских денег отняли у нас в Новгороде. Как велика была эта награбленная добыча, трудно сказать, а также оценить, кто потерял больше-русские в Стокгольме или мы в Новгороде. Другим условием мира царь объявил, что Ваше Величество должны прислать ему 100 всадников, снаряженных на немецкий манер, их он якобы решил использовать против враждебных татар. Но это же не что иное, как наглость! Третьим условием мира является то, что Ваше Величество должны уйти из всей Ливонии, оставив ее Великому князю, который якобы является наследником и господином этой земли, что он ничем не мог доказать. Четвертое условие таково, что Ваше Величество в знак крепкой дружбы должны послать ему мастеров горного дела. Все это он добавил при нашем отъезде к своим упрекам в адрес Вашего Величества, которые письменно и устно нужно было передать Вам. Все эти условия были чрезвычайно несправедливы, однако наши протесты и возражения не были приняты во внимание. Да направит Господь Бог помыслы великодержавного и милостивого короля, объединит и укрепит его союз с великодержавным и прекрасным королем Польши для прославления его чести и на благо обоих государств, Швеции и Польши, от имени Господа нашего Иисуса Христа, аминь!

Великодержавный, благородный государь, всемилостивейший господин и король. Все это было отнято у меня московскими боярами, канцлерами и секретарями, чему свидетелями были Бог и весь мир:

2 серебряных кувшина, 1 серебряный кубок общим весом 7 полновесных марок ⁶⁰.

4 серебряных ложки весом 16 или 17 лотов ⁶¹.

58 талеров. Клиппинки ⁶²короля Эрика [весом] двести пятьдесят марок ⁶³.

Золото: 1 росенабль ⁶⁴, 1 ангелот ⁶⁵, 6-7 корсоков.

Венгерских золотых монет 28.

1 рейнская золотая монета.

Золотой перстень был положен в тот же кошелек, где у меня был серебряный перстень. А также маленькое золотое кольцо.

1 футляр для гребня и стальное зеркало стоимостью 3 талера.

Кожаный пояс, на котором были серебряные хлястик и пряжка.

2 лошади со сбруей. Кусок русского холста.