Постовой

Глава 16 Один душу мне спасает, другой тело бережет

Я мрачно гонял маленький камешек носком ботинка, наблюдая из арки управления почтовой службы за тремя веселыми парнями, на противоположной стороне улицы имени Вождя. Улица была центровая, многолюдная, власти Города уже лет двадцать грозились сделать ее исключительно пешеходной, хотя бы по выходным дням, но… Несмотря на большое количество спешащих по тротуарам граждан, ребят как будто окружал невидимый кокон. Люди обходили их по широкой дуге, потому, что, громко разговаривающие и размахивающие руками, парни внушали людям опасение. Меня, стоящего в глубине арки, пока никто не видел, кроме почтового охранника, который, выглядывая из окошка проходной, сверлил меня бдительным взором. Но скоро очевидно, придется выходить из укрытия, и разбираться с молодой порослью, ибо такие ребята вечер спокойно заканчивать не могут.

Ну вот, кто-то из возрастных мальчиков задел рукой в плечо невысокого, квадратного мужика, который, очевидно, пребывая в мрачном настроении, сознательно прошел с молодежью впритирку. А мне на хрен не нужна драка в центре патрульного маршрута. Я заспешил через проезжую часть, на ходу пнув по колесу не пропустившую меня «копейку». Мужик вдруг потерял интерес к выяснению, у кого больше…сила духа, и, развернувшись, поспешил прочь, а парни, с интересом, перебрасываясь короткими фразами, отвлеклись на другой объект, которым оказался мой напарник, мрачно и целеустремленно спешащий к ним. Дима сделал последние два шага, небрежно махнул рукой, очевидно, представляясь. Судя по ухмылкам, ребят, обступивших сержанта с трех сторон, пиетета перед силой закона они не испытывали.

— Пятый, пятый, я седьмой, у нас три места в отдел, давай, подъезжай, мы ждем — заорал я в отключенный микрофон рации, подходя со спины к гражданам.

— Дима, ты у ребят документы проверил?

— Нет еще — сквозь зубы процедил тот, видно, разговор не заладился с самого начала.

— Ребята, документы — моя ладонь повисла в воздухе.

После минутной паузы мне протянули серую корочку студенческого билета и потертый паспорт. На мой вопросительный взгляд, третий парень, светловолосый, в отличие от двух длинных лбов, с меня ростом, а судя по хитрым глазам, татарин, отрицающе помотал головой:

— У меня с собой документов нет.

— Точно?

— Да точно, говорю…

— Ты еще скажи — мамой клянусь — я резко протянул руку, ухватив за кончик какой-то картонный прямоугольник, предательски темнеющий в нагрудном кармане светлой рубашки с коротким рукавом. Ладонь хозяина запоздало накрыла мою руку…

— Руку опусти, а то карман оторвем — отпускаться от таинственной картонки я не собирался. После недолгого колебания, паренек опустил и руку, и горящие злостью глаза.

Картонка из кармана оказалась водительским удостоверением на фамилию Файззулина.

— Говоришь, документов нет…

— Я забыл о них…

— Да, да, мамой клянусь…Дима, продиктуй мне их данные, пожалуйста — я потянулся за служебной книжкой.

— Интересная у вас компания, студент, водитель и… мутный тип… Кражу из банка планируете?

— Да вы что! Мы просто в одном дворе раньше жили, вот встретились…

— Короче, ребята, мне все равно, на ваши радости, но вы другим людям портите настроение. Поэтому у вас два варианта проведения сегодняшнего вечера — если не можете себя контролировать, то сейчас поедете в отдел, просидите там три часа, успокоитесь, пиво, бурлящее выветрится. Потому что, не дай Бог, здесь какой-то скандал или драка, то в первую очередь потом приедут за вами, все ваши данные у меня есть, вряд ли вам это понравится.

— Товарищи милиционеры, мы нормально будем себя вести, извините! Просто давно не виделись…

— Ну, тогда студент с шофером, можете идти или на той лавочке посидеть, а мы тут товарищу вашему пару вопросов зададим…

— За что судим?

— А откуда вы узнали?

— На вопрос отвечай!

— Восемьдесят девятая, часть первая, в магазин залез в деревне у бабки, выпивки не хватило. Но меня уже выпустили, я год на тюрьме, в хозобслуге, пробыл.

— Понятно. Иди, посиди на лавочке с друзьями, если ты не в розыске, махну рукой, паспорт заберешь.

Когда притихшие дебоширы ретировались из нашего района, по нашей настоятельной просьбе, перейдя пограничную улицу имени Народной власти, Дима спросил:

— А откуда ты узнал, что он судимый?

— У него в паспорте скрепки ржавые, а у несудимых — из нержавейки ставят.

Дима обиделся:

— Я у тебя серьезно спрашиваю…

— Дим, тебе на сборах рассказывали, ты должен помнить. У нас если ты осужден на срок свыше шести месяцев, то тебя из квартиры выписывают. И если ты видишь, что человек было прописан в любом районе, а выписали его в паспортном района имени Первого чекиста, то значит, что его выписывала паспортистка из СИЗО номер один.

— Я такого не помню, наверное, в наряде был.

— И второе, важное, что я прочитал — надо фотографию на просвет смотреть, на обороте в паспортном столе тебя заставляют расписываться. Если подписи нет или она не похожа на подпись снизу от фотографии, то что-то не в порядке, может человек свою фотографию в чужой паспорт вклеил.

— О как! — Дима впечатлился и дуться перестал.

— Дима блин, давай решать, что с маньяком делать будем.

— Каким маньяком?

— Дима, не тупи. Маньяк, который под окнами аудитории затвор передергивает. Через две недели все на каникулы разъедутся, и как мы его ловить будем? Даже, если ты в аудитории заголишься, боюсь, маньяк на тебя не клюнет, ему студентки молоденькие нужны. Ты пока сегодня Лену «ужинал», командир приезжал, и уже не намекал, а прямо сказал, что если выполнение его поручения мы на осень отложим, он нам «бубенчики» оторвет.

— Паш, вот умеешь ты настроение испортить, нет в тебе присущей мне деликатности.

— Ладно, не бубни, пошли в кусты.

Инженерная разведка местности показала, что если в зарослях кустарника у учебного корпуса, одна тушка маньяка способна схоронится, то уже, разместится там силам правопорядка, не удастся.

— Что будем делать? — мой напарник, морщась, оглядывал окрестности, тщетно присматривая место для засады: — за углом спрячемся?

Я представил долговязого Диму, на протяжении пары часов, в полусогнутой позе, осторожно выглядывающего из-за угла на глазах у двух общежитий и одной девятиэтажки… Даже не смешно. Если мы там «спрячемся», об этом будут знать даже в соседнем районе. Я оглядел район охоты на маньяка.

— Дима, у тебя кусок брезента есть?

— Нет.

— И у меня нет, но надо найти какую-нибудь тряпку.

Девять вечера, солнце скрылось за подступившими с запада низкими тучами. Вечерние сумерки опустились на город, время самое маньяковое.

Я сижу на лавочке в соседнем дворе, внимательно вслушиваюсь в периодические щелчки в микрофоне рации. Вчера мы нашли хозяина белого «Москвича» четыреста восемь, припаркованного на обочине, в двадцати метрах от окон лекционного зала техникума, где как раз шла вечерняя консультация перед экзаменом. Сквозь заросли молодых кленов, уже покрытых нежными листочками, были видны освещенные тёплым электрическим светом французские, от пола до потолка окна, ряды парт атриума, заполненные почти сотней девчонок, притягивающих взгляд если не красотой, то смелыми нарядами или свежестью юности. К счастью, я эту картину не вижу. Её наблюдает другой счастливчик — мой напарник, в настоящее время скорчившийся на заднем сидении белого «москвича», скромно стоящего напротив места грядущих событий.

Владельцу автомобиля мы наплели леденящую душу историю, о злодеях, которые сегодня вечером планируют лишить его железного скакуна дефицитных покрышек и зеркал. Поэтому Дима лежит, заботливо прикрытый сверху спущенным надувным матрасом (другой, подходящей по размеру тряпки, у него дома не нашлось), и в небольшую щель наблюдает за кустами, периодически матеря меня, хитрожопого, так как за полчаса, у молодого милиционера, затекло все, начиная со скрюченных ног и заканчивая выгнутой шеей. Через час ожидания в эфире раздались четыре щелчка тангентой, и я, немедля, выдвинулся на позицию. Когда я осторожно выглянул из-за угла учебного корпуса, то услышал, как негромко щёлкнул замок дверцы белого автомобиля, и оттуда, на четвереньках, как краб, стала выбираться тёмная фигура. Дождавшись, когда Дима приблизится к кустам, я вдоль стены корпуса двинулся вперёд. Через несколько шагов стала видна затемненная фигура, копошащаяся впереди.

— А что тут у нас происходит— громко задал я вполне уместный вопрос. Мужской голос растерянно ойкнул, и фигура неизвестного шумно стала продираться через кусты, уподобляясь бешеному кабану. Я сделал ещё пару шагов и заглянул в окно. Добрая девушка ещё не поняла, что сеанс секс терапии для полового страдальца был досрочно закончен. Моёму нескромному взгляду открылись юные половые губы, выглядывающие сквозь тонкую ткань трусиков. Всё это обрамлялось шикарной оправой их двух стройных ножек, обутых в синие босоножки. Я легонько постучал пальцем по стеклу, и когда два распахнутых в изумлении огромных глаза добровольной секс-модели, уставились на меня, сделал несколько восторженные хлопков ладонями. Тут стриптиз и закончился, ножки исчезли за партой, рыжеволосая девица с хвостиком уставилась на преподавателя, полностью игнорируя меня. Пришлось возвращаться к суровым будням. Дима стоял на дороге, вызывая автопатруль, и придерживая за плечо понурого мужика в коричневой плаще. Я хотел взять познавательное интервью у эксгибициониста, когда какая-то неправильность, замеченная боковым зрением, заставила меня резко обернуться. С переходного моста, идущего над рельсовым хозяйством железной дороги в сторону улицы Заводской, вниз полетел какой-то куль, а на переходе, еле заметное в густой тени от решетки ограждения, стало перемещаться какое-то тёмное пятно, как будто там двигался человек.

— Дима, «скорую» вызывай под переходной — заорал я уже на бегу: — на рельсы человека сбросили.

К месту падения тела мы прибыли одновременно: я, с хрипом хватающий воздух и держащий в одной руке рацию, а в другой спадающую на бегу фуражку и бессильно визжащая пневматикой тормозов электричка. Увидев дорожку тёмных пятен, уходящую вслед за, все ещё двигающегося по инерции, головного вагона состава, и маленькую коричневую женскую туфельку, валяющуюся среди щебня насыпи, я остановился, а потом побежал на переходный мост. На последнем издыхании я перебежал на пустынную в это время улицу Заводскую, но никого и ничего я не увидел. Когда я вернулся, среди железнодорожных путей уже стояли машины «скорой» и линейного отдела. Подойдя к капитану в форме, пишущему протокол осмотра, я доложил, что когда тело падало на пути, на мосту ещё кто-то находился.

Дознаватель внимательно посмотрел на меня, затем сказал, что укажет это в рапорт. По его глазам я понял, что никто ничего указывать не будет, что информация о неизвестном на мосту не нужна никому, когда есть типичная картина самоубийства на фоне расстроенный чувств или неразделённой любви. Димы на месте естественно, уже не было, наверное, поехал в отдел оформлять задержанного маньяка. Мне оставалось нести службу ещё больше часа. Тучи с Запада заполонили все небо, деревья скрипели под порывами усилившегося ветра, электрические провода раскачивались, бросая на землю зловещие тени. Мне, отчего то, стало очень неуютно на улице в одиночку. Казалось, что бесплотное черное пятно, замеченное мной на мосту, сейчас затаилось где-то в темноте, наблюдая за мной холодными рыбьими глазами, решая, не рациональней ли отправить меня куда-нибудь, откуда нет возврата. Погруженный в мрачные мысли я шагнул за угол…

— Слушай, пожалуйста, никому обо мне не рассказывай — отчаянный шёпот в темноте заставил меня с матом отпрыгнуть в сторону. Прижавшись к двери подвала, стояла высокая стройная девушка, кутающаяся в какой-то пиджак, или, как у женщин это называется, жакет, наверное. Из-под подола широкой длинной юбки выглядывали ступни, обутые в синие босоножки.

— Что?

— Не говори никому обо мне, я в первый раз так сделала, я не такая — рыжеволосая девушка стала всхлипывать: — я с девчонками поспорила, сдуру…

— Тебя как зовут?

— Настя, Настя Шевцова.

— Настя, блин, я не собирался никому о тебе говорить, только больше не спорь на такое. А теперь иди домой, ты же вся дрожишь.

Настя, обрадовано, кивнула и побежала к входу в общежития. Взявшись за дверную ручку, она обернулась ко мне и еле слышно сказала:

— Должна буду.

Когда следующим вечером мы с напарником ввалились в фойе общежития, чтобы посидеть минут пятнадцать у телевизора, прежде чем двинуться на новый круг привычного маршрута, первое, что бросилось мне в глаза, был портрет молоденькой девушки, наивно смотревшей с большой фотографии, с чёрным шелковым уголком снизу. Волкова Ангелина Сергеевна, покинула этот злой мир в неполные семнадцать лет. Очевидно, что эта фотография была взята из личного дела, больно испуганно смотрела фотографируемая. Кто-то неслышно встал рядом. Я боковым зрением разглядел рыжую чёлку.

— Ты её знала?

— Да, из нашей группы девочка. Сирота, только бабушка была у неё.

— Что у нее на шее под горлом?

— Это фигурка ангела, она её всегда носила. Говорила, что это её тёзка и, ангел хранитель…

— ??????

— Ну, Ангелина же, это ангел!

— Ну да, понятно.

— Всем рассказывала, что фигурка старинная, от предков — дворян, осталась, но мне по секрету как-то призналась, что этой ей бабушка на 10 лет заказала у ювелира и подарила. Вот ложка, которую переплавили, была старинная, дед с войны принёс.

— Что с ней случилось?

— Так девчонки говорят, что она от несчастной любви вчера напротив общежития с переходного моста под электричку сбросила. Как раз, когда я тебя за подвалом ждала.

— Настя, а куда она могла пойти через переходной мост.

— Слушай, я же тебе только что сказала, от несчастной…

— Слушай, я тебе вопрос задал, ответь, к кому она могла пойти на Заводскую?

— Никуда она пойти не могла, бабушка у нее у главного рынка живёт. А больше у не знакомых и не было. Она вчера с консультации отпросилась, покрутилась, а потом куда-то убежала.

— А несчастная любовь?

— Да не был у неё никого. Встречалась месяц с ровесником со двора, где она вместе с бабушкой жила, потом сказала, что он дурак, только слюнявит губами своими и в трусы лезет, больше ничего.

— Чего она хотела?

— Ну а сам как думаешь? Хочется в кино сходить и в кафе, пирожное поесть. И подарок, какой получить, или хотя бы цветы. А тут только в трусы дай залезть, и через девять месяцев получишь подарок.

— То есть только корысть, подарки, мороженное…

— Знаешь, вот ты вроде взрослый, а несёшь…

— Что несу?

— Проехали!

— Нет, ты объясни.

— Хорошо. Вот смотри — её бабушка содержала на свою пенсию, плюс какие-то копейки пенсии за потерю кормильцев. Ей бабушка только самое необходимое покупала, а ведь иногда хочется…

— Ты откуда знаешь?

— Мы с ней в группе две нищебродки были, теперь я только осталась.

— Ты что, тоже сирота?

— У меня родители в Сметанино. Знаешь, райцентр такой?

— Бывал там.

— Так вот, мои родители бухают по-черному, у меня ещё два брата и сестра. Я как восьмой класс закончила, в город рванул, сюда поступила. Здесь у меня проживание, стипендия повышенная, шестьдесят рублей, как отличнице, и питание во время практики.

— Отличница говоришь?

Она взглянула мне в глаза, склонилась к моему уху и зло зашипела:

— Хочешь спросить, почему отличница постороннему мужику манду показывает? Так я тебе скажу. Жрать хотела. В этом месяце сестре подарок купила, вот без денег оказалась. Два дня чаем питалась. А тут поспорила на пятёрку, вот так и получилось…

Настя ссутулилась и отошла в сторону, а я глядел в глаза ангелу, которого не спас его хранитель.