Постовой

Глава 22 Источник сообщает…

Июльское яркое солнце висела над городом, улицы были душны и пусты, тягучий асфальт прогибался под ногой. Знойный и расслабленный вечер пятницы слабо колыхал красный флаг над обкомом партии. Советские граждане — жители города, встречали начало уик-энда в пути к своим, четырехсоточным, садовым участкам, готовясь к завтрашней борьбе с, казалось бы, полностью побежденными на прошлых выходных, но возродившимися, как Феникс, густыми зарослями сорняков. Счастливые же люди, лишенные земельных наделов, просто готовились провести приятный вечер за распитием веселящих напитков и в компании приятных им собеседников. Наша явка, в закрытом на летний ремонт общежитие, были провалена, последние студентки вчера разъехались на каникулы. С горечью сплюнув тягучей слюной в сторону пыльных окон общежития, мы двинулись дальше, стараясь держаться кургузой тени.

— Ну что, я на ужин — радостно потёр ладони Дима.

— Давай. Пойдём, я тебя провожу.

Диме было хорошо. Заботливая мама жила недалеко и всегда была готова накормить сыночка. Мне же добираться было гораздо сложнее, да и не хотелось, тащится в такую даль, с пересадкой в метро.

— Молодые люди, можно вас на минутку — сквозь небольшую щель в откатных, металлических воротах, выглядывал пожилой мужчина, тревожно оглядываясь по сторонам.

— Добрый день! Чем можем вам помочь?

— Здравствуйте, а не могли бы вы пройти в мою сторожку, а то не хочется на улице разговаривать.

Мы переглянулись и пожали плечами. Такие разговоры — часть нашей работы. Очень часто люди не хотят разговаривать с милицией при свидетелях, но желание поделиться сокровенным душит их изнутри. И заранее нельзя сказать, о чём будет такой разговор. То ли о том, что сосед Васька-алкаш, то ли о чём-то более серьёзном, а может быть, что все сведется к банальной политике. Пожилые люди тотально одиноки и абсолютно непредсказуемы в выборе темы для разговора. Но приходиться терпеть и делать заинтересованное лицо, периодически, понимающе, кивать головой и угукать.

— Ведите, а мы за вами — улыбнулся я.

Мужчина, ещё раз оглядев окрестности, запустил нас во двор, после чего задвинул ворота и накинул на них цепочку:

— Проходите в сторожку, пожалуйста.

Сторож обитал в большом бытовом помещении, которое примыкало к большому складу с солидной чёрной табличкой на воротах: «Склад номер три ПО „СоюзСнабПромСбытТрест“». В просторном помещении меня поразила почти стерильная чистота. Недавно вымытый линолеум влажно поблескивал, на пороге лежал половичок, топчан в углу был аккуратно застелен синим казенным одеялом, из-под которого выглядывал краешек подушки с белоснежной наволочкой. Посреди сторожки, стоял большой стол, застеленный новой клетчатой клеёнкой, на деревянной подставке стояла почти новая электроплитка с открытой спиралью, на которую был водружен большой металлический чайник.

— Руки мойте, и присаживайтесь — гостеприимный хозяин взмахом руки показал на аккуратный рукомойник с половинкой куска серого хозяйственного мыла и свежим вафельным полотенцем: — у меня как раз чайник вскипел, чай у меня хороший, индийский.

— Я не откажусь, наливайте!

Дима, в глубине души уже уплетающий мамины котлеты, обреченно кивнул головой. Сторож выставил перед нами миску сушек с застывшими крупицами соли на румяных бочках и две чашки, к моему удивлению целых, без отбытых ручек, щербин и даже с тщательно вымытым от разводов коричневого налёта дном. Выпив по глотку, действительно, хорошего чая и сжевав из вежливости одну сушку на двоих, мы выжидательно уставились на хозяина. По его вытянутому лицу с шикарной шевелюрой, цвета перца с солью, пробежала тень нерешительности, разговор пришлось начинать мне.

— Вас как, простите, зовут?

— Павел Афанасьевич Кудюмов.

— Здорово, я тоже Павел, ваш тёзка. А это Дмитрий. Вы нам что-то хотели рассказать, Павел Афанасьевич?

— Да, и рассказать, и показать. Вы пейте чай, пожалуйста, а потом чуть-чуть пройдемся. Я здесь по две смены работаю подряд, а через двое суток меня сменщик сменяет на одни сутки. На складе, обычно, тихо, люди почти не появляются. Товары завозят раз в неделю, по понедельникам, а вывозят по сводным заявкам по четвергам, в остальные дни обычно никого не бывает, скучно здесь и тихо. Мне кажется, что у меня, как у узника замка Иф — мужчина кивнул в сторону маленького черно-белого телевизора, стоящего на небольшом холодильнике «Бирюса»: уже от тишины слух стал лучше, особенно по ночам, каждую мышь на улице слышу. Пару недель назад, ночью, я услышал, как за стенкой чем-то шуршат и брякают. Я вышел, послушал, посмотрел. Оказалось, что брякает не у меня, а за забором, там, где лабаз заброшенный, еще дореволюционный. Зачем и чем шуршит, непонятно, ко мне вроде не лезут, но опаску я имею. Все-таки один здесь ночью сижу, да и материальная ответственность на мне. А на складах много чего разного бывает. Там забор невысокий и ко мне на склад можно под крышей подлезть, если аккуратно стекло выставить. Я в ваш отдел звонил, сказали, что приедут и проверят, но я никого не слышал, решил к вам обратиться, может быть, сходите ребята, посмотрите, меня, старика успокоите.

— Отчего не сходить, сходим.

— Если зайдёте, потом расскажите, что вы там найдёте?

— Я, Павел Афанасьевич, что сегодня мы туда зайдём, не обещаю, но зайдём обязательно. Спасибо за сигнал, мы не исчезнем, разберёмся, что там за мыши завелись.

— Вы заходите ребята. Я человек одинокий, мне тут скучно, а так хоть с живой душой поговорить, чаю всегда налью, вон сушки у меня тоже всегда есть, заходите, не стесняйтесь.

— Спасибо за приглашение, Павел Афанасьевич. Думаю, что будем к вам заходить, всего хорошего, закрывайте свои ворота.

— Что думаешь Дима?

— Ничего не думаю, я жрать хочу — Дима всей душой уже был на ужине.

— Ну ладно, дорогой, давай, пока. Через полтора часа на этом же месте — мой товарищ упругой походкой ринулся подземному переходу, а я неспешно пошёл обратно.

Заброшенный лабаз представлял собой длинную прямоугольную коробку толстых стен их узкого, старого образца, кирпича. На месте первоначальных ворот и несколько оконных проемов, с проросшими вездесущими отростками клена, можно было проникнуть в этот памятник городского зодчества девятнадцатого века местного значения, как гласила ободранная табличка, висящая на одном гвозде. Дальше шли глухие стены, упиравшиеся в забор склада Павла Афанасьевича. Я осторожно, чтобы не запнуться на груде кирпичей, пошагал вовнутрь. Передо мной простирался длинный, тёмный коридор, прореженный темными дверными проемами справа и слева. Фонарик, ожидаемо, светил еле-еле. До появления в продаже ярких импортных фонарей оставалась ещё лет пять.

Аккуратно перешагивания человеческие фекалии, я двигался по коридору. Пройдя в глубину лабаза, примерно наполовину, я остановился. Впереди простирался толстый слой известково- кирпичной пыли, вроде бы, не тронутый человеческими ногами, очевидно, что любители облегчиться, так далеко не заходили.

Моё внимание привлекла цепочка кирпичей, вроде бы упавших случайно, откуда-то сверху, и лежащая вдоль левой стены в строгую линию, как череда кочек на болоте. Но на них, почему-то, пыли не было. Если широко шагать по этой, импровизированной, дорожке, то можно дойти до самой дальней стены склада. И я пошёл, отчаянно балансируя правой рукой, а левой — одним пальцем опираясь на стены, боясь соскользнуть с небольших керамических обломков и оставить свой след на нетронутой, похожей на лунную, поверхности. В дальнем углу предпоследнего, слева, закутка, что-то темнело. Долбаный фонарик с малюсенькой лампочкой, не давал разглядеть, что припрятали там наследники капитана Флинта. Я хотел уже зайти посмотреть, что там лежит, заботливо укутанное тряпками, но в последний момент что-то заставило меня остановиться с поднятой в воздух ступней.

Посветив под ноги, я сумел разглядеть очень тоненькую, почти прозрачную, леску, натянутую над порогом и закреплённую с обратной стороны стены маленькими кусочками пластилина. Нет, такой хоккей нам не нужен. Я осторожно, как рак, попятился назад, воткнул в плоскую трещинку одного из кирпичных обломков тонкую, почти прозрачную, стружечку от спички. Случайно ее не увидишь, а если наступишь на кирпич, то обязательно сломаешь. Дальше будем посмотреть. Наверное, мне, грешному, мой ангел ворожит, который мой хранитель.

Ночью, на докладе, ротный сказал, что завтра с Ломовым мы приходим в отдел в десять часов вечера. Будем патрулировать по своему участку до шести утра в гражданской одежде. Второй год квартирные воры, будто с цепи сорвались. Пользуясь тем, что выходные дни граждане проводят за городом, эти негодяи и расхитители ценностей, ночью, проникали в оставленные без присмотра жилища, и выносили оттуда всё, что было плохо приколочено. В этот временной промежуток обычно страдали первые и последний этажи. Внизу жулики, пользуясь тем, что советские граждане не знали о существовании пластиковых окон, не мудрствуя лукаво, отрывали штапики деревянных рам снаружи, аккуратно складывали оконные стекла на асфальт. Потом самого лёгкого закидывали в беззащитное окно, после чего раскрывались изнутри самые неприступные двери и сообщники, на цыпочках, чтобы не потревожить сон соседей, начинали как муравьи, трудолюбиво выносить все более-менее ценное. В условиях товарного дефицита практически всего, оборотистые барыги брали все.

Самые смелые жулики проделывали то же самое, но только спустившись с крыши и, вися надо асфальтом на высоте пятнадцати-двадцати метров, покачиваясь на сомнительных верёвках головой вниз. В этом году один такой уже сорвался в свой последний полёт с высотки на улице Дрейфующих Полярников. Утром, отскребая остатки переломанного тела от асфальта, подумали сначала, что это юный влюблённый. Но пробив его нетрудовую биографию, с двумя судимость по сто сорок четвертой статье части третьей Уголовного кодекса РСФСР, с проникновением в жилище, поняли, что любовь здесь другая, более корыстная. В двадцать два часа тридцать минут мы с напарником стояли в начале нашего маршрута у театра «Огонь Прометея». Город ещё не спал, в кустах раздавалось довольное хихиканье и переборы гитары в три нехитрых аккорда, где-то, в ярко освещённой окнах, народ душевно выводил «Камыш, камыш» и «За что вы девушки красивых любите».

— Куда пойдём?

— Пока никуда. Если хочешь, можем погулять по центру.

— А потом?

— Потом, мы сядем в засаду и будем ждать.

— Ждать чего?

— Друг мой, Дима, пока вчера, ты трескал мамины коклеты с пюрешкой, привет, кстати, маме передавай, я слазил в этот лабаз.

— Я тебя звал с собой!

— Дима, я не могу так часто объедать твою маму, я слишком стеснительный для этого. Так вот, в конце лабаза, в предпоследней комнате слева что-то лежит, что-то ценное.

— Ты не посмотрел?

— Нет, там лесочка была натянута поперёк, может быть, ещё какие сигналки стояли, я решил не рисковать. Я думаю, что кто-то сегодня сюда придёт и что-нибудь ценное положит.

— Кто-то придёт?

— Мне кажется, что самое ценное они сразу забирают, а что попроще и потяжелее, типа хрусталя, несут сюда.

— И что ты хочешь?

— Там стены глухие, если мы их далеко от выхода прихватим, они никуда не денутся.

— И что, вот так прямо сидеть будем все время?

— Блин, ну если будем ходить по маршруту, их упустим, а если они нас издалека увидим, то вообще суда не пойдут.

— А если на территорию кража будет?

— Где-то пятьдесят на пятьдесят, что если будет кража, на нашей территории, то они или принесут сюда хабар, или не принесут. Если принесут утром — мы будем молодцы, а если не принесут, то утром мы выхватим нехилый пиздячик.

— Ну ладно уговорил — Дима делал вид, что мой план ему не нравится, но я видел, что он притворяется.

Погуляв полтора часа по центральным улицам, мы засели в густых кустах напротив лабаза. Через полчаса всё тело затекло, очень хотелось почесаться, высморкаться, прокашляться. Наверное, я никогда не смог бы стать снайпером, которые, как пишут в книгах, лежали в засаде сутками, замерев деревянными бревнами и даже «ходили» под себя. У меня характер не такого склада, без движение лежать я не смогу. Хорошо, что уже комаров нет, а то бы попили бы они кровушки нашей. Минут через тридцать Дима толкнул меня, мол — смотри. По дорожки мимо лабазы шустрил кто-то во всём тёмном. Видно было очень плохо, так как уличные фонари в Городе отключают ровно в час ночи, а неспящих в столь позднее время окон было откровенно мало.

Напротив темного провала ворот склада, фигура остановилась, низко присела, и стала тщательно завязывать шнурки, ну или делать вид что завязывает, старательно вертя головой. Потом человек прошёл метров на пятьдесят вперёд, внезапно остановился, и вернулся в обратную сторону. Через пару минут тёмная фигура вновь появилась в нашем поле зрения, на этот раз с ней было ещё два каких-то типа, каждый нес в руках или на плече большую спортивную сумку. Люди по одному скрывались в абсолютной темноте дверного проёма лабаза. Дима попытался встать, я с трудом успел удержать его, зло зашептав:

— Сиди. Пусть они туда пройдут, вещи начнут распаковывать, минут через пять пойдем.

Мы медленно и осторожно двинулись к воротам, сунули туда головы, пытаясь хоть что-то рассмотреть. Впереди, в сплошной зги, мелькало слабенькое световое пятно. Я включаю свой фонарь, и стал светить под ноги, двигаясь по все тем же кирпичикам. Когда до нашей цели оставалось пройти буквально десять шагов, из тёмного проема слева высовывать чья-то голова:

— Атас! Менты, бля!

Отчаянный вопль сливается с хлопками моего стартового пистолета, звук детонации капсюлей «жевело» многократно усиливает мечущееся между стен эхо, а в довершении начавшегося бедлама, солидно грохнул Димин «Макаров» и звук рикошетирующей от вековых кирпичных стен свинцовой пули спутать ни с чем невозможно. Тело впереди уже лежит, раскинув руки в стороны на острых кирпичах, у меня в испуге ёкает сердце, но, через мгновение, заложенными от грохота ушами, я различаю крик, несущийся от пола: «Не стреляй, бля… Не стреляй». Крикнув упавший на пол фигуре: «Лежать, с-сука, не вставай!», мы вломились кладовую.