Постовой

Глава 14 На утро граждане, в коротких пиджаках, мне предъявили…

Приняли меня утром следующего дня, когда я, выспавшийся и в прекрасном настроении, выбежал из дома, чтобы быстро метнуться до ближайшего гастронома, купить молочка, имею я слабость к этому продукту. Двое мужчин, с казенными лицами, задумчиво рассматривающие табличку с номерами квартир на подъезде, при виде меня, очень сильно возбудились.

— Громов Павел Николаевич? Примите повестку — один из них сунул мне в руки бумажный квадратик и ручку, я расписался, оторвал корешок, и вернул курьеру.

После выполнения всех формальностей, парни показали мне красные «корочки» одного из отделов УВД и объяснили, что ехать лучше с ними, на дорогах пробки, а они как раз едут в ту же сторону. Не имея желания спорить со служивыми, я согласился с их доводами и уселся на заднее сиденье «сорок первого» «Москвича». Прокуратура Дорожного района размещалась в одном здании с управлением водного бассейна Реки, слева сидели прокуроры, а в правом коридоре теснились речники. Соседи жили мирно, но каждый втайне мечтал сожрать конкурента. Минут пять мне пришлось ждать в коридоре, в компании то ли конвоира, то ли сопровождающего, после чего из кабинета энергичным голосом мне предложили заходить. За тяжелым полированным столом, обрамленным двумя застекленными шкафами, слева на полках теснились дела в серых картонных папках, выглядевших весьма древне, а справа всякая всячина, типа Вестника Верховного суда СССР. Пока я раздумывал, о странном количестве дел, слишком их много для одного следователя, да и место хранения странное, хозяин кабинета — молодой прокурорский, высокий, худощавый парень со светлыми волнистыми волосами смотрел на меня с доброжелательной улыбкой, как будто я его дальний, но любимый родственник.

— Здравствуйте гражданин Громов, я юрист 3 класса Кожин Евгений Викторович, следователь Дорожной прокуратуры. Присаживайтесь, пожалуйста. Вы вызваны для допроса в качестве свидетеля. Назовите вашу фамилию имя отчество…

Минут через пять, закончив с моими анкетными данными и прочими формальностями, следователь прокуратура отложил ручку и уставился на меня, продолжая доброжелательно улыбаться. Через пару минут, мне надоело, я встал и подошел к окну.

— Громов, присядьте. Ничего не хотите рассказать?

— Нет, ничего.

— А догадываетесь, зачем мы вас пригласили?

— Не догадываюсь.

— То есть явку с повинной дать не желаете?

— Не желаю, потому что ничего за собой не чувствую.

— Хорошо я должен был дать шанс на чистосердечное признание.

— Спасибо, но я этим шансом не воспользовался.

— Хорошо — все также бодро произнес следователь, протягивая мне бланк допроса, с двумя строчками моих показаний: — Распишитесь, вот здесь и здесь, что никаких преступлений за последнюю неделю вы не совершали.

Я расписался и перечеркнул все пустые места в бланке.

Потом в кабинет вошли несколько человек, двое из них — молодые парни, были усажены на ряд стульчиков у окна, а мне предложено занять любое место среди них, после чего следователь торжественно объявил о начале проведения опознания. В кабинет с важным видом вошел Сапожников, который на вопрос — знаком ли ему кто-нибудь из присутствующих, постояв с умным видом, решительно ткнул пальцем в меня.

— При каких обстоятельствах вы познакомились с указанным гражданином?

— Я знаю этого гражданина как милиционера по имени Павел. Три дня назад он поймал меня вечером на улице Ученого-теоретика, затащил в гаражи, после чего пытал до утра, выбивая из меня признательные показания в совершении каких-то грабежей. Он связал и избивал меня. Так как я не мог больше терпеть пыток и издевательств, то я признался совершение нескольких грабежей, оговорив при этом моих друзей и знакомых, как соучастников преступления. После этого этот милиционер оформил на меня явки с повинной и доставил меня в дежурную часть Дорожного отдела милиции, где меня там целый день допрашивали.

— Хорошо. Пожалуйста, понятые, распишитесь в протоколе опознания. Сапожников, вот здесь ставьте свою подпись. Всё, пока все свободны. Сапожников ждите в коридоре.

— Вот опять я и следователь сидим в кабинете одни, напротив друг друга.

— Ну что, Павел — улыбка следователя стала ещё шире: видите, я вам честно предлагал добровольно во все признаться, во всем покаяться и уйти домой до решения вашего вопроса. Вы отказались. А теперь у меня есть протокол вашего допроса, где вы сообщаете, что не совершали ничего преступного. Плюс к этому протокол, где потерпевший вас уверенно опознает. Сейчас проведем очную ставку и проверку показаний на месте, проведем очную ставку, на месте преступления соберём следы вашей преступной деятельности, все это задокументируем, а затем, я пойду к руководству за санкцией на ваше задержание. Может быть, не будем осложнять жизнь друг другу и вы, все-таки, признаетесь в совершенном. И тогда, возможно, я буду ходатайствовать перед прокурором о применении к вам меры пресечения в виде подписки о невыезде. Что вы на меня так смотрите?

— Гражданин следователь, так вы юрист по специальности?

— Конечно, в прокуратуре у всех высшее юридическое образование. Я наш юрфак закончил.

— То есть вы проводите опознание между двумя ранее знакомыми людьми и будете ссылаться на это как на доказательство. Дайте мне, пожалуйста, три листочка бумаги и ручку. Я сейчас быстренько жалобу на вас напишу.

— О чём же жаловаться собираетесь на меня, гражданин Громов.

— Ну как минимум фальсификация доказательств, а там пусть ваш начальник разбирается, и о том, что вы мне сказали, что ваш начальник даже не будет разбираться, кто кого опознавал, типа есть протокол, преступника опознали, значит есть повод для задержания. И много у вас таких опознаний в работе, товарищ следователь? Так что давайте три листка…

А зачем три?

— Одно прокурору, одно в дело, чтобы ну а третий я буду в изоляторе перечитывать, а то там говорят библиотека скудная.

— Ну, хорошо, сейчас сделаем проверку показаний на месте, а потом я вам дам листочков бумаги, сколько хотите, сможете в ИВС сколько угодно жалоб писать, там даже дежурный прокурор каждый день бывает, как раз жалобы от сидельцев собирает.

— Не-не-не, товарищ следователь, жалобу на нарушение при проведении опознания я буду писать здесь и сейчас, а если вы мне не дадите бумагу, я буду так орать! Я устрою такой скандал, что все речники сюда сбегутся, и прокурор ваш придёт выяснить, кого же тут убивают.

Следователь глубоко задумался, потом улыбнулся:

— То есть с опознанием у меня не прокатило, так что ли Громов?

— Нет, не прокатило, я на такую дешевку не покупаюсь.

— Ладно, жаль, но попробовать надо было. Ладно, успокойся, естественно это опознание никуда не пойдёт. Или ты настаиваешь на подаче жалобы?

— Нет, поверю вам на слово, гражданин следователь. Я в Дорожном отделе собираюсь долго работать, зачем нам с вами отношения портить.

— Ну, ты оптимист, я буду тебя сегодня задерживать, на днях обвинение предъявлю, тебе лет пять реального срока корячиться, а ты на совместную работу настроен. Коллегам расскажу, посмеемся.

— Я верю в высокий профессионализм и объективность работников советской прокуратуры, и я знаю, что вы больше не будете пытаться вести следствие незаконными методами.

— Ну-ну.

— Разрешите вопрос, гражданин следователь?

— Задавайте.

— А что у вас дела не сейфе хранятся, не положено же так.

— А! Это старые дела, довоенные и послевоенные еще. Их на сдачу в архив подготовили, а я попросил пока оставить, люблю старые документы почитать. А что, вы тоже интересуетесь?

— Ну конечно, это же очень интересно.

— Ну вот, если быстренько расскажите, как Сапожникова пытали — дам почитать.

— Нет, уж, спасибо, цена дороговата.

Потом в кабинет был призван несчастный Николай Сапожников. Почему несчастный? Потому, чувствую я, что счастья у Николая в дальнейшей жизни не будет. Я так прямо и сказал это, вслух. А когда следователь возмутился, пообещав подать, рапорт прокурору, что я запугиваю свидетеля, пришлось мне опять объяснять, что человек, давший явку с повинной, а потом от нее отказавшийся, теряет те поблажки, которые гарантирует закон при постановке приговора, в том числе и минимальный размер наказания. Человека, который так безответственно играет с законом, хорошо закончить свою жизнь не может. Что я неправильно сказал, товарищ следователь? Скажите Николаю. Пришлось Евгению Викторовичу подтверждать Николаю, что заявив о принуждении к подаче явки с повинной, льготы на минимальный срок он теряет.

— Но вы же обещали, Евгений Викторович!

— А что вы обещали, товарищ следователь?

— Так, все замолчали, тут вопросы задаю я. Сапожников, идите, ждите в коридоре. А с вами, Громов, приступаем к допросу. Где и при каких обстоятельствах вы познакомились Николаем Сапожникова?

— Товарищ следователь, можно я на крыльце покурю?

— Идите, Сапожников, курите, главное, далеко не уходите.

— С Николаем Сапожниковым я знакомились в процессе моей служебной деятельности. Николай неоднократно и незаконно, в ночное время, проникал через окно в жилые комнаты учащихся кооперативного техникума, совершал там мелкие кражи и другие противоправные деяния. В ночь со вторника на среду, около двадцати трех часов, Николай был задержан мною, при новой попытки проникновения. В процессе профилактической беседы между мной и правонарушителем, Николай заявил, что он желает сообщить о своей противоправной деятельности, в который он раскаивается и желает начать новую жизнь. В соответствии с уголовно-процессуальным кодексом, я как дознаватель получивший сообщение о преступлении, принял и оформил восемь протоколов явок с повинной о совершении Николаем и его знакомыми грабежей в нашем районе. Для ускорения процесса, оформление явок с повинной происходило в комнате сторожа автошколы ДОСААФ на улице Диктатуры. После оформления явок с повинной, я доставил Николая в Дорожный отдел милиции и передал его дежурному по отделу. Больше я Николай не видел.

— Хорошо — следователь старательно записывал мои слова: — А вот к нам в прокуратуру Дорожного района поступило заявление от гражданина Сапожникова, что явки с повинной были получены вами с нарушением закона. В частности, что вы незаконно задержали заявители и удерживали его в металлическом гараже, где пытали и избивали его, применяя физическое и моральное насилие. Явки с повинной он написал под вашу диктовку. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Ничего.

— Поясните.

— Поясняю. О том, что вам написал Николай, мне ничего не известно, ничего, из того, в чем он меня обвиняет, я не делал.

— Так и запишем. Скажите, Павел, а сколько времени вы оформляли явки с повинной?

— Не знаю, я очень быстро пишу.

— Понятно. Второй вопрос: Николая вы задержали после двадцати трех часов, после этого в час ночи, вы появились в отделе милиции, снялись со смены, а в пять утра были зарегистрированы явки с повинной в книге учета преступлений. Где всё это время находился Николай?

— Где находился Николай? В одиннадцать вечера я его действительно задержал. После этого мы разговаривали во дворе дома рядом с общежитием, примерно додвенадцати часов двадцати минут ночи. Я пошел в Дорожный отдел, мы договорились, что после часа я приду. Мы продолжим разговор, разговаривали во дворе еще около двух часов, потом он рассказал мне о совершенных грабежах. Какие у вас ещё вопросы, товарищ следователь?

— Скажите, Павел, а какой смысл Николаю признаваться в грабежах, чтобы потом отказаться?

— Не знаю, зачем он совершает такую глупость. Возможно, кто-то из его друзей, с антисоциальным поведением, дает ему неправильные советы. У меня нет никаких мыслей на этот счёт.

— Понятно. Распишитесь и ждите в коридоре.

Через пару часов, в коридор, где по-прежнему компанию мне составлял конвоир — сопровождающий, вышел следователь, одетый в лёгкую курточку и с папкой подмышкой:

— Ну что Громов поедем, будем делать проводку, искать место, где ты над парнем издевался.

— Я с вами поеду только после того, как вы сообщите моему руководству, что я нахожусь у вас, а то меня за прогул уволят, у нас, в милиции, с этим очень строго.

— Я, Громов, когда вас задержу по сто двадцать второй статье процессуального кодекса на трое суток, тогда и уведомляю ваше руководство, что бы оно характеристику на вас в дело готовило.

— Нет, товарищ следователь, так дело не пойдёт. Проверка показаний на месте процедура добровольная, либо вы уведомляете мое руководство, что я у вас, либо я не даю согласие на участие в проводке.

— Какой ты душный, Громов, как с тобой бабы живут.

— Ага, а вы, гражданин следователь, такая лапочка. Тут какой-то фуфлыжник, который всемером, с такими же, как он, гражданам, каждый вечер, по голове стучали, решил всех обмануть, а вы тут как тут, хотите честного мента на пять лет в «красную» зону отправить. А хотите услышать, как я про их грабежи узнал? Они меня в десять вечера, недалеко отсюда, тоже пытались лишить наличности, только я от них ушел. Так с чего мне вам хоть в чем-то навстречу идти? Я чувствую, что в этом здании у меня друзей нет. Короче, либо звоните моим начальникам, либо задерживайте меня, либо я пошёл на работу.

— Слушай, вот ты что, дурак? Ты что нарываешься? Хочешь, чтобы я тебя задержал — задержу прямо сейчас, а показания на месте можно и без тебя провести.

Я, устав перепираться, пожал плечам и отвернулся. Но следователю было необходимо, чтобы я поехал с ним в гаражный кооператив. Наверное, он думал, что я, чем-нибудь, выдам безликий гараж, в котором вся стена залита брызгами крови Сапога, а под потолком до сих пор светит фонарик, с моими отпечатками пальцев.

Устав буравить меня взглядом, Евгений Викторович, ругаясь под нос, прошел в кабинет и, демонстративно оставив дверь открытой, продиктовал по телефону дежурному по РОВД телефонограмму, для моих командиров, что Громов участвует в следственных действиях и на службе сегодня не появиться. Надеюсь, что сотрудник прокуратуры не ломал комедию, разговариваю в гудящею телефонную трубку. Мы поехали на двух машинах, в первой я, следователь, мой конвоир. Во вторую села честная компания из Сапожникова, эксперта-криминалиста из нашего Дорожного отдела, двое понятых, и оператор с камерой. Высадившись из машин среди рядов, тянущихся на сотни метров металлических гаражей, все в ожидании уставились на Сапожникова, а он как-то стух, покраснел и заскучал.

— Ну, Сапожников, давайте показывайте, где всё происходило?

— Я не знаю, тут должен быть гараж, открытый.

— Ну, пойдите, посмотрите, может быть, что-то вспомните.

Побегав минут десять мимо одинаковых железных ворот, Сапожников вдруг радостно закричал:

— Ура, ура, нашёл!

У меня, в тревожном предчувствии екнуло сердце. Не должен был этот гад ничего найти. Но с другой стороны, ночь, темнота, стресс. Теоретически, мог я что-то пропустить. Ну и ладно, будем посмотреть, а потом отбиваться. Все с любопытством двинулись к парню, который радостно стоял над каким-то темным предметом и возбужденно махал руками.

— Что же вы нашли, Сапожников? Гараж?

— Я мешок нашёл, который вот он мне на голову одевал, вот он!

Он поднял с Земли какую-то замызганную тряпку, загаженную продуктами жизнедеятельности, как людей, так и собак. Нет, три дня назад, я такую дрянь не мог в руки взять, брезгливо мне даже стоять рядом.

— Положите её на место, сейчас эксперт ее изымет.

Эксперт с сомнением понюхал найденную тряпку, с надеждой спросил:

— вы уверены, это точно она?

— Ну да конечно!

— И ее три дня назад вам на голову одевали?

— Ну, наверное.

— А, как вы узнали?

— Ну, тут все равно, другой нет.

Со вздохом криминалист упаковал расползавшуюся от старости материю своим самым длинным пинцетом в прозрачный пакет. После этого Сапог, нервничая и прикуривая каждые три минуты сигареты, еще минут пятнадцать метался из стороны в сторону, в бесплодных поисках нужного гаража, после чего следователь, сжалившись, предложил ему попробовать найти дорогу от автошколы ДОСААФ. В проходной автошколы сидел знакомый мне дедушка с медалями, который узнав меня, приветливо помахал рукой.

— Сапожников, рассказывайте и показывайте, где и что здесь происходило.

— Вот, товарищ следователь, вот здесь, за столом, я явки с повинной под его диктовку писал.

— А что случилось? — любопытный дед сунулся поближе: — А, мазурика привезли, сейчас сядешь, сволочь такая. Мы на фронте кровь проливали, не для того, чтобы вот эта сволочь потом людей обворовала!

— Дедушка — я присоединился к разговору: — так это меня в тюрьму собираются садить,¸ вот этот молодой человек сказал, что я его пытками заставил признание написать, вот следователь прокуратуры и старается для этого повод найти. А мазурика, конечно, после этого домой отпустят…

— Громов, немедленно замолчите — от злости Евгений Викторович даже улыбаться забыл.

— Что не так, гражданин следователь, я вот товарищу сторожу объясняю, что здесь происходит.

— Да как же так товарищ следователь? Да вы что творите. Вот этот милиционер привёл ночью этого парня. Они здесь спокойно в бумаги записывали, мазурик сам рассказывал, что и как. Я, конечно, не прислушивался, подробностей не помню, но никто тут никого не бил. Вы меня, конечно, извините, но я, завтра, после суток, пойду в Совет ветеранов наш. Мы жалобу вашему начальнику подадим, за то, что вы жуликов отпускаете, а честных людей, хотя и милиционеров, в тюрьму садите.

Успокойтесь, гражданин, следствие во всем разберется — Кожин пытался успокоить возбужденного ветерана.

— А ты меня не успокаивай. Как ваша фамилия, товарищ следователь?

Выцветшие глаза старика смотрели на прокурорского отчужденно и без капли жалости, как, наверное, он смотрел через прицел своей сорокапятки в немецкие панцеры под Сталинградом, в сорок втором году.

Следователя прокуратуры передернуло, и он быстренько скомандовал всем на выход.

Потом мы вновь двинулись к гаражам, но как Сапожников не бегал вдоль безликих железных рядов, как не принюхивался, гаража, где происходили наши с ним ночные посиделки, он так и не нашел. Да и я, накинув на дужки ворот старый замок, сделав его безликим, одним из сотни, уже, наверное, не сразу нашел место совершения мною должностного преступления.