Постовой

Глава 7 Пустые хлопоты

После выходных, отпахав еще пару смен в Нахаловке, мы нарвались на неприятный разговор. Записывая в журнал итоги службы нашего поста — жалкий протокол за распитие спиртных напитков на рабочем месте и три талона по рублю, за переход дороги на запрещающий сигнал светофора, проданный нами гражданам уже от полного отчаянья, командир роты задал резонный вопрос:

— Ломов, когда будет результат? У вас хуже всех в роте.

— Ну, товарищ капитан, вы же знаете. В Нахаловку чужие не ходят, а свои пакостят в других местах. Улицы пустые. Даже у магазина, на Нерчинской, не дерутся. А пивной киоск, когда мы на смену выходим, уже закрыт, пиво еще днем разбирают. В дома то нам нельзя.

— Я тебе предупредил, у вас результаты хуже всех. Думайте, а то, вон, студент у тебя, ты… тоже в институте учился. Так что, дайте мне результат.

— Мы обязательно исправимся.

Следующая смена была такая же унылая, как все предыдущие. Где-то на площади Основателя кость в кость бились бомжи, у единственного действующего в городе храма мафия нищих и псевдокалек, с использованием костылей, проводила перевыборы властной вертикали. На полчаса в эфире все стихло, затем во дворах, за райотделом, сильно подвыпивший мужчина от души гонял подругу жизни, одетую только в трусы и лифчик, заподозрив даму в особом внимании к другу семьи и неподобающем поведении, а два УАЗа с синими полосами на боках целый час мотались по узким проездам однотипных хрущевок, в поисках неуловимой парочки. Нахаловка же была оазисом тишины и благолепия. Отработав четыре дня, не выполнив свой долг перед государством, еженощно, в час после полуночи, сдавая смену, мы чувствовали молчаливую обструкцию со стороны отцов- командиров, и впадали в отчаянье. Пятый день выходил на субботу Традиционно, вместо отдыха, мы были мобилизованы на традиционный митинг демократов, выбравших для своего Гайд-парка небольшой сквер за зданием цирка. Эта интеллигентная публика, своими свободолюбивыми криками, разносящими далеко, каждую субботу распугивала местных, немногочисленных белок и мамаш с детскими колясками.

Наблюдая за нервными типами с плохо отпечатанными на изографе газетками «Демократического союза» в руках, и нервно барабаня крупными пальцами по пустой кобуре, Дима делился планами по исправлению ситуации:

— Можно встать под мост, в засаду. Все равно, кто-нибудь с хлебного комбината батоны в Нахаловку таскает, ну или муку.

— Там не пойдут — я улыбнулся, вспомнив нашумевшую в узких кругах, но еще пока не случившуюся здесь историю, когда три автопатруля нашей роты, оставленные, по какой-то надобности, работать до утра, устроили, как раз, под мостом, покерный турнир. В пылу игры кто-то сунул тангенту рации патрульного автомобиля под крепкий милицейский зад. А рации имеют особенность, что могут работать либо на передачу, либо на прием, так называемый, симплексный режим передачи данных. Несколько часов дежурка нашего отдела и, главное, дежурная часть городского управления, были вынуждены слышать ход яростной и бескомпромиссной игры, не имея технической возможности высказать участникам турнира свое «фи». Лишь только под утро, экипаж вневедомственной охраны нашел подпольный карточный клуб и прекратил прямой репортаж в эфире.

— Там автопатрули постоянно стоят, никто мешки с хлебом мимо не понесет.

— Тогда может к мясокомбинату выдвинемся, где переезд, там одна дорожка…

— Мясокомбинат — это же заречный район?

— Я говорю о переезде, на границе с нашим районом.

— И встанем мы на этом проходе, как три тополя, и будем всех обыскивать? А ты, Дима, отличишь палку колбасы, упертую с комбината, от палки колбасы, купленной в магазине? Да и обыскивать всех… Ты помнишь, что у нас перестройка и гласность? Пойдем лучше демократию душить!

И мы пошли. Единственный метод, оставленный нам государством по удушению демократии — мы могли гонять членов Демсоюза, в пылу споров о судьбе Родины, сошедших с узкой асфальтовой дорожки на жалкую парковую траву. Самых оголтелых мы были вправе оштрафовать за порчу газонов, продав ему пресловутые штрафные талоны по рублю. Но демократы нашу правоту признавали, с травы сходили, а через пару часов это безобразие было закончено, и мы были распущены по домам. Возле дома я встретил лейтенанта Гаврилова, который хихикая, сообщил мне о новом заявлении, поданным моей неугомонной соседкой. На этот раз я был обвинен в психологическом терроре, выраженном в злостном топанье сапогами под дверью Аллы Никитичны, на протяжении всей ночи, что не давало возможности спать ни пожилой женщине, ни пожилой собаке.

— И что, Саша, прийти к тебе на «опорник», объяснительную дать? Что я в половину второго прихожу со службы и сразу спать, не имея возможности нагадить соседке.

— Не, я ей в ответ выкатил официальное предостережение о необходимости проживать по месту прописки, так она ко мне уже неделю не ходит.

— Молодец, креативно.

— Что?

— Я говорю, молодец, находчиво используешь законодательство.

— Ну да, я такой.

Понедельник начался… интересно. Пока зам по службе пытал сотрудников любимыми вопросами — основания считать гражданина подозреваемым и правила применения оружия, периодически срываясь, в гневе стуча кулаком по трибуне и патетически восклицая:

— Ну вот, подойдет к тебе на улице гражданин и спросит — кто считается подозреваемым, а ты двух слов связать не можешь.

Сотрудники привычно пригибались, прячась за участковыми в пером ряду. Вроде бы все шло, как обычно. Потом командир хмуро изрек:

— Ломов, Громов! С сегодняшнего дня заступаете на двадцать шестой пост. Карточку маршрута изучите и вперед. А там посмотрим.

Видя ободренного известием Ломова, я зашептал:

— Дим, что за пост, где?

— Увидишь сам — одними губами прошептал паскудник, и больше ничего не сказал.

— Вот смотри, наша территория от кукольного театра и туда, по улице. Вот квадрат «А», вот…

— В каком смысле квадрат?

— Здесь жил прошлый председатель обкома, сейчас живет нынешний, и куча шишек из обкома и облисполкома. Раньше здесь пост стоял постоянный, ну теперь просто наш маршрут проходит, но сам понимаешь…

— Ты откуда знаешь?

Дима, с видом москвича при встрече с жителем поселка Тайга, небрежно сказал:

— Я в этих дворах вырос, я здесь знаю все.

— Ну ладно, знаток, пошли.