Потерянные рассказы о Шерлоке Холмсе

Предисловие

После смерти моей бабушки, Эммы Мэри Рейнольдс (урожденной Уотсон) из Незерфилда в Сассексе, моему отцу перешли во владение три кованых сундука с бумагами. Он попросил меня просмотреть их содержимое. Взломав замки (ключи были давным-давно потеряны), я обнаружил в сундуках бумаги Джона X. Уотсона, доктора медицины, который приобрел широкую известность как друг и биограф Шерлока Холмса.

Это были самые различные бумаги, и некоторые представляли интерес не только для семьи — в том числе записки о множестве дел, в расследовании которых доктор Уотсон помогал Шерлоку Холмсу. В основном это были заметки, по какой-то причине так и не получившие литературного воплощения, но попадались и неопубликованные рассказы.

Думаю, кое-какие из этих историй доктор Уотсон по размышлении счел недостаточно интересными для широкой публики. Однако по большей части им руководило, как явствует из текста рассказов, желание сохранить в тайне факты, оглашение которых могло быть нежелательно для клиентов и даже повлечь реакцию властей. Порой же скрытности требовали интересы государства.

Поскольку все герои этих историй давно умерли и названные выше причины утратили силу, я отобрал восемь рассказов, которые составили эту книгу. Надеюсь, они прольют новый свет на методы, к которым прибегал в своих расследованиях великий сыщик, а также на помощь, которую ему оказывал его преданный друг и мой предок доктор Джон Уотсон.

Дело о клипере «Матильда Бригс»

Мой друг Шерлок Холмс упорно считает, что мир еще не готов к истории о клипере «Матильда Бригс» и об ужасном существе, гигантской крысе с Суматры. И тем не менее он позволил мне эту историю записать и даже освежил в моей памяти некоторые детали. Наблюдая, какими темпами наука изменяет нашу жизнь в эти последние десятилетия девятнадцатого века, я пришел к убеждению, что скоро наступит время, когда описанные здесь загадочные явления будут до конца поняты и наши ученые смогут справиться с опасностями, о которых я должен тут рассказать.

Как-то холодным ноябрьским вечером, как мне помнится, мы с Шерлоком Холмсом по обыкновению сидели у камина в доме 221Ь по Бейкер-стрит и, попивая портвейн, вспоминали наши приключения.

— Для меня, Уотсон, дни становятся длиннее, хотя на самом деле они все короче, — пожаловался мой друг. — Последние полгода мне попадалось мало дел, которые требовали бы умственного напряжения. Даже вы с вашей знаменитой способностью придавать нашим расследованиям сенсационный характер ничего не смогли выжать из такого никуда не годного материала. Я чувствую, как мозги мои ржавеют от тумана и сырости, пока я здесь маюсь от безделья.

— Ну-ну, Холмс, — произнес я нарочито грубоватым тоном, опасаясь, как бы его не одолела черная меланхолия. С ним это часто случалось, если его по разительные способности не находили применения, и тогда он прибегал к сомнительному утешению — инъекциям кокаина. — Несколько недель отдыха пойдут вам только на пользу. Кстати, почему бы вам не использовать их для работы над реактивами, позволяющими обнаруживать пятна крови? Разве вы не говорили, что исследования Гарвея доказывают…

Тут меня прервали донесшиеся с лестницы тяжелые шаги: какой-то грузный человек взбегал вверх по ступенькам. Судя по негодующим восклицаниям миссис Хадсон, она следовала по пятам за неизвестным посетителем.

— Ого, Уотсон, — сказал мой друг, резко выпрямившись в кресле, — быть может, этот достойный моряк предложит нам достойную внимания загадку? Несомненно, он считает свое дело не терпящим отлагательства.

— Моряк?

— Ну конечно, Уотсон. Ритм его шагов подсказывает, что он привычен к морской качке. И он, несомненно, плавает на торговом судне… Войдите! — пригласил он в ответ на громкий стук в дверь. — Да, на торговом, поскольку мы вправе ожидать большей выдержки и невозмутимости от тех, кто принадлежит к нашему доблестному военно-морскому флоту и лицом к лицу встречается с врагами ее величества.

Между тем моряк уже предстал перед нами. Это был человек зрелого возраста, с загорелым морщинистым лицом — особенно много морщинок залегло у глаз, оттого что он годами напряженно вглядывался в дальний горизонт. Голубая форма его хотя и успела изрядно выцвести, была чистой и отутюженной. Я заметил эполеты, свидетельствовавшие о чине помощника капитана.

— Мистер Холмс? — неуверенно проговорил он, переводя взгляд с одного из нас на другого. — Мне нужно немедленно поговорить с мистером Холмсом.

— Это я, — ответил Холмс. — Пожалуйста, присядьте в это кресло и расскажите, что вас сюда привело. Благодарю вас, миссис Хадсон, — сказал он, когда в дверях появилась эта леди. Она запыхалась, и щеки ее горели. — Мне очень жаль, что вам причинили неудобство, но у нашего клиента неотложное дело. Разумеется, только убийство, — добавил он, снова повернувшись к моряку, — могло заставить человека в вашем чине прибыть сюда лично, да еще в такой спешке.

Миссис Хадсон кивнула в ответ и удалилась, явно выведенная из равновесия столь бесцеремонным вторжением в ее дом.

— Два убийства, мистер Холмс, — мрачно произнес моряк, усаживаясь в кресло, — да еще и людоедство в придачу.

— Боже мой, какое несчастье! — воскликнул Холмс, изо всех сил стараясь скрыть свой восторг. — Пожалуйста, изложите нам все факты и, будьте так любезны, начните издалека, с того, что предшествовало упомянутым вами событиям.

— Непременно, сэр. Меня зовут Питер Боумен, и я первый помощник капитана «Матильды Бриге» из Бриксема. Месяц назад мы отплыли с Суматры, приняв на борт груз красного дерева и копры. Капитан, мистер Блейк, является также владельцем судна. Мы занимаемся перевозкой грузов и плаваем в Желтое, Восточно-Китайское и Южно-Китайское моря, если подворачивается выгодный фрахт.

Когда мы на сей раз поставили судно в док в порту Пананг на Суматре, в первый же вечер на борт поднялся один китаец, некий мистер Ли. Капитан Блейк его ожидал, хотя не поставил меня об этом в известность, и они провели пару часов в капитанской каюте. На следующий вечер капитан отпустил всю команду на берег, сказав, что сам будет нести вахту. По возвращении рано утром я узнал, что груз мистера Ли уже на судне и что китаец отправляется вместе с нами в Лондон.

— Капитан всегда так печется о благе своей команды, что позволяет ей напиваться в портовых кабаках, пока сам несет вахту на судне? — как бы между прочим осведомился Холмс.

— На самом деле нет, сэр. Он всегда был суров. Да, капитан Блейк был строг, и дисциплина на судне поддерживалась неукоснительно.

— Вы сказали «был». Должен ли я понимать это так, что он стал одной из жертв?

— Да, сэр. Но это случилось позже, когда мы находились возле мыса Доброй Надежды…

— Нет, мистер Боумен, пожалуйста, вернитесь к началу. Мне не следовало вас перебивать. Продолжайте ваш рассказ с того самого места, где остановились. Вы сказали, что мистер Ли что-то погрузил на судно. Можете уточнить, что это был за груз?

— Не могу сказать точно, сэр. Он был уже на борту, когда я вернулся из увольнения на берег. В трюм погрузили около двадцати тяжеленных бочек. Когда я спросил капитана, что в них, он ответил, что это какая-то руда. Я не стал больше расспрашивать: капитан не любил, когда мы совали нос не в свое дело. А мистер Ли вообще ни с кем и словом не перемолвился.

— Да, это характерно для китайцев. Пожалуйста, продолжайте.

— Обратное путешествие не было удачным, сэр. Не то чтобы что-то пошло не так, но, понимаете, всем нам было как-то неуютно, да еще этот китаец все время болтался рядом. И никому из нас не улыбалось спускаться в грузовой трюм. Правда, там особенно нечего было делать, но оттуда вроде чем-то разило, и нам это не нравилось.

Мы были в плавании уже три недели и как раз собирались обогнуть мыс Доброй Надежды, когда погиб капитан. В ту ночь штормило как никогда. Я нес вахту на палубе и боялся, как бы древесина, которую мы перевозили, не сдвинулась с места и чего-нибудь не повредила в трюме. Капитан находился в рубке. В непогоду он обычно сам стоял у штурвала. Наверно, никому не доверял свое судно, и правильно делал. Итак, я взял фонарь и спустился вниз проверить. Казалось, все было в порядке, и я вернулся на свой пост. И вдруг нас накрыло волной. Меня чуть не смыло за борт, а я недолго бы продержался в воде при таком шторме. Раздались вопли — это на палубу высыпала вся команда. Боцман Питере встал к штурвалу и вернул судно на прежний курс.

Я сразу же побежал в рубку. Матросы жались снаружи, мертвой хваткой держась за поручни, большинство стонало от ужаса. Я не стал ими заниматься, а кинулся внутрь. Капитан лежал на полу рубки мертвый, в луже крови. Затылок был выпачкан кровью. Я взял платок и вытер его. По-видимому, капитана ударили ножом сзади в шею. Странный удар, сэр, и очень сильный. Наверно, ему перерубили позвоночник и он умер сразу. Я перевернул капитана, и тут… О, мистер Холмс, я всю жизнь провел в море и всякого навидался, но ничего подобного не встречал. Его левой щеки как не бывало! Ее словно бы отрезали и сжевали. В зияющей ране видна была красная челюсть и скалились белые зубы.

Он умолк и уставился в пол, тяжело дыша. Холмс поднялся.

— Мистер Боумен, нам так не терпелось услышать вашу историю, что мы забыли о гостеприимстве. Позвольте предложить вам стаканчик виски. — С этими словами он наполнил доверху большой стакан и передал его моряку, который залпом выпил половину. — А теперь, если это не слишком удручит вас, я должен спросить, что именно вы подразумеваете под словами «отрезали и сжевали»?

— То, что сказал, мистер Холмс. Мясо как будто частично отрезали острым ножом, а частично отгрызли — ну, как его рвет зубами собака.

— Понятно. Вы, конечно, похоронили тело в море?

— Да, сэр, на следующее утро. Ведь мы находились так далеко от порта, и в тех широтах у нас просто не было выбора.

— Разумеется. Правда, я из-за этого, к сожалению, лишился ценных улик. Были ли обнаружены следы борьбы или еще что-нибудь примечательное на месте трагедии?

— Нет, мистер Холмс. Правда, вы не должны забывать, что на море бушевал шторм и палубу постоянно заливало.

— Да, к несчастью для меня. Однако продолжайте, прошу вас.

— Как старший по званию, я принял на себя управление судном. Немедленно опросил всех членов экипажа, где они находились в то время и что слышали. Но это мне ничего не дало. Большинство было на баке, кое-кто из матросов лежал в подвесных койках или находился под палубами. Никто ничего не слышал.

— А кто-нибудь из тех, кого вы допрашивали, заслуживал, скажем так, особого внимания?

— Да. Как я уже сказал, капитан был суров, и у некоторых членов экипажа имелись причины невзлюбить его. Каптенармусу Бейли случалось с ним спорить. Оба были вспыльчивыми, и хотя капитан ничего не говорил напрямик, все мы знали, что Бейли рассчитают в конце плавания. И все же я не думаю, чтобы Бейли, даже разъярившись, мог изувечить капитана. Была на судне и парочка матросов-индийцев, и я допросил их с пристрастием. Капитан не любил цветных. Говорил, что они ни на что не годны и он нанял их только потому, что им можно очень мало платить. Он постоянно их поколачивал, а с них сталось бы напасть на капитана в темноте сзади и заколоть его ножом. К тому же еще не так давно за этими племенами водился обычай съедать убитого врага. Ну и, конечно, не стоит забывать о мистере Ли.

— Ах да, загадочный мистер Ли! Что он сказал?

— Что спал в своей каюте. Ничего не слышал и ничего не видел. И все же, когда судно отклонилось от курса, прошло не меньше десяти минут, прежде чем он появился на палубе. Что он делал все это время? И он не выглядел заспанным. Впрочем, с этими китайцами никогда не знаешь, что они думают, а сами они нипочем не скажут. Но я немало пробыл в этих восточных краях, мистер Холмс, и знаю, как быстро там хватаются за нож. Мне известны кое-какие мерзкие фокусы, которые они проделывают во имя своих языческих богов.

— Надеюсь, вы, по крайней мере, осмотрели его? Не было ли у него на коже подозрительных синяков или царапин, крови на одежде или волосах?

— Я не увидел ничего такого, сэр.

— Как же вы действовали дальше?

— У меня не было достаточных оснований, чтобы посадить кого-нибудь под замок. Все, что я мог, — это сделать запись в вахтенном журнале и отдать приказ, чтобы все работы на палубе после наступления темноты матросы выполняли парами. На следующий день мы остановили судно, я прочитал над капитаном молитвы, и, зашив тело в парусину, мы бросили его за борт. Мы шли до Лондона еще десять дней, и всем пришлось больше работать из-за двойных вахт, но никто не жаловался. Больше ничего дурного не случилось, хотя, скажу я вам, все мы то и дело оглядывались через плечо.

Сегодня рано утром мы поставили судно в Королевские доки, и я был очень занят: требовалось организовать разгрузку судна и послать телеграмму брату капитана Блейка. Следовало известить его о несчастье и вызвать в Лондон, чтобы он разобрался с тем, кто теперь владеет судном и кому отдать его под команду. Я не мастак подбирать слова, сэр, и больше вычеркивал, чем писал, пока не получилось что-то путное, такое, что не стыдно было бы ему послать. А сегодня вечером на судне произошло второе убийство.

Было часов семь и, конечно, уже темно — в это время года и при такой погоде рано темнеет. Я пытался разобраться с бумагами в каюте капитана, когда услышал крик. Я ринулся к сходному трапу, и тут крик повторился. Казалось, он доносится с твиндека[1], где моряки подвешивают свои койки. Я оказался там уже через пару минут, но опоздал. Это был Бейли, каптенармус. Он лежал в своем гамаке, мистер Холмс, а точнее, запутался в нем так, что не смог бы ни рукой, ни ногой шевельнуть. Кровь, натекшая с его тела, забрызгала палубу под гамаком.

Мы высвободили Бейли из пут, но все было кончено. На груди виднелись четыре параллельных борозды, похожих на порезы, не очень глубокие, какие могли быть нанесены быстрыми ударами обоюдоострого лезвия. Но не эти ранения убили его. Он умер от огромной раны, зиявшей в животе. Мы видели кишки, которые вывалились из нее. Ужасная смерть, мистер Холмс.

— Да уж, — с рассеянным видом согласился Холмс. — Скажите мне, мистер Боумен, когда началась бы разгрузка судна?

Этот вопрос казался настолько неуместным и неожиданным, что мы с моряком в недоумении воззрились на Холмса. Наконец Боумен ответил:

— Она началась бы примерно через час после восхода солнца сегодня утром, мистер Холмс. Главный стивидор нанимает грузчиков и дает им указания на рассвете.

— Понятно. Пожалуйста, продолжайте.

— Мне почти нечего добавить. Мы сразу же вызвали полицию, и люди из Скотленд-Ярда сейчас находятся на борту судна. Что касается меня, то я, выложив инспектору все, что знаю, сразу взял кэб и отправился на Бейкер-стрит. Мистер Холмс, я не верю, что полиция сможет найти убийцу моих товарищей, но, возможно, это удастся вам?

— Не могу выразить, как благодарен вам за то, что вы обратились с этой задачей ко мне, мистер Боумен. Ваш кэб ждет на улице?

— Да.

— В таком случае отпустите его: мы наймем извозчичью карету и поспешим в доки. Пойдемте, Уотсон: игра началась!

Наш экипаж прогрохотал по булыжникам Стрэнда, покружил в Сити и, наконец, по скверным улицам направился в доки. Это была долгая поездка, которая проходила в молчании, поскольку мой друг не расположен был говорить. Редкие прохожие, встречавшиеся нам по дороге, судя по их виду, охотнее остались бы дома в такой темный туманный вечер.

В Королевских доках картина изменилась. Мы бы могли найти «Матильду Бриге» без всякой помощи, так как возле нее собралась целая толпа зевак. Их оттеснял от сходней крупный осанистый констебль с пышными бакенбардами. Когда приблизился наш экипаж, полисмен с подозрением заглянул внутрь.

— Добрый вечер, джентльмены, — сказал он. — Я должен спросить, по какому вы здесь делу.

— Я Шерлок Холмс, — вежливо ответил мой друг. — Мне бы хотелось побеседовать с дежурным инспектором.

Констебль отсалютовал:

— Здравствуйте, сэр. Этим делом занимается инспектор Лестрейд. Не сомневаюсь, что он будет рад с вами поговорить. Констебль, который на борту судна, проводит вас.

Поднявшись по сходням, мы представились дежурному полисмену. Он проводил нас в каюту капитана и, резко постучав в дверь, сразу же отворил ее.

— К вам мистер Шерлок Холмс и доктор Уотсон, инспектор, — объявил он.

Каюта была не очень большой, и тут уже расположились инспектор Лестрейд, сидевший у письменного стола, и джентльмен китайской наружности, который стоял перед ним. За спиной у китайца маячил могучий полисмен. Мы трое с трудом втиснулись в каюту.

— А, Холмс! — сердечно произнес Лестрейд, развалившийся в кресле. — Счастлив вас здесь видеть. И вас также, доктор. Однако боюсь, вы не обнаружите тут ничего интересного. Дело, считайте, уже раскрыто. Даже мы, простые полицейские, смогли распутать его без вашей помощи.

— Я ни минуты не сомневался, инспектор, что вы немедленно кого-то арестуете, — любезным тоном заметил Холмс. — Ведь, насколько я понимаю, мистер Ли взят под арест?

— Именно так. Мы на всякий случай получили у судьи ордер и обыскали багаж всех находившихся на борту. Обыск матросских сундучков ничего не дал, а вот у мистера Ли обнаружилась очень интересная коллекция. — Он указал на странный набор предметов на столе. — В этом пузырьке, по-видимому, содержится сильное снотворное — разумеется, мы отдадим его на анализ. Кожаные ремни с пряжками способны удержать разъяренного быка. Вот вам и удавка. А на трезубце имеются следы крови. В рукаве мистера Ли обнаружен кривой нож — не сомневаюсь, что это орудие убийства.

— Впечатляющий улов, инспектор, я вас поздравляю, в самом деле. Он значительно проясняет дело, — сказал Холмс.

— Проясняет? Да благодаря этим уликам дело можно закрывать.

— Возможно, но кое-какие мелочи не сходятся. Например, зачем было мистеру Ли брать с собой в дорогу такую убийственную коллекцию? Разве что он намеревался постоянно срывать на ком-нибудь злость, нанося морякам увечья… И зачем ему столько разных орудий? Не многовато ли для такой цели? Вы не просветите нас на сей счет, мистер Ли?

Китаец, ничего не отвечая, бесстрастно смотрел на Холмса.

— Из них слова не вытянешь, — отмахнулся Лестрейд. — Впрочем, это неважно. Как только он предстанет перед английским жюри присяжных и я покажу им эти предметы, его наверняка вздернут — признается он или нет.

— Несомненно, — согласился мой друг. — Однако нельзя ли мне, с вашего разрешения, инспектор, осмотреть грузовой трюм?

— Пожалуйста, если желаете, Холмс, но мы там уже все обшарили. В трюме ничего нет, кроме груза древесины.

— Благодарю вас, инспектор. На мой взгляд, всегда существует возможность, что на борту находится безбилетный пассажир, а грузовой трюм — единственное место на маленьком судне, где он мог бы спрятаться.

Лестрейд рассмеялся:

— Это уж слишком даже для вас. Вы же не считаете, что человек может скрываться целый месяц и не оставить следов. К примеру, чем бы он питался?

— И тем не менее, с вашего позволения, я взгляну.

Лестрейд пожал плечами:

— Как хотите, Холмс. Мы все пойдем с вами. Мне сейчас больше нечего делать, так что я могу размять ноги.

Мы вышли на палубу и проследовали к большой крышке люка, которую мистер Боумен поднял для нас. Он спустился первым и зажег пару фонарей, хранившихся под лестницей. Мы с Холмсом последовали за ним, потом Лестрейд, мистер Ли и сторожившие его полисмены. В трюме было душно, сильно пахло деревом и копрой.

— Полезный груз, — заметил Холмс. — Красное дерево для украшения домов, которые во множестве строятся в нашем городе, и мякоть кокосового ореха, которая используется при производстве многих сортов мыла и лосьонов.

Не говоря больше ни слова, он вытащил лупу и, взяв в другую руку фонарь, начал обследовать трюм. Мой друг забирался на бревна и рылся среди тюков копры. Сначала он рыскал повсюду, но затем сфера его поисков сузилась. Наконец он устремился к штабелю бревен и вскоре испустил торжествующий вопль:

— Идите сюда и взгляните на это, инспектор!

Мы поспешили к Холмсу. Он стоял у торца штабеля. Грубо обтесанные теслом или каким-то другим примитивным орудием бревна были уложены вдоль длины судна. Многие из этих почтенных лесных гигантов достигали пяти футов в поперечнике. Из-за разницы в размерах уложить бревна плотно, без зазоров было никак невозможно, и между ними оставалось много щелей. Холмс указал на одну большую брешь, примерно в два квадратных фута.

Лестрейд взял у констебля фонарь и нагнулся, вглядываясь с подозрением.

— Фу, крысами пахнет! — воскликнул он.

— Пожалуйста, инспектор, заберитесь поглубже, — настаивал Холмс.

Лестрейд неохотно выполнил его просьбу и пополз вперед на животе.

— Ну и ну, — донесся из щели его голос, — да тут обосновался целый выводок крыс! Повсюду солома и крысиный помет.

— Я думаю, вы ошибаетесь, инспектор. Судя по следам, тут прятали только одно животное.

— С какой стати кому-то держать тут крысу? Зачем вообще может понадобиться крыса? — спросил Лестрейд, не без труда выбираясь из бреши между бревнами.

— Обратите внимание на размер помета и царапин от когтей на древесине. Я бы сказал, инспектор, что эта крыса достигает в длину не менее четырех футов! Вот почему ее пришлось держать здесь тайно.

— Но это же бред! — воскликнул Лестрейд, а мы с Боуменом недоверчиво переглянулись.

— И тем не менее она именно такого размера, — заявил Холмс. — Следы от когтей не оставляют никаких сомнений. Благодаря вот этой конструкции, — он пнул ногой грубую деревянную решетку, скрепленную гвоздями, — животное удерживали в его загоне. И нет никаких сомнений, что за крысой ухаживал мистер Ли. Я нашел обрывки красного шелка от халата, который сейчас на нем, — они зацепились за острые края спила. А к этой норе ведет след из кусочков копры. — Он повернулся к мистеру Ли: — По ночам вы спускались вниз через маленький грузовой трюм возле вашей каюты. Вы кормили крысу копрой из одного тюка и как могли заботились о прочих ее нуждах. К счастью для вас, крысы очень живучи, так что несколько недель, проведенных в трюме, не принесли бы животному большого вреда. Вы хотели довезти ее живой до Англии. С какой целью, могу я вас спросить?

Ли стоял с мрачным видом, по-прежнему храня безмолвие.

— Ну же, мистер Ли, — вкрадчиво произнес Холмс. — Разве вы не понимаете, что это значит? Ясно, что именно крыса стала причиной гибели двух людей, а значит, вы, по крайней мере, не поплатитесь жизнью за убийство, хотя против вас и можно выдвинуть другие обвинения. Исключительно в ваших интересах сообщить нам детали.

— Хорошо, — наконец заговорил Ли. — Я везу крысу. Я беру ее в Британский музей и продаю. Ваши ученые очень интересуются этой крысой. Капитан Блейк знать все о ней и соглашаться.

— Ах, этот несчастный капитан Блейк. Как же крыса вырвалась на волю в тот раз?

— Был сильный шторм. Я споткнуться, когда давать крысе еда. Она проскочил мимо меня на палуба. Когда я прихожу к капитану, слишком поздно. Я надеваю веревка на крысу, пока она грызет, и колю ее, пока она не оставляет его.

— Отсюда и кровь на трезубце. Можно будет установить, что она принадлежит грызуну, а не человеку, — сказал Холмс. — А сегодняшнее несчастье произошло, конечно, оттого, что вам нужно было перевести крысу в другое место. Если бы она оставалась здесь дольше, ее бы обнаружили докеры. После гибели капитана Блейка никто больше не мог для вашего удобства удалить всех с судна. Ли поклонился:

— Да. Я пробую дать крысе снотворное, но она очень сердитая, очень сильная. Она прыгать на меня и валить с ног. Я думать, она убивать меня, но я ударяю ее дверцей клетки. Потом она убегать: убивает первого, кого находит.

Холмс кивнул:

— Легко вообразить себе ярость и неистовство зверя, когда он освободился после стольких недель. Может быть, он набросился на Бейли, чтобы ото мстить людям за свое заточение. А теперь, мистер Ли, где крыса?

Ли покачал головой.

— Крыса ушел. Я не знаю куда.

— Вот так-то, инспектор, — сказал Холмс. — Злобная тварь разгуливает по Ист-Энду. Мы должны сделать все, чтобы поймать ее.

На лице Лестрейда было написано отвращение. Он уже приготовился принимать поздравления — непреклонный страж закона, схвативший преступника через час после начала расследования, и вот вам пожалуйста — начинай охоту за неуловимым убийцей, которая не сулит верного успеха.

— Мне лучше вернуться в Скотленд-Ярд и переговорить с начальством, — сердито произнес он. — Что касается вас, приятель, — обратился он к Ли, — пока я оставляю вас на свободе, но вы не должны покидать судна. Мы скоро вернемся и зададим вам много вопросов, понятно?

Ли нехотя поклонился в знак согласия.

— Нам тоже нужно идти, — заявил Холмс. — Едем на Бейкер-стрит, Уотсон. Возможно, нам удастся оказать кое-какую помощь инспектору в этом деле.

Мне трудно дались следующие несколько дней. Я не люблю долго сидеть без дела. Что касается Холмса, то он приобрел большую карту Ист-Энда и приколол ее на стену. То и дело ему доставляли какие-то планы и чертежи от крупных компаний, ведавших городским хозяйством, и архитекторов, и он наносил на карту сеть разноцветных линий.

— Разве это не очевидно? — сказал он, когда я поинтересовался, зачем все это нужно. — Где прячутся крысы? Главным образом в канализационных и сточных трубах, проложенных под улицами. Конечно, суматранская крыса намного больше здешних своих собратьев, но это вовсе не означает, что она не наделена всеми их инстинктами. Поэтому я составляю план ее возможных убежищ. Разные цвета служат мне для обозначения размеров труб и глубины, на которой они проложены, а эти значки показывают различные подходы к трубам. Таким образом мы отграничим территорию, на которой следует искать нашу крысу.

— Поразительно, Холмс! — воскликнул я в восхищении. — Должен признаться, я никогда не подозревал, что у нас под ногами скрывается такой запутанный лабиринт.

— А вы что думали, Уотсон? Речки, которые впадали в Темзу: Флит, Тайберн, Холборн и многие другие, теперь заключены в каменные русла и упрятаны под землю, а над ними выстроен великий город. Да, теперь о них напоминают лишь названия улиц. А между ними проходит огромная сеть из водопроводных, канализационных и водосточных труб, которая служит для удобства миллионов жителей метрополиса.

Время от времени к нам приходил полисмен с очередным сообщением от Лестрейда. Спустя день после побега гигантская крыса стала кошмаром Ист-Энда. Матери запирали своих детей, да и сами рисковали выйти на улицу лишь днем, и то ненадолго. Самые закоренелые пьяницы долго колебались, прежде чем присоединиться к веселой компании в кабачке. То и дело обнаруживались трупы выпотрошенных и наполовину съеденных собак и кошек. К счастью, крыса явно предпочитала мелкую добычу крупной и чаще питалась падалью, нежели убивала. Несколько раз с ней сталкивались обитатели предпортовых районов. Она выскакивала из мусорных куч, какие нередки на здешних улицах, и быстро скрывалась в темноте. Когда нам становилось известно о таких встречах, Холмс наносил на карту красную точку и писал рядом с ней дату и время.

— Заметьте, Уотсон, зверя поймать легче, чем человека. Конечно, у этого животного есть свои преимущества: оно проворнее и с легкостью укрывается в туннелях, куда мы не сможем или не отважимся сунуться следом за ним. Зато зверь не обладает способностью мыслить и уступает человеку хитростью. Он думает лишь о том, как отыскать удобное логово, еду и пару. Это существо верно своим повадкам, зная которые мы можем легко его поймать. Мой план готов. Теперь мы вычислим, где находится гнездо крысы. Это всего лишь вопрос времени.

И уже на следующий день, проанализировав очередной поток сообщений о ночных похождениях крысы, Холмс издал торжествующий возглас:

— Готово, Уотсон! Она скрывается здесь, в этой трубе, поджидая наступления темноты. — Концом линейки он ткнул в синюю линию на карте. — Это труба, по которой сточные воды направляются из Лаймхауса в Темзу. Из схемы передвижений крысы ясно, что она бродила по этому району в поисках под ходящего логова, а сейчас нашла идеальное убежище, сухое и укромное место с выходом на улицу, где можно промышлять. А теперь, Уотсон, я должен вас оста вить на несколько часов. Мы снова встретимся сего дня вечером, и я рассчитываю на вас и ваш армейский револьвер!

Наступление сумерек застало нас на Дэнджерфилд-стрит, в Лаймхаусе. Холмс подвел меня к широкому люку у обочины улицы, откуда тянуло сквозняком и исходило зловоние.

— Думаю, именно отсюда, Уотсон, крыса отправится на охоту. Правда, существуют две другие возможности, и не исключено, что мы напрасно будем сторожить ее сегодня. Однако давайте попытаемся!

Он запустил руку в холщовую сумку, которую принес с собой, и вытащил пригоршню зерен.

— Мы разбросаем немного приманки с небольшими интервалами в надежде, что это направит зверя куда нам нужно. Мы используем тот же принцип, что и рыболовы с их донной приманкой: еды достаточно, чтобы вызвать аппетит, но маловато, чтобы насытиться.

Сделав несколько шагов по направлению к входу в глухой переулок, он насыпал еще одну маленькую горку зерен.

— Мы сделали все, что могли, Уотсон, а теперь займем наблюдательный пост, который я подготовил, — заявил он.

Еще немного пройдя по переулку, он постучал в дверь. Вскоре она открылась, обдав нас запахом прелой рогожи и известкового раствора. Холмс поблагодарил отворившего нам старика и начал подниматься по узкой лестнице. Достигнув верхней площадки, мы вошли в маленькую комнату. Из окна ее был виден только что покинутый нами переулок.

— Мы будем ждать здесь, — сказал мой друг. — Я заступлю в дозор первым, а вы потом меня смените. Мы будем наблюдать вон за тем сараем. В нем я оставил полуразложившегося барашка, которого приобрел у Смитфилда — увы, не без трудностей. Как вы видите, дверь приоткрыта. Я сменил петли на особые, так что теперь дверь захлопывается сама собой под тяжестью собственного веса. Черная нитка, привязанная к туше, держит дверь открытой. Если нитка порвется, дверь захлопнется. Но не стоит рассчитывать на то, что ловушка надолго удержит крысу. Зверь такой силы, несомненно, быстро сломает или прогрызет непрочную преграду.

Холмс умолк и занял свой пост у окна. Через час, когда он почувствовал, что его внимание ослабевает, мы поменялись местами. Около одиннадцати, после того как я в четвертый раз заступил на дежурство, мне показалось, будто кто-то крадется во мраке. Я пригляделся, но ничего не увидел, а затем вдруг услышал, как захлопнулась дверь сарая. И сразу же раздался звук удара, что-то тяжелое бросилось на дверь, громко и яростно заскребли дерево длинные когти.

— Бежим, Уотсон! — крикнул мой друг.

Мы сбежали по лестнице, выскочили за дверь и со всех ног помчались по переулку к сараю. Там я, к своему ужасу, обнаружил, что одна из досок двери уже поддается под непрерывными ударами.

— Возьмите это! — заорал Холмс, в руках которого оказалась рыболовная сеть, и бросил мне один конец. Я едва успел его схватить, когда мой друг положил руку на задвижку и закричал: — Теперь держитесь!

Как только тусклый ночной свет проник внутрь сарая, я услышал цокот когтей — животное ринулось на улицу. Оно с такой силой врезалось в сеть, что я свалился с ног. Однако сеть я не выпустил, а изо всех сил вцепился в нее и тянул к себе. Холмс обежал вокруг крысы, крепко опутывая ее сетью.

— Попалась! — ликовал мой друг. — Я как никогда у вас в долгу за бесценную помощь. Какой уникальный, какой превосходный экземпляр!

Он с восторгом смотрел на крысу, которая не могла высвободиться, но тем не менее все еще яростно боролась. В свою очередь я не отрывал от нее глаз, преисполненный ужаса. Эта темно-серая зверюга действительно достигала четырех футов в длину. Ее взгляд встретился с моим, и, пожалуй, я никогда не видел, чтобы чьи-то глаза выражали столько бессмысленной ярости. Большие желтые резцы были обнажены, длинные когти высовывались сквозь сеть в бессильном стремлении добраться до нас.

— Еще одно, последнее усилие, Уотсон, и мы сможем отдохнуть, — пообещал Холмс. Он завернул в сарай и сразу же возвратился с большой и прочной клеткой. — Мне ее сегодня сколотил местный плотник, — пояснил он. — Что хорошо в Ист-Энде, мастера всегда под рукой. На Бейкер-стрит мне потребовалось бы гораздо больше времени, чтобы все организовать.

Следуя его указаниям, я взялся за свободный конец сети с одной стороны, он ухватил его с другой. Подняв сеть, мы посадили крысу в клетку. Я, признаться, испытал немалое облегчение, когда увидел, как Холмс надежно ее запирает.

— Если вы посторожите, — обратился ко мне мой друг, пребывавший в прекрасном расположении духа, — я дойду до возчика, вывеску которого заметил за пару кварталов отсюда. Правда, сейчас почти полночь, но несколько соверенов, конечно, возместят ему прерванный сон.

Полчаса спустя Холмс вернулся в двуколке. К этому времени зверь затих. Я нашел большой кусок мешковины и накрыл клетку. Чем меньше народу увидит крысу, тем лучше, рассудил я. Мы с Холмсом подняли клетку и поместили в двуколку, затем заняли места рядом с возницей.

— В Королевские доки, дружище! — объявил Холмс, когда возница щелкнул кнутом.

— В доки? — прошипел я Холмсу. — Но мы, конечно же, должны отвезти это животное инспектору Лестрейду!

— У вас нет никакого уважения к собственности, Уотсон? — сардонически осведомился мой друг. — Этот зверь по праву принадлежит мистеру Ли, и наш долг — вернуть его владельцу.

Я больше не сказал ни слова, и не прошло и часа, как мы снова оказались у причала, где стояла «Матильда Бригс». Мы сняли клетку, Холмс заплатил вознице, и тот, поблагодарив нас, отправился домой досыпать.

Когда мы двинулись к сходням, на палубе появилась зловещая фигура мистера Ли. Я усомнился, спит ли он когда-нибудь. Китаец молча поклонился нам.

— Очень доброе для вас утро, мистер Ли! — сердечно приветствовал его Холмс, стоявший на причале. — Счастлив сообщить вам, что мы нашли вашу крысу и она сейчас отдыхает в этой клетке.

Услышав это, Ли прошествовал по сходням, держась с истинно восточным достоинством, и подошел к клетке. Он приподнял уголок мешковины и долго смотрел на зверя. Немного постояв так, он снова втянул руки в рукава, затем низко поклонился. Вся его поза выражала недоверие.

— Я очень благодарен вам, джентльмены, — сказал он, впервые за всю ночь обратившись к нам. — Крыса очень ценная для меня. Может быть, вы окажете мне честь, приняв маленький подарок?

— Большое вам спасибо, мистер Ли, но мы не сможем его принять. Мы просто исполнили свой долг перед обществом. Кроме того, охота оказалась очень захватывающей! До свидания, сэр! Пойдемте, Уотсон. Мы пошли прочь, и, оглянувшись, я увидел, что мистер Ли неподвижно стоит у клетки, глядя нам вслед.

Когда мы возвращались на Бейкер-стрит в кэбе, я рискнул заговорить с Холмсом:

— Несомненно, Британский музей купит крысу, но, по-моему, цирк заплатил бы больше.

— Вы, конечно же, не поверили этой басне, Уотсон? Отдел естественной истории Британского музея, вне всякого сомнения, заинтересовался бы крысой, но они предпочитают не живые экземпляры, а чучела. Цирк и впрямь был бы лучшим вариантом, но мистер Ли вряд ли знаком с нашими английскими учреждениями. Нет, когда мистер Ли взялся доставить крысу живой на наши берега, он пустился в это хлопотное и опасное предприятие в надежде на крупную прибыль. Капитан Блейк был явно посвящен в его план и тоже рассчитывал, что ему хорошо заплатят. За всем этим, Уотсон, стоит какая-то личность, пожелавшая, чтобы крысу доставили ей живой, причем тайно, и способная за это щедро заплатить.

— Боже правый! Так за этим скрывается какой-то мерзкий преступный заговор?

— Не исключено. Правда, кое-какие детали указывают на иные возможности. Завтра ночью мы наверняка все узнаем.

— Вы считаете, что Ли не побоится действовать так быстро?

— А с какой стати ему медлить? Как мы видели, крыса — опасный зверь. К тому же Ли боится, как бы Лестрейд не предъявил ему обвинение в том, что он позволил крысе сбежать. В его интересах как можно скорее получить свои деньги и убраться из нашей страны.

Итак, следующим вечером мы снова оказались в Королевских доках. На этот раз мы выбрали себе место за поворотом дороги, ведущей к причалу. Оттуда мы могли следить за «Матильдой Бригс», и нас не видно было с клипера. В тот день мы спали до полудня, так что чувствовали себя бодрыми и отдохнувшими.

В восемь часов к судну подкатил наемный экипаж. Мы наблюдали, как возница и несколько матросов сначала выгрузили клетку с гигантской крысой, затем вернулись и покатили вниз по сходням первую большую бочку.

— Бог ты мой, Холмс, — вырвалось у меня, — а я-то совсем забыл о бочках! Что в них такое, как вы думаете?

— Урановая смолка, Уотсон, — ответил мой друг. — Она также известна как уранинит. Когда мы были на борту судна, мне удалось взять образец из одной бочки, у которой отошла клепка.

— Уранинит? А для чего его применяют?

— Из него можно извлечь некоторые вещества, но, насколько мне известно, он не обладает никакими уникальными свойствами. Будем надеяться, что, раздобыв побольше сведений, мы проясним дело.

Моряки работали быстро и споро, и вскоре весь груз перекочевал в экипаж. Мистер Ли уселся рядом с возницей, и они отбыли.

— Мы последуем за ними пешком, — сказал Холмс. — Они тащатся с такой черепашьей скоростью, что погоня на кэбе была бы замечена.

Преследование выдалось долгим и утомительным. Экипаж все время двигался в западном направлении и примерно через три часа прибыл на Оксфорд-стрит. Оттуда он повернул на Кэвендиш-сквер, затем на Харли-стрит. Проехав немного по этой оживленной улице, он остановился перед импозантным домом.

— Тут уж вам карты в руки, доктор[2], — сказал мой друг. — Чей это дом?

— Думаю, доктора Трелони, — ответил я. — Я несколько раз слушал его лекции. Его специализация — наука о питании. Он пользуется большой популярностью у знатных особ — консультирует их относительно диеты, когда им нездоровится. А еще он уделяет много времени Вестминстерской детской больнице, где бесплатно лечит больных детей.

— Достойный человек, — заметил Холмс. — Давайте немного подождем.

Ли позвонил в колокольчик, и дверь открыл хорошо сложенный человек. Я узнал в нем доктора Трелони. Втроем мужчины разгрузили экипаж. После того как очередной груз вносили в дом, следовала долгая пауза — вероятно, его приходилось тащить далеко. Наконец работа была закончена, и возница вернулся на козлы. Ли низко поклонился доктору и занял свое место рядом с кучером. Трелони на прощание помахал китайцу и вошел в дом.

— Что мы теперь будем делать, Холмс? — спросил я, когда наемный экипаж скрылся из виду.

— Мы спросим доброго доктора, — ответил мой друг. — Почему бы и нет? Ведь он не совершил никакого преступления.

С этими словами он подошел к двери и позвонил в колокольчик. Вскоре на пороге появился Трелони, на лице которого было написано подозрение.

— Добрый вечер, господа, — обратился он к нам. — Вы, конечно, знаете, что сейчас почти полночь? Я не сомневаюсь, что у вас ко мне срочное дело.

— Честно говоря, нет, — признался Холмс. — Однако именно благодаря нашим усилиям был вновь пойман огромный грызун, которого вам доставили, и мы испытываем естественное, пусть и нескромное, любопытство относительно его дальнейшей судьбы.

— А как вас зовут, сэр?

— Шерлок Холмс.

— Я о вас слышал, мистер Холмс. Должен сказать, что считаю вашу деятельность ненужной, поскольку у нас уже более полувека существует компетентная полиция. Однако в данном случае я благодарен вам за вмешательство. Я следил за развитием событий по газетам, опасаясь, что крысу убьют или что она навсегда исчезнет. Это значительно затормозило бы мои исследования. Пожалуйста, заходите.

— А теперь, джентльмены, — продолжил он, когда все мы уже стояли в холле, — у меня нет особых возражений против того, чтобы удовлетворить ваше любопытство. Ведь я в любом случае намерен подарить миру плоды моих исследований, когда они будут завершены. Однако я рассчитываю на ваше молчание. Мои исследования произведут революцию в обществе, и я боюсь преждевременного переворота, который может случиться при одном лишь намеке на них.

— Для человека моей профессии, детектива-консультанта, сохранение тайны является непременным условием, — заверил его Холмс. — Вы можете спокойно доверить мне ваши секреты.

— И мне, конечно, тоже, — добавил я.

— Очень хорошо, господа. Прошу вас следовать за мной.

Трелони привел нас на четвертый этаж к тяжелой двери, запертой на два замка: один располагался высоко, на уровне его подбородка, второй — совсем низко. За дверью скрывалась большая комната, оборудованная как лаборатория. На первый взгляд все здесь было обычным: клетки для подопытных животных у одной из стен; полки для химикатов и реактивов; полный набор стеклянных колб и пробирок на рабочем столе. Словом, все как в лаборатории любой из наших больших больниц, при которых обучают студентов. Клетка с гигантской крысой стояла на полу. Когда мы вошли, крыса уставилась на нас, оскалившись с явной угрозой. Возможно, я склонен фантазировать, но мне подумалось, что она узнала тех, кто лишил ее свободы.

Единственной необычной вещью была большая гипсовая модель на столе в центре комнаты — я сразу узнал Суматру. Модель была раскрашена синей, зеленой и коричневой краской, чтобы обозначить характер местности, и утыкана множеством тонких деревянных прутиков.

— Могу я попросить вас сначала взглянуть на эти образцы? — спросил Трелони, указывая на витрину на стене.

Посмотрев на нее, я застыл в изумлении. Никогда прежде я не видел такой коллекции образцов гипертрофии. Всего-то четыре короткие полки, но какое разнообразие организмов — широко известных и при всем том поражающих большими размерами. Вот, например, гигантская улитка длиной девять дюймов, помещенная в банку с формальдегидом. Несколько листьев в рамках принадлежали неизвестным мне тропическим растениям, но я узнал знакомые очертания дубового листа — правда, он был длиной почти в фут. Присутствовал тут и череп гигантской обезьяны, а также ананас, которого хватило бы для всех гостей на банкете у лорд-мэра. А еще засушенный навозный жук величиной с кошку. Имелись здесь и другие экспонаты, и всех их объединяли поразительные размеры.

— Все, что вы видите здесь, джентльмены, — продолжил Трелони после того, как мы вдоволь насмотрелись на его коллекцию, — собрано в определенной области острова Суматра моим агентом мистером Ли. Он держит аптеку в Пенанге. Много лет назад я вступил с ним в переписку. Мне потребовалась его помощь для приобретения одного редкого растения, которое возбуждает аппетит. Однажды он прислал мне образец этого растения, в десять раз больше обычного. Мистер Ли пояснил, что во время путешествия в глубь острова с целью пополнить запасы наткнулся на местность, где, к его изумлению, многие представители флоры и фауны разрастаются до гигантских размеров. Я предложил хорошо заплатить за новые образцы, и хотя в те места очень трудно проникнуть, ему удавалось в течение ряда лет присылать мне экземпляры, которые вы видите здесь, а также подробнейшие отчеты.

Как вы заметили, здесь представлен весь естественный мир: растения, насекомые, пресмыкающиеся, млекопитающие и даже человек. Отсюда я делаю вывод, что гигантский размер не унаследованное свойство. Скорее, рост стимулируется какой-то особенностью окружающей среды.

— Значит, этот череп, — перебил я, указывая на предмет, который принял за череп огромной обезьяны, — принадлежит человеку?

— Да, это так. Структура черепа не оставляет сомнений: он принадлежал дотоле неизвестному ископаемому подвиду человека, обладавшему гигантскими размерами. Очень может быть, что отсюда пошли современные легенды о великанах[3].

Итак, я продолжу. Сделав вывод, что в этой части острова существуют условия, благодаря которым ускоряется рост биологических организмов, я не щадил усилий, дабы узнать, что это за условия. Наконец, дав бесценному мистеру Ли поручение провести обстоятельные исследования этой местности, я, кажется, обнаружил активное вещество. — Трелони сделал паузу и посмотрел на нас с торжествующим видом.

— Это, случаем, не уранинит? — осведомился Холмс.

Трелони был поражен.

— Я вижу, что ваша репутация ничуть не преувеличена, мистер Холмс. Да, там действительно залегает очень богатая жила урановой руды, и я убежден, именно в уранините все дело. В небольших дозах он просачивается в почву во время дождей и усваивается из нее растениями. Ими питаются травоядные животные, которые, в свою очередь, служат пищей для плотоядных. Наконец-то я получил хороший запас уранинита, который поместил в свой погреб. Мне остается провести серию экспериментов, чтобы установить, в каком возрасте, при каких условиях и в каких количествах следует назначать уранинит. Я надеюсь, что благодаря живому экземпляру крысы получу важные сведения. Как только я выполню эту задачу — на что у меня, конечно, уйдет не больше года или двух лет, — мы сможем по желанию выращивать гигантов.

— Разумеется, это открытие представляет огромный научный интерес, — позволил я себе заметить, — но может ли оно вызвать революцию, о которой вы говорите?

Трелони удивленно взглянул на меня:

— Разве вы не понимаете, доктор Уотсон, как это открытие изменит жизнь человечества? Когда мясом одной свиньи или одного барана можно будет накормить дюжины людей, когда нескольких колосков гигантской пшеницы хватит, чтобы испечь целый каравай, мы навсегда изгоним из нашего мира голод. Огромная масса людей избавится от необходимости тратить все свое время на то, чтобы заработать себе пропитание. И разве это не повлечет за собой настоящий взлет в развитии искусства и науки? Говорю вам со всей ответственностью, джентльмены: мы на пороге золотого века!

Все услышанное и увиденное сильно взволновало нас. Следующие несколько часов мы провели с доктором Трелони в его гостиной, обсуждая важность открытия. Мы пили прекрасное старое бренди за успех исследований. В конце концов, незадолго до рассвета, мы откланялись и пошли пешком на Бейкер-стрит, благо идти было недалеко. Дома мы погрузились в глубокий сон, который заслужили, успешно закончив утомительное расследование.

Долгое время мы ничего не слышали о докторе Трелони, хотя я и просматривал газеты, ожидая сообщения о том, что он готов подарить миру свое открытие. И только год спустя, когда мы сидели за завтраком, Холмс подал мне письмо.

— Вам это будет интересно, Уотсон, — сказал он.

Затем, встав из-за стола, он принялся мерить комнату шагами, как делал обычно, когда был погружен в глубокие размышления. Вот что содержалось в письме:

Дорогой мистер Шерлок Холмс,

поскольку Вы с доктором Уотсоном единственные, кому известно направление моей работы, я должен написать Вам, чтобы предупредить о страшной опасно

сти, угрожающей каждому, кто попытается повторить мои эксперименты.

После многих неудачных попыток я понял, что прием уранинита никак не отражается на развитии животного. Позже, после ряда экспериментов, я совершил весьма важное открытие: если беременную самку поместить рядом с большим количеством этого вещества, у нее родится урод. В редких случаях это были гиганты, но чаще — нелепые монстры разного рода, некоторые с двумя головами, другие без конечностей. Иногда рождалось нечто столь ужасное, что и вообразить себе невозможно.

Большинство этих существ прожили недолго, и я могу лишь предположить, что джунгли Суматры служили благоприятной средой для развития крупных организмов. Благодаря естественному отбору они там преобладали. Впрочем, вполне возможно, что мистер Ли, видя, на что направлен мой интерес, предпочел не сообщать мне о монстрах.

Во всяком случае, я сделал еще одно открытие относительно природы уранинита: я заболел раком, и, по заключению моего врача, жить мне остается всего несколько недель. Мой вывод таков: под воздействием этого вещества изменяется естественный ход развития. В некоторых случаях оно способствует аномальному внутриутробному росту плода, в других вызывает заболевание, которое поразило меня. Судя по всему, результаты совершенно произвольны.

Я уничтожил свои записи и образцы, включая гигантскую крысу, которую отравил и сжег в больничной печи для кремации.

Вот моя последняя просьба: я прошу Вас по-прежнему хранить мой секрет столько, сколько сочтете нужным. Однако если Вы услышите о том, что какой-нибудь экспериментатор пошел по моим стопам, прошу рассказать ему все, что Вам стало известно.

Искренне Ваш Абрахам Трелони

— Это поразительно, Холмс! — воскликнул я.

— Да, Уотсон. Концепция невидимого пагубного воздействия приводит в ужас. Будем надеяться, что в один прекрасный день человек сможет его укротить и взять под контроль. Конечно, этот день наступит еще нескоро, так что давайте выполним просьбу несчастного доктора Трелони и будем хранить молчание.

Дело об исчезнувшей цыганке

Однажды летним днем я беседовал с Шерлоком Холмсом в нашей квартире на Бейкер-стрит. Выглянув в окно, которое выходит на эту улицу, я заметил, что к дому подъехала шикарная коляска, запряженная парой красивых гнедых. Кучер спрыгнул на землю и помог выйти молодой особе, одетой по последней моде.

Шерлок Холмс приподнял брови:

— Кажется, нас удостоит визитом знатная леди, Уотсон. Надеюсь, ее дело не окажется глупым или тривиальным. Она, несомненно, очень торопилась к нам из Хэмпстеда.

— Из Хэмпстеда? — повторил я.

— Думаю, да, — ответил мой друг. — Заметьте, в каком состоянии лошади: у них усталый вид, но они не забрызганы грязью. Следовательно, экипаж не покидал пределов Лондона. Однако знатные молодые леди не встают рано, а стало быть, лошади проскакали несколько миль. Экипаж прибыл с северной стороны, а поскольку леди явно не бедствует, — из фешенебельного района. Итак, это Хэмпстед.

Вскоре посетительницу проводили в нашу гостиную.

— Кто из вас мистер Шерлок Холмс? — осведомилась она деловым тоном. Если она и была расстроена, то умела держать себя в руках.

Холмс поклонился.

— Не присядете ли, мадам? — предложил он. — И, пожалуйста, расскажите нам, что вас беспокоит.

— Благодарю вас, сэр, — сказала она, усаживаясь. — Прежде всего, позвольте мне представиться. Я леди Арабелла Мидлторп, дочь леди Хедфорт. Мой отец, маркиз Хедфорт, умер несколько лет назад, как вам, возможно, известно, и я живу вместе с матерью в Хэмпстеде. К несчастью, сейчас маркиза на водах в Бакстоне, и я не знала, к кому обратиться за советом. Однако затем я вспомнила о вашей репутации и тотчас же приехала сюда. Дело касается моего юного друга, цыганской девушки, которая исчезла самым загадочным образом. Я очень боюсь, как бы с ней не случилось чего-то плохого, и хотела бы поручить вам ее поиски.

На лице Холмса появилось выражение усталости, но тон его оставался любезным.

— Мадам, — сказал он, — вы, несомненно, напрасно тревожитесь. Цыгане вполне способны позаботиться о себе и часто испытывают необходимость внезапно покинуть то или иное место.

— Вы не принимаете меня всерьез, — произнесла юная леди с надменностью, которую я нашел обворожительной. — Но говорю вам, что знаю совершенно определенно: тут дело нечисто! Я впервые встретила Изобел Ли недели три назад. Ее табор расположился на Хэмпстедской пустоши неподалеку от нашего особняка. Она предсказывала судьбу на улице, а поскольку я знаю, что цыганки часто обладают даром ясновидения, то попросила погадать мне по руке. — Ее голос понизился до благоговейного шепота. — И я скажу вам, господа, это было что-то сверхъестественное: она знала секреты из моего прошлого, которые я сама уже забыла. Ей было известно все о моем положении в обществе. Она очень верно описала моих друзей и знакомых, хотя никогда их не видела.

Я ничего не сказал, но подумал, что не так уж трудно обмануть эту доверчивую, глупенькую девушку утверждениями общего характера и туманными намеками.

Она между тем продолжила свой рассказ:

— Изобел сказала, что прочитает мою судьбу по руке. Стоило ей взглянуть на мою ладонь, как глаза ее расширились от ужаса. Она предупредила, что мне грозит большая опасность, которая трижды заявит о себе в ближайшем будущем. Изобел призвала воздерживаться от поездок, чреватых бедой для меня, по ее мнению. К счастью, при ней был амулет, охраняющий от беды. Она дала мне его и настойчиво просила постоянно носить на шее. — Девушка поднесла руки к своей изящной шейке и сняла маленький серебряный амулет на тонкой цепочке.

Я наклонился, чтобы рассмотреть его.

— Ах да, Иоанна Корнуэльская, — сказал я и развеселился, заметив, что Шерлок Холмс выведен из себя такой пустой тратой его времени.

— Да, сэр. Я хорошо ей заплатила и всегда ношу его, как она просила. На следующий день я ехала на своей кобыле Бетси по тропинке через Хэмпстедскую пустошь, как вдруг лошадь моя споткнулась и поднялась на дыбы. Я испугалась, что она меня сбросит и я сильно расшибусь. К несчастью, произошло это в самом неудачном месте — там, где тропинка идет вдоль края глубокой лощины. Я бы почти наверняка покалечилась. Но тут я вспомнила о своем амулете и схватила его, и лошадь сразу же пришла в себя. Все окончилось благополучно, но можете себе представить, что мне пришлось пережить…

В этом месте ее рассказа выражение лица Холмса изменилось.

— Интересное совпадение, — заметил он. — Вы часто ездили там верхом?

— О да, мистер Холмс. Это моя любимая тропинка. Оттуда открывается чудесный вид на Уэст-Энд и Сити, и я катаюсь там раза три в неделю.

— Понятно. Пожалуйста, продолжайте.

— Как вы понимаете, я сразу же повидалась с Изобел. К счастью, ее все еще можно было найти на обычном месте, где она предсказывала прохожим судьбу и продавала с лотка прищепки для белья и другие мелочи, чтобы поддержать свою семью. Я рассказала ей об этом случае, и она, вздохнув с облегчением, поздравила меня со счастливым исходом. Когда я пригласила ее на чай к себе домой, она любезно согласилась. Я снова и снова благодарила ее. Теперь, получив доказательство того, что Изобел ясновидящая, я попросила рассказать о других опасностях, которые подстерегают меня. Она решила погадать мне на чайной гуще и попросила меня вылить остатки чая из чашки на блюдце. Потом она принялась изучать рисунок, составившийся из чаинок. Он говорит очень многое тем, кто обладает даром предсказывать судьбу.

Все это было сказано с полной убежденностью. Я улыбнулся: забавно было видеть, как мой друг возвел очи к потолку.

— Чаинки сказали ей, джентльмены, что скоро я снова подвергнусь опасности. — Она сделала театральную паузу. — Мне грозит нападение! Естественно, я сразу же поклялась не выходить за двери своего дома, но Изобел отсоветовала так поступать. Того, что должно случиться, не миновать, сказала она. Судьбы не избежишь. Однако она пообещала защитить меня от беды. Она взяла у меня амулет и, сжав в руках, прошептала какие-то слова на своем языке. Затем она вернула мне амулет, сказав, что наделила его способностью защитить от зла, которое может причинить человек.

Спустя несколько дней мне случилось возвращаться домой в одиночестве с Хай-стрит. Я отправилась пешком, так как идти до моего дома было недалеко. На улице встречалось мало людей, ибо время приближалось к обеду, однако я не ждала беды. И вдруг, когда я свернула за угол на Фрогнал, откуда, как вы знаете, мало что разглядишь в любом направлении, ко мне шаткой походкой приблизился какой-то грубый небритый парень. От злобы, написанной на его лице, у меня мороз побежал по коже. Я не сомневалась, что пришел мой последний час, но тут вновь вспомнила об амулете и, сорвав его с шеи, протянула этому человеку. Я вижу, вы мне не верите, джентльмены, но вот вам доказательство. Как только негодяй увидел амулет, он испустил хриплый вопль, оступился и со всех ног помчался прочь. Теперь я ни минуты не сомневалась в правдивости Изобел и ее добром ко мне расположении.

По мере продолжения рассказа у Холмса становился все более заинтересованный вид. Я также был заинтригован: как могла молодая цыганка предсказать все это? Конечно, нападение можно подстроить, хотя и непонятно, что давала такая уловка. Но откуда она могла знать, что лошадь споткнется? Я подался вперед, стараясь не пропустить ни слова.

— Я снова пришла к Изобел и дала ей два золотых соверена. Кругленькая сумма, но, конечно, моя жизнь того стоит. И, разумеется, мне не терпелось узнать о третьей опасности и о том, как ее избежать.

Изобел вынула колоду карт Таро, которые, по ее словам, дала ей прабабушка, знаменитая цыганская прорицательница. Она попросила меня приложить колоду к моему лбу, потом хорошо перетасовала карты и, взяв четыре, разложила их на своем лотке узором, известным как Кельтский Крест. Потом предложила выбрать одну. Когда я перевернула первую карту, то чуть не упала в обморок: это был скелет, джентльмены, символ Смерти!

Леди Арабелла грациозно откинула головку и глубоко вздохнула при этом воспоминании.

— Я была в отчаянии и не могла продолжать, но Изобел настояла, и я выбрала вторую карту. Она оказалась почти такой же ужасной: это была Башня — башня, расколотая молнией в темноте. Затем мне выпала Императрица Кубков и, наконец, Луна.

Изобел объяснила их значение. Смерть означала большую опасность. Башня — мой собственный дом. Императрицей была я сама, а Луна указывала время. Она сказала, что смертельная опасность нависла над всеми нами, живущими в Хедфорт-холле. В то время луна была на ущербе, и в субботу, когда вся она скроется из виду, в дом придет смерть! Изобел не знала точно, кто именно умрет. Весьма вероятно, что это буду я, но, возможно, один из слуг. Я умоляла ее снова взять амулет и наделить его защитными свойствами, но, по ее словам, это было невозможно. Когда дело касается самой богини Луны, не действуют никакие чары.

— Я понял суть дела, — сухо выговорил Холмс. — Итак, вы, естественно, покинули вместе с домочадцами дом на ночь?

На лице Арабеллы проступило изумление.

— Как вы об этом узнали? — спросила она, затем опомнилась и продолжила с очаровательной улыбкой: — О, конечно, какая же я глупая! Для такого великого детектива, как вы, это должно быть очевидно.

— Пожалуйста, не называйте себя глупой, мадам, — возразил Холмс. — Однако продолжайте. Насколько я понимаю, в ваше отсутствие дом был загадочным образом ограблен?

Девушка посмотрела на него с озадаченным видом, потом рассмеялась.

— Ах, мистер Холмс, какой же вы циник! Я вижу, вы думаете, это был трюк, призванный выманить нас из дому на ночь. Нет, на самом деле из дому ничего не украли. Я сняла комнаты в местной гостинице для себя и тех из домочадцев, кому это требовалось. К счастью, комнат понадобилось немного, так как часть слуг не живет в нашем доме, а некоторые сейчас в Бакстоне с моей матерью. Вернувшись домой утром следующего дня, мы застали все точно в таком же виде, как оставили.

Естественно, первым делом я отправилась к Изобел, чтобы поблагодарить, но, к моему удивлению, нигде ее не нашла. В цыганском таборе никто не знал, где она, и, по-видимому, никого не тревожило ее отсутствие. Цыгане лишь пожимали плечами и говорили, что, наверно, она решила уехать. Я так и не смогла ничего от них добиться. Это было очень досадно. А еще говорят, что цыгане горой стоят друг за друга. Я не заметила ничего подобного.

— Итак, мадам, вы хотите, чтобы мы нашли эту девушку?

— Если только это возможно, мистер Холмс. За расходами я не постою. Я не ограничена в средствах и потрачу сколько угодно, чтобы выручить из беды человека, который трижды спас мою жизнь.

— Это делает вам честь, мадам, — сказал Холмс. — Ну что же, я, пожалуй, возьмусь за ваше дело. У него есть интересные особенности. Мне бы хотелось увидеть те места, где произошли описанные вами события, и самому сделать выводы. Мы можем наведаться к вам, леди Арабелла, скажем, в десять тридцать завтра утром?

На следующий день мы явились в Хедфорт-холл. Юная леди ожидала нас, одетая для прогулки, и вместе с ней мы отправились на Хэмпстедскую пустошь. Пройдя примерно три четверти мили, мы очутились на том месте, где ее чуть не сбросила лошадь. Даже мне было ясно по разрытой земле, что лошадь тут взбрыкнула.

— Не соблаговолите ли вы оба отойти? — обратился к нам Холмс. — Я хотел бы внимательно осмотреть это место.

Присев на корточки, он принялся изучать траву. Несколько раз он поднимал с земли какие-то мелкие предметы и положил пару из них в карман, отбросив остальные. Наконец Холмс выпрямился и вернулся к нам.

— Если вы извините нас, леди Арабелла, — сказал он, — я бы хотел посоветоваться с коллегой. — Он отвел меня в сторону и, вынув из кармана какие-то мелкие крапчато-коричневые предметы, показал их мне. — Я считаю, что продвинулся вперед, Уотсон, — объявил он. — Взгляните-ка на это.

— Это плоды конского каштана, — заметил я. — Вещь обычная для этих мест.

— Ну что же вы, Уотсон, — укорил меня мой друг. — Вы видите тут неподалеку каштановые деревья? Допустим, плоды принесли сюда мальчишки, которые забавляются игрой в «каштаны»[4]. Но разве плоды не сгнили бы в это время года? Внимательно изучив их, вы увидите, что эти каштаны высушили у огня или в печке, чтобы сделать тверже.

— Понятно! — воскликнул я. — Их подложили на тропинку, чтобы заставить лошадь стать на дыбы!

— Это очевидный вывод. Кто-то знавший о привычках леди Арабеллы разбросал каштаны незадолго до ее появления, причем в таком месте, где лошадь, оступись она, потеряла бы опору.

— Значит, это цыганские фокусы? — предположил я. — Кто лучше их знает повадки лошадей? У них это знание передается из поколения в поколение.

— Конечно, — кивнул Шерлок Холмс. — Ясно, что Изобел Ли позаботилась о том, чтобы ее предсказания сбылись. А еще нам известно, что у нее имеется по крайней мере один сообщник. Это он сыграл роль негодяя, напавшего на леди Арабеллу несколькими днями позже. Может быть, это брат или кузен Изобел. Ей нетрудно было подстроить эту сцену. Карты гадалка, несомненно, подтасовала — для такой, как она, это пара пустяков.

Мы вновь присоединились к леди Арабелле, которая повела нас обратно по Хэмпстедской пустоши и показала место, где ей угрожали. Мы не увидели там ничего примечательного — лишь заметили, что она была права, утверждая, что оттуда открывается плохой обзор. Затем Холмс осведомился, нельзя ли ему осмотреться в Хедфорт-холле.

— В это время я обычно пью кофе, — сказала леди Арабелла, когда мы вошли в дом. — Не присоединитесь ли вы ко мне, джентльмены? Мы могли бы продолжить нашу беседу за кофе.

— С величайшим удовольствием, — поклонился Холмс.

Мы уселись в утренней гостиной и принялись беседовать о разных пустяках. Вскоре горничная внесла поднос, уставленный чудесным фарфором, среди которого красовался серебряный кофейник. Когда леди Арабелла налила всем кофе, Холмс продолжил ее расспрашивать.

— Итак, леди Арабелла, — начал он, — с ваших слов я понял, что Изобел Ли побывала в этом доме всего один раз.

— Это так, мистер Холмс, — ответила юная леди. — Я принимала ее в этой самой комнате.

— Вы все время оставались здесь?

— Нет, сэр. После гадания она весьма любезно предложила обойти дом и благословить все комнаты. Она читала заклинания на цыганском языке, которые должны были обязательно принести удачу.

— Понятно, — задумчиво произнес мой друг. — Может быть, вы окажете нам любезность и проведете нас с доктором Уотсоном по дому? Причем припомните точно, как все было в прошлый раз.

— Если вам угодно, сэр, — ответила девушка, явно удивленная. — Но я не понимаю, каким образом это поможет вам в расследовании.

— И тем не менее, мадам, если вы сделаете мне такое одолжение, возможно, мне удастся извлечь из этого кое-какие полезные сведения. Если же вам вспомнится что-то необычное, пожалуйста, тотчас расскажите мне об этом.

Когда мы допили кофе, девушка показала нам свой дом. Все комнаты были прекрасно обставлены, правда в несколько старомодном стиле. Вероятно, дом обставляли к свадьбе ее родителей. Леди Арабелла постаралась вспомнить подробности, но, судя по всему, Изобел Ли почти ничего не говорила — только читала заклинания.

Наконец очередь дошла до небольшой комнаты на первом этаже, удобной, но явно предназначенной для занятий делами.

— Для каких целей используют эту комнату? — спросил Шерлок Холмс.

— Это мамин кабинет, — ответила леди Арабелла. — Она коротает здесь вечера за книгой, а также отдает распоряжения по хозяйству.

— Какое красивое бюро! — заметил Холмс, указав на этот предмет обстановки, стоявший у стены и сработанный из красного дерева в стиле Регентства.

— Это мамино бюро. Она пишет за ним письма.

Холмс взглянул на него внимательнее.

— Да, думаю, это работа Джорджа Смита. Сделано, вероятно, лет семьдесят назад.

— Вполне возможно, сэр, — ответила девушка. — Я не очень сведуща в таких вопросах.

— Коньком Смита, — продолжал мой друг, — были тайники. В этом столе имеется потайное отделение?

— Нет, насколько мне известно, — ответила леди Арабелла.

— Ну что же, давайте посмотрим, — предложил Холмс, вынимая из кармана рулетку.

Следующие несколько минут он в характерной для него манере изучал бюро: то приседал, то поднимался; выдвигал ящики и измерял их ширину, длину и высоту, бормоча себе под нос цифры. Наконец мой друг издал торжествующее восклицание и вытащил один из четырех ящиков. Пошарив в образовавшемся проеме, он ухватил что-то, но этот предмет не поддавался. Немного подумав, Холмс слегка выдвинул еще один ящик, находившийся слева от первого. Снова сунул внутрь руку и тихонько потянул, потом выдвинул ящик с другой стороны. На этот раз ему удалось извлечь маленькую коробку, и он показал ее нам.

— Ну вот, готово, — с удовлетворенным видом произнес Холмс. — Хитрый фокус, достойный Смита в его лучшие времена. Тайник спрятан за ящиком, но его можно вытащить, только слегка приоткрыв соседние ящики. А теперь посмотрим, что тут у нас.

Мы сгрудились возле коробки, на которой я, против ожидания, не заметил следов пыли. Очевидно, леди Хедфорт частенько пользовалась потайным отделением. Однако, зная легкомыслие и болтливость дочери, она решила не делиться с ней секретом.

Холмс вытащил из ящика длинный узкий футляр для драгоценностей.

— Изумруды! — вскричала леди Арабелла, всплеснув руками.

Открыв футляр, Холмс показал нам, что он пуст.

— Вы можете пролить на это свет, мадам? — спросил он.

— В этом футляре, — запинаясь, выговорила девушка, — мама хранила фамильное изумрудное ожерелье, очень ценное. Мой дедушка приобрел его много лет назад, когда командовал полком в Египте. Мама, конечно же, не взяла свои лучшие украшения в Бакстон: там не бывает светских раутов, достойных этих изумрудов.

— В таком случае, где же их обычно хранят?

— Я не знаю, — пролепетала девушка. — Возможно, там, где вы нашли футляр.

— По-видимому, изумруды были украдены, — заключил мой друг.

— О нет, это ужасно! — воскликнула девушка. — Моя мать будет убита горем и во всем обвинит меня! О, какая скверная, лживая девчонка! Как я могла ей доверять?

— Боюсь, ваш вывод правилен, мадам, — сказал Холмс. — Нет никакого сомнения, что Изобел Ли неплохо разбирается в тайниках. Она устроила так, чтобы все покинули дом и можно было спокойно заняться поисками.

— О, мистер Холмс, — воскликнула девушка, — вы должны мне помочь! Изумруды — часть моего наследства, и мама до конца своей жизни не даст мне забыть о моем проступке! Нельзя ли что-нибудь сделать?

Холмс нахмурился и ответил с недовольным видом:

— Не стану скрывать от вас, мадам, это будет не легко. Цыганской девушке не составит труда затеряться в многолюдном Лондоне и сбыть там драгоценности.

К моему огорчению, леди Арабелла заплакала. Я попытался утешить ее.

Холмс решил продолжить осмотр дома, невзирая на прискорбное состояние леди Арабеллы. В одной из комнат в задней части особняка он указал мне на болтающийся шпингалет оконной рамы — его явно выломали. Да, у цыганки, несомненно, была масса времени, чтобы обшарить каждый угол.

— Но почему же она просто не обчистила дом? — поинтересовался я.

— Вы же не ожидаете, Уотсон, что цыганка увезет в своей кибитке шератоновский буфет? Цыгане верны традициям: они отдают предпочтение ценным предметам, которые легко спрятать и легко сбыть с рук, — табакеркам и всему такому. Драгоценности — самая желанная для них добыча, но их, разумеется, трудно заполучить.

Завершив осмотр, Холмс пожелал побеседовать с экономкой, и нас проводили к ней в комнату. Эта пожилая дама, миссис Симпсон, явно обладала большим жизненным опытом.

— Могу ли я спросить, — сказал мой друг после обмена приветствиями, — знали ли вы о визите молодой цыганки в тот раз, когда она пила чай с леди Арабеллой?

— Знала, — твердо ответила экономка, — и не могу сказать, что пришла от этого в восторг. Цыгане — вороватый народ. Однако я не вправе диктовать своим хозяевам, кого им принимать в Хедфорт-холле.

Холмс кивнул, показывая, что понимает ее чувства.

— Цыгане не брезгуют мелкими кражами, миссис Симпсон. Не заметили ли вы чего-то подобного в данном случае?

Миссис Симпсон с достоинством выпрямилась.

— Заметила, сэр. После визита цыганки пропали две чайные ложечки. Разумеется, я сказала об этом леди Арабелле, но она и слышать ничего не хотела. Заявила, что я, наверно, обсчиталась.

— А через несколько дней вас, кажется, попросили покинуть дом на ночь?

Мрачное лицо миссис Симпсон ничуть не смягчилось.

— Да, сэр, попросили. Мне сняли комнату в гостинице «Ветка плюща» неподалеку отсюда. Правда, там было довольно удобно, но не так, как я привыкла. Мне пришлось делить комнату с Элли, одной из горничных.

— Понимаю. А по возвращении вы не заметили какой-нибудь пропажи?

— Нет, не заметила, — ответила экономка с явным сожалением. — Конечно, я осмотрела весь дом — ведь это моя обязанность, — но все было в порядке. Никакого ущерба, хотя все обстоятельства выглядели… — она замешкалась, подыскивая слова, — несколько необычными.

У Холмса больше не было вопросов, и после нескольких слов благодарности мы удалились, чтобы посовещаться.

— Девушка не удержалась и украла чайные ложечки, Уотсон! Именно в этом направлении мы и сделаем первый шаг в нашем расследовании. Помните столовое серебро, которое принесли, когда нам подали кофе? Нет? Его украшал так называемый королевский узор — в высшей степени изысканный рисунок, который ни с чем не спутаешь. А поскольку он появился только в этом веке, то не так распространен, как более традиционные узоры. Я также взглянул на клеймо. Корона и лев — это клеймо серебряных дел мастеров из Шеффилда. Их изделия не так уж часто встречаются в Лондоне — тут нам снова повезло. Я верю, Уотсон, что эти чайные ложечки послужат для разоблачения Изобел Ли!

На обратном пути, когда мы распрощались с убитой горем леди Арабеллой, мой друг поделился со мной своими мыслями:

— Это дело не совсем безнадежно, Уотсон. Изумруды сами по себе не нужны цыганке. Камни требуется обратить в твердую валюту. Обычно цыгане весьма неохотно имеют дело с чужаками, как они нас называют. Вы никогда не увидите цыгана в воровском притоне. Но в таких случаях, как этот, они вынуждены искать скупщика краденого вне своего племени.

Надо сказать, что число субъектов, готовых дать приемлемую цену за такие вещи, весьма ограниченно. И не стоит думать, будто все они похожи на диккенсовского Феджина. Нет, это отнюдь не опустившиеся личности, которые обитают в грязной дыре и дают пару монет за ворованные носовые платки и ведерки для угля, украденные на соседней улице. Истинная аристократия преступного мира не станет иметь дело с подобным хламом. Существуют внешне респектабельные владельцы ювелирных лавок, которые не прочь заработать большие деньги, скупая краденые вещи по дешевке.

Золото и серебро можно переплавить в тигле. Драгоценные камни — распилить, огранить заново и вставить в новую оправу, так что даже владелец никогда их не узнает. А потом сбыть без всякого риска для себя, получив огромную прибыль.

Сложнее обстоит дело с украшениями, которые считаются произведениями ювелирного искусства. Скупщик обычно пытается потихоньку продать такую вещь, причем даже в этом случае он не особенно рискует. Если все выйдет наружу, он назовет имя и адрес человека, который якобы продал ему драгоценности. Когда же выяснится, что имя и адрес фальшивые, он разыграет ужас и отчаяние и немедленно вернет владельцу краденые вещи. Ведь для него главное — доброе имя!

— А как же изумруды? — спросил я. — Их распилят?

— Вряд ли. Пилить их нет нужды, поскольку таким камням всегда придают традиционную прямоугольную форму. Однако вполне возможно, что камни вынут из ожерелья и вставят в кольца или броши. В таком случае будет невозможно доказать их принадлежность владельцу.

Мы должны начать поиски с Хэттон-Гарден, этого центра торговли драгоценностями. Думаю, именно туда отправилась Изобел Ли со своей сказочкой об изумрудах. Наша задача — прочесть ее мысли, как она читает наши, и вычислить лавку, которую она выбрала.

— Но пойдет ли она туда сама, Холмс? — усомнился я. — Может быть, она поручила это рискованное дело брату или кузену?

— Возможно, — ответил Холмс, — но я так не думаю. Конечно, цыгане доверяют своим родственникам, и мы знаем, что у нее есть по крайней мере один сообщник. Но в данном случае добыча столь ценна, что Изобел, скорее всего, не скажет о ней даже своей семье. И не потому, что опасается обмана. Просто она не захочет, чтобы родственники докучали ей требованиями своей доли.

К тому же девушка не подозревает, что мы взяли ее след, и не станет торопиться с продажей изумрудов. Когда речь идет о подобных суммах, переговоры ведут не спеша. Думаю, у нас есть немного времени до того, как сделка будет заключена. Если мы поторопимся и нам повезет, то можно надеяться на успех.

Мы перекусили в Сохо и вернулись домой. Пока мы отдыхали, развалившись в креслах и покуривая, Холмс о чем-то сосредоточенно размышлял. Наконец он заговорил:

— Боюсь, Уотсон, нам предстоит нудная работа. Обычно я предоставляю заниматься этим полиции. Однако наша клиентка не хочет, чтобы дело стало до стоянием гласности, поэтому мы должны выполнить работу сами. Итак, в Хэтгон-Гарден, Уотсон! Посетим наиболее сомнительные ювелирные лавки и попытаемся что-нибудь разведать.

Все масштабы ожидающего нас предприятия я осознал, только когда кэб доставил нас на Хэттон-Гарден и мы направились вдоль по этой улице.

— Но, Холмс, — не выдержал я, — здесь же более сотни магазинов, а на соседних улицах их, несомненно, еще больше. Мы же не успеем проверить их все!

— Совершенно верно, — согласился мой друг, — но я полагаю, что мы можем вычеркнуть из нашего списка большинство здешних заведений. В крупных лавках, где много служащих, никто не рискнет заниматься темными делишками. Ведь со временем любителей легкой наживы обязательно выведут на чистую воду честные продавцы. Мы будем заходить только в те магазины, где за прилавком стоит сам владелец и больше никого нет.

При таком подходе на каждого из нас осталось примерно два десятка лавок. Я взял на себя восточную часть улицы, Холмс — западную.

Заходя по очереди в небольшие магазинчики, я в конце концов добрался до маленькой лавки на углу Гревиль-стрит. Обстановка внутри оказалась довольно непрезентабельной. За прилавком стоял хозяин, и я обратился к нему с хорошо затверженной речью:

— Я ищу чайную ложечку с таким вот узором. — Тут я показал ему ложечку, которую мы одолжили в Хедфорт-холле. — Наша горничная потеряла одну из набора. Хотелось бы подобрать похожую, и по возможности с таким же клеймом.

Хозяин поклонился.

— Сразу видно истинного знатока, сэр, — произнес он льстиво. — Вы позволите взглянуть?

Я передал ему ложечку.

— У меня есть несколько ложечек с королевским узором, сэр, — сказал он, бросив взгляд на клеймо. — И если вы соблаговолите обождать несколько минут, я посмотрю, нет ли среди них подходящей.

Оставив меня, он удалился в заднюю часть лавки и вскоре вернулся с коробкой ножей, ложек и вилок. Отобрав чайные ложечки, он разложил их на прилавке.

— Вот все, что у нас есть, сэр. А теперь давайте взглянем на клеймо. — Вставив в глаз лупу, он подносил каждую ложечку к свету. — Ага! — воскликнул он, перебрав несколько. — К счастью, я смогу вам помочь, сэр. Вот клеймо Шеффилда с короной, которое вам нужно. Сравните эту ложечку с вашей. Похожи как две капли воды, не правда ли?

— Несомненно, — согласился я. — Я немедленно ее покупаю.

— Есть вторая такая же, сэр, с тем же клеймом. Может быть, вам нужна запасная — на всякий случай?

Я немного подумал и согласился: приятно будет вернуть леди Арабелле хотя бы часть ее имущества.

Он завернул ложечки, и я с триумфом принес их Холмсу.

— Превосходная работа, Уотсон! — воскликнул Шерлок Холмс, взглянув на ложечки так, чтобы не привлекать внимания. — Я вижу, ювелир их почистил, удалив патину и отчасти лишив меня почвы для умозаключений. Но степень износа одна и та же. Прибавьте к этому клеймо, которое нечасто встречается в Лондоне. К тому же у него нашлись сразу две ложечки с королевским узором. Полагаю, это почти наверняка тот самый магазин, который выбрала Изобел Ли. Мы сделали огромный шаг вперед: она попытается сбыть драгоценности там же, где продала чайные ложечки.

— А не могла она уже это сделать?

— Если так, дело упрощается: мы известим полицию, у которой будет достаточно оснований, чтобы обыскать магазин. Однако я считаю, что сделки с такими ценностями требуют больше времени. Поэтому теперь мы зайдем с другого конца: выследим девицу!

— Конечно, это будет нелегко? — с сомнением произнес я.

— Так или иначе, попытаться стоит. Вы не окажете мне любезность, заглянув завтра утром на Бейкер-стрит? И поскольку мы будем вращаться не в самых изысканных кругах, пожалуйста, оденьтесь похуже.

Явившись к Холмсу на следующий день после завтрака, я обнаружил, что он загримирован под цыгана. Он выкрасил волосы в черный цвет и втер в кожу сок грецкого ореха, чтобы придать ей смуглый оттенок. Кроме того, он не побрился, и на подбородке вылезла щетина. Одет он был соответствующим образом, на шею повязал красный платок. Я же облачился в старый костюм и суконную кепку, которые надевал раньше, собираясь сопровождать Холмса в лондонские трущобы.

— Надеюсь, мой маскарад выглядит убедительно, Уотсон? — спросил он бодро. — В конце концов, преобразиться было не так уж сложно. Если вы готовы, давайте наймем кэб и посмотрим, смогу ли я сойти за своего среди цыган.

Доехав до Флит-стрит, мы отпустили кэб и пешком направились на юг, к реке. По дороге Холмс объяснял мне ход своих мыслей:

— Изобел Ли скрывается, но убежище ее должно находиться не слишком далеко от лавки скупщика. По-моему, это означает, что она должна была обосноваться в Саутуорке, где незнакомцам не задают лишних вопросов и где дешево жилье. Полагаю, нам не составит большого труда найти кого-то, кто ее знает.

Я с сомнением взглянул на него:

— Но если мы будем наводить о ней справки, разве слухи об этом не дойдут до девушки?

— Вы совершенно правы, Уотсон. Вот почему мы не станем задавать вопросы, а попросим ей кое-что передать. К счастью, я немного говорю по-цыгански — научился этому в ранней молодости, когда странствовал какое-то время с бродячим цирком. В Англии этот язык очень примитивен. В ходу всего около трех тысяч слов. Довольно мало в сравнении с более чистыми цыганскими наречиями Центральной Европы.

Мы перешли мост Блэкфрайерз и сразу же очутились среди трущоб. Закопченные здания давно не ремонтировались. Многие окна были разбиты и грубо заделаны досками или листовым железом. Откуда-то доносился тошнотворный запах сыромятни.

Мы не спеша прогуливались, изображая мастеровых, оставшихся без работы. Несколько раз навстречу нам попадались люди, по виду похожие на цыган, и тогда Холмс подходил к ним и обращался по-цыгански:

— Здравствуй, брат. Не знаешь ли ты девушку по имени Изобел Ли, которая переехала сюда недавно?

Один в недоумении покачал головой. Двое сказали: «Нет, брат», но четвертый из тех, к кому мы обратились, молодой красивый парень с золотым кольцом в ухе, ответил:

— Знаю, брат.

— У меня для нее важная весть, — сказал мой друг.

— Что за весть?

— Цена устраивает. Она должна прийти в пивную «Митра» сегодня вечером, в десять часов.

— Я ей передам.

Холмс вручил цыгану мелкую монету, которую тот принял, кивнув в знак благодарности.

— Еще один, последний шаг, Уотсон, и наша ловушка будет готова. Давайте вернемся на Хэттон-Гарден.

Мы перебрались по мосту через реку и дошли до Хэттон-Гарден — это заняло у нас не более двадцати минут. Я указал Холмсу магазин, где приобрел ложечки, стараясь держаться подальше от окна. Мой друг вошел в магазин и через несколько минут вернулся.

— А теперь на Бейкер-стрит, Уотсон, — сказал он. — Я просто сказал владельцу лавки, что «леди с изумрудами» хотела бы побеседовать с ним в «Митре» — это ближайшая пивная, подходящая для наших целей, — сегодня в десять часов вечера. Он не выказал удивления. Думаю, он туда придет: ради таких драгоценностей можно и прогуляться. А если до Изобел Ли дойдет наше сообщение, можно не сомневаться, что она возьмет с собой изумруды. Теперь нам только нужно подготовиться к встрече с ней. Я должен послать телеграмму.

На Бейкер-стрит нас ожидал сюрприз: нам нанесла визит леди Арабелла. Миссис Хадсон, пришедшая в восторг от возможности пообщаться со знатной особой, занимала ее беседой за чаем в своей гостиной. Леди Арабелла вначале оторопела при виде нашего маскарада, но пришла в себя, когда Холмс обратился к ней с поклоном:

— Мы занимались вашими делами, мадам, и считаем, что достигли значительных успехов.

— О, мистер Холмс, я молюсь о том, чтобы вам все удалось! Пожалуйста, простите меня за вторжение, но я себе места не находила от беспокойства!

— Я вполне понимаю, мадам, — ответил Холмс. — Быть может, нам удастся вернуть изумруды сегодня вечером. Мы кое-что предприняли и надеемся, что в результате наших усилий Изобел Ли появится в условленном месте.

— О, мистер Холмс! — вскричала леди Арабелла. — Если вам удастся вернуть драгоценности, я буду у вас в вечном долгу!

Шерлок Холмс ответил ей поклоном.

— Быть может, леди Арабелла, вам будет интересно отправиться туда вместе с нами сегодня вечером? — осведомился он. — Это не имеет существенного значения, но, если бы вы опознали девушку, мы выиграли бы время, когда дорога каждая минута.

— Я буду счастлива вас сопровождать!

— Тогда могу я попросить вас прибыть сюда в девять часов вечера, одевшись в платье одной из ваших горничных?

— Конечно. Я больше не буду отрывать вас от работы и вернусь вечером. — И, вежливо поблагодарив миссис Хадсон за оказанный прием, она удалилась.

— А теперь, Уотсон, я побреюсь и переоденусь, затем мне нужно послать телеграмму моему другу в полицию Кембриджшира.

— Кембриджшира? — переспросил я в недоумении.

— Да, — подтвердил Холмс. — В силу одной из восхитительных причуд английского закона «Митра» находится в ведении этого графства, поскольку ее здание когда-то принадлежало епископам Илийским. Нам не обойтись без помощи полицейских, чтобы арестовать преступницу и предъявить ей обвинения, но лондонские полисмены чересчур импульсивны и самоуверенны. Мне легче иметь дело с офицерами сельской полиции.

К девяти часам все были в сборе. Из Кембриджа прибыл сержант Коул. По просьбе Холмса он явился в штатском: на нем был щеголеватый костюм из твида — правда, на мой вкус, немного сельского вида. Однако не вызывало сомнений, что он будет неприметен в толпе. Это был осторожный и флегматичный человек с властными манерами. Леди Арабелла переоделась в синее платье и накинула на голову большую шаль. Я же решил остаться в своем старом костюме и кепке, которые были на мне в то утро в Саутуорке, так как хозяин ювелирного магазина видел меня в обличье джентльмена.

Мы наняли извозчичью карету, в которой доехали до Холборна, а дальше пошли пешком: до пивной было недалеко, и мы не хотели привлекать внимание своим прибытием. Задолго до десяти часов мы заняли места в «Митре», усевшись за столик рядом с дверью, чтобы в случае необходимости перекрыть выход из зала. Холмс и леди Арабелла сидели лицом к двери, готовые подать знак при появлении цыганки или ювелира. Мы с сержантом Коулом устроились напротив них.

Мы ждали около двадцати минут, негромко беседуя, когда Холмс слегка кивнул, давая знать, что появился хозяин магазина — на десять минут раньше назначенного времени. Я осторожно оглянулся через плечо и увидел, что ювелир стоит у стойки, с беспокойным видом прихлебывая светлое пиво. Время перевалило за десять часов. Я боялся, что девушка может не прийти: вдруг она не получила сообщение или заподозрила ловушку?

Но я напрасно беспокоился. Вскоре леди Арабелла быстро наклонила голову, покрытую шалью, и дотронулась до руки Холмса. Я увидел, что несколько мужчин в баре повернули головы в сторону вновь прибывшей, и рискнул поднять глаза, когда мимо прошла молодая цыганка с поразительной внешностью. Она была высокого роста и красива какой-то дикой красотой. В руках у девушки ничего не было, и я не заметил кошелька на поясе. Я предположил, что у нее на шее шнурок, к которому привязан мешочек. Изобел обвела взглядом мужчин, выпивавших у стойки, и, заметив хозяина ювелирной лавки, шагнула к нему.

Холмс поднялся, и мы все тоже.

— Пожалуйста, оставайтесь на месте, леди Арабелла, — попросил мой друг. — А мы подойдем к этой парочке.

У бара события развивались быстро. Двое обменялись несколькими словами и с подозрением уставились друг на друга, обнаружив, что их истории не совпадают. Они инстинктивно обвели комнату глазами: мужчина — испуганно, цыганка — гневно. Боюсь, они заметили мой пристальный взгляд. Девушка реагировала с быстротой, присущей ее племени, и устремилась к двери. Когда она проходила мимо Холмса, мой друг схватил ее за правую руку. Запустив руку в разрез ее юбки, он вытащил кожаный мешочек из потайного кармана, который обычно бывает у воровок. Цыганка завопила от ярости и попыталась вырвать мешочек, но Холмс крепко держал его, подняв над головой.

Сержант Коул приблизился более степенно и обратился к девушке:

— Я офицер полиции, мадам, и я должен вас по просить…

Ему не удалось договорить: цыганка выхватила откуда-то шляпную булавку, вероятно припасенную для таких случаев, и вонзила в предплечье полицейского. Вскрикнув, он отступил, а девушка вырвалась из рук Холмса и метнулась к противоположной двери, которая вела в другой зал. Я погнался за цыганкой, но она пробиралась сквозь толпу так быстро, что я не поспевал за ней. Правда, я мог судить о ее передвижениях по сердитым возгласам: из-за нее мужчины проливали свое пиво. К тому времени, как мы выбрались на улицу, она уже неслась по узкому переулку, который ведет к Или-Плейс, а когда мы добежали до этой плохо освещенной улицы, девушка исчезла. Я вернулся в пивную, где сержант сурово допрашивал хозяина магазина. При моем появлении последний метнул в мою сторону яростный взгляд. Очевидно, он меня узнал и сделал вывод, что я приложил руку к этому делу.

— Откуда мне было знать, что она воровка? — сердито спросил он полицейского. — Она сказала, что изумруды достались ей от прабабушки. Откуда мне было знать, что они украдены?

— Не морочьте мне голову, приятель, — ответил сержант. — Ее прабабушка, ну надо же! Вы не могли не догадаться, что они краденые!

— Говорю же вам, я не знал!

Они препирались несколько минут, и наконец полицейский сдался.

— Я ничего не могу поделать, господа, если он настаивает на своей истории, — признался сержант. — У нас нет доказательств и очень мало улик. Я заберу его в холборнский участок, где мне любезно разрешили поработать, и там мы зададим ему жару. Одна ко если он не расколется — а я думаю, надежды на это нет никакой, — мы не сможем его задержать.

— Неважно, сержант, — спокойно произнес Шерлок Холмс. — Мы можем себя поздравить по крайней мере с частичным успехом. Полиции теперь известен еще один скупщик краденого, так что ничто не мешает ей установить наблюдение за ним и его посетителями. А моей клиентке вернули ожерелье, и, кроме того, она получила хороший урок, который, надеюсь, пойдет ей на пользу. Что касается вас, Уотсон, должен попросить, чтобы вы хранили тайну. Ни к чему маркизе знать, как близка она была к потере своего самого драгоценного украшения!

Дело об исследователе Амазонки

Зайдя как-то раз на Бейкер-стрит, я застал Холмса за беседой с пожилым джентльменом почтенного вида.

— Доброе утро, Уотсон! — воскликнул мой друг. — Познакомьтесь с сэром Джозефом Далтоном Хукером, директором Королевского ботанического сада в Кью.

Я почтительно поклонился, зная, что это имя принадлежит одному из самых выдающихся ученых нашей страны. Сэр Джозеф в ответ кивнул, окинув меня подозрительным взглядом.

— Надеюсь, это дело не станет достоянием многих, — сказал он с недовольным видом. — Я именно потому и пришел к вам, что не могу рисковать, посвящая полицию во все факты.

— Вам нечего опасаться, сэр Джозеф, — успокоил его Холмс. — Уотсон — мой постоянный помощник. Он часто пишет увлекательные рассказы о наших подвигах, но на сей раз не станет этого делать по моей просьбе.

— Разумеется, — немедленно подтвердил я. — Многие дела Шерлока Холмса требуют соблюдения секретности, и я ничего о них не пишу.

По-видимому, сэр Джозеф несколько смягчился. Он пояснил мне:

— Как уже известно мистеру Холмсу, я здесь в связи с недавней смертью Джона Андерсона, известного исследователя Южной Америки. Он выполнял много работ для Кью-Гарденз и в Южной Америке, и в нашей стране. Существуют определенные обстоятельства, связанные с его кончиной, которые мне бы хотелось расследовать сугубо конфиденциально.

— Я видел объявление о его смерти в газетах два дня тому назад, — вставил Холмс. — Там говорилось только о несчастном случае в его усадьбе, без уточнения деталей.

— Это был весьма странный несчастный случай, мистер Холмс: Джона Андерсона нашли мертвым в его оранжерее. Непосредственной причиной смерти явилась потеря крови.

— Он сильно порезался?

— Нет. Я же сказал, что это случилось при весьма странных обстоятельствах. Множество гигантских амазонских пиявок, которых он разводил в оранжерее в научных целях, присосались к нему и выпили столько крови, что это его убило.

— Боже правый! — воскликнул я. — Для какой же цели потребовалось разводить пиявок такого размера и в таких количествах?

— Андерсон был человеком науки, — укоризненно сказал сэр Джозеф. — Для своих исследований он хотел как можно точнее воссоздать условия тропического леса в бассейне Амазонки. Он вывез оттуда самых распространенных амазонских насекомых, как летающих, так и ползающих, а кроме того, ящериц и прочих мелких созданий, которые питаются насекомыми, а когда умирают, то идут в пищу самим насекомым; а еще — растения и грибы той местности, которые в конечном счете дают перегной. В течение ряда лет он привез в свою оранжерею более трехсот видов, представляющих флору и фауну тропического леса. В некотором смысле это живая лаборатория.

— Начинаю понимать, — сказал я. — Это был замечательный и амбициозный эксперимент. Но, несомненно, смерть от описанной вами причины весьма необычна! Когда я проходил в Нетли специальный курс для военных хирургов, мы изучали тропические болезни и паразитов. Как нам сказали, пиявки не представляют угрозы для жизни взрослого человека.

— В целом это верно, — кивнул сэр Джозеф. — Правда, согласно документальным свидетельствам, людей, которые пили воду вблизи того места, где обитают пиявки, находили на следующее утро мертвыми. Но, вообще-то, пиявок сразу же можно заметить, и их легко удалить с помощью соли или горячих углей.

— А существует ли доказательство того, что он был пьян или принял наркотики? — спросил Холмс.

— Я не могу этого утверждать с полной уверенностью, поскольку знаю лишь то, что мне рассказали его жена и слуги. Однако могу вас уверить, что это было абсолютно не в привычках Андерсона. Я знаком с ним много лет и знаю, что пил он очень умеренно, причем только вино, а наркотиков не принимал никогда.

— Он совершенно точно был в оранжерее один?

— Да. Дверь была заперта изнутри, и его ассистенту пришлось разбить стекло, чтобы проникнуть внутрь.

Холмс сложил пальцы «домиком».

— Это действительно странное происшествие, сэр Джозеф. Однако можно предположить приступ головокружения, обморок или что-то в этом роде — в та ком случае человек бывает беззащитен. Что побудило вас проконсультироваться со мной, а не с врачом?

При этом вопросе сэр Джозеф явно почувствовал себя неуютно.

— Полиция уже пришла к тому же выводу, что и вы, мистер Холмс. Они обнаружили, что во время своих путешествий Андерсон заболел малярией. По их мнению, эта болезнь вызвала обморок, который и сделал его беспомощной жертвой пиявок. Конечно, будет дознание, но, поскольку нет никаких признаков проникновения извне и дверь была заперта изнутри, присяжные при коронере наверняка вынесут формальный вердикт о смерти от несчастного случая, и полиция не станет разыскивать злоумышленника. Должен признать, что доводы полицейских убедительны, и тем не менее существуют определенные обстоятельства, вследствие которых мне бы хотелось, чтобы эта смерть была расследована более тщательно.

— И каковы же они? — тихо спросил Холмс, когда сэр Джозеф сделал паузу.

Немного поколебавшись, сэр Джозеф продолжил:

— Как вам известно, джентльмены, примерно двадцать лет назад Бразилия владела монополией на производство каучука. Это была самая доходная статья в их бюджете, и они преисполнились решимости ни с кем не делиться. Все попытки вывезти семена каучуковых деревьев или молодые побеги сурово карались. Затем, в тысяча восемьсот семьдесят шестом году, стало известно, что молодой искатель приключений Генри Уикем тайно вывез несколько тысяч семян гевеи и доставил их к нам, в Кью-Гарденз. Мы сумели прорастить многие из них, и теперь Британия обладает обширными каучуковыми плантациями в своих тропических колониях, к великой выгоде империи.

— Я помню, как читал о подвиге Уикема, — с жаром перебил я. — Великолепная история о британском мужестве и находчивости!

Сэр Джозеф холодно взглянул на меня:

— Действительно, это весьма распространенное мнение. Однако на самом деле семена раздобыл Джон Андерсон и контрабандой вывез из страны, спрятав среди семян других видов — таким образом ему удалось перехитрить бразильских таможенников. Но он не мог обнародовать свою роль в этом деле, так как на всегда лишился бы возможности вернуться на Амазонку и труд всей его жизни остался бы незавершенным. Наш консул нашел молодого Уикема, которого семья послала в Сантарен, в верховьях Амазонки. За некоторую сумму тот согласился принять на себя роль человека, вывезшего семена. Он был хвастливый малый и умел сделать себе рекламу, так что, наверно, в конце концов и сам во все поверил. Пожалуй, дело зашло слишком далеко, когда Уикема возвели в рыцарское достоинство за его подвиг.

— Понятно, — задумчиво произнес Холмс. — Как вы думаете, не могла ли правда выйти наружу? Что, если какой-нибудь бразильский патриот или разоренный плантатор возжелал убить мистера Андерсона?

— Полагаю, это вполне возможно.

— Но какую выгоду это могло принести? К тому же прошло столько лет, и раны затянулись.

— Тех, в чьих жилах течет горячая латинская кровь, мало заботит выгода или давность лет, когда речь идет о чести. Не так уж редко случается, что человек всю жизнь ждет возможности расквитаться.

— Но вы не рассказали эту историю полиции?

— Я не мог, мистер Холмс, просто не мог. Легенда об Уикеме так широко распространилась, что нас бы заклеймили как лжецов. К тому же стало бы известно, что королева возвела в рыцарское достоинство человека, совершенно недостойного этой чести. Поэтому я пришел сюда тайно. Я сказал своим сотрудникам, что еду в город нанести визит в Королевское общество[5] в связи с обязанностями его президента.

Холмс откинулся на спинку кресла.

— Уже много месяцев мне не попадалась такая восхитительная задача, сэр Джозеф. Благодарю вас за то, что пришли с ней ко мне. Я с радостью возьмусь за это дело, и завтра же мы с Уотсоном посетим то место, где произошла трагедия. Я буду признателен, если вы снабдите меня рекомендательным письмом к миссис Андерсон, представив, скажем, специалистом по тропическим болезням.

Сэр Джозеф немедленно написал это письмо, присев за письменный стол Холмса, затем поднялся и поклонился нам обоим.

— Я буду с нетерпением ждать вашего отчета, мистер Холмс, как только у вас появятся какие-то сведения, — сказал он и удалился.

Назавтра я по просьбе Холмса прибыл на Бейкер-стрит рано утром. Поскольку была прекрасная погода, мы не стали брать кэб и прошли пешком милю до вокзала Паддингтон. Там мы сели на поезд, доставивший нас на станцию Кью-Гарденз, вблизи которой находилась усадьба Андерсона.

Мы легко нашли его дом. Он был небольшим, хотя, несомненно, достаточно просторным для бездетной четы. Обширный сад спускался к реке. У дверей мы назвали свои имена и вручили рекомендательное письмо. Вскоре горничная проводила нас к своей хозяйке.

Миссис Андерсон поднялась, когда мы вошли в комнату. Это была высокая, величественная женщина с типично иберийскими чертами лица. Первый же взгляд подсказывал, что в молодости она наверняка слыла эталоном латинской красоты. Правда, эта благословенная пора ее миновала не так уж давно: она определенно была намного моложе Андерсона, возраст которого на момент смерти приближался к шестидесяти. Конечно, она носила траур по мужу. Однако ее черное платье было украшено множеством оборок и рюшей, отвергаемых строгим английским стилем. Мы по очереди склонились над рукой хозяйки дома, когда она нас приветствовала.

— Доброе утро, джентльмены, — сказала она. — Пожалуйста, садитесь. Как я понимаю, вы здесь для того, чтобы расследовать смерть моего бедного мужа. — Она говорила с легким акцентом.

— Да, это так, мадам, — подтвердил Холмс. — Мы весьма опечалены тем, что вынуждены беспокоить вас в столь скорбный момент, но вы же понимаете, что расследование нужно начинать не упуская времени.

Миссис Андерсон пожала плечами:

— Я не понимаю, что тут расследовать. В последнее время у моего дорогого мужа случались приступы дурноты, хотя он и отказывался обращаться к доктору. Он говорил, что это всего лишь следствие застарелой малярии, и принимал хинин. Я не сомневаюсь, что он потерял сознание, когда был один, и его убили эти отвратительные существа.

Холмс кивнул в знак согласия:

— Почти наверняка так и было, мадам, но, разумеется, в таких делах мы должны следовать определенным предписаниям.

— Конечно. Чем я могу вам помочь?

— Вы говорили о малярии. У него было слабое здоровье?

Она снова пожала плечами:

— Европеец весьма уязвим в моей стране, мистер Холмс. Отовсюду ему грозят болезни. Малярия, желтая лихорадка, дизентерия, холера — все они процветают в жарком климате. Мистер Андерсон провел на Амазонке долгое время. Впервые я встретила его в Манаусе, где мой отец был правительственным чиновником. Джон пришел к нему за какими-то бумагами. В этом городе он заболел лихорадкой. Я выхаживала его, как сиделка, с помощью одной из моих служанок, и мы влюбились друг в друга, хотя он и был намного старше меня. Спустя какое-то время мы поженились, и он привез меня в Лондон. С тех пор были и другие визиты в Бразилию, и новые болезни. Да, его здоровье оставляло желать лучшего.

Тут я не удержался и спросил:

— Надеюсь, у вас есть друзья и родственники, к которым вы могли бы обратиться за помощью, миссис Андерсон? Вдове очень тяжело пребывать в одиночестве при подобных обстоятельствах.

Миссис Андерсон сделала отрицательный жест:

— У меня в этой стране очень мало друзей и никаких родственников. Когда все будет улажено, я вернусь к моему народу. Я устала от этого холодного сырого города и от людей, которые чувствуют иначе, чем мы. Я тоскую по праздникам, танцам, искренней дружбе — всему, что есть в моей стране.

Она указала на большой гобелен, сразу приковывавший к себе внимание. На нем с большим искусством были изображены тропические джунгли: густая листва пестрела множеством ярких цветов, на ветку уселся попугай, из зарослей выглядывал ягуар. Гобелен этот поражал бьющей через край, неукротимой красотой, от которой мне стало слегка неуютно. Миссис Андерсон какое-то время молча созерцала его.

— Я соткала этот гобелен сама, джентльмены, и люблю смотреть на него. Он напоминает мне о родине, и тогда я грущу, оттого что с ней разлучена.

— Вы никогда не сопровождали мужа в его бразильских экспедициях? — осведомился Холмс.

— Нет, это очень далеко. Я не люблю морских путешествий и не разделяла интересов мужа, который с восхищением смотрел даже на тварей, пресмыкающихся в грязи. И в конце концов они убили его — его, который относился к ним как к домашним питомцам.

— Можно нам взглянуть на его кабинет?

— Конечно.

Она поднялась и повела нас в соседнюю комнату, обставленную как кабинет и библиотека. Книги по всем аспектам естественной истории рядами стояли на полках. На стенах висели сувениры, в основном индейские артефакты. Присутствовали здесь и образчики искусства таксидермиста: я узнал тапира и муравьеда — последнего по длинному хоботку. Кабинет был опрятным. Очевидно, в отличие от многих ученых, Андерсон отличался аккуратностью и не разбрасывал бумаг. На углу его письменного стола стояла большая кабинетная фотография жены в молодости, на другом — парный снимок подтянутого мужчины в расшитом золотом мундире с эполетами.

— Кто это? — поинтересовался Холмс, указывая на последнюю фотографию.

Миссис Андерсон приподняла бровь:

— Это бывший император Бразилии дон Педру. Он дружил с моим мужем в его ранние годы. Император всегда мечтал увидеть Амазонку открытой для торговли.

— Он больше не правит страной?

— Нет, он был свергнут армией[6]. По-моему, в настоящее время он живет в Португалии.

— Вы сторонница императора, извините за вопрос? Она снова пожала плечами:

— Я женщина. Меня не интересует политика, и я бы не стала голосовать, даже если бы имела право. Мой муж придерживался определенных политических взглядов, хотя и не очень четких.

— Понятно, — пробормотал Холмс. — Быть может, мы могли бы теперь взглянуть на место трагедии?

— Как вам угодно. Я не пойду с вами. Мне невыносимо думать об этом месте. Я прикажу снести оранжерею, как только будет закончено расследование.

Она позвонила в колокольчик. Вошла горничная, которая присела в реверансе.

— Мэри, отведи этих джентльменов к мистеру Доггету и попроси его оказать им любую помощь, которая потребуется, — распорядилась хозяйка.

Нас проводили в маленькую тесную рабочую комнату в задней части дома и представили Доггету, который отрекомендовался ассистентом Андерсона, тем самым, что первым поднял тревогу. Это был весьма энергичный молодой человек.

После некоторых предварительных вопросов мы попросили отвести нас туда, где он нашел тело. Доггет повел нас в нижнюю часть сада, которая находилась вблизи реки. Там мы увидели очень большую оранжерею — прочное застекленное сооружение с деревянным каркасом, выкрашенным в белый цвет и лишенным всяких архитектурных украшений.

Я заметил, что от реки к оранжерее подведен маленький канал, выложенный камнем. Он входил под одну из стен и выходил с другой стороны. Отсюда открывался живописный вид на маленький остров Оливера посреди Темзы.

— Это наш террариум, как мы его называем, джентльмены, — пояснил Доггет. — Мистер Андерсон хотел как можно точнее воссоздать в нем условия бассейна Амазонки. Возможно, вам известно, что он поддерживал тесные контакты с Кью-Гарденз и проводил там много времени в Пальмовом павильоне[7], изучая его конструкцию и методы обогрева. Эта дверь — единственный вход.

Мистер Доггет отпер дверь своим ключом. Когда мы вошли в оранжерею, Холмс осмотрел замок простой конструкции. Сразу за дверью находился деревянный рабочий стол и несколько полок с различным оборудованием и бутылками химикалий. Крючки на стене и пара сапог, оставленных у стола, свидетельствовали, что тут обычно переодевались. А дальше вставали стеной непроходимые джунгли. Поблизости испускала жар огромная черная чугунная печка. Мы сразу же почувствовали тепло, исходящее от нее, и влажность воздуха.

— Эта печка топится постоянно, джентльмены, — объяснил Доггет. — Правда, она такая большая, что я закладываю в нее топливо всего два раза в день: рано утром и ближе к вечеру. За ночь мы спускаем в ней жар. Печь служит для обогрева воздуха и воды в змеевиках, находящихся в задней части.

--82

Он повел нас по узкой тропинке сквозь заросли, и через несколько ярдов мы очутились у большого пруда, окруженного неизвестными мне тропическими растениями с густой листвой. Я слышал, но не видел маленьких зверьков, суетившихся в зарослях. Множество насекомых гудело и жужжало вокруг, некоторые достигали двух дюймов в длину. Какое-то создание уселось на меня, привлеченное испариной, и я инстинктивно сбросил его. Маленькая лягушка в яркую черно-желтую полоску резко спрыгнула с гнилого бревна, когда мы приблизились к кромке воды.

— Вот тут я и нашел мистера Андерсона, — сказал Доггет. — Он лежал под этим кустом, а ноги были в пруду. Ужасное зрелище: его облепили пиявки, красные, раздувшиеся от крови. Несколько этих тварей присосалось к обнаженной шее, образовав некое подобие языческого ожерелья. Я немедленно подтащил тело к входу и побежал за помощью. Взяв на кухне соль, я избавился от пиявок, но, увы, слишком поздно.

— А в какое это было время? — спросил Холмс.

— Около семи часов вечера, когда я пришел топить печку. Мистер Андерсон имел обыкновение приходить в террариум после ленча и пропадал там до самого вечера. Итак, я полагаю, что он пролежал здесь около пяти часов. Когда я подошел к оранжерее, дверь была заперта, но я увидел сквозь застекленные рамы, что ключ торчит в замке, и понял, что хозяин внутри. Я крикнул и постучал по стеклу, но ответа не последовало. Заподозрив несчастный случай, я разбил стекло в двери и достал ключ.

Холмс кивнул и задал следующий вопрос:

— Мистер Андерсон всегда работал один?

— Он предпочитал работать в одиночестве, сэр. Говорил, что это вошло у него в привычку во время пребывания на Амазонке. А еще он запирал дверь — чтобы быть уверенным, что ему не помешают и что домашние не войдут сюда без сопровождения.

— Вы случайно не знаете, — осведомился Шерлок Холмс, — в какой степени Королевский ботанический сад участвует в этих экспериментах?

— Мистер Андерсон тесно сотрудничал с Кью, — поспешно ответил Доггет, — но был абсолютно независим от них. Он сам финансировал все свои экспедиции и решал, какие районы исследовать. Можно сказать, что эти изыскания были его горячим увлечением или, точнее, делом его жизни. Он часто говорил мне, что считает себя счастливым человеком, потому что имеет средства, чтобы потакать своим научным интересам, поглощающим его всего целиком.

— Значит, он был богатым человеком?

— Я бы так не сказал, сэр. Дом обставлен без роскошества, и на развлечения денег тратилось очень мало. Но, с другой стороны, имеется большой штат прислуги. Кроме того, каждый год крупные суммы уходили на длительные экспедиции в Южную Америку.

Холмс кивнул и некоторое время хранил молчание. Взглянув на пруд у наших ног, я заметил, как в темной воде среди сплетения водорослей проплыла маленькая серебристая, с желтым брюшком рыбка. Внезапно она метнулась вперед и открыла рот, словно гналась за какой-то невидимой мне добычей. Я увидел страшные зубы и понял, что это знаменитая пиранья.

С беспокойством оглядевшись, я заметил создание трупного цвета, похожее на вялого земляного червя. Оно свисало с куста, полускрытое листвой. Должно быть, это одна из пиявок, отнявших у Андерсона жизнь, подумал я. Приглядевшись повнимательнее, я заметил еще два мерзких существа и вздрогнул, подумав, что тут всюду кишат опасные голодные хищники.

С помощью Доггета мы обследовали весь террариум. К счастью, вдоль всех стен тянулись дорожки, необходимые для ухода за оранжереей. Холмс особенно пристально изучил отверстия, через которые вода подводилась в теплицу и вытекала из нее, но даже мне было ясно, что они слишком узкие. Да и в любом случае на земле рядом не обнаруживалось никаких следов, которые непременно остались бы, если бы сюда проник какой-то человек.

Мы вернулись к входу, и Холмс снова тщательно обследовал пол. Вдруг он приподнял брови и, сунув руку в темный угол, достал оттуда труп маленькой лягушки, черно-желтой — как та, которую я заметил раньше.

— Что это? — спросил Холмс, показывая дохлую лягушку Доггету.

— Rana palmipes, — ответил Доггет. — Амазонская речная лягушка. Они очень распространены в бассейне Амазонки. Хорошо размножаются в этих условиях. Ими питаются змеи и более крупные животные.

— Понятно, — пробормотал Холмс. — Но почему ее труп оказался так далеко от зарослей?

Доггет растерялся.

— Я в самом деле не знаю, сэр. Возможно, она заболела и уползла сюда умирать.

— Несомненно, это все объясняет, — согласился мой друг, швыряя в заросли маленькое тельце. — Надеюсь, — продолжил он, — вы не возражаете против того, чтобы я взял несколько пиявок на исследование?

— Уверен, что не может быть никаких возражений, сэр. Миссис Андерсон уже объявила мне, что намерена снести террариум, и я думаю, все экземпляры будут уничтожены. Очень жаль: это положит конец благородному эксперименту. Минутку, я дам вам для них какой-нибудь мешок.

Доггет ненадолго нас покинул и вернулся с маленькой сумкой из кокосового волокна. Подойдя к пруду, он ловко набил сумку водорослями.

— Ну вот, сэр, так они останутся живыми по крайней мере один день, если вы будете увлажнять водоросли.

Холмс поблагодарил его за труды, и мы вместе выбрали с полдюжины пиявок.

Вернувшись в дом, чтобы попрощаться с миссис Андерсон, мы застали ее в обществе смуглого молодого человека. Он встал и с улыбкой поклонился, продемонстрировав очень белые крупные зубы. Миссис Андерсон тоже поднялась.

— Джентльмены, — сказала она, — позвольте представить вам сеньора Фернанду Гомеша, атташе бразильского посольства и друга семьи.

— Для меня честь познакомиться с вами, сеньор Гомеш, — любезно обратился к нему Холмс. — Наверно, вы разделяли интерес мистера Андерсона к ботанике?

Гомеш возразил с улыбкой:

— О нет, сэр. Я всего лишь дипломат и не обладаю талантом к наукам. Я торговый атташе. Моя главная забота — торговля между двумя нашими великими странами. Существует множество возможностей об менять твердую древесину и другое сырье на английские промышленные товары. Именно этот обмен я стараюсь поощрять, содействуя установлению кон тактов между коммерсантами, предоставляя переводчиков для переговоров и все в таком духе. Однако сегодня я здесь по поручению его превосходительства посла. Он попросил меня передать, что опечален кончиной мистера Андерсона, и выразить соболезнования его вдове.

Обменявшись еще несколькими любезностями и поблагодарив миссис Андерсон за содействие, мы отправились на станцию.

— Итак, Холмс, что вы об этом думаете? — спросил я, как только мы отошли на безопасное расстояние.

— Пока ничего, Уотсон. Конечно, это изумительная задача, но, не будучи знакомым с историей вопроса, я пока не могу действовать. Я чувствую, что мои познания о Бразилии прискорбно скудны, так что придется мне провести какое-то время за книгами.

Мы сели на поезд и за всю дорогу до Бейкер-стрит не обменялись и десятком фраз. В тот вечер Холмс был никудышным собеседником, и я покуривал в кресле, наблюдая, как он снимает с полок одну книгу за другой: парламентские отчеты, справочники, географические атласы и тому подобное. Некоторые из них он бегло просматривал, другие внимательно читал, делая подробные записи. Когда в тот вечер я удалился на покой, он все еще был погружен в свои занятия.

Проснувшись на следующий день, я увидел, что Шерлок Холмс уже ушел. Я позавтракал в одиночестве и принялся ждать новостей. Незадолго до полудня какой-то мальчик передал мне сообщение: Холмс просил встретиться с ним в больнице Святого Варфоломея.

Прибыв туда, я сразу же направился в лабораторию, где он проводил многие свои исследования. К своему ужасу, я увидел, что он сидит на низенькой табуретке, обнаженный до пояса, а к его руке присосалось несколько маленьких пиявок, которые уже покраснели от крови. Возле него стоял таз с водой, в котором плавало еще с десяток этих отвратительных тварей, включая пару крупных кровососов, взятых Холмсом из оранжереи.

— Насколько я понимаю, вы изучаете поведение пиявок? — осведомился я.

— Да, Уотсон, — ответил Холмс. — Здесь у нас европейская медицинская пиявка, Hirudo medicinalis, которая, конечно, сильно уступает размерами своим амазонским сородичам — те могут вырасти в длину до восемнадцати дюймов. Однако все основные особенности у них одинаковы. Я изучаю, каким образом она присасывается к жертве. Сначала она закрепляет на коже заднюю присоску, расположенную на конце хвоста, затем переворачивается и прикладывает к коже переднюю присоску, наконец, повреждает кожу и начинает сосать. Насосавшись, как говорится, до отвала, на что у европейской пиявки уходит минут двадцать, а у амазонской — около сорока, она отпадает.

Обследовав с помощью лупы ранки на коже и рот этих созданий, я обнаружил, что у них три челюсти с множеством мелких зубчиков, которые оставляют характерное трехлучевое повреждение, напоминающее букву «Y».

По-видимому, в их слюне содержатся вещества, которые притупляют чувствительность нервных окончаний, расширяют кровеносные сосуды жертвы, чтобы увеличить кровоток, и не дают крови свертываться. Поистине удивительное создание!

— Конечно, она мастер в своем деле, — сухо заметил я. — Мне знакомы старые врачи, которые в прошлом использовали кровопускание при лечении печени и почек. Однако теория «жизненных соков» давно потерпела фиаско[8].

— Я отправлю результаты своих исследований доктору Кронину, который проводит вскрытие тела Джона Андерсона. Надеюсь, тогда он сможет с большей уверенностью сказать, какие из ран на теле оставлены пиявками.

Я также проверил один важный пункт, прикладывая пиявок к разным объектам. Они не хотят или, возможно, не могут пить кровь у мертвых. Поэтому очевидно, что Андерсон какое-то время был жив — примерно час, судя по тому как пиявки налились кровью. Таким образом, исключается версия сердечного приступа или внезапной смерти по какой-то другой причине.

Я подождал, пока Холмс накладывал мазь и пластырь на ранки.

— Если вы свободны, Уотсон, приглашаю вас перекусить в Сохо. Я обнаружил, что там, в одном ресторане, иногда встречается группа людей, которая может вас заинтересовать.

Мы отправились в кэбе на Уордор-стрит, где Холмс велел вознице остановиться возле маленького ресторанчика, довольно непрезентабельного на вид. Внутри было темновато, и обстановка состояла из громоздких столов и стульев красного дерева. Хозяин, явно ожидавший Холмса, провел нас к единственному занятому столу.

Когда мы приблизились, двое мужчин — судя по внешности, латиноамериканцы — поднялись и поклонились нам. Холмс представил их: высокий и худой мрачноватый субъект звался Педру Фунари, его приятель, полноватый, ростом пониже, носил имя Антониу ди Моура. Оба были смуглыми и бородатыми.

— Мистер Холмс, доктор Уотсон, — обратился к нам ди Моура, — благодарю вас за то, что пришли.

— Джентльмены, — учтиво ответил Холмс, — это я благодарен вам за то, что вы удостоили меня доверия. Надеюсь, мы сможем обменяться сведениями к нашему взаимному удовольствию. Позвольте представить вам доктора Уотсона. Уотсон, эти джентльмены принадлежат к бразильской роялистской партии в изгнании.

Я поклонился, и все мы уселись за стол.

— Давайте подкрепимся, прежде чем говорить о нашем деле, — предложил Холмс. — Мне не терпится отведать деликатесов вашей родины.

Подали яства, которые оказались довольно вкусны. Правда, некоторые блюда были слишком острыми, на британский вкус, но мне довелось в прошлом познакомиться с экзотической кухней, так что я нашел еду вполне приемлемой. Во время трапезы мы пили португальское вино.

После ленча хозяин принес нам тонкие черные сигары, очень едкие. Когда мы расслабились за бренди, ди Моура поведал о целях своей политической клики.

— Мы верны его величеству дону Педру, законному правителю Бразилии. В тысяча восемьсот восемьдесят девятом году армия заставила его отречься от престола. Церковь также была настроена против него, поскольку он прижал продажных епископов, живших за счет бедняков. Джон Андерсон поддерживал императора, с которым познакомился за несколько лет до этих событий, став другом его императорского величества. Он был одним из тех, кто привлек внимание императора к страданиям народа.

После свержения дона Педру Андерсон примкнул к нашей партии. Во время своих путешествий он заезжал в порт Белен и в Манаус, где жили родственники его жены. Там он всегда встречался с приверженцами императора. Он возил туда и обратно сообщения, деньги и изрядные запасы продовольствия. Мы опасаемся, что его раскрыли и армия подослала к нему наемного убийцу.

— Вы не знаете, кто бы мог его выдать? — спросил Холмс.

Ди Моура печально покачал головой:

— Не знаю, сэр. Я не могу поверить, что это был кто-то из наших. Все мы сохраним преданность нашему делу до самой смерти. Возможно, он совершил ошибку или одно из его сообщений перехватили. Могу лишь гадать.

Мы еще немного посидели в ресторане. Холмс задавал вопросы и делал записи в блокноте, отмечая передвижения Андерсона. Бразильцы поведали не так уж много: они явно не хотели распространяться о своих делах. Их можно было понять. Бразильское правительство без колебаний казнило бы или заключило в тюрьму всякого, кто вел подрывную деятельность против государства.

Наконец мы отбыли. На прощание Холмс пообещал через хозяина ресторана осведомлять наших собеседников о любых изменениях в деле.

— А знаете, что самое интересное, Уотсон? — заметил Шерлок Холмс, когда мы шли пешком через Сохо, направляясь домой. — Ведь миссис Андерсон должна быть в курсе: столь частые отлучки никогда не пройдут незамеченными для жены. И тем не менее она предпочла умолчать о политических взглядах супруга.

— Быть может, она защищала его имя? — предположил я.

— С какой стати — при нынешнем положении вещей? Он мертв, и ни один англичанин не станет думать о нем дурно из-за того, что он помогал подданным иностранного монарха восстановить его на престоле. Нет, она хотела утаить от нас эти сведения по какой-то другой причине. И причина эта, безусловно, связана с тем, как он умер, а не с самим фактом его смерти.

Несколько дней спустя меня снова вызвал к себе Шерлок Холмс. Когда я вошел, он сосредоточенно изучал какой-то документ внушительного объема.

— Результаты вскрытия, Уотсон, — пояснил он. — Доктор Кронин любезно согласился ознакомить меня со своим заключением еще до того, как оно будет официально оглашено на дознании. Непосредственной причиной смерти послужила потеря крови. Имелись также проблемы с дыханием, поскольку из крови был выведен кислород. При вскрытии не обнаружены признаки острого сердечного приступа или апоплексического удара. Однако повреждения на лице, полученные перед смертью, показывают, что он не смог удержаться на ногах, как будто его внезапно разбил паралич.

— Это не типично для приступа малярии, — прокомментировал я. — Обычно больной чувствует дурноту и головокружение и садится или ложится, прежде чем его свалит лихорадка.

Холмс читал дальше:

— Перечислены все мелкие повреждения: пострадало не только лицо, но и руки — на них обнаружены царапины. Имеется свежий кровоподтек на бедре и след укола на подошве левой ноги.

Он отложил бумаги в сторону и опустился в кресло, попыхивая трубкой. Прошло немного времени, и Холмс снова заговорил:

— Я считаю, что нам нужно вернуться на место событий, Уотсон. Мне крайне необходимо проделать кое-что, чем я легкомысленно пренебрег в прошлый раз.

И вот мы снова доехали на поезде до станции Кью-Гарденз. Поздоровавшись с миссис Андерсон, которая явно не пришла в восторг от того, что снова нас видит, мы отправились с Доггертом в террариум. Когда мы с Холмсом остались одни, он обыскал пол у входа, обращая особое внимание на пространство вокруг рабочего стола. Наконец он воскликнул:

— Вот оно, Уотсон! Как я и ожидал…

И он очень осторожно кончиками пальцев вытащил из уголка позади стола какой-то маленький клубок. Холмс держал его на расстоянии от меня, но я увидел, что это две длинные, переплетенные между собой колючки.

— Они выглядят зловеще, — с сомнением произнес я. — Уж не шипы ли это растений, которые мы здесь видели?

— Да, конечно. Однако взгляните на эти шипы! Ради бога, осторожней!

Приглядевшись, я увидел на колючках какое-то темное вещество.

— Вы подозреваете яд? — спросил я.

— Яд, Уотсон, который вызывает потерю контроля над мускулами, но не мгновенную смерть. В сочетании с амазонскими джунглями это вам ничего не говорит?

— Кураре!

— Совершенно верно, кураре. Еще столетия назад его использовали южноамериканские индейцы. Он готовится из коры чилибухи: ее варят несколько дней, пока не получится густая темная масса, содержащая большое количество стрихнина. Поскольку он воздействует на организм, только когда попадает в кровь, им смазывают наконечники стрел, а в данном случае — колючки. Важно рассчитать дозу в зависимости от размера жертвы: птица умрет через минуту, мелкое млекопитающее — через десять минут, а такое крупное существо, как человек, — минут через двадцать. Вспомните мертвую лягушку, которую я нашел, Уотсон. Чтобы проверить действие яда, индейцы колют лягушку отравленной стрелой, а затем подсчитывают число прыжков, которые она сможет сделать, прежде чем умрет. Я считаю, что лягушка стала жертвой подобного опыта.

Заметьте также, что колючки смяты. Их подложили Андерсону в сапог. Стоило ему обуться и встать, как колючка вонзилась в ногу, — отсюда след укола, который заметил доктор Кронин. Конечно, Андерсон выругался, но подумал, что колючка случайно попала в сапог, когда он в прошлый раз был в оранжерее. Он извлек колючку и выбросил туда, где я ее отыскал. Через несколько минут, когда он уже дошел до пруда, Андерсона разбил паралич, и он упал, став легкой добычей для пиявок. Яд невозможно обнаружить: современная медицина не знает способа выявить стрихнин, если доза не смертельна.

Немного поразмыслив, я пришел к очевидному выводу и спросил:

— Могу я заключить, что вы подозреваете в этом преступлении миссис Андерсон?

— Определенно. Только она или Доггет могли посещать оранжерею не вызывая вопросов, а также знали привычки Андерсона и имели возможность устроить ловушку. Но я не уверен, что она действовала по собственной воле. Выбор кураре в качестве яда скорее указывает на человека с индейскими корнями. Я склонен думать, что на преступление миссис Андерсон подбил сеньор Гомеш, который и раздобыл яд. Мои познания в антропологии наводят меня на мысль, что в его жилах течет индейская кровь.

— Но почему она согласилась на такое?

— Какая же тут может быть еще причина, кроме любви? — сказал мой друг с насмешливой интонацией, которая появлялась у него, когда он упоминал о нежных чувствах. — Что, как не любовь, всегда движет женщинами? Ясно, что ее нежность к Андерсону с годами притупилась. Она сама нам призналась, что наша страна осталась для нее чужой, что она постоянно тоскует по теплу и открытости своей родины. У миссис Андерсон нет детей, которые могли бы привязать ее к Англии и, возможно, укрепили бы этот брак. Увлечение Андерсона поглощало его целиком, он часто оставлял жену на долгие месяцы и к тому же был намного старше.

И вот в один прекрасный день молодой бразилец наносит визит в этот дом. Он беседует с миссис Андерсон на ее родном языке о Бразилии. И, возможно, вскоре она в него влюбляется. Они обмениваются секретами, как это свойственно любовникам, и она открывает Гомешу, что Андерсон — агент роялистов. Как честный дипломат, Гомеш докладывает об этом своему начальству и получает приказ убить Андерсона.

— Постойте, Холмс, — возразил я, — одно дело сбежать с любовником, и совсем другое — совершить убийство по его приказу. Она рисковала поставить себя в очень опасное и сложное положение.

— Вы совершенно правы, Уотсон, и потому я считаю, что он использовал мощный стимул: предложил ей брак и новую жизнь в стране, которую она любит.

— Неужели он зашел так далеко, что готов был жениться ради карьеры?

Холмс пожал плечами:

— С его точки зрения это был бы выгодный брак. В конце концов, она дочь высокопоставленного правительственного чиновника и к тому же унаследует все имущество Андерсона. Оно значительно и по нашим меркам, а в Бразилии это целое состояние. Чем не превосходный брак для человека его происхождения?

— Но способ убийства, Холмс! Весь ужас отравления кураре состоит в том, что жертва остается в полном сознании, пока не умирает от удушья из-за паралича мышц, контролирующих дыхание. Он чувствовал, как пиявки высасывают его кровь, но не мог ни позвать на помощь, ни пошевелиться!

— Действительно, — согласился Холмс, — пренеприятная кончина. Ну что же, пожалуй, нам пора побеседовать с миссис Андерсон.

Мы вернулись в дом и попросили разрешения переговорить с этой леди наедине.

Без всякой преамбулы Холмс задал вопрос:

— Как я понимаю, миссис Андерсон, вы обещали сеньору Гомешу выйти за него замуж?

Женщина окаменела от потрясения, что, разумеется, и входило в намерения Холмса. Он желал, чтобы она утратила равновесие и, быть может, сказала больше, чем хотела.

— Как вы узнали? — пролепетала она. — Мы же никому не говорили!

Холмс сделал непринужденный жест.

— Методом дедукции, мадам. Точно так же, как пришел к заключению, что это вы убили мужа с по мощью яда кураре.

И снова она напряглась от страха. С минуту мне казалось, что миссис Андерсон упадет в обморок, но она шатаясь дошла до кресла и села. Ее губы беззвучно шевелились. Через несколько секунд она немного пришла в себя.

— Надеюсь, вы не изложили полиции эту смехотворную теорию? — осведомилась она надменно.

Выражение лица Холмса было суровым.

— Пока что нет, мадам, но я собрал улики, которые должны убедить ее в вашей вине. Я не испытываю к вам сочувствия, миссис Андерсон. В конце концов, это было хладнокровное убийство. Я прав, полагая, что вы действовали по наущению сеньора Гомеша?

Она с вызывающим видом гордо откинула голову:

— Я не стану возлагать на другого свою вину в этом преступлении. Это моя рука поместила отравленные колючки в сапог. Я утратила любовь к мужу. Он предал мою страну. Я хотела стать свободной. Фернанду лишь обеспечил меня средством для убийства.

— Ну что же, он обладает дипломатической неприкосновенностью. Я же не могу допустить, чтобы вас повесили, а он остался на свободе. Но я настаиваю на том, мадам, чтобы вы оба покинули эту страну на следующем же пароходе, иначе я сообщу полиции все, что знаю.

Она кивнула в знак согласия.

Мы сразу же ушли. Холмс был мрачнее тучи.

— Грязное дело, Уотсон! — воскликнул он. — Одно из самых хладнокровных убийств, какие мне приходилось видеть, а мы не можем отдать преступников в руки правосудия. Наше единственное утешение состоит в том, что я не верю, будто такая парочка может быть счастлива. Я изложу все факты сэру Джозефу. Он должен узнать правду. Полагаю, он согласится, что нам не следует вмешиваться, какие бы выводы ни сделал коронер. Что же до остального, то вам придется помалкивать.

Дело о медиуме

— У меня тут интересное письмо, Уотсон, — сказал мой друг Шерлок Холмс однажды утром.

Миссис Хадсон только что принесла почту, и Холмс разбирал ее, отделяя важные письма от счетов и несущественной корреспонденции.

— Какое-то дело? — осведомился я.

— Да. Возможно, я возьмусь за него. Клиент живет в Бирмингеме, что нарушит ровное течение моей жизни, а также и вашей, если вы захотите присоединиться ко мне. Но, с другой стороны, я засиделся в метрополисе, и, возможно, смена обстановки и пребывание в незнакомом городе как раз то, что мне нужно.

Он передал мне письмо, и я прочел следующее:

Сэр,

хотя мне в высшей степени неприятно посвящать посторонних в сугубо семейные дела, я верю, что Ваше искусство в разоблачении мошенников и шарлатанов может сослужить мне бесценную службу.

Я попросил бы Вас прибыть в мою контору двадцать первого числа сего месяца, и тогда я изложу все детали. Вы найдете вознаграждение весьма щедрым.

Искренне Ваш

Джеймс Мёргисон

Письмо было напечатано на бланке. Я изучил печатный заголовок: «Галантерея Мёрчисона». По моим сведениям, крупная компания.

— Тон довольно-таки безапелляционный, — заметил я.

— Да, действительно, — согласился Холмс, — но я склонен быть снисходительным и приписать это тревоге за свою семью. Вы, наверно, заметили, как сильно перо давило на бумагу, когда он выводил слова «мошенников» и «шарлатанов». К тому же это вопрос моих финансов, которые существенно поправит щедрое вознаграждение богатого и благодарного клиента. Да, Уотсон, по размышлении я решил, что обязательно отправлюсь в Бирмингем. Надеюсь, вы будете меня сопровождать.

До даты, назначенной Мёрчисоном, оставалось всего два дня. Какое-то время ушло на то, чтобы отправить телеграмму, подтверждающую согласие, справиться с расписанием поездов и собрать вещи. И вот мы уже садились в вагон первого класса для курящих на вокзале Юстон.

Через два часа поезд прибыл в Бирмингем. У вокзала мы наняли экипаж, который доставил нас к «Галантерее Мёрчисона». Это было удивительное четырехэтажное здание: каждый этаж выстроен в своем архитектурном стиле. По углам диковинного строения высились прямоугольные башни.

Мы сообщили привратнику свои имена, и посыльный проводил нас в кабинет Мёрчисона, расположенный в одной из башен, — просторную, роскошно обставленную комнату со стенами, облицованными прекрасным мрамором, и мраморным полом.

Мистер Мёрчисон поднялся, приветствуя нас. Этот высокий импозантный человек определенно принадлежал к числу тех, кто «сделал себя сам», в нем чувствовалась сила.

— А, мистер Холмс, рад вас видеть! — сказал он. — И вас, конечно, тоже, мистер Уотсон.

Мы оба поклонились.

— Если вы присядете, я изложу суть проблемы.

Просить дважды нас не пришлось.

Мёрчисон, казалось, испытывал колебания, нехарактерные для человека его склада. Наконец он решился.

— Я хочу, мистер Холмс, чтобы вы изобличили мошенницу. — Он снова заколебался. — Дело весьма необычное..

— Для нас это будет не только долгом, но и удовольствием, — сказал Холмс, явно пытаясь успокоить клиента. — Пожалуйста, изложите все детали дела.

— Должен предупредить, что оно весьма деликатного свойства. Важно, чтобы ничего из сказанного мною не стало известно.

— Я заверяю вас в этом. Мы с доктором Уотсоном сохраним все в тайне.

— Конечно, — вставил я.

— Итак, речь идет об обмане. Обманывают не меня, а мою жену. Причем самым жестоким образом. Мы потеряли нашего сына, наше единственное дитя. Он погиб в Трансваале несколько лет назад[9]. Моя жена была безутешна — до недавнего времени, когда она подпала под влияние женщины, которая выдает себя за медиума. Это некая мадам Беверли. Она утверждает, что установила контакт с духом нашего мальчика, и передает сообщения из потустороннего мира. — Он пристально посмотрел на моего друга. — Надеюсь, мистер Холмс, вы не верите в подобные вещи?

— Нет, уверяю вас, — холодно произнес тот.

— Очень хорошо. Моя жена находится под влиянием этой женщины. Она ни о чем не говорит, кроме спиритических сеансов, которые посещает, и сообщений, которые якобы приходят от нашего сына.

Существует также вопрос денег. Разумеется, медиум берет плату за свои услуги, и уже выплачены значительные суммы. Я думаю, основная часть карманных денег моей жены каждый месяц уплывает в карманы этой женщины.

У Холмса сделался задумчивый вид.

— Несомненно, существуют правовые ограничения, касающиеся медиумов. Вы, безусловно, рассмотрели этот аспект дела?

— Да. Я консультировался с юристом, который изучил положения закона, но ничем меня не утешил. Поскольку эта женщина имеет постоянное место жительства, против нее нельзя возбудить дело согласно закону о бродяжничестве, который часто применяется против цыган и гадалок. По существу, закон не запрещает деятельность медиумов, если они не предсказывают несчастья. А эта особа крайне осторожна: она вообще ничего не предсказывает, только утверждает, что через нее говорит наш сын.

— Понятно, — задумчиво произнес мой друг. — Дело, вне всяких сомнений, необычное. Перед нами правонарушитель, который занимается мошенничеством, но поскольку все его плутни построены на вере в сверхъестественное, обычные юридические процедуры уличения преступника здесь не годятся. Улик не соберешь и ничего не докажешь. Медиум утверждает, что передает сообщения, которые якобы при ходят из мира духов, и даже церковные власти — архиепископ Кентерберийский или папа римский — не могут этого опровергнуть.

Мёрчисон кивнул в знак согласия:

— Знаю, но я надеялся, что при ваших прославленных талантах вы найдете выход.

— Ну что же, посмотрим, что тут можно сделать. Если медиум применяет фокусы, характерные для этой профессии, мы продемонстрируем это вашей жене. Однако должен сказать, что в таких случаях жертва часто продолжает верить шарлатану просто оттого, что отчаянно нуждается в утешении, и отметает всякую мысль о мошенничестве.

Мы немного посидели в унылом молчании, потом Холмс принялся расспрашивать Мёрчисона о деталях дела. Его интересовала периодичность спиритических сеансов, уплаченные суммы и прочее. Наконец, полчаса спустя, он закончил свои расспросы.

— Думаю, на сегодня хватит, мистер Мёрчисон. Следующий шаг — беседа с вашей женой. Мы можем прийти к вам домой завтра утром?

Мёрчисон подергал себя за ус.

— Я понимаю, что это необходимо для расследования, но как мне объяснить жене ваше желание по говорить с ней?

Холмс отмахнулся:

— Это не проблема. Мы с доктором Уотсоном можем, например, представиться членами Общества спиритических исследований, которое якобы связано с Королевским колледжем в Лондоне. На самом деле такого общества не существует, но вряд ли ваша жена станет проверять. Мы скажем, что слышали восторженные отзывы о мадам Беверли и хотим побеседовать с кем-нибудь, кто ее знает. А затем попросим представить нас медиуму и выразим желание присутствовать на спиритическом сеансе.

Мёрчисон кивнул:

— Я понял. Этого будет достаточно. Я также могу помочь вам с визитными карточками. Мы в Бирмингеме гордимся своей деловитостью, и я знаю одного печатника, который изготовит вам визитки уже сего дня днем.

Холмс быстро набросал текст для визиток, и мистер Мёрчисон порекомендовал нам гостиницу, находящуюся поблизости. Засим мы откланялись.

В тот же вечер после обеда, собираясь обсудить дело, мы удобно устроились в зале гостиницы, которая, к слову сказать, оказалась довольно комфортабельной. Холмс набил свою длинную трубку, а я закурил сигару.

— Позвольте, Уотсон, описать вам некоторые трюки, используемые медиумами, — сказал мой друг, закуривая. — Мы должны быть начеку во время сеанса, чтобы не прозевать их. Во-первых, в комнате погасят свет под тем предлогом, что он якобы отпугивает духов, а на самом же деле для того, чтобы обделывать в темноте свои делишки. Медиумы почти всегда работают у себя дома — вряд ли вы когда-нибудь встретите странствующего медиума. Причину отыскать не сложно: в собственном доме проще подготовиться к сеансу — скрыть от постороннего глаза разные мошеннические приспособления и аппаратуру, спрятать сообщника за ширмой или за портьерами. Во время сеанса он будет издавать разные звуки, зажигать огни или даже устроит так, что с потолка начнет капать вода.

Иногда медиум что-нибудь прячет в своей одежде, скажем, скрывает в рукавах крючки, которые можно использовать для манипуляций. Порой он привязывает к ногам наждачную бумагу. При трении друг о друга куски наждачной бумаги издают причудливые звуки. Существуют тысячи фокусов, и я надеюсь увидеть что-нибудь новенькое в ходе нашего расследования.

— Но, конечно же, не каждый медиум — мошенник, — возразил я. — Мы должны верить свидетельству множества экспертов, наблюдавших за сеансами. Например, говорят, что Хелен Берри в Америке создала маленького ребенка из эктоплазмы в присутствии свидетелей. Он делал умоляющие жесты ручками и шевелил губами, хотя ничего не было слышно. Все нашли это весьма трогательным зрелищем. Как же можно подделать такое?

Шерлок Холмс вынул изо рта трубку и помахал ею в воздухе.

— Я склонен предположить, что тут была использована марля, покрытая флуоресцентной краской. Сообщник мог опускать ее или махать ею, а воображение зрителей довершало остальное.

— И тем не менее, — не сдавался я, — известные ученые проводили эксперименты со всей строгостью. Медиумы переодевались под присмотром, затем их вводили в комнату, предназначенную для спиритического сеанса, куда они попадали впервые. Однако, несмотря на все это, они добивались поразительных результатов.

Холмс кивнул:

— Да, я читал о таких экспериментах, но это меня пока что не убедило. В конце концов, если нас ставит в тупик Маскелайн[10] своими демонстрациями в Египетском зале на Пиккадилли, почему же нельзя обвести вокруг пальца ученых? Я склоняюсь к мнению, что наиболее здраво судить о спиритических сеансах способны не люди науки, а фокусники.

— Значит, вы убеждены, что эта мадам Беверли — мошенница?

— Детектив-консультант поставил бы себя в крайне невыгодное положение, если бы принял за истину объяснения из области сверхъестественного, Уотсон. Скажи я только клиенту, что его бриллиантовое ожерелье украдено зловредным демоном, он, боюсь, не пожелал бы долее пользоваться моими услугами и вряд ли за платил бы за них. Нет, я верю в естественные человеческие побуждения: желание матери, понесшей тяжелую утрату, найти утешение — и стремление алчной, порочной особы нажиться на материнском горе.

Я покачал головой, не соглашаясь с непоколебимым рационализмом моего друга, и вскоре пошел спать.

Завтракали мы в обычное время. Вскоре нам доставили фальшивые визитные карточки, как и было обещано. В десять часов мы заказали кэб, который, дребезжа на булыжных мостовых Бирмингема, довез нас до дома Мёрчисона в Эдгбастоне. Экипаж остановился перед роскошным особняком, построенным, вероятно, несколько лет назад. Вручив свои визитки, мы дождались приглашения в гостиную, где увидели своего клиента и его жену.

— Мистер Холмс, доктор Уотсон, — сказала она, подавая нам руку, — я очень рада вас видеть. Насколько я понимаю, вас привел сюда интерес к мадам Беверли?

— Да, миссис Мёрчисон, так и есть, — ответил Холмс. — Удивительные истории о ее способностях дошли до нашего общества, и нам поручено собрать детальные сведения о них.

— Я буду просто счастлива вам помочь: мадам Беверли подарила мне новую жизнь, и я ей многим обязана. Пожалуйста, садитесь, и я с радостью отвечу на ваши вопросы.

— Вы не могли бы для начала сказать мне, — попросил Холмс, вынимая записную книжку, — когда состоялось ваше знакомство с этой леди?

— Примерно четыре месяца назад.

— А как случилось, что вы познакомились?

— Она написала мне, мистер Холмс, на этот адрес. Сообщила, что мой сын Томас явился ей, когда она впала в транс на спиритическом сеансе, и попросил со мной связаться. Когда я прочитала эти слова, то сначала была шокирована и почувствовала отвращение. Общеизвестно, что у нас был сын, который погиб в ходе южно-африканской кампании, и я посчитала это письмо вульгарной попыткой заманить меня на спиритические сеансы. Но дальше в письме говорилось, что он до последнего часа помнил мое любимое изречение: «Там, где есть страх, не может быть мудрости».

— «Ubi timor adest, sapientia adesse nequit», — процитировал я.

— Совершенно верно, доктор Уотсон. Это высказывание Лактанция, одного из ранних христиан, жившего в Африке[11]. Я частенько цитирую его, но лишь в своем семейном кругу, и никто, кроме нас, не мог этого знать. Я связалась с этой женщиной на следующий день и была приглашена на сеанс, который состоялся назавтра. — Она сделала паузу, так ее взволновали воспоминания. — Не знаю, поверите ли вы, мистер Холмс, — вот мой муж совсем мне не верит, — но на этом сеансе со мной говорил мой сын!

— Значит, вы узнали его голос?

— Тембр несколько иной, мистер Холмс: голос был более хриплый, чем у Томаса, и говорил он немного невнятно, но все обороты речи его. Он упоминал случаи из его детства, которые я сама забыла и не вспоминала, пока он о них не упомянул. Например, как ему подарили игрушечный пароход на десятый день рождения и мы взяли его с собой на реку Коул, чтобы испытать. Течение унесло пароходик, и Том заплакал. И тогда Питере, наш конюх, побежал вдоль берега и вошел в воду, чтобы вернуть игрушку.

— Конечно, это демонстрирует поразительные способности медиума, — вежливо признал Холмс. — Но вернемся к вопросу о голосе вашего сына. Как я понял, он не говорил ни голосом мадам Беверли, ни своим собственным?

— Совершенно верно. Голос был намного ниже женского, но в то же время отличался от голоса Томаса при жизни. Мадам Беверли считает, что мы на земле воспринимаем его голос искаженным вследствие Великой Перемены.

— Понятно. А теперь поговорим о вашем сыне. Каким человеком он был?

Миссис Мёрчисон указала на фотографию стандартного размера, стоявшую на столике. На ней был изображен красивый молодой человек в форме младшего офицера.

— Этот снимок сделан как раз накануне его отбытия в Трансвааль. Как вы видите, он был красив и хорошо сложен.

— На нем форма Пятьдесят восьмого пехотного полка, — заметил Холмс.

— Да, ратлендширцы. Я родом из Оукема, члены нашей семьи служат в этом полку.

— Пятьдесят восьмой полк прослыл одним из самых выносливых и отважных, — с гордостью сказал мистер Мёрчисон. — Его солдат прозвали «железными спинами»: им была нипочем любая порка.

Я заметил, что миссис Мёрчисон слегка поморщилась при этом замечании.

— Он всегда был романтиком, мистер Холмс, — продолжала она. — На него оказали сильное влияние слава империи и поэзия миссис Хеманс[12]. Он настоял на том, чтобы вступить в этот полк, и мы не возражали.

— Да, действительно, — вставил мистер Мёрчисон. — Мы были рады видеть, что он выполняет свой долг перед королевой и родиной. Я также считал, что для него полезно дать выход юношеской энергии, посмотреть мир и побыть в роли командира. Конечно, я надеялся, что через несколько лет он вернется в Англию и займется изучением нашего семейного дела, которое я в конце концов ему передам.

— Однако, увы, этому не суждено быть, — продолжила миссис Мёрчисон. — Его послали вместе с полком подавлять восстание в Трансваале, и он был убит в сражении при Маджуба-Хилл.

— Кажется, оно произошло три года тому назад? — спросил Холмс.

— Да, верно.

— А у вас есть какие-то сведения о том, как он погиб?

— Мне кое-что известно. Враг наступал не сомкнутым строем, а врассыпную, передвигаясь от прикрытия к прикрытию, и вел прицельный огонь. Был дан приказ отступать, но, поскольку буры уже завладели вершиной холма, отступление превратилось в беспорядочное бегство. В этой неразберихе пуля попала Томасу в голову, и он умер мгновенно.

— Это мадам Беверли описала бой подобным образом? — поинтересовался мой друг.

— Ее устами говорил Томас, — поправила миссис Мёрчисон с мягкой улыбкой.

— Конечно, — согласился Холмс. — Весьма подробный рассказ, на котором лежит печать достоверности. — Он что-то записал в своем блокноте, потом закрыл его и сказал: — Думаю, благодаря вашей любезной помощи мы имеем все, что нам требуется на данный момент. Разумеется, следующим шагом будет посещение спиритического сеанса, а далее — беседа с мадам Беверли. Позволительно ли нам надеяться, что вы будете столь любезны и организуете нашу встречу?

— Сегодня вечером будет удобно?

— Замечательно. Но вы уверены, что она будет свободна? Ведь ее не предупредили заранее.

— Конечно. В конце концов, я ее единственная клиентка.

— Действительно. Это весьма необычно. Вам известно, почему она не устраивает сеансов для других людей, понесших тяжелую утрату?

— Она объяснила, что для проникновения в потусторонний мир требуются огромные усилия, а она не очень сильна физически. Я даю ей достаточно денег, чтобы она могла на них прожить. В конце концов, сумма сравнительно небольшая, и это устраивает нас обеих. Давайте я запишу вам ее адрес. Это в Хэндсуорте, недалеко от центра города. Обычно мадам Беверли начинает сеанс в восемь часов, так что вы могли бы прибыть в половине восьмого.

Когда мы распрощались с супружеской четой и шли уже по подъездной аллее, Холмс поделился со мной своими мыслями.

— Вне всякого сомнения, здесь замешан кто-то хорошо знавший Томаса Мёрчисона, — заметил он. — Возможно, это слуга, который давно живет в доме. Не исключено, что он все еще служит у этой семьи. Такой человек знает историю Томаса и знаком с его манерой говорить. Кроме того, напрашивается вывод, что это лицо само состояло на военной службе: штатский не смог бы подобным образом описать ход сражения. Это еще больше сужает круг. Отыскав этого человека, мы разрешим загадку. Когда источник сведений будет выявлен, нам останется лишь прояснить механизм обмана, к которому прибегла мадам Беверли.

Хэндсуорт оказался вполне респектабельным районом. Когда мы уже расплачивались с кэбменом, который доставил нас сюда от гостиницы, какой-то человек безумного вида заговорил с нами. Он был в черном, одежда чистая, хотя и поношенная. Более всего поражали его глаза, очень большие и выпуклые. Он пристально смотрел на нас, переводя взгляд с одного на другого.

— Вы собираетесь посетить женщину, которая беседует с мертвыми? — спросил он тихо, но в голосе его слышалась страсть.

Ему ответил Холмс:

— Да, собираемся. А вы можете что-то нам о ней рассказать?

— Я могу сказать, что ваши бессмертные души в опасности! Разве не сказано в Книге Левит: «Не обращайтесь к вызывающим мертвых, и к волшебникам не ходите, и не доводите себя до осквернения от них. Я Господь, Бог ваш»[13].

— Все это хорошо, и тем не менее, — настаивал Шерлок Холмс, — что вы можете сказать нам о мадам Беверли?

Молодой человек посмотрел на него недоверчиво:

— Она же ведьма! Что еще вам нужно знать? Не переступайте ее порога! Несомненно, она красива, как любой суккуб или ламия, которые заманивают мужчин. «Ворожеи не оставляй в живых!»[14]

— Закон в наше время не одобрит подобных действий, — возразил Холмс.

— К нашей общей погибели! Разве нас ничему не научила история с волшебницей из Аэндора? Разве царь Саул не согрешил, приказав колдунье вызвать призрак пророка Самуила, после чего был низложен и погиб?

Заключив, что мы не услышим от этого субъекта ничего существенного, мой друг с улыбкой отвернулся от него.

Мы поднялись по ступенькам и позвонили в колокольчик. Дверь открыла маленькая пухлая леди в пурпурном платье, весьма взволнованная и оттого суетливая.

— Добрый вечер, добрый вечер! — воскликнула она. — Полагаю, мистер Холмс и доктор Уотсон из Королевского колледжа? Миссис Мёрчисон предуведомила нас, что вы придете. Такая милая леди! Я каждый вечер возношу благодарственные молитвы, что мадам Беверли смогла дать ей утешение. Мадам Беверли сегодня в превосходной форме — я уверена, что мы не будем разочарованы! Я миссис Барнард, живу по соседству. Меня всегда интересовал мир духов, и я так благодарна мадам Беверли за то, что она позволяет мне помогать ей во время сеансов!

Не переставая тараторить, она спустилась вместе с нами по ступенькам в холл и проводила в маленькую гостиную. Основную часть комнаты занимал большой круглый стол из красного дерева. Вокруг него было расставлено несколько стульев, стояло здесь также кресло с ручками и подушечками для головы. Миссис Мёрчисон, которая уже была здесь, беседовала с хорошенькой хрупкой молодой женщиной. Молодая леди поднялась нам навстречу, и мы снова воспользовались поддельными визитными карточками.

— Мистер Холмс, доктор Уотсон, — произнесла она сдержанно, — добро пожаловать в мой дом!

— Благодарю вас, мадам, — ответил Холмс. — Мы весьма благодарны за предоставленную нам возможность наблюдать за работой той, что находится в таком тесном контакте с потусторонним миром.

Она кивнула и очаровательно улыбнулась:

— Вы очень любезны. Позвольте осведомиться, хорошо ли идут дела у вашего общества?

— Недурно, — без запинки произнес Холмс, — хотя, как ни печально, многие еще относятся к спиритизму с предубеждением.

— Таким образом они демонстрируют узость кругозора, — изрекла молодая женщина. — Как сказал Великий Бард, «и в небе, и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио»[15].

В соответствии со своей ролью секретаря я задал вопрос:

— Могу я уточнить, как мне писать в отчете: мисс или миссис Беверли?

— Я предпочитаю «мадам», — с улыбкой ответила она.

— Конечно, — кивнул я, делая пометку.

Мы еще немного побеседовали, после чего начались приготовления к спиритическому сеансу. Миссис Барнард суетилась, гася почти все светильники в комнате. Холмс спросил, можно ли мне сесть возле лампы, поскольку я должен делать записи, и разрешение было дано. Наконец все заняли свои места вокруг стола. Мадам Беверли уселась в большое кресло с подушечками, по одну сторону от нее поместился Холмс, по другую — миссис Мёрчисон, мы же с миссис Барнард сели рядом с ними.

Усаживаясь на свое место, я уронил карандаш. Мне пришлось залезть за ним под стол, и через несколько секунд я появился, бормоча извинения.

Посредница между этим миром и тем откинулась в кресле, закрыв глаза. Голова ее двигалась по подушечкам.

— Томас! — позвала она властным голосом. — Томас! Ваша мать здесь!

Ничего не произошло. Мадам Беверли начала раскачиваться в кресле, взывая к мертвому, и так — несколько раз. И вдруг ее напряженное лицо расслабилось. Голова откинулась на подушечку кресла, дыхание сделалось затрудненным.

Рот приоткрылся, и она заговорила — но не своим голосом. Этот голос был гораздо ниже и звучал как-то глухо.

— Мама! — произнес он.

— Том! — вскричала миссис Мёрчисон. — Я здесь!

— Мама, ты не должна горевать, — сказал голос. — Я ушел туда, куда все мы должны уйти, только на несколько лет раньше. Не так уж далеко то время, когда мы будем вместе.

— О, Том, я так по тебе тоскую! — причитала несчастная мать.

— Я не могу здесь больше оставаться. Меня призывают. Будь счастлива, мама.

— О, Том, не так скоро! Пожалуйста, останься.

— На этот раз не могу. Возможно, в следующий раз. Пожалуйста, приходи снова побеседовать со мной.

— Я приду! Обязательно приду! — рыдала миссис Мёрчисон.

На какое-то время воцарилась тишина, потом мадам Беверли зашевелилась. Она резко пришла в себя, озираясь в явном смятении.

— Получилось? — спросила она. — Томас был здесь?

— Да, был, мадам Беверли, — успокоила ее миссис Мёрчисон. — На вас всегда можно положиться. Вы такой надежный проводник. Он смог остаться совсем недолго, но, как всегда, подарил мне слова утешения.

— Я так рада, — прошептала мадам Беверли. — Но теперь, милая миссис Мёрчисон и вы, джентльмены, могу я попросить вас покинуть меня? Простите за грубость, но я так устаю во время сеансов. Приношу вам свои извинения, но я не могу встать, чтобы проводить вас.

Мы сразу же поднялись на ноги.

— Нет необходимости извиняться после тех усилий, которые вам пришлось приложить, мадам, — учтиво возразил Холмс. — Думаю, нам хватит материала для отчета, и мы весьма вам благодарны. По возвращении я переговорю с нашим секретарем, и, надеюсь, он сможет прислать вам надлежащую сумму в благодарность за вашу любезность.

— Как вам угодно, мистер Холмс. Мои нужды скромны. Как сказал поэт, «нет лучше платы, чем большая радость»[16].

— Позвольте мне проводить ваших гостей, а потом я приготовлю вам чашечку чаю! — закудахтала миссис Барнард.

Мадам Беверли с благодарностью улыбнулась ей.

Мы с Холмсом отбыли. Миссис Мёрчисон предложила подвезти нас в своей двухместной карете, но Холмс отказался, и мы распрощались.

— Должен заметить, Холмс, — сказал я, — что мадам Беверли, по-моему, на редкость искренняя и откровенная молодая женщина.

Шерлок Холмс иронически улыбнулся:

— Высшая похвала актеру, Уотсон, сказать, что он убедительно изобразил искренность.

— У нас нет доказательств того, что она актриса!

— Напротив, это же очевидно. Вы, конечно, заметили, что она цитировала «Гамлета» и «Венецианского купца». Первую цитату часто искажают, а она произнесла точный текст. Кроме того, она пользуется гримом, причем накладывает его искусно, как профессиональные лицедеи: широкими мазками и ярко, чтобы хорошо было видно со сцены. И еще одно — хотя, пожалуй, это притянуто за уши — фамилия Беверли, возможно, взята из «Соперников» Шеридана[17]. Там этим именем называется Джек Абсолют, когда хочет скрыть, кто он.

— Вот как… — пробормотал я в растерянности.

— Интересно, не стоит ли за всем этим мужчина? Я не заметил признаков мужского присутствия, и она наводила туман, говоря о своем семейном положении. В английском обществе вежливая форма обращения «мадам» подходит как для замужней, так и для незамужней женщины.

Я кашлянул:

— Вообще-то, Холмс, я заметил одну вещь: эта леди в интересном положении.

Холмс приподнял брови:

— В самом деле?

— Да, я совершенно уверен. Я заметил слегка округлившуюся талию, когда нас представляли. И нарочно уронил карандаш, чтобы взглянуть на ее лодыжки. Они слегка опухли — это типичный отек при беременности. Я бы сказал, что она на четвертом или на пятом месяце.

— Ну и ну, Уотсон! — рассмеялся мой друг. — Тут вы меня определенно превзошли. Конечно, я заметил, что платье ей тесновато в груди и в талии, но отнес это за счет того, что она располнела вследствие улучшившегося достатка.

Я чувствовал себя до нелепости довольным из-за похвалы виртуоза дедукции.

— Итак, благодаря вашей наблюдательности, — продолжал он, — мы теперь знаем, что тут замешан мужчина, но она не хочет, чтобы об этом было известно. Конечно, сразу же возникает вопрос: «Почему?». Не существует причин, по которым у дамы, вступающей в общение с духами умерших, не должно быть мужа, и многие из них замужем.

Я заметил, что мы направляемся не в сторону гостиницы, и спросил, куда мы идем.

— Я не бездействовал сегодня, Уотсон, а навестил одного местного ремесленника и дал ему работу. Пойдемте со мной и посмотрим, выполнил ли он мой заказ.

— А не слишком ли поздно для этого?

— Вовсе нет. Как уже осведомил нас мистер Мёрчисон, в Бирмингеме высоко котируется расторопность, и тут готовы проработать долгие часы, чтобы угодить клиенту.

Холмс повел меня длинными грязными улицами, и наконец мы пришли во двор, над которым висела вывеска «Джас. Эллис — изготовление напильников и рашпилей». Подойдя к старой облупившейся двери, Холмс постучал. Нам открыл небритый субъект непрезентабельного вида — по-видимому, это был сам Эллис. При виде Холмса он ухмыльнулся весьма непочтительно.

— Привет, хозяин, — фамильярно обратился он к моему другу. — Я выполнил вашу работенку. С вас два соверена, как договаривались. — С этими слова ми он передал Холмсу маленький пакет в коричневой бумаге.

Сумма казалась несообразно большой, ведь работа, вероятно, заняла не более нескольких часов, но Холмс расплатился без возражений. Когда мы уходили, Эллис стоял, облокотившись о свою дверь, и смотрел нам вслед с многозначительной ухмылкой, смысл которой я не мог постичь.

Мы остановили кэб и вернулись в гостиницу.

— Отдохните несколько часов, Уотсон, а потом на несем визит мадам Беверли! — сказал он весело.

Я поднял брови. Это могло означать только одно: мы вломимся в ее дом. Однако я не стал протестовать.

На рассвете Холмс постучал в мою дверь. Я немедленно проснулся, охваченный охотничьим азартом. Так как я дремал одетым, то собрался быстро. Мы вышли из гостиницы с черного хода. В руках Холмса был его кожаный саквояж.

В такой час не могло быть и речи о кэбе, так что нам пришлось прошагать больше мили до Хэндсуорта. Свернув на улицу, где жила мадам Беверли, мы стали передвигаться с большой осторожностью, чтобы не разбудить тех, у кого чуткий сон.

Возле дома Холмс огляделся, желая удостовериться, что нас не заметили, затем первым спустился во дворик ниже уровня улицы. Там он открыл свой саквояж и достал пакет, который ему дал Эллис. Развернув его, мой друг вынул приспособление любопытной формы. Это был тонкий стальной стержень с присоединенной к нему крепкой деревянной рукояткой. Конец стержня был расплющен и согнут в крючок. Холмс вставил стержень между створками окна и осторожно им подвигал. Затем он сильно повернул рукоятку, и крючок открыл запор. Потихоньку подняв оконную раму, мы залезли в полуподвал. Холмс бесшумно опустил раму и снова запер окно.

Теперь он достал из саквояжа фонарик и, включив его, оглядел комнату. По-видимому, здесь занимались рукоделием и что-то мастерили. Я увидел шитье и разные домашние принадлежности. Холмс посветил фонариком вверх, и мы увидели резиновую трубку длиной в несколько футов и около двух дюймов в диаметре, которая высовывалась из круглого отверстия в потолке. Я узнал в ней приспособление для переговоров, какие часто используют хозяева квартиры, чтобы пообщаться с посетителями, не открывая двери.

— Вот так, Уотсон, — прошептал мой друг. — Сообщника помещают возле этой трубки. Она проходит внутри кресла медиума и заканчивается в одной из подушечек. Приложив трубку к уху, сообщник ясно слышит происходящее во время сеанса и в нужное время может говорить в трубку. Таким образом создается эффект, что голос исходит из уст медиума. Простой, но действенный трюк.

Мы обыскали комнату на предмет каких-нибудь бумаг или вещей, которые могли бы подсказать, что за человек говорил в трубку, но ничего не нашли. Правда, тут обнаруживались несомненные признаки мужского присутствия. Мы не могли подняться на верхние этажи: слишком велик был риск, что нас обнаружат. В конце концов мы привели все в первоначальный вид и покинули дом через дверь полуподвала. Холмс использовал картонную карточку, чтобы замок с пружиной не щелкнул.

— Ну что ж, по крайней мере, теперь у нас есть доказательства, что она мошенница, — сказал я с надеждой, когда мы возвращались по пустынным улицам. — Мы с легкостью можем настоять на том, чтобы это приспособление было показано миссис Мёрчисон.

— Я пока что не удовлетворен, Уотсон. Конечно, мы можем продемонстрировать трубку, и, весьма вероятно — хотя и не неизбежно, как я уже говорил, — этого будет достаточно, чтобы разрушить веру миссис Мёрчисон в медиума. Однако мы не доберемся до сути. Где-то существует человек, который хорошо знал жизнь Тома и готов предавать его память за деньги. У меня есть долг перед моим клиентом, так что я должен найти это лицо и разоблачить его.

Шерлок Холмс обычно рано вставал, но в эту ночь он так мало спал, что в девять часов утра еще был в постели. Что касается меня, то я никогда не придерживался определенного распорядка и в этот час уже пробудился. Позавтракав, я решил провести самостоятельно небольшое расследование.

Я знал, что старые солдаты, как и все, кто связан общими интересами или общим опытом, обычно встречаются в пивных, чтобы потолковать с собратьями по оружию и обменяться воспоминаниями. Раз уж, по мнению Холмса, сведения медиуму поставляет бывший военный, стоит поискать его, пришло мне в голову, в кабачке, где собираются старые хэндсуортские вояки.

Я загорелся идеей найти такую пивную и задать пару вопросов хозяину и посетителям. При этом я льстил себе надеждой развязать им языки, упомянув, что сам когда-то состоял в Пятом Нортумберлендском стрелковом полку. Быть может, так мне удастся навести разговор на южно-африканскую кампанию?

Оставив Холмсу записку, я отправился выполнять свой замысел.

Несколько часов спустя я ворвался в комнату моего друга, которого застал за чтением «Дейли телеграф».

— Холмс, дело раскрыто! — радостно воскликнул я. Шерлок Холмс улыбнулся, откинувшись на спинку кресла.

— Молодец, Уотсон! Наконец-то ученик превзошел учителя! Могу ли я теперь, когда мы поменялись ролями, попросить вас изложить свои соображения?

Я уловил в его тоне насмешку, но был уверен, что мне удастся убедить его в своей правоте.

— Я нашел пивную в Хэндсуорте, где собираются старые солдаты, — объяснил я. — Она называется «Черный орел». Я пошел туда сегодня утром и побеседовал с хозяином. Он сказал, что один из его постоянных клиентов был ранен в сражении при Маджуба-Хилл! Ваша теория, что тут замешан слуга Мёрчисонов, ошибочна. Ясно, что этот человек был товарищем молодого Тома Мёрчисона. Во время долгих перерывов между маршами они от скуки обменивались личными воспоминаниями. Он узнал все мелкие подробности жизни Тома: эпизоды из детства, которые тот вспоминал с любовью, имена его дядюшек и тетушек и тому подобное. И, конечно, этот человек хорошо изучил его манеру выражаться и обороты речи.

Освобожденный от военной службы после ранения, он возвращается в свой родной город. Там он знакомится с женщиной, которую мы знаем как мадам Беверли, и они придумывают идеальный способ делать деньги. Его сообщница — или возлюбленная — заявляет, что способна установить контакт с духом умершего. Этот человек не может имитировать голос Тома и потому просто говорит хрипло. Последнее также объясняет, — продолжил я, стараясь, чтобы все концы сходились, — почему она скрывает существование этого мужчины. Если бы мы с ним поговорили, то узнали бы голос, а ранение могло бы выдать его военное прошлое. Давайте передадим дело полиции, и пусть эту парочку арестуют.

Холмс задумался.

— А этот молодой человек, этот мошенник, — наконец заговорил он, — вы знаете характер его ранения?

Меня озадачил этот вопрос.

— Его ранили в челюсть пулей из винтовки, насколько я понял. Но какое отношение это имеет к делу?

— Это может иметь большое значение — неужели вы не понимаете? — Шерлок Холмс вскочил на ноги. — Вы раздобыли недостающий фрагмент головоломки, Уотсон. Мы тотчас же нанесем визит мадам Беверли и ее сообщнику. Думаю, полиция нам не понадобится.

Вскоре мы уже стучались в дверь медиума. Мадам Беверли открыла сама. При виде нас с Холмсом выражение ее лица стало удивленным и настороженным.

— Добрый день, мадам, — поздоровался Холмс, поклонившись. — Удобно ли вам будет сейчас переговорить со мной и доктором Уотсоном?

— Как вам угодно, — ответила она.

Мадам Беверли явно не обрадовал наш визит, тем не менее она позволила нам войти и пригласила в гостиную, где мы ранее присутствовали на спиритическом сеансе. При дневном свете эта комната выглядела беднее, чем при задернутых портьерах и слабом освещении. Ковры потертые, мебель обшарпанная, причем и то и другое изначально было не особенно хорошего качества.

Мадам Беверли закрыла дверь и присоединилась к нам. Она не предложила нам сесть и осталась стоять сама.

— Так что же я могу для вас сделать, мистер Холмс? — спросила она.

— Прежде чем я начну, могу ли я попросить, чтобы ваш компаньон присоединился к нам? То, что я должен сказать, касается его в такой же степени, как и вас.

Она не отрывала от него взгляда, соображая, что ответить.

— Я веду все дела в этом доме, мистер Шерлок Холмс, — наконец произнесла она ледяным тоном. — Соблаговолите изложить, что вам нужно.

— Очень хорошо. Я хочу воззвать к вам как к женщине, которая скоро сама станет матерью, чтобы вы подумали о чувствах другой матери, потерявшей свое дитя.

— Я вас не понимаю.

— Миссис Мёрчисон скорбит об утрате сына. Ее жизнь безрадостна, и не проходит дня, чтобы она не ощутила боли при мысли о нем. А между тем, как вам отлично известно, Томас Мёрчисон жив. Я здесь для того, чтобы просить вас обоих открыть правду его родителям. Заявляю вам прямо, что если этого не сделаете вы, то сделаю я.

Мадам Беверли ничего не ответила. Она молча стояла, обуреваемая чувствами, о которых мне оставалось только гадать. В эту минуту мы услышали шаги: кто-то поднимался по лестнице из полуподвала. Дверь отворилась, и вошел молодой человек. Нижняя часть его лица была закрыта шарфом.

— Я слушал у переговорной трубки, — пояснил он. Молодой человек взял мадам Беверли за руку и, подведя к дивану, усадил.

— Пожалуйста, присаживайтесь, джентльмены, — предложил он нам.

Мы уселись, и после паузы, во время которой молодой человек собирался с мыслями, он рассказал нам свою историю. Мне пришлось напрягаться, чтобы что-то расслышать, так как он говорил очень невнятно, а шарф заглушал звук.

— Вы правы, джентльмены, я действительно Томас Мёрчисон, — начал он. — С той минуты, как мы высадились в Африке, нам пришлось сражаться с врагом, воевать с которым мы не умели. Буры избрали непривычную для нас тактику: превосходные стрелки, они вели по нам прицельный огонь из винтовок, умело используя естественные укрытия. Мы постоянно нес ли большие потери. К тому же они воевали в своей обычной одежде фермеров, чаще всего окрашенной в коричневые тона, близкие к цвету земли, и легко сливались с пейзажем. А мы выступали строем в форме нашего полка: красные мундиры, синие брюки и белые шлемы.

Мы пришли маршем в горы Дракенсберг, и нам приказано было разбить лагерь на высоте Маджуба-Хилл. Нас было около шести сотен — из нескольких полков, включая Ратлендширский. Мы разбили лагерь в большой неглубокой впадине на вершине холма. Буры атаковали нас в тот же день. Они очень метко стреляли из винтовок, прячась за валунами. Чтобы открыть ответный огонь, нашим людям пришлось занять позицию на внешней границе лагеря, на самом краю впадины. Они были легкой мишенью, и их убивали одного за другим. В конце концов буры оттеснили наших солдат от краев впадины и теперь стреляли по нам, скопившимся в низине. Мы едва видели врага, джентльмены, — такой густой дым стоял от их непрерывно паливших винтовок.

Мы попытались вырваться из впадины и спуститься с холма, но это было не отступление, а бегство — мы удирали сломя голову. В этой свалке я получил ранение в лицо — пуля вошла за левым ухом, а на выходе раздробила мне челюсть. Я скатился по склону и некоторое время лежал без сознания.

Когда я пришел в себя, уже смеркалось. Я пополз прочь: единственной моей целью было убраться оттуда как можно дальше. Когда я пил из ручья, на мое счастье, мне случайно повстречался старый охотник, в жилах которого текла английская, а не голландская кровь. Он был молчалив. Этот человек перевязал мои раны и оставался со мной до тех пор, пока я не окреп настолько, что смог идти. Тогда он дал мне запас вяленого мяса на несколько дней и распрощался со мной.

У меня не было никакого желания вернуться в полк. Я хотел просто покончить с войной и больше не сражаться. День за днем я пробирался к Дурбану, находящемуся на побережье. Это путешествие заняло больше года, и мне пришлось просить милостыню. Но, надо сказать, я не голодал: когда люди видели мои ужасные раны, их охватывали отвращение и жалость, и они давали то, в чем я нуждался. В первую неделю моих странствий жена фермера пожертвовала мне поношенную одежду, так что я мог сбросить лохмотья, в которые превратилась моя форма.

Я отработал проезд до Ливерпуля и вернулся в свой родной город. Однако я не мог показаться на глаза родителям: мама всегда так гордилась моей красивой внешностью, а отец, наделенный чувством долга, презирал бы человека, который сбежал от врага и дезертировал из своего полка. Я предпочел, чтоб они верили, будто я погиб, сражаясь за родину.

Зато я снова обрел мою дорогую Дженни. Я познакомился с ней после спектакля в Театре принца Уэльского: давали «Сон в летнюю ночь», и она играла Елену. Мы полюбили друг друга, но я не мог сказать об этом моим родителям, так как они бы сочли актрису неподходящей партией для своего единственного сына. Мы решили подождать, пока я отслужу в армии: тогда мое положение упрочится, и мы сможем объявить о нашей любви.

Когда я добрался до ее двери, она впустила меня, не обращая внимания на мои увечья, и вскоре мы поженились. Я не могу найти работу: люди шарахаются, увидев мое лицо, и хотят поскорее от меня избавиться. Их не волнует, что я получил свои раны на службе королеве. И я даже не могу претендовать на солдатскую пенсию, поскольку дезертировал. Мы жили на заработки Дженни в театре, а когда она поняла, что станет матерью, перед нами встала угроза голода, причем голодали бы не только мы, но и наш ребенок.

Именно тогда нам пришла в голову идея связаться с моей матерью, поведав об общении с моим духом. Мы сознавали, что это нехорошо, но ведь, в конце концов, я брал деньги у своей собственной семьи. Эта идея прекрасно сработала, и нам удалось отложить немного денег. Мы намеревались со временем скопить достаточно, чтобы эмигрировать в одну из африканских колоний или в Австралию. Там я мог бы стать фермером. Я по-прежнему силен, несмотря на ранение, а моя наружность не имела бы значения в стране, где о человеке судят не по его виду.

Томас закончил свой рассказ. Холмс смотрел на него с сочувствием, да и кто бы не преисполнился жалости, услышав такую историю?

— Нет никакой необходимости продолжать этот обман, который мучителен для всех вас, — сказал мой друг твердо. — Знакомство с вашими родителями, и особенно с отцом, убеждает меня, что они вас простят и приветливо встретят вашу жену. Отец любит вас сильнее, чем вы думаете, Том. Позвольте же нам с Уотсоном пойти вместе с вами и сообщить новость как можно осторожнее.

Молодые супруги переглянулись и жестом выразили свое согласие. Мы вышли из дому и наняли извозчичью карету, которая довезла нас до дома Мёрчисонов. Мы сказали слуге, что хотим повидать мистера и миссис Мёрчисон по срочному делу. Когда мы предстали перед ними, они застыли от потрясения и, не веря своим глазам, смотрели на изуродованное лицо сына. Потом миссис Мёрчисон, шатаясь, подошла к нему.

— Том! — воскликнула она душераздирающим голосом. — Том! — И она изо всех сил прижала его к груди.

Мистер Мёрчисон сделал несколько шагов и схватил Томаса за руку.

— Том, мой мальчик! — произнес он отрывисто. — Как же такое возможно?

— Мама, отец, — сказал Томас, когда утихли первые порывы радости, — вы сможете когда-нибудь меня простить? Я позволил вам думать, будто я умер. Я дезертировал из армии и выманивал у вас деньги с помощью постыдного трюка.

— Ну конечно, мы тебя прощаем! — ответила миссис Мёрчисон. — Ты снова с нами. И разве это не стоит всего, что мы имеем?

Мистер Мёрчисон что-то пробурчал в знак согласия.

— А теперь, — продолжил Томас, — позвольте мне попросить вас еще об одном. Примите в нашу семью Дженни, которая стала моей женой и носит под сердцем моего ребенка.

Старшая миссис Мёрчисон улыбнулась сквозь слезы.

— Внук — это то единственное, чего нам не хватает для полного счастья, — ответила она.

— Мистер Мёрчисон, — сказал Холмс, — мы с Уотсоном не хотим больше мешать вам своим присутствием. Если вы удовлетворены исходом дела, мы просим разрешения удалиться.

Мистер Мёрчисон мгновенно снова сделался деловым человеком.

— Я не просто удовлетворен, но, должен признаться, такой исход превзошел мои самые смелые меч ты, — заявил он. — Могу я пригласить вас в мой кабинет?

Мы последовали за ним, и он, вынув свою чековую книжку, принялся торопливо писать.

— Ну вот, мистер Холмс, надеюсь, вы сочтете эту сумму достаточной компенсацией за ваши труды.

Холмс взглянул на чек и поклонился.

— Вы весьма щедры, сэр, — сказал он, засовывая чек в нагрудный карман.

— Вовсе нет! Это я вознагражден, — возразил мистер Мёрчисон.

Он лично проводил нас до дверей и, прощаясь, пожал руки.

— Но скажите, Холмс, — спросил я, когда мы отошли от дома, — почему вы были так уверены, что за этим мошенничеством стоит сам Томас Мёрчисон? Ведь у нас не было оснований подозревать, что он жив.

— Хотя было весьма маловероятно, что Томас дезертировал из своего полка или, скажем, был взят в плен, такая возможность все же существовала. Я не учел ее, поскольку на спиритических сеансах не звучал подлинный голос Томаса — причем без всяких видимых причин.

Но потом вы сделали ваше бесценное открытие, узнав о местном жителе, который сражался при Маджуба-Хилл. Само по себе это оказалось весьма неожиданно — ведь в том бою мало кто уцелел. Но чтобы он еще и оказался близким другом Томаса да ко всему прочему жил сейчас в Биргингеме — это уж слишком! Таких совпадений не бывает. Важным ключом послужило ваше упоминание о ранении в челюсть: оно объясняло измененный голос. В сочетании с тем, что мадам Беверли обнаружила свою беременность примерно в то самое время, когда связалась со старшей миссис Мёрчисон, и не брала денег из других источников, это окончательно прояснило дело.

Все лавры принадлежат вам, Уотсон, и потому мне особенно обидно, что вы не сможете добавить эту историю к вашей коллекции рассказов. Хотя чиновники военного министерства сами не воевали, они не жалуют тех, кто сбежал из-под обстрела.

Дело о русском анархисте

В один прекрасный день я стоял у окна нашей квартиры, от нечего делать наблюдая за суетой на Бейкер-стрит, как вдруг заметил легкий кабриолет, который на большой скорости приближался с южной стороны. Он пересек улицу и остановился у нашей двери.

— Холмс! — взволнованно позвал я своего друга. — Вы сейчас получите известие из министерства иностранных дел.

Холмс, удобно устроившийся с газетой в своем кресле, взглянул на меня и рассмеялся.

— Если при виде человека в синем двубортном сюртуке, серых брюках с красными лампасами и фуражке с королевской монограммой вы объявляете о прибытии министерского посыльного, не ожидайте похвалы за способности к дедукции. Однако давайте посмотрим, что он принес — не сомневаюсь, что-то интересное!

Мы с нетерпением ждали, пока миссис Хадсон объявит о посетителе. Появившись, он вытянулся по стойке «смирно» и отсалютовал нам.

— У меня депеша для мистера Шерлока Холмса, — доложил посыльный.

— Это я, — ответил мой друг, принимая письмо, открыл его и прочел. — Гм-м! — произнес он. — Лорд Хоксбери просит меня посетить его «срочно в удобное для меня время». Полагаю, это значит, что мы должны мчаться сломя голову. Надеюсь, вы сможете сопровождать меня, доктор?

— С величайшим удовольствием!

Мы отпустили посыльного и доехали в кэбе до Уайтхолла. Стоило нам сообщить свои имена, как нас тотчас же проводили в кабинет министра иностранных дел.

— Добрый день, джентльмены, — приветствовал он нас. — Весьма любезно с вашей стороны прибыть так скоро. Пожалуйста, садитесь.

Мы с Холмсом сели, а вот лорд Хоксбери остался стоять. Казалось, что-то не дает ему покоя.

— Я пригласил вас сюда, мистер Холмс, по очень деликатному делу, — начал он. — Конечно, мне известно о ваших выдающихся способностях и умении хранить тайны. Лорд Холдхерст уведомил меня об услуге, которую вы оказали нашей стране в деле, касающемся военно-морского договора, и я абсолютно уверен, что щекотливая ситуация, которую я собираюсь обсудить, останется между нами.

Мой друг кивнул, подтверждая эти слова. Министр продолжал:

— Дело касается безопасности представителя важнейшей европейской державы. Отношения наших стран очень хрупки. В настоящее время идут вооруженные столкновения между двумя граничащими между собой африканскими колониями, которые принадлежат двум нашим империям. В эти столкновения втянуты размещенные там воинские подразделения наших стран. Если только за короткое время не будет достигнуто какое-то соглашение, мы вполне можем оказаться в состоянии войны. Правительство державы, о которой идет речь, прислало сюда своего представителя для разрешения наших противоречий. Мне, как министру иностранных дел, поручено достичь удовлетворяющего обе стороны урегулирования вопроса. Поэтому, как вы понимаете, чрезвычайно важно, чтобы у посланника не было причин жаловаться на оказанный ему прием или какие-то угрозы.

— Разумеется. А с какой стати ему жаловаться на это?

У лорда Хоксбери сделался мрачный вид.

— Существуют политические силы, джентльмены, для которых неприемлемо любое правительство. Они говорят, что борются за освобождение народа от любой власти, но если бы их усилия увенчались успехом, мы получили бы не свободу, а полный произвол негодяев, которых ничего бы не сдерживало. Эти люди ухватятся за любую возможность внести в общество раскол и подорвать веру в существующий по рядок. В данном случае им предоставляется уникальная возможность, когда всего одно убийство способ но вызвать большую войну.

Скотленд-Ярд полностью посвящен во все обстоятельства. Создана группа для расследования угрозы безопасности этого дипломата. Ее возглавляет инспектор Лестрейд, с которым вы, наверно, знакомы. Само собой разумеется, я уверен в компетентности нашей полиции, но в нынешних особых обстоятельствах… — Тут он умолк, очевидно не зная, как продолжить.

Холмс небрежно взмахнул рукой:

— Может быть, им бы не помешала поддержка в расследовании, связанном с иностранным дипломатом, занимающим столь высокий пост?

Лорд Хоксбери немедленно ухватился за этот намек:

— Конечно, конечно! Вы точно все обрисовали. У такого человека, как вы, хорошо знакомого с положением дел на континенте, вполне могут появиться ценные идеи.

— Вы делаете мне честь, сэр, своей верой в мои способности, но я не могу ручаться за успех в таких обстоятельствах, когда мотив и средства для совершения политического убийства есть у множества людей. В подобных случаях полиция, которая повсюду имеет свои глаза и уши, — самое лучшее оружие, какое у вас есть.

— В целом я с вами полностью согласен, но теперешние наши противники, вероятно, решили прибегнуть к помощи иностранного анархиста, обладающего большим опытом «пропаганды действием», как они это называют на своем отвратительном жаргоне. Другими словами, пропаганды путем убийства невинных людей с помощью револьвера или бомбы. Этот иностранный агент — князь Петр Кропоткин. Он русский, до недавнего времени жил в Париже. Кропоткин пользуется известностью в анархистских кругах. Хотя тому нельзя представить убедительных доказательств, которые требуются в суде, есть мнение, что именно он стоит за недавними бурными демонстрациями в Реймсе, за взрывом бомб в Лионе и за другими беззакониями. Шесть дней тому назад этот человек внезапно покинул Париж и теперь находится в Лондоне.

— А вы совершенно уверены, что его приезд связан с визитом вашего посланника?

— Скажем так: у нас имеются очень сильные подозрения. Как вам известно, парижская полиция имеет в своем распоряжении огромное количество шпиков и осведомителей, которые снабжают ее подробными сведениями. Так вот, к нам поступили достоверные сведения, что отъезд князя Петра последовал за визитом загадочного русского. Последний немного знал французский и говорил с хозяйкой пансиона на хорошем английском. Это лицо прибыло сразу же после того, как был организован визит дипломата, а вскоре князь Петр отбыл в Англию. Даты совпадают настолько, что с этим нельзя не считаться.

— Могу ли я осведомиться, было ли широко известно о дипломатическом визите?

Губы лорда Хоксбери сжались.

— Я понимаю, куда вы клоните, мистер Холмс. Нет, об этом визите не было широко известно, и от сюда мы можем заключить, что кто-то в моем министерстве осведомляет анархистов. Я ставлю перед вами, мистер Холмс, сразу две жизненно важные для нашей страны задачи: воспрепятствовать действиям, направленным против нашего почетного гостя, и найти осведомителя в моем министерстве.

— Вам известно нынешнее местонахождение князя Петра?

— Да. Он вовсе не скрывает своих передвижений. Впрочем, это было бы бесполезно, поскольку за ним пристально следят. Он снимает апартаменты в отеле «Савой». Люди инспектора Лестрейда ведут за ним неусыпное наблюдение, и стоит ему с кем-нибудь встретиться, как это становится известно. Его номер и багаж обыскали; его письма вскрывают и прочитывают на почте, за ним повсюду ходят хвостом. Он ничего не делает, чтобы воспрепятствовать слежке, — по-видимому, она его даже забавляет.

— У него бывают посетители?

— Большое число. И он почти каждый вечер обедает в свете. Как ни грустно, его деятельность созвучна, хотя лишь отчасти, модному ныне декадентскому нигилизму.

— Почему бы вам просто не арестовать его под тем или иным предлогом? Если бы вы продержали его в камере несколько недель, а потом выпустили, объяснив, что вышло прискорбное недоразумение, то проблема была бы решена.

Лорд Хоксбери поджал губы:

— Как у министра иностранных дел, у меня мало полномочий в границах нашей страны. Инструкции такого рода должны исходить от министра внутренних дел. К несчастью, он не согласен с моей оценкой ситуации. Он совершенно правильно указывает на то, что русская знать тесно связана с английской — ведь сама королева, по слухам, питала привязанность к покойному царю в бытность его цесаревичем, — и мы бы серьезно их оскорбили, арестовав русского аристократа. Министр заявляет, что мои страхи — химера, порожденная французами, которые, как известно, чересчур импульсивны. Он считает, что опрометчивые действия могут поставить под угрозу нашу расширяющуюся торговлю с Россией. И, честно говоря, я не могу этого отрицать. Наши торговые связи действительно увеличились настолько, что моему министерству пришлось нанять еще трех переводчиков.

Тут мне невольно припомнились разговоры о том, что слабый здоровьем премьер уйдет в отставку к следующим выборам. Лорд Хоксбери и министр внутренних дел считались наиболее вероятными претендентами на его пост. Я ничего не сказал, но мне было больно сознавать, что безопасность страны ставится в один ряд с борьбой за кресло.

— Понятно, что князь Петр не сам бросает бомбы, — между тем произнес мой друг, — иначе его бы уже отдали под суд. Он — мозг, который рождает замысел преступления и руководит действиями фанатика-исполнителя. Стало быть, вы подразумеваете, что я должен найти людей, которых он избирает своими орудиями, организует, инструктирует и вдохновляет. — Холмс откинулся на спинку кресла и соединил кончики пальцем характерным для него жестом. — Не скрою от вас, сэр, что дело это крайне сложное. Все преимущества на стороне анархиста. Вы же не можете попросить иностранного дипломата, чтобы он прятался? Это было бы несовместимо с его достоинством. Он вынужден следовать постоянными маршрутами и встречаться с одними и теми же людьми. У преступника есть все возможности изучить характер местности, подыскать себе укрытие, не спеша выбрать оружие и подготовить пути к бегству.

Лорд Хоксбери забылся настолько, что чуть не стал ломать руки, но тут же отвернулся к окну и принялся смотреть на Сент-Джеймский парк. Несомненно, при этом он размышлял о крахе своей карьеры и репутации в том случае, если князь Петр или его клевреты добьются успеха. Он будет проклят как человек, который не выполнил свой долг и не предотвратил войну.

— Конечно, вы правы, мистер Холмс, и я лишь могу просить вас сделать все, что в ваших силах. Вам стоит лишь сказать, и у вас будет все необходимое. Кроме того, инспектор Лестрейд получит инструкции оказывать вам любое содействие.

— Естественно, я приложу все силы. Ваш дипломат в настоящее время в Лондоне?

— Нет. К счастью, он, подобно многим его соотечественникам, любит охоту, так что мы увезли его на неделю в Инвернесс стрелять шотландских куропаток. Мы сослались на то, что наши противоречия лучше обсуждать в непринужденной обстановке. В таком отдаленном районе каждый новый человек на виду, поэтому мы считаем, что пока дипломат в безопасности. Мой заместитель вместе с помощником уточняет детали и информирует меня с помощью телеграфа. Проблема сложная, а потому обсуждение идет медленными темпами, так что есть надежда продержать дипломата в Северной Шотландии дней десять. После этого он должен вернуться в Лондон, и тогда начнутся активные разъезды между моим министерством и его посольством, и так несколько дней — пока окончательно не решится вопрос. Если к тому времени вам не удастся обнаружить убийц, это будет самый опасный период.

— Ну что же, у нас еще есть немного времени, — сказал Шерлок Холмс. — Мы с Уотсоном будем расследовать дело и докладывать вам, как только сможем.

Распрощавшись с министром, мы вернулись на Бейкер-стрит.

— Факты! — воскликнул мой друг. — Чтобы перейти к активным действиям, нам нужны факты. Давайте для начала поищем нашего героя в моем алфавитном указателе. — Он имел в виду объемистый свод разно образных биографических данных, записей о событиях, экспериментах и прочей разнородной информации, который он пополнял, когда что-то привлекало его внимание.

Немного покопавшись среди папок, составленных на буфете, Холмс извлек пухлый конверт, вытряхнул его содержимое на стол и начал перебирать.

— Князь Петр Кропоткин, точнее, Петр Алексеевич Кропоткин. Поступил в Пажеский корпус в возрасте пятнадцати лет, произведен в офицеры. Молодым человеком попал в армию, вызвался служить в Амурском казачьем войске. Участвовал в экспедициях по Восточной Сибири, и это дело было ему по душе.

Выйдя в отставку, отправился в Швейцарию, где познакомился с мыслителями так называемой Юрской федерации, отвергавшими всякую государственную власть, и они приобщили его к анархизму.

Вскоре стал издавать журнал «Авангард», призывавший к «пропаганде действием». Вот вырезка из этого периодического издания, Уотсон, которую я мог бы перевести следующим образом: «Мы — за насильственный путь. Давайте возьмемся за ружья, висящие на стенах наших мансард».

Как уже проинформировал нас министр иностранных дел, Кропоткин считается руководящей силой, стоящей за рядом убийств и бурных демонстраций. Благодаря военной выучке он остается исключительно хладнокровным в критических ситуациях — некоторые даже могли бы назвать его бессердечным. Рассказывают, что однажды он сидел в парижском кафе, а на соседней улице тем временем взорвалась его бомба. «Это в Люксембургском дворце!» — воскликнул официант. Кропоткин отпил глоток абсента и поправил его: «Думаю, в кафе „Одеон"».

— Этот человек просто чудовище! — вскричал я.

— Полностью с вами согласен, — спокойно ответил Холмс. — Однако ему не откажешь в уме и отваге. Если прибавить к этому его многолетний опыт, можно сделать вывод, что он опасный противник. Боюсь, он не по зубам Лестрейду. И тем не менее давайте нанесем инспектору визит и посмотрим, как его успехи.

Мы застали Лестрейда в его кабинете, где все свидетельствовало о бурной деятельности. Констебли в форме и детективы в штатском непрерывно входили и выходили. Сам Лестрейд был в приподнятом настроении.

— Совсем другое дело, когда дают все, о чем просишь, и даже больше, — откровенничал он. — Это так приятно! Мы получили возможность следить за его сиятельством денно и нощно. Не сомневаюсь, что стоит ему почесать нос, как кто-нибудь из моих людей сразу об этом донесет.

— А не заметили ли они чего-то более существенного? — осведомился мой друг.

— Совсем ничего! — ответил Лестрейд. — Между нами, джентльмены, я думаю, что лорд Хоксбери просто помешался на князе. Мы следим за русским круглосуточно, но он ведет жизнь, обычную для человека его круга. Он встречается только с людьми респектабельными — нет, пожалуй, это слово не подходит, потому что он видится со многими современными литераторами, мораль которых, на мой взгляд, оставляет желать лучшего. Во всяком случае, он не входит в сношения ни с кем из тех, кого бы вы назвали опасными, скажем с анархистами. Вряд ли человек, занимающий такое высокое положение, желает изменить установленный порядок. Да, он порой якшается с неподходящей компанией, но что тут плохого, в конце концов?

С другой стороны, — продолжал инспектор, — предостерегающе подняв палец, — мы не должны благодушествовать. Мы вот направили все свое внимание на иностранцев, а между тем у нас полно отечественных смутьянов. И теперь, когда в мое распоряжение поступили констебли, мы можем присматривать и за этой публикой. Не все это знают, но существуют личности, которые представляются пламенными патриотами, а сами хотят свергнуть правительство. Они называют себя якобитами и считают, что королевская семья узурпировала престол, по праву принадлежащий Стюартам, толкуют что-то насчет того, что Вильгельм Оранский был иностранцем[18]. Как я обнаружил, они повсюду, причем хорошо организованы.

Он вынул свою записную книжку и начал ее пролистывать.

— Пока что мне удалось внедрить своих людей в Орден белой розы, Клуб легитимистов, Общество короля-мученика Карла, Клуб белой кокарды, Общество красной гвоздики и Орден Сен-Жермен. Все они желают покончить с конституцией. Вот где таится действительная опасность, мистер Холмс! В основном это джентльмены, так что у них есть и деньги, и мозги. Если бы они начали использовать динамит, то были бы во сто крат страшнее любого анархиста. Но теперь, когда на всех их собраниях присутствуют мои люди, я могу гарантировать, что этого не случится.

— Должен признаться, я всегда полагал, что якобиты просто эксцентричные романтики, — сказал мой друг.

Лестрейд рассмеялся с довольным видом.

— Ну, вы же не можете всего предусмотреть, ми стер Холмс. Но я полагаю, что в данном случае полиция держит все под контролем.

Оставив без внимания эту явную колкость, Холмс договорился с инспектором о том, что в случае необходимости мы сможем срочно связаться с полицией. Лестрейд пообещал осведомлять подчиненных о месте своего пребывания, если ему понадобится вдруг покинуть свой кабинет.

Вернувшись на Бейкер-стрит, мы обсудили, какие шаги нам следует предпринять.

— Убийство известного лица, которое хорошо охраняют, требует сложного планирования, — объяснял мне Шерлок Холмс. — Опытный убийца позаботится о том, чтобы в его распоряжении было гораздо больше людей, чем, по мнению полиции, ему понадобится. Вспомните, что в убийстве покойного царя участвовало трое боевиков, действовавших порознь. Они ждали в том месте, где царская карета замедлит ход перед мостом. Первая бомба не убила царя, и бомбиста схватили. Но тут бросил бомбу второй, и его императорское величество был убит. Позже обнаружилось, что третий убийца ожидал своей очереди на тот случай, если двое первых потерпят неудачу[19].

Нынешнее предприятие, в котором задействовано столько людей из трех разных стран, нельзя организовать в минуту. Инструкции не пробормочешь походя, как театральную реплику в сторону. Теперь, когда анархисты вызвали в Англию агента, взявшего на себя руководство покушением, им понадобится встречаться, и не один раз, потому что они неизбежно начнут дискутировать. Конфликт заложен в самой природе анархиста. Любое анархистское государство в конечном счете будет состоять из одного человека. А неутомимый Лестрейд немедленно сообщит нам об этих встречах. Итак, где же они могут встречаться? Каким образом происходят передача и уточнение инструкций?

— Может быть, через официантов? — предположил я.

— Возможно. Многие официанты — иностранцы, а «Савой» — очень современный отель. Никого из обслуживающего персонала нельзя исключить из списка подозреваемых. Такое дело, как убийство крупной политической фигуры, должно быть хорошо организовано, и наша задача — выяснить, каким именно образом. Предоставим Лестрейду вести наружное наблюдение, а сами попытаемся прорваться в заколдованный круг.

— Это будет нелегко.

— Да, действительно. Но мы будем двигаться к этому постепенно, шаг за шагом, доктор. Сначала нужно организовать встречу с его сиятельством. Полагаю, важно присмотреться к этому человеку. Мы должны завоевать его доверие, сойтись поближе с его знакомыми, и тогда у нас появится шанс вычислить заговорщиков.

Назавтра Холмс исчез, но уже на следующее утро допытывался, держа меня за пуговицу:

— Как бы вам понравилось сделаться анархистом, Уотсон? Одним из тех, кто хочет рискнуть своей жизнью ради свободы?

— Мне придется маскироваться? — с сомнением спросил я.

— Вовсе нет! Вы останетесь тем, кто вы есть, — врачом, но врачом, которого волнует бедственное положение угнетенных. Нет смысла приближаться к нашему герою, не будучи представленными: он сразу же заподозрит неладное, каковы бы ни были обстоятельства. Но если мы сумеем создать себе легенду, тогда другое дело. Я навел кое-какие справки, и, думаю, нам помогут. Вы не пройдетесь со мной до Паддингтона?

— Конечно! — с жаром ответил я.

Мы двадцать минут шли по Мэрилебон-роуд, затем Холмс углубился в лабиринт узких улочек, проходивших возле железнодорожной линии. В конце этой прогулки мы свернули в маленький грязный двор. В одном углу находилась мастерская шорника, который, по-видимому, не был завален работой. Холмс указал на ряд ступеней сбоку здания, ведущих наверх.

— Как я понимаю, нам туда, — сказал он.

Он поднялся по ступеням и постучал в дверь. К моему удивлению, нам открыла молодая леди в приличном платье и к тому же с приличными манерами. Черты у нее были довольно резкие, на носу сидели очки.

— Чем я могу вам помочь, джентльмены? — осведомилась она официальным тоном.

Холмс поклонился:

— Мое имя — Шерлок Холмс, а это мой добрый друг доктор Джон Уотсон. Мы уже давно сочувствуем вашему делу. Однако лишь недавно нам стало ясно, что ничего нельзя добиться, если не перейти от слов к делу. Поэтому мы пришли к вам узнать, не можем ли чем-нибудь помочь в ваших начинаниях.

— Пожалуйста, входите.

Мы очутились в помещении, оказавшемся маленькой типографией. Комната была завалена кипами газет, коробками с типографским шрифтом и различными деталями механизмов. В центре стоял ручной печатный станок, забрызганный типографской краской. За письменным столом, на котором высились горы бумаг, сидела прехорошенькая особа. При нашем появлении она подняла вопрошающий взор.

— Я Кассандра Стивене, — представилась девушка, впустившая нас, — а это моя сестра Джейн. Джейн, эти джентльмены предложили помочь в нашей работе.

Лицо Джейн озарилось очаровательной улыбкой.

— Нам всегда пригодится лишняя пара рук, — сказала она.

Холмс поклонился Джейн.

— Мы оба не чужды литературных занятий и вполне могли бы, к примеру, редактировать статьи и вычитывать гранки. Кроме того, у нас достаточно сил, и мы были бы счастливы помочь в том, что требует приложения физической силы.

При этих словах Кассандра несколько смягчилась.

— Да, физические усилия даются нам нелегко, — призналась она. — Вы не выпьете с нами чаю? За чаем мы могли бы обсудить, какую помощь можем от вас получить.

Так мы попали в редакцию «Факела», одной из мелких газет анархистского толка, которых тогда развелось великое множество. Основную часть этого движения составляли молодые идеалисты, подобные Кассандре и Джейн, которые выросли в семье литератора и получили либеральное воспитание. Глубоко озабоченные страданиями бедняков в таких странах, как Куба и Россия, они решили привлечь внимание к их бедствиям путем «пропаганды словом». Позже я обнаружил, что в сравнении со многими радикальными газетами и журналами «Факел» был довольно умеренным.

Почти все следующие дни мы провели в «Факеле». Помогали, чем могли. Я сортировал ссыпанный после набора шрифт, занимался доставкой, правил статьи, был на побегушках и выполнял разные мелкие поручения.

Постепенно мы познакомились с теми, кто часто захаживал в редакцию. Тут бывал один польский граф в поношенном бархате, непрерывно толковавший о своих имениях под Краковом, которые отняли у него власти. Заглядывало несколько «пролетариев», единственным занятием которых были, по-видимому, громогласные обличения капиталистической системы, мешавшие нам работать. Особенно много шуму производил один из них, горький пьяница. К счастью, получив небольшую сумму, он обычно возвращался в местную пивную. Наведывались и поклонники Джейн, худосочные молодые люди, представлявшиеся литераторами.

Кроме самих девушек постоянно трудились в редакции только мы с Холмсом, чем быстро завоевали их доверие.

Когда Холмс решил, что плод созрел, он небрежно коснулся вопроса, ради которого все затевалось.

— Леди, вы в курсе, что в настоящее время в Лондоне находится известный революционер, князь Петр Кропоткин? — осведомился он.

— О, в самом деле?! — воскликнула Кассандра. — Я много о нем слышала. Как чудесно было бы встретиться и обсудить наше движение с кем-то, кто обладает таким большим опытом!

На лице Холмса появилось задумчивое выражение.

— Возможно, это удалось бы организовать. Мой друг сказал мне, что князь регулярно пьет чай в «Кафе ройял». Почему бы нам тоже туда не сходить и не представиться ему?

Девушек не пришлось долго уговаривать. Думаю, из-за преданности своей работе они редко выходили в свет, а тут нашелся превосходный повод.

После ленча они сходили домой переодеться к обеду. Пока мы их ждали, Холмс обозначил свои цели:

— Многих мужчин сгубило хорошенькое личико, Уотсон, и я надеюсь, этот трюк у нас сработает. Говорят, князь Петр питает слабость к прекрасному полу. Посмотрим, не совершит ли он какую-нибудь оплошность, польщенный вниманием юных леди.

Мы доехали вчетвером в извозчичьей карете до Риджент-стрит и вошли в «Кафе ройял». Холмс сопровождал Кассандру, а я — Джейн. Я заметил, как Холмс тихо переговорил со старшим официантом и что-то сунул ему в руку, после чего нас проводили к столику в глубине ресторана, находившемуся на некотором расстоянии от музыкантов.

— Именно здесь обычно предпочитает сидеть князь Петр, — с улыбкой пояснил мой друг. — Отсюда удобно следить за входом в зал, и тут достаточно тихо, чтобы он мог беседовать с друзьями. Говорят, он обожает споры и обладает умом острым как клинок.

Мы заказали чай и болтали в ожидании его. Девушки пребывали в волнении. Минут через двадцать старший официант бочком подошел к нашему столику и шепотом обратился к Шерлоку Холмсу:

— Как я понял, вы желали, чтобы вам сообщили, когда прибудет князь Петр, сэр. Так вот, сейчас его сиятельство направляется к нам.

Посмотрев в сторону двери, мы увидели высокого худого человека в безупречном вечернем костюме. У него было узкое, очень бледное лицо, довольно крупный нос и длинные усы. В руках он держал шелковый цилиндр и пару темно-красных перчаток. В целом этот мужчина производил впечатление элегантного денди.

— Это ваш шанс, мисс Джейн, — с улыбкой сказал Холмс.

— О нет, я не могу! — затрепетала Джейн.

— Не будь же такой глупой, — укорила ее сестра. — Если этого не сделаешь ты, то сделаю я!

И с этими словами она поднялась и смело пошла наперерез нашему объекту.

— Князь Петр Кропоткин, я полагаю? — спросила она.

Русский улыбнулся и поклонился, слегка приподняв брови в вежливом недоумении.

— Простите мою навязчивость, ваше сиятельство, но я и мои друзья — стойкие приверженцы дела свободы, и мы бы сочли за великую честь, если бы вы присели за наш стол.

Я увидел, как русский бросил взгляд в нашу сторону. Выражение его лица слегка изменилось, когда он заметил красоту Джейн. Он улыбнулся, продемонстрировав очень белые зубы.

— Напротив, это честь для меня, мадемуазель, — возразил он с едва уловимым акцентом. — Могу я узнать ваше имя?

— Я Кассандра Стивенc, а это моя сестра Джейн. С нами два очень верных товарища — мистер Холмс и доктор Уотсон.

Все мы поднялись и стоя приветствовали князя.

Сев за стол, он с улыбкой обвел нас взглядом, затем заказал какой-то ликер и, поддавшись уговорам девушек, отведал сэндвич, почти неправдоподобно тонкий, какими славилось это заведение.

— Мы с сестрой издаем «Факел», — объяснила Кассандра, — маленькое периодическое издание, цель которого — поощрять рациональную дискуссию о не равенстве в нашем обществе. Мы с величайшим интересом следим за вашими выступлениями и публикациями.

— Да, я наслышан о вашей прославленной газете, — из вежливости солгал наш гость. — Нашему делу повезло, что у него есть такие талантливые и красивые сторонники.

В течение нескольких минут мы беседовали о необходимости и неизбежности социальной реформы, затем перешли к более личным вопросам: князь Петр расспрашивал девушек об их успехах в деле анархизма и осыпал похвалами. Они были взволнованы, их обворожили манеры его сиятельства. Джейн, по-видимому, гипнотизировал его высокий титул, а Кассандру — размах деятельности князя. Боюсь, обе они возбудились при мысли о жестокостях, которые ему приписывались. Мне было горько оттого, что прекрасные образчики английской женственности очарованы таким монстром. Но моя роль требовала, чтобы я скрывал свои эмоции.

Я был немногословен, зато Холмс разговорился и, благодаря широким познаниям в разных областях, включая современные проблемы, ему удавалось в какой-то степени направлять беседу. Когда Кассандра упомянула о каких-то лекциях, которые ее заинтересовали, Холмс весьма непринужденным тоном упомянул еженедельные сборища в доме Ивана Конинского — известного нигилиста.

— О да, — с придыханием произнесла Джейн. — Все наслышаны об этих знаменитых дискуссиях. Как бы я хотела туда попасть — но нужно приглашение, а мы незнакомы ни с кем из его круга.

— Может быть, князь Петр мог бы вас представить? — спросил Холмс, поклонившись гостю.

Кропоткин ответил не сразу. Возможно, чтобы дать себе время подумать, он достал портсигар и взял одну из длинных коричневых русских сигарет, которые любил. Из другого кармана он вынул серебряный спичечный коробок в форме цилиндра с крышечкой в виде черепа, посверкивавшего крошечными рубинами вместо глаз. Достав восковую спичку, он зажег сигарету.

— Увы, мадам, — с сожалением обратился он к Джейн, — боюсь, в этот раз не получится. Прошу вашего понимания: в таких высоких делах, с которыми мы связаны, мои товарищи не позволят мне малейшего риска. Я не могу представить вас после столь короткого знакомства. Надеюсь, мы сможем снова встретиться, и, когда узнаем друг друга получше, я рад буду лично сопровождать вас туда. На этот раз я приехал в Англию всего на несколько дней, по делу. Быть может, в январе, когда я предполагаю вернуться сюда, вы позволите мне снова с вами встретиться?

Он откинулся на спинку кресла и, глубоко затянувшись, элегантно выпустил кольцо дыма.

— Я вынужден быть осторожным, — добавил он, томно улыбнувшись Джейн. Его губы казались очень красными на бледном лице. — Полицейские шпионы повсюду. — Он даже не взглянул на нас с Холмсом, но я убежден, что он смеялся над нами.

Девушки одобрили его осторожность, в то время как Холмс скрыл свою досаду, вежливо выразив сожаление. Вскоре русский распрощался с нами, низко склонившись над ручками наших спутниц. Мы посадили девушек в кэб и пешком направились на Бейкер-стрит. Мой друг был в скверном настроении: целая неделя из отведенного на расследование времени потеряна зря. По прибытии на квартиру он молча опустился в кресло с застывшим выражением лица. Я счел за лучшее оставить его в одиночестве и пошел по своим делам.

В следующие дни я мало видел Шерлока Холмса. Наверно, он делал вылазки в каком-то из своих маскарадных обличий, пытаясь собрать сведения у слуг. Наконец как-то вечером я застал его с письмом в руке.

— Только что прибыло сообщение из министерства иностранных дел, — мрачно произнес он. — Завтра наш дипломат возвращается в Лондон. И, к несчастью, я должен признаться, что потерпел неудачу. Кропоткин беседует со всеми и не говорит ничего. Он бывает всюду и ничего не делает. У меня нет ни малейшего намека на то, кто его приспешники. И я не настолько оптимист, чтобы поверить, будто Лестрейд со своими констеблями способен перехитрить этого человека. Уотсон, у меня кошки на душе скребут. Я еще мог бы пережить урон, нанесенный моей репутации, но мысль, что моя страна будет истекать кровью в результате моей несостоятельности — вот это я не могу вынести. — Он отвернулся от меня, поникнув головой.

— Ну-ну, Холмс, — сказал я грубоватым тоном, опасаясь, как бы он снова не прибег к шприцу с кокаином. — Нам не повезло, но мы можем попробовать еще раз.

Мой друг не снизошел до ответа. Я попытался пошутить:

— Мисс Джейн и мисс Кассандра были восхити тельными заслонными лошадками, но, быть может, это легковесное прикрытие не смогло сбить с толку нашу добычу.

Моя невинная шутка оказала потрясающее действие. Шерлок Холмс повернулся ко мне так резко, что я даже растерялся. Он заговорил быстро и взволнованно:

— Вы попали в яблочко, Уотсон! Заслонная лошадь! Это старинный трюк, когда охотник прячется за существом, которое добыча считает безобидным. Но только все обстояло ровно наоборот: заслонной лошадью был князь Петр, и одурачили нас!

Видя, что я сбит с толку, он пояснил:

— Кропоткина вызвали в Лондон для отвода глаз. Он всегда на виду, и все внимание приковано к нему. А между тем настоящие убийцы принимают все меры, чтобы не иметь с ним ничего общего. Да, обе стороны сделают все возможное, чтобы нельзя было усмотреть ни малейшей связи между ними. Мы должны отдать должное полиции: у князя не было ни шанса уйти от слежки. Все силы были брошены на то, чтобы держать под наблюдением не того человека. А теперь мы должны спросить себя: кто же главное действующее лицо? Можно сразу сказать, что оно разительно отличается от Кропоткина. Держится в тени, а не посещает модные рестораны. Избегает общества, а не разглагольствует на собраниях.

Думаю, мы сможем найти зацепку. Мне нужно немедленно послать сообщение в министерство иностранных дел.

Холмс торопливо набросал записку, пока я звал посыльного, которому было приказано доставить ее секретарю лорда Хоксбери и подождать ответа. В ожидании его Холмс места себе не находил, хотя на самом деле прошло менее часа — удивительная скорость для правительственного чиновника. Мой друг быстро пробежал письмо.

— Пойдемте, Уотсон. Пора нам нанести визит инспектору Лестрейду и признать, что мы теперь разделяем его взгляды.

В Скотленд-Ярде нам сказали, что Лестрейд патрулирует со своими людьми Вильерс-стрит недалеко от «Савоя». Поспешив туда, мы увидели инспектора, который беседовал с тремя констеблями.

— Лестрейд, — обратился к нему мой друг, — я присоединяюсь к вашему мнению. Князь Петр не опасен. Я пришел смиренно просить вашей помощи. Мне нужен кто-то, кто может узнать действительно опасного анархиста по словесному портрету.

Лестрейд захихикал, веселясь от души.

— Я знал, что вам рано или поздно понадобится по мощь полиции, мистер Холмс. Ну что же, рад буду оказать ее, тем более что в прошлом вы дали мне пару ценных советов. Познакомьтесь с констеблем Блуитом из специальной службы[20] — он знает всех анархистов.

Флегматичный Блуит кивнул в знак согласия:

— Да, сэр, это так. С годами вы узнаёте анархистов, их повадки, людей, с которыми они встречаются.

— Вот тут у меня, — сказал Шерлок Холмс, — выдержка из отчета французской полиции относительно загадочного гостя из Англии. Он останавливался в пансионе, хозяйка которого состоит на службе у полиции. Осведомительница говорит, что этот человек мог сказать по-французски всего несколько слов и говорил с акцентом, который хозяйка пансиона сочла русским. Они общались на английском, которым этот человек владел свободно. Это важно, так как все русские аристократы говорят по-французски. Следовательно, мы можем сделать вывод, что он не принадлежит к высшим классам. На нем было пальто, отделанное каракулем, популярным у средних классов в России, которые не могут позволить себе дорогой мех. Он средних лет, маленького роста и носит аккуратно подстриженную козлиную бородку. Этот человек начинает лысеть и надевает шапку, чтобы это скрыть. На руках бледные чернильные пятна, так что он, вполне возможно, клерк.

Некоторое время констебль задумчиво смотрел в пространство, покачиваясь на каблуках.

— Хорошее описание, сэр. Под него подходят не сколько известных нам человек, но я бы сказал, что это мистер Яновский. Он заботится о своей внешности, а потому хорошо одевается и прикрывает лысину. В нашей стране давно. Бегло говорит по-английски.

— А где он сейчас? Констебль покачал головой:

— Он жил в Баттерси, но в последнее время я его там не вижу. По правде говоря, мы вообще редко его встречали. Он замкнутый и скрытный субъект, очень угрюмый. Ни с кем особенно не общается. Я слышал, что его жена умерла в русской тюрьме, и с тех пор он ненавидит любую власть. Одно говорит в его пользу: он не чурается работы. У него есть постоянная служба. Он переводит документы для фирм, которые поддерживают деловые отношения с Россией.

Внезапно я вспомнил слова лорда Хоксбери: «Моему министерству пришлось нанять еще трех переводчиков».

— Холмс! — воскликнул я, но мой друг уже устремился в сторону Стрэнда.

— В министерство иностранных дел! — бросил он через плечо Лестрейду. — Следуйте за мной как можно быстрее! Это вопрос жизни и смерти!

Шерлок Холмс замахал руками, останавливая кэб, который приближался на приличной скорости и чуть его не переехал.

— В министерство иностранных дел! — крикнул он. — Два соверена, если домчите нас туда за пять минут!

К счастью, кэбмен был отчаянный малый и без лишних слов стал нахлестывать лошадь. Мы изрядно рисковали, но, к моему облегчению, вскоре оказались у цели. Холмс бросил вознице обещанные соверены и понесся вверх по министерской лестнице.

— У вас есть переводчик по фамилии Яновский? — спросил он у швейцара. — Нам нужно немедленно попасть в его кабинет!

Швейцар только снисходительно улыбнулся. Он привык к тому, что люди прибывают сюда в превеликой спешке и требуют немедленного внимания. Вместо ответа он потянулся за своим пером и листом бумаги.

— Может быть, и есть такой, сэр, а возможно, и нету. Если бы вы помогли мне заполнить этот бланк, сообщив, кто вы и по какому здесь делу, я бы позаботился, чтобы его передали ответственному лицу. Может быть, мы начнем с ваших имен и адресов, джентльмены?

В эту минуту в вестибюль влетели Лестрейд и его констебли.

— Что это за столпотворение… — начал было швейцар, но Лестрейд схватил его за ворот.

— Хватит, старина, — прорычал он. — Сообщи этому джентльмену то, чего он хочет, да побыстрей, или я вас арестую!

Швейцар посмотрел на него с оскорбленным видом и попробовал протестовать, но вовремя заметил, как мрачно смотрят на него люди в полицейской форме. Тогда он пришел в себя и подозвал курьера.

— Отведи этих джентльменов в кабинет мистера Яновского, Перкинс, — сказал он, изо всех сил стараясь не уронить достоинства.

— Живо, сынок! — напутствовал Лестрейд курьера. — Бегом! Мы очень торопимся!

Молодой человек весьма резво понесся вверх по лестнице, и все мы еле поспевали за ним. На втором этаже он повернул налево и помчался по коридору, как заяц. Мы бежали за ним, выбиваясь из сил, и наконец ввалились все вместе в темноватую комнату, заваленную бумагами. В углу стоял большой деревянный ящик с внушительным висячим замком.

— Что это? — спросил Холмс, указывая на ящик.

— Его принесли вчера для мистера Яновского, — развязно произнес парень. — Там полно книг и бумаг, которые ему нужны для работы. Очень тяжелый — его несли сюда четыре человека. Мистер Яновский все повторял, чтобы они были осторожны.

Холмс схватил кочергу, стоявшую у камина, и поддел замок. Рывком выломав запор, мой друг открыл крышку.

Перед нами была адская машина. Ящик на три четверти заполнили порохом цвета грязного мела. На порохе циферблатом вниз лежали дешевые часы. Холмс осторожно открыл круглую дверцу сзади. К молоточку был привязан маленький матерчатый мешочек.

— Детонатор, — прошептал Холмс, осторожно берясь за молоточек и поворачивая его. — Гремучая ртуть или какое-то другое вещество. Ну вот, я его обезопасил!

На следующий день иностранный дипломат вернулся в Лондон и благополучно завершил свою миссию. Вопрос о колониях был решен к удовольствию обеих сторон.

Полиция тщетно искала бомбиста Яновского в его излюбленных местах. Князь Петр вернулся в Париж через день после разоблачения бомбиста. Разумеется, против него не могли быть приняты никакие меры.

Лорд Хоксбери послал за Холмсом, чтобы поблагодарить его лично, и снова подчеркнул необходимость соблюдать строжайшую секретность в интересах государства. Ему удалось этого добиться. Ничего не просочилось наружу. Никто не узнал о неудавшемся покушении.

Однако я счел знаменательным, что в последующие месяцы был внесен на рассмотрение билль об иностранцах. Благодаря ему власти получали полномочия проверять благонадежность тех, кто эмигрировал в Великобританию, прежде чем им позволено будет сойти на берег с судна.

Представляя этот билль в палате Парламента, министр иностранных дел выступил весьма красноречиво. В своей речи он сказал, что наша знаменитая терпимость привела к тому, что Англия стала прибежищем неблагонадежных и убийц, которые презирают наши идеалы, пользуясь при этом всеми благами.

Дело о собирателе древностей

Наши с Холмсом приключения разыгрывались в разных декорациях, но, быть может, самыми причудливыми стал дом знаменитого собирателя древностей, который жил в Блумсбери, неподалеку от Британского музея. А началось все с того, что Холмсу доставили записку, содержавшую просьбу прибыть на Чиниз-сквер тем утром, но зачем — об этом ни слова не говорилось. Холмс осведомился, готов ли я сопровождать его, и получил мое согласие. Помимо того что предстоящее дело интриговало меня, я давно хотел хотя бы одним глазком взглянуть на прославленную коллекцию.

Проделав весь путь пешком — дом находился неподалеку от Бейкер-стрит, — мы очутились на площади, окруженной очень высокими и узкими домами из кирпича, почерневшего за два столетия от лондонского смога.

Лакей, открывший нам дверь, был смуглый, с ястребиными чертами, и я вообразил, что он египтянин. Нас ожидали. Лакей с поклонами провел нас через холл, очень большой, с огромным саркофагом в центре, грубо высеченным из мрамора в незапамятные времена. С гробницы взгляд перебегал на множество скульптур, частью водруженных на пьедесталы, а затем уже скользил по небольшим диковинам, висевшим на стенах и просто поставленным на пол. Набиралось их здесь такое множество, что, несмотря на изрядные размеры холла, перемещаться по нему было трудно. Я в восхищении крутил головой.

Отсюда мы проследовали на второй этаж, в чудесную гостиную, где также хранилось множество раритетов. Однако здесь, расставленные на полках, они не мешали передвигаться. В основном это были инструменты, которыми пользовались ученые древности. Я заметил несколько астролябий и большой великолепный планетарий. Из широких окон гостиной открывался живописный вид на сквер, украшавший площадь.

Посреди гостиной в кресле сидел сердитый с виду старик в богатой, но поношенной одежде. Это явно был наш клиент. Рядом с ним устроилась на стуле красивая молодая женщина с белокурыми волосами. На ней было домашнее платье темно-коричневого цвета. Я предположил, что это дочь хозяина дома. Слуга поклонился своему господину и объявил:

— Мистер Хом и мистер Утсон.

Старик не поднялся.

— Садитесь, джентльмены, — предложил он, указав на стулья, стоявшие в стороне.

Поскольку слуга даже не шевельнулся, чтобы нам помочь, мы были вынуждены сами передвинуть стулья.

— Вообще-то, я на самом деле доктор Уотсон, — уточнил я.

— Не сомневаюсь, что так оно и есть, — желчно произнес пожилой джентльмен. — Я сэр Саймон Хардвик, и я позвал вас сюда по весьма серьезному делу.

— Не будете ли вы столь любезны изложить вашу проблему? — холодно попросил Холмс.

— Меня ограбили, мистер Холмс, — ворчливым тоном ответил старик. — Украли бесценную рукопись, которая произвела бы революцию в наших взглядах на определенный период британской истории.

— Боже мой, — пробормотал мой друг. — Пожалуйста, расскажите о деталях.

— Это письмо, написанное на пергаменте, датируется тысяча пятьсот восемьдесят шестым годом. Оно написано Уильямом Мейтлендом Летингтонским, государственным канцлером Марии Стюарт, королевы Шотландской. Письмо украли у моего агента, напав на него.

В беседу вмешалась молодая леди:

— Быть может, нам следует пояснить, сэр Саймон, что вашему агенту, синьору Ладраццо, поручено при носить любые рукописи, которые, по его мнению, могут представлять для вас интерес? Недавно он принес серию писем Мейтленда, а вчера вечером должен был вручить последнее. На него напали, и письмо было украдено.

Холмс поджал губы.

— Значит, строго говоря, это письмо не является вашей собственностью? — осведомился он.

— Это собственность Ладраццо, которую он нес, чтобы мне продать, — в нетерпении отрезал сэр Саймон. — Юридическая сторона не должна вас интересовать.

— Очень хорошо, — согласился мой друг. — Где и когда на него напали?

— Прямо перед моим собственным домом! Налоги, которые мы платим на содержание полиции, идут коту под хвост. Что касается времени, то было около восьми часов вечера. Мисс Латимер, — он указал на молодую леди, — первой оказалась на месте.

Мисс Латимер, которая, как я теперь понял, была не родственницей, а помощницей нашего клиента, продолжила рассказ:

— Вчера вечером я услышала, как звонит дверной колокольчик. Конечно, было уже темно. Поскольку мы ожидали синьора Ладраццо, я сама открыла дверь. К своему ужасу, я увидела, что у этого джентльмена по лбу струится кровь. Я сразу же отвела его в комнату экономки и оказала ему помощь. Его сильно ударили по затылку, и кожа там была содрана. Он рассказал, что, когда приблизился к нашей двери, на него напали сзади и, пока он лежал оглушенный, обшарили карманы и украли письмо.

— Насколько ценным было это письмо? — спросил Холмс.

— С точки зрения истории оно бесценно, — с нажимом произнес сэр Саймон. — Я щедро вознагражу вас, если вы мне его вернете. Что касается денежной стоимости, — продолжил он с меньшим пафосом, — то я плачу своему агенту пять фунтов за письмо.

Холмс сделал недовольную гримасу.

— По-видимому, странно было затевать кражу, рискуя из-за такой незначительной суммы, — заметил он. — Что говорилось в письме?

— Понятия не имею, — усмехнулся сэр Саймон, — потому что оно было украдено, прежде чем я заполучил его.

— Именно так, — спокойно произнес мой друг. — И тем не менее у вас есть некоторые соображения насчет его содержания, раз вы утверждаете, что оно сделало бы переворот в наших взглядах на историю.

— Да, конечно, — ворчливым тоном ответил сэр Саймон. — Письмо было из серии, попавшей в мои руки, и потому мы можем судить о его содержании. Если помните, в тысяча пятьсот восемьдесят пятом году Марию, королеву Шотландскую, заточили в замок Чартли. Всегда считалось, что Мейтленд был неизменно предан своей королеве, но эти письма к барону Бергли свидетельствуют, что, по мере того как ухудшалось положение Марии Стюарт, он все усерднее пытался снискать милость английского трона. Вполне возможно, что в своей дальнейшей переписке он выдал заговор Энтони Бабинггона, имевший целью убийство королевы Елизаветы, что и привело Марию на плаху!

Холмс не стал пожимать плечами, поскольку это вызвало бы ярость его клиента.

— Это письмо определенно представляет большой исторический интерес, — пошел он на уступку, — но меня ставят в тупик несколько вопросов. Во-первых, странно, что нашелся энтузиаст, который организовал нападение, чтобы завладеть письмом. Вы знаете кого-нибудь столь одержимого интересом к временам Елизаветы?

— Да уж, знаю, — прошипел сэр Саймон. — Это тот шарлатан из Далиджа, который воображает себя большим ученым, тогда как на самом деле он дилетант, сэр, просто дилетант.

— Ах да, — задумчиво сказал Холмс, — кажется, я слышал о джентльмене, которого вы упомянули.

— А кто не слышал? Этот субъект наполнил свой дом мумифицированными телами, высохшими головами и чучелами животных. Он приобрел известность у невежественной публики и стал посмешищем всех серьезных антиквариев. Состояние, нажитое торговлей бакалеей, позволило этому дилетанту перехватить много ценных раритетов у таких серьезных коллекционеров, как я. Он абсолютно беспринципен. А теперь, по-видимому, опустился до кражи того, что не может купить.

— Ну что же, мы непременно рассмотрим такую возможность, — согласился Шерлок Холмс. — Мне также кажется, что либо нападавшему необычайно повезло, либо он знал заранее о визите агента, который должен доставить вам важные документы елизаветинской эпохи. С кем еще вы обсуждали это дело?

Сэр Саймон и мисс Латимер переглянулись.

— Кажется, мы упомянули это при герре Шульдиге, — предположила она. — Сэр Саймон сделал заказ компании «Сименс», которая должна провести электричество в дом, и герр Шульдиг надзирает за работой. Он постоянно бывает в доме — вообще-то он и сейчас здесь. Как образованный человек, он проявил интерес к нашей коллекции. Помимо него есть еще слуги, которые проживают в доме.

— Могу я воспользоваться возможностью и побеседовать с этим джентльменом? — спросил мой друг.

Сэр Саймон позвонил в колокольчик лакею, и скоро Шульдиг предстал перед нами собственной персоной. Мое первое впечатление оказалось неблагоприятным. Это был тучный человек с двойным подбородком и лоснящейся кожей. Он заискивающе улыбнулся нам, сжав руки.

— Доброе утро, — сказал Шерлок Холмс. — Как я понял, ваша задача — обеспечить этот дом преимуществами электрического освещения?

— Да, это так. Это большая привилегия и большое преимущество для каждого образованного человека. Как вы понимаете, в газовых испарениях присутствует сера и много воды — даже больше, чем вы думаете, — а это может пагубно сказаться на чудесных книгах сэра Саймона. И, конечно, существует опасность пожара. Электричество — наилучший выход.

— Я с вами полностью согласен: электричество — великое благо. Итак, вы, наверно, слышали о недавнем нападении и краже. Насколько я понимаю, вас в это время не было в доме?

— Нет, я ушел около шести часов. Во время нападения я был у себя дома. Таким образом, к сожалению, не могу вам ничего рассказать.

— Вы знакомы с жертвой?

Казалось, Шульдиг слегка колеблется.

— Нет, — наконец проговорил он. — Я никогда его не видел — только слышал о нем от сэра Саймона и мисс Латимер.

— Вы упоминали о нем кому-нибудь?

— Нет-нет. Это меня не касается. Мое дело — электричество.

— Понятно, — сухо произнес Холмс. — Благодарю вас за содействие.

Когда Шульдиг вышел, Холмс снова повернулся к клиенту:

— Возможно, сам синьор Ладраццо хвастался своей находкой, или лицо, с которым он имеет дело, оказалось чрезмерно болтливым. Правда, знаю по опыту, что такие люди не склонны распространяться о своих делах. Ну что же, пока что у меня достаточно сведений, чтобы начать расследование. Однако я попрошу вас одолжить мне два последних письма из этой серии, чтобы их исследовали.

Сэр Саймон сделал жест в сторону мисс Латимер, и она, грациозно поднявшись, направилась к чудесному письменному столу, отделанному черным орехом. Отперев ящик, она вынула два сложенных листа пергамента, которые передала моему другу.

— Как я вижу, написано по-французски, — заметил он, взглянув на письмо.

— Да, мистер Холмс, — подтвердила девушка. — Точнее, это среднефранцузский, на котором говорили и писали с четырнадцатого по шестнадцатый век. Высшие классы во времена Тюдоров часто писали на французском.

— По-видимому, вы сведущи в среднефранцузском?

— Конечно. Я изучала историю Средневековья и елизаветинскую эпоху в университетском колледже.

Должен признаться, что меня восхитило такое сочетание красоты и учености. Она показалась мне воплощением знаменитых стихов Теннисона, воспевшего «златовласых ученых дев».

— Мисс Латимер — мой бесценный помощник, — признал сэр Саймон. — В настоящее время она занята составлением каталога документов елизаветинской эпохи, которые я приобрел на аукционе.

Холмс поднялся.

— Мы желаем вам хорошего дня, сэр, — сказал он. — Сделаем отчет, как только сможем.

— Для начала посетим итальянца? — предложил я, когда мы вышли из дома.

— Не сейчас, Уотсон. Вы часто в своих рассказах сетовали на мою циничную натуру. Боюсь, мои нынешние действия не заставят вас изменить мнение. Прежде всего мы пойдем к одному моему знакомому, чтобы проверить подлинность этих документов.

— Вы считаете, что они подделаны?

— Учитывая туманный характер всего дела я полагаю, что это вполне вероятно. Давайте, по крайней мере, выясним, подлинные ли они, и, если окажется, что нет, нашему клиенту нечего расстраиваться из-за потери письма. Ему останется лишь позаботиться о том, чтобы негодяй вернул деньги.

Холмс привел меня в грязноватую букинистическую лавку в Пайд-Булл-ярд, по соседству с Британским музеем. Пробираясь среди гор пыльных томов, мы обнаружили маленькую нишу в задней части лавки, где сидело какое-то сморщенное существо. Оно взглянуло на нас и неуверенно улыбнулось.

— Как, мистер Холмс? Какая честь для меня, что вы зашли!

— Доброе утро, Франклин, — ответил Холмс. — Я приобрел эти листы пергамента. Не окажете ли вы мне любезность высказать свое мнение об их происхождении?

Франклин молча принял документы и направился с ними к окну. Казалось, он внимательно их читает. Потом, вставив в глаз лупу, какими пользуются ювелиры, он принялся изучать пергамент. Сначала исследовал поверхность, затем повернул письмо к свету и снова стал рассматривать. Вернувшись к своему столу, он взял острый скальпель, служащий хирургам для самых тонких операций, и поскреб чернила. В конце концов он пожал плечами:

— По моему мнению, они подлинные, мистер Холмс. Если бы вы оставили эти документы, я мог бы провести дальнейшие исследования, но сомневаюсь, что это изменило бы мое мнение.

— А не могут они быть палимпсестами?[21]

— Именно это я проверяю первым делом. Один из самых распространенных трюков — взять кусок бесценного пергамента, быть может какой-то древний документ, и соскрести текст. Однако при этом всегда остаются следы. Поверхность обычно покрыта крошечными отметинами, и, кроме того, почти всегда видны следы первоначального текста. В данном случае этого нет, а потому я заключаю, что на пергаменте ничего не было перед тем, как на нем начали писать.

Теперь перейдем к чернилам. Вы должны понимать, господа, — продолжил он менторским тоном, — что в делах такого рода важно имитировать старину с самого начала, а не пытаться состарить надписи потом. Например, если вы готовите чернила из дубовых чернильных орешков и гуммиарабика, как делали наши предки, то нужно разбавить их перед использованием, чтобы чернила казались выцветшими, а не пытаться обесцветить написанный текст. И, даже будучи разбавлены, новые чернила хорошо пристают к пергаменту. Здесь я вижу, что чернила сухие и осыпаются. Несомненно, они весьма почтенного возраста. Итак, на основании всего вышеизложенного я делаю вывод, что ваши письма — подлинники той эпохи.

Холмс кивнул и взял письма.

— Благодарю вас, Франклин, — сказал он, и меня удивил его пренебрежительный тон. — Вы оказали мне ценную услугу.

Франклин мрачно улыбнулся в ответ. Когда мы вышли из лавки, Холмс пояснил:

— Франклин — браконьер, превратившийся в лес ничего, Уотсон. Когда-то он так искусно подделал завещание, что ненадолго меня провел. Мне подумалось, что человек с такими ценными талантами не должен томиться в тюрьме, потому что может быть мне полезен. Я отдал в руки полиции того, кто заказал подделку, а Франклина предупредил. Но я недвусмысленно объяснил ему, что еще одно такое преступление будет его концом. В благодарность за услугу он помогает мне разобраться с проблемами вроде сегодняшней. Теперь он зарабатывает на жизнь, реставрируя старинные тома. И если порой реставрация носит, скажем так, воображаемый характер, никому от этого нет большого вреда.

Однако вернемся к нашему делу. Оно становится все более интересным. Судя по всему, рукописи подлинные, поэтому мы можем предположить, что и нападение было настоящим. Давайте-ка зайдем теперь в Библиотеку Британского музея, тем более что до нее рукой подать, и узнаем мнение эксперта о содержании наших писем.

Музей находился через дорогу от лавки Франклина. Холмс повел меня через большие залы в самый центр, к читальному залу. Как всегда, я испытал благоговейный трепет от его величины и от огромного стеклянного купола над головой. Холмс, у которого имелся читательский билет, часто наведывался в библиотеку, чтобы исследовать исторический фон какого-нибудь дела, когда не хватало сведений в его собственном алфавитном справочнике.

У стойки Холмс спросил профессора Грэя. Этот джентльмен вскоре появился и тепло пожал руку моему другу.

— Здравствуйте, мистер Холмс! Чем я вам могу помочь сегодня? — спросил он.

Этот пожилой господин бодрого вида вполне соответствовал расхожему представлению о профессоре, непременно бородатом, в твидовом костюме.

— Здравствуйте, профессор! Мне доверили эти письма, якобы написанные Уильямом Мейтлендом Летингтонским. Я был бы безмерно вам признателен, если бы вы высказали мнение об их содержании.

Взяв письма, профессор Грэй принялся их читать.

— Гм-м, весьма интересно! — наконец сказал он. — Возможно, вам известно, что за свое коварство Уильям Мейтленд получил прозвище Макиуилли — от Макиавелли. Очень удачная игра слов! Он был замешан в заговоре с целью убийства Давида Риччо, личного секретаря королевы Марии и, по слухам, ее любовника. Несмотря на это, ему удалось вернуть себе расположение королевы, и позже он состоял при ней на важной государственной должности. Одно время Мейтленд был послом Марии в Англии и, несомненно, приобрел много знакомых среди тамошней знати. Судя по этим письмам, он служил и нашим и вашим.

Пока Холмс беседовал с профессором, я взглянул в сторону и заметил промелькнувший знакомый профиль.

— О, герр Шульдиг! — воскликнул я. — Какой сюрприз — увидеть вас здесь!

Шульдиг вздрогнул и резко остановился. Повернувшись ко мне, он сказал с угодливой улыбкой:

— Доктор Уотсон! — Его полные щеки блестели от пота. — Как приятно снова увидеть вас так скоро!

— Вы здесь по делам службы?

— Да-да, конечно! Компания «Сименс» проводит электричество и в этой библиотеке. Самая изумительная коллекция в мире! Это большая честь для нас. Однако прошу меня извинить, я тороплюсь по делу: в этом большом здании так много работы.

— Конечно.

Холмс заметил, что я беседую с немцем.

— Мы познакомились с герром Шульдигом сегодня в доме одного из наших клиентов, — сообщил он как бы невзначай профессору, когда толстяк поспешно удалился. — По-видимому, он хорошо знает свое дело.

— Безусловно. Бесценный специалист! Возможно, вы этого не помните, мистер Холмс, но десять лет назад в этой библиотеке было темно и мрачно. Всего один газовый фонарь горел под куполом, и в сумрачные и туманные дни мы не могли здесь работать. И, конечно, всегда существовала ужасная угроза пожара, который нанес бы немыслимый урон.

К счастью, теперь все это в прошлом. Электрический свет позволяет нам работать в любое время, и мы не зависим больше от капризов климата и времени года. Правда, читатели, привыкшие к газовому освещению, жалуются, как ни странно, на то, что электрический свет слишком яркий!

— Перемены поначалу даются трудно, — заметил Шерлок Холмс. — Позвольте выразить вам искреннюю благодарность за оказанную помощь. Ваша эрудиция всегда была потрясающей.

— Вы не торопитесь? Мне бы очень хотелось, пользуясь случаем, снять копии с этих писем. Конечно, если нет возражений.

— Полагаю, мой клиент не будет против, — любезно произнес Холмс.

А я, хоть и был настроен менее оптимистично, зная о собственническом отношении сэра Саймона к рукописям, счел за благо промолчать.

Пока профессор Грэй снимал копии, мы с Холмсом сидели на кожаном диванчике, переговариваясь вполголоса, чтобы не мешать читателям.

— Вы сделали какие-нибудь выводы? — осведомился я.

— Мне по-прежнему неясен мотив кражи, — пожаловался мой друг. — Если нападавший нуждался в относительно небольшой денежной сумме, почему просто не ограбил какого-нибудь богатого пьяницу на темной улице в Сохо, вытащив у него бумажник? Очевидно, нужно было именно это конкретное письмо. Однако вряд ли кого-то настолько интересуют письма елизаветинской эпохи, если только они не написаны одним из монархов того времени.

— Быть может, вся важность письма заключается в том, что написано на пергаменте? — предположил я. — Скажем, если украденное письмо проливало свет на бесчестный поступок, совершенный знатной особой того времени, то не исключено, что потомок захотел любой ценой защитить доброе имя своей семьи.

— Четыреста лет спустя? Сомневаюсь. Даже самый возмутительный скандал покрывается романтической патиной за столь долгое время. Герцог Сент-Олбенский спокойно заседает в палате лордов и не считает, что его достоинству вредит родство с прекрасной, но распутной Нелл Гвин[22].

— А как насчет теории сэра Саймона, что тут замешан его соперник, коллекционер из Далиджа?

— Я не принимаю это всерьез, Уотсон. Мания коллекционирования приобретает у людей различные формы. Интересы коллекционера из Далиджа лежат главным образом в области антропологии: он ценит экзотику. Сомневаюсь, чтобы его заинтересовал кусок пергамента елизаветинских времен, что бы на нем ни было написано. Кроме того, хотя коллекционеры и не разборчивы в средствах, когда охотятся за добычей, я сомневаюсь, чтобы он дошел до кражи.

Я подозреваю, что, скорее всего, письмо украли ради выкупа и скоро у сэра Саймона потребуют крупную сумму — вероятно, угрожая уничтожить письмо, если он не заплатит. В таком случае будет понятно, что это не случайная кража: негодяй прекрасно знал, что делает, и строил свой расчет на мании коллекционеров, которые заплатят сколько угодно, лишь бы собрать всю серию.

Минут через двадцать профессор Грэй вернулся с нашими оригиналами. Стороны обменялись благодарностями, и мы снова очутились в широком дворе музея.

— По-моему, у нас есть время перед чаем, чтобы посетить итальянца, — сказал Холмс. Он помахал своей тростью кэбу. — Саффрон-Хилл! — крикнул он кэбмену.

На Саффрон-Хилл, длинной и узкой грязной улице, отделяющей Холборн от Клеркенуэлла, с недавнего времени стали селиться итальянцы. Шарманщики, продавцы мороженого, музыканты, художники — словом, представители типично итальянских профессий нашли здесь приют.

Остановив кэб у давно не крашенной, облупившейся двери, мы постучались. Открыла нам молодая женщина, которая взглянула на нас с опасливым подозрением.

— Нам синьора Ладраццо, — пояснили мы.

Она не ответила — возможно, не говорила по-английски или понимала, но плохо. Однако фамилия Ладраццо ей все же что-то сказала, и, подойдя к подножию лестницы, женщина позвала:

— Луиджи!

Через пару минут дверь распахнулась и по лестнице спустился молодой человек. Он был красив в итальянском духе: голова молодого Давида и тугие кудри.

Ладраццо смерил нас подозрительным взглядом.

Холмс поклонился и спросил:

— Синьор Ладраццо, как я понимаю? Нас нанял сэр Саймон, чтобы мы разобрались с кражей его письма. Можно нам войти и задать вам несколько вопросов?

Похоже было, что итальянец с удовольствием отказал бы нам в этой просьбе, но не осмеливается.

— Пройдемте в мою комнату, — выговорил он не охотно и, повернувшись, направился туда первым.

Поднявшись по грязной деревянной лестнице на второй этаж, мы вошли в его комнату. Ладраццо указал на потрепанный диванчик, и мы уселись на него, сам же он устроился на кровати. Комната была невообразимо грязной и захламленной. Однако тут обнаруживались признаки ученых занятий или, по крайней мере, торговли антиквариатом: повсюду громоздились горы книг в кожаных переплетах и связки пергаментных рукописей.

— Могу я прежде всего спросить, синьор, — начал Шерлок Холмс, — когда вы начали работать на сэра Саймона?

— Наверно, год назад.

— И это всегда были рукописи елизаветинской эпохи?

— Нет. Вначале я принес ему инкунабулы[23]. Старые молитвенники из Германии.

— А когда вы предложили серию елизаветинских писем?

Ладраццо задумался и ответил после паузы:

— В январе.

— Значит, месяца три тому назад? — Да.

— А каков был источник этих документов?

Итальянец лукаво взглянул на Холмса:

— Если я вам скажу, вы сможете получить письма сами и перехватить у меня выгодную сделку. Это коммерческая тайна.

— Стало быть, вы никому больше не говорили о существовании этих писем?

— Нет, я хранил все в секрете.

— Грабитель знал, что при вас ценное письмо, и был осведомлен о времени, в которое вас ожидали на Чиниз-сквер. Кто бы это мог быть?

Ладраццо пожал плечами:

— Откуда же мне знать? Может быть, тут дело в женщине, в мисс Латимер? Женщины так болтливы.

— И она, и сэр Саймон заявляют, что никому ничего не говорили.

— Ну, тогда я не знаю, — упорствовал итальянец. Холмс продолжал задавать вопросы, но было ясно, что мы не вытянем из этого человека ничего существенного. В конце концов мой друг поднялся и поклонился:

— Благодарю вас за помощь, синьор Ладраццо. Надеюсь, нам не понадобится больше вас беспокоить. Могу заверить, что приложу все усилия, чтобы отдать в руки правосудия негодяя, напавшего на вас.

Возможно, это игра моего воображения, но мне показалось, что по лицу молодого человека пробежала тень тревоги.

Выйдя из дома, мы пошли по направлению к Клеркенуэлл-роуд в поисках кэба.

— Мы заслужили наш чай, Уотсон, — заметил мой друг. — Давайте вернемся на Бейкер-стрит и посмотрим, что нам может предложить миссис Хадсон.

Назавтра ранним утром мы получили еще одно безапелляционное послание от сэра Саймона, где говорилось, что у него требуют выкуп за украденное письмо.

У Холмса был довольный вид.

— Как я и предсказывал, Уотсон, письмо украли ради выкупа. Теперь дело может проясниться. Многое можно узнать из самой депеши с требованием выкупа, а при обмене денег на похищенные вещи есть немало возможностей схватить проходимца. Итак, вперед!

Когда мы прибыли, слуга, открывший дверь, сообщил, что сэр Саймон в своем кабинете и приглашает нас туда. Мы последовали за слугой вверх по лестнице — на этот раз на третий этаж. Путь с лестничной площадки лежал через арку с декоративной металлической решеткой, которая определенно когда-то охраняла вход в сераль великого калифа. Я на несколько минут опередил Холмса, который задержался на лестнице, рассматривая гравюры Хогарта.

Проходя вслед за лакеем под аркой, которая была довольно узкой, я случайно коснулся решетки. И сразу же всего меня пронзила ужасная боль, которая еще усилилась, когда моя рука непроизвольно сжала металл. Я попытался отдернуть руку, но мускулы мне не повиновались. Мое тело начало корчиться в конвульсиях. Я попытался закричать, но из горла выходил лишь сдавленный писк. Из-за диких корчей я соприкоснулся с пьедесталом. Сильно ударившись об него, я увидел, что стоявшая на нем статуя начинает падать. Она опрокинулась, и под весом мрамора меня отбросило на ковер. При падении я поневоле отпустил решетку. Боль сразу же уменьшилась, хотя я и чувствовал, что сильно расшибся.

Я услышал шаги на лестнице — Холмс в два прыжка оказался подле меня.

— Уотсон! — закричал он, опустившись на колени и склонившись надо мной. — Ради бога, что случилось?

Я был не в состоянии говорить и лишь безмолвно указал на электрическую лампу над головой и на решетку. Холмс сразу же понял, что я пытаюсь ему сказать.

— Электричество! — пробормотал он.

Послышались шаги с другой стороны, и появился сэр Саймон, обеспокоенный шумом. Когда он обвел глазами всю сцену, черты его исказились от потрясения и страха.

— Моя Венера! — горестно вскричал он. — Она повреждена? — Бросившись к упавшей статуе, он опустился на колени, чтобы осмотреть ее. — Нет-нет, она цела! — наконец сказал он. — Ты не разбилась, моя красавица, не откололся даже крошечный кусочек. Тебя спас ковер, да? Умница! — Он чуть ли не сладострастно гладил белый мрамор.

Холмс посмотрел на коллекционера с отвращением:

— Уотсон пострадал от удара током, сэр Саймон. Не прикасайтесь ни к чему металлическому. Где герр Шульдиг?

— Недавно был здесь, — ответил сэр Саймон, поднимая взгляд. — Думаю, он проверяет новую систему освещения в голубой гостиной.

— Не окажете ли вы любезность, послав за ним? Через несколько минут прибыл Шульдиг. К тому времени у меня уже хватило сил сесть.

— Герр Шульдиг, — мрачно произнес Холмс, — Уотсона ударило током от этой решетки. Кажется, это в вашей компетенции?

— О да, я вижу. Какое несчастье! — униженно причитал немец. — Попрошу вас всех оставаться на своих местах, пока я не я отключу ток. — И он поспешно удалился.

— Чем я могу вам помочь, старина? — спросил Шерлок Холмс.

— Просто оставьте меня ненадолго, Холмс. Боль от удара током скоро пройдет. Я, по-видимому, ушибся и обжег ладонь.

Вскоре вернулся Шульдиг. Повернувшись к нему, Холмс сказал:

— Не соизволите ли вы проверить, каким образом такое могло случиться, герр Шульдиг? Результаты могли оказаться весьма плачевными.

— Да, конечно. Я сделаю это немедленно! — выпалил Шульдиг по-немецки. — Должно быть, дело в новой проводке. Да! Посмотрите — изоляция прорвалась в том самом месте, где провод проходит возле решетки. Какое невезение! Я представить себе не могу, как это вышло.

— Действительно! — воскликнул Холмс, и в голосе его звучало недоверие. Наклонившись, он взглянул на провод, потрогал его и повертел в руках. — Гм-м! Лучше сразу же его заизолируйте. Пойдемте, доктор. Если вы способны встать, я помогу вам добраться до нашей квартиры, где вы сможете восстановить силы.

— Вы подозреваете нечестную игру, Холмс? — тихо прошептал я, спускаясь с его помощью по лестнице.

— Может быть, — ответил Холмс, тоже понизив голос. — Если так, то это было очень искусно сделано. Изоляция провода, по-видимому, истерлась именно в том месте, где он проходит у самой решетки. Лакей был защищен, так как он в перчатках. Лицо, подстроившее ловушку, разбиралось в электричестве.

— Значит, это Шульдиг? — спросил я.

— Такой вывод кажется наиболее вероятным. Несомненно, ловушка предназначалась для меня. Риск просто несоразмерный — ведь дело касается куска старого пергамента! Однако поедемте домой, на Бейкер-стрит. Там вы сможете прилечь, и миссис Хадсон напоит нас чаем.

Мы доехали до дома в кэбе, и там мой друг, удобно меня устроив, пошел справиться о чае. Вернувшись, он опустился в свое любимое кресло, набил трубку табаком и начал задумчиво выпускать кольца дыма.

— За последние двадцать лет мы прошли огромную дистанцию, Уотсон, — размышлял он. — Когда в семидесятые годы я изучал естественные науки в Кембридже, об электрическом токе едва упоминали. Это явление очень мало применялось за пределами лаборатории — ведь генераторы только что изобрели. Теперь, конечно, мы повсюду наблюдаем его преимущества и, как вы только что обнаружили, также и недостатки!

Холмс умолк и погрузился в размышления, обдумывая все аспекты проблемы. Хорошо зная его привычки, я не стал ему мешать и занялся чаем и газетой, стараясь не шуршать страницами. Не знаю, сколько прошло времени — возможно, я задремал после утренних треволнений. Я очнулся, когда мой друг с восклицанием вскочил с кресла.

Холмс устремился к книжным шкафам, как часто делал, желая проверить какой-то факт. Однако, к моему удивлению, он не извлек том из своего обширного собрания, а подошел к полке, на которой стояли мои немногочисленные книги по медицине. Он выбрал трактат о кожных покровах и, усевшись, стал его пролистывать. Минут через десять он отложил книгу и повернулся ко мне.

— Вы пришли в себя, Уотсон?

— Да, совершенно, благодарю вас. Вы намереваетесь снова куда-то отправиться?

— Я намерен вернуться на Чиниз-сквер, доктор! Мне нужно задать сэру Саймону крайне важный вопрос!

Мы поспешили в дом клиента, и нас сразу же провели к нему. Холмс тотчас взял быка за рога.

— Сэр Саймон, — спросил он, — вы присутствовали при том, как мисс Латимер врачевала синьора Ладраццо?

— Да, почти все время. Услышав шум, я последовал за ними в комнату экономки, где мисс Латимер оказывала помощь несчастному молодому человеку.

— А вы не заметили, много ли было крови?

— Немного. Я ясно помню, что, беспокоясь о своем персидском ковре, как раз собирался приказать, чтобы слуга убрал его. Но тут я заметил, что в этом нет необходимости, поскольку крови было очень мало.

— Превосходно! — воскликнул Холмс, к немалому моему удивлению. — Не будете ли столь любезны послать за синьором Ладраццо и попросить, чтобы он немедленно прибыл? Думаю, с его помощью мы могли бы прояснить этот вопрос. И, наверно, надо бы послать и за мисс Латимер: полагаю, она также способна нам помочь.

Сэр Саймон отдал приказания, и мы прождали чуть не целый час, пока прибыл итальянец. Все это время мы пытались вытянуть что-нибудь из Холмса, но он был неумолим: если у моего друга и есть слабость, так это его любовь к драматическим развязкам.

Наконец появился итальянец, угрюмый и недовольный.

— Синьор Ладраццо! — бурно приветствовал его Холмс, вскакивая со своего места. — Я очень рад вас видеть. Не будете ли вы так любезны опуститься на колени?

Ладраццо отступил, его лицо исказилось от гнева.

Холмс лишь улыбнулся и быстро шагнул к нему. Схватив итальянца за руку, он выкрутил ее и, обладая большой силой, заставил упасть на колени. Ладраццо вскрикнул от боли и злости. Сэр Саймон встал, но в замешательстве ничего не смог возразить.

— А теперь, Уотсон, — сказал Холмс, удерживая итальянца на полу, — не осмотрите ли вы рану?

Я опустился на колени рядом с Ладраццо. Он вырывался, но его крепко держали. Я разделил его густую шевелюру, характерную для средиземноморских народов. Тщательно проверив кожу головы, я был изумлен.

— Ничего нет, Холмс. Я не смог найти никаких рваных ран. Но даже поверхностная царапина не могла бы зажить за такое короткое время!

— А никакой раны и не было! Как многие южане, он слишком труслив, чтобы поранить себя даже для дела. Что вы использовали, синьор Ладраццо? Кусок сырого мяса? Вымазали голову в крови перед тем, как постучать в дверь?

Он отпустил итальянца, который вскочил с пола и стоял теперь, сжав кулаки и трясясь от гнева.

— Когда сэр Саймон сказал нам, что было мало крови, я догадался, как было дело. Рана на коже головы обильно кровоточит — не так ли, доктор? — потому что кожа в этом месте хорошо снабжается кровью и ее кровеносные сосуды не сокращаются, как в других частях тела.

И, разумеется, — продолжил Шерлок Холмс, резко поворачиваясь к мисс Латимер, которая сидела с застывшим бледным лицом, — это с головой выдает вашу помощницу. Она действовала в сговоре с итальянцем. Итак, мадам? — холодно произнес он, не получив от нее ответа. — Вам нечего сказать?

Она продолжала молчать, и Холмс обратился к сэру Саймону:

— По моему мнению, сэр, вы обнаружите, что письма, купленные вами у Ладраццо, заключались в одной из тех связок, что вы приобрели на аукционе. Составляя каталог, мисс Латимер наткнулась на елизаветинские письма интересующего вас периода. Вместо того чтобы обратить на них ваше внимание, она сговорилась с итальянцем обмануть вас.

Ясно, что какое-то время они были любовниками. В конце концов, она не первая молодая женщина, которую околдовали южная красота и бурные страсти. Какое-то время все шло хорошо, но потом они решили, что пять фунтов за письмо — это маловато. И тогда они имитировали нападение, надеясь, что естественное желание коллекционера завершить серию позволит им запросить большую сумму за возвращение письма.

После моего визита к Ладраццо он решил, что я представляю для него опасность, и вознамерился меня уничтожить. Ему пришла в голову идея воспользоваться тем, что в доме проводят электричество. Не забывайте, что электричество открыто итальянцами. Наш друг, по-видимому, обладает разносторонними талантами и отнюдь не лишен интеллекта. Интересно, уж не учился ли он когда-то в своей родной стране у последователей Гальвани[24] и профессора Вольты[25]? Полагаю, мисс Латимер сегодня тайком провела его в особняк, когда в передней части дома никого не было. Возможно, во время завтрака. Синьор Ладраццо устроил ловушку и затем позаботился о том, чтобы сэру Саймону доставили письмо с требованием выкупа, зная, что меня немедленно вызовут.

А теперь, сэр Саймон, если бы вы послали слуг в ближайший полицейский участок, мы могли бы арестовать эту парочку по обвинению в краже и мошенничестве.

Наш клиент, по-видимому, был шокирован этими разоблачениями. Он не ответил на предложение моего друга, уставившись в пол и медленно качая головой. Спустя какое-то время он поднял взгляд на преступную пару.

— Убирайтесь! — воскликнул он яростно. — Уходите сейчас же, и чтобы я вас больше никогда не видел!

Ладраццо повернулся и сразу же поспешил к дверям. Мисс Латимер не заставила себя просить и последовала за ним. Ясно было, что они собираются воспользоваться великодушием сэра Саймона.

Холмс повернулся к нашему клиенту, подняв брови:

— Если вы не хотите предъявлять обвинения, сэр, то я ничего не могу поделать. Однако должен сказать, что вы совершаете ошибку, позволяя остаться безнаказанными таким отъявленным негодяям.

Сэр Саймон как-то сразу состарился и осунулся.

— Они были моими друзьями, мистер Холмс, — печально произнес он, — моими единомышленниками. Я никогда бы не подумал, что они могут меня так предать. Пришлите ваш счет — я не поскуплюсь. Вы сделали то, о чем я просил.

Что касается вас, доктор Уотсон, то я буду вам признателен, если вы не присоедините этот тягостный эпизод к той коллекции сенсационных рассказов, которыми развлекаете невзыскательных читателей. А теперь я должен попросить вас обоих оставить меня.

Я кивнул в знак согласия, и мы раз и навсегда распрощались с нашим клиентом.

Дело о жене ростовщика

Был теплый день ранней осени, и мы с Шерлоком Холмсом заканчивали завтрак у себя на Бейкер-стрит.

— Честное слово, Уотсон, — заметил мой друг, — сегодня слишком хорошая погода, чтобы сидеть дома. Давайте-ка погуляем в Риджентс-парке, благо он через дорогу. Побродим вокруг озера, полюбуемся цветами и прочими красотами природы.

Я выразил горячее согласие, но тут миссис Хадсон, вошедшая, чтобы убрать со стола, сказала Холмсу:

— Молодая леди хочет вас повидать, сэр. Я ей сказала, что вы завтракаете, и попросила подождать в гостиной.

— Благодарю вас, миссис Хадсон. Какая энергичная молодая леди — так рано начала день. Сомневаюсь, что она живет в праздности.

Увидев девушку, я понял, что догадка Холмса верна. Незнакомка была опрятно, но просто одета. Выражение лица серьезное, хотя, на мой взгляд, и не слишком удрученное. Заметив, что у нее на пальце нет обручального кольца, я предположил, что тут замешаны дела сердечные.

— Благодарю за то, что вы согласились принять меня, сэр, — начала она. — Мое имя — Мэри Франклин. Я приехала к вам, потому что меня беспокоит одна вещь, правда, может статься, что это простое совпадение. Мне очень нужен ваш совет.

— Расскажите все по порядку, — попросил Холмс, откидываясь в кресле и прикрывая глаза.

— Итак, сэр, прежде всего, должна сказать, что отец мой умер и я живу вместе с матерью и ее вторым мужем в Хайгейте. По соседству с нами находится лавка ростовщика, мистера Шарпа, который ссужает деньги под залог. Он очень дружен с моим отчимом, и они часто выпивают вместе в ближайшем кабачке.

Два месяца назад жена мистера Шарпа внезапно умерла от остановки сердца. Она была совсем не старой женщиной, так что смерь ее меня поразила: мы часто встречались и беседовали. К тому же случилось это в отсутствие ее мужа — он уехал на несколько дней по делам, чего на моей памяти еще не бывало. Муж нашел ее мертвой, когда вернулся. Меня бросает в дрожь, мистер Холмс, как подумаю, что она лежала мертвая чуть ли не за стеной моей спальни и никого не было с ней рядом.

После похорон мистер Шарп не очень-то горевал. А вскоре он начал ухаживать за мной. Должна сказать, что я его не поощряла. Возможно, это глупо с моей стороны: он, несомненно, человек честный и трудолюбивый, но я нахожу его наружность и манеры отталкивающими. Наконец он набрался мужества попросить моей руки. Я с трудом подавила дрожь при мысли о том, чтобы разделить с ним жизнь, и ответила, что, хотя весьма благодарна за предложение, не могу заставить себя его полюбить. Он лишь заметил, что, вероятно, слишком рано заговорил о браке и через какое-то время снова испросит моего согласия.

Мой отчим при каждом удобном случае расписывает преимущества, которые сулит мне брак с ростовщиком. Все повторяет, что лучше жить в достатке, нежели выйти замуж за нищего молодого человека — ведь тогда жизнь моя будет нелегкой. Конечно, все это правильно, но я пока не расположена послушаться его совета. Вообще-то, я подозреваю, что отчим старается не без корысти. Дело в том, что покойный отец оставил мне наш коттедж с тем условием, чтобы я не могла его продать при жизни матери. Сдается мне, отчим сговорился с мистером Шарпом, заручившись обещанием, что в случае нашей женитьбы тот позволит ему по-прежнему жить в унаследованном мною доме.

Все еще не открывая глаз, Холмс осведомился:

— Есть ли причины сомневаться, что смерть наступила от естественных причин?

— Нет, сэр, — ответила молодая леди после короткой паузы. — Поскольку жена ростовщика умерла внезапно, производилось вскрытие. Правда, делал его не врач миссис Шарп — он в то время совершал путешествие по северу Франции, — а весьма почтенный местный медик, доктор Флетчер. На дознании был вынесен вердикт о смерти из-за остановки сердца.

Мой друг открыл глаза.

— Моя милая юная леди, — сказал он, — я понимаю ваше затруднительное положение и очень вам сочувствую, но чем же тут может помочь детектив-консультант? Мистер Шарп не первый мужчина, которого привлекает леди намного моложе его, и, как вдовец, он волен добиваться вашей благосклонности. Вы всегда можете ему отказать.

— Но тут есть одно странное совпадение, мистер Холмс. Часто случается, что клиенты ростовщика не могут выкупить свой заклад, и тогда через какое-то время его продают. Однажды днем, за неделю до смерти миссис Шарп, я увидела, как она вешает сушиться красивый траурный костюм. Мы поговорили через садовую ограду, и она сказала, что муж попросил ее выстирать и погладить этот костюм, перед тем как его выставят на продажу. В следующий раз я увидела этот костюм на мистере Шарпе, когда он стоял у могилы жены на Хайгейтском кладбище. Она приготовила ему одежду для своих собственных похорон! — Лицо девушки затуманилось от ужаса при этом воспоминании.

— Конечно, это может быть просто зловещим совпадением, — рассуждал Холмс. — И тем не менее я возьмусь за ваше дело, мисс Франклин. Оно обещает быть довольно интересным. Мы с Уотсоном собирались прогуляться в Риджентс-парк, но свежий воздух Хайгейта, находящегося на возвышенности, ничем не хуже, а быть может, и лучше. Если позволите, мы будем сопровождать вас до дома и рассмотрим дело у его истоков.

Часом позже мы прибыли в Хайгейт. По просьбе мисс Франклин кэб остановили на Хай-стрит: она объяснила, что соседи, увидев ее выходящей из наемного экипажа, обязательно примутся судачить. Мы спустились по Уэст-Хилл к Палимент-Хилл-Филдз. Одна из крутых улочек привела нас к дому мисс Франклин.

— Я не могу пригласить вас к себе, сэр, — извинилась она. — Отчим рассердится на меня за то, что я посвящаю посторонних в личные дела.

— Я понимаю. Мы проведем небольшое расследование и встретимся с вами позже, чтобы обсудить вопросы, которые могут возникнуть. Где нам было бы удобно увидеться?

— Кафе Притчета на Хай-стрит — весьма респектабельное заведение, — ответила девушка.

— Прекрасно. Скажем, через три часа?

Мисс Франклин покинула нас, а Холмс сказал:

— Очевидная отправная точка — лавка ростовщика. Давайте зайдем туда и посмотрим на этого мистера Шарпа.

Мы зашли в темную лавку. От старой одежды исходил затхлый запах: многие бедняки закладывали летом пальто и выкупали с наступлением холодов. На полках за прилавком были выставлены многочисленные часы и мелкие украшения. Имелись здесь и небольшие музыкальные инструменты, в частности скрипки и концертино. В витрине я увидел недорогие камни: опалы, черный янтарь, аметисты, лунные камни, малахит. Из задней части лавки вышел сам ростовщик. Увидев двух хорошо одетых мужчин, он поклонился, потирая руки. Ему не удалось скрыть за раболепной улыбкой беспокойство: он опасался, что мы можем оказаться представителями властей.

— Доброе утро, джентльмены, — обратился он к нам. — Чем я могу вам помочь?

— Я собиратель редкостей, — не задумываясь ответил Холмс. — Случайно проходил мимо вашей лавки и зашел взглянуть, нет ли у вас чего-нибудь любопытного.

— Я всегда счастлив помочь антикварию, поскольку и сам не чужд этой страсти, сэр, — угодливо произнес Шарп. — К сожалению, в таком месте, как наше, попадается не так уж много раритетов. Вам больше бы повезло в Дептфорде или Гринвиче, куда заходят моряки. И тем не менее у меня имеется несколько превосходных вещиц, которые могли бы заинтересовать такого джентльмена, как вы. Например, вон там, сэр, — он указал в угол лавки, заваленный разнообразными предметами, — хранится несколько весьма любопытных вещей, которые собрал покойный полковник Томас из Саутвуд-хауса, когда вместе с валлийской гвардией пребывал в Южной Африке. Мне посчастливилось купить их после кончины полковника при распродаже с аукциона его имущества.

Пожалуйста, взгляните на этот трон племенного вождя, вырезанный из черного дерева. Обратите внимание на его вес и твердость. Чем не кресло для джентльмена? Оно украсит столовую или кабинет. Вот тут — несколько идолов, также в основном из черного дерева. — Он указал на причудливо раскрашенных истуканов высотой в два-три фута с очень худыми, вытянутыми лицами и непомерно большими губами. — Заметьте, какая примитивная сила исходит от этих фигур, сэр. Возможно, они не очень подходят для дома, в котором есть хозяйка, но выглядели бы потрясающе в апартаментах холостяка.

— А это? — спросил Холмс, кивнув в сторону какого-то оружия, очевидно также африканского происхождения.

— Ах да, сэр! — воскликнул Шарп. — Прекрасное оружие, опять-таки из коллекции полковника Томаса. Полный комплект вооружения зулусского воина — взгляните на дротик и щит. В очень хорошем состоянии, сэр, и притом замечательной работы.

Холмс небрежно кивнул:

— Действительно прекрасные вещи, но вряд ли они впишутся в мою коллекцию.

Он немного побродил по лавке, приглядываясь к некоторым предметам. Зная своего друга, я не сомневался, что он пытается узнать все, что только можно, о пристрастиях и доходах мистера Шарпа. Наконец Холмс снова заговорил с ростовщиком:

— Я живу примерно в двух милях отсюда. Если я захочу, чтобы мне доставили кресло, это можно устроить?

— Разумеется, сэр, — с жаром ответил Шарп, так как кресло явно стоило недешево. — У меня есть очень удобная ручная тележка для перевозки крупных предметов.

По-видимому, Холмс собрался уходить.

— Благодарю вас, мистер Шарп, что потратили на нас время, — сказал он учтиво. — Некоторые вещи определенно представляют интерес. Я подумаю, не купить ли мне что-нибудь.

Ростовщик проводил нас, и мы пошли обратно той же дорогой.

Я сгорал от любопытства и, едва мы удалились на безопасное расстояние, осведомился:

— Ну как, Холмс, что вы обнаружили? Холмс насмешливо поднял брови.

— Очень мало — касательно нашего дела, Уотсон. Не могли же мы говорить с этим человеком о его романтических склонностях? Однако я заметил нечто любопытное при осмотре зулусского оружия.

— В самом деле? — с сомнением спросил я. — И с какой же вещью что-то не так?

— Лучше спросите, какой вещи недостает. Там не было дубинки с тяжелым набалдашником. Она стала непременным оружием всякого зулусского воина после того, как Чака Великий[26] вооружил такими дубинками своих воинов и сделал их грозой Черного континента. Это оружие должен был носить каждый воин, и полковник не мог не включить его в свою коллекцию.

— Но ведь миссис Шарп не была убита такой дубинкой или каким-то другим оружием, — возразил я.

— Правильно. Быть может, этот факт не имеет значения, но все равно вызывает вопрос. А здесь, Уотсон, наши пути разойдутся. Я собираюсь навести кое-какие справки насчет мистера и миссис Шарп, в то время как вы окажете мне большую услугу, если навестите своего коллегу, доктора Флетчера.

— Я понял, Холмс! — вырвалось у меня взволнованное восклицание. — Доктор, делавший вскрытие, вот-вот удалится от дел. Возможно, он питает пристрастие к спиртному — ну, во всяком случае, не компетентен. Шарп вполне резонно рассчитывал, что врач не заметит какого-нибудь подвоха или закроет на него глаза.

Холмс сардонически улыбнулся:

— Правдоподобная теория, Уотсон. Быть может, вы будете столь любезны нанести профессиональный визит этому джентльмену, чтобы проверить вашу догадку?

Я снова начал подниматься в гору — к Понд-сквер. Там в красивом георгианского стиля особняке находилась приемная доктора Флетчера. Доктор оказался высоким, хорошо сложенным человеком. Весь его облик говорил о процветании, и он едва миновал средний возраст. Словом, моя теория о пристрастии к выпивке и беспутном образе жизни оказалась несостоятельной.

— А, доктор Уотсон, — сердечно приветствовал он меня, — я всегда рад видеть коллегу. Не выпить ли нам чаю, пока вы будете излагать свое дело?

Я согласился, и мы принялись обмениваться любезностями и замечаниями относительно мягкой погоды. Наконец горничная вкатила столик на колесиках со всем необходимым для чаепития и удалилась. Я заговорил о миссис Шарп, представившись дальним родственником, чтобы объяснить свой интерес к ней.

— Ах да, — сказал доктор Флетчер, — я прекрасно помню тот случай. Я не знал эту леди, но мы с доктором Смитом нередко подменяем друг друга по взаимной договоренности. Он предпочитает отдыхать ранним летом, когда нежарко, а я — поздним, и это очень удобно для нас обоих. Когда меня вызвали, миссис Шарп была мертва уже несколько дней. К несчастью, ее муж уезжал по делам и обнаружил, что она скончалась, только по возвращении. Прискорбный случай и ужасное потрясение для бедняги. Я официально констатировал смерть и распорядился, чтобы ее останки доставили в Королевскую бесплатную больницу для вскрытия. Я присутствовал на дознании и давал показания. Но вскрытие не оставляло никаких сомнений: причиной смерти послужила остановка сердца.

Я расспросил, каково вообще было состояние здоровья миссис Шарп. Очевидно, ранее ее врач не наблюдал никаких тревожных симптомов, таких как сердцебиение или затрудненное дыхание, но они не обязательно присутствуют при болезни сердца. Обменявшись напоследок любезностями с добрым доктором, я откланялся и с тяжелым сердцем направился на встречу с другом.

Мне было ясно, что мисс Франклин, к которой я уже питал теплые чувства, просто цепляется за соломинку. Так я и сказал Холмсу.

— Не могу с вами согласиться, Уотсон, — твердо произнес он. — На мой взгляд, слишком много совпадений. Вот смотрите: леди умирает, когда ее муж в отъезде. А между тем он никогда прежде не покидал дома. Смерть настигает ее в тот самый месяц, который ее врач обычно проводит за границей. Приготовлен даже траурный костюм подходящего размера. Нет, Уотсон, я убежден, что тут дело нечисто.

— Но дознание, Холмс, — не сдавался я. — Заключение врача не оставляет сомнений. Знал он ее или нет, доктор Флетчер — опытный профессионал, который не мог бы не заметить, что дело нечисто. У несведущего в преступных тонкостях ростовщика не было шансов обвести его вокруг пальца — учитывая достижения судебной медицины, в которую вы сами внесли значительный вклад.

— Вы, как всегда, мне льстите, Уотсон. Однако пойдемте. Сейчас время ленча, и нам пора встретиться с мисс Франклин в кафе Притчета.

Когда устроились за столиком кафе, где подавали простую, но хорошо приготовленную пищу, Холмс, сделав заказ, обратился к мисс Франклин:

— Мне бы хотелось побольше узнать об отношениях мистера и миссис Шарп. Они были дружной парой?

— Думаю, нет, мистер Холмс, хотя и не слыхала, чтобы они ссорились. Миссис Шарп относилась к мужу несколько пренебрежительно и часто жаловалась, что он скуповат, мало дает ей на карманные расходы. Она была щеголиха, модница и, думаю, считала ростовщика неудачной партией.

— Интересно. Скажите, а вы знаете имя ее портнихи?

— Конечно. Миссис Шарп часто ее упоминала. Это некая миссис Элиза Мортимер, которая владеет мастерской на Хай-стрит, поблизости от кафе, где мы сидим.

— Еще один вопрос, — продолжил Холмс. — Мистер Шарп сказал мне, что у него есть ручная тележка. Не знаете ли вы, случайно, где он ее держит?

— Знаю, сэр. Она хранится в Таунсенд-ярд, в конюшне, принадлежащей кузнецу, который подковывает лошадей. Мистер Шарп часто перевозит на этой тележке мебель и другие тяжелые или громоздкие вещи, чтобы сэкономить на возчике.

Мы еще побеседовали на разные темы. Мисс Франклин поделилась с нами надеждой получить место в Хайгейтской строительной компании, где имеется вакансия — ей там дали согласие на собеседование.

Мы не стали засиживаться в кафе, поскольку Холмсу не терпелось продолжить расследование. Расставаясь с молодой леди, Холмс сказал ей на прощание:

— Я пока что в самом начале пути, мисс Франклин, но чувствую, что, вполне вероятно, смогу вам помочь. Я свяжусь с вами завтра, если будет такая возможность.

Когда мы распрощались, Холмс сказал:

— А теперь, Уотсон, давайте-ка навестим миссис Мортимер и посмотрим, не разживемся ли у портнихи какими-нибудь полезными сведениями.

Прогулявшись по Хай-стрит, мы без труда нашли мастерскую, хозяйка которой вышла к нам сама. Это была высокая надменная женщина, чья манера одеваться показалась мне слишком экстравагантной, как и обилие краски на ее лице. Чувствовалось, что ей приятно принимать джентльменов.

Холмс поклонился:

— Миссис Мортимер? Мы представляем душе приказчиков покойной миссис Дороти Шарп. Как мы понимаем, на ее счету есть неуплаченные суммы.

Миссис Мортимер сразу же растаяла от такого начала.

— Пройдемте, пожалуйста, в мою контору, джентльмены. Там мы сможем потолковать в более уютной обстановке.

Мы вошли в ее контору, тесную и неопрятную. Бумажная работа явно не была сильной стороной этой леди. Почти весь письменный стол занимала большая конторская книга. Мы уселись, и в качестве преамбулы миссис Мортимер, сжимая руки, сказала прочувствованным тоном:

— Я была убита, услышав о ее кончине. Это была не просто моя клиентка, а дорогой друг. Увы, джентльмены, ее слишком рано отняли у семьи и друзей, но всё в руках всевидящего Провидения!

Мы что-то пробормотали в знак согласия, и миссис Мортимер с тяжелым вздохом переключила свое внимание на конторскую книгу. Заглянув туда, она сообщила нам:

— На момент ее трагической смерти счет миссис Шарп составлял три фунта два шиллинга четыре пенса за новое летнее выходное платье, которое она заказала и успела примерить, но, к несчастью, не смогла забрать.

— Можно мне взглянуть? — попросил Холмс.

Портниха передала нам книгу, и мой друг тщательно ее изучил. Я увидел, что целую страницу занимал список заказанных туалетов. Зная методы Холмса, я не сомневался, что он воспользуется возможностью разузнать все о счете миссис Шарп.

— Тут, кажется, все в идеальном порядке, мадам, — в конце концов сказал он. — Скажите, вы говорили об этом счете мистеру Шарпу?

Миссис Мортимер скривилась:

— Да, сэр, конечно — выждав приличное время после похорон. Мистер Шарп был крайне нелюбезен: он заявил, что жена оставила много долгов и ему нужно обдумать этот вопрос. Это не только неделовой подход, но, по моему мнению, также неуважение к памяти покойной жены.

Шерлок Холмс кивнул, выражая сочувствие.

— Поймите и нас: мы не можем выплачивать деньги, пока у нас не будет четкого представления обо всех долгах, — пояснил он. — Надеюсь, мы сможем в свое время погасить все долги.

Вынув блокнот, мой друг что-что записал. Затем он поднялся, и мы с миссис Мортимер последовали его примеру.

— Благодарю вас за содействие, мадам, — учтиво сказал он. — Вскоре мы с вами свяжемся.

Миссис Мортимер проводила нас до порога с приветливой улыбкой.

— Большой счет, Холмс, — заметил я. — А судя по тому, что сказала эта леди, миссис Шарп свободно распоряжалась деньгами. По-видимому, она была довольно расточительна для женщины в ее положении. А вы не подозреваете, что у мужа есть средства, которые он тщательно скрывает?

— Давайте не делать поспешных выводов, Уотсон, пока у нас не появятся факты, — одернул меня Холмс. — Однако вперед, нам нужно посетить еще кое-кого — саму миссис Шарп!

Идти пришлось недалеко, но дорога круто поднималась в гору. Наконец мы добрались до Суэйнз-Лейн и до входа на Хайгейтское кладбище, которое узкая дорожка делит на две части. На кладбище мы спросили у сторожа, как пройти к могиле миссис Шарп. Он повел нас туда, и, отшагав с полмили, мы попали на участок с недавними захоронениями. Наш путь лежал мимо большого количества мраморных статуй. Тут были в изобилии представлены и традиционные ангелы, и разбитые колонны, но попадались и более оригинальные надгробия: каска пожарного на могиле храбреца, отдавшего жизнь при выполнении своего долга; большой мраморный рояль на могиле пианиста; некоторых покойных запечатлели в мраморе с их верными собаками. Кладбище содержалось в идеальном порядке: чисто прибрано, трава выполота. Некоторые склепы приближались величиной к небольшому дому.

Наконец мы дошли до могилы миссис Шарп. На простом надгробном камне были высечены имя женщины, ее возраст и дата смерти, а также традиционная цитата из Священного Писания. Пожалуй, это была достойная могила для жены мелкого лавочника. Вероятно, мистер Шарп не хотел обрести скандальную известность, похоронив свою супругу как нищенку.

Затем пришлось опять подниматься в гору. Правда, такая прогулка на свежем воздухе должна была пойти нам на пользу.

Добравшись до Саут-Гроув, что находится в конце Суэйнз-Лейн, Холмс на минуту остановился и объявил:

— Мы возвращаемся на Бейкер-стрит, Уотсон. Это дело нужно обдумать, выкурив пару трубок!

По возвращении домой я позвонил в колокольчик, чтобы подали чай, и сказал:

— Насколько я могу судить, Холмс, если ваша теория верна, то мистер Шарп совершил идеальное убийство!

Холмс откинулся в своем любимом кресле и начал набивать трубку табаком.

— Дело, конечно, запутанное, — признал он, — но, возможно, ключ к загадке будет найден.

Мы просидели в молчании целый час, причем Холмс размышлял, не обращая никакого внимания на чай, в то время как я с удовольствием подкрепился чашкой крепкого чая после дневных трудов. По истечении часа мой друг заметил:

— Итак, Уотсон, мне видятся три способа, которыми это можно было совершить. Завтра мы сможем проверить хотя бы один из них, если вы согласны снова проехаться в Хайгейт.

Я ожидал, что мы отправимся туда рано утром, но был разочарован.

— Нет, Уотсон, пока что мы подождем с этим и поедем после ленча, — сказал мой друг. — Некоторые исследования лучше проводить не при ярком свете дня. К счастью, в это время года смеркается рано.

На следующий день мы вернулись в нанятом экипаже в Саут-Гроув. Холмс указал на одно здание:

— Хайгейтское литературно-научное общество, — объявил он. — Достойная организация. В прошлом году я имел честь читать здесь лекцию о своих методах, и я уверен, что они позволят мне воспользоваться библиотекой.

И действительно, встретивший нас секретарь настолько горел желанием услужить Шерлоку Холмсу, что даже становилось неловко.

— Конечно, мистер Холмс, все, чем располагает наше общество, всегда к услугам такого человека, как вы! — воскликнул он. — Сюда, пожалуйста.

Секретарь повел нас в библиотеку, находившуюся в задней части здания. Она была очень просторной, хотя тут хранились почти исключительно материалы о местной истории, которой ограничивались интересы общества.

— Могу я спросить, работаете ли вы в настоящее время над каким-нибудь делом?

— Работаю, сэр, — ответил Холмс. — Правда, пока что я не волен свободно беседовать об этом. А сейчас мне бы хотелось взглянуть на некрологи.

— Боже мой! — вскричал секретарь. — Значит, речь идет об убийстве? — Судя по всему, эта мысль привела его в сильное волнение.

— Возможно, — пробормотал Холмс. — В настоящее время я просто занимаюсь небольшим исследованием.

— Конечно, конечно, я все понимаю. Пройдемте сюда — тут у нас собраны все старые номера «Таймс», вплоть до последнего выпуска.

Он подвел нас к книжному шкафу, где стояли ряды красиво переплетенных номеров. Холмс выбрал последний том и начал искать нужную страницу. Секретарь маячил возле нас, надеясь еще что-нибудь разузнать. Не выказывая желания уединиться, мой друг занимал его беседой.

— Не думаю, что многие читатели выражают желание просмотреть страницы с некрологами, — заметил он, переворачивая страницы.

— Вообще-то, мистер Холмс, их не так уж мало. Многие члены нашего общества — ревностные историки, и им то и дело приходится уточнять даты рождения, венчания и смерти. Для среднего и высшего классов «Таймс» гораздо удобнее записей в приходской книге.

— Понятно, — кивнул Холмс. — Значит, более свежие номера не пользуются особым спросом.

— Ими не так часто пользуются, это верно, — признал секретарь. — Однако по крайней мере один наш посетитель, ростовщик, регулярно приходит читать «Таймс» и просматривать некрологи. Если он замечает имя усопшего, который жил в нашей округе и у которого могут оказаться раритеты, то наведывается к родственникам, чтобы сделать предложение. Да, он свое дело знает.

— Действительно, — согласился Холмс с небрежным кивком.

Меня эта новость потрясла, но я постарался сохранить бесстрастное выражение лица. Мы совсем близко подобрались к Шарпу!

Наконец секретарь нас покинул. Заглянув Холмсу через плечо, я увидел, что он просматривает некрологи за тот месяц, когда умерла миссис Шарп. Я все еще пребывал в неведении относительно цели, которую он преследует в своих поисках.

— Холмс, — прошептал я тихо, чтобы нас не могли подслушать, — но мы же знаем дату смерти миссис Шарп, и, уж во всяком случае, объявление о смерти жены лавочника вряд ли появилось бы в «Тайме».

— Правильно, Уотсон. В известном смысле я ищу кого-нибудь вроде нее. — И он продолжил поиски. — Ага, тут есть кое-что для нас! — воскликнул он.

Я снова заглянул ему через плечо. Это был традиционный некролог одной местной жительницы. Леди Джейн Ли, племянница графа Лодердейла, городской дом которого стоит на Хайгейт-Хилл, скончалась в возрасте сорока двух лет. Причина смерти не упоминалась.

— Как же эта леди может быть связана с нашим делом? — недоумевал я, изучая некролог. — Она умерла на несколько дней раньше, чем миссис Шарп.

— Может быть, она и не связана, но я считаю, что есть шанс. Уотсон, мы возвращаемся на кладбище: нужно нанести визит усопшей!

На Хайгейтском кладбище мы оказались уже в сумерки. Впрочем, найти большой фамильный склеп Лодердейлов не составило труда — он находился у самого входа. Доступ в усыпальницу с готической остроконечной крышей и греческими колоннами преграждала бронзовая дверь, позеленевшая от сырости. Холмс пристально осмотрел замок через лупу. Наконец он выпрямился, выразив удовлетворение.

— Царапины вокруг замка, мой дорогой Уотсон. Именно это я и ожидал увидеть.

— Склеп осквернили!

— Совершенно верно. Тело леди Джейн изъяли и заменили телом миссис Шарп. Они были примерно одного возраста, так что требовался врач, не знавший миссис Шарп, чтобы освидетельствовать труп. Ее семья живет в Дербишире, и родственники не могли увидеть тело. Хитро задумано, Уотсон.

— А что же с настоящей миссис Шарп?

— Я придерживаюсь мнения, что мы найдем ее в гробу леди Джейн. Труп невозможно долго скрывать, а если бы Шарп попытался закопать его у себя в саду за домом, соседи обязательно бы заметили. Пустой гроб — вот самое подходящее место, чтобы спрятать труп.

Это не было преступление страсти, совершенное под влиянием минутного порыва, — Шарп хладнокровно замыслил убийство жены. Он выждал, пока врач, пользовавший миссис Шарп, отбудет на отдых, и начал подыскивать женщину примерно одного с ней возраста, умершую от какой-нибудь естественной причины. Он был уверен, что в таком густонаселенном районе подходящий случай подвернется скоро. Прежде чем обратиться к доктору Флетчеру, он выждал несколько дней, чтобы труднее было установить время смерти, и сослался на то, что якобы был в отъезде.

Когда мы покидали кладбище, мне показалось, что кто-то стоит под ивой неподалеку, но не успел я потянуть Холмса за рукав, чтобы привлечь его внимание к этой смутной фигуре, как там уже никого не было. Возможно, меня ввела в заблуждение тень, или то был какой-то человек, пришедший на могилу дорогого усопшего.

Дважды повернув направо, мы прошли через узкие ворота в соседний Уотерлоу-парк. Вдали неясно вырисовывалась католическая церковь, построенная в последние годы.

В обширном парке, где сейчас не было ни души, Холмс внимательно осмотрел ограду, отделявшую парк от кладбища. Наконец он издал возглас удовлетворения:

— Ого! Осторожней, Уотсон, не подходите слишком близко: вы уничтожите улики.

Там, куда он указывал, я увидел две параллельных борозды в грязи.

— Ручная тележка! — воскликнул я.

— Совершенно верно. И заметьте, следы очень глубокие. На тележке перевозили что-то тяжелое. Это говорит о том, что он действительно спрятал тело жены в склепе.

Мы залезли в густые заросли, скрывавшие часть ограды. Тут отыскались отпечатки ног, и Холмс сделал мне знак отойти в сторону, чтобы он мог их осмотреть.

— Да, все ясно. Тележка оставалась здесь какое-то время. И отпечатки ног становятся гораздо глубже, когда он взваливает на себя тяжесть. Нелегкая задача для человека такого сложения.

Я, врач, закаленный ужасами войны, содрогнулся при мысли об этом кошмарном путешествии. Вот он вынимает из тележки тело жены, которую убил, и взваливает себе на плечи, затем с трудом дотаскивает до склепа и возится в темноте, подменяя один труп другим.

Вынув из кармана рулетку, Холмс измерил расстояние между колесами тележки, затем занялся отпечатками ног и занес результаты измерений в записную книжку. Наконец он выпрямился.

— Еще один шаг, Уотсон, прежде чем мы официально предъявим властям доказательства против мистера Шарпа. Нужно осмотреть его ручную тележку, которая, если мисс Франклин не ошиблась, находится в конюшне кузнеца. На ней обязательно обнаружатся следы крови, а возможно, и нитки с одежды.

Мы снова начали подниматься в крутую гору. Справившись у какого-то мальчугана, мы узнали, где находится конюшня.

В эту минуту мне пришла в голову мысль:

— Холмс, извините, но мне придется вас покинуть на несколько минут: нужно сообщить новости мисс Франклин, чтобы успокоить ее. Конечно, никаких подробностей — просто поставлю в известность, что мы обнаружили обстоятельства, в силу которых брак с ней невозможен для мистера Шарпа.

Холмс снисходительно улыбнулся:

— Ну конечно, утешать леди — это по вашей части, Уотсон. Поступайте как вам угодно. Если вы со изволите встретиться со мной в Таунсенд-ярд через полчаса, то мы наймем кэб и отправимся на Бейкер-стрит.

Повернувшись, я бодрым шагом направился к Уэст-Хилл. Когда я проходил мимо здания Литературно-научного общества, то случайно встретился с секретарем, который как раз выходил из него.

— Доктор Уотсон! — воскликнул он сердечно. — Надеюсь, ваши изыскания принесли плоды?

— Да, — ответил я. — Нам осталось лишь добавить последнее звено.

— Рад это слышать. Ваш визит уже наделал много шуму. Несколько членов нашего общества пытались выудить у меня сведения, которые, увы, ничтожны. В частности, джентльмен, о котором я упоминал, как раз зашел, по своему обыкновению, почитать некрологи, после того как закрыл лавку. Он увидел, что старых томов нет на месте, и справился о причине. Когда я ответил, что ими интересовался знаменитый мистер Шерлок Холмс, он был поражен и спросил, куда вы направились. Я смог только сказать, что вы пошли на кладбище, чтобы продолжить свое расследование.

Услышав это, я вздрогнул. Ну конечно, за нами следили! Какой же я дурак, что не заметил этого!

Неучтиво оборвав беседу с секретарем, я ринулся в ту сторону, куда направился Холмс. В отчаянии я спросил у прохожего, где Таунсенд-Ярд, и услышал, что нужно немного спуститься по склону Хайгейт-Хилл. Завернув за угол, я увидел открытую дверь конюшни. За дверью стоял Шарп — к счастью, спиной ко мне. В руке у него был пистолет прошлого века, возможно дуэльный, из его лавки. Он всматривался в щель между дверью и косяком.

Я выругал себя за то, что оставил дома свой армейский револьвер, посчитав, будто он не понадобится. Однако я взял с собой крепкую трость, чтобы легче было взбираться на крутые склоны Хайгейтского холма. Я двинулся вперед, быстро и бесшумно.

В это время негодяй прицелился из своего пистолета, готовясь выстрелить в щель. Я закричал, и он обернулся, не зная, в кого выпалить прежде. Воспользовавшись замешательством Шарпа, я ударил его палкой по запястью. Раздался сильный треск, и он выронил пистолет, взвыв от боли.

Бросившись к Шарпу, я схватил его, но он вырвался и, выбежав со двора, помчался вниз по склону. Холмс выскочил из конюшни, и ему хватило одного взгляда, чтобы оценить ситуацию.

— За ним, Уотсон! Он не должен сбежать! — заорал мой друг.

Мы неслись со всех ног, преследуя негодяя. Хайгейтский холм — самый крутой в Лондоне, и спуск был трудным. Шарп уступал проворством Холмсу, который благодаря длинным ногам и жилистому сложению мог дать ему сто очков вперед. Однако у ростовщика было преимущество: он хорошо знал местность. Виляя из стороны в сторону, то и дело пересекая трамвайную линию, которая тянулась в центре улицы, перепрыгивая через изгороди, он немного опережал Холмса. Я же по вине сидячего образа жизни тащился в хвосте. Спустившись до середины холма, мы оказались напротив католической церкви. Понимая, что он проиграет на прямой дистанции, Шарп свернул налево. Последовав за ним, мы скоро поняли его замысел: он направлялся к арке, высившейся над Большой северной дорогой, соединяющей Лондон с Эдинбургом.

В то время как раз начали сносить старый виадук из кирпича и камня, освобождая место для триумфа современной инженерной мысли, известного нам сегодня. Пока что инженеры воздвигли семь огромных чугунных балок прямо над старым сооружением. Шарп карабкался к старой арке, пробираясь между грудами строительного мусора. Я боялся, что в такой темноте у него есть реальный шанс сбежать или запутать следы, ведь тут есть где спрятаться.

— Следуйте за ним, Уотсон! — закричал мой друг, а сам повернулся и побежал к новому мосту.

У меня душа ушла в пятки, когда он помчался к ближайшей огромной балке из чугуна. Она была шириной более фута, и если бы находилась не так высоко над землей, то это предприятие не представляло бы опасности. Но требовались воистину стальные нервы, чтобы не бояться упасть на большое шоссе, простиравшееся под нами.

Я понял, что Холмс намерен отрезать Шарпу пути к отступлению, и следовал за злодеем, загоняя его на шаткие остатки старого сооружения. Он лихорадочно цеплялся за каменную кладку с природной ловкостью, увеличивая расстояние между нами. И тут, бросив взгляд вперед, он увидел Холмса, который двигался ему навстречу с другой стороны. Шарп остановился, озираясь в отчаянии. Мы с Холмсом приближались, уверенные, что теперь он никуда не денется. Но мы ошиблись: у Шарпа был один выход, и он им воспользовался. С диким воплем он перепрыгнул через обломки парапета и бросился вниз, на шоссе, до которого было пятьдесят футов.

Снизу раздались крики. Поравнявшись со мной, Холмс потянул меня за рукав.

— Пойдемте, Уотсон, тут нам больше нечего делать. По крайней мере, Шарп избежал виселицы, которой ему бы иначе не миновать.

Теперь оставалось только оповестить власти. Холмс поставил в известность Скотленд-Ярд, изложив полицейским свои подозрения, и скоро местный судья разрешил полиции навестить семейную усыпальницу Лодердейлов.

Несколько дней спустя на Хайгейтском кладбище перед их фамильным склепом собралась мрачная компания: кладбищенский сторож; инспектор Лестрейд с одним из своих констеблей; доктор Смит, врач миссис Шарп; очень элегантный джентльмен по фамилии Гальен, представлявший интересы семьи Лодердейл, и мы с Холмсом.

Сторож достал свой ключ, и все мы вошли, сняв шляпы. В склепе стало неподобающе людно, когда мы сгрудились вокруг гроба. Дюжий констебль вынул отвертку и начал возиться с многочисленными запорами. Наконец с помощью сторожа была снята крышка красивого гроба, который все еще выглядел совсем новым, и ее отложили в сторону. В гробу, на шелковой обивке, забрызганной кровью, лежал обезображенный труп женщины средних лет. Рядом с ней мы увидели длинный блестящий предмет из дерева. Холмс протянул руку и достал его с удовлетворенным видом.

— Боевая дубинка с тяжелым набалдашником! — воскликнул он. — Последнее недостающее звено в цепи доказательств.

Доктор Смит сообщил официальным тоном:

— Инспектор, я могу засвидетельствовать, что это лицо — моя бывшая пациентка, миссис Дороти Шарп из Хайгейт-Уэст-Хилл.

Лестрейд кивнул констеблю, и тот, вынув блокнот и карандаш, старательно записал эти слова.

— Благодарю вас, доктор, — сказал Лестрейд, за тем обратился к сторожу: — Мы также получили ордер на эксгумацию тела, погребенного в могиле миссис Шарп, который я покажу вам у себя в участке. Попрошу вас позвать пару могильщиков, чтобы выкопать гроб и поместить его открытым в церкви, пока мы найдем кого-нибудь для опознания трупа. Несомненно, мистер Холмс прав и мы обнаружим, что это леди Джейн. В таком случае мы обратимся к коронеру с просьбой возобновить оба дознания.

— Возобновить дознания! — в ужасе воскликнул мистер Гальен. — Джентльмен, я настаиваю, чтобы вы воздержались от поспешных шагов. Все это будет весьма неприятно для его светлости. С телом его родственницы обошлись неподобающим образом. Это тяжкое испытание для его утонченных чувств. Я должен просить, чтобы дело хранилось в глубокой тайне. — Ему с трудом удалось взять себя в руки. — Министр иностранных дел, сэр Спенсер Уолпол, или старший сотрудник его штата свяжется с вами, инспектор, завтра ранним утром, чтобы обсудить, как вести это дело. Будьте так любезны ничего не предпринимать, пока с вами не побеседуют. Мистер Холмс, полагаю, я должен отдать должное вашей проницательности, но, честное слово, лучше оставить все как есть. Не сомневаюсь, что его светлость пожелает щедро вознаградить ваши труды. Однако крайне важно, чтобы и малейший слух об этом скандальном происшествии не просочился в прессу.

Холмс отвесил ему мрачный поклон:

— Сэр, я живу ради своей работы. Мне ни к чему известность, которую я приобрел благодаря Уотсону, и со своей стороны я охотно присоединяюсь к вашей просьбе. Пожалуй, для вас большая удача, что Шарп мертв, ибо ни одному человеку нельзя отказать в праве на справедливый суд.

Лестрейду явно не понравилось подобное вмешательство, но Гальен настоял на своем, и я не увидел упоминаний этой истории в газетах. Вне всякого сомнения, дознание проводилось, но в кабинете судьи, а не на открытом судебном заседании, и документы отправились на секретные полки государственных архивов в Кью. Таким образом, я оставляю до будущих времен рассказ об этом самом зловещем из всех преступлений, распутанных Холмсом.

Дело о пропавших рубинах

Как-то утром в конце 1893 года мы сидели с Холмсом за завтраком. В ту зиму было необычайно холодно. Из окна гостиной было видно, как выпавший за ночь снежок превращается в черную слякоть под ногами пешеходов и колесами экипажей. Небо затянуло тучами, воздух был холодный и влажный, и все это производило на меня гнетущее впечатление. Миссис Хадсон уже принесла почту, и мы оба не смогли отказать себе в удовольствии почитать за едой.

— Тут интересное письмо, Уотсон, — сказал мои друг. — От одного из моих йоркширских кузенов. Меня и моего брата Майкрофта приглашают провести Рождество в Уэст-Райдинге. Видно, кузен и его жена пожалели двух старых холостяков.

— И вы примете приглашение?

— Честное слово, думаю, что непременно приму! При всей моей любви к Лондону, он не слишком хорош в это время года. Короткие каникулы за городом будут мне полезны, и я вернусь в Новый год обновленным.

Конечно, я постарался скрыть свои чувства, но у меня стало тяжело на сердце. За неимением друзей, которым я мог бы навязаться в праздничное время, в отсутствие Холмса я волей-неволей принужден буду встречать Рождество в одиночестве.

— Надеюсь, вы поедете со мной, Уотсон? — спросил Холмс.

— Я? Но я же не член вашей семьи, Холмс. Я не могу напрашиваться к вашим родственникам.

— Вздор! У себя в Йоркшире они видят так мало новых лиц, что всегда очень рады гостям. Они будут часами сидеть как завороженные, слушая ваши истории о жизни в столице. Конечно, для вас найдется место. У них большой дом, и кроме слуг с ними живет только их маленький сын.

— Ну что же, будет восхитительно провести Рождество за городом. Быть может, если бы вы так деликатно затронули этот вопрос, чтобы у них был шанс отказать, я бы согласился.

— Я пошлю им телеграмму, когда мы закончим завтрак. К сожалению, телеграмма оставляет мало места для тонкости и деликатности, но я сделаю все, что смогу!

Вот так и вышло, что за несколько дней до Рождества мы с Холмсом сели на поезд на вокзале Сент-Панкрас. Путешествуя с удобствами, мы через несколько часов прибыли в деревню Клапэм на живописной возвышенности Йоркшир-Дейлз.

Перед маленьким вокзалом нас уже ожидала двуколка. Кучер, жизнерадостный и краснолицый, назвавшийся Послетуэйтом, хлестнул лошадь, и мы пустились в путь бодрой рысью. В этих северных краях было, конечно, гораздо холоднее, чем в Лондоне, и все вокруг покрывала толстая снежная пелена. Я с удовольствием озирал окрестности. На склоне холма простирались поля, обнесенные стенами из камней, сложенными без раствора; за ними высились крутые утесы; кое-где виднелись группы деревьев. Эта картина вносила умиротворение в душу того, кто проводит слишком много времени в лабиринте бесконечных улиц нашей великой столицы.

Спустя час дорога круто пошла в гору. Над нами неясно вырисовывалась гора, с одной стороны отвесная, с другой же более плавно спускавшаяся к западу. Ее темная громада напоминала большого зверя, который разлегся и чутко дремлет.

— Что это за гора, Послетуэйт? — спросил я.

— Пенигент, сэр, один из Трех Пиков. Вы сможете рассмотреть ее из окна дома: оттуда ее хорошо видно.

Вскоре мы свернули с дороги и, проехав между двумя каменными воротными столбами, покатили по подъездной аллее к дому — большому загородному особняку, возведенному лет пятьдесят назад одним из великих баронов, наживших состояние на шерсти. Построили его, как и самые скромные здешние коттеджи, из известняка, имеющего по большей части темно-желтый оттенок.

Семья вышла нас встречать. Кузен Холмса Джон Парсонс, высокий мужчина крепкого сложения, долго тряс его руку.

— Добро пожаловать в Йоркшир, доктор Уотсон! — обратился он ко мне очень приветливо, обмениваясь со мной рукопожатием.

Затем меня представили его жене, молодой очаровательной женщине, и познакомили с их сыном Кристофером, крепеньким малышом лет трех. Несмотря на столь юный возраст, он не цеплялся за юбку матери, а смело подошел к нам и с серьезным видом позволил пожать свою ручку.

Отдав слуге наши пальто и трости, мы с Холмсом вместе со всеми прошли в просторную гостиную, чтобы выпить весьма желанную чашку кофе. Там нас представили Родерику Кили, брату миссис Парсонс, который также приехал на Рождество. Он поднялся, пробормотав подходящие к случаю слова. Я заметил, что брат не похож на сестру: он — темноволосый и мрачный, она — блондинка с жизнерадостным нравом.

— Есть вести от Майкрофта? — осведомился Холмс.

— Мы получили от него телеграмму сегодня утром, — ответил Джон. — Он рассчитывает прибыть к нам завтра перед ленчем.

— Превосходно! Он сможет отправиться с нами на прогулку завтра днем.

Эти слова вызвали бурный взрыв общего веселья: Майкрофт славился своей ленью и тучностью.

Нас провели в соседнюю комнату, из окна которой, как и говорил Послетуэйт, открывался превосходный вид на гору Пенигент. Я уже предвкушал бодрящую прогулку по заснеженным тропинкам — неважно, будет ли меня сопровождать Майкрофт.

Обед, поданный в тот вечер, был простой сельской трапезой, но вкусной и обильной. Снисходительные родители позволили Кристоферу сидеть за столом с нами, и он восседал на высоком стульчике рядом с матерью. С нами также обедала его няня, мисс Бэк, очень хорошенькая девушка лет двадцати. Она была родом из Илкли, но в речи ее почти не замечалось местного акцента. Должен признаться, что ее правильные черты и прекрасный цвет лица произвели на меня благоприятное впечатление.

Миссис Парсонс вышла к обеду в длинном платье кофейного цвета, отделанном кружевами, и великолепном ожерелье. Это были рубины, но ограненные как изумруды — продолговатые, со скошенными углами, в легкой, изящной золотой оправе. Весьма элегантное украшение. Я сделал хозяйке дома комплимент по поводу ее ожерелья.

— Вы слишком добры, доктор Уотсон, — ответила она. — Вам может показаться, что оно слишком роскошно для семейного обеда, но у нас здесь так мало шансов продемонстрировать свои драгоценности. Иногда мы бываем на балах в Лидсе или Ланкастере, но они так далеко, что мы туда редко выбираемся. Поэтому я пользуюсь случаем, когда у нас гости.

— Развлечения, конечно, важны для такой молодой особы, как вы, но что касается меня, то я бы с удовольствием поселился в ваших краях. Мне здесь так уютно и спокойно, что я с ужасом думаю о возвращении в многолюдный Лондон с его суетой. Я бы завел себе тут практику, но у всех здешних жителей такое цветущее здоровье, что я умер бы с голоду!

Все засмеялись, а Холмс возразил:

— Ну, на худой конец всегда есть достойный Послетуэйт. У него все еще болит локоть с тех пор, как он несколько лет назад упал со своего боевого коня.

Миссис Парсонс взглянула на него удивленно:

— Он уже рассказал вам о своей службе в кавалерии? Должно быть, вы произвели на него прекрасное впечатление — ведь он молчун, как любой добрый йоркширец.

— Он ничего мне не рассказывал, но я сразу же увидел по его выправке, что это старый вояка. А из того, как он правил лошадью по пути сюда, я заключил, что он питает к ней нежность, а также что когда-то давно он сломал левый локоть. Перелом локтевого сустава — обычное дело при падении с лошади.

— Поразительно! Вы совершенно правы: он служил в Пятом уланском полку в Индии под началом моего отца, полковника Кили. Когда ему пришлось покинуть армию из-за этого злополучного перелома, отец взял его в свой дом, а оттуда Послетуэйт перешел к нам.

— Ваш отец проявлял весьма похвальную заботу о своих солдатах, — заметил я.

Миссис Парсонс вздохнула:

— Да, действительно. Однако столько людей нуждается в помощи! Боюсь, что в одних только здешних местах есть много тех, кто получил ужасные раны на службе своей королеве и отечеству. Поскольку они больше не в состоянии зарабатывать себе на жизнь, то постоянно голодают и в конце концов рано умирают от болезней и лишений.

У Джона Парсонса слова жены вызвали легкое раздражение.

— Ты уже упоминала это много раз, дорогая, — сказал он, — и я всегда высказывал мнение, что большинство этих людей — бездельники и плуты, которые прекрасно могли бы работать, если бы захотели. Но зачем? Им же всегда дадут денег те, у кого чувства частенько берут верх над разумом.

Миссис Парсонс нахмурилась:

— Ты несправедлив, Джон. Войны, в которых мы постоянно участвуем, неся просвещение и истинную религию тем, кому в этом мире меньше повезло, делают калеками ужасающее количество наших молодых людей. Наш долг — позаботиться о них. Уж если сам кузен королевы, маркиз Грэнби, подает пример, разве можем мы не следовать его примеру?

— Вот еще один из тех, кто всегда готов выслушать слезливую историю. Я уверен, что, если он будет и дальше раздавать свое состояние, каждую пивную в Англии назовут его именем!

Было ясно, что назревает семейная ссора, поэтому я поспешил сменить тему:

— Я надеялся у вас пострелять. Тут хорошая охота?

— Да, — ответил Джон Парсонс. — На вересковых пустошах полно шотландских куропаток и зайцев, а поскольку тут мало деревьев, то можно бить дичь без помех с большого расстояния. Вот Родерик прекрасный стрелок. Может быть, ты возьмешь доктора Уотсона с собой, Родерик, когда в следующий раз пойдешь на охоту?

— Конечно, — безразличным тоном ответил Родерик, не отрывая глаз от своей тарелки.

— И вы должны взять одно из моих ружей, — продолжил Джон, игнорируя плохие манеры своего шурина. — Надеюсь, вы подберете что-нибудь подходящее в оружейной комнате. Завтра я отведу вас туда.

На следующее утро небо налилось свинцом, грозил пойти снег. Послетуэйт рано выехал в Клапэм встречать Майкрофта. Вскоре после того, как он отправился в путь, начали падать первые снежинки — сначала неторопливо, потом всё быстрее и быстрее. Наконец снег повалил с такой силой, что мы забеспокоились, не задержит ли это прибытие поезда.

Я час-другой почитал роман, но он показался мне скучным, и я решил поискать чьего-нибудь общества. Заглянув в классную комнату, я увидел мисс Бэк с ее подопечным. Мальчик играл с большим игрушечным фортом.

— Пиф-паф! — закричал он, когда я вошел. Я улыбнулся малышу.

— Я друг, — запротестовал я, — настоящий британский солдат, как и ты.

Кристофер взглянул на меня с сомнением:

— А где же твой красный мундир, если ты солдат? Все солдаты носят красные мундиры. Я хочу такой мундир.

— У меня есть мундир дома, — сказал я, — но, вообще-то, я уволился из армии. Видишь ли, меня ранили.

Услышав это, Кристофер просиял:

— Тебя подстрелили?

— Да. Ранили в плечо. Было очень больно.

Мисс Бэк взглянула на меня с сочувствием:

— Мне так жаль, доктор Уотсон. Надеюсь, вы теперь совсем оправились?

— В сырую погоду еще побаливает, но ничего страшного. Много моих товарищей не вернулись из Афганистана, так что я считаю, что мне еще повезло. А теперь, молодой человек, давайте-ка посмотрим, как у вас обстоит дело со стратегией.

Я склонился над фортом, сделанным из деревянных досок. Окна прорезали лобзиком, спереди имелись ворота с действующим запором, через которые можно было войти в форт; присутствовали и крепостные валы. Оловянные солдатики располагались в различных позах: одни патрулировали, другие угрожали кому-то оружием.

— Ты знаешь, кто это такие? — спросил я, указав на солдатиков с синими киверами и поясами.

— Это саперы. Они роют траншеи и все такое.

Мисс Бэк рассмеялась:

— Он знает все о полковых формах. Послетуэйт часто играет с ним и научил всему, что связано с армией. Это он смастерил форт.

— Превосходно! Ну что же, твои люди хорошо расставлены. Они у тебя охраняют ворота с обеих сторон — это всегда слабое место. И солдаты стоят по углам — это тоже хорошо: они могут держать под обстрелом обе стороны форта одновременно. Вы допустили только один промах, генерал: нет людей у окон. Они нужны на тот случай, если враг подберется слишком близко и укроется под стенами — тогда его не достать со стен.

Кристофер нахмурился:

— У меня недостаточно солдат. Я могу расставить их только на стенах.

— Близится Рождество, мой дорогой, — лукаво произнесла мисс Бэк. — Быть может, новые солдатики придут строем, чтобы поступить в твое распоряжение.

Эти слова не совсем убедили мальчика, но он немного повеселел и, больше не обращая на нас внимания, продолжил свою битву. Мы с мисс Бэк, усевшись у окна, завязали приятную беседу.

Окна классной комнаты выходили на фасад дома, и вдруг я с облегчением увидел, как возвращается двуколка. Послетуэйт сидел на козлах, но я бы не узнал его: он был весь покрыт снегом, а голова утонула в шарфе.

Мы с мисс Бэк поспешили к дверям и успели поприветствовать Майкрофта, когда его тучная фигура поспешно ввалилась в дом. Я заметил, что сапоги у него промокли и брюки хоть отжимай ниже колен. Послетуэйт следовал за Майкрофтом по пятам с его сумками и, небрежно свалив их в углу, отправился ставить лошадь в конюшню. Все вздохнули с облегчением, когда закрылась дверь, за которой остались ветер и пурга.

— Ха-ха! — воскликнул Майкрофт. — Как хорошо снова оказаться в доме! Правда, боюсь, нам, лондонцам, нескоро удастся вернуться в свою привычную обитель.

— Вы хотите сказать, что нас занесло? — спросил Джон Парсонс.

— Вне всякого сомнения. Мне пришлось выйти из экипажа и тащиться на эту проклятую гору, иначе я бы и сейчас там был!

— Нет повода для беспокойства, — вмешалась миссис Парсонс. — Мы бываем отрезаны примерно раз в три года, так что уже привыкли, и у нас всегда наготове большие запасы еды и топлива. Единственная опасность — это скука, но в такой компании она нам не грозит!

Майкрофта сразу же проводили переодеться в отведенную ему комнату, и скоро он присоединился к нам. Теперь он сидел в гостиной перед пылающим в камине огнем. Была еще середина дня, но из-за непогоды пришлось зажечь лампы. Горничная внесла чай, и мы уселись за стол. Майкрофт, умяв огромное количество пирожков и печенья, развлекал нас забавными историями. Этот завсегдатай клуба, по-видимому, был знаком со многими известными людьми, к тому же знал анекдоты о каждом.

— На прошлой неделе вечером, — гремел его раскатистый голос, — премьер-министр обедал в клубе с отменным аппетитом. Позже он рассказал мне, что не завтракал, так как совещался со своим секретарем, который излагал ему новости о ситуации в Крыму. Ленч он пропустил, потому что королева внезапно вызвала его, также желая услышать, что нового. Участие в дебатах о Крыме лишило его пятичасового чая. Наконец он приехал в клуб и заказал свой любимый обед: бараньи отбивные с отварным картофелем и зелеными бобами. Но в тот самый момент, когда официант поставил все это перед ним, явился посыльный от его жены, напомнивший, что они должны быть на приеме у французского посла, о чем премьер совершенно забыл. Схватив нож и вилку, он принялся с величайшей поспешностью отправлять в рот огромные куски мяса и целые картофелины. У него ушло менее двух минут на то, чтобы опустошить целую тарелку. Затем он встал и выбежал из столовой!

Мы бурно веселились, представляя себе, как безукоризненный мистер Гладстон, чью умеренность в еде и прекрасные застольные манеры ставили в пример всем детям в стране, поглощает свой обед подобным образом.

Проведя еще некоторое время за приятной беседой, мы разошлись кто куда. Я отправился в библиотеку, чтобы разобрать деловые бумаги и написать несколько писем. По иронии судьбы, именно теперь, когда у меня выдался досуг, чтобы наверстать упущенное в корреспонденции, я не имел возможности отправить письма.

В семь часов я собрал все бумаги и направился в свою комнату переодеться к обеду. Когда я дошел до холла, сверху донесся громкий крик. Я услышал быстрые шаги и увидел миссис Парсонс, перегнувшуюся через перила на втором этаже.

— Доктор Уотсон, будьте любезны, найдите моего мужа и скажите, чтобы он не мешкая шел в нашу комнату. Случилось ужасное!

Я немедленно побежал в кабинет, где застал Джона Парсонса и Шерлока Холмса за беседой, и передал сообщение. Втроем мы поспешили наверх. Миссис Парсонс была в одном из своих нарядных платьев, но вид имела убитый. В углу заливалась слезами ее горничная Брук.

— Мои рубины, Джон! Они исчезли! — воскликнула хозяйка дома, обращаясь к мужу.

Его лицо сразу помрачнело.

— А когда ты видела их в последний раз? — спросил он.

— Я положила их в свою шкатулку для драгоценностей вчера вечером, как всегда. В течение дня у меня не было случая заглянуть в шкатулку, а сейчас я открыла ее, чтобы достать ожерелье — но его там нет! Я сразу же позвала Брук, полагая, что она могла взять его, чтобы почистить. Но она не брала.

Шерлок Холмс задал вопрос:

— Кто-нибудь имеет доступ в вашу комнату, кроме вас, вашего мужа и горничной?

— Никто. Брук прибирает, когда нужно, растапливает камин и приносит мне утром чай.

— В таком случае мы должны предположить, что рубины украдены.

— Это невозможно, — с жаром возразил Джон Парсонс. — Мои слуги вне подозрения: большинство служит у нас с самого моего детства. А что касается гостей, то все они — кроме вас, доктор, — мои близкие родственники.

— Конечно, все это неприятно, но я прошу вас не отчаиваться: по крайней мере, рубины не покинут дом, пока он занесен снегом. А за это время я надеюсь найти лицо, укравшее их.

В тот вечер обед прошел в атмосфере уныния. Миссис Парсонс была в отчаянии и мало ела, а говорила и того меньше. Мистер Парсонс пребывал в ярости и сидел темнее тучи, ни с кем не беседуя. При таких обстоятельствах и все остальные заговаривали лишь по необходимости.

После обеда Шерлок Холмс отправился в комнату миссис Парсонс со своей лупой. Примерно час спустя он присоединился к нам с Майкрофтом в библиотеке, чтобы обсудить то, что ему удалось выяснить.

— В комнате ничего не заметно — разве то, что она обитаема. Думаю, вор просто улучил удобную минуту и вошел. Поскольку комната первая по счету от лестничной площадки, мы все проходим мимо нее, направляясь к себе в спальню. Уверен, вы заметили, что дверь этой комнаты часто остается открытой. Туалетный столик — у дальней стены. Преступник мог в три шага туда дойти, похитить рубины и сбежать, и на все это не ушло бы много времени.

Наведя справки, я выяснил, что спальни слуг находятся в задней части дома и к ним ведет отдельная лестница. Никто из них, кроме Брук, обычно не поднимается по главной лестнице. Исключение составляет мисс Бэк, комната которой расположена рядом с детской.

Майкрофт хмыкнул:

— Значит, возможность имели Брук, мисс Бэк, Родерик Кили, мы с вами — и, конечно, мистер и миссис Парсонс.

— Вряд ли они бы стали красть у самих себя! — рассмеялся я.

Шерлок вопросительно приподнял бровь, а Майкрофт насмешливо фыркнул.

— Напротив, мой дорогой Уотсон, — возразил мой друг, — миссис Парсонс — главная подозреваемая. Ведь она, добрая душа, хотела бы помочь тем, кто, как ей известно, страдает не по своей вине. Но ее муж помимо прочих своих добродетелей обладает типично йоркширской бережливостью и скептицизмом. Поэтому он ей ничего не даст. Разве не может быть, что она спрятала рубины и при первой же возможности их продаст, чтобы употребить деньги на дело, которое считает достойным?

— Ну что же, это возможно. Но вы же сами видели, какой расстроенной она была за обедом всего два часа назад!

— Мой галантный Уотсон! Ничто так не пробуждает в вас благородного рыцаря, как женские слезы! Хорошо, отставим пока миссис Парсонс и рассмотрим другие кандидатуры.

— Это, конечно, Родерик Кили.

— Бесспорно, он под подозрением. Родерик — младший из трех сыновей полковника Кили, и поэтому у него мало перспектив. Он вполне мог себя убедить, что долг сестры — помочь ему, когда он испытывает нужду в наличных, а если он сам о себе позаботится, то избавит ее от тягостного объяснения с мужем.

— Конечно, он виновен, — сказал я. — Брук много лет служит горничной у миссис Парсонс, а у мисс Бэк, разумеется, нет преступных наклонностей.

Холмс улыбнулся:

— Брук я могу пропустить, чего нельзя сказать о мисс Бэк. Она определенно не из простой семьи: это видно по ее речи и манерам. И тем не менее она занимает скромную, хотя и почтенную должность няни. Мы можем сделать вывод, что либо она рассорилась со своей семьей, либо у ее родных наступили тяжелые времена и она вынуждена браться за ту работу, которая подвернулась. Возможно, молодая женщина затаила обиду и, считая несправедливым, что ее хозяйке дано так много, а ей — так мало, решила восстановить справедливость.

— Я не могу в это поверить! Холмс пожал плечами:

— Такая возможность существует — но на этом я пока остановлюсь. Можно построить множество гипотез, но без фактов неясно, которая из них верна.

— Вот в чем загвоздка, — хмыкнул Майкрофт. — Факты. Мы знаем только, что рубины были похищены. А теперь нам нужно понаблюдать за остальными. Нельзя допустить, чтобы они покидали дом. На этих чертовых вересковых пустошах существует тысяча мест, где можно спрятать ожерелье, а потом забрать его спустя несколько месяцев, когда уляжется шум.

— Но мы вряд ли сможем удерживать обитателей дома взаперти против их воли, — возразил я.

— Всего несколько дней, — сказал Майкрофт, — а за это время мы с моим младшим братом, вне всякого сомнения, разгадаем загадку.

— Возможно, удержать их в доме будет не так уж трудно. Теперь, когда снаружи снега навалило по колено, а в сугробы можно провалиться с головой, понадобится весьма веский предлог для прогулки.

На следующий день оказалось, что я заблуждался. Через час после завтрака я заметил, как Родерик, одетый в теплую куртку, с ружьем и ягдташем в руках, направляется к дверям.

— Привет! — поспешно обратился я к нему. — Куда это вы?

— А как вы думаете? — ответил он неприветливо. Правда, и мой тон был ненамеренно резким. — Я собираюсь немного поохотиться. Вернусь перед чаем.

— О, мне бы хотелось пойти с вами, — незамедлительно заявил я.

— Как-нибудь в другой раз.

К счастью, в эту минуту очень вовремя появился Джон Парсонс, который принял мою сторону.

— Как же так, Родерик? — вмешался он. — Ведь ты обещал позавчера взять доктора Уотсона с собой на охоту и показать места. Пожалуйста, подожди всего несколько минут, пока мы его экипируем.

— Ну хорошо, — неохотно согласился Родерик. Ему явно не улыбалось брать меня с собой, но еще больше не хотелось оскорбить своего богатого зятя. Я решил быть беспристрастным: быть может, он просто предпочитает охотиться в одиночку. И тем не менее я поклялся неусыпно следить за ним.

Джон Парсонс привел меня в оружейную комнату. Она была маленькой, но хорошо оборудованной: тут имелся даже стол, на котором я увидел инструменты и разные жидкости для чистки оружия. Здесь хранилось несколько винтовок «Ли Энфилд». На стене висело огромное ружье для охоты на слонов. В витрине лежали пистолеты, включая две пары старинных дуэльных. Но главным образом коллекция состояла из дробовиков — их тут было не меньше двадцати.

Я с похвалой отозвался о собрании оружия, и Джон пояснил:

— Обычно в августе я приглашаю сюда друзей пострелять шотландских куропаток на вересковых пустошах. Ничего нет лучше хорошей охоты, хороших друзей и хорошей прогулки на свежем воздухе.

— Вы очень гостеприимны.

— Я делаю это ради собственного удовольствия. А теперь давайте-ка посмотрим. Вот этот «пурди», кажется, вам подойдет. Не хотите ли его опробовать?

Он снял со стойки этот прекрасный образец оружейного искусства. Ложа была из красного дерева, чудесная чеканка на металле изображала сцену охоты: утка взлетала из камышей, а пара собак подавала голос. Курок выполнен в виде пучка камышей. Картинка открывалась взгляду не вся сразу, а по частям, когда поворачивалось ружье.

Я прижал его к плечу и прицелился. Оно было прекрасно сбалансировано.

— Превосходное оружие, должен сказать! — заявил я. — Пожалуй, никогда не держал в руках лучшего.

— Боюсь, дробовик никогда не сможет стать с тобой единым целым, если не сделан на заказ. Но тем не менее вы отлично постреляете. А теперь позвольте дать вам патроны. Вот эти, с мелкой дробью пятнадцатого номера, годятся для куропаток, двадцатый номер подходит для кроликов и зайцев. Если вы зарядите дула разными патронами, то будете готовы, кто бы ни попался.

Я рассыпался в благодарностях, но он лишь отмахнулся и, выйдя со мной из комнаты, тщательно запер дверь.

— Желаю вам удачной охоты, доктор. Сожалею только, что не смогу пойти с вами, но в конце года дела поместья отнимают так много времени. Надеюсь, сегодня за чаем вы развлечете нас охотничьими байками.

Распрощавшись с ним, я направился в свою комнату, чтобы одеться для прогулки. Я спешил как мог, но когда спустился, то заметил, что Родерик явно раздражен задержкой.

— Пошли, — буркнул он и, не вымолвив больше ни слова, вышел первым на снег.

Мы обогнули дом и начали взбираться по крутому склону. Это было нелегко, тем более что нам не хотелось класть ружья на снег. К счастью, многие глыбы известняка покрывал дерн, и, используя их как опору для рук и ног, мы довольно бодро продвигались вперед. Через полчаса этого выматывающего подъема мы оказались на горизонтальном холмистом пространстве. Оно образовывало как бы широкую ступеньку на подступах к горе Пенигент, которая теперь возвышалась над нами.

— Как называется это место? — спросил я.

— Бли-Фелл, — ответил мой спутник, — но мы пойдем дальше, к Ньюби-Мосс, вон туда: там чаще встречается дичь.

Идти стало легче, но расстояние составляло почти две мили. Я попытался завязать на ходу разговор:

— Вам часто выдается случай пострелять?

— Реже, чем хотелось бы.

— Конечно, хорошо иметь сестру, у которой большой дом в Дейлз.

— У моей сестры нет ничего подобного — это у моего зятя есть большой дом в Дейлз.

— Ну конечно, это я и хотел сказать.

Родерик только хмыкнул в ответ, и я замолчал, сохраняя силы для ходьбы.

Мы прошли еще несколько ярдов, как вдруг прямо у нас из-под ног выскочил заяц. Он понесся по кривой к груде валунов, бешено работая лапами и прижав уши. Мы оба вскинули ружья к плечу, хотя Родерик сделал это быстрее, и выстрелили. Наши выстрелы слились в один. Заяц подпрыгнул, перекувырнулся в воздухе и упал мертвый. С удовлетворенным смешком Родерик подошел к нему и, подобрав тушку, сунул в свой ягдташ.

— Кто из нас подстрелил его? — спросил я.

— Я.

Вскоре мы добрались до Ньюби-Мосс. Эта плоская равнина была разделена на поля с уже знакомыми мне стенами, сложенными без раствора. Мы перебрались через первую, и Родерик предложил:

— Давайте встанем в линию. Так выйдет лучше: у нас будет в два раза больше дичи, и, если повезет, вдвоем мы всю ее перестреляем.

Я сильно подозревал, что ему просто не хочется со мной беседовать, но согласился, так как по-прежнему мог наблюдать за его передвижениями. Мы разошлись примерно на сорок футов и медленно двинулись по полю. К тому времени, как мы достигли дальней границы, нам так ничего и не встретилось. Мы оба начали перелезать через стену. Это было нелегко, потому что стена доходила нам до груди, а верхние камни качались. Наконец я залез на стену и собирался с нее спрыгнуть на дерн, как вдруг услышал очень громкий хлопок, и меня отбросило обратно на поле.

Я лежал, ничего не понимая, и вдруг ощутил боль в левой руке. Услышав, как Родерик бежит ко мне, я испугался за свою жизнь: а вдруг он собирается меня прикончить? Я поискал на земле свой дробовик, но он отлетел слишком далеко. Увидев кровь на снегу, я перевернулся, чтобы на всякий случай оказаться лицом к Родерику. Однако он отшвырнул свое ружье и склонился надо мной с явной тревогой.

— С вами все в порядке? Куда я вам попал?

— В руку. — Я попробовал поднять ее, но тут же отказался от этой попытки.

Вынув из своего ягдташа нож, Родерик разрезал мне рукав. Завернув его, он осмотрел рану.

— Думаю, ничего страшного. Правда, много крови и ранок, но они маленькие, а серьезной раны нет. Вы сможете идти или мне сбегать за помощью?

— Помогите мне сесть.

Он приподнял меня, и я немного посидел, приходя в себя. Наконец с помощью Родерика я поднялся на ноги.

— Думаю, что смогу идти.

— Молодец. Положите правую руку мне на плечо, и вперед.

Мы пошли медленным шагом, и дважды Родерику приходилось оставлять меня, чтобы проделать брешь в стене. Впрочем, наш путь лежал в основном под гору, к тому же раненая рука стала неметь и боль притупилась.

Наконец показался дом. Родерик закричал, и Послетуэйт вместе с одним из грумов вышел нам помочь. Меня внесли в гостиную и осторожно положили на кушетку.

— Уотсон! Что с вами случилось? — воскликнул Шерлок Холмс, подойдя ко мне.

— Меня ранило в руку. Ничего серьезного, нет повода для беспокойства.

— Слава богу, коли так, — сказал мой друг, бросив убийственный взгляд на Родерика, — поскольку нет возможности пригласить доктора и нам придется лечить вас самим. Так что же все-таки стряслось?

— Это моя вина, — объяснил Родерик. — Когда я забирался на стену, спусковой крючок ружья зацепился за пуговицу моей куртки. Чертовски глупо с моей стороны было оставлять курок взведенным, но нам попадалось так мало дичи, что не хотелось упустить шанс.

Мисс Бэк торопливой походкой вошла в комнату.

— Мой бедный доктор Уотсон! Могу я чем-нибудь помочь? Я ухаживала за моим дорогим отцом в его последние годы, так что у меня есть опыт сиделки.

— Конечно, вы можете помочь, если не боитесь вида крови, — сказал я, с благодарностью глядя на нее. — Если бы вы принесли таз с горячей водой, пинцет, полотенца и бинты, то я бы проинструктировал вас, что делать дальше.

— Я принесу все это немедленно.

И она поспешила прочь. Холмс побеседовал со мной в общих чертах о вересковых пустошах, но ему явно мешало присутствие Родерика. По возвращении мисс Бэк мой друг сказал:

— Мы оставим вас с вашим пациентом, но будем поблизости. Пожалуйста, позовите нас, если что-ни будь понадобится.

Оба они удалились. Мисс Бэк поставила таз на коврик и опустилась на колени возле кушетки. Обрезав ножницами рукава куртки и рубашки у локтя, она осторожно стерла кровь. Я осмотрел рану. На руке виднелась широкая лента мелких ранений — к счастью, не с той стороны, где проходит артерия. Я вздохнул: все могло быть гораздо хуже. Правда, я считал, что вполне достаточно служил в Афганистане мишенью и с меня хватит.

Без дальнейших подсказок мисс Бэк взялась за дело. Некоторые раны были поверхностными, другие — чертовски глубокими. Я скрежетал зубами, стараясь не стонать. Что касается леди, то она тревожно всматривалась в мое лицо, когда ей приходилось вынимать глубоко засевшие дробинки, а через несколько минут уже тихо плакала. Следуя моим указаниям, она скатала бинт, крепко обмотала мне руку и завязала, сделав узел и отрезав кончики.

— Ну вот, готово.

Неожиданно для себя я протянул здоровую руку и обнял мисс Бэк. Под влиянием порыва она придвинулась ко мне, и мы долго и страстно целовались. Ее сильное молодое тело прижалось к моему, и мы забыли обо всем на свете.

Однако вскоре она опомнилась и мягко высвободилась из моих объятий. Поднявшись на ноги, она мне улыбнулась и чисто по-женски машинальным жестом пригладила волосы.

— А вы, должно быть, вольничаете со своими медсестрами, доктор Уотсон, — сказала она весело. — Уверена, они соревнуются за право работать с вами, раз получают такую плату.

Со своей стороны, я не видел в случившемся ничего смешного. Я был слаб, и дрожь пробирала меня из-за ранения, нелегкой прогулки по пустошам и шквала эмоций, бушевавших во мне.

— Моя милая мисс Бэк, — запинаясь, выговорил я, — приношу глубочайшие извинения за свое поведение. Мне нет оправдания за то, что я воспользовался вашей молодостью и неопытностью.

В ответ она подняла бровь:

— Если тут и есть чья-то вина, доктор, то я виновата не меньше вас. Хотите, я сотру этот эпизод из памяти?

— Я не прошу вас это делать.

— А теперь я оставлю вас отдыхать. Мистеру Шерлоку Холмсу и мистеру Майкрофту, естественно, не терпится вас увидеть. Попросить их подождать — скажем, час?

— Благодарю вас. Уверен, что к тому времени мне будет намного лучше.

Мисс Бэк собрала все, что принесла, и вышла из комнаты. Я лежал на кушетке, обуреваемый разноречивыми чувствами, но вскоре меня сморил сон.

Проснувшись, я увидел Шерлока Холмса и его брата, которые сидели в креслах в нескольких ярдах от меня. Мой друг, откинувшись на спинку кресла и сложив кончики пальцев вместе, был погружен в глубокие раздумья. Майкрофт подался вперед, положив руки на колени, и, по-видимому, также размышлял над загадкой.

— Как мило с вашей стороны навестить меня! — воскликнул я, с некоторым усилием принимая сидячее положение.

— Мой дорогой Уотсон, как я рад, что вам лучше! — сказал мой друг. — Сон и заботы мисс Бэк, очевидно, сотворили чудо.

— Да, дела обстоят не так уж плохо, — ответил я, осторожно шевеля раненой рукой. — Думаю, завтра я уже буду на ногах. Правда, несколько дней мне придется носить руку на перевязи.

— Благодаря происшествию с вами мы хотя бы разжились кое-какими сведениями, — пробурчал Майкрофт.

— В самом деле? — заинтересовался я. — Значит, ваши подозрения в отношении Родерика Кили подтвердились?

— Напротив, — возразил мой друг. — Мы убеждены, что это действительно был несчастный случай.

Осмотрев дробь, которую мисс Бэк вынула из вашей руки, мы обнаружили, что это десятый номер, предназначенный для охоты на птиц и мелкую дичь. Если бы он хотел вас убить, то воспользовался хотя бы двадцатым номером. Да и вообще, такой опытный стрелок, как Родерик Кили, попал бы точно в цель, а не ранил бы вас в руку. Нет, наши подозрения сходятся на мисс Бэк.

— Какие улики вы нашли?

— Ее недавнее поведение с вами, по меньшей мере, вызывает вопросы.

— Что, черт возьми, вы хотите этим сказать, Холмс? — взорвался я, чувствуя, как кровь бросилась мне в лицо.

Шерлок Холмс и Майкрофт весело засмеялись.

— Ну-ну, Уотсон, — шутливым тоном произнес мой друг. — Нет нужды скромничать: леди всегда были вашей слабостью. По взъерошенному виду и беспорядку в одежде мисс Бэк уже было ясно, чем она занималась, даже если бы нам не сказала об этом сейчас ваша реакция.

— Допустим, что это так, — сказал я, — но какое это может иметь отношение к краже рубинов?

— Если она преступница, то ей могло прийти в голову, что было бы неплохо, если бы кто-то принял ее сторону, питая к ней нежные чувства. Не исключен также шантаж.

— Я не могу в это поверить!

— Впрочем, я признаю, что мотивы поведения женщин не всегда поддаются логическому анализу. Однако Майкрофт тоже не сидел без дела.

— Я наблюдал за передвижениями мальчика, — пояснил Майкрофт. — И заметил, что он пользуется некоторой свободой. С десяти до двенадцати, а затем с трех до пяти ему регулярно дает уроки в классной комнате мисс Бэк. Она, кроме того, занимается им, когда он встает с постели и ложится спать, а также во время трапез. Однако в этом распорядке есть пробелы, и я несколько раз замечал, как он безнадзорно бродит по дому. Один раз он зашел на кухню поболтать с кухаркой и, вероятно, полакомиться круглыми конфетами с ликером. Вне всякого сомнения, он заходит и в комнату матери. А что может быть естественнее, если мисс Бэк, застав малыша в комнате его матери, уведет его оттуда? Итак, как мы видим, она ничем в этом случае не рисковала. Мало того, поскольку она постоянно живет в этом доме, то знает тысячу мест, где можно спрятать ожерелье, и располагает тысячью возможностей забрать его, скажем через несколько месяцев. А вот Родерик Кили — нечастый гость в доме.

— Конечно, ваши доводы убедительны, — признал я с тяжелым сердцем, — но мне все же не верится, что она способна на такую двуличность.

— Там будет видно, — сказал мой друг. — Пока что ничего еще не доказано.

На этом мы прервались. Скоро подали обед, и я чувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы сесть за стол. Мне трудно было есть одной рукой, хотя горничная мелко нарезала для меня мясо, прежде чем подать. После обеда я не остался выпить бренди и поболтать, а сославшись на трудный день, удалился, чтобы лечь пораньше.

Следующее утро выдалось ясным и холодным. Был канун Рождества, и после завтрака Послетуэйт отправился в лес и вернулся с красивой елкой высотой семь футов. Он надежно закрепил ее в большом глиняном горшке в дальнем углу гостиной, и после ленча вся семья принялась украшать елку. Главным образом этим занималась миссис Парсонс, а остальные ей помогали. Исключение составлял Майкрофт, который, грузно опустившись в кресло, снисходительно за нами наблюдал. Мы украсили дерево мишурой, повесили на ветки разноцветные бумажные звезды и пристроили красные и белые свечи. Шерлок Холмс, который был высокого роста, поместил ангела на самую верхушку. Конечно, Кристофер пришел в сильное возбуждение. Ему разрешили участвовать в этом увлекательном деле, но его пухлые ручки сбивали больше игрушек, чем вешали.

Позже Джон Парсонс распорядился развесить в комнате ветки остролиста, согласно английской традиции.

Покончив с этим, мы разошлись по своим делам. Я не искал общества мисс Бэк, чувствуя, что оказался в постыдном положении. С моей стороны было нехорошо сразу же после объятий позволить себе совещаться с теми, кто подозревал девушку в преступлении. Со своей стороны мисс Бэк и виду не подавала, будто произошло что-то необычное. К вечеру она предложила сменить мне повязку, на что я согласился. Однако мы не оставались наедине во время этой процедуры, и таким образом я избежал неловкости.

Возможно ради праздника, Джон Парсонс не упоминал о пропавших рубинах. Однако в тот день он больше не мог сдерживаться и попросил меня, Шерлока Холмса и Майкрофта зайти к нему в кабинет.

— Я должен спросить, джентльмены, удалось ли вам найти ключи к тайне пропажи ожерелья моей жены. Прошло уже три дня с момента его исчезновения, и, признаться, я боюсь, что оно исчезло на всегда.

Ему ответил Шерлок Холмс:

— У нас есть кое-какие зацепки, и я все еще надеюсь со временем разрешить эту загадку. В конце концов, подозреваемых не так уж много.

Джон Парсонс печально покачал головой:

— Именно это меня больше всего и расстраивает. Кто бы ни оказался преступником, это будет близкий мне человек, которому я доверял и который бессовестно меня предал. Я бы, пожалуй, махнул рукой на тысячу фунтов, которые стоит ожерелье, лишь бы не узнавать такого.

Мой друг кивнул с сочувственным видом, и вскоре мы ушли из кабинета.

Раздернув портьеры в своей комнате рождественским утром, я посмотрел на сверкающие горы, ясное небо и ощутил радость жизни. Моей руке было гораздо лучше, и я рискнул отказаться от перевязи.

За завтраком мы поздравили друг друга с праздником. Конечно, не было никакой возможности пойти в церковь в Сеттле, которую обычно посещала семья Парсонсов, но в одиннадцать часов Джон Парсонс созвал всех домочадцев и устроил небольшой молебен. Должен с сожалением отметить, что кухарка все время нервничала, очевидно беспокоясь о гусе, который остался без присмотра.

Затем обменивались подарками, и я был в восторге, получив от Шерлока Холмса трость с вкладной шпагой. Эту чудесную вещь изготовила фирма «Джеймс Смит и сыновья» с Оксфорд-стрит. Я довольно неуклюже вынул шпагу, действуя одной рукой, и сделал несколько выпадов. Не было никакого сомнения, что она не раз пригодится в наших будущих приключениях.

Мы снова собрались у пылающего огня, и Кристоферу позволили играть на коврике перед камином. Он был вне себя от радости, поскольку получил целую коробку оловянных солдатиков, весьма изысканно раскрашенных. Он выстроил их батальонами, и они маршировали на коврике, а малыш издавал боевой клич.

— Ну что же, мой мальчик, твое подкрепление прибыло! — обратился я к нему. — У твоего форта теперь будет достаточно защитников, а не каждый генерал может этим похвалиться.

— Да, — ответил малыш, — теперь мне больше не нужны те толстые.

— Толстые солдаты? — переспросил я. — Ты непременно должен быть строг. Погоняй-ка их подольше в патруле, и они мигом похудеют.

— Нет, они ведь еще и опрокидываются.

Шерлок Холмс насторожился, услышав нашу беседу, и заговорил с мальчиком:

— Кто дал тебе толстых солдат, Кристофер?

— Я их нашел. В маминой комнате.

Мы все обменялись взглядами, и до нас начала доходить истина. Потом все разразились смехом, кроме ребенка, который смотрел на нас с недоумением.

— Пойдемте! — сказал мой друг, вскакивая с кресла. — Пошли в форт и отправим этих негодных солдат в отставку!

Мы бегом поднимались по лестнице, причем Джон Парсонс нес сына на руках, а Майкрофт пыхтел, замыкая процессию. Ввалившись все вместе в классную комнату, мы столпились вокруг форта. Шерлок Холмс опустился на колени и заглянул в ворота. Запустив руку внутрь, он вытащил великолепное рубиновое ожерелье. Все радостно загалдели, выкрикивая поздравления.

— Ваше ожерелье, мадам, — с поклоном обратился Холмс к миссис Парсонс, подавая ей драгоценное украшение.

Она взяла ожерелье и, рассмеявшись, надела на шею.

— А вы, как это ни печально, Уотсон, — сказал мой друг, поворачиваясь ко мне, — были невольным подстрекателем. Когда вы, обладая обширными познаниями в военном деле, указали на то, что его укрепления недостаточно охраняются, что было делать молодому генералу, как не вербовать новобранцев, где бы он их ни нашел?

Я развел руками, изображая отчаяние, хотя вместе со всеми испытывал огромное облегчение.

— Друзья мои, — обратился к нам Джон Парсонс, — уже давно минул полдень. Давайте отправимся в столовую и отпразднуем этот радостный день за столом — там нас ожидает, по словам кухарки, самый большой гусь в Дейлз.

Мы хором выразили согласие и последовали за хозяином дома. Я предложил правую руку мисс Бэк, которая с улыбкой оперлась на нее своей изящной ручкой, и мы начали вместе спускаться по лестнице, как одна из самых счастливых пар в Англии в этот рождественский день.