Повешенный

Глава 21

Володар будит меня еще затемно и просит не затягивать со сборами, нам снова пора в дорогу. Небольшую комнатку, где я ночевал, сейчас освещает масляная лампа, оставленная волхвом, и я с интересом разглядываю ее незамысловатое убранство. Вчера вечером, когда пришел сюда, я разделся в тусклом свете догорающей свечи и почти сразу же уснул. А сегодня вдруг с удивлением замечаю, что у кровати, на которой я спал, красивое резное изголовье, на окнах вышитые занавески, а рядом с дверью, на большом сундуке, накрытым домотканой дорожкой, стоит глиняный кувшин и медный таз — так надо понимать, это как бы умывальник.

Но главное — над сундуком только сейчас замечаю зеркало в замысловатой деревянной раме. Её украшает искусная резьба, в которой листья сплелись с колосьями и цветами, хотя само зеркало небольшое, размером всего с тетрадный лист. До меня вдруг доходит, что за все время пребывания в этом мире, я так и не увидел лица Павла Стоцкого. То одна тюрьма, то другая, а в камерах, как известно, с зеркалами большая напряженка. Утром умылся, волосы расчесал — ну, и слава богу. Арестантам даже бритва не положена, приговоренных перед казнью в порядок гарнизонный брадобрей приводит. Но на это я, как раз, не в обиде — в прошлой жизни с небольшой бородкой и сам последние два года ходил, так что привык уже.

Подношу лампу к зеркалу, всматриваюсь в теперь уже в свое лицо. Ну что сказать… Это я Петю считал девичьей погибелью? А как же тогда Павла Стоцкого назвать?! Он не просто симпатичный парень, он чертовски хорош! Даже исхудавший и с такой неровной бородой.

Вот что значит одаренный из древнего рода. Это он по отцу не слишком знатен, а вот по материнской линии, по словам Южинского, происходит из старого боярского рода. Бекетовы не князья, конечно, но вполне себе стопроцентные столбовые бояре, ведущие родословную от одной из побочных ветвей Рюриков. И «небесный дар» они, видимо, начали вживлять с самого момента его появления, то есть лет двести назад, как минимум. Так что удивляться внешности Павла не приходится, результат этой двухвековой селекции я сейчас и вижу в зеркале.

Вопрос в другом: смогу ли я привыкнуть к этому? Как по мне, мужчине таким красивым быть просто ни к чему, это даже как-то немного противоестественно. Настоящего мужчину дела должны красить и достойные поступки. А не смазливая мордашка. Как бы мне теперь так ловко бы замаскироваться, чтобы мое лицо не бросалось в глаза. Бороду что ли отпустить лопатой, как у купцов? Так ведь и она не спасет. Любой дурак сразу поймет, что перед ним одаренный. Фигуру-то хоть одеждой прикрыть можно, а с мордой лица чего делать? Вот же подсуропили мне местные боги…

Вздохнув, начинаю умываться. Продолжая перебирать в голове разные варианты изменения внешности. Даже на ум ничего не приходит. Наголо побриться…? Очки, как у Грибоедова? Нет, тоже не спасет. Только еще сильнее будет привлекать ненужное внимание.

— …Проснулся? — заглядывает в комнату Петя — Доброе утро!

— Доброе!

Южинский выглядел заспанным и немного помятым. Но глаза сверкают, улыбка до ушей.

— Неужто твой дар восстановился? — радостно кивает он на мою звезду, что пульсирует ровным светом в широком вороте рубахи.

— Вроде как да.

— Это пребывание в монастыре так благотворно на твоем даре сказалось — уверенно заявляет Петя — там же земля освященная, а все иконы древние, намоленные.

— Возможно — соглашаюсь я. Не думаю, что имею право рассказывать ему о способностях Володара. Тайна не моя, не мне ее и разглашать.

— Слушай, ну, как тебе наша хозяюшка? — неожиданно спрашивает он.

— Приятная девушка… — пожал я плечами, не понимая к чему он клонит — умненькая.

— И это все?! Теряешь хватку, Поль!

— В смысле?

— Да она весь вечер с тебя глаз не сводила. Девица имеет на тебя виды, пользуйся моментом.

— Брось, Петь! — морщусь я — Она же совсем юная.

— А когда это тебя останавливало? Ты у нас тоже пока не старик.

Ну, вот… еще одно наследие Павла Стоцкого — репутация Казановы. А оно мне надо? Я и в прошлой-то жизни никогда им не был, и как тут ухаживать за женщинами не очень понимаю… К тому же Южинский просто неправильно трактует интерес Василисы. Она явно посвящена в мою тайну, и это лишь проявление любопытства. Скорее всего, ей не терпится меня расспросить, но она не знает, как ко мне подступиться.

Лицо Южинского вдруг стало серьезным, и он задумчиво посмотрел на меня.

— Слушай, Поль… А как ты думаешь, кто все эти люди? — Петя кивнул в сторону коридора — И почему они спасали этого загадочного Алексея Петровича? Зачем его даже в тюрьме заставляли носить маску? Я спросил у настоятеля Нектария, но он сказал, что это не его тайна. А чья тогда?

Он озадаченно смотрит на меня, ожидая хоть какого-то вразумительного ответа на все свои вопросы, и мне пришлось делать вид, что я тоже не в теме.

— Да, какая нам с тобой разница, Петь? — пожимаю я плечами — Они спасли нас, вытащили из тюрьмы, сейчас везут в место, где мы сможем спрятаться и отсидеться. И это главное. Захотят, скажут. Не захотят — простимся с ними, скажем большое человеческое спасибо и пойдем вдвоем дальше.

— Ты, правда, так считаешь?

— Конечно. Лучше подумай, как тебе связаться с твоим отцом. На моего братца, как ты понимаешь, надежды никакой — он нас быстро жандармам сдаст. И учти, что за имением твоего отца наверняка следят. Нужно придумать какой-то более безопасный способ.

— Хорошо, Паш, я подумаю — кивает Южинский. Но особой уверенности в его голосе я не чувствую. Похоже, в сложных жизненных ситуациях он привык во всем полагаться на более опытного и решительного Стоцкого.

…Когда мы вместе с Петей входим в гостиную — а скорее уж горницу, поскольку дом этот больше напоминает добротную избу купца или зажиточного крестьянина — Василиса хлопочет у печки. И, судя по высокой стопке блинов, встала она уже давно. Запахи здесь витают такие, что рот тут же наполняется слюной. Ладную фигурку девушки облегает льняная белая рубашка с нарядной вышивкой по вороту и синий сарафан, подпоясанный голубым фартуком. В длинную русую косу вплетена такая же голубая лента.

— Доброе утро! — приветствую я нарядную хозяюшку — может, помочь чем?

Она удивленно оборачивается, недоверчиво переспрашивает:

— Помочь…?

— Ну, да — киваю я — тарелки там расставить, воду или дрова на кухню принести?

Тут уже оба — и Василиса, и Петя — смотрят на меня, вытаращив глаза, как на чудо чудное. Похоже, я расслабился и опять прокололся. Это дома в прошлой жизни можно было легко и картошки начистить, чтобы жене помочь, и хлеб порезать, и стол к ужину накрыть. А здесь барину, и тем более графу, даже в голову никогда не пришло бы такое кухарке предлагать. Да и крестьяне тоже не сильно-то занимаются женскими делами.

— …Что ж, расставьте — говорит девушка после небольшой заминки и смущенно кивает мне на стопку чистых тарелок.

Приходится держать марку, с невозмутимым видом накрывать на стол. Работа не пыльная — вышитые льняные салфетки на столе уже лежат, осталось тарелки расставить, да странные трехзубые вилки с ложками разложить. Потом приношу с кухни глиняные плошки с вареньем, медом и сливочным маслом, там же вижу небольшое блюдо с очищенной, но еще не порезанной крупной, жирной селедкой. С согласия окончательно смущенной хозяюшки предлагаю ее разделать.

— Все-таки решил девицу охмурить?! — шепотом спрашивает Южинский, глядя, как я ловко отделяю филе селедки от костей, аккуратно нарезаю его на расписной дощечке и выкладываю потом в живописном порядке на блюдо — Странный подход, первый раз с таким сталкиваюсь!

Я молча берусь за филе какой-то красной рыбы — по виду семги. Это я умею делать очень хорошо — ломтики из-под острого ножа выходят тонкие, полупрозрачные, как положено. А вот интересно: кто Василисе ножи точит? Вижу, что Южинский, как на иголках, шепчу в ответ:

— Перестань! Я что, просто из вежливости и благодарности не могу нашей хозяюшке помочь?

— Раньше за тобой такого что-то не водилось.

— Так раньше меня и красивые девушки не спасали, особенно от голода.

Южинский усмехается и заговорщицки мне подмигивает, давая понять, что моя отговорка не прокатила. Да пусть думает, что хочет. Мне эти их сословные заморочки до фонаря. Графом мне здесь все равно не быть, так что нечего и привыкать к слугам. Да и никакая не служанка эта Василиса. Меня, в отличие от Пети, простота ее одежды абсолютно не обманывает — одень эту девушку в шелка, и она будет смотреться в них так же органично, как и в народном сарафане. Этакая барышня-крестьянка, прям, как у Пушкина.

А моему другу, кстати, пора бы уже понемногу забывать свои барские замашки. Мы с ним теперь беглые преступники, и этим все сказано. Но я потом еще выберу подходящий момент и поговорю с ним по-свойски. Петя явно не понимает, что жизнь его изменилась кардинально, и прежней уже не будет. Он и сейчас сидит, прислонившись к стене и картинно скрестив в проходе свои длинные ноги. Не понимает парень, что на нем больше не офицерские сапоги из дорогой блестящей кожи, а всего лишь грубые ботинки. И оттого смотрится его поза несколько жеманно и нелепо.

В горницу заходят Володар с Алексеем, и наши с Петей перешептывания заканчиваются. Все усаживаются за стол. Разрумянившаяся от жара печки, Василиса приносит блины. Тонкие, ноздреватые, они выглядят как с картинки в дорогой кулинарной книге.

Накладываю себе на тарелку несколько блинов. Верхний покрываю ломтиками семги, сверху кладу продолговатый кусочек сливочного масла. Все сворачиваю в трубочку и жадно откусываю. Из горла моего невольно вырывается протяжный стон, настолько это вкусно. Кулинарный экстаз! Лучше даже, чем у моей любимой тещи, а уж она в готовке толк знает. Или знала? Я все еще частично живу там, в прошлом. Точнее в будущем. Или другой реальности? Но эта «частичность» становится все меньше, и воспоминания мои постепенно тускнеют.

— Василиса, вы просто волшебница! Чародейка! — облизываю я жирные пальцы и берусь за следующий блин — Ох, как же я люблю это богачество!

Все смеются, а девушка краснеет от заслуженной похвалы.

— Ну, вы скажете, Павел… обычные же блины.

— Нет, правда! Я ни капли не кривлю душой! Таких изумительных блинов ни в одной столичной ресторации не подают. Уж это я вам точно говорю.

Натыкаюсь на внимательный взгляд Алексея и на всякий случай прикусываю язык. Что-то я совсем расслабился, забыл, где и с кем нахожусь.

— А вот еще и сбитень попробуйте! — ставит Василиса на стол большой глиняный кувшин, исходящий паром.

— Василисушка, да ты бы и сама присела, позавтракала. Дорога дальняя, раньше вечера перекусить у вас не получится.

У вас⁇ Володар с нами не едет? Интересно почему?

— Не беда! — отвечает девушка — Я с собой уже пироги завернула и окорок вареный. С голода в дороге не умрем.

— Какие дальше наши намерения? — максимально нейтрально спрашиваю я, поворачиваясь к волхву — Почему вы нас бросаете?

— Дела у меня тут остались, догоню вас чуть позже — говорит Володар, увидев в моих глазах немой вопрос — А вам сейчас нужно как можно быстрее добраться до дальнего скита, где вас никто не найдет. Посидите там, пока здесь все успокоится, а потом будем дальше решать, что с вами делать.

Остается лишь согласно кивнуть. Скит, так скит. Мне это только на руку. Отосплюсь, отъемся, займусь своим новым телом. А если получится, то за это время побольше узнаю о мире — оно тоже лишним не будет. В мае, надеюсь, весенняя распутица здесь закончится, и можно будет двигаться дальше. Главное — окончательно определиться к тому времени со своими планами на будущее…

…Светлейший князь Лопухин вышел из кабинета императора, неловко пошатнулся, и схватившись за тугой ворот мундира, опустился на ближайший к дверям стул.

— Ох, стар я стал в Царское с докладами ездить, ноги совсем не держат — пожаловался князь молодому флигель — адъютанту, ослабляя высокий, расшитый позументом ворот и вяло обмахиваясь платком — А государь все никак не отпускает меня в отставку, говорит, заменить некем.

— Может, вам воды подать, Петр Васильевич? — участливо спросил офицер.

— А и подай, голубчик, только не из этого графина, а похолоднее принеси. И кусочек лимона в водичку брось, если тебя не затруднит. Буду премного тебе благодарен. Что-то мне сегодня совсем лихо…

Адъютант неуверенно обвел взглядом пустую приемную и оглянулся на дверь, ведущую в императорский кабинет, что не осталось без внимания князя. Он вытер платком испарину со лба и махнул рукой:

— Иди, не беспокойся — сто раз еще успеешь вернуться. Государь сказал, что это надолго. А уж ежели что, так я всю вину на себя возьму. Дюже плохо мне, боюсь до кареты не дойти без чужой помощи.

Офицер кивнул и быстро покинул приемную. Лопухин проводил его долгим взглядом из под опущенных век, а потом неожиданно резво вскочил со стула и приник к двери ухом. В это время разъяренный Николай, как раз, бегал по кабинету, и Петр Васильевич отчетливо расслышал его ругательства:

— Негодяй! Сгною на каторге мерзавца…! На рудники они у меня всем гарнизоном отправятся! А беглецов ждет новая виселица. Уж теперь слабины не дам!!

Больше расслышать ничего не удалось. Светлейший князь вернулся на стул, прикрыл глаза и задумался. Что-то такое очень важное происходило, о чем он не знал. И это нехорошо. Через пару минут, когда Петр Васильевич уже получил свой стакан с подкисленной водой и пил ее мелкими глотками, император вызвал флигель-адъютанта к себе, а из кабинета тут же выскочил перепуганный фельдъегерь. В приоткрытую дверь было слышно, как Николай приказывает срочно найти ему Бенкендорфа.

— Постойте, капитан! — обратился Лопухин к порученцу — Помогите-ка мне дойти до кареты, если вас не затруднит. Совсем я расклеился… Восьмой десяток — это не шутка. Хоть с даром, хоть без…

Отказать Председателю Государственного совета в такой малости офицер не мог. Он и сам мечтал побыстрее исчезнуть из императорской приемной.

Медленно шаркая ногами по паркету и тяжело опираясь на руку фельдъегеря, Лопухин шел по пустынному в ранний час коридору. У одного из окон с красивым видом на парк остановился, делая вид, что ему нужно отдышаться.

— Ладно я, старик, а ты откуда такой замученный? — участливо спросил он усталого порученца — Словно без передыху из самой Москвы гнал.

— Уж лучше бы из Москвы — буркнул офицер — В Шлиссе я был, Ваше Сиятельство, там такое сейчас творится…

— И там? — ахнул светлейший князь, изображая крайнюю степень изумления.

— И там. На Ладоге тоже был сильный шторм и нагонная волна. Шлисс и его окрестности затопило. Даже в крепости все подвалы наполовину в воде.

— Господи, спаси и сохрани… что делается-то! А государь чего так гневался? Кричал так, что в приемной стекла дрожали — Петр Васильевич увидел, что фельдъегерь несколько напрягся, и махнул рукой — Да, если это секрет, то и не говори, не надо. Я же все понимаю, служба у вас такая секретная…

Порученец пожевал губу, но решил, что через час-другой о побеге заключенных все равно будет знать весь дворец. Такое не скроешь, когда жандармов направят на поиск беглецов. К тому же Председатель Государственного совета по должности допущен к государственным секретам еще и не такой важности. Он повернулся к окну и тихо произнес одними губами:

— Из-за наводнения трое опасных преступников сбежало из Секретного дома.

— Да как такое возможно?! — ахнул князь — это же лучшая тюрьма в нашей империи!

— Сообщник у них был среди надзирателей тюрьмы. Да еще это чертово наводнение. В озеро они спрыгнули с крепостной стены. Такую ночь мы там пережили, что врагу не пожелаешь.

— Вот уж, точно… Майору Турубанову сейчас не позавидуешь.

— Его рапорт и довел государя до такого бешенства.

Они пошли дальше, спустились по лестнице в холл, где сиятельного князя уже ждал слуга.

— Ты вот что, капитан… — ласково улыбнулся Лопухин, склонившись к уху фельдъегеря — ежели, что еще интересное вспомнишь, найди меня в Петрополе. Не обижу. А сегодня вечерком выпей от души за здоровье старика, что-то оно совсем нонче расстроилось.

Князь незаметно сунул в карман офицерской шинели крупную ассигнацию, которой хватит не то, что на вечер, а пожалуй и на целый месяц. А то и на два.

— Премного благодарен, Ваше Сиятельство, за добрые слова! — устало улыбнулся порученец — Непременно еще свидимся в Петрополе, как при нашей службе, да не свидеться…?

…Светлейший князь, дойдя до кареты и забравшись в нее лишь с помощью слуги, там вдруг распрямил плечи, отбросив всякое притворство. Стукнул тростью в стену, велев кучеру трогать, и откинулся на мягкую спинку сиденья, обитую темно-красным бархатом. Глубоко задумался, провожая рассеянным взглядом здание Александровского дворца.

Вот это новости… Только почему вдруг трое беглецов, если побег изначально готовился для одного? Случайно так получилось, или старейшины решили на ходу все переиграть? Чтобы догадаться, кто составил компанию Алексею Петровичу, большого ума не надо — на секретном этаже тюрьмы кроме него сидели только двое заговорщиков: бывшие офицеры Стоцкий и Южинский. Так что больше некому. Теперь ведь изведёшься, дожидаясь вестей из Костромы. И не отправишься туда сейчас, переживший наводнение Петрополь, пока покидать никак нельзя. Император не поймет.

Но главное — побег удался, хотя первоначально все задумывалось совсем по-другому. А когда все шло по плану? Чтобы сбежать из Шлисской крепости, нужен не просто план и тщательная подготовка побега, нужна еще и огромная удача. Встречались среди дворян родары с заговором на успех, но крайне редко. И точно не у Южинского со Стоцким.

Вот и закрутилось Сварожье колесо, да так, что его не остановить теперь. Придется идти до самого конца. Как там солдаты говорят: «Или грудь в крестах, или голова в кустах!». Вот, вот… предстоящая свара обещает быть безжалостной, головы за такое точно можно лишиться — царский бастард скор на расправу. Дворянской крови хлебнул, теперь на виселицу запросто будет отправлять, не обращая внимания, ни на титулы, ни на былые заслуги.

С заговором офицеров чудом пронесло — никто из посвященного триумвирата не выдал на следствии сообщников из Северного клана. Знали, что сами виноваты: дрогнули, поспешили и все своей спешкой испортили. А всего-то и нужно было потерпеть и дождаться коронации, но откуда же у молодежи терпение? Молодая кровь бурлит, душа требует подвига и каждый мнит себя новым Наполеоном, или, на худой конец, Робеспьером. Потому и не открывали им всей правды, потому о настоящем плане и знали только трое из главарей. Бенкендорф чуть зубы себе не сточил от злости, но доказать ничего не смог. Свое чутье ведь к делу не пришьешь…

Ладно… Алексей Петрович на свободе, и это главное. Теперь следует обдумать, кто может поддержать Северный клан. Московский? Однозначно. Тем более, если москвичам твердо пообещать, что столицей империи снова станет первопрестольная. Им Петропольский клан давно поперек горла стоит. И даже нынешнее наводнение придется, как нельзя кстати — зачем Петрополь восстанавливать? До нового наводнения? В народе уже пошел ропот, что это кара за романовские грехи. Они мол, предатели, и Тройственный Договор первыми нарушили, и бабье царство устроили, а потом еще дворян от службы освободили. А когда эти дворяне доброго царя Павла убили, они даже его убийц не наказали. И никто уже не помнит, каким был на самом деле этот «великомученик». А с зимы по Москве новый слух пошел, что де, нынешний царь Николай не настоящий Романов. Что, кстати, чистая правда.

Уральский клан более осторожен, в дворянские склоки старается не лезть, и в Высший свет особенно не рвется. Но к противостоянию с нынешней императорской семьей тоже примкнет — те промышленников уральских постоянно ущемляют, держат их за людей второго сорта. То золотые прииски в казну заберут, то налоги поднимут, а большие деньги такого пренебрежения не любят. Этому клану придется пообещать хорошие преференции и защиту от завистников. Плюс более справедливые налоги и таможенные пошлины, как экспортные, так и ввозные. Благо умные проекты такие уже есть, и им сразу можно будет дать ход.

То же можно сказать и про Сибирский клан — там тоже верховодят промышленники. В бой они особо не рвутся, зато и в спину никогда не ударят. Сибиряки умеют держать данное слово. Обид на столичный клан и Романовых у них тоже хватает.

А вот Поволжский клан вроде и живет с Северным бок о бок, но чего от них ждать не знаешь. Купцы — одно слово. За копейку удавятся. Здесь нужно хорошо подумать, чем их привлечь. Можно сыграть на том, что в Петрополе торгашей провинциальных презирают, да и мусульман особо не жалуют. А те же татары — народ гордый. Но там столько племен живет, что татары лишь малая их часть, хотя и самая сплоченная. Не полезут они в дела русских, но и мешать взбунтовавшимся кланам не станут.

Новороссийский и Южный кланы совсем молодые, там единства пока нет, и они не надежны. Новые земли обширные, плодородные, но еще не сильно заселенные. Поместья разбросаны далеко друг от друга, оттого и разобщены там дворяне, приехавшие из разных губерний. Они скорее свои родные кланы поддержат, где их корни остались.

Зато там есть казаки из Войска Донского, которые Романовым преданы, но самозванца на троне по потерпят. Вот уж кто чтит Тройственный Договор больше других! Жаль только Матвей Платов рано умер, геройский был атаман. И ссылку он отбывал, на пару со своим товарищем генералом Ермоловым в Костроме. Это когда их Павел в заговоре заподозрил и в Петровскую крепость обоих посадил. С тех пор они с Патриархом Северного клана были в дружеских отношениях.

Ермолов… Алексей Петрович держит свой Кавказский клан в строгости, но ему сейчас не до романовских междоусобиц — там война с персами на пороге. Даст слабину генерал Ермолов, дрогнет русская армия — и персы на пару с османами Кавказ мигом поделят. Хотя Алексей Петрович, конечно же, такого не допустит — человек он бескомпромиссный и кристально честный, хотя Николай и подозревает его в причастности к недавнему заговору. В спину Северному клану генерал никогда не ударит и казаков своих из Черноморского казачьего войска в случае чего, на подмогу истинному Романову обязательно пришлет. Нужно будет написать ему и отправить письмо с надежным человеком. Если такое послание перехватят, им обоим не поздоровится…

Сложнее всего будет справиться с Западным кланом и Чухонским, которые сами себя гордо называют «ложами», по примеру масонских. Масонов там и впрямь хватает. Вот кто останется верен Николаю. Слишком многим обязаны все эти спесивые бароны нынешним Романовым. И в армии они чуть ли не все командные должности заняли, и в каждом министерстве их полно. Что уж говорить, если самый доверенный человек нынешнего императора Бенкендорф — и тот из балтийских немцев. А что с таких взять? Тройственного Договора их предки не подписывали, значит, и древние русские традиции немцы не считают нужным чтить.

К тому же покойный император Александр им всячески благоволил. У них-то крепостное право еще с 1819 года отменено особым законом, но вся земля при этом осталась в собственности помещиков. Мало того, крестьян еще обязали и собственные дома у помещиков выкупать, а те имели право выселить любого домохозяина с его двора и отобрать земельный участок. А чтобы безземельные крестьяне не разбежались, им на три года запретили покидать свои приходы. Не хочешь подохнуть с голода — арендуй землю у помещика на его же кабальных условиях. Так за что же немецким баронам Романовых-то не любить?! Русским помещикам о такой «реформе» только мечтать остается.

Карета наехала колесом на какие-то ухабы, и Петр Васильевич вынырнул из своих тяжелых дум. Вопреки мнению многих своих недоброжелателей, он не был себялюбцем, равнодушным к родине, престолу и ближнему. Он много делал и для империи. Те, кто говорил, что он «добро и зло делает без умысла и намерения; а кроме себя, ничего не любит, и кроме своего удовольствия, ничем не дорожит», сильно преувеличивали. Скорее правы те немногие, кто считал, что «нрав у светлейшего князя пылкий, но сердце доброе». А уж о способности быстро соображать и его исключительных навыках в ведении государственных дел, при дворе ходили легенды.

Скрытность в нем, конечно, была — без этого не выжить на высокой должности. Но вот в фальши и мстительности обвинять его было несправедливо. Просто в жизни светлейший князь руководствовался определенными правилами, которые легко укладывались в одну короткую фразу: «Принимай пышно, говори мягко, отказывай жёстко, но прощайся тепло». А это не всем нравилось…