Повесть от жития святых новых чюдотворец Муромских

Се убо в Русиистеи земли град, нарицаемыи Муром. В нем же бе самодержавствуяи благоверныи князь, яко поведаху [*], именем Павел. Искони же ненавидяи добра роду человеческому, диявол всели [*] неприязненаго летящаго змия к жене князя того на блуд. И являшеся еи яков же бе естеством, приходящим же людем являшеся своими мечты [*], яко же князь сам седяше з женою своею. Теми же мечты многа времена преидоша, жена же сего не таяше, но поведаше князю мужеви своему вся ключшаяся [*] еи, змии же неприязнивыи осиле над нею.

Князь же мысляше, что змиеви сотворити, но недоумеяшеся. И рече жене си: «Мыслю, жено, но недоумею, что сотворити неприязни тому. Смерть убо не вем [*], каку нанесу на нь. Аще бо глаголет к тебе какова словеса, да вопросиши его лестию и о сем: весть ли сеи неприязнивыи духом своим, от чего ему смерть хощет быти. Аще ли увеси [*], нам поведавши, свободишися не токмо в нынешном веце злаго его дыхания и сипения и всего скаредия [*], еже смрадно есть глаголати, но и в будущии век нелицемернаго судию Христа милостива себе сотвориши!»

Жена же мужа своего глагол в сердцы си твердо приимши, умысли во уме своем: «Добро тако быти».

Во един же от днии неприязнивому тому змию прилетевшу к неи, она же добру память при сердцы имея, глагол лестию предлагает к неприязни тои, глаголя многия иныя речи, и по сих с почтением воспросив его хваля, рече бо, яко «много веси [*], и веси ли кончину си [*], какова будет и от чего?» Он же неприязнивыи прелестник прельщен добрым прелщением от верныя жены, яко непщева [*] таину к неи изрещи, глаголя: «Смерть моя есть от Петрова плеча, от Агрикова же меча!» [*]

Жена же, слышав такую речь, в сердци си твердо сохрани и по отшествии неприязниваго того повода князю мужеви своему, яко же рекл есть змий. Князь же то слышав, недоумеяшеся, что есть смерть от Петрова плеча и от Агрикова меча.

Имеяше же у себе приснаго брата, князя именем Петра. Во един же от днии призва его к себе и начат ему поведати змиевы речи, яко же рекл есть жене его. Князь же Петр слышав от брата своего, яко змий нарече тезоименита ему исходатая смерти своей, нача мыслити, не сумняся мужествене, како бы убити змия. Но и еще в нем беаше мысль, яко не ведыи Агрикова меча.

Имеяше же обычай ходити по церквам уединяяся. Бе же вне града церковь в женьстем монастыри Воздвижение честнаго и животворящаго креста. И прииде к ней един помолитися. Яви же ся ему отроча, глаголя: «Княже! Хощешили да покажу ти Агриков мечь?»

Он же хотя желание свое исполнити рече: «Да вижу, где есть!» Рече же отроча: «Иди вслед мене». И показа ему во олтарней стене межи камения скважню, в ней же лежаще мечь. Благоверный же князь Петр взем мечь той и прииде и повода брату своему. И от того дни искаше подобна [*] времени да убьет змия.

По вся же дни ходя к брату своему и к сносе [*] своей на поклонение. Ключи же ся ему прийти во храмину ко брату своему. И в том же часе шед к сносе своей во храмину и виде брата своего седяща у нея. И паки пошед от нея, встрете некоего от предстоящых брату его и рече ему: «Изыдох бо от брата моего к сносе моей, брат же мой оста в своем храме. Мне же, не косневшу ни камо [*] же, вскоре пришедшу в храмину к сносе моей и не свем чюждуся [*], како брат мой напредь мене обретеся в храмине у снохи моея?» Той же человек рече ему: «Никако же, господи, по твоем отшествии не изыде брат твой из своея храмины!»

Он же разуме быти пронырьству лукаваго змия. И прииде к брату и рече ему: «Когда семо прииде? Аз бо от тебе изыдох, и нигде же ничесо же помедлив, приидох к жене твоей в храмину и видех тя с нею седяща и почюдихся [*], како напредь мене обретеся. Приидох кепаки семо, нигде же ничесо же помедлив, ты же, не вем како мя предтече [*], напредь мене зде обретеся». Он же рече: «Никако же, брате, из храма сего по твоем отшествии не изыдох и у жены своея никако же бе». Князь же Петр рече: «Се есть, брате, пронырьство лукаваго змия: да тобою ми ся кажет [*], аще не бых хотел убити его [*], яко непщуя тебе [*] своего брата. Ныне убо, брате, отсюду никамо же иди, аз же тамо иду братися со змием, да негли божиею помощию убьен будет лукавый змий сей».

И взем мечь, нарицаемый Агриков, и прииде в храмину к сносе своей, и видев змия зраком аки брата си, и твердо уверися, яко несть брат его, но прелестный змий, и удари его мечем. Змий же явися яков же бяше естеством и нача трепетатися и бысть мертв и окропи блаженнаго князя Петра кровию своею. Он же от неприязнивыя тоя крови острупе, и язвы быша, и прииде на нь болезнь тяжка зело. И искаше во своем одержании [*] от мног врачев исцеления, и ни от единого получи.

Слышав же, яко мнози суть врачеве в пределех Рязаньския земли, и повеле себе тамо вести, не бе бо сам мощен на кони седети от великия болезни. Привезен же бысть в пределы Рязаньския земли и послав синклит свой искати врачев.

Един же от предстоящих ему юноша уклонися в весь, нарицающуюся Ласково. И прииде к некоего дому вратом и не виде никого же; и вниде в дом и не бе кто бы его чюл; и вниде в храмину и зря видение чюдно: седяше бо едина девица и ткаше красна [*], пред нею же скача заец.

И глаголя девица: «Нелепо есть быти дому без ушии и храму безо очию!» Юноша же тоя глагол не внят во ум, рече девици: «Где есть человек мужеска полу, иже зде живет?» Она же рече: «Отець мой и мати моя поидоша взаим [*] плакати, брат же мой иде чрез ноги в нави [*] зрети».

Юноша же той не разуме глагол ея, дивляшеся, зря и слыша вещь подобну чюдеси и глагола к девици: «Внидох к тебе и вижу тя делающуи видех заець пред тобою скача и слышу от устну твоею глаголы странны некаки и сего не вем [*], что глаголеши. Перьвое бо рече: «Нелепо есть быти дому без ушию и храму без очию». Про отца же твоего и матерь рече, яко «идоша взаим плакати», брата же своего глаголя «чрез ноги в нави зрети». И ни единого слова от тебе разумех». Она же глагола ему: «Сего ли не разумееши! Прииде в дом сии и в храмину мою вниде и видев мя седящу в простоте [*]. Аще бы был в дому наю [*] пес и чюв тя к дому приходяща, лаял бы на тя: се бо есть дому уши. И аще бы было в храмине моей отроча и виде тя к храмине приходяща, сказало бы ми: се бо есть храму очи. А еже сказах ти про отца и матерь и брата, яко отец мой и мати моя идоста взаим плакати - шли бо суть на погребение мертваго и тамо плачют, и егда же по них смерть приидет, инии по них учнут плакати: сей есть заимованный плачь. Про брата же ти глаголах, яко отец мой и брат мой древолазцы суть, в лесе бо мед от древия емлют. Брат же мой ныне на таковое дело иде, яко же лести на древо в высоту чрез ноги зрети к земли, мысля, абы не урватися с высоты. Аще ли кто урвется, сей живота гоньзнет. Сего ради рех, яко иде чрез ноги в нави зрети».

Глагола ей юноша: «Вижу тя девице мудру сущу. Повеждь ми имя свое». Она же рече: «Имя ми есть Феврония». Той же юноша рече к ней: «Аз есмь муромскаго князя Петра служаи ему. Князь же мой имея болезнь тяжку и язвы. Оструплену бо бывшу ему от крови неприязниваго летящаго свирепаго змия, его же есть убил своею рукою. И в своем одержании искаше исцеления от мног врачев и ни от единого получи. Сего ради семо повеле себе привести, яко слыша зде многи врачеве. Но мы не вемы, како именуются, ни жилищ их вемы, да того ради вопрошаем о нею». Она же рече: «Аще бы кто требовал князя твоего себе, могл бы уврачевати». Юноша же рече: «Что убо глаголеши, еже кому требовати князя моего себе? Аще кто уврачюет, то князь мой даст ему имения много. Но скажи ми имя врача того, кто есть и камо есть жилище его». Она же рече: «Да приведеши князя твоего семо. Аще будет мяхкосерд и смирен во ответех, да будет здрав!».

Юноша же той скоро возвратися ко князю своему и повода ему все подробну, еже виде и еже слыша от девицы. Благоверный же князь Петр рече: «Да везете мя, где есть девица».

И привезоша его в дом той, в нем же есть девица. И посла [*] к ней отрок своих, глаголя: «Повежь ми, девице, кто есть, хотя мя уврачевати? Да уврачюет мя и возмет имения много». Она же не обинуяся [*] рече: «Аз есмь хотяи врачевати, но имения не требую от него прияти. Имам же к нему слово таково: аще бо не имам быти супруга ему, не требе ми есть [*] врачевати его».

И пришед человек той, поведа князю своему, яко же рече девица. Князь же Петр яко не брегии [*] словеси ея и помысли: «Како князю сущу древолазца дщи пояти себе жену?» И послав к ней рече: «Рцыте ей, что есть врачевство ея, да врачюет. Аще ли уврачюет, имам пояти ю себе жену!»

Пришедше же реша ей слово то. Она же взем сосудеп, мал, почерпе кисляжди [*] своея и дунув на ню и рече: «Да учредят князю вашему баню и да помазует сим по телу своему, иде же суть струпы и язвы, и един струп да оставит не помазан. И будет здрав!»

И принесоша к нему таковое помазание. И повеле учредити баню. Девицу же хотя во ответех искусити, аще мудра есть, яко же слыша о глаголех ея от юноши своего. Посла к ней со единым от слуг своих едино повесмо [*] лну, рек: «Аще сия девица хощет ми супруга быти мудрости ради и аще мудра есть, да в сием лну учинит мне срачицу [*] и порты и убрусець [*] в годину [*], в ню же аз в бани пребуду».

Слуга же принесе к ней повесмо лну и дав ей и княже слово сказа. Она же рече слузе: «Взыди на пещь нашу и снем з гряд поленце, снеси семо». Он же послушав ея снесе поленьце. Она же отмерив пядию, рече: «Отсеки сие от поленьца сего». Он же отсече. Она же глагола: «Возми сии утинок [*] от поленьца сего и шед даждь князю своему от мене и рци ему: в кий час се повесмо очешу, а князь твой да приготовит ми в сем утинце стан и все строение, ким сотчетца полотно его». Слуга же приносе ко князю утинок поленца и речь девичю сказа. Князь же рече: «Шед, рци девици, яко невозможно есть в такове мале древце и в таку малу годину сицева строения сотворити!» Слуга же пришед сказа ей княжу речь. Девица же отрече: «А се ли возможно есть человеку мужеска возраста в едином повесме лну в малу годину, в ню же пребудет в бани, сотворити срачицу и порты и убрусец?» Слуга же отиде и сказа князю. Князь же удивлься ответу ея.

И по времени князь Петр иде в баню мытися и повелением девицы помазанием помазуя язвы и струпы своя. И един струп остави не помазан по повелению девици. Изыде же из бани ничто же болезнено пострада. Наутрие же узре все тело здраво и гладко, разве единого струпа, иже бе не помазан по повелению девици. И дивляшеся скорому исцелению. Но не восхоте пояти женою себе отечества ея ради [*] и посла к ней дары. Она же не прият.

Князь же Петр поеха во отчину свою, град Муром, здравъствуяи. На нем же бе един струп, еже бе не помазан повелением девичим. И от того струпа начаша мнози струпы расходитися на теле его от перьваго же дни, в онь [*] же поехал во отчину свою. И бысть оструплен многими язвами, яко же бе и первие.

И паки возвратися на готовое исцеление к девицы. Яко же приспе в дом ея, со студом посла к ней, прося врачевания. Она же ни мало гневу подержав рече: «Аще будет ми супружник, да будет уврачеван». Он же с твердостию слово дав ей, яко имать пояти ю в жену себе. Сия же паки, яко же и преже то же врачевание дасть ему, еже преди писах. Он же вскоре исцеление получи и поят ю в жену себе. Таковою же виною бысть Феврония княгини.

Приидоста же во отчину свою, град Муром, и живяста во всяком благочестии, ничто же от божиих заповедей преступающе.

По малех же днех преди реченный князь Павел отходит от жития сего, благоверный же князь Петр по брате своем един самодержец бывает граду Мурому.

Княгини же его Февронии боляре его не любляху жен ради своих, яко бысть княгини не отечества ея ради, богу же прославляющу добраго ради жития ея.

Некогда бо некто от предстоящих ей прииде к благоверному князю Петру навади [*] на ню, яко «от коегождо, - рече, - стола своего бес чину исходит: внегда бо стати ей, взимает в руку свою крохи, яко гладна!» Благоверный же князь Петр хотя ю искусити, повеле да обедует с ним за единым столом. И яко убо скончавшуся обеду, она же яко же обычай имеяше, взем от стола в руку свою крохи. Князь же Петр приим ю за руку и, развед, виде ливан добровонный и фимиян. И от того дни остави ю к тому не искушати.

По мнозе же времени приидоша к нему боляре его, с яростию рекуще: «Хощем вси праведно служити тебе и самодержцем имети тя, но княгини Февронии не хощем, да государьствует женами нашими. Аще ли хощеши самодержець быти, да будет ти ина княгини, Феврония же, взем богатьство доволно себе, отидет, амо же хощет!» Блаженный же князь Петр, яко же бе ему обычай ни о чесом же ярости имея, не со смирением отвеща: «Да глаголита Февронии, и яко же речет, то да слышим».

Они же неистовии наполнившеся безстудиа [*] и умыслиша, да учредят пир. И сотвориша. И, егда уже быша весели, начаша простирати безстудныя своя глаголы, аки пси лающе, отнемлюще у святыя божий дар, его же бог и по смерти неразлучна обещал есть. И глаголаху: «Госпоже княгини Февроние! Весь град и боляре глаголют тебе: даждь нам, его же мы у тебе просим!» Она же рече: «Да возмета, его же просита!» Они же яко единеми усты реша: «Мы убо, госпоже, вей князя Петра хощем, да самодержьствует над нами. Тебе же жены наша не хотят, яко господьствуеши над ними. Взем богатьство доволно себе, отидеши, амо же хощеши!» Она же рече: «Обещахся вам, яко елика аще просита, приимета. Аз же вам глаголю: дадите мне, его же аще воспрошу у ваю» [*]. Они же злии ради быша, не ведуще будущаго, и глаголаша с клятвою, яко «аще речеши, единою бес прекословия возмеши». Она же рече: «Ничто же ино прошу, токмо супруга моего князя Петра!» Реша же они: «Аще сам восхощет, ни о том тебе глаголем». Враг бо наполни их мысли, яко аще не будет князь Петр, да поставят себе иного самодержцем: кииждо бо от боляр во уме своем держаше, яко сам хощет самодержець быти.

Блаженный же князь Петр не возлюби временнаго самодержьства, кроме божиих заповедей, но по заповедем его шествуя, держашеся сих, яко же богогласный Матфей в своем благовестии вещает, рече бо, яко «иже аще пустит жену свою, разве словеси прелюбодейнаго, и оженится иною, прелюбы творит». Сей же блаженный князь по Евангелию сотвори: о держании своем яко уметы вмени [*], да заповеди божия не разрушит.

Они же злочестивии боляре даша им суды на реце, - бяше бо под градом тем река, глаголемая Ока. Они же пловуще по реце в судех. Некто же бе человек у блаженныя княгини Февронии в судне, его же и жена в том же судне бысть. Той же человек, приим помысл от лукаваго беса, воззре на святую с помыслом. Она же, разумев злыи помысл его, вскоре обличи и, рече бо ему: «Почерпи убо воды из реки сея с ею страну судна сего». Он же почерпе. И повеле ему испити. Он же пит. Рече же паки она: «Почерпи убо воды з другую страну судна сего». Он же почерпе. И повеле паки испити. Он же пит. Она же рече: «Равна ли убо си вода есть, или едина слаждьши?» Он же рече: «Едина есть, госпоже, вода». Паки же она рече: «Сице едино естество женьское. Почто убо свою жену оставя, чюжия мыслиши?» Той же человек уведе, яко в ней есть прозрения дар, бояся к тому таковая помышляти.

Вечеру же приспевшу, начаша ставитися на брег. Блаженный же князь Петр яко помышляти начат: «Како будет, понеже волею самодержавъства гоньзнув?» Предивная же княгини Феврония глагола ему: «Не скорби, княже, милостивый бог, творець и промысленик всему не оставит нас в нищете быти!»

На брезе же том блаженному князю Петру на вечерю [*] его ядь готовляху. И потче [*] повар его древца малы, на них же котлы висяху. По вечери же святая княгини Феврония ходящи по брегу и видевши древца тыя, благослови, рекши: «Да будут сия на утрие древие велие, имуще ветви и листвие».

Еже и бысть. Воставше убо утре обретоша тоя древца великое древие, имуще ветвие и листвие. И яко же уже хотяху рухло людие их вметати в суды со брега, приидоша же велможы от града Мурома, рекуще: «Господи княже! От всех велмож и от всего града приидохом к тебе, да не оставиши нас сирых, но возвратишися на свое отечествие. Мнози бо велможа во граде погибоша от меча, кииждо бо их хотя державъствовати, самися убиша. И оставшии вси со всем народом молим тя, глаголюще: господи княже, аще и прогневахом тя и раздражыхом тя, не хотяще, еже княгини Февронии господарьствовати женами нашыми, ныне же со всеми домы своими раби ваю есмы, и хощем и любим и молим, да не оставиши нас раб своих!»

Блаженный же князь Петр и блаженная княгини Феврония возвратишася во град свой. И бяху державъствующе во граде том, ходяще во всех заповедех и оправданиих господних бес порока, в молбах непрестанных и милостынях и ко всем людем под их властию сущым, аки чадолюбивый отець и мати. Беста бо ко всем любовь равну имуще, не любяще гордости, ни грабления, ни богатьства тленнаго щадяще, но в бога богатеюще. Беста бо своему граду истинная пастыря, а не яко наемника. Град свой истинною и кротостию, а не яростию, правяще. Странныя [*] приемлюще, алчным насыщающе, нагия одевающе, бедныя от напастей избавляюще.

Егда же приспе благочестное преставление ею [*], умолиша бога да во един час будет преставление ею. И совет сотвориша, да будут положена оба во едином гробе, и повелеша учредити себе во едином камени два гроба, едину токмо преграду имуще меж собою Сами же во едино время облекостася во мнишеския ризы. И наречен бысть блаженный князь Петр во иноческом чину Давид, преподобная же княгини Феврония нареченна бысть во иноческом чину Ефросиния.

В то же время преподобная Феврония, нареченная Ефросиния, во храм пречистыа соборныа церкви своими руками шияше воздух, на нем же бе лик святых. Нреподобный же и блаженный князь Петр, нареченный Давид, прислав к ней глаголя: «Сестро Ефросиние! Хощу уже отити от тела, но жду тебе, яко да купне отидем». Она же рече: «Пожди, господине, яко да дошью воздух во святую церковь». Он же вторицею посла к ней глаголя: «Уже бо мало пожду тебе». И яко третицею посла к ней, глаголя: «Уже бо хощу преставитися и не жду тебе». Она же остаточное дело воздуха того шьяше, уже бо единого святаго риз не дошив, лице же нашив и воста и вотче [*] иглу свою в воздух и преверте нитию, ею же шиаше. И послав ко блаженному Петру, нареченному Давиду, о преставлении купнем [*]. И, помолившеся, предаста вкупе святыя своя душа в руце божий месяца июня в 25 день.

По преставлении же ею хотеста людие, яко да положен будет блаженный Петр внутрь града у соборныя церкви пречистыя Богородици, Февронию же вне града в женьстем монастыри у церкви Воздвижения честнаго и животворящаго креста, рекуще, яко «во мнишестем образе неугодно есть положити святых в едином гробе». И учредиша им гробы особныя и вложыша телеса их в ня: святаго Петра, нареченнаго Давыда, тело положыша во особный гроб и поставиша внутрь града в церькви святыя Богородици до утрия, святыя жефевронии, нареченныя княгини Ефросинии, тело положиша во особный гроб и поставиша вне града в церкви Воздвижения честнаго креста. Общий же гроб, его же сами повелеша истесати себе во едином камени, оста тощь [*] в том же храме Пречистыя соборныя церкви, иже внутри града.

На утрие же воставше людие и обретоша гробы их особныя тщи, в ня же их вложыста. Святая же телеса их обретошася внутрь града в соборной церкви пречистыя Богородица в едином гробе, его же сами себе повелеша истесати. Людие же неразумнии, яко же в животе о них мятущеся, тако и по честном ею преставлении: паки преложыша я во особныя гробы и паки разнесоша. И паки наутрии обретошася святии в едином гробе. И к тому не смеяху прикоснутися святым их телесем и положыста я в едином гробе, в нем же сами повелеста, у соборныя церкви Рожества пресвятыя богородица внутрь града, еже есть дал бог на просвещение и на спасение граду тому: иже с верою пририщуще [*] к мощем их, неоскудно исцеление приемлют.Мы же по силе нашей да приложим хваление има.

Радуйся, Петре, яко дана ти бысть власть убити летящаго змия! Радуйся, Февроние, яко в женьстей главе святых муж мудрость имела еси! Радуйся, Петре, яко струпы и язвы на теле своем нося, доблествене скорби претерпел оси! Радуйся, Февроние, яко от бога имела еси дар в девьственей юности недуги целити! Радуйся, Петре, яко заповеди ради божия самодержавъства волею отступи, еже не оставити супруги своея! Радуйся, дивная Февроние, яко твоим благословением во едину нощь малое древие велико возрасте и изнесоша ветви и листвие! Радуйтася, честная главо, яко во одержании ваю в смирении и в молитвах и в милостыни без гордости пожиста; тем же Христос дарова вам благодать, яко и по смерти телеса ваю неразлучно во гробе лежаще, духом же предстоита владыце Христу! Радуйтася, преподобная и преблаженная, яко и по смерти исцеление с верою к вам приходящим невидимо подаета!

Но молит вы, о преблаженная супруга, да помолитеся о нас, творящих верою память вашу!

Да помянета же и мене прегрешнаго, списавшаго сие, елико слышах; неведыи, аще инии суть написали, ведуще паче мене. Аще бо и грешен есмь и груб, но на божию благодать и на щедроты его уповая и на ваше моление ко Христу надеяся, трудихся мысльми. Хотя вы на земли хвалами почтити, и не у хвалы коснухся. Хотех вам ради вашего смиреннаго самодержавства и преподобьства по преставлении вашем венца плести и не уплетения коснухся. Прославлени бо есте на небесех и венчани истинными нетленными венцы от общаго владыки Христа. Ему же подобает всяка слава, честь и поклонение со безначалным его отцем купно и с пресвятым и благим и животворящым духом, ныне и присно и во веки веком. Аминь.