Поймать ветер

Я сидел в «Хрене и редьке» и накачивался дешевым жиденьким пивом. Жизнь в очередной раз повернулась… нет, не скажу, что задом. Меня всегда удивляло, чем, на взгляд некоторых, зад у бабы хуже переда. Почему, когда начинается невезуха, говорят: жизнь, или там удача, повернулась задом? По мне, разница невелика. Ежели бабенка ладная, она хороша и спереди, и сзади. А ежели страшна, как переполненная каталажка в летнюю жару, так тоже один пень, с какой стороны глядеть. С заду, может, еще и лучше…

Ну, так вот, сижу я, тяну пиво, размышляю над странностями некоторых оборотов речи, и вижу, заваливает в кабак Усатый, вышибала из «Теплой норки», заведения мамаши Флоксы. У меня от одного вида его волосатых кулачищ челюсть заныла. В последний раз, как я в «Норке» был, он мне нехило заехал! Хорошо, зубы целы остались, хотя один долго шатался. А главное, ни за что вмазал. Подумаешь, на ногах я плохо держался. Между прочим, при деньгах был. Не повезло просто: задел случайно плечом племянника градоправителя, тот и растянулся на полу. Потому как сам был гораздо пьянее меня…

Ох, три болота и одна лужа! Усатый о чем-то поговорил с хозяином, тот кивнул в мою сторону, и вышибала направился в указанном направлении. Уж наверняка не извиняться за несправедливо причиненные побои, тем паче, тот случай еще весной приключился…

— Привет, Перчик, — выдвинул из-под стола табурет и уселся напротив. — Не жмись в угол, я не на работе. Вернее, не на основной работе.

Ухмыляется, урод. Очень смешно. Морду мне бьют далеко не впервой, но зубов лишаться не хочется. Обворожительная улыбка при моих занятиях — едва ли не нужнейшая вещь.

— Чего тебе, Усатый? Извиняться пришел?

— Да, щас! — хохотнул детина. — Не поверишь, так совесть заела, хоть в петлю лезь. Липка понимала, на что шла, когда к племянничку на колени усаживалась. Она, чтоб ты знал, любит, когда с ней жестко. А ты, полудурок, не разобравшись, решил с пьяных глаз за шлюху вступиться. Так что получил по справедливости.

Да, не люблю признаваться в некоторых своих слабостях. К примеру в том, что не выношу, когда при мне бьют женщин. Стоит только поддаться этой дурной стороне моей вообще-то вполне правильной, лишенной совести натуры, и я влипаю в неприятности и выгляжу даже не полудурком, а полным дураком. Особенно, как выясняется, в той истории с родичем градоправителя. Откуда мне было знать вкусы этой Липки? На вид она девчонка нормальная. Никак не скажешь, что ей нравится, когда ее головой о столешницу колотят. Может, на самом деле и не нравится, но, с другой стороны, за такое, наверное, платят больше… Так что, получается, влез я не в свое дело.

— И что тебе от меня нужно?

— Флокса велела узнать, ты девчонок по-прежнему объезжаешь или бросил?

Тьфу, да что ж такое! Нет бы ушлой содержательнице «Норки» потребовалось с моей помощью прищучить кого из богатеньких посетителей, деньжат из него вытянуть под угрозой супруге или невесте поведать о чудачествах благоверного (благоневерного? неблаговерного? тьфу!). Это я умею и люблю. А с тем, что ей нужно, после Ягодки решил завязать… Я, конечно, проходимец, жулик, бродяга без чести и совести, но существуют пределы, за которые заходить не хочется. Даже мне не хочется. Наверное, потому что не раз встречался с теми, у кого все пределы остались позади.

— Бросил, — прогудел я в почти пустую кружку, не поднимая глаз, чтобы не видеть глумливое выражение, которое непременно появится на физиономии Усатого.

— А может, в последний раз, а? — голос вышибалы звучал на удивление заискивающе, я даже решился посмотреть ему в лицо. Он поймал мой взгляд и заторопился. — Флокса сказала, за ценой не постоит. Жилье, харчи — это само собой. Делать с девкой можешь, что хочешь. Кстати, она очень даже недурна, строптива только сверх меры…

— Ус, если делать с ней можно все, почему Флокса тебя не попросит? Или не предложит этому вашему племянничку пару раз приложить ее головой об стол, а после оприходовать?

— Понимаешь, Перчик, девка уж больно хороша. Неплохие барыши принести может, ежели ее объездить. А головой об стол… На такие забавы у нас только один посетитель охоч, причем не слишком щедрый. Все больше в кредит берет, дядюшкиным положением пользуется.

Я задумался. Деньги мне, конечно, нужны, но пока не настолько. От Жучины я вроде как улизнул чисто, не думаю, что он меня ищет, значит, должок может подождать.

— Нет, Ус. Я с этим завязал. Ищите другого.

— Жаль. Ежели передумаешь, приходи. Вряд ли Флокса скоро найдет кого-то. Желающих-то много, а таких искусников, как ты — днем с огнем. А девка больно хороша, но строптива-а-а…

Не-не, это на меня не подействует. Ни лесть, ни вызов мастерству. Я, скорей всего, смогу вашу строптивицу сделать шелковой, только удовольствия мне это не доставит. Зеленым юнцом было интересно девчонок охмурять, пробуждать плотское желание, чтобы им становилось все рано с кем его удовлетворять. С симпатичным парнем или с жирным богатеньким завсегдатаем очередного заведения. Хотя далеко не все они жирные и богатенькие. Встречаются и такие, как я, да не так уж редко.

— Бывай, Ус, — я отставил опустевшую кружку и поднялся из-за стола. Пиво было жидким, вылакал я его немеряно, почти не захмелев, зато теперь веселый напиток настойчиво просился наружу.

— Скажу пока Флоксе, что тебя не нашел. Тогда она еще день-другой никого не наймет.

Я кивнул, пробираясь мимо вышибалы на выход. И чего это Усатый так обеспокоился судьбой какой-то девчонки? Или она действительно драчливая стерва, которую трахать — здоровью вредить, или, может, у вышибалы доля в «Норке» имеется. Почему бы нет? С Флоксой у них определенно шашни, так что все возможно. Только тебе, Перец, дела до этого быть не должно. А его и нет. Мне сейчас одно дело: зайти в закоулочек и отлить. Ф-фу-у, хорошо-то как…

— О-па, вот так струя, Перчик! Эх, зря я с тобой разругалась…

— Дыня, чтоб тебя!..

Вот мерзавка! Нельзя ж так пугать мужика во время приятственного и мирного занятия! И как разглядела, что это я? По струе, что ли? Она в лунном свете поблескивает — залюбуешься.

— Не ругайся, — подошла и в затылок дышит, хорошо, руками никуда не лезет. Знаю я ее, проказницу. — Переночевать-то есть где?

— К себе приглашаешь? А как же твой морячок?

— Ой, ну, вспомнил! Нырок в плаваньи, две недели как ушел и еще месяц проходит.

— И тебе, надо полагать, тоскливо? — я закончил, стряхнул друга и убрал в штаны, дабы не вводить чужую жену во искушение.

— Угадал, — жарко задышала и прижалась ко мне упругой грудью и мягким боком.

— Не надо, Дынечка, — осторожно взял ее за плечи и отодвинул от себя. — Я негодяй, изменщик, недостойный сдувать пыль с матросских башмаков твоего супруга, — да, я зело злопамятный. И слова моей одно-время-ненаглядной хорошо запомнил. К тому же насчет ночевки уже договорился, и спать мне предстояло вовсе не в холодной одинокой постели.

— Ну Пе-е-ерчи-и-ик, — заныла молодка. — Я ж не знала, что Нырок такой горячий только первые пару-тройку дней как из моря вернется. А потом ему и не надо ничего. У меня только и жизнь начинается, когда он за порог.

Знаю, меня это не красит, но от таких откровений сердце радостно подпрыгнуло. Я эту дуреху добивался в свое время изрядно. А она клюнула на обещание жениться и быстротечную страсть хитрого матросика. Дынька — дочь пекаря, сама пышная и лакомая, как румяная булочка, да и приданым ее батя не обидел. Я на девчонку никаких видов не имел, окромя кобелиных, а Нырок, тот навострился все заполучить. Но, видать, не хватило ему, коли с плаваньями не завязал. А может, просто сбежал от аппетитов молодой жены, раз ему много не надо. Да не мое это дело, опять же. И смотреть на эту пышечку желание давно пропало, не говоря уж обо всем остальном. Пущай сама выкручивается, раз прежде я для нее не хорош был.

— Не, Дынька, я не могу с чужой женой. Как ты меня тогда пристыдила, так я больше ни с кем…

— Чего треплешь-то зазря? — в голосе как будто послышалась злость. — Сегодня на площади у фонтана какой-то хмырь мрачный баб о тебе расспрашивал. Говорил, ты его жену соблазнил.

— Какой хмырь? — насторожился я. — Не смуглый, часом, со шрамом на шее?

— Шрама не видала, а лицом темен. И на левой щеке пятно. Мне страшно было разглядывать, родимое, али просто грязь, уж больно угрюмо он зыркал. А бабы после говорили, что картинка это нарисованная. Лист древесный, а может, травы какой.

Та-а-ак. Про лист я нарочно не поминал, чтоб точно знать, он или нет. Никак не думал, что древлянин так скоро меня нагонит… Надеялся, успею немного в Ракушнике погулять, деньжат еще срубить, чтоб не последней монетой с капитаном расплачиваться. А после — на корабль, и куда ветер занесет. Ну что мне было не держать в Пуще штаны заваязанными? Погодь, может, все еще не так плохо.

— Это гнусная клевета, Дынечка. И потом, откуда ты знаешь, что он именно меня искал? Перцем каждый второй молодец называется, — я и сам-то это прозвище выбрал для неприметности.

— Ну да, — усмехается. — Каждый второй! Только, по словам того мужика, росту женин любовничек среднего, сложения ладного, молодой, на лицо смазлив, волос имеет светло-русый, нестриженый, глаз серый с зеленцой, и мизинец у него на левой руке на один сустав короче, чем следует.

Ох, три болота и одна лужа! Все-таки по мою душонку. Рвануть бы сейчас в порт и на корабль, да Дыня наверняка побежит доносить. А раз мужик не поленился выследить меня до Ракушника, скорей всего и дальше не отцепится. Пересидеть бы где-нибудь… Глядишь, рогоносец решит, что след потерял, и отправится восвояси.

— Знаешь, Перчик, он сказал, в «Пере павлина» стоит, и ежели кто что о тебе знает, то без награды не уйдет, — продолжала молодка многозначительно, оправдывая мои наихудшие подозрения. — Но ты ж недавно в городе, бабы еще не пронюхали. Мне Дымок по дружбе сказал. Он в карауле стоял, когда ты в ворота в сумерках проскользнул. Я и подумала: Нырок еще когда вернется, ты мог бы у меня укрыться. Не вечно ж мужик этот в нашем Ракушнике обретаться будет? Прибежала сюда, в «Хрен и редьку». Думаю, вдруг по старой памяти зайдешь…

А вот это я и вовсе ненавижу. Когда меня за жабры берут, пусть и обставляют все так, будто добра желают. Такое еще гаже, чем если б прямо условия назвали. Прямо назвали… А это мысль! Мне ж предложили кое-что, а я отказался. Не захотел, видишь ли, предел переступать. О таком легко рассуждать, когда задница в безопасности. А в моем положении… Ежели древлянин сцапает, точно евнухом сделает. И это только для начала. Так что коли хочу остаться при своем хозяйстве, придется к Флоксе наниматься. Ну и наймусь. Чего я сразу на похоронный лад настроился? Может, все и обойдется. Почему решил, что со строптивицей может получиться, как с Ягодкой? Та была девица кроткая, нежная да привязчивая, вот и… Не вздумай казниться, Перец, давай-ка выкручиваться. Перво-наперво, Дыне голову задурим.

— Вот спасибо, Дыняша! Ты уж прости за недобрые слова, это все ревность. Я как узнал, что ты замуж вышла… Не, даже вспомнить не могу, сразу сердце рвется. Приду к тебе, только дельце одно у меня осталось. Должок забрать нужно. Раз такая хренотень, и мне прятаться выпало, денежки потребуются. Не тебе ж свои кровные на мою жратву тратить.

— Ладно, — просияла Дыня. — Я теперь живу на Соленой улице, это недалеко от…

— Знаю, где. Дом какой?

— Двухэтажный, в два окна. Я второй-то этаж жильцам сдаю, но у них вход отдельный, они про тебя не узнают, а и узнают — по-нашенски плохо разумеют, приезжие из-за моря…

— Да на Соленой улице, почитай, все дома двухэтажные, а половина из них в два окна! — мне начала надоедать болтовня Дыни, но отмахнуться от нее нельзя — тут же рванет в «Перо павлина». Не мужик, так хоть награда.

— У нашей двери горшок с душистым табаком стоит. Он весь в белых цветах — в темноте заметишь, да и запах почувствуешь.

— Вот это дело! Жди, Дыняша. Перины взбей получше, — от души приложил ее по заду и отправился восвояси.

Попетлял немного, чтобы проныра не выследила, куда именно я двинул, и пошел в «Теплую норку».

Заходить с главного входа не стал: слишком много глаз. Нырнул в узкий, провонявший мочой проулок и постучал в низенькую дверку, ход для своих, ну, или почти своих, вроде меня.

— Кто? — раздался изнутри тоненький голосок.

Повезло: это сестрица Флоксы, горбунья Машка. Вообще-то, ее зовут Ромашка, но длинное имя не приросло к крошечной сухонькой женщине. Все зовут ее Машка, немного по-кошачьи, но она не обижается.

— Это я, Машуля. Перчик, — проговорил вполголоса, приблизив губы к замочной скважине. Горбунья всегда прикладывает туда ухо, ожидая ответа.

Мы с Машкой, можно сказать, друзья. Я с первой встречи относился к ней, как к женщине. Вернее, к юной девушке, которая еще не вошла в пору, но через год-два обещает стать лакомым кусочком. Машуля умна и, конечно, поняла мою шутливую игру, но, видать, она ей понравилась. Я ведь не насмехался над калекой и не смотрел сквозь, как на испорченный предмет обстановки, вроде колченогой скамьи или продавленного стула. А большинство людей так с ней и говорят, включая Флоксу, ее роскошную сестрицу. Мне же просто хотелось немного скрасить безрадостное существование бедняжки доброй шуткой и искренней улыбкой. Ко всем моим прочим недостаткам я еще и… нет, пожалуй, все же не добрый, скорее, незлой. Во всяком случае, убогие и увечные всегда вызывали во мне не брезгливость и страх, как в большинстве людей, а жалость.

— Перчик! — дверь распахнулась, и радостная горбунья втянула меня в узенький коридорчик. — А Ус сказал, не смог тебя найти.

— Понимаешь, Машуля, он меня нашел, да я отказался от флоксиного предложения…

— Ох, да, — ее маленькое, покрытое ранними морщинами личико стало сочувственным. — Ты же не хотел больше после той истории… А зачем тогда пришел? Если просто к девочкам, то Флокса начнет тебя уламывать…

— Во-первых, забежал с тобой повидаться, — улыбнулся я. — Уезжать собираюсь, вот и решил проститься. Вряд ли в дальних краях мне удастся найти столь приятную собеседницу.

Это правда. Мы с Машкой частенько болтали по нескольку часов кряду. Вернее, я трепался, а она внимательно слушала, иногда вставляя свои замечания. Наверное, ей интересно было узнавать про чужую жизнь и похождения. Своих-то она лишена…

— Угу, — кивнула горбунья с доброй, но слегка ехидной ухмылочкой, — а во-вторых? Мне кажется, оно будет поважней «во-первых».

— Ничего-то от тебя не скроешь! Видишь ли… — и я поведал Машке о взбесившемся рогоносце, идущем за мной по пятам, и о необходимости спрятаться на то время, пока он находится в городе. — Денег у меня, как всегда, негусто, вот я и решил заодно глянуть на вашу девчонку. Ус сказал, она редкостная стерва.

— Строптива, да, — кивнула посерьезневшая Машка. — А на стерву не похожа. Верно, не из наших она…

— Что значит «не из наших»? С материка, что ли?

— Не знаю, Перчик. Ты лучше сам взгляни. Я-то как могу судить? Почитай, всю жизнь провела у сестры за юбкой. Наговорю тебе невесть чего, ты еще больше навоображаешь. Знаю тебя, сочинителя…

Сочинитель… Да, умею истории придумывать. А как без этого в моем ремесле? Не подойдешь же к богатенькой дамочке и не попросишь денег за красивые глаза да горячую ночь? Не-ет, нужно придумать что-нибудь душещипательное. О выкраденном из-под родительского крова младенце белой кости, о пиратах, захвативших корабль и продавших всех плывших на нем в рабство, о злом родителе, выгнавшем легкомысленного наследника. Да мало ли чего еще насочинять можно, лишь бы госпожа уверилась, что перед ней не жулик-бродяга, а сын короля в изгнании. И все бы отлично, только со временем эти истории стали придумываться сами собой и вовсе без нужды. Я и к Машке прикипел отчасти из-за того, что, увидев ее, а пуще поговорив, решил: никакая она не горбунья, а заколдованная прекрасная дева. Жаль только, я не храбрый воин, а то б непременно расколдовал. Уж больно она душевная, и разговаривать с ней приятно.

— Хорошо, не хочешь говорить — не надо, — согласился я. — Можно у тебя в комнате вещи оставить?

— Конечно! Я и сестру туда пришлю, чтоб вы обо всем договорились.

Комнатенка Машки находилась в конце коридочика, в который я попал через дверцу в проулке. Быстро достал чистую одежду, остальное затолкал под кровать, не сомневаясь в честности горбуньи. Теперь бы еще помыться-побриться, а то какой из меня соблазнитель. Ну да с этим у Флоксы просто: здесь же, под одной крышей, имеется купальня. Сейчас вечер, девочки работают, и там наверняка никого нет. Хозяйка меня сама прямиком туда отправит.

Будто в ответ на мои мысли дверь распахнулась, и в комнату вплыла Флокса, благоухающая дорогими благовониями гораздо сильней, чем пристало порядочной женщине. Все такая же пышная и цветущая.

— Перчик! Пришел, не забыл старушку!

— Ну какая ты старушка, Флокса? — ухмыльнулся я. — Не променял бы тебя ни на одну из твоих девчонок.

— Да ты их всех давно перепробовал, одна я осталась в неприкосновенности, вот и вызываю некоторый интерес! — расхохоталась она. — Не люблю иметь дело с мальчишками, которые в самый ответственный момент начинают бормотать, что предпочитают женщин постарше. И все эти россказни про зрелость, опыт и выдержанное вино ненавижу. Я себя чувствую на восемнадцать и хочу, чтоб мужчины только этот возраст и видели.

— В самый ответственный момент я не болтаю. Может, все-таки окажешь честь?

Мы оба знаем, что это пустой треп, но… Наверное, просто проверяем свои, так скажем, чары.

— Я тебе другую честь припасла. Отправила Усика на поиски, а он вернулся ни с чем.

— Вообще-то, Флокса, он меня нашел и выслушал отказ…

— Тогда что ты здесь?..

— Передумал, — не дал договорить я. — Мне нужно отсидеться. Если поможешь, попробую укротить твою девчонку.

— Перчик, золотце, все, что захочешь! Даже отдать ее тебе согласна, если… — Флокса замялась, но я прекрасно понял. Ягодка тоже была ее девочкой. Вернее, должна была стать…

— На кой она мне? — невесело усмехнулся я. — И вот еще. Расскажи о ней поподробней. Откуда она у тебя, как давно, ну, и прочее.

— Ох, Перчик, не спрашивай! — женщина с досадой махнула рукой. — Ус, болван, ее у какого-то моряка в портовом кабаке в кости выиграл. Хотел через день вернуть, а того капитана уж и след простыл… Это сокровище у нас уже три дня.

Я нахмурился. Девчонка загодя нравилась мне все меньше и меньше. Чего, спрашивается, матросской девке ломаться? Хотя, конечно, может, она и целочка или почти нетронутая, да и три дня — не срок. Я с одной девахой чуть не два месяца возился, зато потом она лучшей в городе стала. М-да, есть чем гордиться, Перец.

— А зачем он ее вообще взял? Неужто сразу не понял, что строптива? Или такая красавица?

— Не такая уж красавица, — Флокса скорчила недовольную гримаску, и я с легкостью разглядел в ней восемнадцатилетнюю склочную девчонку. — Просто для наших островов внешность уж больно необычная, да и фигурка ничего. Расписывать не стану, сам увидишь. А взял, потому что опоили ее чем-то. Она была смирная, томная и чуть ли не сама лезла с поцелуями. Я по глупости Усу с ней сразу не позволила, приревновала, уж больно он слюни пускал, а наутро девка превратилась в дикую кошку: шипит, плюется, никого не подпускает. Подумывала уже выгнать ее, да опасаюсь. Вдруг побежит к градоправителю жаловаться? Ни я, ни Усик вроде не виноваты ни в чем, а ведь при нашем занятии власти тут же прицепятся, потом не откупишься. Вот я о тебе и подумала. Мне все равно, как ты ее приручишь. Втрескается в тебя — забирай и уходите. Я тебе приплачу, чтоб ты ее увез отсюда подальше.

— Не нравится мне это, Флокса… — я решил слегка набить цену. — Кабы не нужда отсидеться…

— Хватит, Перчик, — хозяйка сдвинула брови, прекрасно разгадав мой замысел. — Сказала же: не обижу. Во времени не ограничиваю, кормить буду хорошо. Пьянствовать, понятно, не позволю, но полкувшина вина каждый день к обеду обещаю.

Мне ничего не оставалось, как ударить с ней по рукам.

— Отправляйся в купальню, а то похож на тухлого морского ежа, тиной увешанного, и пахнешь примерно также. Потом попросишь Машку, чтоб меня позвала. Сама отведу к голубице…

Тухлый морской еж, видите ли, да еще и тиной увешанный! Что она в виду имела? Щетину, что ли? Дыне, к примеру, я и такой приглянулся. Хотя жена морячка не столько обо мне думала, сколько о том, что у меня пониже живота имеется…

А Флокса здорово этой девчонкой недовольна. Видать, крепко Усатый на строптивицу запал. Может, он и меня так старался заполучить, чтоб потом самому всласть попользоваться? Да мое-то какое дело? Эх, поваляюсь сейчас в теплой водичке! Не помню, когда последний раз в настоящей купальне мылся, и кто знает, когда снова удастся… Хотя ежели здесь задержусь, что мне мешает?.. Здравый смысл, Перец. Чем чаще будешь в коридорах мелькать, тем быстрей тебя узнают. Поползут слухи, докатятся до «Пера павлина»… Надвинь-ка капюшон пониже, пока не столкнулся с кем из знакомых.

В купальне думать было не охота. Вылез из чана только когда вода ощутимо остыла, вытерся, оделся в чистое, замотался в плащ и пошел к Машуле. Та позвала сестру, Флокса снова быстренько появилась и отвела меня к месту работы. Комната запиралась снаружи на ключ, который висел у хозяйки на поясе на отдельном шнурке.

— Я сама буду заглядывать или горбунью пришлю, — обнадежила меня Флокса. — Никто больше не узнает, что ты здесь, даже Ус. Придется тебе, Перчик, взаперти посидеть, чтобы не увидали ненароком, раз прячешься.

Мне это не слишком понравилось, да выбора не было. Знаю я эту комнату: окна маленькие, зарешеченные и выходят во внутренний двор, чтоб девице на помощь позвать было некого, коли такая мысль в голову взбредет. Женщина, видно, почуствовала мои колебания.

— Не бойся, ты здесь в безопасности. Не стану я старого знакомца выдавать. Вряд ли кто-то предложит за твою голову… или иную часть тела, — усмехнулась, поганка, — такие деньги, чтоб я соблазнилась. Хвала небесам, не бедствую.

— Ладно, Флокса, не утруждайся меня убеждать. Сама понимаешь, если сдашь, я найду как тебе напакостить, — обнадежил собеседницу, та криво улыбнулась.

— Хватит болтать, Перчик. Принимайся за дело. Завтра утром зайду, посмотрю, что от тебя осталось.

Отдала свечу, отперла дверь, впустила меня и заскрежетала ключом снаружи.

Я поднял свечку повыше и огляделся. Ох, три болота и одна лужа, до чего ж муторно снова здесь очутиться… Я иной раз эту комнату в кошмарах вижу. Тихо, Перец, возьми себя в руки. Ты мужик или сопля? За Ягодку ответишь перед Небесной Хозяйкой, когда срок придет. Или, скорее, перед Хозяином Подземья. А пока не дергайся, не ищи лазейку, будто загнанная в угол крыса. Забудь о побеге вообще. Полагайся на хорошее отношение Флоксы. Да и Машуля предупредит, если что…

Подошел к широченной кровати, на которой под покрывалом спала, скорчившись, девчонка. Ни хрена не разглядеть: спутанные сальные волосы падают на лицо, черные, как беззвездная ночь. Когда чистые, наверно, блестят. Я осторожно отвел пряди, пленница не проснулась, только глубоко вздохнула. Личико вроде приятное. Лежит на боку, и я вижу только половину. Ровная, будто нарисованная углем, бровь, длинные ресницы торчат копьями, видно, плакала, засыпая, и они слиплись от слез. Оттенок кожи в свете свечи определить трудно, но мне почему-то кажется, что она белая, как молоко. Следы от поцелуев на ней должны гореть розами… Стоп, Перец, опять за свое. Стоит увидеть смазливую мордашку, и все мысли тут же устремляются ниже пояса, заставляя беспокойного друга поднимать буйну голову. Раз девчонка строптива, нельзя показывать ей мало-мальский интерес.

А носик у нее славный. Маленький, чуть вздернутый, и покрыт аккуратной россыпью веснушек. Так и хочется чмокнуть. Интересно, какого цвета у нее глаза?.. Губки пухлые, яркие. Правда, сейчас девочка выглядит не лучшим образом, и пахнет, кстати, тоже, но если ее вымыть и причесать… Нет, все, пора спать. Она наверняка стервозная крикливая дура, соблазнить которую не составит труда, да и удовольствия не принесет. И еще меньше труда потребуется, чтобы забыть веснущатый носик…

Я быстро разделся и залез под одеяло. Кровать была широка, и, хотя девчонка лежала вовсе не с краю, мне вполне хватило места расположиться с удобством, не тревожа соседку. Уснул, как ни странно, быстро и спал крепко, без сновидений.

Утром разлепил веки и увидел серые глазищи, разглядывающие меня. Поначалу не сообразил, в чем дело, а когда понял, девчонка успела скатиться на пол и забиться в угол между стеной и кроватью, выставив перед собой табурет четырьмя толстыми ножками вперед.

— Не собираюсь тебя трогать, — буркнул, повернувшись к ней спиной и натягивая штаны. Не хватало начать знакомство с предъявления утреннего стояка. Обычно проходит на «ура», но, боюсь, не в этом случае.

Ответа я не дождался, затянул завязки и повернулся к пленнице. Рубаху надевать не стал — тут не белая кость собралась. Но познакомиться все же придется.

— Послушай, опусти ты эту табуретку. Сказал же — не трону. Сама подумай: если б хотел, еще ночью тебя прижал бы, сонную. Ну? — развел перед ней руками.

По лицу видно, что напугана. Но голову, на мое счастье, со страху не потеряла, глядит вполне осмысленно. Слегка раскраснелась, и стала хорошенькой, несмотря на помятый вид. Кожа у нее действительно белоснежная, и румянец на ней выглядит… Эй, Перец, очнись! Щас слюни закапают, и прости-прощай убежище у Флоксы. Потому как девчонка вмиг разпознает слабину, и нипочем не станет плясать под твою дудку. Еще и тебя на задних лапках ходить заставит.

На лице пленницы промелькнуло какое-то странное выражение, и свое оружие она опустила.

— А зачем ты здесь?

Надо же, какой голосок приятный. Пониже, чем обычно у молоденьких девушек. Будто горлица воркует… Провались, да кто тут кого охмуряет?!

— Помогу тебе освоиться, — небрежно откинул волосы, расправил плечи, выставляя себя напоказ. На бабенок обычно неплохо действует. Эта тоже глянула оценивающе, даже как будто ниже пояса посмотрела, но очень быстро глаза подняла. Не понятно, понравился я ей или нет. Да не так это и важно. Дай мне только к тебе прикоснуться, красотуля.

— Освоиться? С чем? С положением шлюхи? — красивые полные губы искривились презрительно. — Как, если ты трогать меня не собираешься?

— Слишком много вопросов. Давай сначала познакомимся. Меня Перцем зовут.

— Тебя мать с отцом так назвали? — фыркнула с пренебрежением.

До чего быстро в себя пришла… Хотя она, пожалуй, и не терялась. Не визжала, не зажмуривалась. Мигом нырнула за кровать, в выгодную позицию, да еще и табуреткой прикрылась. Ловкачка…

— Нет, это прозвище.

— А меня Малинкой кличут. Получается, в пару Перчику я никак не подхожу. Тебе б какую-нибудь Морковку найти или Тыковку. Два овоща непременно сдружились бы.

— Отчего ж не подходишь? У малины есть очень уютная впадинка, как раз для моего перца, — не удержался я.

— Попробуй! — снова вскинула табуретку, вцепившись в нее так, что аж пальцы побелели.

— Ох, три болота и одна лужа… Сказал же: не трону. Уж и пошутить нельзя. Брось ты свою деревяшку и вылезай из угла.

Девчонка неожиданно усмехнулась и села на кровать у изголовья, поближе к своему убежищу, табуретку у ног поставила. В этот момент в замке заскрежетал ключ, дверь открылась, и вошла Флокса.

— Ага, уже познакомились! — просияла хозяйка. — И даже оба пока живы и здоровы. Это радует. А я вам поесть принесла, — поставила на низкий столик поднос с завтраком. — Не торопитесь, кушайте в свое удовольствие, Машка потом грязную посуду заберет.

Я поблагодарил, Малинка промолчала. Флокса обворожительно мне улыбнулась и выплыла из комнаты. Пленница тут же перебралась к еде, цапнула румяный рогалик и откусила чуть ли не половину. Я невольно проследил, как ловко она заправляет его в рот, а сочные губки охватывают продолговатую булочку, и сглотнул. Проголодался, да и женщины давно не имел. Девчонка тем временем загребла ложкой несколько уже очищенных перепелиных яиц и как-то излишне поспешно отправила вслед за рогаликом.

— Тебя голодом морили? — удивился я.

— Пфефштавь шебе, — она усиленно жевала.

— Надеялись, ослабнешь и не сможешь размахивать табуреткой?

— Угу, — разговаривать с полным ртом ей было трудно.

Я присел на кровать так, чтобы столик оказался между нами (к чему лишний раз тревожить пленницу, пусть поест), взял рогалик, макнул в мед, откусил и принялся задумчиво жевать. Поганка Флокса постаралась, наверняка нарочно притащила еду, после которой со стояком не справиться: перепелиные яйца, копченое мясо, щедро сдобренное пряностями, орехи в меду. Интересно, Малинка знает, какое действие оказывают эти лакомства?

— А какой там мед? — спросила девчонка, управившись, наконец, с яйцами.

— Лавандовый.

— Терпеть не могу, — скривилась, сморщив веснущатый носик. — Варенья никакого нет?

— Держи, — подал ей плошку с приторно пахнущим месивом из отвратно-серых вареных в сахаре лепестков роз. Эту, по понятиям некоторых, роскошь не выношу: ни вида ее, ни запаха.

— Ух ты! — восхитилась Малинка, щедро поддела варенье хвостиком рогалика и отправила в рот, обляпав подбородок и рубашку на груди. Лицо кой-как вытерла рукавом, а на испачканную одежду и внимания не обратила. Еще и волосы липкой рукой поправила.

— Ты нарочно мажешься? — полюбопытствовал я. — Думаешь, мне будет противно к тебе прикоснуться?

— Нет, я просто грязнуля, — ухмыльнулась она.

Ее поведение нравилось мне все меньше. С одной стороны, хорошо, что не боится. С другой — уж больно пренебрежительно смотрит. Что, Перец, задела твое самолюбие? Не припомню уже, когда женщина ко мне столь незаинтересованно относилась. Я все же не урод, и обаяния не занимать, как мне говорили.

— Грязнуля? — в голову пришла блестящая идея. — Это легко лечится!

Взял горшочек с медом, будто собираясь макнуть туда очередной рогалик, но вместо булочки схватил Малинку за руку, рванул к себе и вывалил мед на ее сальные патлы.

— Ты что делаешь?! — задергалась, вырываясь, но я держал крепко, давая меду как следует вылиться наружу. После очередного сильного рывка ткань малинкиной рубашки затрещала, и я остался с трофеем в виде весьма несвежего рукава. — Ты!.. Ты!.. Мерзавец! Гад! Подонок! Хлыщ сальный! Я ненавижу этот запах! И теперь я вся липкая! — она отплевывалась и шипела, как раскаленный камень, на который плеснули водой.

Не теряя времени, отправил поднос с завтраком под кровать. Успел только червячка заморить, а Малинка вполне может сообразить из вредности обрушить оставшуюся еду мне на голову. Это ж надо, «хлыщ сальный»! Ну и обласкали меня в этот раз в «Теплой норке». Я еще, можно сказать, от тухлого морского ежа не оправился…

— Полегче, красотуля, полегче! — с трудом уворачивался от ее испачканных медом рук, намеревавшихся вцепиться мне в волосы. — Перемажешь меня, и купаться будем вдвоем. Я-то, как всякий уважающий себя сальный хлыщ, ничего против такой забавы не имею, а тебе, боюсь, не понравится.

Она прекратила попытки добраться до меня, пнула с досады столик так, что он перевернулся, плюхнулась на пол и неожиданно разревелась, зло, чуть ли не с рычанием.

— Да ладно тебе, — попытался ее утешить. — Вымоешься, приоденешься, хоть смотреть на тебя приятно будет.

Она в ответ зарычала и принялась колотить кулаками по полу. Это уже смахивало на истерику. Мне ничего не оставалось, как присесть рядом и обнять, успокаивая, в то же время ожидая бурного отпора. Девица, как ни странно, не сопротивлялась, даже сама неожиданно прижалась ко мне. Спустя секунду, когда она завозила липкой головой по моей груди и шее, я понял причину ее ласковости, и с трудом подавил смешок. Вредина просто хочет вытереть об меня мед. Ну и плевать, пусть думает, что доставляет парню неприятности. Раньше или позже я попаду в купальню, может, повезет, и окажусь там вместе с ней. А пока не нужно терять времени.

Я чуть отстранился и приподнял ее лицо за подбородок. Глаза зажмурены, лоб и щеки облеплены пропитанными медом прядями, нос покраснел от плача и, кажется, распух. Красавица, ничего не скажешь… Но ее сердечко колотилось на моей груди, а наощупь девчонка была мягонькая и в то же время упругая, с очень даже неплохими формами, насколько я мог доверять своим рукам. В удачу не верилось: Малинка застыла в моих объятиях, позволяя поглаживать себя.

— Ненавижу запах лавандового меда, — судорожно всхлипнула она. — Ненавижу, ненавижу…

— Ну-ну, успокойся, — шепнул я. — Сейчас избавлю тебя хотя бы от его части, — и принялся слизывать липкие потеки с ее скулы. Ничего не имею против лавандового меда. А когда он размазан по такой миленькой мордашке, удовольствие удваивается. Не удержался, и прижался губами к веснущатому носику.

— Не надо, — зашептала девушка, но даже не попыталась отвернуться или отстраниться. Значит, на слова можно не обращать внимания, и я продолжал трудиться над ее лицом, время от времени позволяя себе вполне невинные поцелуи, пока она не поймала мои губы своими устами.

Целоваться, к моему удивлению, девчонка умела.

— Мы склеимся так, что не сможем оторваться друг от друга, — пробормотала Малинка, переводя дух после поцелуя.

Интересно, понимает двусмысленность сказанного или нет?

— К чему нам отрываться? — спросил я, становясь все настойчивей. Нужно пользоваться моментом. Уже не столько о работе думаю, сколько о себе. Так хочется эту сладенькую беляночку, что в паху все горит.

— Ты обещал меня не трогать, — а сама чуть ли не рубашку на себе рвет.

— Не трону, если не желаешь, — с трудом отстранился от пышной грудки, где теперь пылал след моих губ.

Девчонка молча скользнула рукой мне на спину и легонько провела ноготками от лопаток к пояснице. Я не сдержал стона удовольствия. Люблю, когда мне спинку чешут.

— Пожалуй, желаю, — проворковала она, окончательно избавляясь от рубашки, раздвигая бедра и усаживаясь на меня.

Штаны оставались завязанными, а Малинка, будто нарочно, стала елозить по низу моего живота. В голове помутилось. Я понимал, что оказался в положении сопливого пацана, которого ушлая бабенка решила подразнить, но настаивать на чем-то ином не было ни сил, ни особого желания. Некоторым женщинам нужно просто покориться. Для начала, понятное дело. И я привалился спиной к кровати, вытянул ноги, огладил широко разведенные девичьи бедра и снова принялся целовать ее грудь и шею, ласкать губами и языком. Продержусь сколько смогу, потом, если не удастся разогреть девчонку, спущу в штаны, чего она, верно, и добивается. Докатился, матерый соблазнитель…

И осталось только ее тело, начинавшее гореть под моими руками и губами, сладость меда на белоснежной коже и горьковатый запах лиловых цветов. Не знаю, сколько прошло времени до того момента, как я услышал ее стон, а мгновение спустя нетерпеливые пальчики ловко распустили шнуровку на штанах. Шустрый друг тут же вырвался на волю, чуть не прилипнув к животу. На удивление невовремя подумалось, до чего ж они оба у меня голодные. Малинка с очередным стоном прижалась к члену горячим и скользким женским местом. Я зарылся лицом меж ее грудей, думая, как здорово было б поелозить здесь моим перцем, и одновременно пытался овладеть ею. В такой позе девчонке, пожалуй, будет больно, если она девственна, но сдерживаться уже не могу, да и потом, красотуля сама виновата. Нечего было устраивать это представление у меня на коленях.

Мысли захлестнула и унесла горячая клубящаяся мгла, когда Малинка едва ли не сама насадилась на восставшую плоть. Мужчину она уже познала до меня, и тут же начала быстро, резко двигать бедрами, тяжело дыша, коротко постанывая. Я обнял ее, прижал к себе, и принялся поддавать снизу. Обладать беляночкой оказалось сладко, к тому же ей нравилось происходящее, она этого не скрывала. Внутри девочка была узенькой, сочной, горячей, а время от времени так сжимала мой член, что я стонал, как юнец, не мог сдержаться. Когда все кончилось, мы застыли, обнявшись, не в силах оторваться друг о друга или хотя бы разорвать телесную связь.

Наконец Малинка шевельнулась и прошептала:

— Я есть хочу.

— Я тоже.

Она слезла с меня, надела свою рубашку, теперь уже окончательно превратившуюся в лохмотья, и заоглядывалась в поисках подноса. Я заправил хозяйство в штаны и достал из-под кровати наш завтрак. Очень скоро от него ничего не осталось. Хорошо, Флокса кувшин с водой большой принесла: после всех этих кушаний, облизывания сладкой девочки и прочих занятий пить хотелось зверски.

— За этим тебя сюда и подсадили? — спросила девчонка.

— Зачем?

— Приучить меня к постельным утехам.

— Чего тебя приучать? Ты многим фору дашь, — усмехнулся я. — Не понимаю, почему с другими ломалась? Тебе эти занятия очень даже по нраву.

— Не хочу быть шлюхой.

— Чего ж ты со мной так быстро сдалась? — Вообще-то, я знаю ответ на вопрос. Есть у меня такая полезная способность: разжигать в женщинах необоримое желание. Правда, с Малинкой чуть было в себе не усомнился, уж больно она поначалу бойкая была. Хотя, может это из-за того, что я не сразу решился взяться за нее. Мог бы еще ночью приласкать, как в комнате оказался, да Ягодка из головы не шла, вспомнилось, как мы с ней здесь же, на этой кровати…

— Быстро сдалась? — Малинка выглядела удивленной. — И верно, быстро. Не знаю… Ты меня так разозлил с этим медом, я просто не в себе была.

— Теперь полегчало?

— Ага, — расплылась в улыбке. — Ты стал такой же липкий, как и я. Да и любиться с тобой сладко. Ты милый. Не хвастайся только своими успехами хозяйке. Другим я нипочем не дамся.

— Не собираюсь, — хмыкнул я, припоминая «сального хлыща». Как отодрал, так сразу стал милым. Эх, бабы… — Но и ты веди себя поскромнее при ней и Машуле. Пусть думают, что ты целочка, и времени на твое воспитание требуется много.

— Машуля — это горбунья?

— Да, — кивнул я.

— Она догадается. Очень сообразительная.

— Может, и догадается, но это не страшно. Мы с ней друзья.

— Правда?

— Правда, — не слишком охотно подтвердил я. Девчонка чем дальше тем больше выглядела весьма и весьма непростой штучкой, и раскрывать перед ней мои слабости не хотелось.

Горбунья оказалась легка на помине. Отперла дверь, намеренно долго и громко погремев ключом в замке, заглянула в приоткрытую щель и только потом вошла.

— Машуля, нам бы помыться… — попросил я.

Она повнимательней глянула на нас, всплеснула руками и закивала.

— Чем же вы тут занимались? Мне придется сначала предупредить Флоксу…

С некоторыми проволочками мы все же добрались до купальни, причем я кутался с головой в простыню. Ничего необычного тут нет. Иные посетители «Теплой норки» очень не любят показывать другим свои лица.

Малинка плескалась долго, с видимым удовольствием, опровергая собственное утверждение. Ни одна грязнуля не станет столь откровенно наслаждаться мытьем. Очень хотелось залезть к ней в чан, порезвиться в водичке, но пришлось придержать коней: Флокса просила не слишком долго занимать купальню, девочки вот-вот проснутся и отправятся совершать омовения.

Наконец мы снова оказались в знакомой комнате. Машуля постель перестелила, а одежду чистую не принесла. На мой вопрос, несколько смущаясь, ответила:

— Флокса не велела вам ничего давать. Сказала, мол, в доме тепло, а одежа для ваших занятий не требуется.

Что тут возразишь? Все верно. На Малинку-то мне приятно любоваться, а вот свои порывы предпочитаю скрывать. Девчонка, кстати, так на меня искоса глянула, будто о том же думала. Хотя ей-то что переживать? Женское тело не выдает глазу своих желаний так, как мужское.

— Машуля, ну пожалуйста, — умоляюще посмотрел на горбунью. — Принеси хотя бы штаны и рубашку. А если уж Флокса за женской одежей шибко следит, то мужскую рубаху. Малинка мерзнет, она к теплу привыкла, — надо же было чем-то разжалобить Машку.

— Где это она успела? — не слишком любезно фыркнула женщина. — Кожа, как сметана, значит, с севера.

— Да, с севера! — подала голос Малинка, кутающаяся во влажную простыню, в которой пришла из купальни. — И что? Почему все думают, что северяне могут зимой на снегу спать? Мы, наоборот, тепло любим. Дома теплые строим и одеваемся в шерсть да меха.

— Мехов не обещаю, — проворчала горбунья. — Рубашку принесу. И не вздумай его еще раз медом облить. Вылизывать заставлю.

— Я?! Я его медом облила?! — возмутилась Малинка. — Да на ком этой липкой гадости больше было: на нем или на мне?

— Тише-тише, девочки, — вмешался я, обмотавшись для солидности ниже пояса простыней. — Кто старое помянет… Больше, обещаю, беспорядка не будет. И спасибо за одежду, Машуля.

— Вот принесу, тогда и поблагодаришь, — буркнула Машка, выходя из комнаты.

— Они, видите ли, друзья, — хмыкнула Малинка, когда затих скрежет ключа в замке. — Горбунья влюблена в тебя по уши!

— И что? Машка умная и ценит мое отношение. А я смотрю на нее как на друга.

Девчонка пробурчала что-то нечленораздельное, взяла с полочки у изголовья кровати гребень и принялась расчесывать волосы. Я завалился на постель, исподтишка наблюдая за ней. Хороша все-таки девка. Волосы тяжелые, смоляные, блестящие. Достают ей ровнехонько до пояса. Скорей бы высохли, так и хочется пропустить их сквозь пальцы, откинуть с белоснежной шеи… Эй, Перец, хватит на эту красотулю таращиться! Непроста она, ох, непроста…

Малинка тем временем закончила причесываться и взглянула на меня.

— Гребень нужен?

— Не-а. Разве что сама расчешешь?

— Вот еще!

— А я бы тебя причесал.

— Угу. И вымыл бы, и вытер, и одеться помог.

— Не-а. Раздеться бы помог, а одеться — нет.

— Да ты, я смотрю, ко всему прочему, еще и острослов!

— Есть такой грешок. Чего ты там на крайчике умостилась? Иди ко мне, — похлопал рукой рядом с собой, не сильно надеясь на успех, но выдерживая выбранную роль.

Малинка, к моему удивлению, тут же устроилась на предложенном месте и откровенно-выжидающе взглянула темно-серыми глазищами. Я не стал теряться, приподнялся на локте и чмокнул в усыпанный яркими коричневыми веснушками носик.

— Там уже нет меда, — она скорчила недовольную гримаску.

— А он мне и без меда нравится, — улыбнулся я.

— Правда? Что в нем хорошего? Мелкий, вздернутый, да еще и в веснушках.

— А тебе какой надо? Здоровый, на пол-лица, чтобы кончик к нижней губе загибался, и в угрях?

Малинка прыснула, видно, представив сей породистый румпель на своей мордашке.

— Интересно, что ты плел этой Машке про ее горб?

— Ничего. Делаю вид, что его нет. Скажи-ка мне, милая девица, кто ты, откуда и как в этом заведении очутилась?

— Я с севера, плыла на Цветущие острова, чтобы к кружевницам в обучение пойти. А капитан меня опоил и здешнему вышибале в кости проиграл.

Я покивал сочувственно, про себя досадуя. Девчонка не сказала ровным счетом ничего. То, что она с севера, и так видно. Машуля права насчет сметанной кожи. Про капитана, дурман, кости и Усатого я уже знаю. А в слова про кружевниц почему-то не верится, хотя мастерицы с Цветущих островов известны, почитай, везде, и учиться к ним приезжают издалече.

Малинка молчала, может, ждала других вопросов. Я взял ее руку и стал поглаживать ладонь и пальцы. Через несколько мгновений девчонка прикрыла глаза и, казалось, собралась замурлыкать. Не знаю, откуда у меня это умение — управлять женским удовольствием. Правда, сейчас я преследовал другую цель: посмотреть на ее руки. И они оправдали мои наихудшие ожидания. Белые, нежные, с точеными ровными пальчиками, никогда не знавшие работы. Какая там, к лешему, ученица кружевниц! Вот что имела в виду Машуля, когда говорила, что девчонка не из наших. Не из серой кости, из родовитых. Поэтому, видать, и Флокса на все согласна, лишь бы от нее отделаться. С такими нашему брату связываться — себе дороже.

Это мне ум твердил. А горячая кровь и мой ненасытный друг требовали совсем другого. И я, вместо того чтобы осторожно, вежливо, вернуть даме ее нежную ручку, принялся целовать каждый пальчик, а потом и посасывать.

— На них тоже меда не осталось, — прошептала Малинка.

— Все равно сладкие, — в голову не пришло ничего остроумного. Не удивительно, ее потихоньку затуманивает желание. Три болота… Женщины белой кости у меня никогда не было, а всегда хотелось, хотя отлично понимаю, что ничем они, по большому счету, не отличаются от наших. Разве что руки помягче да спина попрямее… Я, конечно, уже попробовал Малинку, но не знал ведь тогда, кто она такая. И все равно девчонка казалась особенной… А сейчас она чистенькая и пахнет так, что в голове мутится…

Благородная дама тем временем вывернулась из простыни и весьма ретиво принялась стаскивать покровы с лежащего рядом мужика серой кости. Я, понятное дело, не противился.

Малинка, видно, наслаждаясь отсутствием меда, погладила меня по плечам, груди и скользнула ниже пояса, протащив по животу полотнище влажных волос. Стон вырвался сам собой, когда ее язычок прошелся вдоль окаменевшего ствола, от самого корня по всей длине. Мягкая ручка осторожно оттянула крайнюю плоть, нежные упругие губки обхватили головку, как тот рогалик. Я вцепился пальцами в простыню, изо всех сил сдерживаясь, чтобы тут же не спустить в ублажающий меня рот. Это ж надо, женщина белой кости и такое вытворяет… Вдруг она больше не захочет удостоить меня подобной ласки? Пусть хоть сейчас подольше продлится… В этот момент Малинка лишила меня блаженства.

— Какой он у тебя красивый… — послышался ставший чуть хриплым голос.

Приплыли… Я сам, между прочим, тоже не урод.

Впрочем, не относящиеся к делу мысли тут же куда-то подевались, стоило девчонке вернуться к прерванному занятию. Невероятно умелые губки и язычок скользили по члену вверх-вниз. Малинка очень быстро смирила гордеца, заставив извергнуть семя, которое проглотила, не поморщившись. Села и облизнулась, улыбаясь.

Я совсем потерял голову. Девчонка белой кости, ведущая себя почти как шлюха! Хотелось подмять ее под себя и отодрать, как распоследнюю потаскуху. Поддавшись этому желанию, схватил Малинку за плечи, повалил (она не сопротивлялась), устроился сверху, раздвинув ей ноги коленом (неутомимый приятель уже снова был почти готов), закинул ее руки за голову и прижал кисти к постели. А потом, вместо того, чтобы вздрючить как следует, принялся целовать лицо, шею, зарываясь носом в тяжелые черные волосы, будто ныряя за полог ночной мглы… Ощущая аромат ее белоснежной кожи, слушая, как она постанывает в ответ на мои ласки…

— Пожалуйста, пожалуйста… Сделай это… Дай мне его… Не мучай, не мучай… — подалась ко мне бедрами, стараясь если не поймать член, то хотя бы потереться о него.

Я не стал тянуть и погрузился в ее лоно, словно наполненное густым горячим медом, и она тут же стиснула мою плоть внутри себя, потом облегченно выдохнула. Будто тонула, а я протянул ей руку и спас от гибели.

Мы любили друг друга долго. Малинка словно околдовала меня, куда только подевалась уверенная деваха, оседлавшая мужика и почти все сама сделавшая. В постели лежала нежная трепетная девочка, и я невольно смирял свой пыл, двигался медленней, прикасался бережнее, ласковей. Когда я последний раз вел себя так с не-девственницей?.. Сейчас и не мог бы по-иному, разве что Малинка сама попросила б. Но она после той мольбы ничего не говорила, только тихонько постанывала, да еще с готовностью подставляла губы для поцелуев и целовала меня без разбора: шею, подбородок, плечи, все, до чего могла дотянуться.

Под конец я все-таки ускорил движение, девчонка задышала чаще, содрогнулась подо мной, глухо застонав сквозь сжатые зубы. Еще несколько мгновений, и мое семя выплеснулось, смешалось с ее медом. А потом мы оба заснули.

Проснулся я от тревожного ощущения чужого взгляда. Еще не открывая глаз наощупь натянул покрывало на Малинку, уютно устроившуюся у меня под боком. После взглянул в ноги нашего ложа. Там стояла девушка, обнаженная, с веревкой, свитой из разорванной простыни, на шее.

Я узнал Ягодку и возблагодарил про себя Хозяйку Небес за то, что призрак не был обезображен смертью. Видал я повешенных с опухшими черными лицами и вываленными языками, но самоубийца выглядела, как при жизни, и смотрела точно также: кротко и нежно.

— Помоги ей, — казалось, слова давались Ягодке с трудом, наверное, из-за поврежденного веревкой горла. — Не бросай, помоги, — указала на спокойно посапывающую рядом девчонку. — Она не приживется здесь, как и я.

— Ягодка, — прошептал я. — Прости… Если б я знал…

— Не надо, Перчик, — призрак грустно улыбнулся. — Я уже мертва, она — еще нет. Помоги…

Из глаз у покойницы покатились слезы, а я почувствовал себя так, будто давно и без колебаний перешел последний поставленный самому себе предел…

— Перчик!.. — Малинка трясла меня за плечо. — Что ты там бормочешь? Кошмар приснился?

— Что? — вот тут я, как выяснилось, проснулся по-настоящему и недоуменно уставился на склонившуюся надо мной девчонку. Мордашка ее выглядела весьма обеспокоенной.

— Ты мечешься, стонешь, просишь у какой-то Ягодки прощения. Я испугалась.

— Да, сон странный привиделся, — я взлохматил себе волосы, пытаясь скрыть растерянность. Явилась ли мне настоящая Ягодка или это была моя совесть, принявшая вид повесившейся здесь, в этой самой комнате, пару лет назад девчонки? Девчонки, которую я соблазнил для Флоксы.

Мать Ягодки умерла давно. Отец женился на другой, а когда и он отправился в лучший мир, наделав долгов, мачеха не нашла ничего лучше, как расплатиться с кредиторами, продав падчерицу в «Теплую норку». Это не худшая участь для нищей сироты, оказаться на улице гораздо страшнее. Возможно, все сложилось бы не самым худшим образом (мне известно, что многие девчонки втягиваются и начинают получать удовольствие от своей работы, особенно в таком солидном заведении, как у Флоксы), но Ягодку угораздило влюбиться по-настоящему. Меня она не винила и даже кивала, когда я убеждал ее выкинуть бродягу-жулика из головы и попытаться найти себе доброго и щедрого покровителя среди будущих посетителей. А ночью, накануне своего первого рабочего дня, девочка разорвала простыню на полосы, сплела веревку и повесилась на решетке оконца.

Узнав об этом, я зарекся «объезжать» девчонок, как называли это занятие содержатели веселых домов. Но, будучи бесчестным проходимцем, легко вернулся к нему, как только припекло. Так кто же разговаривал со мной во сне? Покойная Ягодка или все-таки моя послушная совесть, решившая ненадолго пренебречь распоряжениями хозяина? Какая разница? Так или иначе, боюсь, придется прислушаться к высказанной просьбе…

Пока я размышлял, Малинка что-то говорила.

— …Ты мне совсем ничего не скажешь? — она ткнула меня в плечо, выводя из задумчивости.

— Что ты хочешь услышать?

— Я спрашивала, здоров ли ты. И еще про твои занятия, родину, близких. У нас на севере говорят: на островах встречаются нечистые духи, имеющие власть над женщинами, над их телесными желаниями. Будто вселяются они иногда в тела молодых мужчин, чтобы получать удовольствие. Сами-то они бесплотны… Ты не одержим, часом? И кто эта Ягодка, за что ты у нее прощения просил?

— Три болота и одна лужа! За айра меня еще ни разу не принимали! Даже не знаю, оскорбиться или загордиться, — хмыкнул я, но Малинка глядела почти испуганно и я поспешил ее успокоить. — Никакой я не одержимый, и уж тем более не айр. Такой же человек, как и ты. Просто женщин люблю и умею дарить им наслаждение. Или продавать, — подмигнул, она нахмурилась. — Что тебе еще сказать про мои занятия? Я жулик. Родителей своих не знаю, родины — тоже. Бродил много где, только на север к вам, считай, не заглядывал, потому как холодно там. Вот так. Ты, конечно, не веришь?

— Про женщин и жулика верю, а вот насчет того, что ты ничего о себе не знаешь — не очень.

Я пожал плечами. Понятное дело, лжецы — народ недоверчивый. Наврала мне про себя, а я ей чистую правду сказал. Не знаю ни родителей, ни родины. Одно из первых воспоминаний — я, совсем еще мелкий пацаненок, сижу на палубе корабля, забившись между какими-то ящиками и мучаюсь тошнотой от качки. Один я был на том корабле или нет, и откуда-куда плыл — не ведаю. Может, это вообще какой-то сон или одна из моих историй, которую придумал, забыл и стал считать своим прошлым. Морской болезнью-то я теперь не страдаю…

— Мне все равно, кто ты и чем занимаешься, — быстро проговорила Малинка. — Главное, ты, мне кажется, неплохой человек.

— Я жулик. Обманываю, иногда ворую, если вижу, что плохо лежит. Не гнушаюсь женщин за деньги ублажать.

— Ну и что? Не убиваешь ведь никого, доносами не занимаешься? — Я помотал головой. Не, разбойничий промысел не для меня. Кишка тонка. А доносы и вовсе распоследнее дело. — Ты добрый. Вон, горбунья тебя любит, а ты с ней только разговариваешь, уверена.

Я фыркнул, представив, как добиваюсь благорасположения Машки обычным для себя способом.

— Помоги мне, а? — девчонка заглянула мне в лицо. — Пожалуйста. Я щедро отблагодарю… Золотом. Мне нужно выбраться отсюда. И из дома этого, и с островов.

— Золотом? Оно, конечно, хорошо, да только я при тебе сундуков не вижу.

— Когда доберемся до места…

— А пока добираться будем? Мне кормить тебя придется, защищать…

— Хочешь, чтобы дорогой я тебя ублажала?

На лице у нее появилась ехидная усмешечка, мало мне понравившаяся. Как и прямота высказываний. Мыслишка об общей постели у меня, понятное дело, мелькнула. Но я-то думал, после моего намека все само собой устроится. А девчонка, будто нарочно, принялась скабрезничать.

— Да, хочу, — ответил в тон ей, откровенно. — В постели ты больно искусна. — Еще подумал, что она тоже без удовольствия не останется, но вслух произносить не стал. Нечего перед ней расшаркиваться и собственную заинтересованность показывать. Обойдется, белая кость…

— Хорошо, красавчик, договорились, — подмигнула как распоследняя…

Вообще-то ей это не шло, но меня пониже живота будто жаром обдало.

— И еще одно. Расскажешь, кто ты на самом деле, откуда, что с тобой случилось и куда направляешься.

— Зачем тебе, Перчик? — прижалась, как кошка, будто ненароком.

Может, с другим ее штучки и прокатили б, только не со мной. Я сам на такие приемчики мастак. Бабенке проще всего голову задурить или вовремя отвлечь, сказав что-нибудь приятное о ее внешности, еще лучше, приласкав. Так что чужие хитрости издалека вижу.

— Нужно знать, во что впутываюсь. Где и какая опасность подстерегать может. Девицы белой кости не оказываются ни с того, ни с сего в веселых домах.

— С чего ты взял, что я белой кости? — мордашка стала удивленно-растерянной. У меня даже от сердца отлегло: значит, птичка моя не так хитра, как мне с перепугу привиделось.

— Линочка… Можно тебя так называть? А то Малиночкой длинно, а Малинкой пусть тебя зовут те, кто не пробовал. — Она улыбнулась едва ли не смущенно и кивнула. — Ты на руки свои посмотри. Среди девчонок серой кости таких белоручек не сыскать.

— Вот зачем ты мои пальцы…

— Нет, твои пальчики я ласкал для взаимного удовольствия. А смотрел на них как раз за этим. Не хочешь, чтоб тебя на чистую воду вывели, перемажь руки свекольным соком или зеленой кожурой ореха натри. На худой конец, тряпками замотай.

— А ты меня не бросишь, если я тебе правду расскажу? — проскользнула мне под руку и заглянула в лицо снизу вверх. Ну самая настоящая кошка, пытающаяся выклянчить лакомый кусочек. Не мурлычет только.

— Не брошу, — проворчал я, с трудом подавляя желание поцеловать столь приглянувшийся мне носик. Если девчонка почует, какую власть надо мной забрала… Не выношу ощущения, будто провалился в болото и меня затягивает все глубже. До сегодняшнего дня всегда в таких случаях ноги делал. А сейчас — никак. И древлянина боюсь, и из-за Ягодки… Во сне готов был что угодно ей пообещать да не успел, Малинка разбудила. — Рассказывай.

— Я не настоящая белая кость. Отец мой из них был (он умер уже), а мать я не знаю. Но, судя по моему носу, который тебе так нравится… — стрельнула глазищами, я притворился, что не понимаю, о чем она. — Да, судя по веснущатому курносому носу, матушка моя из серокостных. У меня еще брат был, старший. Он — законный сын, наследник, у нас общий отец. Брат погиб недавно в военном походе… После этого все и случилось. Меня, может, и признали б. Все же росла в доме у родного отца, воспитание получила соответствующее… Если б не тетя, сестра родителя моего, и ее сын. Они вознамерились все отцово наследство загрести, а я у них на пути оказалась.

— Ты жадная? Неужели нельзя было поделиться?

— Я не жадная! Нельзя. По законам нашей страны…

— Это какой же?

— Багряного Края.

— Не такой уж это север.

— Севернее, чем Цветущие острова, не находишь?

Только я хотел ответить, как в замке заскрежетал ключ, дверь открылась, и вошла Машка. Малинка, совершенно меня не стеснявшаяся (что вполне нормально, учитывая произошедшее между нами. Ненавижу ханжей, глупо хихикающих и кутающихся во что попало, после того как мужик поимеет их, куда захочет), спешно прикрылась простыней, но горбунья, судя по ее ухмылочке, прекрасно разглядела следы моих поцелуев на груди и шее девчонки. Смотрелись они там — заглядение… И впрямь цвели розами.

— Вот вам одежда, — положила в изножии кровати мои штаны и рубашку для пленницы. — Я и обед принесла. Чай, проголодались? — взглянула на меня с ехидцей.

— Спасибо, Машуля, — улыбнулся я.

— Спасибо, — буркнула Малинка. Видно, горбунья ей по-прежнему не нравилась. Наверное, не легко, родившись белой костью, пусть и наполовину, оказаться ниже калеки, прислуживающей в веселом доме.

— Тебе меня благодарить не за что, — Машка вышла за оставленным в коридоре подносом с едой, поставила его на столик, к счастью, не пострадавший от утреннего пинка разозленной девчонки.

— Флокса обещала вино к обеду, — напомнил я.

— Вино-о-о? — протянула горбунья. — Ты, по-моему, и так трезвым не выглядишь. Быстро у тебя получилось, не ожидала. Ни от тебя, ни от нее, — с издевкой взглянула на Малинку, та съежилась.

— Машуля, пожалуйста, не говори сестре. Мне ведь отсидеться нужно. И потом, тут еще работы — непочатый край, — многозначительно посмотрел на пунцовую девчонку. Это ж надо, как разрумянилась! Скорее от злости на Машку, чем от стыда, насколько я сумел узнать сладенькую.

— Флоксе я ничего не скажу, но она и сама не дура. Думаешь, сестра позволит вам устроить тут любовное гнездышко с кормежкой и удобствами?..

Горбунья хотела еще что-то добавить, как вдруг Малинка закрыла лицо руками и разревелась. Громко, с рыданиями и всхлипываниями. Сбросила мою руку, когда я попытался ее утешить, отодвинулась и судорожно принялась натягивать простыню себе на голову. Играет она или нет, при посторонних успокоить ее не получится.

Я надел штаны и отвел Машулю в уголок, подальше от кровати.

— Машенька, ну что ты на девчонку вызверилась? — проговорил вполголоса. — Она и вправду не из наших, белая кость. Представляешь, каково ей?

— Почему-то никто и никогда не хочет представить, каково мне! — сказала горбунья нарочито громко, сверкнув на меня глазами не хуже Малинки, потом перешла на шепот. — Берегись, Перчик, эта красотка до добра не доведет.

— Она не первая моя женщина, к тому же нездешняя. И потом, это не я ее выкрал и продал в веселый дом. Чего мне беречься? Она сладенькая, приручу, будет барыши Флоксе приносить. Вот если не получится, тогда и поговорим, как выкручиваться. — Машка все больше мрачнела. Неужели и правда ревнует? — Машуля, милая, не обижайся, — присел перед ней на корточки и заглянул снизу вверх в лицо. — Мне и представлять не нужно, каково тебе, я это знаю. Если б мог доставить тебе хоть капельку радости, то давно сделал бы. Но я тебе не пара. Я вообще никому не пара. Вернее, пара любой на одну ночь. А тебе такой не нужен, поверь.

— А ей нужен? — женщина кивнула на постель, где, полность укутавшись в простыню, медведицей ревела Малинка.

— И ей не нужен. Просто…

— Просто я заметила, Перчик, как ты на нее смотришь.

— И как же?

— Как на чару небесную или, на худой конец, на королевскую дочь. Видать, забыл, что чары соблазняются смертными ненадолго, а королевнам не нужны бродяги! Она тебя разжует и выплюнет. Хорошо, если жив останешься. Уходил бы прямо сейчас. Переоденься в женское платье, чтоб не узнал никто, и ступай в порт. Наверняка найдешь корабль, который уходит сегодня.

— Угу, и буду потом все плаванье команду ублажать заместо бабы, — фыркнул я, хотя предложение горбуньи взял на заметку.

— Если постараешься понравиться капитану, он тебя матросне не отдаст, при себе оставит, — хмыкнула Машка.

Жизнь в веселом доме на ком угодно скажется. Шутит она иной раз совершенно в духе той самой матросни.

— Машуля, я ценю твою заботу, а еще пуще — доброту. Но пока останусь здесь, с Малинкой.

Сестрица Флоксы, конечно, не глупа и наблюдательна, но в любовных делах мало что смыслит, своего-то опыта нет. Вот и со мной ошиблась. Если и смотрю я на сладенькую как-то по особенному, то только из-за белой кости. Кому из серокостных не охота родовитую поиметь, к тому ж такую лапочку? Да и ягодкина просьба душу жжет…

— Дело твое, — плечи горбуньи опустились еще ниже. — Если понадобится помощь здесь, в «Норке», сделаю, что смогу.

— Спасибо, Машуля, — я погладил ее по зарумянившейся щеке и выпрямился. — Мне всегда было жаль, что я не могу тебя расколдовать.

— Иди, утешай свою чару, — женщина раздраженно махнула рукой и направилась к двери. — До тебя, почитай, каждый день ревела, постель слезами мочила, и при тебе ревет…

Стоило мне прикоснуться к сотрясающейся под простыней от рыданий Малинке, как все стихло, а наружу показался веснущатый нос и совершенно не заплаканный ясный глаз.

— Ушла твоя подруга? — Я кивнул. — Хвала небесам! Я чуть голос не сорвала.

— Зачем же было так реветь?

— Для достоверности. Ты ж сам сказал: разыграть целочку.

— Ты также страшно рыдала, после того, как рассталась с девством? Что-то не верится. И, кстати, ты, выходит, мужняя жена? — белокостные, говорят, шибко берегут дочерей до свадьбы. Порченую девицу никто из ихнего сословия взять не захочет, даже с хорошим приданым.

— Нет, не жена. Я не чистокровная, и никто равный по положению меня замуж не возьмет, вот отец и не следил. А с девственностью довелось расстаться очень даже весело, но то я, а то обычная целочка, — Малинка сбросила простыню, и, улыбаясь, повела плечами так, что грудки соблазнительно заколыхались.

— Постой-постой, мы еще разговор не закончили, — я сглотнул, преодолевая вспыхнувшее желание. На правой груди поцелуйных «роз» определенно было меньше, чем на левой, и мне очень захотелось немедленно это исправить. — Ты остановилась на том, что после смерти отца и брата встала поперек дороги тетушке и ее сыну.

— Ну да, — девчонка скорчила недовольную гримаску. — Дальше-то все должно быть понятно. Меня похитили, переправили в Град-у-моря, договорились с капитаном, чтобы отвез меня подальше и продал на невольничьем рынке или прямо в веселый дом. Он так и поступил. Не продал, правда, а проиграл, но это из-за моего плохого поведения. Боялся, покупателя не найдет.

— Э-э, не мое, вообще-то, дело, просто любопытно. Тебя на корабле не тронули?

— Нет. Я умею за себя постоять.

— Одна против целой команды?

— Думаешь, все только о том и мечтали? — рассмеялась она. — Хотя, возможно, были б и не прочь, только капитан уж очень разохотился и делиться ни с кем не желал. А с одним мужиком я могу справиться. Ну, не то чтоб справиться, — поправилась, поймав мой недоверчивый взгляд. — Но насильно взять себя не позволю.

— И чем ты в море заместо табуретки размахивала?

— Кулаками и ногами. Я сильная, тут пришлось оружие подыскивать, потому что от голода ослабела.

— Тебя же в конце концов опоили.

— Это до капитана только здесь, на островах, дошло. Я даже думаю, на самом деле его кто-то надоумил. Опоил жуткой дрянью. Никогда так не хотелось, как после того пойла. И, как назло, никто меня взять не пожелал. Морякам слишком кровь попортила за время плавания, они уже смотреть на меня не могли, а вышибале здешнему хозяйка не позволила. Может, я и тебе так легко досталась из-за этого снадобья.

Я кивнул, старательно изображая задумчивость. Пусть сладенькая тешит себя обманками, не стану разочаровывать. От меня все равно никуда не делась бы. Вот и сейчас так и ест глазами. А мне лучше на нее не таращиться, пока не узнаю все, что хочу. Или хоть вранье не выслушаю.

— И куда ж ты хочешь направиться? Не к тетке же и двоюродному брату?

— Нет. Вернее, сначала не к ним, потом и до них черед дойдет… — глаза девчонки неприятно сузились. Не хотелось бы, чтоб когда-нибудь она меня таким взглядом одарила. — Мне нужно попасть в Турий Рог, что в Светане. Там живет родич отца, он всегда был добр ко мне…

— И отвалит в благодарность за твое спасение кучу золота?

— Кучу-не кучу, а не обидит. К тому же, часть долга я выплачу тебе дорогой, — снова улыбнулась и скользнула язычком по губам. — Откровенность за откровенность, Перчик. От кого ты здесь прячешься? И о чем так долго шептался с горбуньей?

— Прячусь от обманутого мужа, с женой которого очень неплохо провел время недели три назад. А с Машулей о тебе говорили. Просил ее быть поласковей, а она советовала бежать от тебя поскорее и подальше.

— Мне без разницы ее ласка! — фыркнула Малинка. — А ты советы подружки ценишь? Прислушиваешься?

— Не-а, я обычно прислушиваюсь или к своей голове или к его, — похлопал по шнуровке на штанах.

— Хозяйка Небесная! И ты все еще жив и даже не калека!

— Ох и язва ты, сладенькая, ох и язва… — взял рубашку, расправил и подал девчонке. — Прикройся, радость моя. Я поесть хочу.

Малинка быстро оделась и тут же стала хватать с подноса лучшие куски. Видно, полакомиться она любила ничуть не меньше, чем потрахаться. Вина Машка так и не принесла, ни в тот день, ни в последующие, но я был пьян своей неожиданной «работой». Только на кого теперь трудился, непонятно. Не на Флоксу, а Малинка наняла меня для другого.

Мы с девчонкой провели в «Теплой норке» две недели. Сказать, что это было здорово, значит ничего не сказать. Из постели почитай что не вылезали, ведь больше заняться все равно было нечем. Стоило одному из нас глянуть на другого или ненароком прикоснуться, и туман заволакивал голову, а в себя мы приходили в объятиях друг друга, полностью обессиленные.

Ягодка больше не являлась во сне. Наверное, поняла, что я принял решение и не изменю его.

У Малинки вокруг пупка поблескивала тоненькая золотистая змейка, как татуировка или рисунок на коже. Знак чар, препятствующих зачатию. Я слыхал о таком, но никогда раньше не видел. Болтали, стоит такая ворожба денег немеряных. У меня прежде не было женщины, которая могла б позволить себе такое.

Да, чего скрывать, меня заводило то, что девчонка белой кости. Ее, подозреваю, мое убогое происхождение тоже не оставляло равнодушной.

— Как же сладко с тобой… — прошептала после очередной бешеной скачки. — Лучше, чем с белокостными, которых я знала. А поначалу ты мне совсем не понравился…

— Я так и понял. Сальным хлыщом меня еще никто не называл.

Малинка захихикала.

— Ты так смешно пыжился, грудь выпячивал. Сам тощий, взъерошенный, как бродячий пес, — потрепала меня по волосам. — А сейчас отъелся немножко и стал очень даже ничего, — провела рукой по моей груди, животу, запустила пальцы в шерсть на лобке и в конце концов добралась до своей цели. Друг-то мой ей сразу приглянулся…

Девчонка требовательно сжала твердеющий член, скользнула рукой вверх-вниз. Пусть себе болтает, что хочет, и называет, как ей нравится, раз принадлежит мне безотказно…

Как-то Флокса заявилась к нам с утра вместе с сестрицей. Малинку отправила в купальню под присмотром горбуньи, меня задержала для разговора.

— Что скажешь, Перчик? Поддается девчонка?

— Дело идет, но трудно.

— Она была девственна?

— Да. Мне очень повезло быстро избавить ее от этой маленькой неприятности.

— И где произошло знаменательное событие?

Тут до меня дошло, что я вот-вот проколюсь. Флокса, считай, уличила меня во лжи… Хотя не все еще потеряно.

— Не нашли крови? — взглянул на хозяйку понимающе, та неохотно кивнула. — Теперь припоминаю, что усадил девчонку на себя. Был голый, после искупался. Если б знал, что начнешь цепляться, непременно предъявил бы доказательства чистоты невесты.

Флокса несколько мгновений испытующе смотрела на меня, потом вздохнула.

— Ладно, Перчик. Может, и не врешь. Скажи: как считаешь, удастся ее объездить?

— А сколько дней я уже этим занимаюсь?

— Сегодня пятый.

— Угу… — для виду задумчиво поскреб в затылке. — Пожалуй, смогу ответить через пару недель.

— Через пару недель?!

Ох, какое возмущение! А когда уговаривала за Малинку взяться, можно было подумать, что хоть год готова меня терпеть.

— На Ягодку ушел целый месяц, помнишь?

— Помню. И чем все кончилось?

— Слушай, Флокса, я не дурак, быстро понял, кого Усатому повезло в кости выиграть. С белой костью никому связываться не охота. Давай так договоримся: ты прячешь меня здесь еще две недели, потом я ухожу вместе с девчонкой.

— Две недели вы трахаетесь в свое удовольствие, чобы потом преспокойно смыться вдвоем, а я предоставляю вам крышу, еду и удобства?! Не жирно ли?

— Иначе Малинке ничего не останется, как пойти к градоправителю. К особе ее происхождения он очень даже прислушается.

— Вот как ты запел, — лицо хозяйки потемнело. — А что если я пойду сейчас в «Перо павлина»? Или подожду древлянина здесь? Он заходил вчера, расспрашивал о тебе. Я сказала, что месяца три тебя не видела. Врать в глаза столь щедрому клиенту было очень трудно.

— Он не просто обо мне расспросить зашел, а еще и девочек брал?

— Что тебя так удивляет? У других мужиков тоже члены имеются, не один ты такой выдающийся, — похабно ухмыльнулась. Чего еще ожидать от содержательницы веселого дома?

— Судя по рассказам его жены, член у него и впрямь есть, а вот с яйцами загвоздка. А одно без другого, как ты знаешь, не работает, — я не остался в долгу.

Буду еще с ней церемониться… Вряд ли Флокса меня прямо сейчас заложит. Понимает, что без шума не обойтись, коли древлянин своего обидчика в «Теплой норке» прижать попробует. А шум ей, как и всякой хозяйке, ни к чему. Может, конечно, приказать Усатому меня скрутить… Ага, и дальше что? Потащат связанного в «Перо павлина»? Вряд ли, там хозяин тоже не дурак. Не, если уж закладывать, то либо позволить здесь со мной расправиться, что невыгодно и опасно, либо на улицу выкидывать, а там, глядишь, я к страже за помощью кинусь и на Флоксу же наговорю из желания отомстить.

— Перчик, прекрати петушиться, — сказала примирительно, видно, тоже просчитала все ходы. — Стоит мне слово сказать, и древлянин оставит тебя и без того, и без другого.

Она притворяется, что и впрямь может меня вот так запросто выдать, я старательно прикидываюсь, что испугался. Опять играем… Флокса умна, за что ее и уважаю, хотя знаю, что она баба прожженная и любого продаст с потрохами, если это ничем не грозит, да еще и сулит выгоду.

— А с Малинкой что сделаешь? — спрашиваю с наигранным беспокойством, на самом деле просто любопытствую.

— Для начала отдам позабавиться Усику, чтоб он пилить меня перестал, а после — камень на шею — и в море. Когда еще ее найдут, если найдут… И, заметь, грех будет не мой, а твой. Ты обещал помочь с девкой, а сам надуть пытаешься. Стыдно, Перчик. Мы с тобой не первый год друг друга знаем.

— О чем ты? Как я тебя надуваю? — уставился на нее с выражением оскорбленной невинности.

— Есть у меня подозрение, что Малинка твоя вовсе не была девственна, когда попала сюда, — Флокса глядела с нехорошим прищуром. В сыске б тебе работать, орлица остроокая. — Вы быстро спелись, теперь прохлаждаетесь за мой счет, а потом заявите, что жить друг без друга не можете и потребуете вас отпустить.

— Даже если так, ты избавишься от девчонки. Чем плохо?

— Не люблю, когда меня имеют без спросу, дорогуша. Самое большее, что могу тебе дать, это еще пять дней. Молись, чтоб древлянин к этому времени убрался из Ракушника.

— Пять дней! При том, что он распробовал твоих девочек? Флокса, пощади, дай десять!

— Девять, — отрезала женщина. — И так получится целых две недели. И больше никаких лакомств. Каша, хлеб, суп, вода. Все! Скажи спасибо, что не требую платы за купальню и постель.

— Идет, — согласился я. В конце концов, не так все плохо. Безопасно, сытно, чисто. Малинка, наверное, будет ворчать из-за простой еды, но я сумею улучшить ей настроение. — Хлеб только пшеничный давай, не ржаной. И не ломтями, а рогалики. Малинка их так ест — залюбуешься…

Вид у меня при этих словах, верно, был дурацкий, потому что Флокса ничего не сказала, плюнула и вышла. Дверь запирать не стала, я укутался с головой в простыню и поспешил в купальню.

Девчонка, как ни странно, совсем не огорчилась из-за отсутствия лакомств.

— Теперь могу завтракать спокойно, — ухмыльнулась, лопая рогалик. — А то все боялась, что опять меня медом измажешь. Не терплю этот мерзкий запах приторной лаванды.

— А мне он стал еще больше по нраву, — заверил я сладенькую. — Хотя сама ты пахнешь куда приятнее.

— Трепло ты, Перчик, — хихикнула, а глаза скользнули мне ниже пояса. Вот ненасытная! Мы полночи не спали, и с утра, еще толком глаза не продрав, друг друга приласкали. Нет, я не жалуюсь, наоборот. Можно сказать, мечта сбылась… Жаль, Флокса быстро нас раскусила.

Малинка обрадовалась предстоящему скорому отбытию. Как ни нравились ей постельные занятия, жизнь в веселом доме, видно, все же напрягала. Поэтому, когда мы, наконец, вышли на улицу, жмурясь от яркого утреннего солнца, сладенькая даже напевала что-то под нос.

Флокса дала ей простенькое платье из тех, какие в Ракушнике носят приличные девушки среднего достатка, не забыла обувку да кой-какие женские мелочи. Видно, побаивалась, что девчонка все же попробует обратиться за помощью к властям.

— Я слышала, древлянин пару дней как съехал из «Пера павлина», — сказала хозяйка на прощание. — Но ты все же поторопись найти подходящий корабль, Перчик.

— Спасибо за заботу, Флокса. Мне в вашем расчудесном городке уже и самому надоело.

Малинка, стоя рядом, успешно делала вид, что хозяйки заведения вообще не существует на свете. Меня изрядно веселило важное, прямо-таки царственное выражение лица сладенькой, учитывая, что я прекрасно помнил все ее милые выходки в постели, совершенно не вязавшиеся с образом добронравной девицы белой кости.

Горбунья, когда мы зашли к ней перед уходом, видно подумала о чем-то подобном.

— Ох, Перчик, зря ты с ней связался, — заявила она, ничуть не смущаясь Малинки. — Стоит твоей красотке добраться до своих, и она начнет точно также смотреть сквозь тебя, как сейчас глядит сквозь нас, грешных.

— Да я на ней жениться не мечтаю, — усмехнулся я, краем глаза замечая, что девчонка чуть нахмурилась. — У нас сделка, Машуля. Я без малинкиного взгляда не зачахну, как цветок без весеннего солнышка.

— Очень на это надеюсь. И желаю получить от сделки только то, на что ты рассчитываешь.

Я рассмеялся, наклонился к подружке и зашептал ей на ухо:

— Не беспокойся, Машуля. Таким, как я, не страшны никакие хорошенькие мордашки, пусть кость у них будет хоть золотая.

Горбунья неумело приложилась губами где-то между моими щекой и шеей, и оттолкнула от себя.

— Помяну тебя Небесной Хозяйке, Перчик. Говорят, она заботится о слабоумных.

Я хмыкнул и, осторожно подталкивая будто нарочно медлившую Малинку, вышел в узкий вонючий проулок, из которого и попал в «Теплую норку» две недели назад.

Оказавшись на улице, девчонка расхохоталась.

— Уверена, ты кончишь тем, что женишься на этой Машке! — еле выговорила сквозь смех. — Если детишки унаследуют твою внешность и ее ум, будет не так уж плохо.

— В жизни обычно происходит наоборот, — подхватил я. — Придется оставаться холостым, дабы не плодить горбатых дурачков.

— Ф-ф-у-у, — разрумянившаяся Малинка, отсмеявшись, обмахивалась рукой. — Твоя подружка уморительно ревнует.

— Знаешь, сладенькая, я не привык смеяться над убогими и не люблю, когда другие потешаются над чужой бедой.

— Ты будешь читать мне проповеди? — девчонка опять прыснула. — Ты?!

Я махнул рукой и зашагал к выходу из проулка. Что толку спорить с белой костью? У них свои понятия. И, по большому счету, горбунья права. Связавшись с красотулей, нужно держать ухо востро, не выговаривать ей, а побольше соглашаться. Еще лучше просто молчать, что бы она ни болтала.

Малинка сразу нагнала меня.

— Обиделся?

Заглянула мне в лицо, глазищи большие, пытаются выглядеть встревоженными, но задорные искорки так и поблескивают в глубине. Мне в очередной раз захотелось расцеловать веснушки на ее носике.

— Нет, — обнял девчонку свободной рукой за плечи (другой придерживал закинутый на спину мешок с вещами). — Кто я такой, чтобы на тебя обижаться?

— Правильно мыслишь! — искорки выскочили на поверхность резвящейся рыбьей стайкой. — Я ценю послушание.

Мне оставалось только хмыкнуть. Самомнение у сладенькой — ого-го! Впрочем, заслуженно, по крайней мере, в моих глазах. Происхождение не простецкое, да и как женщина зело хороша — сладкая, искусная не по годам, и это дело любящая поболе иных мужиков.

В порту мы оказались быстро: «Теплая норка» — первое приличное заведение после череды грязных дешевых притонов, которыми нашпигованы домишки, ближе всего расположенные к морю. Нас тут же затянула людская толчея. Народ спешил по своим делам или болтался без оных: грузчики, торговцы, путешественники, моряки, воришки, портовые девки, вездесущие мальчишки, нищие, просто зеваки… Малинка таращилась по сторонам, будто селянка, впервые попавшая на ярмарку. Мне приходилось туго: и за котомкой приглядывай, и за девчонкой, да еще пробирайся сквозь толпу к причалу, стараясь никого чувствительно не задеть. Ни к чему мне сейчас излишнее внимание, совсем ни к чему… Нужно не теряя времени найти корабль, отправляющийся на материк, в любой порт Морены, а лучше — в Град-у-моря. Оттуда лежит наезженный тракт на север, хоть в Багряный Край, хоть в…

Не успел я додумать, как кто-то схватил мою руку, крепко обнимавшую девчонку за плечи, чтоб не потерялась в толчее, и дернул назад. Малинка метнулась куда-то вбок, солнце передо мной застила темная фигура, потом в голове полыхнуло слепящим белым светом, а сам я внезапно очутился на земле, будто меня туда притянуло.

— Попался! — раздалось сверху, и я понял, что древлянин, может, и съехал из «Пера», но не убрался из Ракушника. А еще запоздало сообразил, как глупо было укладывать на малинкино плечико свою клешню с изуродованным мизинцем. За талию прихватить ума не хватило или на худой конец за руку взять…

— Ты что делаешь? — темную фигуру, нависшую надо мной, внезапно оттолкнули и я, к стыду своему, оказался аккурат за взметнувшимся подолом юбки Малинки. — Мне стражу кликнуть?

Голос звучал на удивление твердо, а от проскальзывавших в нем металлических ноток, похоже, не только у меня мурашки по спине побежали.

— Госпожа… — из голоса древлянина исчезло торжество. — Ваш слуга серьезно оскорбил меня. Я требую наказания или возмещения ущерба.

Малинка, видать, быстро сообразила, что денежное возмещение нам не по карману, а наказание, скорее всего, надолго выведет меня из строя. Одной путешествовать ей, похоже, было не с руки, и она быстро сменила тон. Голосок запереливался медовой струйкой, тягучей, завораживающей…

— О, сударь, вы ошиблись. Это не мой слуга, это мой супруг. И я не представляю, когда он успел оскорбить вас, ведь всю последнюю неделю мы не выбирались из постели…

Я с трудом поднялся, в последний момент выдернув руку из-под вознамерившегося наступить на нее тяжелого башмака какого-то грузчика. Вокруг собрались несколько любопытных, но, поняв, что дальнейшего мордобоя не предвидится, один за другим отправились восвояси. Теперь народ равнодушно обтекал нашу маленькую группку. Малинка, уставившись в землю, теребила кончик пояска, румяная, как зрелый персик. Счастливая новобрачная… Древлянин так и пожирал ее глазами, проклятый кобель. Лучше б жену свою ублажал, я тогда, верно, не вляпался б… И не заработал, считай, ничего на той бабенке. Так, время весело провел. А теперь за это расплачиваюсь, да еще втридорога!

— Хм, супруг… — наконец выдавил из себя мужик. — Как я понял, вы недавно женаты?

— Да, всего неделю… — пролепетала девчонка, краснея еще больше. Меня так забавляла ее игра, что я даже позабыл о грозящей опасности. — Что он вам сделал, сударь?

— Месяц назад переспал с моей женой.

— Правда? — глаза Малинки широко распахнулись, и она чуть ли не с ужасом уставилась на меня. — Как ты мог?..

— Но мы же не были тогда женаты… — пробормотал я, принимая предложенную роль.

— Мы полгода были помолвлены! — личико сладенькой вдруг исказилось от злости, а глаза засверкали так, что мне стало не по себе. — И ты обещал, что до свадьбы не станешь ни с кем…

— Но, милая…

Поганец-древлянин с живейшим интересом наблюдал за «ссорой супругов».

— Сударь, я знаю, как рассчитаться с вами за нанесенную обиду, — заявила девчонка, вздернув нос и отвернувшись от меня. — Мой муж переспал с вашей женой, вы переспите со мной. По-моему, это справедливо.

— Более чем, — осклабился мужик, победно глянув на меня. Я изобразил на физиономии сложную смесь отчаяния, злости, испуга и бессилия. Наверное, получилось неплохо, потому что древлянин просто расцвел. Замечательно! Сладенькая вряд ли всерьез собирается спать с ним, но уж очень любопытно, как она вывернется.

— Пошли, — мужик схватил Малинку за руку.

— Прямо сейчас, сударь? — она захлопала ресницами. — Меня в городе знают. Я согласна расплатиться за мужа, но о позоре никто не должен проведать. Лучше мне прийти ночью…

— Ты меня за дурака держишь? — рогоносец снова начал злиться. — Я соглашусь ждать до темноты, вы тем временем сядете на корабль, и след простыл! Пошли сейчас, или твоему мужу не жить.

Малинка вдруг совершенно изменилась. Из скромной, задыхающейся от смущения несмотря на злость новобрачной, превратилась в распутную сладострастную деваху. Прижалась к древлянину всем телом, обвила рукой его шею, губы приблизила к самому лицу.

— Мне так приятно твое нетерпение, — запустила пальцы в его волосы на затылке. — Я оставлю залог, — свободной рукой сняла с шеи драгоценный медальон с каким-то пышным гербом. Побрякушку ей вернула Флокса, когда мы уходили. Видно, побоялась, что родичи смогут проследить столь заметную вещицу. — Это все, что осталось у меня от родителей. Вещь для меня бесценна, и я непременно приду за ней.

Древлянин взял медальон, глянул, видно, сообразил, что золото и драгоценные камни настоящие, и сунул куда-то в штаны. Да и пыл Малинки его, видать, убедил, что меня совсем не удивило. Есть в ней что-то, в сладенькой, отчего у мужиков в голове мутится.

— Договорились, шлюшка, — ущипнул девчонку за попку так, что она непритворно взвизгнула. — Пока, кобель, — кивнул мне. — Может, после этой ночи твоя благоверная предпочтет быть моей подстилкой, а не твоей женой.

— О-о, мой король, — страстно выдохнула Малинка, еще крепче прижимаясь к мужику и впиваясь ему в губы.

Мне оставалось только закатить глаза. Олух-древлянин таял от поцелуя, а я прекрасно видел, как точеные пальчики ныряют в складки его одежды, куда несколько мгновений назад отправился медальон. Верно, сладенькая по пути еще что-то нащупала, потому что мужик коротко застонал и резко отстранился.

— Жду тебя вечером в «Пере павлина», — кивнул девчонке, видимо, полагая, что глядит царственно, как и подобает королю. Я с трудом сдержал смешок, ибо взгляд был откровенно щенячьим.

— Пошли скорей, — Малинка схватила меня за руку, как только толпа скрыла от нас в очередной раз обманутого рогоносца. — Ты, надеюсь, понимаешь, что спать с ним я не намерена.

— Успокоила! А я уж хотел тебя за косу оттаскать, — усмехнулся я, девчонка в ответ зыркнула с раздражением. — Спасибо, Линочка, что не бросила.

— Не за что! Мне нужен сопровождающий. С мужчинами обращаться умею, а вот жизнь за пределами отцовского замка знаю плохо.

— Не волнуйся! Со мной не пропадешь. Дай только от этого буйнопомешанного оторваться. Кстати, как он целуется?

— Много хуже тебя, — она скорчила презрительную гримаску. — И в шатанах у него…

— Ну, это я знаю от его жены.

— Перчик, хватит болтать! Он в любой момент может проверить, на месте ли медальон.

— Да мы уже пришли, — я кивнул на возвышающийся перед нами борт здоровенного галиона. По сходням чередой шли грузчики с какими-то тюками на спинах.

— Ты уверен, что этот корабль идет в Град-у-моря?

— Да какая разница, куда он идет? Лишь бы отправлялся завтра-послезавтра.

— Ты спятил?.. За это время…

— Тише, сладенькая. Время и впрямь дорого.

Я подошел к моряку, следившему за погрузкой. У мужика на шее висел причудливой формы свисток, именуемый боцманской дудкой, как мне довелось узнать во время многочисленных перемещений по морю. Хорошо, значит, говорить буду не с последним человеком на корабле.

— Здорово, боцман. Куда идете и когда отчаливаете?

— Отчаливаем завтра к вечеру, ежели эти сонные мухи не станут ползать быстрее, — мужик оторвался от созерцания унылой вереницы грузчиков, окинул меня пренебрежительным взглядом и с удовольствием принялся рассматривать стати Малинки. — Идем к Огненным островам…

— К Огненным островам! — затараторила девчонка, толкая меня в бок. — Милый, это как раз то, что нам нужно! Оттуда рукой подать до Гранитного Брега! Брат будет так рад… — и понесла что-то про многочисленную родню, поглядывая то на меня, то на боцмана.

Я порадовался ее сообразительности. Верно поняла мой замысел направить древлянина по ложному следу и подыгрывает хорошо. Только про Гранитный Брег мне раньше слышать не приходилось…

— Мы и в Гранитный Брег заходить собираемся, — тут же развеял мои опасения моряк.

— И во сколько нам станет путешествие? — спросил я.

— По пять золотых с носа. С кормежкой — семь.

— Ох, дорого! — завздыхала Малинка. — Мы поедем, обязательно, — взглянула на боцмана. — Только провизии кой-какой закупим, чтоб подешевле вышло…

— Дело ваше, — пожал плечами моряк. — Имейте в виду: ждать вас никто не станет. Лучше быть на борту загодя.

— К вечеру подойдем непременно. В крайнем случае — завтра утром, — заверил я и подхватил сладенькую под локоток, якобы направляясь на закупки.

— Не похоже, что ты жизни не знаешь, — продираясь сквозь толпу, тащил Малинку по направлению к дальнему концу порта, где швартовались небольшие суденышки, ходившие большей частью в Морену и соседний Ветлуж. — Я и не слыхал про те края, куда мы вроде как плыть собрались.

— Я знаю географию…

— Чего-чего ты знаешь?

— Где какие страны и города находятся. На карте видела, но сама почти нигде не бывала. В Град-у-моря меня везли связанной, с кляпом во рту и повязкой на глазах. Узнала, куда попала, только от капитана, когда в море вышли.

— А я карт никогда не видел и грамоте не учен. М-да, вместе мы сила.

Девчонка на мое замечание только хмыкнула.

Тем временем мы оказались перед небольшим корабликом с одной мачтой. На палубе царила суета, сходней видно не было.

— Эй, на борту! — крикнул я, но ответа не последовало.

— Эй, на «Шустром»! — закричала Малинка. — Куда направляетесь?

Сладенькой удалось привлечь внимание юнги. Вот что значит уметь читать. Хотя, парня, скорей, заинтересовал женский голос.

— В Град-у-моря! — ответил мальчишка, заинтересованно разглядывая возможную попутчицу. — Если тебе туда же, еще успеешь!

— Да, да! — завопила Малинка, таща меня к кромке причала. — Как нам подняться?

— Держи! — юнга сбросил веревочную лестницу, упорно отказываясь мириться с моим сущестовованием и обращаясь только к девчонке.

Сладенькая полезла первой. Подол ее платья гулял по моей голове, изрядно раздражая. Мы спешили, и заглядывать под юбку не получалось. Оставалось только сожалеть, что не могу извлечь ни капли удовольствия из столь выгодного положения. С другой стороны: чего я у нее под подолом не видел, по большому-то счету?

Наконец Малинка схватилась за верхнюю перекладину и с помощью юнги забралась на палубу, меня парень наградил весьма неодобрительным взглядом.

— Этот тебе точно нужен? — посмотрел на девчонку, та закивала.

— Ты же не бросишь корабль и не проводишь меня за сотню лиг от берега?

— Я б, может, и бросил, — ухмыльнулся пацан, — да батя не позволит. Он здешний капитан.

— Вот и отведи нас к нему, — пропыхтел я, вставая рядом со сладенькой и на всякий случай прихватывая ее за талию.

— Охотно! — расцвел юнга. — Ты тут же отправишься обратно на причал. — Глянул за борт. — Нет, для причала поздно. Искупаешься. Пошли! — подмигнул мне.

— Обожду, — я плюхнулся на палубу у борта. — Батя твой, надеюсь, не душегуб и выкидывать за борт, когда отойдем подальше, не станет.

— Не станет, — мальчишка бросил заинтересованный взгляд на Малинку и хотел что-то спросить, как вдруг раздался зычный крик:

— Юнга! Где тебя медузы носят?!

Парня как ветром сдуло.

— Удачно удрали, — сладенькая присела рядом. — Перчик, я одного не понимаю: как этот обманутый муж тебя узнал? Он же со спины подошел, верно?

— Верно. И прекрасно разглядел мою руку у тебя на плече. На ней не хватает полмизинца.

— Разве? Я не замечала, — Малинка попыталась взять мою кисть, я не дал. — Как ты лишился половины пальца? Или таким родился?

— Не знаю, — проворчал я. — Сколько себя помню, всегда так было.

— Дай посмотреть, — настаивала она. — Может, смогу отличить врожденное уродство от увечья.

Снова попыталась взять мою руку, я не позволил. Сам всегда относился к калечным-увечным как к людям, которым просто не повезло, не глазел на них, не издевался, пальцем не показывал. А перед Малинкой почему-то стыдно за уродливый мизинец, хотя вижу, что она не любопытничает, а хочет помочь.

— Перчик, ну что ты как маленький! — возмутилась она.

— Это ты как маленькая! — огрызнулся я. — Что за интерес смотреть на обрубок пальца?

— Это может быть метка. Если ты правда не знаешь своих родителей…

— Не знаю и знать не хочу! Какие родители станут метить свое дитя, кромсая ему пальцы?

Девчонка хотела что-то ответить, но тут перед нами возникли две ножищи в высоких, начищенных до блеска черных сапогах. Мы вскочили и оказались лицом к лицу (вернее, к бороде) с капитаном «Шустрого». Кто он такой, было понятно сразу. Нет, с сыном сходство на первый взгляд не просматривалось, но облик, осанка и выражение лица наводили на мысль, что именно он здесь главный. Морской волк (или, скорее, медведь, учитывая заросшую физиономию) взирал на нас с выражением откровенной брезгливости, как на крыс, посмевших показать носы из трюма.

— Хм, у моего пацана, оказывается, неплохой вкус… — задумчиво окинул взглядом Малинку, та покраснела, видно, для порядка. — Только зачем балбес это охвостье прихватил? — глянул на меня, скривившись. — Я не беру путешественников ни за какую плату, и он это знает. Выкидывать за борт не стану, ибо дал обет Морской Владычице, но вам придется отработать плаванье.

— Как? — полюбопытствовал я.

— Ты сгодишься палубу драить, а девчонка пущай на камбуз отправляется. Ты, чара, больше для постели подходишь, — улыбнулся Малинке. — Но у меня правило: на борту баб по прямому назначению не использовать. Желаешь отработать лежа, проведешь со мной недельку на берегу.

— Я лучше на камбуз, — заявила девчонка, ничуть не смутившись. — Моряки мне по нраву, но задерживаться времени нет. Срочные дела, капитан.

Бородач разразился громогласным хохотом и хлопнул Малинку по плечу так, что та аж присела.

— Пацан мой будет приставать, шугай, не стесняйся. Остальные-то у меня спокойные, — пробасил капитан, подмигнув девчонке, потом кликнул боцмана и отдал распоряжения насчет приблудных странников.

Драить палубу мне не улыбалось, но в целом роптать на судьбу не следовало. От древлянина ушел, считай, невредимым, да еще и след запутал. Вряд ли портовый люд разглядел, кто именно вскочил на отплывающий кораблик. А боцман громадины, идущей на Огненные острова, наверняка нас запомнил. Уж Малинку-то точно…

Скула, по которой съездил рогоносец, конечно, побаливает. Наверно, синяк уже виден, ну и что? За те пять дней, что займет плавание от Ракушника до Града, он почти сойдет. А если ветер стихнет, и «Шустрый» проболтается в море дольше, то и вовсе исчезнет. И ничто мне не помешает, помывшись-побрившись, подцепить на берегу какую-нибудь денежную бабенку и быстренько пополнить кошель. На двоих-то денег больше требуется…

Я взглянул на девчонку. Сладенькая оглядывалась по сторонам едва ли не в восхищении. Видно, и впрямь нигде не бывала, кроме окрестностей замка своего родителя. Вот и завидуй после этого белой кости… Малинка, конечно, не мужчина, но и тем, сказывают, все время приходится печься о чести, опасаться, как бы ее не уронить да не испачкать. Не, меня собственное положение более чем устраивает. Сам себе господин, куда пожелал, туда и отправился. Захотел — бездельничаю, деньги кончились — заработал, тем более и занятия у меня необременительные. Теперь даже родовитой любовницей могу похвалиться. А ежели Малинкин родич и вправду золота отвалит… Я почему-то не озадачился вопросом, что буду делать с обещанной кучей денег.

Плаванье оказалось не таким беззаботным, как мне мечталось. Кок очень быстро выставил сладенькую, ибо делать она ничего не умела. Даже посуду помыть не могла, все у нее из рук валилось. Пришлось мне отдуваться за двоих. В самом деле, не отдавать же девчонку капитану на неделю?

По счастью, команда у него и впрямь оказалась смирная. На Малинку никто особого внимания не обращал. Наверное, потому что все матросы были мужики взрослые и, судя по их разговорам, семейные. Среди захомутанных, правда, тоже всякие попадаются, но Бык (так звали капитана), видно, подбирал тех, кто поспокойнее. Сам он, как выяснилось из болтовни команды, не так давно овдовел, старшую дочь удачно выдал замуж и теперь пытался пристроить к делу сынка. Не знаю уж, каков был сам Бык в молодости, но его отпрыск определенно отличался живостью характера.

Каждую свободную минуту (а их юнге выпало немало — с погодой повезло, для грязной работы Перец подвернулся) Линь проводил с Малинкой. Меня это жутко злило. Я вкалываю, как каторжный, а они прохлаждаются! Болтают, смеются, таращатся в волны или в небо. Что там можно высматривать целыми днями?

Как-то закончил я с палубой и оглянулся в поисках сладенькой. Постою с ней у борта, может, она мне объяснит, а то и покажет, чего там такое завлекательное в воде происходит… Долго искать девчонку не пришлось. Она и Линь сидели на носу и пялились друг на друга. Тут я не к месту подумал, что не знаю, сколько у Малинки было любовников. Какой я по счету и действительно ли так хорош, как она утверждает?

Пока я размышлял над этими животрепещущими вопросами, юнга наклонился к девчонке, коснулся губами ее виска, а потом приложился к носику! Меня будто кипятком окатили. Если б они взасос поцеловались, я б, наверное, не так разъярился. Но носик, веснущатый вздернутый носик!..

Я мигом оказался рядом с разлюбезной парочкой и схватил парня за шиворот.

— Ты что делаешь, щенок? Батю твоего кликнуть?

Мальчишка явно струсил, Малинка смотрела с какой-то странной улыбкой, не то довольной, не то чуть виноватой, не было у меня времени разглядывать.

— А что? — залопотал Линек. — Что такого? Не в губы же и не в грудь, — взгляд паршивца, будто притянутый, скользнул на выступающие из выреза платья белоснежные полушария, разделенные завораживающей ложбинкой. Я, как полный недоумок, уставился туда же, девчонка, заметив наш интерес, прыснула.

— Убирайся отсюда! — вздернул юнгу на ноги и дал пинка, отправляя с носа.

Парень, ворча и потирая ушибленное место, побрел прочь. Вряд ли станет Быку жаловаться. Небось, боится, что я это сделаю.

— Перчик, — сладенькая, так и оставшись сидеть, потеребила меня за руку. — Ну что ты, в самом деле? Пара невинных поцелуев. Он же еще маленький, совсем мальчишка.

— С большими задатками, — пробурчал я, садясь рядом.

Не объяснять же, что когда впервые ее увидел, оценил и губы, и грудь, и все остальное, но поцеловать хотел именно носик… И этот шкет то же самое разглядел. Тьфу, я, наверное, ненормальный. Говорят, некоторые мужики любят бабам пальцы на ногах облизывать или уши жевать. У меня столь необычных желаний никогда не возникало, а на нос почему-то потянуло.

— Про размеры его задатков ничего не знаю, — хихикнула девчонка. — Мне скучно одной, а он так интересно рассказывает про море, корабли…

— Чего ж ты раньше не сказала, что любишь сказки слушать? Я б тебе столько порассказал!

— Ничего б ты мне не рассказал, — надула губки. — Даже не хочешь признаться, откуда родом. И мизинец прячешь.

— Вот прицепилась! На, смотри! — протянул ей руку.

— У-у, какие мозоли натер, — потрогала пальчиком саднящую ладонь, я промолчал. Взялась за культю, погладила кончик. — Ногтя нет, наверное, все-таки увечье, — протянула задумчиво.

— Угадала, — не выдержал я. — Полпальца мне оттяпали, чтобы отличать от старшего брата-близнеца. — Малинка вскинула на меня серые глазищи, горящие любопытством. — Думаешь, я бродяга безродный? Я — королевский сын.

Мне показалось, девчонка от удивления чуть ли не побледнела.

— И как же зовут твоего отца?

— Какое тебе дело? Он не Багряным Краем правил.

— Об этом я догадалась. У нашего короля нет сыновей-близнецов.

— Ну, а про остальных ты вряд ли много знаешь.

Малинка кивнула.

— Ты законный сын? — спросила чуть погодя.

— Да. Из-за этого все сложности. Нас с братом не отличить было, пока мне палец не подрезали. А когда отец умер, и брат взошел на престол, нашлись желающие законного правителя подменить мной.

— Зачем? Вы с братом слишком разные и враждовали? Я слышала, близнецы очень похожи по характеру и дружны, а, значит, в подмене нет смысла.

Меня ужасно веселила серьезность, с которой девчонка слушала мою сказку. И вопросы задает по существу, сразу видно, про королей знает поболе моего. Что ж, позабавимся еще немного.

— Мы в целом похожи, только брата с детства приучали к мысли, что он будет править, а я собирался жить в свое удовольствие. Вот заговорщики и решили: уберут короля, посадят на трон меня в качестве ширмы, а власть достанется им.

— Умно! — хмыкнула Малинка. — Сочиняешь ты, в целом, неплохо, занимательно, только с предметом не знаком. Сыну короля, даже младшему, никто не позволит мечтать о жизни в свое удовольствие. И еще: ни у одного из недавно почивших королей не было сыновей-близнецов.

— А ты с предметом знакома? Сама королевских кровей? — ее пренебрежительный тон задел не на шутку. Бабенки всегда слушали мои истории, раскрыв рты, и в нужных местах промокали глаза платочком.

— Я тебе сказала, каких я кровей. Наполовину таких же, как ты, — улыбнулась, прижалась ко мне и потерлась лицом о мою шею. — Колючий… — фыркнула в ухо, я сморщился от щекотки. — С предметом знакома чуть больше тебя, потому что изучала историю. А еще читала, кто где сейчас правит. У брата было много таких книг, он не запрещал мне брать их.

— На кой твоему брату знать, кто и где сейчас правит? — удивился я.

— Он готовился стать королевским послом. Его происхождение вполне допускало это…

— Ты любила брата? — ни к селу ни к городу спросил я.

— Угу, — она опять уткнулась мне в шею. — Очень. И он меня, хотя матери у нас разные… Часто в шутку щелкал по носу, говорил, веснушки его забавляют… — Малинка подозрительно затихла.

— Ну-ну, — обнял ее. — Не вздумай слезы лить, все уже случилось. Твой брат обрадовался бы, что ты избежала позорной участи. Меня б только повесил, пожалуй.

— Не стал бы он тебя вешать. Ты мне помог, что до остального… Я сама себе хозяйка. Ни отец, ни брат мне ничего не запрещали.

— Чудная ты, Линочка, — я провел пальцем по ее зарумянившейся щечке, потом по полной нижней губке. Сладенькая потянулась ко мне и… Много б дал тому, кто рассказал, сколько времени продолжался тот поцелуй.

— Так ты и правда ничего о себе не знаешь? — взялась за свое Малинка, стоило нам разъять губы.

— Не знаю. Зачем мне тебя обманывать?

— Ну… я иногда думаю, что ты все же нечистый дух…

Я рассмеялся. Опять она за свое! Дались ей айры. Странный они народ, но вполне безвредный, хотя бабу, говорят, могут одним взглядом заморочить. Мне, впрочем, приходилось и обычных людей встречать, которые легко морочили не только баб, но и мужиков.

— Я вовсе не собиралась с тобой… — неожиданно призналась Малинка. — Хотела только медом измазать в отместку, а потом дать в челюсть и вырваться, — взглянула на меня, я молчал. Интересно, что еще скажет. — Но ты так ко мне прикасался… Не только умело, но и ласково… бережно… — замолчала, верно, подбирая слова. — Будто к цветку, бабочке или маленькой птичке, которых можно покалечить, всего лишь чуть сильнее сжав пальцы. И в то же время в твоих руках ощущалось такое желание, как если б ты ласкал первую женщину или последнюю… Или единственную… Я просто не могла противиться…

— Ты просто быстро заводишься, — не хотелось говорить ей про мои способности. Я ведь и сам не знаю, есть они на самом деле, или у меня всего лишь хорошо получается с женщинами. Говорят, некоторые с лошадьми ловко умеют обращаться, усмиряют одним прикосновением. — Принуждать не стану, коли не хочешь.

Только сказав, сообразил, что шутка получилась неудачная. Больше смахивающая на благородную глупость, мне вовсе не свойственную. А вдруг Малинка поймает на слове и откажется со мной спать?.. Эх, три болота и одна лужа, дурак ты, Перец… Хотя… Успокоить сладенькую как-то нужно, иначе станет все время думать об этих духах, и в конце концов от удовольствия ничего не останется.

— Хитрец! — толкнула меня кулачком в бок, вполне правильно расценив сказанное. — Я еще и просить должна!

— Ничего ты не должна, — про себя облегченно вздохнул. — Если хочешь, буду разрешения спрашивать.

— Не пытайся разыгрывать белую кость, Перчик! — фыркнула презрительно. — Каждый хорош на своем месте.

— И его место сейчас аккурат на камбузе, — ручища Быка ухватила меня за шиворот, наверное, также, как я недавно ухватил Линя. — Отправляйся, раз взялся и за нее отрабатывать!

Пинка он мне не дал, но до камбуза я добрался очень быстро, можно сказать, очертя голову. А у Малинки на шее появилась пара засосов, которые она то и дело пыталась прикрыть волосами. Ну почему мне почти всегда попадаются соперники на две головы выше и заметно шире в плечах?..

По счастью, капитан придерживался установленных им самим правил, и его общение с девчонкой ограничилось нечастым тисканьем. Я намахался шваброй и за весь прошедший год, и за половину грядущего, а если прибавить еще и мытье посуды… Не помню, когда в последний раз так вкалывал руками, чуть ли не до кровавых мозолей. Хрен теперь погладишь бабенку, не поцарапав…

Мы с Малинкой благополучно сошли с корабля в Граде-у-моря. Линек, помогая ей ступить на сходни, смотрел взглядом издыхающего теленка, девчонка не выдержала и быстро поцеловала его на прощание в губы.

— Развивай задатки, — проворчал я, глянув на запылавшие уши мальчишки и его счастливую физиономию. — А тебе, вижу, неймется, сладенькая. На кой я вкалывал за двоих? Сама б расплатилась с капитаном к взаимному удовольствию.

— Не ворчи, Перчик, — беззаботно рассмеялась она. — Неужели ты позволил бы мне спать с другим, да еще целую неделю?

— Запросто! Я не брезгливый. Ты, подозреваю, тоже. Небось, любовников сменила уйму, и ни об одном после не вспомнила.

— Угадал! Мужчины все, по большому счету, одинаковы, к чему их запоминать? Подарили наслаждение и благополучно забылись.

Вот так-так, Перец! Похоже, посчастливилось встретить собственного двойника в женском теле. Надо бы радоваться, но какой-то червячок ворочается в груди, вызывая весьма неприятное чувство. Ревность? Глупо. Привык просто, что женщины мыслят по-другому, мечтают о настоящей любви, о единственном мужчине и прочей несуществующей ерунде. Вот и раздражает девчонка, которая рассуждает по-мужски. Плюнь и забудь, получай удовольствие. С такой спутницей хлопот меньше.

Таща по-прежнему жадно глазеющую по стронам Малинку за руку, я быстро выбрался из портовой толчеи и направился к «Морскому коньку». Хозяйка гостиницы, Тина — старая знакомица. Если есть в Граде-у-моря для меня работа, тут же скажет. Или посоветует, к кому обратиться. Деньги-то мне сейчас ого-го как нужны: путь до Светаны не близкий, а сладенькую кормить-поить надо, да и спать в придорожных канавах она наверняка не привыкла.

Заведение Тины процветало: висящий над входом морской конек сверкал на солнце начищенным медным боком, в ящиках под окнами пестрели яркие цветы. Я толкнул дверь, мы шагнули через порог и оказались в просторном полутемном зале, уставленном столами и лавками. В глубине, за стойкой, хозяйка что-то втолковывала служанке. Завидев меня, просияла.

— Перчик! — громкий голос наполнил все помещение. — Легок на помине! А я уж локти кусаю, что выгодное дельце срывается!

Мы с девчонкой подошли к стойке. Тина тут же окинула Малинку цепким взглядом и несколько скисла.

— Твоя зазноба? — кивнула на сладенькую.

— Спутница, — не моргнув глазом, ответила та. — Его делишкам не препятствую, но сама ничем подобным не занимаюсь.

— Не занимаешься, и ладно, — хозяйка знаком отпустила служанку и облокотилась о стойку, выставляя на наше обозрение необъятных размеров грудь. Уж на что люблю эту часть женского тела, но тинины размеры не столько привлекают, сколько пугают. Был бы я таким же здоровым, как Бык, может, и рискнул ее пощупать. — Мне сейчас мужик требуется. Вернее, не мне, — ехидно блеснула глазами, видно, заметила, что я несколько сник. — Одной вдовице.

— Я к твоим услугам. Позволь только полюбопытствовать: в Граде-у-моря своих мужиков не осталось?

— Своих сколько угодно, да вдовица уж больно праведная. Не хочет, чтобы о ней слухи пошли, траур-то еще не миновал. Обещала деньги немалые, если я к ней кого из проезжих отправлю, помоложе да поискусней, — скабрезно ухмыльнулась.

Да, Тина не только содержательница гостиницы. Она еще и сваха, и сводня. Праведниц среди моих знакомиц не водится. Машуля, пожалуй, самая безгрешная.

— Идет, Тиночка, — подмигнул женщине. — Могу хоть сейчас, только помыться б с дороги.

— Отправляйся прямо в купальню. Если надо, и одежду дам, но с возвратом.

— Давай. Мои шмотки пусть служанка постирает. И Малинку устрой в комнату поспокойнее.

— Я тоже хочу в купальню, — заявила сладенькая.

— После него, — сказала Тина, я кивнул.

С радостью потер бы Малинке спинку и не только, но ничего не поделаешь, работа есть работа. Пыл растрачивать ни к чему. Неизвестно, как выглядит эта вдовица, а чем лучше ее ублажу, тем больше получу. У них со сводней цена наверняка обговорена, но ежели баба шибко довольна останется, запросто может мне сверх условленного заплатить…

Помывшись, отправился проверить, как Тина устроила Малинку. Комната оказалась неплохой: чистой, достаточно просторной, под окном росла акация, поверх ее ветвей, усыпанных розовыми хохолками цветов, виднелось море.

— Линочка, не высовывай отсюда носа, ладно? — без особой надежды попросил я. — Раз ты не знаешь жизни, лучше посидеть в гостинице, а то мало ли… Я скажу, чтобы тебя кормили.

— А сколько времени тебя не будет?

— Не знаю. Вряд ли больше двух дней.

— Два дня?! В четырех стенах? Ничего со мной не случится на улице. Это же обычный город, а не пиратская вольница.

— Я предупредил. Если что — искать тебя по всему Граду не стану. Опять же, на север тащиться не придется, — надо ее сразу осадить, иначе потом хлопот не оберешься…

— Вот видишь, как хорошо все может сложиться! — глаза Малинки зло сощурились. — Но, боюсь, тебе не повезет: когда вернешься, найдешь меня, где оставляешь. Желаю вдовицу помоложе!

Развернулась, шагнула к окну, облокотилась о подоконник и стала что-то высматривать в кроне дерева, будто одна в комнате. Я плюнул про себя и вышел. Норов у сладенькой не сахарный. А чего ждать от белой кости? Привыкла, что все от одного шевеления ее брови трепещут, да только я не из таковских. Кабы не работа, навалился б сейчас сзади, юбку задрал и вдул прямо у окошка. Зуб даю, после стала б как шелковая. Эх, три болота… как представил, аж сам разохотился… Жаль упускать возможность, да ничего не поделаешь.

Дом заказчицы я нашел быстро — высокая черепичная крыша с флюгером в виде всадника со стягом поднималась над глухой оградой и видневшимися за ней кронами деревьев. Небедная вдовушка, хорошо. Будем надеяться, что и не совсем старушка.

На мой стук калитка распахнулась. Я сказал здоровенной служанке, смахивающей на мужика комплекцией и редкими усиками над верхней губой, что меня прислала Тина с поручением к госпоже. Бабища велела пройти в сад и указала дорогу. Я шагнул под сень персиковых деревьев, увешанных спелыми плодами. Над перезрелыми персиками кружили осы, лакомясь выступившим из трещинок соком.

— Попробуй, если хочешь, — раздался звонкий голосок, и из-за цветущего розового куста выступила стройная молодая женщина, белокурая, с большими голубыми глазами и нежнейшим румянцем, в темно-синих вдовьих одеждах. Кажется, мне здорово повезло… Неужто Малинка удачу приманила? Интересно, чем? Своим злым прищуром?

— Я б твои персики куснул, — улыбнулся, откровенно разглядывая высокую пышную грудь, на редкость аппетитно обтянутую синим блестящим шелком.

— Ты от Тины? — сверкнула белоснежными зубками красавица.

— Да. В Граде проездом. Задержаться решил только из-за тебя и вижу, не зря.

— Чудесно! — окинула меня вполне удовлетворенным взглядом. — Ты мне тоже нравишься.