Позвони мне

Глава первая

По вечерам на озере торжествуют жабы. В тот самый час, когда беспокойное население озера, начиная от полутораметровых щук и заканчивая ватагами тритонов и головастиков, умаявшись от дневных забот, отходит на ночной покой. Когда глубинные обитатели сумеречных вод ещё только разминают замлевшее в неподвижности тело и готовятся к ночным смертельным схваткам. Когда наступает пора передачи дозора между дневными и ночными хранителями жизнестойкости огромного водоёма и всем становится не до жаб, распоясавшееся зелёное отродье запускает омерзительный свой переквак. Должно быть, при сотворении мира Создатель предусмотрел какой-то особенный, тайный смысл для наступления смутной поры вечернего межвременья. Не исключено, Ему мечталось, чтобы любое живое начало, являясь по преимуществу творением Божим, имело способность раздуть непомерные щёки и напомнить окружающим о своём замечательном жабьем существовании.

Озеро большое и древнее, вне всякого сомнения ещё поившее своими целебными водами безвременно покинувших нас динозавров и птеродактилей. Если на вечерней заре внимательно всмотреться в прибрежные воды, иногда при удаче можно уловить трепетно просматривающиеся отражения этих экзотических чудовищ, лукаво затаившихся в вечности и, похоже, пристально наблюдающих нас. В глубоком прозрачном безмолвии тревожным, беспокойным бывает их вопрошающий взор.

И озеро, и местность кругом с незапамятных времен называют Разливом. Удивительное дело, водоём никогда не разливался, старожилы не помнят, чтобы, даже в самые полые вёсны, студёная водица хоть однажды выплёскивалась из берегов. Иные незадачливые краеведы наивно полагают, что такое мудрёное название связано с жабьим перекваком, победно разливающимся над вечерними водами в пору глухого межвременья, в пору триумфа жаб.

Настроение у Василия Ивановича, скажем прямо, было паршивое, потому что жизнь в дивизии не заладилась с самого утра. Неурядицы начались с того, что вороньё очередной раз пустилось в паскудство и обгадило оставленную на центральном командирском пеньке секретную карту боевых действий. Сворачивать на ночь штабную карту, что бы кто ни говорил, не представлялось никакой приемлемой возможности. Легкомысленно, да и просто рискованно, было нарушать удачно найденную расстановку сваренных в мундире картошек, определявших на стратегическом пространстве диспозицию предстоящих генеральных сражений. Картошки расположились в предполагаемых боевых порядках настолько завидно, что капелевцам до полного уничтожения, с потерей полкового знамени, оставалось не больше трёх, от силы четырёх-пяти, победоносных для рабоче-крестьянской армии дней.

Между прочим, шкодливое вороньё жирно приложилось цветными пастозными плямами в аккурат по расположению четвёртой ударной сотни. Любому фронтовику, и даже штатскому недотёпе, должно быть понятно, что здесь промышляло ночное знамение, способное всерьёз озадачить вовсе не склонного к мистике человека, хотя бы и прошедшего сквозь горнило германской войны рыцаря мировой революции.

Совсем недавно, при обороне Царицына, командование поплатилось внушительными потерями, не отреагировав должным образом на подобную знаменательную ситуацию. Тогда стая залётных грачей от души поухаживала за штабной стратегической картой, оставленной на дворе без присмотра, и, как показали дальнейшие боевые действия, фактически вывела из строя тяжёлую артиллерию. Чапай настойчиво предлагал руководству передислоцировать дальнобойные пушки на защищённые лихой кавалерией позиции, но очумевшие от безбожия политруки отговорили Михаила Фрунзе поддаваться суеверным настроениям. В результате громыхающая царица полей оказалась подчистую выбрита неприятельским смертоносным огнём, так и не вступив в развернувшееся фронтовое сражение.

Всякий регулярно подвергающийся смертельным опасностям человек хорошо знает истинную цену вещим знамениям и ночным прорицаниям. Чаще всего они бывают надёжней, вернее любых разведывательных данных и сообщений лазутчиков. Войсковые предания за долгие годы накопили в своём арсенале целый катехизис бесценных заповедей и предостережений. Не бабьего, понятное дело, примитивного коленкора, связанного с чёрными котами и порожними вёдрами, но глубоко мистического прочтения. Например, по кавалерийским преданиям, приснившиеся в постели конские каштаны сулили казаку без всяких проволочек «Георгия» или, на худой конец, десятидневную побывку с серебряной медалью «За храбрость». К медали, как водится, прилагалось дополнительное денежное пособие плюс счастливая возможность ублажить томящуюся в ожидании семью загодя припасёнными трофеями.

С превеликим сожалением необходимо признать, что такое случалось большей частью при царском режиме, конечно. По нынешним, революционным, временам подобный вещий сон мог спокойно натурализоваться в самом что ни на есть досадном разрешении. То есть очнулся среди ночи боец, потревоженный сонным знамением, – и тотчас обнаружил под подушкой свежий лошадиный сюрприз. Чего ожидать от прицельной вороньей картечи по секретной штабной карте, легендарный комдив не знал и с самого утра терзался недобрыми сомнениями относительно расположения четвёртой сотни. То ли подразделение следовало без всяких проволочек и боевых операций отправить в резерв, то ли немедленно, скрытым манёвром через глубокие тылы, сменить диспозицию. В любом случае, оставлять ударную боевую единицу под жирными вороньими плямами было равносильно разгрому, а то и вовсе унизительной сдаче в плен чуть ли ни целого штаба дивизии.

Летнее утро, росное и зябкое, омолодило свежестью Разлив. Был тот непорочный, безмятежного пробуждения час, когда каждый умытый живительной влагой листок смотрит на мир вытаращенными глазами, дивится бездонному небу и не желает задуматься, что будет впереди ещё долгий жаркий день, и осень зрелая обязательно будет, и закружит пожухлый листок прощальным хороводом в бесконечную, невозвратную даль.

Вот такой же с виду беспечный, как омытый росою зелёный листок, возится у командирского шалаша с походным медным самоваром красноармеец Кашкет. Весело Кашкету служить денщиком и набивать по утрам сухими еловыми шишками порожнюю самоварную топку. Почётно и, главное дело, чертовски завидно – и не только желторотым новобранцам – жить в одном шалаше с легендарным, недоступным для многих Чапаем. Быть рядом с комдивом в это суровое, судьбоносное время, когда за Уралом непрерывно строчат пулемёты, разворачиваются на полях отнюдь не шутейные, не ведающие пощады бои. Ещё забавно наблюдать, как на взмыленных скакунах залетают в Разлив эскадронные комиссары, ошалевшие нарочные и прочая военная мотота. С трудом переводя запаленный дух, после выпитой кружки родниковой водицы, они взахлёб рассказывают о личной боевой храбрости, о досадных потерях товарищей, требуют немедленной помощи и новых дополнительных распоряжений. Нередко залетают и без всякой надобности, только чтобы продемонстрировать командиру свою революционную спесь и готовность отчаянно ринуться хоть в огнестрельный кошмар, хоть в рукопашную кровавую сечу.

Василий Иванович, в решительно заломленной на затылок каракулевой папахе и с полевым биноклем, надетым поверх походной бурки, что само по себе было знаком воинственного расположения, выдвинулся из шалаша. У самых дверей лесного жилища он ненароком споткнулся о внезапно возникшую при его генеральских сапогах собачонку и нечаянно придавил ей хвоста. Собачонка в ответ шуганулась и пронзительно взвизгнула, в связи с чем легендарный комдив лёгкой рысцой протрусил по нижним ярусам великого и могучего, отнюдь не тургеневского пошиба, многострадального русского слова.

Покончив с зоологическим инцидентом и прокашлявшись для корректировки командирского голоса, Чапай громко окликнул денщика и сделал необходимые распоряжения по поводу заварки утреннего чая. Нельзя сказать, что денщик плохо справлялся с этой задачей самостоятельно. Напротив, он знал толк в настоях разнотравья, однако надо же было комдиву отыгрывать на ком-то раздражённое от несвежего сна настроение. Большей частью именно в связи с этим он выразил крайнее неудовольствие относительно слабого глянца хромовых трофейных сапог и потребовал привести в надлежащий порядок штабную секретную карту, которую в следующий раз необходимо на ночь тщательно укрывать еловыми ветками.

На что Кашкет обыкновенным образом возмутился в сердцах – «лучше бы вороньё башку тебе разукрасило», – но кинулся, тем не менее, с показной готовностью выполнять поставленную боевую задачу.

В заключение Василий Иванович придирчиво осмотрел всё нехитрое хозяйство Разлива, не забыв одарить нежным взглядом дремавших у коновязи добротных штабных лошадей. Не обнаружив очевидных причин для собственного недовольства, он с присущей наезднику ломкой походкой отправился по набитой тропе к древнему озеру, чтобы совершить известный набор освежительных для утренней поры процедур.

Оказавшись на сыром песчаном берегу, безупречный рубака крутым жестом правого плеча откинул каракулевую походную бурку, выпростал из дорогих командирских галифе своё бесценное продолжение и смачно возвернул прохладным водам Разлива полсамовара непотребной для задач революции жидкости. Получив глубокое удовлетворение от тесного контакта с природой, Чапай привычно оправил обмундирование, подтянул портупеи, для чего-то потрогал себя за прокуренные усы и присел на заветный прибрежный топляк.

Хотите – верьте, хотите – нет, но месяц тому, сидя на этой самой ольховой коряге, комдив пережил потрясение, которое бесцеремонно исказило всю его дальнейшую жизнь. У людей ведь случаются порой непрописанные злодейкой судьбой обстоятельства, которые заставляют пускать под откос всю ранее прожитую жизнь и делать головокружительные перетасовки на будущее. А произошло, между прочим, вот что.

Однажды, сидя на этом, как теперь оказалось мистическом, месте, в минуту уединённого обдумывания предстоящих генеральных сражений, в глубоком кармане защитного цвета габардиновых галифе заиграл «Интернационал». Проще говоря, зазвонил мобильный телефон, днями подаренный командармом Фрунзе на последнем общевойсковом совещании. Василий Иванович обычным манером извлёк из армейских штанов пробудившийся телефон, взглянул на светящийся монитор и тут же потерялся в догадках. Мобильник выдавал абсолютно незнакомый девятизначный номер, вызывающим образом составленный из одних только четвёрок. Вот эта особенность больше всего смутила, всерьёз насторожила, видавшего всякие позы Чапая. Будучи человеком многоопытным, он прекрасно понимал, что при таком подозрительном начале ничего хорошего ждать не приходится, поэтому с недовольной физиономией огляделся по сторонам.

В эту же самую минуту к берегу, отгребая когтистыми задними лапами, медленно причалила здоровенная зелёная жаба, нагло вылупилась и квакнула полной силой отвисшей глотки. Василий Иванович, разумеется, не отказал себе в удовольствии хотя бы мысленно взять на прицел водоплавающую рептилию, но очень отвлекал отдающий белогвардейщиной непонятный звонок. Похоже, именно из-за распластавшейся у песчаного берега презренной жабы комдив всё-таки вышел на связь и приставил к уху мобильный свой телефон.

И вот, извольте знать, услышал невероятное. В телефонной трубке кто-то повелительным голосом бескомпромиссно представился:

– На всякий случай предупреждаю, сильно не тревожьтесь, но с вами разговаривает Отче ваш. Да, да, не следует удивляться, представьте себе, собственной персоной.

Возникшее, по причине дичайшего вероломства, молчание начало заполнять отдалённое церковное пение, и даже запахом кадильного ладана тонко потянуло из мобильной трубки. Звонивший между тем, выдержав для фасона драматическое паузу, как ни в чём не бывало продолжил:

– Тот самый Отче ваш, которого вы частенько вспоминаете всуе, иногда даже за компанию с безобидными родственниками. Не забываете, кстати, и про Мою бесценную матушку.

Довериться сумасбродному заявлению самозванца, даже с жестокого бодуна, даже при самой воспалённой фантазии, сами понимаете, было непросто. Однако и отмахнуться от наглого абонента парой традиционных адресных напутствий обыкновенно находчивый Василий Иванович в этой критической ситуации почему-то не решился, не обнаружил в себе достаточного душевного подъёма.

На первых порах Чапая посетило легковесное подозрение, что это Петька дуркует с похмелья или, что вернее всего, разыгрывает командира на спор с пулемётчицей Анкой. Не так давно ординарец позвонил голосом Фурманова и торжественно пригласил командира на партийную конференцию, для вручения герою революции наградной сабли с темляком золотого плетения. Вряд ли можно отыскать в военном сословии завзятого кавалериста, который бы не мечтал о таком почётном именном оружии. Комдив от радости потерял бдительность и повёлся на эту почти белогвардейскую засаду. Полдня полоскался с мыльной мочалкой в студёном озере, чистил пятки, нафабривал усы и, только прискакав на тачанке при полном параде в политотдел, поздно сообразил, что однополчанин сыграл над ним обидную шутку.

Между тем Чапая посетила и заслуживающая серьёзного рассмотрения мысль: «Может, это вездесущая контрразведка из армейского штаба ловчие петли набрасывает, проверяет на устойчивость к атеизму, что, вообще говоря, не так уж и весело?»

В последнее время немало лихих командиров поплатилось чинами за свои недостаточно рьяные богоборческие устремления. Не хотелось верить, что и он подцепился на крючок недремлющим операм, в связи с недавней шумной гульбой на крестинах трёхмесячного карапуза-племянника. Однако голос самозваного устроителя мироздания звучал на удивление веско. Поэтому матёрый рубака, проявляя военную предусмотрительность, ответил весьма неопределенно – с напускной беспечностью и некоторой долей сарказма:

– Ну и что из этого? Если Вы всамделишный Бог, тогда незачем скромничать, называйте меня просто – апостолом Павлом или хотя бы евангелистом Лукой.

Чапай хотел было добавить к этому логически правомерному реверансу ещё что-нибудь из убойного арсенала виртуозного кавалерийского сленга, но не рискнул, на всякий случай попридержал загребающих копытами землю коней.

– В принципе, ничего не имею против того, чтобы легендарный герой революции сделался ещё и знаменитым апостолом, – как показалось комдиву, без всякой иронии в голосе согласился звонивший. – Но для этого необходимо предпринять некоторые усилия и, прежде всего, переосмыслить своё отношение к собственной жизни. В связи с этим хотел бы напомнить, что занятие, к которому ты в последнее время так ловко пристрастился, не очень Мною приветствуется. Ты же не глупый мужик и не хуже Меня понимаешь, что не бывает на свете греха отвратительней, нежели истребление душ человеческих. Собственно говоря, Я потому и звоню, об этом и печалюсь, друг Мой, или как там у вас, дорогой товарищ Василий.

Пришедший в некоторое замешательство, не ведавший страха под вражеской пулей, комдив принялся нервически сдирать с ольховой коряги отслоившуюся кору, чтобы прицельно уважить дрейфующую у берега зелёную жабу. Не было ни малейших сомнений, что непрошеная рептилия каким-то образом причастна к этому дурацкому звонку. Только со второго заряда Василий Иванович результативно поразил вражескую мишень в левую заднюю лапу. Подбитая мерзость ещё наглее округлила глазища, громко квакнула, что-то явно обидное, прозвучавшее наподобие слова «дурак», и отчалила, словно молодая курсистка, брассом по мелкой водице.

Однако представившийся Всевышним телефонный штукарь развернул целую агитационную кампанию. Он принялся подбрасывать красному командиру до боли знакомые ребусы относительно смысла жизни, даже пустился разглагольствовать о высоком предназначении человека в этом прекрасном до ярости мире.

Откровенно признаться, вся эта заумная тряхомудия была комдиву глубоко пополам. Даже когда говоривший начинал стращать смертными муками и для контраста завлекать прелестями райской жизни, Чапаев оставался безучастен. Он ради приличия продолжал слушать валившуюся на его трижды раненую голову ахинею, а сам медленно погружался в тревожные догадки: «То ли я уже допился и дождался самой настоящей похмельной белочки, то ли мир кувыркнулся кверху пятками, то ли Бог на самом деле существует и тогда дела мои совсем плохи, поскольку отношения с библейскими заповедями, говоря по совести, не шибко складывались».

По ходу беседы комдив несколько раз пытался незаметно щипать себя за филейные прелести, дабы удостовериться в подлинности невероятного приключения. Но ушлый собеседник сразу же подымал на смех эти невинные хитрости, даже ехидно предлагал сбегать в шалаш за плоскогубцами. Чем определённо доказывал, что видит всё, как в японском телевизоре, и скрываться от него так же бессмысленно, как новобранцу таиться в самоволке от всевидящего ока товарища Фурманова.

Теперь невозможно в полном объёме восстановить, как долго длилась эта перпендикулярная здравому рассудку беседа. Создатель несколько раз отвлекался по собственным нуждам и, подчеркнуто вежливо приносив извинения, продолжал несусветный свой трёп. В заключение Он предложил, что называется, поддерживать связь и, в случае необходимости, без всяких церемоний обращаться в любую минуту за помощью.

Василий Иванович, в соответствии с правилами хорошего тона, выразил встречную готовность наладить дружеские отношения, а вот касательно непрошеной помощи с гордостью сообщил, что привык рассчитывать на собственные силы. Очень подмывало для куражу изъявить желание самому приходить на помощь, но вовремя спохватился, уловил некоторый перебор.

Звонки стали повторяться с завидной регулярностью и сделались бесплатным приложением к суровым чапаевским будням. Справедливости ради следует заметить, что в приятельских отношениях Всевышний не был излишне предусмотрителен или деликатен, потому как повадился объявляться в режиме бесконечных сюрпризов, очень густо в самые неподходящие моменты. Положим, во время исполнения безотлагательных служебных обязанностей, связанных чаще всего с военной секретностью, или даже в минуты отправления сугубо интимных мероприятий, включая и деликатно сердечные. Так однажды беспардонный «Интернационал» возник поперёк пути к пылающему страстью, вожделенному женскому телу, практически у самого порога. Комдиву стоило немалых усилий, чтобы сдержать свой гнев и не отправить абонента на тёплую встречу с драгоценной мамашенькой.

Постепенно выяснилось, что наверху, в небесной канцелярии, орудуют на зависть пронырливые ребята, которые полностью осведомлены фактически о каждом дне прожитой Василием Ивановичем жизни. Более того, там могут безошибочно определять только ещё зарождающиеся намерения и глубоко потаённые желания. Знают о поступках, память о которых и для него самого представлялась запретной. Ещё оказалось, что на небесах никто не собирается менять что-либо в его собственной жизни, никто не настроен нарушать начертанный порядок грядущих событий и дней.

Беседы носили чаще всего непринуждённый, если не сказать более сильно, дружественный и даже доверительный характер. Создателю ничего не стоило с бухты-барахты поинтересоваться первой женщиной, открывшей прелести любви для набирающего тело уральского казака. При этом – быть может, случайно, а может, и нарочито – Он умудрился назвать его Адамом. Мог обратиться к детским воспоминаниям маленького Васи, но однажды, не поверите, позвонил среди ночи в очень грустном настроении и предложил исполнить дуэтом самую заветную песню комдива – «Чёрный ворон».

Однако ничто не укротило боевого духа легендарного рубаки, он продолжал воевать так же азартно и самозабвенно, как в лучшие годы своей безвозвратной молодости, не роняя чести полного Георгиевского кавалера. Лишь однажды, объезжая верхом поля боевых сражений, при виде поверженных всадников неожиданная тоска подступила, стиснула когтями пульсирующее сердце, и тогда более всего захотелось пасть на колени и высвободить истошным воплем угнетённую душу: «Господи, прости меня грешного!»

Итак, управившись с утренними освежительными процедурами и привычно примостившись на заветной ольховой коряге, Василий Иванович с наслаждением вдохнул полной грудью бодрящий воздух, поёжился на утреннем холодке и, как человек до самых печёнок военный, с оценивающим вниманием осмотрелся кругом. Сначала придирчиво осмотрелся невооруженным глазом, но затем приставил под брови командирский бинокль.

За озером, над кромкой дальнего леса, медленно всплывала багровая макушка ещё холодного солнца, отчего вся водная поверхность на озере заиграла коралловой рябью. Природа дружно озарилась таинственным преображением, словно в годину исполнения торжественного тронного гимна, возвещающего приход нового дня. Сколько их было в беспокойной жизни Чапая, этих роскошных утренних зорь, к которым никогда невозможно привыкнуть! Может, и потому, что они щедро даруют нам молодящие силы и призывно манят, завлекают миражами грядущего.

На ранней свежести мысли струились необычайно легко и прозрачно, как после вовремя выпитой чарочки или после обретения новых боевых наград. Поэтому Чапай в очередной раз принялся взвешивать все за и против применительно к предстоящему генеральному сражению. От этой решающей схватки зависела судьба всей фронтовой кампании. Не случайно комдив до поздних петухов шаманил вареными картошками на штабной стратегической карте, выявляя наиболее уязвимые места в боевых порядках противника. И сколько он ни ловчил, как ни комбинировал, неизменно обнаруживалось, что силёнок у дивизии маловато. Незаметно для себя самого он начал активно жестикулировать и даже рассуждать вслух:

– Мне бы пулемётов по флангам с десяток, свежих коней да патронов побольше, с патронами просто беда. Если верховное командование не подсобит, вся надежда на саблю – в рукопашном бою завсегда наши шашки бойчей. Будет трудно – ногу в стремя и сам поведу, мне не впервой, на германских фронтах и не такое случалось. Ну да Бог с ним, Бог с ним, как-то управимся.

Неожиданно в глубоком кармане габардиновых галифе призывно заиграл могучий «Интернационал». Чапай по музыкальной заставке безошибочно определил, что это опять не ко времени беспокоит Создатель.

«Вот не спится Ему в такую нежнейшую рань, – про себя усмехнулся комдив, – видно не к кому душеньку под одеялом на заре приложить. Сейчас опять примется или морали читать, или расспросами дурацкими заниматься. Не даст перед боем мозгами спокойно раскинуть, но и не ответить никак не получится».

Между тем Василий Иванович непроизвольно соскочил с ольховой коряги, выпрямился в полный рост, поправил бинокль, одёрнул обмундирование и по-военному чётко, как перед рвущейся в атаку кавалерийской лавой, отрекомендовался:

– У аппарата, Отче наш, весь во внимании!

– Слышу, что у аппарата, – недовольным голосом пробурчал Создатель. – Ты зачем пустозвонишь Василий, для чего без нужды языком своим треплешься? С кем это Бог и какое Он имеет отношение к безумным твоим устремлениям затеять назавтра кровавую бойню? – Без всяких предисловий, как из станкового пулемета, посыпались обвинения из мобильной трубки.

Положа руку на сердце, комдив тотчас смекнул, что на сей раз действительно лопухнулся, шлёпнул пару раз без всякой надобности безрассудное «Бог с ним». Не стоило, конечно, приплетать к завтрашнему сражению имя Создателя. Хотя вырвалось это, как водится, машинально, без злого расчёта и лукавого умысла. Тем не менее упрек был действительно справедлив и требовал уважительных, соответствующих высокому рангу объяснений.

– Я, Отче наш, еще на уроках закона Божьего твёрдо усвоил, что не следует взывать к Вашему имени всуе, – начал с дальних позиций мягко стелить непреклонный Чапай. – Мне в данном случае нет повода строить капризы, поэтому с готовностью приношу свои извинения. Но ведь и Вы должны иметь снисхождение, делать хоть какие-то скидки. У нас на передовой вражеские пули, что метлой бойцов из рядов вычищают, обстановка предельно критическая, выполнять приходится много чего и всё больше без оглядки на Ваши заветы и правила. Если совсем начистоту, то меня последнее время регулярно беспокоит тревожная мысль. Сердце вещает, что кто-то сливает в небесную канцелярию ложную информацию о нашей дивизии. Никого не хочу обидеть, но вынужден заявить: Ваша разведка местами сильно не дорабатывает.

– Ты, Василий, дурака не валяй и зубы мне не заговаривай. По поводу того, чья разведка местами не дорабатывает, разговора у нас не получится, поскольку речь идёт совсем о другом. Объясни для порядка: почему вы ничего не подозревающего Бога постоянно норовите куда-то взять да и пристроить? Что это за глупое выражение такое «Бог с ним»? С кем это с ним, с ящиком патронов, что ли? Обрати внимание, ты регулярно говоришь по одному и тому же поводу несовместимые вещи. Один раз говоришь по собственной прихоти «Бог с ним», другой раз беспечно заявляешь «чёрт с ним». Признаться, Меня такая путаница весьма настораживает. Складывается впечатление, что ты не находишь между нами никакой существенной разницы, того и гляди рога Мне пристроишь. От Меня не убудет, но ты постепенно теряешь способность различать хорошие и плохие дела, а это, уверяю, грозит немалыми бедами.

Удивительное совпадение – пока Василий Иванович рассеянно внимал очередным капризам Создателя, к берегу украдкой причалила здоровенная зелёная рептилия, именуемая по обыкновению «жаба». На первый взгляд может показаться, что в этом нет ничего особенного, но это если не брать во внимание левую заднюю лапу мерзотины, кем-то тщательно перемотанную тончайшей зелёной же водорослью. Перемотанную по всем правилам лекарской выучки, с ровненькой шиной под плотным жгутом.

– Учти, – продолжил Всевышний, – отсюда сверху видно всё практически как на ладони или, как ты удачно заметил, всё одно как по японскому телевизору. Я даже вижу, что сейчас рядом с тобой, у самого берега, мирно дрейфует безобидная озёрная жаба. Не упусти хорошей возможности проявить для покоя души милосердие, извинись перед трепетной толикой жизни огромного мироздания. Плохо ведь не то, что ты ни в чём не повинную жабу обидел, плохо, что ты ранил себя и когда-нибудь крепко пожалеешь об этом.

Василий Иванович медленно повёл не ведающим промаха глазом и в самом деле обнаружил, практически на расстоянии вытянутого сапога, вытаращившую бесстыжие фары отвратительно зелёную жабу. У него даже под ложечкой засосало, так сделалось не по себе. А когда разглядел обработанную как в медсанбате когтистую заднюю лапу, ощутил небольшое головокружение. Благо дело зверюга вовремя включила заднюю и попятилась восвояси.

Создатель между тем, оседлав избитую, вдоль и поперёк заезженную тему, принялся журить легендарного Чапая по поводу грядущих смертоносных баталий:

– Вот ты опять, одержимый безумством вояка, почти всю ночь, вместо того чтобы спокойно предаваться целебному сну, корячился над секретной картой боевых действий. До сих пор мучительно ломаешь голову, как бы назавтра побольше шашкой или пулей бойцов укокошить. Заметь, что многих из обречённых твоим безрассудством людей ты даже краешком глаза не видел, нюхом не чуял, от века не знал. Наверняка между ними есть неплохие ребята, любящие отцы и мужья. Неужели тебе нечем больше в этом мире заняться, как только детишек чужих сиротить? Никогда не пытался отворить для любви свою душу, осмотреться кругом и познать, сколько мудрости, сколько щедрости и милосердия окружает тебя? Уж коль так велика порочная страсть к азартной охоте, взял бы удочки, что ли, рыбалку затеял или бабочек в коллекцию для красоты наловил. У Меня и Самого, между прочим, невероятных расцветок коллекция для любования собрана. Будешь в гостях, обязательно покажу, завидовать станешь.

Василий Иванович рефлекторно, даже не пытаясь скрывать раздражение, немедленно отреагировал :

– Какие гости, Вы на что это намекаете? Я из дивизии, пока не закончится война, и шагу не сделаю. Вы там, в царстве небесном, со своими делами управляйтесь отдельно, а мне с беляками да всякими мироедами из кулачной прослойки и здесь скучать не приходится. Не серчайте, но не до гостей мне сейчас.

Про себя между тем не без страха подумал: «Ни хера себе разноцветные крылышки, совсем обнаглел старикан, уже и на небеса к Себе незаметно подтягивать принимается. Если с такими подачами и дальше покатит эта дурацкая дружба, придётся защиту особую выстраивать. Хотя какая к чертям здесь защита, ведь видит, знает всё, живёшь при Нём как дворняжка на привязи».

Солнце поднялось и разыгралось настолько, что начало чувствительно прогревать походную бурку. Тепло его проникло до самого тела и взопрело мускулистую спину Чапая. В связи с чем он учтиво предложил организовать хотя бы минутный тайм-аут. Получив согласие небожителя и душевно взбодрившись, комдив по-кавалерийски, в один прыжок, соскочил с ольховой коряги. Освободившись от каракулевой накидки, налегке, бряцая притороченной шашкой, Георгиевский кавалер сосредоточенно прошёлся по песчаному берегу. А две пёстрые бабочки, увлечённо облетая друг друга, увязались за ним.

«Разговаривает со мной как с пацаном, надо давно уже пересмотреть эти унизительные, к тому же вовсе небезопасные для меня, отношения, – начал активно соображать про себя комдив. – Сейчас заберусь на эту чёртову корягу и по полной, невзирая на важность персоны, предъявлю всё наболевшее. Должен же и Он хоть однажды войти в моё положение. И вообще, давненько пора самому начинать задавать вопросы. С какого перепуга, например, возвели на людей какие-то грехи первородные и сделали всех непонятно перед кем виноватыми? Интересная канитель получается – кто-то миллион лет назад неизвестно чем занимался, а нам теперь отдуваться приходится. Если кто и повинен за грехи Адама и Евы, так именно тот, кто неудачно слепил эту любовную парочку».

Как полагается образцовому военному человеку, Василий Иванович без промедления занял на ольховой коряге боевую позицию и, приставив к правому уху мобильный свой телефон, предпринял в некотором роде штурмовую атаку:

– Вы, пожалуйста, не серчайте, Отче наш, но иногда складывается впечатление, что Вы в упор не желаете нас понимать. Я ведь подробно и чистосердечно рассказывал, что у нас революция, что на просторах дивизии бушуют ветры исторических перемен. Нашим бойцам выпала беспримерная участь осуществить заветную мечту человечества – установить полную и окончательную справедливость во всём мире, для всех народов. Вы только вникните в благородный смысл наших триумфальных песен:

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем

Мы наш, мы новый мир построим,

Кто был ничем, тот станет всем.

Штурмовая атака комдива хотя и оказалась на поверку довольно компактной, но отзвучала вполне убедительно, ничуть не слабее вступительной речи товарища Фурманова на общевойсковой партийной конференции. Сказать ещё хотелось и можно было много чего, но уж больно смущали и сдерживали масштабы весовых категорий. Бог, Он, как говорится, и в Африке Бог. Перед такой монументальной фигурой невольно пасуешь. И с какой стороны ни подкатывай, долго трепаться даже у полного Георгиевского кавалера никак не получится.

– Насчёт ветров исторических перемен возражать не стану, с этим делом у вас всё в порядке, – согласился Создатель. – Но вот мечта о полной и окончательной справедливости в вашем подлунном мире вызывает много тревожных вопросов. По крайней мере до той поры, пока не одержана победа над проказником дьяволом. Говорю об этом абсолютно серьезно. Можно, конечно, не обращать на прохвоста никакого внимания или делать вид, что его вовсе не существует на свете, но от этого никому не становится легче. Нам самим бывает порой невдомёк, почему рождённые в образе и подобии Божием люди по собственной воле пребывают на службе у дьявола. А в конце долгой службы и награда по дьяволу – безутешная смерть да забвение. И ничего вам с этим не сделать, невозможно ничего изменить.

– Это правда, лично я ничего с сатаной не поделаю, – не стал возражать Чапай, при этом шлёпнул на лбу пригубившего командирскую кровь комара, да так, что алые брызги окропили чело. – Однако меня постоянно подмывает спросить, почему бы Вам, при Вашем могуществе, не взять да и не заломить зверюге рога? Ведь от скольких бедствий смогли бы оградить человечество. – Узнаю любимое ваше занятие – перекладывать собственные заботы на чьи-нибудь плечи, – с издёвкой отреагировал Создатель. – Вот с комарами, Василий, ты лихо справляешься, лупишь, как вижу, без промаха. Комара пришибить дело не хитрое, ты попробуй назад отыграть, попробуй воссоздать комарика заново, а ведь вы целый мир вознамерились переиначить. Разрушить можно всё что угодно в один момент, гораздо сложнее потом возвести. А тебе никогда не приходило на ум, что дьявол не сам по себе, что он послан на Землю как вызов, как приглашение человека к стяжанию доблести? Не важно, себя ли совершенствует человек, пишет на холсте творение маслом или постигает законы природы, он непременно выходит к барьеру пред дьяволом. Этот поединок не знает пощады, потому что лавровая ветвь победителя достаётся всегда одному. Под секретом открою: стражники у Триумфальных ворот, несущие караул на выходе из подлунного мира, требуют пропуск под грифом «победа». Должен заверить, что стражников этих никакою силою невозможно сломить, никакими слезами разжалобить. Ты Меня извини, но всё-таки хочется услышать конкретно, что за странное слово такое – «революция», что оно по твоему разумению означает.

– Разделяю Вашу любознательность, Отче наш, сейчас объясню, – с готовностью отозвался Василий Иванович. – Но прежде позвольте узнать, а что случается с теми, кто оказался без этого хитрого пропуска на выходе из подлунного мира, кому не удалось одержать победу над дьяволом?

– А ничего не случается, просто они остаются у вас и с подобающими ритуальными почестями предаются забвению. Иногда, для особой потехи, прощание обставляется богатыми хлопотами, порой шумиха доходит до устройства помпезных, не всякому доступных кладбищ. Однако давай не отвлекаться и лучше вернёмся к вашей замечательной революции.

– Чего проще, здесь вообще нет вопросов. – Чапай с воодушевлением заломил на затылок командирскую папаху. – Если по-нашему, по-военному, без лишнего словоблудия и порожнего трёпа, то за словом «революция» стоит справедливое желание трудового народа объединиться и утвердить себя полноправным хозяином жизни. Известное дело, что для достижения революционного миропорядка необходимо полностью избавиться от стяжавших непомерные богатства господ, паразитирующих на нуждах простого народа.

Комдив от души порадовался своему необыкновенному красноречию, раньше ему никогда не удавалось так чётко и убедительно формулировать великие цели пролетарской революции. А сегодня, не хуже чем у самого Карла Маркса, слова будто шрапнели от стенки отскакивали.

– Понятно, понятно, – в раздумье подал голос Создатель. – Насчёт хозяев жизни ты, пожалуй, погорячился, уж поверь, хватанул в запале сверх меры. Не обижайся, но нельзя быть хозяином того, что от тебя ну никак не зависит. Вот до большого потопа, при стареньком паромщике Ное, люди жили едва ли не тысячу лет, и даже тогда не осмеливались гордо величать себя хозяевами. А вы так, каких-нибудь шесть или семь десятков годков, но гонору – на целую вечность. Чудаки, совсем как малые дети. Теперь, если не возражаешь, выскажусь по существу. Мне всегда казалось, что любое стадное оформление человеческого счастья должно унижать настоящую гордую личность. От века не знаю примеров, чтобы скопом удавалось совершить что-нибудь путное. Всё лучшее, чем когда-либо восхищали небеса представители подлунного мира, имеет индивидуальное происхождение. Поэтому нас вовсе не занимает ваше коллективное творчество, пусть и с благородной мечтой осчастливить всё человечество. Только и утешает, что даже среди тараканов попадаются штучные экземпляры, которые не желают шевелить усами в ногу со всеми. Ты не серчай, дружище, здесь у Меня по дальней связи кто-то настойчиво говорить прорывается. Давай оборвём на минутку беседу, выясню, кому там шибко не терпится.

Если учесть, что у комдива порядком саднила раненая нога, то возникшая пауза подоспела ко времени. Василий Иванович не торопясь ретировался с ольховой коряги на песчаный берег, ухмыльнулся в усы и сделал несколько глубоких приседаний под ласкающий ухо скрип генеральских хромовых сапог. С гибкостью необстрелянного юнца прогнулся взад и вперёд, дотянулся вытянутыми пальцами до мокрого речного песка, выпрямился в полный рост и молниеносно выхватил шашку. Потом сделал пару боевых с присвистом махов и лихо загородил в ножны клинок.

Между прочим, за верхними кустами он приметил выглядывающую из- под зелёного лопуха шкодливую рожу Кашкета. «Шпионит, сволочь, – взял на заметку комдив, – сегодня же спущу с него шкуру». Но не стал отвлекаться по пустякам, а скоренько прикинул свои доводы в пользу мировой революции.

Собравшись с мыслями, комдив возвернулся на прежнюю позицию и примостился седалищем на ещё хранящую тепло его тела корягу. Выдохнул с облегчением и решительно врубил мобильную связь.

– Вы слышите меня, Отче наш? – для проверки контакта поинтересовался в телефонную трубку Чапай.

– Слышу, куда ж мне деваться, – спокойно ответил Создатель, – Я вообще слушаю всех и всегда, служба такая, нельзя Мне иначе. И всё же забавный ты у Меня собеседник. Я же не спорю, что люди должны искать согласия в обществе, строить подходящие для благополучия большинства условия жизни. Но при этом не следует забывать о главной заботе для любого разумного человека – об обретении вечности. Земля, доложу тебе, удивительно щедра на таланты, сколько достойных сынов предъявила миру она, мы всегда на ваших избранников очень рассчитываем. Чего стоит один только граф из Ясной Поляны, достопочтенный Лев Николаевич. Должен заметить, беспокойным клиентом старичок оказался, нам с ним порой бывает не скучно. Рассуждает красиво и в жизнь влюблён беззаветно, вот уж воистину непреходящее на все времена украшение. Забавно наблюдать, как мудрость ваших славных поводырей сиротливо пылится на книжных полках сама по себе, а человечество сломя голову мчится на перекладных к месту своего назначения, практически без оглядки по сторонам. Скажу не для посторонних, мы вовсе не против этой отчаянной гонки. Хотя в душе сожалеем, что редко прислушиваетесь к дельным советам ваших мудрых наставников.

Вся эта пустопорожняя болтовня, при всей своей видимой незаурядности, ни в чём комдива не убеждала. Как всегда в краснобайстве Создателя не было самого главного – не было ясных ответов на вызовы сегодняшних дней.

«В самом деле, – рассуждал сам с собою Чапай, – в дивизии половина личного состава уже сложила головы в боях за победу мировой революции, а Он рассказывает байки про чудаковатого графа из Ясной Поляны. Графу тому, при его богатствах, ничего не оставалось, как только валять дурака и порожней писаниной заниматься. А у меня за каждым бойцом вереница детишек стоит, всех одеть, накормить полагается, без наследных имений и крестьянского за миску похлёбки труда. Ничего, с беляками разделаемся – всё устроится. Сейчас в последний раз попытаюсь выложить Ему как на лопате основные задачи мировой революции».

И непреклонный комдив снова ринулся, будто с развевающимся знаменем в свободной от шашки руке, в неравную схватку:

– Всё-таки я хочу, чтобы Вы наконец-то пришли к пониманию наших главных надежд, уважаемый Отче наш. Должен заметить, что народы подались в революцию не слепой, одуревшей толпой, впереди у нас самые светлые умы человечества. Прежде чем возглавить борьбу, пролетарские вожди написали великую книгу, не уступит священному Писанию. Рекомендую запомнить, «Капиталом» этот труд называется. В нём, без всяких Моисеев, единственная заповедь написана, но уж больно толковая: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Вот мы и ведём дело к мировому сплочению всех пролетариев. Вам, скорее всего, наших забот не понять, потому как привыкли промышлять в одиночку. Когда мир создавали, ни с кем не советовались, наворотили за шесть дней пойди разберись чего. Теперь нам приходится всё переделывать, по законам равенства и братства, или как ещё у нас говорят – по уму. Что бы Вам было понятно – честно и справедливо. Так что, выходит, мы Вашу работу доделываем. Я ни на что не намекаю, но у нас за такие услуги магарыч выставлять полагается, железное народное правило.

И вот уже после виртуозного командирского спича наступила вязкая, трудно текущая пауза. Василий Иванович пришёл к радостному заключению, что это от его сокрушительных аргументов Создатель утратил способность по каждому поводу умничать.

Тем не менее из телефонной трубки донёсся изрядно подсевший голос Создателя:

– Я здесь на другую табуретку пересел, поближе к форточке, – после твоих откровений воздуха иной раз не хватает.

Действительно, было слышно, как скрипит кухонная табуретка, как заедает старинный несмазанный шпингалет и с шумом отворяется форточка. Даже едва уловимый шёпот считываемых валерьяновых капель не ускользнул от чуткого микрофона мобильника.

– Ну что тебе сказать, – продолжил Всевышний, – за готовность помочь, конечно, спасибо, ощущаю плечо настоящего друга. Только магарыч полагается выставлять по завершении всей работы, если точно следовать вашей народной традиции. Как только управитесь со своей революцией, дайте знать, Я не замедлю, не привык оставаться в долгу. По такому случаю, не исключено, что и Сына пришлю, пускай вместе с православным людом порадуется. Между прочим, скучает за вами, хотя и обошлись с Ним не очень приветливо. Если пользоваться твоим словарем – не по уму, то есть не совсем справедливо. Извини, что отвлекаюсь, но ты хоть обращаешь внимание, как нынче утром в Разливе птицы поют? Давай помолчим, насладимся хоть малость – до чего же люблю наблюдать на ранней заре пробуждение вашей природы.

Василий Иванович невольно сосредоточился, и произошло обыкновенное чудо – как будто во всю мощь врубили большой колокольный репродуктор и вывалили на комдива бесконечно пёстрое разноголосое пение птиц. В детстве он безошибочно умел отличить дробное коленце малиновки от трели с росчерком певчего зяблика. Как никто иной понимал разницу между дроздом белобровиком и тем же рябинником, но даже не заметил, как все эти милые, трогательные навыки безвозвратно растерял по фронтам мировой революции. Только поганое вороньё не позволяло забывать о себе, регулярно отмечаясь на штабных документах картечными залпами.

– Да ты не расстраивайся шибко, Василий. Я и сам иногда увлекаюсь сверх меры работой, забываю про всё, представь себе и про пение птиц, – несомненно для учтивости, деликатно вошёл в положение смущённого собеседника Создатель. – Всё-таки, согласись, не умеем мы ценить обыкновенную жизнь, может, потому и шарахаемся в буреломы мировых революций. Между прочим, Я немного опасаюсь – это ваше невиданное объединение всех пролетариев, оно не будет препятствовать прекрасным порывам души поодиночке влюбляться, обзаводиться детишками, с упованием отходить в мир иной, наконец? Много чего приходится делать человеку без постороннего глаза, чтобы оставаться в образе прародителя вашего, иначе недолго ведь и к макакам скатиться. Я уже не говорю о покорении олимпов бессмертия. Лев Толстой хотя и выходил на сенокос с мужиками, но великие романы ваял без свидетелей. Так же как и дивный поэт Александр, в преподобии Пушкин, под шум ветвей и скрип гусиных перьев, палил одиноко свечу томительными болдинскими вечерами.

– Кто ж спорит, Отче наш, – с готовностью подхватил беседу комдив. – Случаются занятия, в которых и мы пока что порознь стоим, а там дальше видно будет. Москва ведь не сразу строилась. После окончательной победы мировой революции не хуже чем в раю обустроим жизнь на Земле. Ещё будете прилетать к нам в дивизию, как на курорт, отдыхать от вселенских забот. Лично для Вас, по дружбе, льготную путёвку в штабе обязательно выпишу. Поселим в лучшие номера, для командирского состава назначенные. Не очень удобно расспрашивать, но если понадобится, сможем путёвку и на двоих предложить. Хотите, с видом на Эльбрус, а можно – с балконом на тихую бухту. Вырулите среди ночи на балкон с кем следует, вдохнете запах прибоя и такие силы привалят, что уже до утра заснуть не получится.

В ответ на заманчивое предложение Создатель разразился таким неестественно громким хохотом, что Василий Иванович натурально забеспокоился о технической сохранности мобильного аппарата. Это была одна из многих причуд таинственно возникшего небожителя. Он всегда начинал смеяться неожиданно, в самых неподходящих местах, заставая комдива врасплох, и очень резко, как сабельным махом, прекращал ликование. И вот на сей раз, после приступа гомерического хохота, безо всяких уважительных причин шлёпнул что-то совсем непотребное, впору было категорически обидеться и никогда не отвечать на звонки.

Представьте себе, вопрос Создатель поставил как-то совсем возмутительно, недопустимо бесцеремонно. Судите сами, Он без всякой подготовки, как обухом по голове, бессовестно брякнул:

– Скажи мне, гулёна, по чести, ну какие из вас райские жители? Ты зачем это с Анкой при законной жене по делам волокитства балуешь?

– Опять двадцать пять, – завёлся с пол-оборота Чапай и едва сдержался, чтобы не вышвырнуть дьявольский мобильник в студёное озеро. – И далась же Вам эта златокудрая девка. Разве не противно за всеми подглядывать, как прыщавый мальчишка в замочную скважину. Уж на что непреклонен наш Фурманов и тот по праздникам новобранцам самоволки скощает, понимает, что всякому человеку полезно бывает иногда и расслабиться. Это только на небесах жизнь спокойна да благостна, а в дивизии с утра до ночи мечешься между чёртом и ладаном. Поди ещё разберись, где сподручней. От Вас, между прочим, никто ещё весточки не присылал, не выступил в роли свидетеля, а доверяться пустым обещаниям про безмятежную райскую жизнь, согласитесь, не совсем привлекательно. И есть она сладкая загробная жизнь или нет её вовсе, кем-то вилами по очень мутной воде для соблазна, а может, и в насмешку, написано. Вот покончим с беляками, шашку над койкой приколочу, детишек полный дом приживу, сам нянчить стану. Разве я не понимаю, что с законной женой миловаться положено. Всё наладится, дайте срок.

– Лучше бы ты с этими занятиями не откладывал, – участливо посоветовал Создатель. – Всего ведь не предусмотришь, не забывай любимую присказку бывалых казаков: «Человек предполагает, а жизнь копытом лягает». Постоянно предостерегаю тебя, чтобы не засиживался по ночам в штабе с молодыми девчатами. Не ровен час – под покровом темноты накроет противник, на том и закончатся все твои беспокойные мытарства между чёртом и ладаном. От нас возвернуться, в самом деле, не просто, но ведь силком мы к себе никого не затягиваем. Живите на Земле хоть тысячу лет, как при старом паромщике Ное. Удавалось же вашим далеким пращурам не торопиться к нам в гости.

– За Вашу заботу спасибо, Отче наш, – начал вежливо откланиваться Василий Иванович. – Только захватить меня врасплох, за здорово живёшь, у противника не получится. У меня дозоры в секретах стоят, из самых надёжных, самых отважных бойцов. Я с ними и собственной кровушки на полях сражений немало спустил. Всё одно мы первыми с беляками покончим, отправим их к Вам на последнее исповедание. Вот тогда и убедитесь, какая там нечисть, один к одному, как на подбор собралась. Премного благодарен, что меня грешного не забываете, однако время под горло берёт. Возле шалаша, небось, ординарец давно на докладе стоит. Не серчайте, на службу пора, негоже командиру примеры разгильдяйства бойцам подавать.

Откланявшись, по строгому чину Георгиевского кавалера, Чапай неторопливо опустил заметно разогревшийся от долгой беседы мобильный агрегат в глубокий карман галифе и в который раз обратил внимание на одно загадочное обстоятельство. Во время сеанса телефонной связи с Создателем комдив постоянно испытывал странное ощущение физической близости, явственное Его присутствие буквально на расстоянии вытянутой руки. Несколько раз даже ловил себя на внезапном желании протянуть руку и прикоснуться к собеседнику. Но лишь только мобильная связь обрывалась, таинственный абонент молниеносно удалялся куда-то в поднебесье. Вот эта иллюзия близости Создателя и иллюзия молниеносного Его устранения по какой-то ракетной траектории была настолько убедительной, что Чапай всякий раз обращал свой недоумевающий взор в бесконечную небесную даль.

На сей раз, по странному стечению непостижимых без хорошей выпивки обстоятельств, он увидел высоко над озером плавно скользящего молодого ястребка. Распластав упругое перо режущего воздух крыла, тот стерегуще высматривал прозрачные воды Разлива, готовый в любую секунду поразить подуставшего от праздника жизни обитателя древнего озера. Неожиданно шалая мысль посетила комдива: «Быть может, это и есть преображенный Создатель, от такого штукаря чего угодно дождёшься».

Глядя не отрываясь на парящего ястребка, Василий Иванович легко, словно юнец, соскочил с ольховой коряги и, понятное дело, испытал глубокое удовлетворение от ощущения под ногами земной тверди. Хотел было подхватить походную бурку и направиться к командирскому шалашу, но остался верен строго заведённому распорядку и принялся выполнять инициативно возложенный на себя комплекс физических упражнений.

Он добросовестно проделал знакомые каждому физкультурнику круговые вращения рук, совершил глубокие поясные наклоны. Потом по-молодецки, будто скачущий мячик, преодолел череду упругих приседаний, наслаждаясь тугим скрипом хромовых трофейных сапог. И в довершение привычным рывком оголил навострённую шашку, сделал несколько с присвистом атакующих махов и лихо вогнал в ножны клинок. Только после окончания всех добровольно принятых на себя физических нагрузок комдив накинул каракулевую бурку и стремительно направился вверх по откосу, к известному всей дивизии чапаевскому шалашу.

Горящих и неотложных забот впереди предстояло бесконечное множество. Ещё не все распоряжения командира оставались должным образом принятыми к исполнению в связи с предстоящим генеральным сражением. Ещё планировали с Фурмановым объехать передовые эскадроны, провести партийные собрания, настроить личный состав на решительный, революционный лад. Да и с ординарцем предстоял тяжёлый, нелицеприятный разговор: надо же, наконец, положить предел его безрассудству, иначе и себя, и, чего доброго, самого Чапая под трибунал подведёт.