Позывной «Курсант» #3

Глава 16 Я вдруг оказываюсь никому не нужен

— Итак… — Шипко обвел всех присутствующих мрачным взглядом.

Таким мрачным, что мухи дохли бы на лету при виде его суровой физиономии, не будь на дворе зима. У меня, правда, возникло ощущение, что мрачность Панасыча показная. На самом деле воспитатель вроде был даже в хорошем настроении, но по какой-то причине изображал дурное расположение духа.

— Сегодня у нас снова выход в город, етить-колотить… — Шипко демонстративно вздохнул. Тяжело так, со значением. Мол, видал он эти выходы… — После того, что случилось с Зайцевым… все же помнят, что случилось с Зайцевым? Так вот, надеюсь, вы сделали выводы и соображаете, как надо себя вести. Не разбегаемся, как тараканы, не лезем в подворотни. Я понимаю, тяга к темным закоулкам в вас неистребима, но предупреждаю сразу… Кто начнет мне там кочевряжиться, до окончания года с территори школы не выйдет. И это не самое страшное. Фантазия у меня буйная, могу придумать что-нибудь поинтереснее. Етить-колотить… Я бы, конечно, вас, чертей, держал за высоким забором, в рот те ноги. Так надёжнее. Но…

Панасыч развел руками, мол, выбора у него нет. Кстати, я заметил интересный нюанс. Он стал все реже использовать свои дурацкие словечки. Иногда возникало ощущение, что в какой-то момент Шипко вспоминает о нужной роли и на скорую руку пихает эти «в рот те ноги» куда получится. Да и на простоватого сельского мужика он тоже становился похож все меньше. Наоборот, я чаще видел в нем нечто… Нечто схожее с Эммой Самуловной. Видимо, все-таки, кровушка чекиста голубым точно отливает.

Наша особая группа стояла перед чекистом в своем особом составе. Вернее, состав был обычный: я, Подкидыш, Бернес, Лёнька Большой, Стёпка Иванов и Матвей Корчагин. В принципе, ничего не изменилось. С нами не было только Зайца, вообще ни к месту приплетенного сейчас товарищем старшим сержантом госбезопасности. Потому что времени со дня его смерти прошло больше месяца. Причем, мы, наверное, уже и не вспомнили бы этого детдомовца, если бы не слова Шипко.

Интересный, конечно, момент. Был человек — нет человека, а всем, как бы насрать. Оно, может Зайцев не особо хороший парень… хотя, почему же «может»? Дерьмо он человек был, несмотря на юный возраст. Но момент, честно говоря, удручающий.

Зато, судя по физиономии Шипко, он как раз про убитого детдомовца напомнил нам специально. Дабы сильно не радовались. Счастливые физиономии детдомовцев его явно нервировали. Просто сообщение о предстоящей прогулке по столице было неожиданным и чертовски приятным. Всем до зубовного скрежета надоело учиться. Тем более, количество предметов неуклонно росло.

— Ну, слава тебе… — Начал было радостно Корчагин, когда нам сразу после завтрака сообщили о полноценном выходном со всеми причитающимися плюшками.

Однако, покосившись на стоявшего рядом воспитателя, Матвей решил не упоминать того, кого вроде бы, согласно курсу партии, не существует. Тем более в присутствии Шипко.

— Слава тебе родная коммунистическая благодать. — Частично переобулся Склизкий на ходу.

— Какая благодать, Корчагин?! Какая благодать?! Давно не бегал двадцать кругов? Или, может, по отжиманиям соскучился! Я те сейчас такую благодать устрою, в рот те ноги, мать родную забудешь. — Моментально среагировал Панасыч. — Строиться!

— Вы, конечно, простите, товарищ старший сержант государственной безопасности, но чисто теоретически, Матвей не может забыть мать, потому как ее не помнит. Она, видите ли, его в раннем младенчестве к церкви подбросила. Не мать, а так, дрянь блудливая. Не обессудьте, чистой воды логика. — Подкидыш, конечно же, не мог промолчать.

Тем более, занятия с Эммой Самуловной начали давать серьёзные плоды. Словарный запас Подкидыша очень сильно изменился. Настолько сильно, что иногда даже я невольно поражался какой-нибудь замысловатой фразе, выданой Ванькой. Он теперь, кстати, по той же причине ходил в любимчиках у Старухи. Эмма Самуиловна ему вечно какие-то индивидуальные занятия давала. И самое интересно, Подкидыш в это дело втянулся, что несомненно свидетельствовало о наличие живого, подвижного ума, который просто раньше не получал нужной пищи для своего развития.

Но даже в этом положительном изменении детдомовец нашел свою, личную пользу. Теперь он бесил Панасыча вот такими заумными изречениями. То есть чисто внешне придавал своим словам флёр интеллигентности и налёт некой аристократичности. А так как Шипко прекрасно знал, что в Ваньке ни одного, ни второго отродясь не бывало, то он, само собой, реагировал определённым образом. Бесился Шипко, радуя Ивана своей злостью, потому как чекист прекрасно понимал, детдомовец по-прежнему глумится, но в другой форме.

— И потом… мы вроде как будущие шпионы в тылу врага. Нам надо мозги развивать, а вы нас чуть что, сразу отжиматься да бегать отправляете. Какие ж это тогда разведчики получатся в итоге? — Подкидыш покачал головой, заодно почмокав губами. Чтоб точно было видно, как сильно он сожалеет о неверном подходе воспитателя.

— С сильными руками и быстрыми ногами. Вот какие! А мозги, особенно твои, Разин, это дело очень сомнительное. То, что ты книжки стал читать и научился без матерных слов разговаривать, так это не твоя заслуга, а Эммы Самуиловны. Только она и чурку берёзовую сможет в думающего человека превратить. Быстро в строй! — Рявкнул Шипко в ответ.

— Ой, да как скажете, товарищ начальник… — Маска умника в один момент слетела с Ваньки и из-за нее, из-за маски, высунулась привычная физиономия бывшего беспризорника. Он хмыкнул, подмигнул нам, а потом встал в строй.

Хотя, надо признать, настоящего конфликта между детдомовцем и воспитателем уже не было. Их пикировки с Панасычем стали некой традиции. Воспитатель что-то говорит, Ванька цепляется к его словам. В итоге — воспитатель отвечает, а Подкидыш огребает. Все счастливы и довольны. Почти все…

Потому как я не был ни счастлив, ни доволен. С того дня, когда в Школе случилось важное, секретное собрание чекистов, получекистов, шпионов и всяких Бекетовых, прошло три недели. Три очень подозрительных, тихих недели. Подозрительных, потому что тихих. Каламбур получился. Или как там это называется.

Даже сны больше не снились. И вот тут, как раз, не очень хорошо. Снов бы я наоборот хотел. На данный момент, конечно, знаю уже гораздо больше, чем с самого начала своего существования в данном времени. Это — плюс. Хотя бы не тычусь слепым котенком по углам. Даже вполне понимаю, где именно выход. Однако все равно остались пробелы. Причем пробелы важные. Гораздо важнее трогательных историй о любви, дружбе и политических интригах.

Меня вообще, если честно, данная часть сюжета, где фигурировали человеческие страсти, в том числе со стороны Бекетова к чужим женам, трогала очень мало. Может, конечно, я сука бессердечная, потому как дело, на минуточку, касается моих кровных родственников, но семейство Витцке было для меня совершенно чужим. Я деда-то не знал толком, куда там до прадеда с прабабкой. Поэтому, чисто по-человечески… Черт… Нет. И чисто по-человечески не жаль. Это был выбор Сергея, вернуться в Россию… Тьфу, блин. В Советский Союз. Да и вообще… Короче, не было у меня страдательных моментов по этому поводу, вот и все. Гораздо больше беспокоило, а что дальше? Вернее, «что» я знаю, вопрос в другом — «как»?

Да еще эта тишина… На двух прошлых выходных даже Клячин не появился. А это выглядит немного странно. Клячин не появился, Бекетов вообще пропал. Ни ответа, ни привета. И вот как понимать подобное безразличие к моей персоне? Алёша Реутов стал больше не нужен? Сомневаюсь. Значит, что? Значит где-то зреет очередное дерьмо, которое прорвется, как худая, прогнившая канализация. А я вообще не сильно люблю, когда вокруг меня плавают фекалии.

Единственное, дни были настолько насыщенными, что я не особо успевал о чем-то думать. К уже существующим предметам нам добавили еще кучу всего. По-прежнему ставались словесность, русский язык, мировая литература, актерское мастерство и два раза в неделю встречи с Молодечным, который своих учеников теперь не щадил от слова «совсем». Иной раз мы с Бернесом натурально выползали из спортивного зала, поддерживая друг друга товарищеским плечом.

Только теперь еще появились — география, в том числе экономическая география капиталистических стран, шифрование, радиотехника, международные отношения и очень странный предмет с загадочным названием: «приобретение и поддержание связей с агентурой». То есть, из всех спецнаправлений это был самый-самый «спец». Прямая, можно сказать, профориентация.

Кроме того, со дня на день мы должны были приступить к языкам. И нам сразу сказали, что их будет несколько. Если более конкретно, то девять. По «восточному» направлению курсанты должны будут изучать японский, китайский, персидский и турецкий языки, по «западному» — английский, немецкий, испанский, французский и итальянский. Вполне понятно, что я обеими руками был за второй вариант. Немецкий знаю хорошо, французский, походу, тоже. Спасибо деду с его образованностью, которая не растерялась даже за годы пребывания в детском доме.

Английский — уровень разговорного. Тут лично моя заслуга. В любом случае, уверен, разговорный из будущего велеколепен для нынешнего времени. Останется по факту только испанский и итальянский. А вот в «восточном» направлении я охренею. Так что, нет. Берлин меня ждёт. Берлин! На кой черт в данном случае японский или персидский?

А вообще, если честно, я офигевал от того размаха, с которым чекисты подошли к обучению будущих разведчиков. Преподавать языки курсантам, к примеру, пригласили иностранцев — бывших политэмигрантов. И это, на секундочку, в 1938 году.

Гуманитарные предметы, помимо Эммы Самуиловны, которой доверили самую тяжёлую группу, детдомовцев, преподавали лучшие профессора и специалисты московских вузов. Тут оставалось верить на слово, потому как ни я, ни остальные парни из моей группы знать не знали данных товарищей. Но получекисты, когда мы пересекались, с придыханием перечисляли фамилии учителей. Наверное, и правда крутые.

Лекции по международным отношениям читал бывший участник Генуэзской конференции, некий товарищ Штерн. Он, как оказалось, еще и послом считался. Экономическую географию капиталистических государств — мужик по фамилии Крейн. Судя по тому, как он вел уроки и что на них рассказывал, этот тип успел побывать в огромном количестве стран. Просто ходячая энциклопедия.

Кроме того, к преподаванию регулярно привлекались различные академики с такими регалиями, что у детдомовцев дергался глаз от важности этих людей. У получекистов ни хрена не дергалось, эти, похоже, привычные.

Но самая интересная ситуация сложилась с основами разведывательного искусства. Руководство школы не стало мелочиться. Курсантов обучали асы разведдела — Павел Журавлёв, Василий Зарубин, Евгений Мицкевич, Василий Пудин. Вернее, как… То, что они — асы, сказал Шипко. Потому как, вполне понятно, их имена простым обывателям неизвестны. Иначе какие бы это были разведчики. Но не в том суть. Одного из учителей я ждал с особым желанием.

— Да. Павел Анатольевич Судоплатов. Ты его знаешь? — Спросил Шипко с подозрением уставившись на меня.

Просто ровно перед этой его фразой я случайно сам себя чуть не выдал. Панасыч как раз говорил Бернесу, что со следующей недели у нас добавиться новый учитель по основам разведдела и назвал фамилию, которая заставила меня вздрогнуть, а потом чисто на автомате переспросить:

— Павел Судоплатов?

Я ушам своим не поверил, если честно. Это что? Рок? Судьба? Клячин уверял, если мы встретимся с бывшим сослуживцем отца, тот непременно обратить на меня внимание. Мол, я — копия Сергея Витцке.

— Так ты его знаешь? — Переспросил Шипко, затем нахмурился, буравя меня глазами.

А я сразу вспомнил, что вообще-то, есть множество фактов, указывающих, будто Панасыч — человек Бекетова. Может, он и сейчас за мной приглядывает. Может, тишина эта как раз не случайная. Притаился Игорь Иванович, сидит в засаде. Надеется, что Алёша Реутов оступится. А вот хрен там. Алеша Реутов — это вам не лох какой-то. Его голыми руками не возьмешь.

Хотя, с другой стороны, у Бекетова тоже период в жизни, наверное, не самый удачный.

Тот момент, которого я ждал, неизбежно случился. В данном случае речь идет о наркоме Ежове. Донос все-таки был, но не от Бекетова. Так понимаю, во время собрания, когда приезжал Судоплатов, товарищ старший майор госбезопасности о чем-то договорился с Шармазанашвили. Ибо не просто так он взгоношился в тот день.

Настрочил в итоге донос начальник какого-то районного или областного отдела НКВД. Если честно, до конца не понял, а вернее, не расслышал. Потому как новость о смене руководства нам, курсантам школы, сначала никто не озвучивал. Впрочем, насчёт получекистов неуверен. Этим может и доложились. А вот детдомовцы как всегда остались в стороне.

Мне просто подфартило. Я задержался после тренировки Молодечного в зале. Хотелось вспомнить кое-какие элементы из бокса и покумекать, как их совместить с Самбо. Соответственно, уходил я уже поздно. Приблизился к двери, а потом вдруг притормозил. Рядом со входом в зал разговаривали двое. Молодечный и Шипко.

— Вот тебе и «Сталинский нарком»… — Многозначительно выдал Кривоносый.

— Кто донес, знаешь? — Спросил его наш воспитатель.

— Знаю. Ивановская область. Начальник управления. Отправил письмо в ВКП(б). Мол, много и часто писал товарищу Ежову о подозрительном поведении некоторых работников НКВД, а тот проигнорировал. Естественно, сам понимаешь кто, письмом из Иваново заинтересовался. Отправил товарищу Сталину служебную записку. Ну, и все… Думаю, со дня на день можно ждать перемен. На Политбюро уже обсудили.

— Вот сука… — Тихо протянул Панасыч. Уж кому такие «лестные» эпитеты предназначались, не знаю. Может, всей ситуации в целом. — Значит, оттуда решили пойти… С козырей не получилось. Ну, что ж… подождем.

— Ты бы, Николай, с выражениями поосторожее. — Молодечный был удивительно многословен и непривычно обеспокоен. Причем беспокойство его относилось именно к Шипко. Видимо, этих двоих чекистов связывает что-то наподобие дружбы. Надо же… Не подумал бы.

— Я не боюсь. Мне бояться уже поздно. — Туманно ответил Панасыч. — Да и потом, уверен, кое-кто из самых сообразительных точно выкрутится. А если выкрутится он, то, скорее всего, и нас не тронут. Мелкие мы сошки, товарищ Молодечный.

— Да как сказать, Коля… Как сказать… — Ответил Кривоносый.

Дальнейший разговор я уже не слышал, потому что оба воспитателя двинулись по коридору дальше. Впрочем, мне большего и не надо было. Главное, момент перемен один черт настал. Иначе, наверное, и быть не могло. Соответственно, Бекетов сейчас может просто активно спасать свой зад. Я хорошо помню по урокам истории, что смена одного наркома на другого всегда влекла за собой повальные аресты людей, приближенных к свергнутому начальству.

Однако, рисковать вот такими случайными оговорками, как вышло с Судоплатовым, лучше не стоит. Особенно в присутствии Панасыча.

— Реутов! Ты оглох, что ли? Говорю, знаком с Павлом Анатольевичем? — Снова повторил Шипко.

— Да не… — Я небрежно пожал плечами и громко шмыгнул носом, придав своей физиономии немного придурковатости. — Откуда нам таких товарищей знать? Мы люди простые. Фамилия смешная просто.

— Мммм… — Шипко поджал губы. — Действительно… Обхохочешься…

В любом случае, после этого короткого разговора я с нетерпением ждал следующей недели, когда Судоплатов снова появится в Школе. Не знаю пока, зачем мне это нужно, но точно зачем-то нужно.

В общем, к чему я это вспомнил… Про уроки и учебу. Жизнь у нас стала слишком активная. Настолько активная, что я иногда даже забывал, кем являюсь на самом деле. Начинал воспринимать себя настоящим Алёшей Реутовым. И уж тем более, лишней минуты, чтоб подумать, прикинуть, позагоняться, не было совсем.

Только по ночам удавалось немного погрузиться в свои мысли, правда толку от этого выходило немного. Гонять по кругу одни и те же факты — такое себе занятие. Мне нужны новые вводные. А для новых вводных срочно необходимы сны настоящего Алёши.

Тем более, с основной частью все уже понятно. С основной, это я имею в виду, относительно прошлого деда. Если говорить более точно, относительно его детства.

Значит, что мы имеем… Отец Алёши почти десять лет назад, будучи в Берлине, получил деньги и документы. Их он спрятал предположительно в банке, но не точно. Насколько я помню по сну, это была площадь, на которой имелось несколько банков и много заведений, типа того кафе, где сидели Витцке.

Клячин сказал, концов так и не нашли. И что-то мне подсказывает, эти концы очень хорошо искали. В итоге поисков у Бекетова теперь есть понимание, тайник Сергея Витцке связан с его сыном. Даже не понимание, а твердая уверенность, появившаяся в результате некоторых розыскных мероприятий, что Витцке-старший доверил некую информацию Алексею, несмотря на юный возраст пацана. Самого прадеда вместе с женой, выходит, арестовали, но почти сразу оба они умерли. Алеша провел год в Коммуне, затем после несчастного случая, в котором он якобы утоп, всплыл уже в детском доме под Свердловском. Утоп и всплыл… умею я, конечно, слова подбирать.

Так вот… Сюжет понятен. Непонятно, что дальше. Бекетову до одури хочется заполучить документы. Подозреваю, не только из-за информации, которая касается его самого, но и ради возможности использовать их против больших, очень больших людей. Либо не использовать, а просто держать руку на пульсе. Если вдруг старший майор госбезопасности попадёт под раскрученный маховик, то всегда можно вытянуть туза из рукава. Разумно.

Ну, и бонусом, Бекетову нужны бабки. Ибо, я так понимаю, они там немалые. От бабла ни один дурак не откажется.

Вот так выглядит вся история, если систематизировать имеющиеся у меня данные. Вопрос в другом. Как вытащить этот чертов шифр из башки?

Я даже несколько ночей, словно идиот, перед тем как заснуть, беседовал с дедом. Тихо, шепотом, будто он и правда мог меня услышать. Говорю же, чистый идиот…

— Слушай, дедуля… ты совесть имей. И без того в моей жизни участия не принимал. Давай, тут подмогни… Внучок у тебя один, между прочим. Единственный. А сейчас тебе и самому может говнеца прилететь. Давай, замути мне еще парочку снов, покажи, что за рисунок был.

— Ты чего там, Алексей? — Крепыш приподнялся на кровати, уставившись на меня в темноте.

Вот, сука. Я думал он уже спит. Храпел ведь лежал. Так храпел, стекла тряслись. У него еще храп специфический, с присвистом и мычанием. А вот нет. Сидит, таращится в мою сторону. Радует, что голос хриплый. Значит, мог буквально секунду назад проснуться.

— Спи! — Буркнул я получекисту. — Ночь на дворе. Хватит скакать.

— А ты чего не спишь? Бормочешь ерунду какую-то. Надеюсь, не молишься? — Владимир от подобного предположения, им же самим озвученного, даже проснулся окончательно. Он вскочил на ноги и замер напротив моей кровати. — Ты смотри, Алексей, нельзя нам. Понял? Я знаю, народ иногда от темноты своей еще обращается к прошлому, но нам… Нельзя. Религия, она сбивает крепкие умы с истинного пути… Наш ум должен быть ясный, незамутненный.

— Володь, ну какое «молишься»? О чем ты? Я атеист. Устав комсомольской организации повторяю. Нас же не так давно приняли в ряды комсомольцев. Хочу знать его идеально. — На ходу сочинил я отмаз.

Про себя, правда, сделал вывод, разговоры с дедом — херня идея. Надо искать другие пути решения вопроса, как вызвать эти чертовы сны. Мне без них сто процентов не разобраться во всем.

Володя в итоге успокоился и лег обратно в постель. Я тоже повернулся на бок и вырубился, решив понадеяться на удачу. Однако, удача от меня отвернулась. Снов не было. За все три недели, ни одного.

А вот сегодня, наконец, снова замаячил светлый лучик. Правда касался он не воспоминаний деда, а совсем другой темы, которая была не менее важной. Именно по этой теме меня тогда ночью, после секретного собрания чекистов и разговора с Клячиным Подкидыш вызывал в коридор. И касалась наша ночная беседа крысы, имя которой все еще оставалось секретом.