Пpиключения Hиктошки

Посвящаю всем детям и взрослым, которые любят читать детские книжки.

Рисунки Ирины Глузман

Глава нулевая. HИКТОШКА.

Жил-был мальчик-коротышка по имени Hиктошка. Жил он там же, где другие малыши-коротыши, в городе Цветограде. В том самом доме номер пятнадцать по Колокольчиковой улице, где жили такие известные коротышки, как Знайка, доктор Таблеткин и прочие. На самом-то деле их в этом доме было не шестнадцать, как все привыкли считать, а семнадцать. И вот этим последним, семнадцатым, был Hиктошка. Он был такой незаметный, что не попал в Знаменитую книгу о коротышках и никто о нем не узнал. Хотя он тоже жил на Колокольчиковой улице, в том же самом доме.

Впрочем, Hиктошка редко появлялся в этом доме, а большую часть времени проводил где-нибудь. Возвращался домой он обыкновенно очень поздно, иногда даже совсем ночью, когда входная дверь бывала уже заперта. Коротышки спали крепко, достучаться до них было не просто. Только у Ворчуна иногда случалась бессонница, но ему всегда лень было вылезать из постели. И вот наконец, когда Ворчун или кто-нибудь другой спускался со второго этажа, где находилась спальня коротышек, и спрашивал: «Кто там?» — Hиктошка отвечал: «Никто». За это его и прозвали Hиктошкой.

Почему он так отвечал, Hиктошка и сам не знал.

— Ну что ты все бродишь по ночам? — ворчал Ворчун. — И так бессонница, да и ты еще тут вечно по ночам стучишь.

«Все равно же он не спит», — думал Hиктошка, но спорить с Ворчуном не хотел — он вообще не любил спорить. Странно, что остальные коротышки никогда не помнили, что Hиктошка еще не вернулся. И каждый раз запирали дверь на засов, так что он не мог ее открыть своим ключом и приходилось стучать. Если иногда ученый Знайка засидится за книгой и впустит Hиктошку, то он каждый раз и говорит: «Надо завтра не забыть, что ты еще гуляешь, и не задвигать засов». Но почему-то «завтра» об этом всегда забывали.

А запирались коротышки потому, что некоторые из них, такие как Пустомеля и повар Кастрюля, боялись Бабу-Ягу.

— Да нет же никакой Бабы-Яги! — возмущался Знайка, — поверьте, я много книг прочел и знаю, что наука это уже давно доказала!

— Да я знаю, что нет, — отвечал Кастрюля, — а все-таки страшно: вдруг она придет!

А Пустомеля потом Кастрюле и другим коротышкам говорил:

— Подумаешь, наука доказала. А как она это доказала, интересно?

И вечером обязательно Пустомеля или Кастрюля, или шофер Торопыга, или еще кто-нибудь из малышей брал — да и запирал дверь на засов.

А Hиктошка не боялся Бабы-Яги, потому что знал, что она есть и что она почти всегда бывает добрая. Hиктошка, как и ученый Знайка, прочел много книг, и в них было написано, что Баба-Яга есть, а книгам Hиктошка верил. Больше всего на свете Hиктошка любил читать книги. Но не такие, как Знайка, не научные. И поэтому не разбирался ни в подводных лодках, ни в воздушных шарах. Hиктошка любил читать сказки, разные интересные истории и приключения. Иногда он так зачитывался какой-нибудь книжкой, что забывал, что находится в реальном мире. Идет он вечером по улице, темно уже, вдруг из подворотни кот выскакивает. Hиктошка скорее пальцами уши затыкает. Потому что ему кажется, что это Кот Баюн, который его сейчас сказками заговорит, а потом съест. А коты ведь, по сравнению с коротышками, огромные, словно тигры. Только в Цветограде они все добрые.

Hиктошка читал с утра до вечера, а потом и ночью. Если попадалась ему интересная книга, то весь мир вокруг переставал для него существовать, пока он не дочитывал эту книгу до конца. Он всё тогда делал, смотря в книгу. Например, утром положит ее возле раковины, накроет прозрачной пленкой, чтобы не промокала, а сам зубы чистит и читает. Почистит зубы, поднимет пленку, перевернет страницу, опять пленкой накроет — начнет лицо умывать. Потом с книгой в руке идет на кухню и что-нибудь там себе вслепую найдет — и съест. Один раз съел бумажный колпак повара Кастрюли, в котором тот пирожные готовил. Колпак весь сладкими взбитыми сливками пропитался, пока Кастрюля их взбивал. А другой раз он нечаянно проглотил вещество, приготовленное ученым Знайкой для химического опыта и поставленное остывать в холодильник. На банку Знайка приклеил бумажку с черепом и косточками — что яд. Но Hиктошка смотрел в книгу и бумажку не заметил. Потом три дня светился голубоватым светом. Хорошо, что это вещество оказалось безвредным.

Везде он был самым последним. Вставал позже всех, и когда спускался в столовую, еды там уже не оставалось. Повар Кастрюля всегда посылал Растеряку в спальню — проверить, не проспал ли кто завтрак. Растеряка быстро оглядывал кровати, но не замечал Hиктошку. Да и не мудрено: тот был самый маленький из всех коротышек. И закутается, бывало, в одеяло с головой — кажется, одно скомканное одеяло лежит.

А Hиктошка завтракать не любил. Если доктор Таблеткин утром поймает его и заставит все-таки поесть, то Hиктошку потом тошнило.

— Завтрак очень важен для здоровья, — говорил доктор Таблеткин. — Пропускать его ни в коем случае нельзя!

Но Hиктошкин желудок просыпался только к обеду, и если его пытались кормить завтраком — очень сердился. К счастью, Hиктошка был такой незаметный, что даже Таблеткин его редко замечал, так что Hиктошка почти никогда не завтракал, и всё было хорошо.

Выйдя из дому, он шел через город к Огуречной реке. На улице прохожие его не замечали. То какая-нибудь малышка с прыгалками на него натолкнется, то автомобиль Винтика и Шпонтика чуть не задавит.

Наверно, это потому, что Hиктошка выглядел как-то незаметно. Одевался — непонятно во что. Обувь тоже какая-то... хоть и аккуратная и вполне чистая, но фасона совершенно неопределенного. Глаза у него были голубые, а волосы светло-русые. Но прическа на голове — тоже всегда какая-то невразумительная. Не поймешь, у кого стригся, да и вообще, когда это было. Любил он, чтобы волосы свободно себе развевались куда-нибудь в стороны. Поэтому не носил шапку, как другие коротышки. Единственно, как его можно было узнать издалека — так это по длинному шарфу, которым он оборачивал шею в холодную погоду и который повсюду следовал за ним, словно флажок. А летом это был синий шелковый платок вместо шарфа.

— Ты б хоть свой шарф, что ли, куда-нибудь... намотал! — кричал шофер Торопыга, проезжая мимо на автомобиле. — А то накрутится мне на ось — и задушит тебя, как цыпленка.

— А? — моргал Hиктошка, и шарф его болтался на поднятом машиной ветру.

Глава первая. КАК HИКТОШКА ТОЖЕ ПРОКАТИЛСЯ НА АВТОМОБИЛЕ.

Это был красный кабриолет с откидывающимся кожаным верхом. Слесарь Винтик и монтёр Шпонтик построили его взамен своего первого автомобиля. Того самого, на котором когда-то без спроса прокатился Пустомеля, едва не убившись и утопив машину в реке. Новый автомобиль мог ездить вдвое быстрее, чем его предшественник, и мудрый Знайка придумал установить на улицах дорожные знаки, ограничивающие скорость. Еще Знайка сказал, что отныне вождение без прав запрещается.

— Мы не можем допустить, чтобы какой-нибудь сумасшедший переломал имущество или кого-нибудь раздавил, — сказал Знайка. — Ездить будут только те, у кого есть водительские права.

Да вот только чтобы получить права, нужно вначале научиться ездить, а потом сдать экзамен. А поскольку умел ездить только шофер Торопыга, то он и учил, и экзамены принимал. Но не хотелось шоферу Торопыге, чтобы еще кто-нибудь умел водить, кроме него. Вот никто и не мог у него экзамен сдать. Авоськин с Небоськиным учились-учились, да так ни один из них экзамен и не прошел. Вот и остался Торопыга единственным водителем единственного автомобиля в Цветограде.

— Больно он быстро будет ездить, — сказал слесарю Винтику его помощник, монтёр Шпонтик, когда тот завинтил последнюю гайку и машина была готова. — Надо его в гараж на замок запирать.

— Это зачем? — удивился Винтик.

— Если Пустомеля угонит — тут уж без многочисленных жертв не обойдется.

— Что ты! — возразил Винтик. — Пустомеля теперь автомобилей боится как огня.

Зато Hиктошка не боялся. Как-то раз он вернулся домой слишком поздно и не смог достучаться, чтобы ему открыли дверь. Тогда Hиктошка залез в автомобиль и решил выспаться на его мягком кожаном сидении. Но спать не хотелось. Стояла прекрасная теплая ночь. Совсем низко над домами коротышек висел тоненький серп луны. Небо было чистым, и звезды сегодня горели особенно ярко. Под стеклом фонаря, висевшего над крыльцом, собралась куча мошкары, которая все никак не могла успокоиться, возилась и жужжала.

В зажигании автомобиля торчал ключ, и Hиктошка машинально повернул его. Автомобиль завелся, но мотор работал почти бесшумно — Винтик и Шпонтик усовершенствовали предыдущую модель. Hиктошка, хоть ни разу до этого машиной не управлял, а все-таки очень хорошо умел этот делать. И вот почему.

Всех всегда катал шофер Торопыга. Чаще всего он возил ученого Знайку, у которого в городе было много дел, а также доктора Таблеткина по вызовам коротышек — если кто заболеет. Когда Винтик и Шпонтик только сделали этот новый автомобиль, Hиктошке ужасно захотелось на нем прокатиться — такой он был красивый и так быстро ездил. Но кататься хотели все, и как-то так получилось, что в очереди на катание он оказался самым последним. Коротышек-то в их доме было семнадцать, а на автомобиле слишком долго ездить было нельзя — сцепление перегревалось. И больше одного коротышки за раз Винтик не разрешал катать.

— А то будете болтать и отвлекать шофера — еще в аварию попадете, — говорил он.

Скоро Знайка стал использовать машину по своим научным делам, а Таблеткин — по вызовам, короче, до Hиктошки очередь так и не дошла.

И решил тогда Hиктошка прокатиться тайно. На заднее сиденье — все равно там никто никогда не сидел — Торопыга обычно клал рогожку. Если нужно было в дороге починить автомобиль, он расстилал ее и, лежа на спине, заползал по рогожке под брюхо машины. Вот Hиктошка и придумал прятаться. Улучит момент, когда Торопыга отвернется — и ныряет под рогожку. И лежит под ней, на заднем сидении, не шелохнувшись. Хоть ему и ничего не видно, а все равно здорово было — ведь он катался на автомобиле!

Так хорошо было, когда автомобиль заносило на поворотах или когда он подскакивал на кочках — прямо как на качелях! Hиктошка закрывал глаза — все равно не на что под рогожкой смотреть. А сколько разных звуков слышишь, если с закрытыми глазами! И как шины по дороге шелестят, и как вода расплескивается, когда лужа, и как Торопыга гудит зазевавшимся Цветоградцам, разбегающимся из-под колес…

Шофер Торопыга, когда водил машину, подробно описывал вслух, что он делает. Чтоб не думали, будто вождение автомобиля — это такая простая вещь.

— Поворачиваем ключ зажигания, — объяснял Торопыга. — А теперь выжимаем сцепление и ставим в первую передачу. Левой ногой плавно отпускаем сцепление, правой выжимаем газ...

И так далее. Hиктошка лежал с закрытыми глазами и мысленно представлял себе, как он всё это делает. И Hиктошка хорошо запомнил, как нужно водить. Иногда вечером он запирался в туалете и тренировался понарошку — выжимал сцепление, включал мигалку, крутил руль… Он был не такой, как Пустомеля, которого сколько ни учи — голова все равно остается пустая. Hиктошка всё схватывал на лету. Жаль только, что этого никто не замечал. Вот так Hиктошка и выучился водить автомобиль — так сказать, заочно.

— Эй, кто это там в туалете засел? — кричали из коридора.

Hиктошка тормозил, гасил мотор и выходил из «машины».

И вот теперь была ночь, ярко светили звезды и все спали. Кроме разных бабочек и жужелиц, копошившихся под колпаком фонаря. А машина уже завелась. Hиктошка потихоньку выжал сцепление, включил скорость, дал газ. Потом плавно отжал сцепление — всё, как делал Торопыга. Машина, шурша колесами по гравию, выехала со двора. Hиктошка переключил на вторую передачу, потом на третью. Автомобиль ехал быстро и плавно, в лицо дул теплый ветер. Hиктошка выехал в поле и понесся по проселочной дороге. На ней иногда встречались ухабы, но Hиктошка всегда вовремя сбавлял скорость, да и машина была так хорошо сделана, что, казалось, и не замечала совсем этих ухабов. Она летела как птица. «Как же все-таки здорово, когда едешь совершенно один и никого нет, и никто не может тебя достать!» — думал Hиктошка. Если бы даже он дождался своей очереди и его сейчас вез шофер Торопыга, то невозможно было бы так спокойно смотреть на эти проносящиеся мимо спящие цветы и травы, и на ярко мерцающие звезды над головой. Вместо того, чтоб наслаждаться теплым ветром и чувствовать, как все замирает внутри, когда машина проваливается в яму, пришлось бы слушать бесконечную болтовню Торопыги. И с тех пор Hиктошка стал иногда кататься по ночам, когда все спали и его никто не видел.

Глава вторая. ТЕЛЕПАТИЯ.

У Hиктошки был один-единственный друг. Скажем прямо, не совсем обычный. Никто, кроме самого Hиктошки, про существование этого друга не знал, и никто его не видел. Hиктошка, честно признаться, и сам его не видел, но часто разговаривал с ним. Звали Hиктошкиного друга Вилка. Иногда, когда в комнате никого не было, Hиктошка подходил к окну и, глядя на кусты роз, которые возвышались над их домом, заговаривал с Вилкой.

— Слышишь, Вилка! Недавно я на машине еду по полю. Темно. Тихо. Вдруг кто-то ко мне в машину — ка-ак бух! Прямо на соседнее сиденье. Я от неожиданности рулем дернул, но удержал. Тут кто-то еще один — бух! — ко мне на руль свалился. А сзади третий — на плечи. Я — по тормозам! Тот, что на плечи, мне сверху на голову ползет, этот — с руля на меня своими лапами лезет. А тут еще двое навалились. Но я не растерялся. Р-р-раз! Одного рукой обратно в поле отбросил, схватил того, что в волосы вцепился, и... так его сжал, что он крикнул и сам куда-то ускочил... Слышь, Вилка?

А Вилка отвечает:

— Слышу, да...

— У меня еще под рукой скалка была... такая, знаешь, которой повар Кастрюля блины раскатывает. Я того, что на руле, этой скалкой прямо по... в общем, всех раскидал. Вдруг слышу — сзади шебуршатся. Я оглянулся — а там... батюшки — целые полчища! Я обратно — прыг на сидение — и по газам! А они и спереди! Поехал прямо по ним. А они наматываются на колеса, пищат, хрустят. Гадость какая! Понимаешь, Вилка?

А Вилка отвечает:

— Понимаю, да...

— Но я все-таки набрал скорость — и, слава богу, уехал.

— Ну, ты даешь!

— Да вот. Представляешь, каково?

— Представляю. Ну вообще круто!

И так Hиктошка этому Вилке про свои приключения рассказывал. То это были полчища кузнечиков, напавших на него ночью, в другой раз — туча мух, от которых Hиктошке пришлось с обрыва в реку нырять... Вилка узнал и как Hиктошка на горном орле прокатился. Упал в орлиное гнездо, когда по горам лазил — вот орел его и понес. И как он на рыбе ездил. Купался себе в реке и не заметил, что нечаянно сел верхом на сома. А сомы-то, они бывают совсем бешеные, особенно, когда идут на нерест. А они как раз туда и шли.

— Представляешь, Вилка? — спрашивал Hиктошка.

— Да уж, представляю себе. Наверно, страшно на соме ехать?

— Еще бы. У него морда такая усатая и огромная, что если он ее откроет... то есть, если он рот свой откроет, туда коротышка поместится легко, даже не один, а целых три.

— Ничего себе!

— Вот именно! Но я-то ему рот открыть не давал — держал его крепко за усы.

— Ну, ты даешь! И как это тебе только в голову пришло?

— Не говори, я и сам себе удивляюсь. Вообще-то я очень скромный, медлительный неповоротливый... ты ведь меня знаешь. Но когда нужно действовать — я прямо сам себя не узнаю. Становлюсь быстрый, как молния.

— Это точно!

— Вот я его за усы ухватил — и держу, не отпускаю. А он бесится, носит меня по реке — вдоль и поперек. Вначале вдоль понес, против течения. Со страшной скоростью. Думал — я его усы отпущу и упаду. Куда там! Я усы на руки намотал — и еду. Потом он устал, видно. Развернулся и по течению понес. Потом — поперек реки. Туда! Сюда! А я что? Мне хоть бы что. Хоть ты меня носи, хоть подбрасывай, хоть под воду на глубину уходи, хоть из воды выпрыгивай — я знай себе усы не отпускаю.

Один раз доктор Таблеткин заметил, как Hиктошка сидит у окна и с кем-то разговаривает.

— С кем это ты тут разговариваешь? — спросил Таблеткин.

— Да так, ни с кем. Просто песенку насвистывал.

— А, песенку... а мне послышалось, что ты кому-то что-то говорил.

Но Hиктошкин друг Вилка сразу же исчезал, если кто-нибудь вдруг приходил. Никто, кроме Hиктошки, с Вилкой знаком не был.

— Нет, это тебе только послышалось, — ответил Hиктошка. — Ты же видишь, тут никого, кроме меня, нет.

— Может, ты сам с собой разговаривал? — спросил Таблеткин.

— Как это? — удивился Hиктошка.

— Ну так. Некоторые коротышки — Знайка, например, разговаривают сами с собой.

— А как они это делают?

— А вот так. Зайка сам себе говорит: «Куда это запропастился мой звездный атлас?» — а потом сам себе отвечает: «Ты же, балда, сам его вчера астроному Звёздину отнес!»

На самом-то деле, Hиктошка не с самим с собой разговаривал, как Знайка, а со своим другом Вилкой. Только Вилку никто никогда не видел. Он был невидимый. И разговаривать с Вилкой мог один только Hиктошка. Зато Вилка был хорош тем, что если Hиктошке хотелось с ним поговорить, он всегда был рядом. И всегда готов был его слушать. Чтобы поговорить с Вилкой, Hиктошке даже не обязательно было открывать рот и говорить вслух. Можно было сказать про себя — Вилка все равно понимал, и Hиктошка его понимал, когда Вилка говорил про себя. То есть, они могли общаться друг с другом мысленно. У них было то, что называется «телепатия». А если они разговаривали вслух, то Hиктошка говорил и за себя, и за Вилку.

Но Hиктошка не хотел, чтобы другие знали про Вилку, и он сказал Таблеткину:

— Нет, Таблеткин. Я пока до этого еще не дошел, чтобы самому себя балдой обзывать.

— Ну, тогда смотри, — сказал доктор. — Если вдруг заметишь, что сам с собой разговариваешь — обращайся прямо ко мне. Я тебя вылечу. У меня, знаешь ли, такое замечательное лекарство есть. Я тебе несколько уколов пропишу — поколю недельку, ну, может, две — не больше. И всё как рукой снимет.

От Таблеткиного предложения Hиктошку передернуло. Но он постарался быть вежливым и сказал:

— Конечно, Таблеткин. Если только начну разговаривать сам с собой — сразу к тебе.

— Молодец! И если увидишь, что кто-нибудь другой сам с собой разговаривает — ты мне скажи. Может, коротышке помощь требуется, а он этого и сам не знает.

— А что, разве Знайка не знает, что сам с собой разговаривает?

— Раньше не знал. Пришлось мне его на магнитофон записать, чтобы он поверил. Я ему время от времени уколы назначаю. Тогда у него это реже проявляется.

— Что?

— Ну... разговоры с самим собой.

— А...

«Странно получается, — думал иногда Hиктошка. — Видно ведь, что другим со мной интересно поговорить. Почему же со мной никто не дружит?»

Но с ним никто не дружил. Разумеется, кроме Вилки. Но Вилка же был не совсем настоящий коротышка. А если кто-нибудь из настоящих коротышек с Hиктошкой заговаривал, то Hиктошка почему-то старался как можно скорее закончить разговор и куда-нибудь убежать подальше. Вот и сейчас, поговорив немного с Таблеткиным, Hиктошка поскорее улизнул из дома и помчался в лес. А ведь Таблеткину можно было рассказать про замечательную сказку, которую Hиктошка недавно прочитал.

Это как раз была сказка про одного врача, который до этого был художником. Или, вернее, про одного художника, который потом стал врачом. А врачом он стал потому, что, оказывается, у него была волшебная рука. Если кто болел — он мог нарисовать, как больной выздоровел — и тот выздоравливал. У художника было такое сильное воображение, что оно побеждало любую болезнь. Допустим, коротышка заболел гриппом, а художник сразу же представлял себе, что этот коротышка здоровый. На лыжах катается и мороженое ест. И рисовал такую картину. И как только картина была готова, коротышка сразу же выздоравливал! Или если коротышка ломал ногу — стоило художнику нарисовать его с целой ногой, как перелом тут же заживал. В этой сказке даже ученый был, который открыл, почему от картин художника все выздоравливали. Но этот ученый разговаривал такими словами, которые Hиктошке были непонятны. Какие-то длинные слова, начинающиеся на психофизи... а может, на психовизи... — и что-то еще там такое, о чем Hиктошка понятия не имел. Интересно было бы Таблеткина об этом спросить — он наверняка знает.

Но общаться с другими коротышками было Hиктошке тяжело. Он просто всегда ужасно стеснялся! Чувствовал себя таким неловким! После того, как поговорит с кем-нибудь, он все думал: «А вдруг я ему что-нибудь не то сказал? А прилично, вообще, такое говорить? А вдруг он обиделся? А вдруг я его чем-то задел?»

Например, если разговариваешь с поваром Кастрюлей — все время нужно думать, как бы не сказать что-нибудь не то про толстых. Или про тех, кто много ест. А если говоришь с Пустомелей — как бы не упомянуть тех, кто ничего не читал и пишет только печатными буквами. А у художника Тюби такой кривой нос, что Hиктошка всегда боялся — вдруг Тюбя как-нибудь поймет, что Hиктошке его нос не нравится. А Hиктошке на самом деле не ненравился его нос, а ему очень было Тюбю из-за этого носа жалко. «Тяжело ему, наверно, такой нос на лице носить», — думал Hиктошка. И он боялся — как бы Тюбя не понял, что Hиктошка об этом думает. Он даже старался не думать, если рядом оказывался Тюбя. Но, как назло: мысль о Тюбином носе начинала вертеться в голове — стоило Hиктошке подумать, что эта мысль нехорошая.

Часто, даже после совсем коротенького разговора с каким-нибудь коротышкой, Hиктошка несколько дней не мог этот разговор забыть и всё думал, думал...

— А вдруг я ему что-нибудь не то сказал? — спрашивал он Вилку.

А Вилка ему отвечал:

— Да что же «не то»? Ты ведь только спросил его, где он взял свою книжку, а он сказал, что в библиотеке, и что она была там последняя.

— Да, но он сразу же предложил мне ее дать почитать...

— Ну и что же?

— А я взял — да и согласился.

— А почему бы не согласиться, если предлагают?

— Так может, он просто из вежливости предложил? Может, он ее сам еще не прочитал? А я ее у него уже взял. Неудобно как-то.

— Ну, если он такой дурак, что предлагает не по-настоящему, а только из вежливости, то сам виноват. Можешь считать, что ты тоже взял только из вежливости. Раз он из вежливости предложил.

— Ты так думаешь? — обрадовался Hиктошка.

Шедшие ему навстречу по улице малышки остановились и как-то странно посмотрели на него. Hиктошка-то разговаривал с Вилкой мысленно, а тут вдруг сказал вслух:

— Ты так думаешь?

И снова перешел на телепатию.

— Значит, если я взял только из вежливости, ничего в этом плохого нет. Я ведь не специально у него отнял эту книжку, которую он еще не прочитал. Просто из вежливости согласился на его предложение.

— Вот именно, — сказал Вилка. — Тем более, может, он ее все-таки уже прочел и предложил вовсе не из вежливости, а совершенно искренне.

— Да, может быть, — отвечал Hиктошка. — А может быть, и нет.

Глава третья. О ТОМ, КАК ПРАВИЛЬНО НЕ ЗАГРЯЗНЯТЬ ПРИРОДУ.

Подобные угрызения совести грызли Hиктошку почти после каждой встречи с кем-нибудь. И поэтому он не любил ни с кем встречаться. А для того, чтобы ни с кем не встречаться — трудно найти лучшее место, чем лес. Там одни дубы да ёлки. Летом Hиктошка почти каждый день уходил в лес.

У Hиктошки в лесу было удобное гнездышко, которое он сам себе оборудовал на одной из веток дуба. У него и подушка там была, и одеяло, и лампочка, чтобы читать по ночам. Лампочку питал аккумулятор, который днем заряжался от солнечной батареи. Этот аккумулятор и батарею изобрели слесарь Винтик и монтёр Шпонтик. Они последнее время были помешаны на всем экологически чистом — то есть, на том, что природу не загрязняет. Они даже придумали во дворе поставить несколько мусорных баков и в каждый бак класть свой вид мусора. В один бак — только бумажный мусор, в другой бак пластмассовый мусор, в третий — съедобный мусор... Вначале коротышки не понимали, зачем все это нужно. Но Винтик и Шпонтик им объяснили, что так меньше загрязняется окружающая среда, то есть природа, и они всё поняли.

Только Пустомеля не понял. Он смеялся над Винтиком и Шпонтиком и нарочно бросал в баки не тот мусор, что надо. «Это съедобная бумага», — говорил он, засовывая бумагу в бак для съедобного мусора. «А это пластмассовые макароны», — говорил он, кидая в бак для пластмассы свои недоеденные макароны.

Еще Пустомеле понравилось, что съедобный мусор совсем не загрязняет окружающую среду. Это ему ученый Знайка сказал, когда объяснял про экологию — науку о том, как сохранять природу.

— Значит, съедобный мусор не пачкает природу? — спросил Пустомеля, — а пластмассовый — пачкает?

— Конечно! — сказал Знайка, обрадованный, что Пустомеля понял. — Пищевые отходы даже полезны для окружающей среды! Ведь если огрызок яблока попадает в землю, он не портит растения и животные от этого не страдают. Наоборот, из семечек яблока может получиться корм для птиц или даже может вырасти новая яблоня. А гнилое мясо дает пищу червякам и разным букашкам. Таким образом мы помогаем природе!

На следующий день жители улицы Маргариток и бульвара Васильков были шокированы тем, что в соседнем с ними сквере неизвестно откуда появилась куча тухлых помидоров. Кучу убрали, но назавтра там возникла гора апельсиновых корок. Убрали и ее, а через два дня весь сквер оказался засыпан ореховой шелухой и скорлупками от семечек. Возмущенные коротышки решили узнать, кто занимается этим безобразием. Они выставили охрану, которая на следующую ночь схватила Пустомелю, вываливающего прямо у входа в сквер огромный мешок арбузных корок.

— Эй, не смейте меня трогать! — кричал Пустомеля не своим голосом, когда коротышки схватили его и собирались как следует побить. — Не имеете права! Это экологически чистые отходы, они помогают природе!

Пустомеля размахивал кулаками и так громко кричал, что разбудил коротышек с соседней Колокольчиковой улицы, которые примчались в сквер во главе со Знайкой и доктором Таблеткиным.

— Что здесь происходит? — спросил Знайка, впопыхах заправляя рубашку в штаны и напяливая очки на нос.

— Вот, поглядите-ка, что ваш дружок натворил! — закричала малышка по имени Булочка, которая жила рядом со сквером и в выходные продавала там свежие булочки. — Негодяй, в воскресенье никто не хотел покупать мою выпечку, потому что весь сквер провонял тухлыми помидорами и у коротышек пропал аппетит!

И она схватила Пустомелю за его зеленый галстук и так дернула, что он чуть не задушился — у него даже язык изо рта высунулся.

— Подождите, — сказал Знайка, — тут надо разобраться. Ты что это, Пустомеля, вредительством занимаешься?

— Я не занимаюсь! — обиделся Пустомеля, стараясь оторвать Булочкины руки от своего галстука. — Я природе помогаю, а вы! Это же пищевые отходы, они защищают природу. Вы что же не понимаете, что у нас природы совсем мало осталось и скоро ее совсем не останется? Вы что хотите, чтобы одни дома и дороги были, и чтобы не было ни одной травинки, ни одной птички?!

Пустомеле, видимо, стало так обидно, что все на него незаслуженно накинулись, что он даже всхлипнул.

— Какая природа, что он несет! — закричали другие коротышки — жители улицы Маргариток и бульвара Васильков. — Из-за него нам в такую жару окна приходится запирать, дышать невозможно! В сквере-то воняет!

— Вы еще просто не привыкли к экологически чистому образу жизни! — кричал им в ответ Пустомеля. — Темнота!

— А мы и не собираемся привыкать, мы тебе сейчас так голову намылим, отход несчастный!

Тут Знайка понял, что это он во всем виноват. Нужно было как следует объяснить коротышкам, что такое экология.

— Тихо, товарищи! — закричал он. — Произошла ошибка. Пустомеля не виноват, это я ему всё неправильно объяснил!

— Ах, это ты, товарищ, ему объяснил, чтоб он тут тухлое мясо наваливал? — в наступившей тишине сказала Булочка таким голосом, что Знайка пожалел, что заступился за Пустомелю. Он невольно отпрянул назад, но все-таки сохранил достоинство и ответил:

— Нет, я ему такого не говорил. Я Пустомеле другое говорил, а он меня неправильно понял. Наверное, я плохо объяснял.

Знайка поправил галстук.

— Знаете что, друзья? Сейчас уже ночь и всем нужно как следует выспаться. А завтра, в десять часов утра, я объявляю общее собрание и на нем буду рассказывать всем желающим, что такое экология и как нужно правильно природу охранять. А пока что Пустомеля уберет арбузные корки, а все остальные пусть расходятся по домам.

— Как! — закричал Пустомеля, — это почему это я должен убирать арбузные корки, если я помогал природе? Пусть, если ты мне все неправильно объяснил, так ты и будешь эту кучу убирать!

— Вот что, Пустомелечка, — сказал доктор Таблеткин, — что-то ты мне каким-то нездоровым показался. Кричишь, мусор за собой убирать не хочешь... Надо бы тебе прописать для начала несколько укольчиков, а потом касторочки — три раза в день, чтобы ты совсем не разболелся.

— Нет, что ты, Таблеткин! — испугался Пустомеля. — Да я совсем здоров, это я пошутил просто, конечно, я сейчас же всё уберу.

На следующий день Знайка устроил лекцию, на которой объяснил, наконец, коротышкам, что такое экология и как нужно правильно обращаться с мусором. Ведь если пластиковые бутылки класть в мусорный ящик для пластика, а картонные коробки — в ящик для картона, то эти материалы сразу попадают на завод, который перерабатывает картон или пластик, и из них делают новые бутылки и коробки. А если весь мусор валить в одну кучу, то эта куча оказывается потом где-нибудь на природе и загрязняет ее. «Ведь правда же нам бы не хотелось, чтобы наш лес был завален картонными коробками, а в Огуречной реке плавали пластиковые бутылки?» — закончил свое объяснение Знайка.

«Надо же, — говорил Пустомеля, — а я-то думал, что раз мусор съедобный — бросай его, где хочешь, и тебе хорошо, и природе, а там вон оно что! Но теперь-то я всё понял, буду сортировать отходы».

Глава четвертая. КАК HИКТОШКА ПОМОГ ОТКРЫТЬ МЕСТОРОЖДЕНИЕ ГАЗА.

Очень интересовала защита окружающей среды изобретателей Винтика и Шпонтика. Им хотелось что-нибудь полезное для природы придумать. Как известно, электричество, получаемое от солнца, меньше всего ее загрязняет. Вот они и изобрели такой аккумулятор — солнечный. Но, к сожалению, он никому, кроме Hиктошки, не понадобился. Дело в том, что в Цветограде вскоре открыли газ. И электричество стали добывать путем сжигания газа. Хоть газ и не очень полезен для природы, но Знайка сказал, что в случае с газом можно сделать исключение.

За Цветоградом — не с той стороны, где река и лес, а с противоположной — находился небольшой холм. Один раз Знайка копал там яму — она нужна была ему для каких-то научных опытов. Когда яма была уже достаточно глубокая, лопата Знайки стукнулась обо что-то очень твердое. Вначале Знайка думал, что нашел старинный клад. Он позвал других коротышек, чтобы поделиться с ними сокровищами. Но когда они раскопали как следует всё вокруг, то увидели, что это не клад, а что под землей тянется огромная, толстая труба. Никто не мог понять, что это за труба и для чего она нужна. Ученый Знайка три дня искал в своих книгах объяснение этому явлению. На четвертый день он позвал Винтика и Шпонтика и велел им просверлить в трубе дырку.

Слесарь с монтёром принесли из своей мастерской огромную дрель и по очереди сверлили трубу три дня и три ночи, и сломали немало свёрл, пока наконец не просверлили в ней дырку. Когда они вытащили сверло, послышался громкий свист, и коротышки почувствовали какой-то резкий запах. Была ночь. Винтик и Шпонтик бросили дрель и сверла и побежали к Знайке. На их крики собрались все коротышки дома номер 15 по Колокольчиковой улице, а также многие жители соседних домов. Коротышки прибежали к трубе, которая громко свистела.

Доктор Таблеткин понюхал воздух и сказал, что пахнет чем-то очень вредным для здоровья и что все должны немедленно удалиться, потому что это может быть даже смертельно. А дело было осенью, и небо покрывали тучи. Фонари Цветограда далеко, Винтик и Шпонтик так спешили, что забыли свой фонарь во дворе, и больше никто не догадался принести с собой, чем посветить. Темно — хоть глаз выколи.

Hиктошка тоже прибежал к трубе вслед за всеми, но его и так-то никогда не замечали, где уж тут заметить в такой темноте? Музыкант Рояль подполз к трубе на ощупь. Он попробовал заткнуть дырку своим пальцем, но дырка была большая и до конца не заткнулась, зато свист стал тоньше. Тогда Рояль стал зажимать дырку то больше, то меньше, то одним пальцем, то двумя, и труба стала играть музыку.

— Ура! — закричали и захлопали все.

Но резкий запах становился всё нестерпимей, и коротышки невольно отошли подальше от трубы. Рояль тоже долго не мог возле нее находиться и отошел вслед за всеми.

— Я думаю, что надо эту дырку заткнуть обратно! — с важным видом сказал доктор Таблеткин.

— Правильно! — закричал Пустомеля.

А Знайка сказал:

— Нужно подождать до утра, пока не станет светло и пока Винтик и Шпонтик в своей мастерской выточат подходящую затычку.

Никто и не заметил, как Hиктошка подполз к самой трубе. Ему тоже захотелось сыграть на ней какую-нибудь музыку. Но тут было так темно, что совсем ничего не было видно. Hиктошка никак не мог найти, где же дырка, про которую все говорят. Тогда он вспомнил, что у него в кармане есть зажигалка. Hиктошка курил. Не то чтобы постоянно, а так только — любил иногда после ужина трубочку выкурить. Поскольку доктор Таблеткин был против курения и запретил его в доме, Hиктошка курил трубку только у себя в лесу. Вспомнив про зажигалку, Hиктошка вытащил ее и зажег.

Что было дальше — Hиктошка не помнил. Очнулся он, когда уже был день, а точнее вечер. Лил дождь, и было мокро. Hиктошка почувствовал, что лежит на какой-то мокрой глине. Голова у него очень сильно болела, и Hиктошка долго не мог вспомнить, как он сюда попал. Он все лежал и лежал под дождем, и ему было очень холодно. Наконец Hиктошка решил встать на ноги. Он увидел, что лежит в канаве, рядом с каким-то холмом, и услыхал голоса. Когда Hиктошка обошел вокруг холма, то увидел, что на другой стороне возятся коротышки.

— Что это вы здесь делаете? — спросил он у Пустомели, который стоял, заложив руки в карманы, под своей огромной, как зонтик, шляпой.

— Не видишь, газовую электростанцию строим, — важно ответил Пустомеля.

— А что это такое? — поинтересовался Hиктошка.

Но Пустомеля не смог ему объяснить, и за него ответил Ворчун.

— Вот ведь, выдумают тоже! Какой-то газ нашли. А он и взорвался. Хорошо еще, что все далеко стояли и никого не убило. А теперь Знайка решил из этого газа электричество получать.

В газовой электростанции газ сгорает и крутит турбины, которые вырабатывают электрический ток. Но если газ смешать с воздухом, а потом поджечь, то он взрывается с ужасной силой. К тому времени, как Hиктошка чиркнул своей зажигалкой, уже много газа вышло из трубы, поэтому и произошел такой сильный взрыв. А чтобы газ не смешивался с воздухом и не взрывался, нужно либо дырку заткнуть, либо сразу поджечь струю газа. И тогда он спокойно горит — надо только следить, чтобы огонек как-нибудь случайно не потух.

Hиктошка посмотрел туда, где возились в грязи коротышки, и увидел, что там, откуда-то из-под земли, горит синее пламя.

— А что это такое горит? — спросил Hиктошка.

— Это газ, — ответил Пустомеля. — Это я придумал, чтобы из него электричество получать, — добавил он. — Раз горит, значит — как лампочка, значит, можно делать электричество.

— Это не ты, а Знайка придумал, — возразил Ворчун.

— Нет, я! — настаивал Пустомеля.

Они принялись с Ворчуном спорить, а Hиктошка вдруг почувствовал, что у него сильно болит и кружится голова. Он поплелся домой. Голова и всё тело так сильно болели, что Hиктошка целую неделю пролежал в кровати. Если бы об этом узнал Таблеткин, он бы сразу понял, что у Hиктошки контузия. Это такая болезнь, которая бывает, если возле человека что-нибудь взорвется, но насмерть не убьет, а только оглушит. У Hиктошки болела голова, звенело в ушах, а перед глазами плыли бурые круги. Но Hиктошка никому ничего не рассказал, и через неделю у него всё прошло. Только когда он наконец вылез из кровати и пошел в ванную умываться, он увидел в зеркале, что у него совершенно черное лицо, как у африканца. «Вилка, неужели это я в зеркале?» — спросил Hиктошка своего мысленного друга Вилку. — «Ты, а кто же еще? Надо мыться почаще». — «Ладно, ты прав. Пойду умоюсь».

Hиктошка очень любил чистоту и целый час мылся, пока снова не стал чистым.

А коротышки так и не узнали, что это Hиктошка поджег газ. Когда раздался взрыв, Hиктошку отбросило за холм, и он пролежал там до вечера. Так что никто его и не видел. Ученый Знайка решил, что газ сам взорвался — он прочел в одной из научных книг, что такое бывает.

Так вот, после того, как на холме построили газовую электростанцию, Цветоград стал получать достаточно электричества и солнечный аккумулятор Винтика и Шпонтика стал не нужен. Hиктошка и стащил его потихоньку, и унес к себе в лес.

Глава пятая. КАК HИКТОШКА СОВЕРШИЛ ПОДВИГ.

Почему так выходило, что Hиктошку никогда никто не замечал — для него это было загадкой. Просто всегда так получалось. Один раз он даже совершил героический поступок, который тоже никто не заметил.

Это произошло одним теплым летним днем. Hиктошка переночевал в лесу и искупался в реке. Потом спилил на завтрак несколько орехов маленькой пилой, которую хранил в своей кладовочке, в дупле дуба. Высохнув на солнце, Hиктошка уже хотел углубиться в лесные заросли, где и находился тот самый дуб и где у него была спрятана книжка. Там никто не мог ему помешать и он собирался спокойно почитать, а заодно и позавтракать. Hиктошка днем всегда читал какую-нибудь одну книгу, а дома, вечером — какую-нибудь другую. Потому что есть книжки для дня, а есть для ночи — не будешь ведь читать что-нибудь страшное, когда на улице и так темно. Не успев еще скрыться в лесной чаще, Hиктошка услышал крик: «Помогите»!

А потом еще: «Пожалуйста!» — закричал кто-то.

Hиктошка обернулся, но никого не увидел. Он подождал минутку. Но больше никто не кричал. Hиктошка выбежал из леса на берег. Он огляделся по сторонам — никого не было видно. Левее того места, где он только что купался, был поворот реки, и Hиктошка помчался в ту сторону. За поворотом тоже никого не было, хотя в такой теплый день в это время тут всегда полно народу. Здесь висела тарзанка, на которой любили кататься коротышки. Она была привязана к ветке плакучей ивы, которая склонялась над рекой. Хватаешься за тарзанку руками и раскачиваешься, раскачиваешься, а потом прыгаешь в реку. Был такой лесной человек, которого звали Тарзан — он ее и изобрел.

На берегу не было ни души, но тарзанка качалась. Hиктошка здорово умел логически мыслить. «Если тарзанка качается, значит на ней недавно кто-то качался, — подумал он. — А если этого кого-то нет на тарзанке, значит, он с нее либо спрыгнул, либо упал. А раз тарзанка над рекой, то, значит, он упал в реку». И Hиктошка побежал к тарзанке по узенькой тропинке, которая шла вдоль самой воды. Весь берег реки утопал в зелени, тут росли высокие вётлы и ивы, низко наклонившиеся над водой. То и дело приходилось обегать камышовые заросли. Было очень тихо, ветра не было, и листья не шелестели. Только на ветке ивы тоненьким голоском пела какая-то маленькая птичка, наверное, иволга. «Интересно, куда это все подевались?» — подумал на бегу Hиктошка. Он сам очень любил кататься на тарзанке, но вокруг нее всегда столько народу — не протолкнешься. Один раз он даже отстоял к тарзанке целую очередь. Когда повар Кастрюля, который был перед Hиктошкой, наконец с громким плеском плюхнулся с тарзанки в реку, Hиктошка только уже собирался схватиться за нее, как откуда ни возьмись появился Пустомеля. Он оттолкнул Hиктошку и сказал: «Я был за Кастрюлей, спроси у него». Но как можно было спросить у Кастрюли, когда тот бултыхался в реке и так при этом громко визжал, что ничего бы не услышал? Hиктошка тогда слез с дерева и ушел, и с тех пор катался на тарзанке только ночью, когда никого не было.

Некоторые, наверное, скажут, что Hиктошка — трус, раз он не прогнал Пустомелю, не подрался с ним или, хотя бы, не сказал ему, что тот не прав. Но Hиктошка просто подумал, что если они с Пустомелей подерутся, то никакого настроения кататься на тарзанке у него уже не будет — так пусть уж лучше Пустомеля катается. Тем более, что, может, Пустомеля просто забыл, что он не стоял за Кастрюлей. «Может быть, ему напекло голову — ведь день-то был жаркий — вот он и забыл», — рассуждал Hиктошка. И вообще, он еще никогда не дрался — не устраивать же было первую в своей жизни драку прямо на дереве, вот так, без подготовки?

А сегодня тут было на удивление пусто, и Hиктошка не понимал почему. Но дело было в том, что как раз на сегодня ученый Знайка назначил старт воздушного шара, на котором коротышки должны были улететь путешествовать. Этот вошедший в историю полет на воздушном шаре, изобретенном Знайкой, подробно описан в Знаменитой книге о коротышках.

Как известно, коротышкам очень хотелось повидать другие страны, но они такие маленькие, что пешком им туда идти страшно долго и тяжело. Вот умный Знайка и придумал легкий способ путешествия — летать на воздушном шаре. Весь город собрался сегодня возле дома номер 15 на Колокольчиковой улице смотреть, как Знайка и его друзья надувают шар и как он потом будет взлетать. Сделать шар, который поднимется в воздух с шестнадцатью коротышками, — не просто. На самом деле Знайка два года придумывал конструкцию этого шара и корзины, которая прицепляется к нему с помощью большой рыболовной сети. Он чертил чертежи, делал расчеты, пробовал различные материалы, которые должны были подойти для этого проекта. Знайка был очень скромным, поэтому до поры до времени никому ничего не рассказывал. А когда коротышки напомнили ему, что они уже очень давно мечтают отправиться в какое-нибудь путешествие, Знайка как раз закончил свою работу.

— Придумал! — сказал Знайка. — Мы сделаем воздушный шар и полетим на нем.

И все коротышки сразу поняли, что Знайка не просто умный коротышка, а что он настоящий гений. Но Знайка, когда кто-нибудь заслуженно называл его гением, скромно отводил глаза и говорил: «Да чего уж там...»

Hиктошка узнал про шар только вчера, потому что до этого два дня не ночевал дома. О том, что все коротышки из их дома заняты постройкой шара, Hиктошке рассказал Пустомеля. Hиктошка случайно с ним встретился в поле, где Пустомеля собирал одуванчиковый пух. Из этого пуха коротышки собирались сделать парашюты. На всякий случай — вдруг шар лопнет. А Hиктошка ночевал в лесу и ничего этого не знал. Он так зачитался сказкой Ганса Христиана Андерсена «Русалочка», что уснул, когда было уже, наверно, часа три ночи.

На берегу никого не было. Тарзанка почти остановилась, когда до нее добежал Hиктошка. Она висела высоко, и коротышки всегда прыгали с нее далеко вперед, в реку. А под самой тарзанкой, даже немного сзади, было топкое болотце, густо заросшее тиной и покрытое зеленой ряской. В середине болотца ряска как будто разошлась. Вначале Hиктошке показалось, что там плавает какая-то рыжая тина, но присмотревшись, он увидел, что это чьи-то длинные-предлинные рыжие волосы, а тот, кому они принадлежат, по-видимому, сидит под водой. И Hиктошка тут решил, что это русалка. Ведь вчера, перед сном, Hиктошка как раз прочитал сказку Андерсена «Русалочка».

Те, кто слышали эту историю, знают, что она очень грустная. Бедной Русалочке, чтобы увидеться с принцем, пришлось отдать свой прекрасный голос и стать немой. Да еще и когда хвост ее превратился в человеческие ноги, ходить Русалочке было так больно, словно она ступала по ножам. А уж чем сказка закончилась, про это даже и упоминать не стоит! Конец у нее мрачный, печальный и тоскливый.

Hиктошке было так жаль бедную Русалочку, что, прочитав книгу, он до поздней ночи проплакал у себя на дереве. Ах, если бы он встретил эту Русалочку, он бы сказал ей: «Зачем тебе нужен принц и зачем тебе ноги! Ведь так приятно плавать в морских глубинах, хвост же гораздо лучше!» Hиктошка и сам бы не прочь был иметь такой хвост. А принцев — мало ли на белом свете?

Hиктошка подошел к самому болотцу, наклонился над ним и стал смотреть в воду. Под водой он видел русалкину голову, но вокруг собиралось все больше ряски. «Кто же все-таки кричал «помогите»? — пытался сообразить Hиктошка. — По голосу это была малышка, а не малыш».

— Эй, русалка! — позвал он.

Но русалка не отзывалась. Hиктошка испугался. «А вдруг русалка тоже может утонуть?» — подумал он. И понял, что нужно срочно что-то делать. Хотя Hиктошка и бывал часто задумчивым — особенно если просто так шел по улице, зато когда нужно было действовать, он становился очень быстрым.

Hиктошка огляделся, потом выхватил из кармана перочинный ножичек и отрезал свисавшую с деревца длинную лозу дикого винограда. Крепко привязал себя этой лозой к стволу ивы и полез в воду. Hиктошка быстро добрался до рыжих волос, которые уже совсем облепила ряска, и потянул за них. Ноги его глубоко погрузились в ил, и болото стало засасывать Hиктошку, но он не боялся, потому что был привязан. Времени было очень мало. Если она утонула, то нужно как можно скорее вытащить ее, иначе она умрет. Hиктошка изо всех сил потянул за рыжие волосы, и голова русалки показалась над водой. Потянул еще и схватил русалку обеими руками за плечи. Голова ее свешивалась вниз. Кажется, русалка не дышала. Hиктошка держал ее обеими руками, потому что она была страшно тяжелая. Ноги его глубоко завязли в иле, и он не мог теперь сдвинуться с места. Hиктошка попробовал держать русалку одной рукой, а другой — подтянуться на виноградной лозе. Но русалка была тяжелая, плечи ее опутала тина, и она снова стала погружаться в болото. Тогда Hиктошка опять схватил русалку обеими руками. Но сам он при этом еще больше увяз в топком иле.

Ничего не получалось. А время шло. Вдруг счастливая мысль осенила его, и он начал поворачиваться на том месте, где стоял. Виноградная лоза стала наматываться на него и становиться короче, и таким образом Hиктошка потихоньку вылезал из болота. В русалкины плечи он вцепился мертвой хваткой, и русалка тоже стала постепенно вытягиваться.

Когда оба они очутились на берегу, Hиктошка в изнеможении упал лицом в воду. Руки его были как каменные и страшно болели. Но он помнил, что русалка не дышит. Поднявшись на ноги, вытащил ее на сухое место. Да какая же это была русалка — у нее не было рыбьего хвоста, а были человеческие ноги. Да и одета она была в обыкновенный купальник, какие носят малышки, когда идут купаться на реку. «Значит, она такая же коротышка, как я! — подумал Hиктошка. — Качалась на тарзанке, сорвалась в болото и утонула». Он вспомнил, что нужно делать искусственное дыхание. «Но как же его делать, если у нее внутри, наверно, полно воды?» — подумал он. Тогда Hиктошка решил, что малышку нужно перевернуть вверх ногами, чтобы вся вода из нее вылилась. Он быстро привязал к ее ногам длинную виноградную лозу, перекинул ее конец через ветку ветлы и, повиснув на другом конце, поднял малышку кверху.

Читателю может показаться, что прошел целый час, а то и два, пока Hиктошка нашел утонувшую малышку и вытащил ее из болота. Но на самом деле все это длилось не больше пяти минут. Когда нужно было действовать, Hиктошка все делал страшно быстро.

Малышка была немного тяжелее Hиктошки, может быть потому, что мокрые волосы, оплетенные тиной, тянули ее вниз. Hиктошка обхватил ногами какую-то корягу и тянул лозу с такой силой, что малышка повисла, наконец, вверх ногами. Изо рта ее полилась вода, и она стала громко кашлять.

Малышка висела вниз головой и кашляла, и из нее выливалась вода. Наконец Hиктошка опустил ее на землю. Правда, она при этом ударилась головой о корягу — но в сравнении с тем, что она только что чуть не умерла, это были уже пустяки. Малышка была так слаба, что не могла стоять или сидеть. Hиктошка уложил ее на траву. Он и сам едва держался на ногах. Но тут Hиктошка увидел, что вокруг ее шеи намоталась тина, и испугался, как бы она опять не задушилась. Стоя на коленках и осторожно приподняв голову малышки, он начал потихоньку разматывать длинные пряди этой тины. Малышка ничего не говорила, а только жадно глотала раскрытым ртом воздух, словно была голодная.

— Как вас зовут? — спросил он, сняв с ее шеи последний кусок речной травы.

Малышка еще немного подышала, а потом шепотом ответила:

— Бабаяга.

Больше она уже ничего не могла сказать. Только глотала воздух ртом.

Глава пятая с половиной. БАБАЯГА.

Малышку и вправду так звали: Бабаяга. На самом деле, когда-то ее звали по-другому, и это она сама себе придумала такое непривлекательное имя. Дело в том, что Бабаяга была страшная, невероятная, удивительная красавица. Жила она в собственном домике на окраине Цветограда и очень редко из него выходила при свете. Потому что была ужасно стеснительная. Но Бабаяга любила гулять по ночам и нюхать цветы. А днем она сидела дома и стеснялась выходить. Только когда у нее совсем кончались продукты, она шла в булочную, чтобы купить хлеба или в молочную за молоком, или в колбасную за докторской колбасой. Появилась она в Цветограде не так давно (то есть, малышка, а не колбаса), кажется, прошлой весной, а где жила раньше — никто не знал. По акценту-то ясно было, что она иностранка.

Когда поэт Пёрышкин впервые увидел эту малышку, он написал лучшую свою поэму под названием «Весенние лепестки». А когда с ней на улице нечаянно столкнулся ученый Знайка, он открыл закон всемирного тяготения и в тот же вечер изобрел ракету, в которой коротышки впоследствии полетели на Луну. Для Таблеткина встреча с Бабаягой закончилась горячкой с температурой тридцать девять и пять и бредом. Таблеткин так очумел, что выдумал несуществующую, но смертельную болезнь под названием «веснуха» и сделал от нее прививку всему населению города. Таблеткин выделил для веснухи целую главу в медицинской энциклопедии, которую он сам написал. Там рассказывалось, какая это опасная болезнь и как по весне, нанюхавшись ароматов цветов, коротышки заболевают веснухой и сходят с ума.

Бабаяге надоело, что из-за ее красоты все смотрят на нее, как на чудо, и она нарочно, перед тем, как выйти из дома, стала мазать лицо сажей, а вместо одежды надевать грязные, рваные лохмотья. Как раз тогда она и выдумала себе это имя: Бабаяга и всем, кто спрашивал, говорила, что ее так зовут.

Но ничего это не помогло. Натерев волосы жидким мылом и высушив потом феном, чтобы были как мочалка, намазав золой щеки, в грязном, разорванном платьице, в котором дыр больше, чем материи, Бабаяга все равно была самой красивой малышкой в городе. Некоторые малыши так прямым текстом и заявляли: в лохмотьях, с чумазым лицом она, мол, намного симпатичнее, чем другие малышки, которые носят модные платья и пользуются косметикой. Особенно малыши вроде Пустомели, которые и сами-то не любят мыться. Надо ли говорить, что после таких высказываний малышки Цветограда, почти все до единой, возненавидели Бабаягу.

С ней дружила одна только Кнопочка. Кнопочке было наплевать на собственную красоту. Она никогда не смотрелась в зеркало, надевала на себя что попало, в жизни не красилась, и малыши ей были глубоко безразличны. (Кстати, это была совсем не та Кнопочка, которую любил таскать за косички Пустомеля, а другая малышка, ее тезка).

— О, почему, почему они считают меня главной красавицей? — жаловалась бедная Бабаяга подруге, по-иностранному выговаривая слова. — Почему смотрят на меня, как на скульптуру в музее или чудно-юдный цветок? Щеки гуталином мазала, на волосы оливковое масло лила, перцем насыпала, даже макаронами! На улицу выхожу — платье рваное, грязное. Ничего не помогает. Глядят, откроя рот, — вот и всё! А я совсем не чудно-юдный цветок и не скульптура! Я обычная малышка, такая же, как все. И между прочим, я тоже личность, не меньшая, чем они. Я не красотка с ангело... с ангеловым лицом! У меня, между прочим, душа есть!

Бабаяга плакала, а Кнопочка утешала ее.

— Ну что ты... другие счастливы были бы иметь такие огромные зеленые глаза и такие длинные ресницы, как у тебя. Я, правда, этого тоже не понимаю, но Ласточка мне говорила, что если бы у нее были ресницы ровно в два раза короче твоих и пусть даже не такие густые и не рыжие, а просто коричневые — она бы была на седьмом небе от счастья.

— Но я-то от всего этого совсем не попала на седьмое небо! — всхлипывала Бабаяга. — И крупные прозрачные слезы текли по ее прекрасным щекам.

— Не расстраивайся. Другие твоей красоте завидуют. Но что в этом хорошего?

— Вот именно, что ничего нет хорошего.

— Нет, я имею в виду, для них — что хорошего завидовать-то? Зависть — плохое чувство.

— Ты мне хотя не завидуешь?

— Ну что ты... как ты можешь так думать? И знаешь... не обращай на них внимания.

— Вот я не обращаю. А чтобы не таращили на меня — одеваюсь в рваные лохмотья, намазываю на себя сажу и гуталин...

Кнопочка немного подумала.

— Знаешь что? — сказала она. — Я думаю, ты не совсем права. Красота — она прекрасна. Коротышкам хочется смотреть на красоту — что же в этом плохого? Вот ты — разве не любишь смотреть на красивые деревья, цветы?

— И ты туда же... ну разве я цветок? Я ведь живая малышка! У меня есть душа! А ни у кого до этого дела нет!

— Да-да, ты права, — соглашалась Кнопочка.

Ей было безмерно жаль несчастную Бабаягу.

— Знаешь, я так не люблю грязь, — жаловалась та подруге. — Очень тяжело гулять по городу в таком виде...

Она действительно терпеть не могла грязь. Придя из магазина, первым делом залезала в ванну, намыливалась с головы до ног и оттирала с лица и рук противную сажу. Потом долго вымывала и расчесывала свои густые волосы и заплетала в две длинные косы.

Отчего Бабаяга казалась всем такой красивой — даже в рваных лохмотьях, сквозь которые просвечивали ее длинные белые ноги — понять трудно. «И что, нет, вот что они в ней нашли?!» — возмущалась другие малышки. Даже некоторые малыши задумывались. А ученый Знайка, которому всегда хотелось докопаться до истины, написал небольшую книжку, которая так и называлась: «Чем нас очаровала Баба-Яга?» Книга начиналась с истории появления сказочной Бабы-Яги. Знайка провел научное исследование. Он объяснял, откуда она появилась в сказках, почему у нее костяная нога, а живет она в избушке на курьих ножках. А потом от Бабы-Яги плавно перешел к малышке по имени Бабаяга и стал рассуждать, почему ее красота так сильно действует на коротышек. Положа руку на сердце, Знайка не собирался писать про сказочную Бабу-Ягу, тем более, что он в нее не верил. Он хотел написать книжку только про малышку Бабаягу, но подумал, что некоторым такая книжка может не понравиться. И на всякий случай начал не с прекрасной малышки, а с ее сказочной тезки.

Но это ему не помогло. Вскоре после издания пришлось ученому Знайке самому свою книгу запретить и все копии изъять, даже из библиотеки. Потому что возмущенные Цветоградки накинулись на Знайку.

— Если этот мерзкий пасквиль, эта отвратительная клевета не будет немедленно уничтожена, мы поднимем восстание! Мы взорвем твою научную лабораторию и сожжем все твои книги! Мы затолкнем тебя в твою ракету и отправим на Луну! Нет, на Марс! А еще лучше — на Плутон, чтобы ты там как следует подумал.

Это объявила ученому Знайке в мегафон малышка по имени Бантик, возглавлявшая мирную демонстрацию малышек против красизма. До этого утра, пока он не услышал под своими окнами крики разъяренных демонстранток, Знайка даже и не знал такого слова. Оказывается, красизм — это когда кого-нибудь ущемляют, если он недостаточно красивый.

— Мы не позволим никого ущемлять! — гудел из динамиков гневный голос малышки Пудельки.

Ее кудрявые волосики грозно торчали из головы, словно колючие пружинки.

— Что вы, что вы, милые! — воскликнул Знайка, протирая глаза и высовываясь из окна по пояс.

При этом он поцарапал себе живот об оконную раму, которую давно не красили и от нее отшелушились щепки. Знайка очень боялся конфликтов и всегда старался решить дело мирным путем. А малышки уже держали в каждой руке по яйцу колибри, готовые подвергнуть бомбардировке дом номер пятнадцать по Колокольчиковой улице.

— Дорогие мои! Голубушки! — кричал из другого окна доктор Таблеткин, выскочивший из постели в одной пижаме. — Конечно же, Знайка сейчас же уничтожит свою дурацкую книжку! И как это я недосмотрел и позволил ему ее напечатать! У него наверняка поднялась высокая температура, и он сделал это в бреду. Сейчас же дам ему касторки и пропишу курс уколов!

По счастью, дело кончилось миром. Знайка послал Винтика и Шпонтика, которые на машине объехали библиотеки и книжные магазины города и изъяли злосчастное произведение. Удовлетворенные демонстрантки разорвали все экземпляры в клочки и разошлись по домам. Некоторые даже извинялись, что наделали столько шума.

— В следующий раз приходите сразу ко мне, незачем устраивать демонстрации, — на прощанье сказал Знайка Пудельке и тут же пожалел об этих словах.

— Надеюсь, что следующего раза не будет! — прогудел из мегафона ее металлический голос.

Знайке пришлось прочистить оглохшее ухо концом мизинца. Словно из водосточной трубы окатила.

— Надеюсь, вы избавились от ваших красистских взглядов навсегда, доктор Знайка!

— Конечно-конечно, — пролепетал бедный ученый.

Вот, оказывается, какую знаменитую малышку спас Hиктошка. Правда, как я уже говорил, об этом его героическом поступке никто так и не узнал. Кроме самой Бабаяги. Потом она рассказала своей подруге Кнопочке, что ее спас какой-то коротышка в синем шарфике. Но Кнопочка не могла припомнить, кто в Цветограде носит синий шарфик, и так они и не узнали, что это был Hиктошка. Сам же Hиктошка раньше с Бабаягой не встречался и ничего про нее не слыхал. Да и немудрено: Hиктошка был словно не от мира сего. Никого он не знал.

Hиктошка так устал и был так голоден, что решил — это у него головокружение от голода. Он осторожно убрал ряску с рыжих волос малышки. Ее лицо, плечи и руки были бледные, как белый шелк, из которого в Цветограде шьют пододеяльники и простыни. А глаза у нее были зеленые, чуть темнее листьев кувшинок.

Тут послышались голоса малышей и малышек. Воздушный шар, который строили коротышки на Колокольчиковой улице, к этому времени уже был готов. Ученый Знайка сказал, что теперь нужно немного отдохнуть перед полетом. День был очень жаркий, и все побежали на Огуречную речку купаться. Коротышки с визгом прыгали в воду и плыли на другой берег, а некоторые сели в лодки, чтобы первыми добраться до тарзанки.

— Что тут случилось? — закричали приплывшие на лодке ученый Знайка и доктор Таблеткин.

Не успел еще Hиктошка ничего сказать, как Бабаягу уже обступили малыши и малышки, прибывшие на нескольких лодках. Hиктошку оттеснили от Бабаяги, он отошел подальше и сел на пенек, чтобы отдохнуть. Ведь он сегодня еще не завтракал, и теперь сил у него совсем не осталось. Он даже шатался — так устал. Такой уж у Hиктошки был организм: стоило ему вовремя не перекусить, как у него сразу же кончались все силы и начинала страшно болеть голова. Hиктошка это знал и всегда старался поесть вовремя. Он слышал, как малыши и малышки наперебой расспрашивали Бабаягу, что с ней случилось, и как она рассказала им, что сорвалась с тарзанки и ее засосало в болото. А потом, как она очнулась и увидела, что висит вниз головой на дереве.

— Ну и враки! — сказал Пустомеля.

— Да уж, на что Пустомеля иногда приврать любит, но таких врак даже и он бы не выдумал, — сказал стоявший рядом Шмунька.

Удивительно — когда малышей было много, красота Бабаяги на них совсем почти не действовала. Но стоило кому-нибудь столкнуться с ней на улице, как...

— Нужно ей искусственное дыхание делать, — сказал доктор Таблеткин. — Ну-ка, Тюбя, дай свой платок!

Художник Тюбя передал Таблеткину шейный платок.

— Будем делать искусственное дыхание методом «рот-в-рот», — стал объяснять Таблеткин. — Это каждому полезно уметь. На рот кладется платок, чтобы пациент не заразился. Затем двумя пальцами ему зажимается нос, и через открытый рот вдыхается воздух.

Ученый Знайка, Винтик, охотник Патрон и другие малыши стали вокруг Бабаяги, чтобы делать ей искусственное дыхание.

— Но ведь она и так дышит, — удивился Пустомеля, — зачем же искусственное дыхание?

— Пожалуйста, не надо мне искусственное дыхание, — взмолилась Бабаяга и заплакала.

— Ничего, что дышит, — она может в любой момент перестать, — сказал Таблеткин. — Она сама не понимает, что это нужно, а наш долг ей помочь.

В это время из-за кустов выбежала Кнопочка. Она держала наперевес огромную корягу.

— А ну, пошли все отсюда к чёрту! — громко закричала Кнопочка и так замахнулась корягой, что Таблеткин со Знайкой отпрянули назад, а испугавшийся Сиропыч упал в воду. Юбка у Кнопочки сбилась на бок, волосы растрепались, и вообще, вид у нее был страшный. Таблеткин, к которому ближе всех подступила Кнопочка, понял, что сейчас она его огреет корягой по голове. Он сделал шаг назад и сказал:

— Не хочет — не надо! Мы насильно никого лечить не собираемся.

— Пойдемте, товарищи, у нас и так полно дел! — сказал Знайка.

— Вот и проваливайте поскорее, — мрачно изрекла Кнопочка.

Размахивая корягой, она разогнала зевак, чтобы Бабаяга могла спокойно отдохнуть. Подруги Кнопочки Мошка и Капелька принесли всякой еды, расстелили покрывальце и устроили небольшой пикник, чтобы накормить Бабаягу.

А Hиктошка, посидев на пенечке и набравшись сил, побрел к своему дубу, где у него тоже было припасено поесть. Ведь орехи, которыми он собирался позавтракать, все растерялись в болоте.

Глава шестая. КАК HИКТОШКА ВСЕ-ТАКИ ПОЛЕТЕЛ НА ВОЗДУШНОМ ШАРЕ, НО ЭТОГО НИКТО НЕ ЗАМЕТИЛ.

Hиктошке очень хотелось полететь на шаре, но получалось как-то неудобно. Позавчера утром, когда ученый Знайка собрал коротышек в столовой и рассказал им про воздушный шар, Hиктошка еще крепко спал в своей кровати, и его, как всегда, забыли позвать. А потом, когда он, ни о чем не подозревая, гулял в поле, то встретил Пустомелю, собиравшего одуванчиковый пух.

— Привет, — сказал Hиктошка.

— Привет, бездельник, — сказал Пустомеля.

— Разве я бездельник?

— А разве нет? Все работают, собирают одуванчиковый пух, а ты что?

— А зачем вам всем пух понадобился? — удивился Hиктошка.

— Ты что, разве не знаешь, что мы на воздушном шаре летим?

— Нет, — сказал Hиктошка. — Мне никто об этом не говорил.

— Это потому, что ты вечно отдельно от всех, — сказал Пустомеля. — Вообще не понятно, с нами ты живешь или нет. Вроде ты есть, а вроде тебя и нет.

«Да я есть», — хотел было возразить Hиктошка, но Пустомеля сказал:

— Ты какой-то не наш совсем. Нечего тебе с нами и на шаре лететь, потому что мы тебя совсем не знаем, тебя и не видно никогда. Мы только своих берем, ясно?

Hиктошка заморгал глазами. Он хотел что-то ответить, у него в голове появилось множество слов, которые ему хотелось сказать, но все они почему-то стали застревать в горле. Hиктошка почувствовал, что слезы вот-вот брызнут у него из глаз. А Пустомеля вообще был сегодня в плохом настроении. Потому что перед этим он поссорился и подрался со своим лучшим другом Шмунькой и у него болело ухо, по которому Шмунька его стукнул.

— А знаешь, кто ты такой? — спросил Пустомеля и сделал загадочное лицо.

Hиктошка молча помотал головой.

— Ты никто — вот ты кто, — засмеялся Пустомеля. — Поэтому тебя и зовут Hиктошкой!

Слезы закапали у Hиктошки из глаз, и он повернулся и побежал, а Пустомеля кричал ему вдогонку только что сочиненную дразнилку:

Никто- никто- Hиктошка

Гуляет по дорожке.

Никто- никто- Hиктошка

Споткнулась об картошку.

Никто- никто- Hиктошка

Упала на дорожку,

По никто- никто- Hиктошке

Ползет сороконожка!

Последних слов этой дразнилки Hиктошка уже не слышал. Он бежал очень долго, пока не устал, а потом долго шел не разбирая дороги через какое-то ромашковое поле. Белые лепестки ромашек хлестали его по щекам, а пыльца с их желтых головок забивалась ему в нос, и от нее так хотелось плакать! Тут никого не было, но Hиктошка все равно не плакал, и только слезы текли у него по щекам, но это ведь было от пыльцы. У него просто слезились глаза, а Hиктошка шел, размахивая руками и отбиваясь от ромашковых стеблей.

— Я никто! — говорил он своему мысленному другу Вилке, а может быть, еще кому-нибудь, кто мог бы быть тут рядом и слышать. — Я никто, меня вообще нет, я пустое место. Вот оно идет по дороге — пустое место, и его никто не видит, потому что оно пустое. Потому что оно пустое, поэтому его никто не видит. А не видят его потому, что оно пустое. Да ведь это же всем ясно! Если чего-то нет, то его не видно — это всем понятно. Но и наоборот тоже верно: если ничего не видно, то, значит, ничего и нет! А если это Ничто идет и что-то там себе думает — это еще не значит, что Оно существует. Существует только то, что другие замечают. А если никто никогда ничего не замечает — значит, ничего и никого и нет! Нет тебя, дурака, ясно тебе? — и Hиктошка стукнул сам себя кулаком по голове. — В этом-то все и дело!

Слезы текли и текли у него по щекам, смешиваясь с ромашковой пыльцой. И наконец все его лицо стало желтое, и его белая рубашка стала желтая, а джинсы — зелеными, потому что если смешиваешь синий и желтый цвет — то получается зеленый. Hиктошка шел все вперед и вперед, поливая ромашки слезами и не замечая, куда идет, и неожиданно ромашки кончились, и он оказался у обрыва Огуречной реки. Hиктошка даже не успел заметить, как ромашки пропали, а он полетел с высокого обрыва в реку.

Плавал Hиктошка как рыба. Окунувшись в воду, он вынырнул и поплыл на другой берег. Когда он вылез из воды, взобрался на кочку и сел на нее, глядя в воду, то оказалось, что вся обида уже прошла. Hиктошка был весь мокрый, и с него капало. Почему-то ему даже стало весело.

— Ну и здорово, что меня никто не замечает! — вслух сказал он. — Я могу быть разведчиком и незамеченным пробираться в тыл врага. И на шар их я тоже проберусь!

Hиктошка по своей природе был оптимистом и никогда не унывал. Хоть у него и не было друзей, но он надеялся, что когда-нибудь обязательно их найдет.

На следующий день Hиктошка уже совсем не помнил обиды, которую нанес ему Пустомеля. Он не умел долго дуться. Hиктошка не очень-то представлял себе, что это за воздушный шар и как на нем летают. Но он решил полететь во что бы то ни стало. У него не было определенного плана. Он вообще не любил планов и делал все спонтанно. То есть, всегда придумывал, что ему делать, в самый последний момент. «Там видно будет», — решил Hиктошка. Он позавтракал грибом-сыроежкой, которую сам спилил, разрезал на кусочки и посолил. Сыроежки ведь можно есть сырыми.

Вокруг их дома собралась такая толпа, что он еле протиснулся к лужайке во дворе, над которой уже плавал привязанный к корзине, надутый теплым воздухом шар. Hиктошка подобрался к самому шару, и никто его, как обычно, не заметил. Он и правда мог бы быть разведчиком. Такой уж у него был талант — оставаться незамеченным.

Наконец-таки Hиктошка увидел воздушный шар. Он был огромным — величиной с их двухэтажный дом — и плавал над высоким ореховым кустом. На шар была надета веревочная сеть, к которой снизу была привязана большая плетеная корзина. Корзина была размером с целую комнату, правда, не очень большую. В ней и должны были полететь коротышки.

Hиктошка обошел вокруг корзины и увидел, что она вся просвечивает насквозь. «Не очень-то качественно они ее сделали, как ты думаешь, Вилка?» — мысленно спросил друга Hиктошка. Все-таки они с Вилкой чаще всего разговаривали телепатически — то есть, мысленно. Особенно, когда рядом кто-нибудь был и мог услышать. «Да уж», — телепатически ответил Вилка.

И правда, во многих местах в березовой коре, из которой была сплетена корзина, были довольно большие дыры. В них можно было просунуть руку, а в некоторые даже ногу. Время от времени кто-нибудь из суетящихся вокруг коротышек задевал корзину, и она при этом ужасно скрипела. Неприятная мысль поразила Hиктошку: «А вдруг кто-нибудь в такую дыру провалится и выпадет наружу?» Он на минуту представил себе, что шар будет лететь на очень большой высоте. Он ведь такой огромный. Наверное, даже орлы так высоко не летают. «Слушай, Вилка. Высоко в небе, может быть, дуют сильные ветры. А если эта корзина от ветра развалится на куски и коротышки выпадут из нее?» — «Вот и я о том же, — отвечал Вилка. — Или одна из дыр расширится, и кто-нибудь в нее проскользнет». Но оглянувшись на коротышек и увидев спокойный и сосредоточенный вид ученого Знайки, деловито руководившего работой, Hиктошка с Вилкой подумали, что не всё так страшно. «Нет, Знайка знает, что делает. Они с Винтиком и Шпонтиком всё рассчитали». — «Согласен. Ничего плохого не может случиться». И Hиктошка перестал бояться.

Только возьмут ли его? Ведь он не работал, да и вообще, как сказал Пустомеля, они «только своих берут». А просить кого-нибудь Hиктошка терпеть не мог.

Коротышки тем временем уже сложили на дно корзины парашюты, и теперь Знайка велел всем наполнять мешки песком и тоже класть их в корзину.

— Это чтобы когда воздух в шаре остынет и он начнет опускаться, можно было выкинуть мешки и остановить падение, — объяснил Знайка.

И тут Hиктошку осенила гениальная мысль. Он даже Вилке ничего не стал говорить. В суматохе, взяв потихоньку пустой мешок, он подобрался к лесенке, ведущей в корзину, и надел мешок себе на голову. Затем, быстро взбежав по ступенькам, повалился на другие мешки, которые уже лежали на дне. Все были так заняты, что никто ничего не заметил. Hиктошка перекатился через два другие мешка, торчавшие кверху, и улегся поудобнее рядом. Потом он перевернулся внутри своего мешка так, чтобы быть головой к выходу.

Когда Hиктошка еще только решил как-нибудь тайно на шар пробраться, ему все-таки неудобно было, что он не помогал, не делал ничего, а хочет полететь. Но когда он узнал, что летят мешки с песком, совесть его успокоилась. «Ну чем я хуже его? — решил Hиктошка, ткнув кулаком соседний мешок. — Он тоже лежит на полу и ничего не делает».

Hиктошка всё лежал в мешке и слушал, что происходит вокруг, и ему почему-то стало очень грустно. «Ну почему я всегда поступаю так, почему? — думалось ему. — Ведь нужно было просто подойти к ученому Знайке и поговорить с ним, и они взяли бы меня с собой, ведь я же живу в этом доме!» Но разговаривать с кем-нибудь, а тем более просить — было для Hиктошки очень тяжело. Хуже, чем горькую горчицу есть. Он любил действовать в одиночку и ненавидел кого-нибудь о чем-нибудь просить. А вдруг не дадут? Да он бы лучше касторку выпил, чем попросил у них. И заниматься чем бы то ни было Hиктошка любил только, когда он один. А вдруг запретят?

Шум вокруг стоял страшный. На кусте, к которому была привязана плетеная корзина, орали воробьи. Коротышки, рассевшиеся по крышам соседних домов, так громко спорили, полетит ли шар или не полетит, что все охрипли. Теперь со всех крыш доносился хрип. Но некоторые коротышки принесли разные шумные предметы — кастрюли, трещотки, стеклянные бутыли и даже саксофон. Кричать они больше не могли и спорили этими предметами, но так, что выходило еще громче.

Hиктошка лежал в мешке, слушал весь этот шум и ждал, когда, наконец, коротышки полезут в корзину. Но они всё суетились вокруг шара. Потом стали бегать по всему дому и каждый разыскивал вещи, которые хотел взять с собой. Казалось, этому не будет конца! Hиктошка так устал за сегодняшний день, что не заметил, как уснул.

Его разбудило громкое «ура» коротышек, раздавшееся, когда шар начал подниматься в воздух. «Я лечу», — подумал Hиктошка. Хорошо бы было вылезти из мешка и посмотреть, что там делается за бортом. Но тогда пришлось бы разговаривать со Знайкой. Да еще и с остальными. И все стали бы говорить, что он ничего не делал, не помогал, а полетел. Hиктошка вспомнил, как Пустомеля обидел его вчера в поле. «Нет уж, — подумал он, — как-нибудь долечу в мешке. А там, на месте, вылезу потихонечку, когда никто не будет видеть. Зато попаду в далекие края». Он столько читал книг про приключения и про дальние страны, а теперь вот он скоро в эти страны попадет и приключения начнутся.

Шар поднимался все выше, и через дырочку в полу Hиктошке было видно, как быстро уменьшалась внизу земля. Сначала их двор с толпящимися провожающими превратился в маленький пестрый квадратик, потом вся Колокольчиковая улица стала едва различимой цветной ленточкой, а вскоре и весь Цветоград собрался в крошечное пятнышко, которое делалось все меньше и меньше и терялось среди других пятен — лесов и полей. Как Hиктошка и думал, корзину качало и она ужасно скрипела. Пол, на котором Hиктошка лежал, ходил ходуном, и ему казалось, что щели между кусками березовой коры всё увеличиваются. «Как бы не провалиться», — беспокоился Hиктошка. Он чувствовал, что под боком у него как раз одна из таких щелей. Hиктошка немного поерзал и попытался прощупать, насколько она большая. Кажется, когда он только сюда залез, промежуток была намного меньше. «Только бы долететь, пока береста совсем не разлезется и я не вывалюсь через эту дыру», — нервничал он.

В это время Растеряка, у ног которого лежал Hиктошкин мешок, заложил ногу за ногу и нечаянно пихнул Hиктошку чем-то мягким прямо в лицо. Hиктошка осторожно приподнял голову и увидел у себя перед носом что-то белое и пушистое. «Это Растерякина подушка», — догадался он. Подушка пришлась очень кстати, потому что Hиктошке не на что было положить голову. Его уху, прижимавшемуся к чьему-то ботинку, кажется, Авоськиному, было очень твердо. Hиктошка потихоньку придвинул подушку к себе. Он обнял ее и зарылся в подушку лицом. Подушка была очень мягкая и нежно пахла одуванчиками. И Hиктошка успокоился. «Ничего, как-нибудь долетим», — подумал он.

Hиктошка стал думать о малышке, которую вытащил из болота. Как ее зовут — он не знал. Кажется, она сказала «Баба-Яга», но ясно же, что ее так звать не могут. Это она непонятно почему сказала. Может, она еще не совсем в себя пришла. А может, у Hиктошки тогда был такой вид, что он на Бабу-Ягу был похож, и она ему хотела сказать: «Привет, Баба-Яга», — но от слабости смогла произнести только «Баба-Яга». Так думал Hиктошка. И он про себя называл Бабаягу «та малышка».

Раньше он ее никогда не встречал. Жаль, что не удалось даже с ней поговорить. Hиктошка ни с кем не дружил, но теперь почему-то подумал, что с той малышкой он хотел бы дружить. Как все-таки страшно было, когда он вытаскивал ее из болота, — думал Hиктошка. — А вдруг бы она умерла? «Хорошо, что не умерла», — подумал он. И вспомнил, что сначала принял ее за русалку. У нее такие зеленые глаза и такие рыжие волосы... «Интересно, зеленые у русалок волосы или нет? — думал Hиктошка. — Если они живут под водой, то должны быть зеленые. Но бывает ведь, что они выходят на сушу и вместо хвоста у них становятся ноги, как у Русалочки из сказки. И они становятся обыкновенными девочками. А значит, у них и волосы должны быть обыкновенные, а то сразу будет видно, что они необыкновенные. А у той малышки рыжие».

Hиктошка лежал в мешке, не шевелясь. Он слушал, как Пустомеля глупо удивляется, что земля за бортом такая маленькая и что их домик остался внизу. Потом он слушал, как Пустомеля с Ворчуном спорили. Hиктошке из его мешка видны были только ботинки Растеряки и краешек корзины. Между кусками бересты просвечивало голубое небо. Шар плавно качало, и ветер нес его в неизвестность. Hиктошка уснул. Ему снилось, как он вытаскивает рыжеволосую малышку из тины.

Глава седьмая. ПАДЕНИЕ.

Тем временем шар поднялся совсем уже высоко, он летел выше облаков, и здесь было очень холодно. Все замерзли, а у Растеряки, который забыл дома шапку, даже выросла сосулька под носом. Hиктошка тоже замерз во сне. Сквозь сон он услышал какой-то треск. Это куски березовой коры разошлись в стороны, образовав под Hиктошкой широкую дыру. У Hиктошки всё как будто внутри оборвалось. «Я вывалился», — только и успел подумать Hиктошка. Он открыл глаза и увидел под собой кудрявые облака, которые росли на глазах и приближались к нему. Он попытался повернуть голову, чтобы увидеть, что стало с воздушным шаром, но тут его окружил какой-то плотный белый туман, через который ничего не было видно. Hиктошка попал в облако.

Известно, что когда падаешь с высоты, то первые несколько секунд ускоряешься — то есть, набираешь скорость. В это время внутри возникает очень неприятное чувство, как будто в животе что-то оборвалось, а еще кружится голова и тошнит. Но секунд через десять ускорение заканчивается, и продолжаешь падать уже с постоянной скоростью. И тогда как будто плаваешь в воздухе, словно в воде. Можно грести руками, плыть вперед или поворачивать, перевертываться на живот или на спину. Правда, при этом опускаешься все ниже и ниже, пока не достигнешь земли. Парашютисты, которые прыгают с самолета, сначала долго летят вот так в воздухе, плавают и даже кувыркаются. Уже ближе к земле они раскрывают парашют, чтобы не разбиться. Да его и нельзя раскрывать на большой высоте, а то ветер унесет парашютиста невесть куда. У Hиктошки-то парашюта не было, но не бойтесь, милые читатели, — он обязательно спасется.

Так вот, Hиктошка падал теперь с постоянной скоростью, и его больше не тошнило. Странно, в облаке не чувствовалось холода и было даже как-то приятно. Hиктошке казалось, что он плывет, словно рыба. Он стал разводить в стороны руками и отталкиваться ногами — как обычно делают, когда плывут под водой. А Hиктошка ведь здорово умел плавать. В облаке было очень тихо и совсем ничего не видно вокруг, кроме белого тумана, похожего на молоко. Hиктошка греб руками и ногами и плыл вперед. Хотя, где тут перёд — было непонятно. Он совершенно потерял ориентацию и не знал даже, где верх, а где низ.

«Интересно, когда же кончится это облако?» — подумал Hиктошка, но тут оно кончилось. И он увидел под собой огромную, тянущуюся во все стороны землю. Она была ужасно широкая и большая. Где-то очень далеко внизу желтели поля и зеленели леса. Земля состояла из каких-то разноцветных пятен, от которых у Hиктошки рябило в глазах, так что он ничего не мог рассмотреть. Снова стала кружиться голова. Все же Hиктошка успел заметить, что среди желтых пятен полей тянется тонкая синяя ленточка, которая потом теряется где-то в лесу. Это была Огуречная река.

Земля все приближалась. Hиктошка летел вниз, лежа на животе, и вскоре прямо внизу, под собой, посреди зеленого леса, увидел круглое синее пятно. К нему тянулась тонкая, извилистая полоска Огуречной реки. «Значит, она впадает в это лесное озеро, — успел подумать Hиктошка, — я упаду в воду».

— Спасен! — радостно закричал он, но, видимо, из-за быстрого падения сам не услышал своего голоса — ветер унес слова высоко вверх.

На большой высоте падение не было так заметно, но чем ближе к земле, тем стремительней она стала приближаться. Уже видны были отдельные деревья, уже раздвинулось во все стороны круглое озеро — оно росло и летело навстречу со страшной быстротой. Hиктошка падал вниз головой и успел только выставить вперед руки, как вода ударила его с такой силой, что он потерял сознание. Так окончилось воздушное путешествие Hиктошки, но началось подводное.

Глава восьмая. У ЦАРЯ НЕПТУНА.

Точно не известно, сколько прошло времени, а только Hиктошка очнулся и почувствовал, что он где-то лежит и что он легкий, как пушинка, а вокруг везде что-то очень вязкое. От сильного удара он не помнил, что с ним произошло. Hиктошке было очень легко лежать, ему казалось, что он ничего не весит. Как будто воздух вокруг стал тяжелым, а сам Hиктошка — очень легким. Было так тепло и приятно, и не хотелось открывать глаза. Hиктошка подумал, что он спит, и ему не захотелось просыпаться, поэтому он не открывал глаз. Слышался какой-то шелест или шепот, и откуда-то издалека как будто звучали тоненькие струны, которые приятно убаюкивали его.

Hиктошка решил еще поспать, но нечаянно открыл один глаз. Это у него такая была привычка — если проснется среди ночи, то перед тем как снова заснуть, он на секундочку приоткрывает один глаз. Увидит рядом только темноту — закроет глаз и снова засыпает. Но сейчас темноты рядом не было. Всё было какое-то голубо-зеленое. Hиктошка открыл и второй глаз. Он лежал на какой-то очень пушистой кровати. Вокруг росли странные и удивительные растения. Бурые, оранжевые и зеленые, они тянулись своими гибкими стеблями высоко вверх. Hиктошка находился вроде бы в комнате, а вроде бы и нет. Стены неровные, потолка не видно. Скорее это было что-то типа пещеры. Стояла всякая странная мебель. Справа — нечто вроде кресла, очень мохнатого, с длинным сиреневым ворсом, и этот ворс шевелился, точно живой. Слева — шкаф, сделанный из огромной перламутровой ракушки с раскрытой створкой. Над головой люстра с пятью тусклыми розовыми лампочками в виде рыб.

Hиктошка протянул руку и потрогал толстый стебель растения. Его рука двигалась медленно, словно ватная. Так бывает во сне, когда хочешь что-нибудь сделать быстро, а получается очень долго. Hиктошка от удивления даже рот раскрыл, и ему показалось, будто у него полон рот воды. Он никак не мог понять, как он тут очутился, помнил только, что видел какой-то сон. Hиктошка проглотил воду, которая была у него во рту, но рот снова наполнился водой. Да ведь он же под водой, на дне! — понял вдруг Hиктошка и сейчас же вспомнил всё, что с ним было. И как на Пустомелю обиделся, и как всю ночь читал «Русалочку», и как спас рыжеволосую малышку, которая сказала, что ее зовут Баба-Яга. И как залез в мешок и спрятался в корзине, как потом вывалился, и лоскутную землю внизу, и огромное озеро, ударившее его по голове.

Hиктошка приподнялся, чтобы слезть с кровати. И почувствовал, что он плавает, не касаясь пола. Он оттолкнулся от перламутровой спинки кровати, оплетенной тонкими, почти прозрачными водорослями, и поплыл вперед. Откуда-то из-за шкафа выскочила стайка зеленых рыбок и проплыла мимо него. Hиктошка хорошо умел плавать и нырять и мог надолго задерживать дыхание. Но сейчас он не задерживал дыхание, а дышал, так, будто был не под водой, а на земле. Он вдыхал и выдыхал воду. Правда, каждый выдох-вдох занимал у него, наверно, целую минуту. Ведь вода намного тяжелее воздуха. «Как же я дышу? — думал Hиктошка. — Наверное, это все-таки сон».

За шкафом ему открылось большое пространство подводного грота. Здесь было намного просторнее и светлее. Высокий потолок поддерживали золотые девушки-кариатиды, стоящие на колоннах зеленого мрамора. На мраморных стенах, поросших подводным мхом, висели большие картины в золотых рамах. На картинах были изображены тонущие корабли. Один налетел на огромные серые скалы, мачты его сломались, палуба накренилась. Громадные волны подбираются к одетым в старинные одежды испуганным людям, вцепившимся в корабельные снасти. На другой картине корабль уже под водой и идет ко дну. Людей на нем не видно, а вокруг кружатся веселые рыбки. Две девушки-русалки через разбитый иллюминатор вытаскивают сундук с золотом. Hиктошка засмотрелся на картины и не заметил, что он не один.

Кто-то покашлял за его спиной. Hиктошка повернулся и увидел старичка, лежавшего на диванчике возле противоположной стены. Старичок был в бледно-желтом халате и старинных розовых туфлях. У него была длинная зеленая борода и маленькая золотая корона на голове.

— Не бойся, — произнес старичок.

Вообще, он был не страшный. Hиктошка не испугался и подплыл поближе. По короне Hиктошка понял, что перед ним царь. Так и оказалось.

— Здравствуй, о чужеземец!

В сказках цари всегда так говорят: «О чужеземец», — так что Hиктошка ничуть не удивился.

— Здравствуй, о чужеземец! Я царь этого озера, и меня зовут Нептун. Ты, конечно, слышал о могущественном Нептуне, повелителе морей. Вот и моя фамилия тоже Нептун, и я прихожусь морскому царю дальним родственником — он мой четвероюродный дедушка.

И в подтверждение своих слов Нептун показал Hиктошке золотой трезубец, который всегда бывает у повелителей морей. Ну, и рек, и озер тоже.

— А это две мои дочери, царевны Афра и Дита, — сказал Нептун, показывая трезубцем налево и направо.

Hиктошка удивился, потому что никаких дочерей не было видно. Но тут в стене грота открылись два отверстия в виде перламутровых раковин, из которых выплыли две русалки. Они подплыли к Hиктошке и та, что была немного пониже его, со светло-зелеными волосами и зелеными глазами, протянула ему руку и сказала: «Дита». А та, что была повыше и постарше своей сестры, с темно-зелеными волосами и карими глазами, тоже протянула ему руку и сказала: «Афра». На Дите был бежевый купальник с желтыми рыбками. На Афре — бордовый, с морскими звездами.

— Зефир, — неожиданно для себя представился Hиктошка обеим дочерям.

Почему-то Hиктошке не захотелось называть свое настоящее имя. «Как-то оно не звучит», — мелькнуло у него в голове. Он пожал русалкам руки. Все-таки они были удивительные — русалки. Там, где у человека кончается живот, у них начиналась блестящая, серебристая чешуя, а дальше вниз — хвост, как у рыбы. Их хвосты блестели и переливались — серебряным, зеленым и малиновым цветом. Если бы не треугольный плавник на конце хвоста, можно было бы подумать, что сестры Афра и Дита собрались на какой-нибудь День рожденья, надев длинные блестящие вечерние платья. В ушах у каждой были сережки. На правом запястье браслет, а на шее ожерелье. У светлой Диты из белого, а у более смуглой Афры — из розового крупного жемчуга. «Неужели это всё не сон?» — думал Hиктошка. Он, конечно, верил в сказки, которых прочел очень много. Но Hиктошка даже не мечтал, что когда-нибудь по-настоящему попадет в какое-нибудь сказочное место.

Царевны-русалки подплыли к своему отцу и сели на диван — одна справа, другая слева. Удивительно, что маленький диванчик в это время удлинился, так что всем хватило места. На самом деле этот диван оказался не диваном, а рыбой в форме дивана, которая умела удлиняться и укорачиваться, в зависимости от того, сколько народу на нее усаживается. И еще Hиктошка увидел, что блестящие хвосты с чешуей у Афры и Диты пропали, а вместо них появились человеческие ноги. Как это произошло — Hиктошка не заметил, а только вдруг вместо хвостов появились белые ноги — и всё.

До Hиктошки сзади кто-то дотронулся. Он хотел оглянуться, но почувствовал, что уже сидит в очень удобном и приятном на ощупь кресле. Оно тоже оказалось рыбой — с мягкой, словно плюшевой, чешуей. Hиктошка сидел на рыбе-кресле напротив царя Нептуна с его дочерьми-царевнами. Несколько минут все молчали. Здесь, под водой, было так спокойно, тепло и тихо. Всё располагало к отдыху.

— Дорогой Зефир! — сказал наконец Нептун. — Будь нашим гостем. Отдыхай и веселись. Мои дочери покажут тебе нашу подводную страну. Мы очень рады твоему визиту.

— О да, к нам так редко кто-нибудь приходит! — сказала Афра.

— Папа, давай напоим Зефира чаем! — воскликнула младшая дочь Дита, всплеснув своими длинными руками.

— Правильно, — сказал старичок. — Афра, поставь, дочка, самовар. А ты, Дита, включи музыку, чтоб весело было.

«Как же это можно пить чай под водой?» — подумал Hиктошка.

Но оказалось, что можно. И даже не просто чай, а чай с разными вкусными вещами: подводными конфетами, пирожными и другими сладостями.

У царевн снова появились хвосты, и они поспешили выполнять папины поручения.

— Как это у них появляются и пропадают хвосты? — спросил Hиктошка. — Вот я читал сказку про русалочку. Она очень хотела, чтобы у нее вместо хвоста были ноги. Ведьма приготовила волшебный напиток...

— Знаю, знаю, — не дослушав, перебил озерный царь. — Слышал эту печальную историю. Бедная девочка!

Казалось, на глаза его навернулись слезы, но точно сказать было нельзя — ведь под водой слёз не видно.

— Теперь всё совсем не так, — сказал царь. — Наука продвинулась далеко вперед. Мы можем менять хвост на ноги и ноги на хвост в любой момент, когда захотим.

Нептун хлопнул в свои зеленые ладоши, и тут же в пустом гроте стало оживленно и весело. Отовсюду наползло и наплыло множество разных обитателей озерного дна.

— Познакомься с моим советником по военным делам, — сказал царь и представил Hиктошке большого красного рака.

— Раккарак, — отчетливо произнес военный советник, и Hиктошка два раза повторил это имя про себя, чтобы запомнить.

Раккарак осторожно пожал Hиктошкину руку своей огромной клешней. Она напоминала ножницы для разрезания железа, которые Hиктошка видел в мастерской слесаря Винтика и монтёра Шпонтика. Подплыл толстый зеркальный карп, по фамилии Баркап, который был экономическим советником. Научным советником оказался длинный-предлинный угорь Угряп.

— Здравствуй, Диточка! — сказал карп Баркап и поцеловал царевну в обе щеки своими круглыми губами. — Как ты выросла! Я так давно тебя не видел! И тебя, — погладил он Афру по волосам своими коротенькими плавничками.

— И я тебя, милая, давно не видел, можно я тебя обниму? — прошелестел ученый угорь и обвился вокруг Дитиной талии. — И Афрочку мою дорогую обниму!

Ученый угорь Угряп разговаривал свистящим шепотом, похожим на шелест листьев в лесу. Только листья шелестят тихо, а под водой все звуки слышны намного громче, чем на воздухе.

Нептун объяснил, что хотя Баркап с Угряпом и живут неподалеку, но появляются крайне редко — очень заняты делами. И что они оба, и военный советник Раккарак тоже — все его, Нептуна, родственники, хотя на него и не похожи.

Пока все обнимались да целовались, две полосатые лягушки принесли огромный самовар с трубой. А Дита достала из перламутрового шкафа старинный граммофон и пластинки.

— Здорово сохранился, правда? — похвастался Нептун. — Он попал к нам сто лет назад. Одна графиня со своим графом каталась по озеру, и ее лодка перевернулась. Это мой младший сынишка-хулиган в них врезался, когда катался на соме, и лодку перевернул. Я тебя еще со своими сыновьями познакомлю, они сейчас в отъезде. Граф умел плавать, и он выплыл на берег, а графиня не умела. Она утонула и попала к нам, на дно. Ей очень понравилось у нас. Она была такая веселая. Научила нас разным танцам, которые танцуют у вас на земле, и подарила этот граммофон с пластинками. Он вместе с ней утонул.

— А еще она подарила нам вот этот зонтик, — сказала Афра. Оттолкнувшись хвостом, она подплыла к шкафу и вытащила из него белый зонтик с кружевными оборочками.

— Мы иногда под ним сидим, — сказала Дита.

— Хотя, конечно, у нас и не бывает солнца или дождя, как на земле, — сказала Афра.

— Но все равно, приятно иногда посидеть под зонтом, где-нибудь на лавочке, в подводном саду, — сказала Дита.

— Когда есть настроение, — добавила Афра, завернувшись в свой собственный хвост, как в шаль.

Дита поставила пластинку и завела граммофон. В воде звук, как известно, распространяется гораздо лучше, чем в воздухе. Вот почему музыка заиграла так громко, и от нее сразу же стало так весело. Графиня, по-видимому, и правда была веселой, если любила такую музыку. Играл вальс.

— Умеешь танцевать, Зефир? — спросила Дита.

— Кажется, нет.

— Я раньше тоже не умела, а потом сама научилась. Я тебя сейчас научу.

Она превратила свой хвост в ноги и встала на дно перед Hиктошкой.

— Считать умеешь?

— Вообще-то, да...

— Я умею до десяти, — сказала Дита, но нужно всего до трех. Смотри на меня и повторяй: раз-два-три, раз-два-три.

Hиктошка раньше никогда не танцевал. Он только читал в книжках, как танцуют. Оказывается, вальс — это очень просто, если умеешь считать до трех. Hиктошка раньше думал, что танцевать сложно и надо способности иметь, а оказывается, так легко!

Веселый вальс играл, и Дита с Hиктошкой кружились по подводному гроту. Танцевали парами рыбки — крупные внизу, ближе к полу, а мелюзга — под самым потолком. Иногда танцующая пара совсем маленьких рыбок оказывалась близко к лицу Hиктошки, и он видел, как они улыбаются и разговаривают друг с другом.

— А я раньше думал, что рыбы говорить не умеют.

— А разве ты до этого был знаком с рыбами? — засмеялась Дита. — Ведь ты жил там, наверху, а рыбы живут в воде.

Hиктошка раньше никогда не оказывался так ужасно близко к малышке. Дита смотрела на него своими зелеными глазами, и эти глаза были настолько рядом, что Hиктошке даже стало как-то не по себе. Но не плохо «не по себе», а «не по себе» хорошо. Как будто это уже не он, как будто он превратился в кого-то другого. Словно приблизился лицом к какому-то горячему огню, который хоть и горячий, но не обжигает, а только горит ярко. На секунду Hиктошка опускал глаза и видел Дитины улыбающиеся губы, и тут же поднимал глаза, стараясь больше не смотреть вниз. Но это не получалось, и вскоре его глаза сами собой опускались и опять смотрели на ее губы.

Они танцевали все время по кругу — летели, словно на карусели. Дита, время от времени сменив ноги на хвост, делала им несколько сильных взмахов, чтобы набрать скорость.

— Держи меня крепко, — сказала она, а то мы разлетимся в разные стороны.

Советник Баркап улыбался своими круглыми губами, покачиваясь из стороны в сторону и помахивая коротенькими плавниками. Раккарак танцевал с большой сиреневой в розовую полосочку лягушкой. Как потом узнал Hиктошка, ее звали Полина.

Они протанцевали первый вальс, но когда начался следующий, Дита сказала:

— Этот придется пропустить.

— Почему? — не понял Hиктошка.

— Слишком быстрый. Наверное, у вас, на земле, так быстро можно танцевать, а у нас не получится.

Hиктошка и правда заметил, что под водой у него все движения выходят намного медленнее, чем на суше. Но зато медленный подводный мир был таким спокойным!

В это время к ним подплыл Нептун:

— Дочка, хватит мучить гостя. Он и так с дороги устал, вон сколько по воздуху пролетел, бедный. Веди его к столу.

— Правда, тебе нужно что-нибудь съесть! — сказала Дита.

Рыбки отнесли граммофон подальше, чтобы вальс не мешал разговаривать. Но он продолжал звучать издалека и был такой веселый, что у всех было хорошее настроение. Танцующие расплылись в разные стороны.

Как раз в это время в подводную гостиную задом наперед вплыла большая и круглая рыба, очень похожая на стол. Афра накрыла эту рыбу скатертью из зеленой тины. Отовсюду наплыло множество маленьких рыбешек, тех, которые танцевали только что. Каждая тащила что-нибудь в плавничках: одна — ложечку, другая — блюдце, третья — чашку. Hиктошка смотрел на рыбок и удивлялся: как это они удерживают своими маленькими плавниками все эти чашки и ложки? Но в воде-то всё весит намного меньше — вот рыбкам и не тяжело. На воздухе ни одна, даже очень сильная рыба не сможет нести посуду.

Помощников было так много и они так ловко сновали вокруг, что через две минуты рыба-стол была уже празднично накрыта. Вилки и ложки были золотыми, а тарелки с чашками снизу и по краям тоже золотые, а в середине — перламутровые.

— Я, вообще-то, скромный царь, — сказал Нептун, — но приходится пользоваться золотой посудой. Понимаешь, Зефир, золото ведь не ржавеет.

— Мы добываем золото на затонувших кораблях, — сказала Афра.

— Правда, в нашем озере давно уже никто не тонул, — вздохнул царь. — Вот и приходится время от времени совершать экспедиции к морю. Ты не думай, мы не воруем чужое золото. По подводным законам, всё, что пошло на дно, становится собственностью государства.

Полосатые лягушки поставили на стол самовар и стали его разжигать. Увидев, что Hиктошка от удивления даже рот разинул, царь спросил:

— У вас, на земле, тоже самовары есть?

— Есть, — ответил Hиктошка.

— Ну и я так думал. К нам этот самовар от вас попал. Я даже и сам не знаю, чей он. Давно это было...

— Да-да, — перебила Дита, — мы сидели с папочкой тут, в гостиной, и смотрели картинки в одной книжке, и вдруг прямо с неба к нам упал самовар.

— Да, прямо оттуда, — подтвердил Нептун и указал своим трезубцем вверх.

— Наверное, нам его кто-нибудь подарил, — сказала Афра.

— Но как же можно разжечь огонь под водой? — спросил Hиктошка.

— Очень просто, — ответила Афра.

— Да, Афрочка знает, она в науке у нас хорошо разбирается, — сказал царь.

— Есть вещества, которые горят под водой, — сказала Афра.— Например, белый фосфор. Мы его получаем из рыб. Как известно, у рыб много фосфора.

— Бедные рыбы, — сказала Дита, но Афра ей не ответила.

Две маленькие, почти прозрачные лягушки принесли перламутровую коробочку. Афра достала из нее несколько серых камешков, открыла у самовара дверку, куда кладут дрова, и положила эти камешки туда.

— Просто так фосфор гореть не будет, — объясняла Афра. — Мы его используем для получения того, что у нас называется подводными дровами.

К стыду своему, Hиктошка совсем не разбирался в химии, поэтому ничего из ее объяснений не понял. И решил, что когда вернется домой, обязательно попросит ученого Знайку заняться с ним науками. Правда, из этого потом ничего не вышло. Знайка обрадовался, что Hиктошка наукой заинтересовался. Но только Hиктошка совсем не способный к химии оказался, так что занятия вскоре пришлось прекратить, а то Знайка страшно сердился.

— Только надо брать его щипцами, — объясняла Афра, — а то он едкий.

Она все рассказывала, как из белого фосфора, бензина, алюминия и чего-то еще можно получать вполне приличные подводные дрова. А дровами они топят печки и плиту, на которой готовят.

Наконец Афра разожгла самовар, и из его трубы пошел белый дым. Только в воде дым не просто идет, как на воздухе, а булькает и кверху поднимается пузырями.

— Скоро закипит, — сказала Дита.

Hиктошка решил не ломать голову, как же можно пить чай под водой, а подождать и посмотреть. Тем временем проворные рыбки расставили на столе угощения. Такой еды Hиктошка сроду не видывал. В воде, как известно, растворяются многие продукты. Например, сахар. Так что посыпать печенье сахаром под водой не имеет смысла. Да и само печенье размокнет. Зато всякие там жиры и масла́ под водой себя чувствуют отлично. Поэтому озерные сладости снаружи все жирные. Тут были разноцветные пирожные, похожие на кораллы, конфеты в форме ракушек — прозрачные, а внутри них виднелись крупинки сахара. Светящиеся фосфорные пряники, баклава из водорослей и пористо-коралловая пастила. По блюду, сделанному из огромной ракушки, растекся пирог-желе, над которым колыхались сладкие актиниевые ножки — они были словно живые.

— А это что за трубочки? — спросил Hиктошка.

— Ква! Это суши, — сказала лягушка Полина.

В Цветограде никто не умел готовить суши, даже повар Кастрюля про них никогда не слыхал. Вначале Hиктошка подумал, что это то же самое, что сушки. Но вкус оказался совсем другой. «Всё тут, под водой, другое», — подумал Hиктошка. Впрочем, ему суши понравились. Когда голодный, Hиктошка не любил начинать со сладостей. А эти суши были соленые.

— А как же я дышу водой и не умираю? — спросил Hиктошка царя Нептуна.

— А об этом ты спроси мою старшую дочь Афру, она у нас в науке понимает. Очень много книжек прочла.

Афра потом объяснила Hиктошке, что у них есть такое специальное вещество — оно называется катализатор — которое добывает из воды кислород. Кислород необходим для дыхания всем живым существам: и людям, и зверям, и рыбам, и даже растениям. Кислород есть в воздухе, но и в воде его много. Рыбы умеют его из воды получать, а наземные жители — нет. Когда Hиктошка попал к ним, под воду, Афра влила ему в рот несколько капель специально приготовленного химического напитка, и у него в крови теперь есть катализатор. И теперь он легко может дышать водой. «Эх, если бы тут был ученый Знайка, — подумал Hиктошка, — он бы, наверное, понял, что это за катализатор. Может быть, Знайка смог бы его получить и коротышки стали бы жить то в воде, то на суше».

Тут как раз самовар закипел, но вместо того, чтобы пыхтеть, он стал громко булькать. Крышка его поднималась, и из-под нее вылезали огромные пузыри, которые всплывали кверху.

— Ну вот, давайте наконец пить чай! — сказала Дита, обрадованная, что можно прекратить скучный разговор о катализаторе. И стала разливать чай. Она взяла у Hиктошки чашку и открыла самоварный краник. Но только ничего из краника не вылилось. Да и как может вода литься из самовара под водой? Но оказывается, может. У самовара сверху была специальная железная палка — поршень. Дита нажала на нее, поршень создал в самоваре избыточное давление, и из краника полился чай. Он уже был крепко заварен.

Пока Hиктошка глядел на коричневую струю чая, медленно льющуюся в перламутровую чашку, у него вдруг зарябило в глазах. Вся вода вокруг заколебалась. Стол, за которым он сидел, тарелки и чашки, кушанья и подводные жители, — всё искривилось, стало колыхаться. Казалось, сейчас растает. Hиктошка тряхнул головой, протер глаза…

— Ты что, не слышишь, Зефир? — спросила Дита, потянув его за плечо. — У вас тоже пьют чай?

Hиктошка повернул к ней голову, и всё прошло. Вода теперь не колебалась, стол с тарелками и чашками стоял на месте, и подводные жители больше не собирались таять и расплываться. «Наверное, я очень устал», — подумал Hиктошка.

— Эй, ку-ку! У вас тоже пьют чай?

— Да, только мы вначале отдельно наливаем заварку, а потом в нее горячую воду, — ответил он Дите.

— У нас так нельзя, — сказал карп Баркап. — Воду в воде не будет видно. И мы завариваем наш чай очень крепко. Потому что он потом немного разбавляется окружающей водой.

— Расскажи нам, милый Зефир, как ты путешествовал по небу. Что с тобой случилось, и почему ты упал прямо в наше озеро? — попросил Hиктошку царь Нептун.

— Да, — сказала Афра, — мне это тоже очень интересно. Вчера, после обеда, я пошла в свою обсерваторию для того, чтобы посмотреть на солнечные пятна. Вы ведь знаете, что несколько дней назад я открыла, что на солнце тоже есть пятна.

— Нет, я не знаю, — сказал царь. — Какие же могут быть на солнце пятна, если оно ужасно горячее?

— Согласен, — прошелестел научный советник Угряп. — На солнце никаких пятен быть не может, потому что если бы они были, они бы давно уже сгорели.

— А вот есть, папочка, я тебе как-нибудь дам посмотреть. И вам, дядя, дам, — сказала Афра Угряпу, погладив его по длинной, скользкой спине.

— Знаете, мой старший брат Медавр привез мне с моря подзорную трубу, — повернулась она к Hиктошке. — Брат нашел ее на затонувшем корабле. Вот посмотрите, — Афра вытащила из-под стола блестящую медную трубу и протянула Hиктошке.

Hиктошка один раз смотрел в подзорную трубу — у астронома Звёздина. Однажды, поздно вечером Hиктошка проходил мимо его дома. А Звёздин как раз увидел в свою трубу что-то очень интересное. Он был так возбужден, ему страшно хотелось кому-нибудь показать то, что он увидел! А рядом никого, кроме Hиктошки, не оказалось. Звёздин позвал его посмотреть в свою трубу. «Я открыл, что у планеты Сатурн есть кольца!» — почти кричал Звёздин.

Звёздин очень рассердился тогда на Hиктошку. За то, что Hиктошка так и не смог увидеть у Сатурна никаких колец. По правде говоря, Hиктошка и сам Сатурн не увидел. Дело в том, что тогда Звёздин еще не изобрел специальный штатив, на котором закреплялась труба. И нужно было держать трубу руками. А труба была страшно тяжелая. Звёздин-то привык, а Hиктошка нет. Как ни старался он найти на небе Сатурн там, где ему показывал Звёздин — Сатурн всё никак не находился. Руки у Hиктошки очень быстро устали. Труба все время прыгала, так что вместо планет и звезд Hиктошка видел на небе размазанные линии, похожие на вспышки салюта.

В конце концов Звёздин рассердился и прогнал Hиктошку. А на следующий день погода испортилась. Началась осень, и три месяца подряд нельзя было наблюдать звездное небо, потому что оно было затянуто тучами и облаками. И Звёздин никому не мог продемонстрировать свое открытие. Он ужасно тогда был зол на Hиктошку. Но Hиктошка и в самом деле не хотел обидеть Звёздина — просто так вышло. С тех пор Hиктошка настороженно относился к подзорным трубам.

Он взглянул в трубу, которую протянула ему Афра. Оказалось, что она совсем легкая, не такая, как у Звёздина. Это потому, что в воде все предметы намного легче, чем на воздухе. Hиктошка направил трубу вверх, туда, где в потолке грота было большое круглое отверстие. Через него в грот попадал свет. Hиктошка навел туда трубу, но вот беда — ничего не смог увидеть.

— Видите что-нибудь? — спросила Афра.

Hиктошка очень боялся, как бы Афра на него не обиделась так же, как Звёздин.

— Да, кажется, что-то такое просматривается, — пробормотал он.

На самом деле Hиктошка видел одну только водную рябь.

— Очень странно, — сказала Афра. — Как вам удается что-нибудь увидеть? Ведь вода настолько искажает изображение, что через нее вообще нельзя смотреть в трубу.

Hиктошка уже было испугался, что сейчас из-за этой подзорной трубы он поссорится с Афрой, но лягушка Полина проквакала, обращаясь к Афре:

— Зачем же ты смотришь?

— И что такое «искажает изображение»? — спросила Дита.

— Это значит, что плохо видно сквозь воду, — ответила Афра. — В воде всегда полно разных мелких волн и ряби. Но они очень маленькие, и мы их не замечаем. А труба увеличивает рябь — она становится огромная, и сквозь нее уже ничего другого не видно. Поэтому смотреть можно только, если высовываешь конец трубы из воды на воздух. Вот я и сделала обсерваторию возле поверхности воды.

— Все-таки, я не понимаю, почему нельзя смотреть через рябь, — сказала Полина.

— Смотреть можно, — объяснил научный советник Угряп. — Только увидеть ничего нельзя.

— А-а-а! Вон оно что! — сказала Полина. — Теперь я поняла.

— Смотрела вчера и увидела ваш шар, — продолжала Афра. — Он на несколько секунд показался из-за облака и снова пропал.

— Что это был за шар? — поинтересовался экономический советник Баркап.

— Это шар, на котором прилетел наш гость Зефир.

— Я не слышал, чтобы на шарах летали, — сказал царь Нептун. — В воде можно плавать на пузырях. Вот у рыб, например, внутри есть пузырь... Но по воздуху летают только на коврах-самолетах.

— Да-да, для этого ковер-самолет очень удобен, — подтвердил военный советник Раккарак.

— Я читал одну сказку, как Иван-царевич летал на ковре-самолете, — вспомнил Баркап.

— Не Иван-царевич, а Андрей-стрелок, — поправил его царь.

— Вот я и говорю, Андрей-стрелок.

— Дайте ему рассказать, — с досадой перебила Афра. — Откуда вам знать, на чем летают по воздуху, если вы там никогда не были?

— Я был в молодости, — возразил Баркап. — Меня поймали сетью. Я тогда был еще совсем юн…

— Мы уже слышали эту историю, — перебила его Афра. — Зефир, расскажите, пожалуйста, про шар, — попросила она.

Hиктошка стал рассказывать о своем путешествии. Маленькие рыбки, которые постоянно приносили всякие новые кушанья, тоже захотели послушать. Каждая из них принесла себе по маленькому стульчику. Одни уселись в кружок на столе, рядом с Hиктошкиной тарелкой, другие примостились над столом, чуть ниже его подбородка — чтобы лучше слышать. Hиктошка просто не мог поверить своим глазам — как рыба может сидеть на стуле: ведь у нее нет ни рук, ни ног, ни того, на чем сидят! Но тем не менее все эти рыбки сидели. И слушали, что рассказывает Hиктошка. Они так внимательно его слушали и так смешно шевелили при этом губами, повторяя отдельные слова, что Hиктошка поначалу еле сдерживал улыбку. Только нетерпеливая Дита все время перебивала. И одна из полосатых лягушек — не та, которую звали Полина, а та, которая покрупнее и более сиреневая — тоже перебивала.

— Я летел на воздушном шаре, — начал свой рассказ Hиктошка.

— А что такое воздушный шар? — спросила Дита.

— Подожди, не перебивай, — попросила Афра.

— Я не перебиваю, просто надо же мне понимать, о чем речь, а иначе какой смысл ему продолжать, если мы не поняли то, что он сказал до сих пор?

— Не говори «мы», — сказала Афра. — Это только ты не поняла.

Дита повернулась к рыбкам и лягушками, и те кивками подтвердили, что тоже не поняли.

— Воздушный шар, — стал объяснять Hиктошка, — это очень большой шар, сделанный из резины...

— А что такое резина? — снова перебила Дита.

— Да сколько можно! — возмутилась Афра.

— Резина — это такой материал...

— Тогда понятно. Мы сами много шьем себе платьев и хорошо разбираемся в материалах. У нас даже швейная машинка есть. И, превратив ноги в хвост, она почесала себе лоб кончиком хвоста. — Продолжай, милый Зефир, прошу тебя!

— Ну, слава богу! — сердито прошипела Афра.

— Воздушный шар большой, огромный, — Hиктошка стал говорить скороговоркой, чтобы его не успели перебить. — Огромный… его надувают... надувают теплым воздухом, и он взмывает высоко в небо... а к шару привязана корзина, в которой сидят коротышки. И таким образом они вместе с шаром попадают на небо, высоко, выше облаков... вокруг летят птицы, свистит ветер… бегут облака... земля оттуда кажется такой маленькой, что на ней ничего нельзя разглядеть.

— Маленькой? — переспросила Дита.

— Ну... скорее наоборот, она кажется очень большой. Ее страшно много вокруг, а всё на ней кажется очень маленьким.

Hиктошка перевел дыхание — в воде говорить тяжело и у него заболело горло от такой длинной речи. Он отхлебнул уже остывшего чая и положил в рот еще одну восхитительную сладкую ракушку.

— Ска-жи-те, — медленно проквакала полосатая лягушка. — Ска-жи-те по-жа-луй-ста! Что такое кор-зи-на, кто такие ко-ро-тыш-ки, зачем им попадать на небо, что они разглядывают на земле? — Тут она на минутку остановилась перевести дух. — Всё, кажется, все вопросы задала.

— Вот и молодец, — сказала Афра. — Только отвечать он на них не будет. Потому что он занимается тем, что рассказывает, а не тем, что отвечает.

— Правильно, — сказал царь. — Я запрещаю вопросы.

Все умолкли и стали слушать дальше. Несмотря на боль в горле и на усталость, Hиктошка чувствовал себя счастливым. На земле, в Цветограде, его никто не замечал и у него не было друзей. А тут — с ним хотели дружить все. Царь пригласил гостя сыграть с ним после обеда в подводные шахматы. Дита сказала, что у нее есть еще целых шесть граммофонных пластинок с разными танцами и она хочет все эти танцы с Зефиром перетанцевать. С Афрой они договорились — как только стемнеет — пойти в ее обсерваторию смотреть на звезды: в Крабовидной туманности как раз вчера вспыхнула сверхновая звезда. Лягушка Полина приглашала к себе домой — ей не терпелось познакомить Зефира со своей семьей. Военный советник Раккарак звал в казармы, осматривать его образцовый креветочный гарнизон, экономический советник Баркап — в царскую сокровищницу, где хранилась самая крупная в северном полушарии жемчужина. Научный советник Угряп мечтал показать Зефиру новую холодильную установку, способную заморозить одиннадцать миллионов литров воды.