Правдивая сказка (СИ)

Олег Семироль

Правдивая сказка

Сладкая от чуть заметной грусти мелодия "Tears on my pillow" плывет по комнате, смешиваясь с новогодним ароматом зелёной ёлки и чуть терпким запахом горящих свечей. Наша песня... Так же, как год назад, мы танцуем под эту мелодию. Так же горят свечи, так же недопитое вино забыто шипит в бокалах... И так же дурманяще пахнут её волосы - морем, солнцем, домом... Всего год прошел, и всё похоже, но всё не так... Другая страна за окном нашего, по-настоящему нашего, дома... А за тонкой стенкой тихо посапывает, улыбаясь во сне, Счастье. То единственное и настоящее, что только и придает жизни смысл. Наш сын. А мы просто плывем, подхваченные потоком мелодии... И не надо ни о чем думать. Просто плыть, растворяясь в родных серо-зеленых глазах... Беззащитных и растерянно добрых... Мягкие губы... Вкус губ, запах волос - мелодия любви...

Отвратительная в своей резкости, электронная трель телефона бьет по ушам, делая чувственный голос Кайли похожим на растворившийся сон.

--Я ненавижу телефон!!!

--Не подходи, пожалуйста. Нас нет дома. Ну его...

--Нельзя, ты же знаешь...

"Пусть это будет тёща, забывшая поздравить с Рождеством! Даже на это согласен"...

--Петрович, - идиотски радостный голос Васьки не оставляет никаких надежд, - ты не спишь?

--Вась, хочешь я тебе одну умную весчь скажу?

--Скажи, век тебя благодарить буду! - захихикала трубка.

--Шутка, повторенная больше двух раз, перестает быть смешной! Не тупи!

--Лано! Не буду! Ты, это, бери чумодан и на выход! Машина пошла! - голос дежурного стал серьезным.

--Что там опять? - как же мне все это надоело...

--Избиение младенцев!

--Достал уже!

--Петрович, не бухти! Серьезно. Какой-то вумник заучившийся жену порезал... Грозится ребенка из окна кинуть. Ментенки переполошились, начали нам звонить... - похоже Васька наслаждался намечающимся приключением, ему-то что, как сидел за пультом, так и будет сидеть до утра...

--А мы к этому с какой стороны?

--Так он же того... - голос замялся - чокнутый профессор, он же бомбу сделал, грозиться все подорвать к Аллаху. ВаххОбит доморощенный! Спец нужен, а ихние уже все разбеглись...

--Вась, я тоже скоро разбегнусь! Достало всё... Машина за мной пошла?

--Да. Слушай, а...

--Пока - с грохотом бросаю трубку.

Черная бородатая кошка, сидящая на телефонном столике, укоризненно смотрит на меня мудрыми, печальными глазами. Ей хорошо, её из дома не выгоняют...

Чувствуя спиной взгляд, говорю:

--Малыш...

--Что там?

--Надо ехать...

--Это я уже поняла. Что случилось?

Как бы аккуратнее соврать-то, чтобы нервы раньше времени не трепать?

--Толком никто не знает, там Васька-балбес дежурит, а он только тупые шуточки умеет шутить. Другому не учен.

Старый, потертый чемодан всё так же стоит на своем месте, в кладовке. Нет ничего более идиотского, чем инструкции! Быстро, чтобы не оставалось времени на вопросы, одеваюсь. Поцелуй - совсем ненастоящий, холодный и безразличный... Дежурный. Бегом на улицу... Выходя из подъезда, снова ощущаю взгляд, но оглядываться - плохая примета. Поэтому вперед. К подъезжающему темному микроавтобусу...

***

--Мерри Крисмасс, Петрович! - приятный женский голос.

Вот это номер!

--Танюш, а ты какими судьбами сегодня? - Мы же с Вовкой дежурим - действительно интересно.

Невысокая девушка заводит вверх тщательно накрашенные глаза и ехидно говорит:

--Наверное, у Вовочки снова телефон сломался. Или ещё чего... Свинтус он!

"Просто умный человек, теперь он дома, а мы вот здесь"...

--Да ладно, зато представь, как приятно видеть вместо его похмельной морды, такую леди. Тоже с вечеринки дернули? - гляжу на красивое платье, тщательно уложенные волосы...

--Хуже. Такого мальчика закадрила, только приступила к совращению, а тут...

--Телефон!

--Не-а... Я ж у него дома была, он мне елку показывал, - Татьяна ехидно подмигнула, - а тут пейджер... И вот.

Ладно, пора готовить свой инструмент, скоро работать. Тянусь к пристегнутому к борту машины футляру.

--Эй, погоди, - улыбается Таня, - ты глазки-то пока закрой. Я счас буду в стриптизе упражняться.

Непонимающе таращусь на неё:

--Чего?

Девушка смеется:

--Женитьба на тебя подействовала негативно! Как старый товарищ по работе говорю. Ты заметно поглупел! Впрочем, от любви всегда глупеют! Я вот такая умная почему? - закрываю глаза и слышу шорохи и электрическое потрескивание стягиваемой с тугого тела материи. --Потому что никак влюбиться не могу. Боитесь вы, мужики, сильных женщин! А слабые мне не...

Машину подбросило на очередной колдобине. На меня наваливается что-то мягкое, пахнущее незнакомыми духами. Ладонь защекотила шелковистая женская кожа...

--Петрович, без рук! - и тут же громче водителю: --Эй, Шумахер, осторожнее - не дрова везешь.

Слыша знакомый треск молнии комбеза, и чвыки "липучек" на клапанах, открываю глаза. И, наконец, достаю футляр.

Ехидная Татьяна не унимается:

--А я тебе разрешала глаза открывать? Охальник ты, а туда же "женатый мужчина"! Все вы, мужики, непокобелимые остолопы! Вам бы только руки распускать!

Я бокал шампанского выпил - пустяки. Интересно, а Таня сколько? Счас наработаем... Внутри рождается неприятное ощущение. Хорошо ещё не "щелчок", но все же приятного мало.

--Тань, ты сегодня много пила?

Таня, перестав улыбаться, серьезно говорит:

--Много. Почти бутылку... Работать тебе, я только страхую. Что же делать? Я же не дежурила. Сам понимаешь.

Понимаю. Смотрю, как она превращает свою заковыристую прическу в скучный пучок, сразу делаясь похожей на строгую учительницу. Хотя, даже самому распоследнему "синему чулку" не придет в голову напялить на себя такую уродливую одежду. "Наши СПЕЦовки", вспомнилась старая шутка. Откидываю крышку футляра. Руки сами делают давно привычную работу. А я смотрю, как хорошенькая девушка достает из своего футляра инструмент...

Ненормально это - женщина с оружием. Но каждый делает свой выбор сам... Жаль не всё от нас зависит... Жаль.

--Тань, ствол протри!

--Не учи ученого! - злится она, это хорошо, пусть вспомнит, что она спец.

Машина снижает скорость... Подъезжаем. Наушник, микрофон, маску на лицо... Вспоминается наша песня "Черная маска скрывает лицо, но не скрывает глаз"...

Танькины глаза напротив, смотрят через отверстия плотной темной ткани тревожно и абсолютно трезво. Хм... Во мне тоже сворачивается тугая пружина, как всегда. Ничто не ново. Тихий голос в наушнике:

--Первый, я второй - контроль!

--Принято второй!

--Удачи нам, Петрович!

Машина стала... Выходим...

***

Длинный, похожий на какую-то гибридную помесь Дуремара с грибом, Спицын уже ждал и сразу, не теряя времени, затараторил вводя в курс дела:

--Значится так. Парень ученый-химик позавчера забрал из роддома жену с ребенком. Пару часов назад соседи вызвали неотложку и ментов. Паренек изрезал ножичком жену, та еле вырвалась... Теперь он орет в окно, что взорвет дом, если ему не вернут жену...

--"Белочка"?

--Черт его знает! Но что "крышу" сорвало, это точно!

--Бомбу-то кто-нибудь видел? - Танька говорит равнодушно.

--Соседи видели, менты тоже видели. Дом эвакуировали...

--Переговорщики?

Словно отвечая на мой вопрос, где-то поблизости заорал истошным голосом матюгальник. Что-то до ужаса навязшее в зубах. Про "Давай поговорим..." и "Не делай глупостей"... Ребятишки ТВ переглядели. А не ребятишки... Давно ушли туда, где платят не рассказами, а хрустящими, вкусно пахнущими бумажками.

Замусоренный, пахнущий кошачьим грехом подъезд. Хрущоба - окраина большого города... Помойка. Спицын монотонно бубнит: "позиции я уже присмотрел, всё вроде нормально..." Когда-то хороший спец был, если бы не упало после очередной контузии зрение, то сейчас могли бы дежурить вместе...

На площадке третьего этажа многолюдно. Паренек с лейтенантскими погонами, цветом лица сливающийся со своим мышиным бушлатом, и какие-то неопрятного вида тетки... Все дружно замолкают при нашем приближении. В глазах дикое любопытство! Ещё бы, будет о чем трепаться после...

Спица продолжает объяснять:

--Здесь сотка, всё как на ладони...

--А чего же они без нас не обошлись?

Он, помявшись и косясь на навостривших уши гражданских, шепчет:

--Ответственности боятся, да и не показывается он, сидит под стеной. Раньше к окну ребенка подносил, а потом ему какой-то чудак из "болельщиков" проорал, что на крыше снайперы засели, так он больше не высовывается...

--Скажи смежникам пусть, после того как займем позицию, уведут своих. Парадным шагом, чтобы зеваки видели!

Татьяна дурашливым голоском пищит:

--Мальчики направо, девочки налево! - и, завиляв бедрами, игривой походкой прирожденной кокетки, дефилирует налево.

Направо облезлая дверь, за ней не менее облезлая прихожка... Расплывшаяся женщина с абсолютно стертым временем лицом зло смотрит на мои ботинки... "Извини, подружка, тапочек не захватил". Из-за её спины выглядывает мальчишка, глаза горят звериным блеском любопытства, ещё бы мы для него пришельцы из телевизора! Заходим в комнату, вернее захожу я - от всего лишнего отгородимся дверью. Ух ты, дико гляжу на телевизор гордо стоящий в углу - "Чайка-714"! Неужто он ещё и работать может? Так, все лишние мысли на потом. В ста метрах, в соседнем обшарпанном муравейнике, только недавно родившаяся жизнь балансирует на грани...

Окно 4-8! Вот оно - мощный бинокль приближает светящийся квадрат распахнутого настежь оконного проема. Второй этаж, как у нас... И будто поддых ударили - кроватка, такая же как у сына! И сверток на ней... Видно, что ротик раскрыт в крике, личико покраснело. "Сколько же он кричит так, беспомощный, преданный тем, кто должен был бы защитить?". Некогда. Время - единственное, чего всегда не хватает...

Готовим рабочее место: шторки сорвать. "Прости тётя!". Внутреннюю раму откроем... Так. Внешним стеклом пожертвуем, нам не нужно, чтобы какая-нить гнида ради шутки начала орать, что в доме напротив окно открыто. На запах беды всегда сбегаются жаждущие крови шакалы. Жаль, стрелять позволено лишь в бешенных псов...

--Первый, окна 4-8, 4-9...

Молодец, девчонка уже позицию заняла. Отстаю.

--Второй, веди наблюдение.

А вот и тумбочка с телевизором пригодилась, давай-ка это к окну двинем! Тяжелые раньше телевизоры делали, зато устойчивые! Вот так...

--Второй бери 4-9, моё 4-8...

--Принято.

Оптика снова приближает убогую комнатку в хрущобе напротив. Заваленный бумагами письменный стол. Видать папаша-ученый за ним свою бомбу изобретал, или чего он там изобретал так, что башню сорвало... Вечный двигатель? Кроватка с несчастным ребенком. Мальчик, девочка? "Угораздило же тебя родиться, приятель, в такой момент... Где же сейчас твоя мама? А папы у тебя скоро не станет... Иначе бы нас сюда не притащили".

А теперь - ждать... Красная точка прицельной марки шарит по комнатке, как невидимый лучик смерти. Среди беснующейся под окнами толпы вновь лающе заорал матюгальник...

--Центр...

--Да, - голос Спицына в наушнике напоминает голос дядюшки Ау из мультика. От этого прозвища ему уже не избавиться.

--Центр, что с целью делать?

--Ты фиксируешь... - возбужденно бубукнул Спицын.

--Нет. Даже не наблюдал ни разу. Потому и спрашиваю... ВУ у него какое? Вдруг он "руку мертвеца" соорудил? Я его сниму, и будет бум?

--Под нашу ответственность, сам понимаешь... И ничего они не знают.

Всё ясно, если что крайним быть нам. Не первый раз, но надоедает. Ребенок все так же раскрывает ротик. Насколько ему хватит сил? Боюсь, совсем ненамного... Умереть, только успев родиться... Обидно. Смерть в праздник Рождества - звучит кощунственно.

Таня:

--По комнате здоровая собака бродит!

Только собаки нам и не хватает... Здоровенный, цвета ночи, дог тяжело шел по комнате. Подбредя к детской кроватке, в которой по-прежнему исходил безнадежным, одиноким плачем несчастный малыш, пес, опершись на решетчатую боковинку, склонился к колыбели... Собака жалеет чужого детеныша, которой не нужен собственному отцу. "Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак" - кто это сказал? Не помню.

--Цель! - напряженный голос Тани.

Худющая, какая-то кривая фигура появилась в секторе и, качаясь, поковыляла к колыбельке. Взлохмаченная голова, ребристая голая спина, длинные помятые шорты и какие-то провода вокруг пояса.

--У него может быть пульт мертвеца! Ждем.

А парень совсем на пределе. Наркотики? Алкоголь? Какая разница...

--Второй есть цель!

И эхом:

--Первый есть цель!

Красная точка меткой смерти застывает на взъерошенном затылке. Основание головного мозга - мгновенный паралич. Место крепления спинного мозга к головному - одна из точек хирургической стрельбы. Маленькая впадина в основании черепа. Молодец ученый! Стой так! Спиной...

Спокойный голос Спицына:

--Он оттаскивает собаку... Двумя руками! Пульта не...

Указательный палец плотнее лег на спусковой крючок. Поскольку инструмент снабжен глушителем, тишину комнаты помимо звука разбитого стекла нарушили лишь ультразвуковой свист пули да звяканье выброшенной гильзы об старую покарябанную стенку - призрак былых представлений о дизайне...

Фигура за окном 4-8 мягко, мешком, осыпалась на пол. На секунду замерло сердце, ожидая вспышки беспощадного взрыва. И снова застучало ровно, как обычно.

--Цель поражена.

Всё. Работа закончена.

И голос Тани:

--СОБАКА!!!

Пес, недоуменно оглянувшись на сверток в колыбельке, потопал к упавшему хозяину... Но там же... Собака резко дернувшись завалилась на бок. На месте одного из глаз образовался некрасивый кровяной сгусток.

--Второй, молодец! - довольный голос "дядюшки Ау", с его плеч сейчас большой камень свалился. Крайний раз глянув через оптику на наполнившуюся людьми в некрасивой, серо-пятнистой форме комнату... Ставлю винтовку на предохранитель. И, "кто знает, что придет в некоторые умные головы", заполняю книжку... Какой же бред!

***

Женщина хозяйка квартиры вопит что-то про разбитое стекло. Визгливый голос давит на уши... Что для неё чья-то смерть? Чужая боль незаметна... Своё стекло ближе к душе, чем сотни чужих жизней. Мимо на воздух... А пацан тут. Прислушивался, наверное... Будет тебе сувенир. Настоящая гильза от СП-5... Соврешь в классе, что сам видел как разлетелась на куски голова соседа.

В микроавтобусе душно пахнет бензином. Танька, уткнувшись лицом в ладошки, издает хлюпающие звуки. Да что же это?

--Тань, ты что?

--Собаку жалко!

Совсем сдурела девчонка. Ещё из-за собаки плакать начнем. Странные они существа - женщины. Никогда их не пойму!

--Тань, а если бы она у него бомбу задела? Мы и так рисковали... Но там выхода не было... Холод - ребенок бы долго не протянул.

--Всё равно жалко. Она же ничего плохого не делала, а я её...

Под рукой вздрагивают плечи. Пусть поплачет, снимет стресс... Машина, плавно тронувшись, уносит нас из мира бликующих маячков, рычащих мегафонов, беснующихся зевак...

***

А сегодня холодно. Полное ощущение, что воздух звенит сам по себе. Не люблю холод. Но зато сегодня красивые звезды - яркие. Конечно, в большом городе нельзя увидеть настоящих звезд, там видны лишь огромные красавицы самой наипервейшей величины - яркие, холодные, и абсолютно пустые. Законы мироздания едины, - если чего-то дается с избытком, то что-то взамен отбирается. Если звезда слишком ярка и красива, это значит, она одинока, - её блистающая красота убивает всё вокруг, и жизнь, - эта странная и непонятная штука, не может возникнуть вблизи... А настоящие, теплые звезды невидны, - их убивает мертвое сияние рукотворных огней, которые эта самая "жизнь", возникшая возле одной маленькой, неприметной, но достаточно доброй звезды, зажигает чтобы реже смотреть на звезды... Зачем зажигает? Наверное, от страха. А то ведь если часто глядеть на небо, то могут странные мысли прийти... Что-то вроде: "А зачем мы живем?" или ещё того хуже: "А когда мы умрем, это хотя бы заметят?"... Вот и горят миллиарды рукотворных, холодных, безвкусных огней, чтобы даже на ясном, морозном небе нельзя было увидеть ничего, кроме разноцветной, бликовой пелены, да десятка самых ярких, самых холодных, самых бездушных и самых красивых звезд... Но это в большом городе. А здесь, на окраине маленького провинциального городка, возле старого, больше похожего на реденький лесок парка, звезды горят почти в первозданном виде. Те самые, чуть заметные, возле которых тоже может быть вращается маленький, замерзающий в бесконечности пространства шарик, который спасает от полного вымерзания свет какой-то не очень красивой, не очень яркой, но доброй звезды. Как знать, может возле вон той, еле видной, совсем неяркой, красноватой звездочки, вращается маленький шарик, на котором кто-то тоже смотрит на небо, и видит крошечную, блеклую, желтенькую звездочку...

Странно, я раньше всегда любил одиночество, прогулки по пустым, ночным проспектам, гулкие величавые мосты, где можно побыть наедине со временем... Поглядеть на неспешно текущую, блестящую в свете фонарей и луны воду... Подмигнуть дежурному по пустынному проспекту светофору и увидеть, как в ответ дружески мигает его желтый, кошачий глаз... А сейчас надо торопиться. Я почти бегу туда, где на фоне горящего звездами неба, возвышается громада дома... Моего дома, нашего дома... А ведь если смотреть на дом, то он тоже чем-то похож на звездное небо. Звезды-окна - за некоторыми, из которых идет своя, особенная, не предназначенная для чужого глаза жизнь, некоторые только готовятся зажечься, а некоторые гаснут надолго, там уже нет никого. Лишь пустые, пыльные комнаты похожи на замусоренные, погибшие, брошенные своею жизнью планеты...

А в крайнем окне пятого этажа снова горит свет. Как всегда. Каждый раз, когда выпадало ночью возвращаться домой, я замечал это окно, иногда единственное светящиеся в целом доме... Каждый раз думал, что интересно бы узнать, кто там живет и зачем там горит свет? И каждый раз забывал это сделать. И снова забуду. Чужая жизнь, она ещё дальше от нас, чем самая далекая звезда. Тоже закон мироздания...

Хм... Странно на меня мороз действует - становлюсь занудой.

***

Кошка все так же сидит на телефоне, словно все эти сумасшедшие, наполненные прокуренными голосами и заполнением бессмысленных бумаг часы, всего лишь память о ночном кошмаре... Поставим старый чемодан на место. Когда-нибудь надо будет написать сказку о старом "тревожном" чемодане, который мучился бессмысленностью своего существования... Но это потом. А сейчас душ... Пусть чуть теплая, пахнущая ржавыми трубами и далекими котлами котельной смывает запахи прошедшего дня - кислый запах пота, острый запах сгоревшего пороха, казенный запах больших кабинетов, горький запах чужих духов...

В спальне чуть слышно пискнул сын. "Иду малыш! Я здесь...".

Гляжу на убаюканного совсем недетской песенкой сына. На безмятежно спящую в нашей постели жену. "А девочка уже привыкла к тому, что тебя не бывает ночами..." - понимаю, что сегодня уже не засну... Тихо прохожу в свой кабинет, включаю уютно заурчавший комп. Чуть хрипловатый голос запел "To let You Win"... Вроде бы я хотел написать рождественскую сказку... Ну что же, будет сказка... В которой всё будет добрее и красивее, чем в жизни... Чуть красивее, чуть добрее - я не хочу сильно врать. Под перезвон рождественских колоколов из песни мои пальцы набирают: "Сладкая от чуть заметной грусти мелодия "Tears on my pillow" плывет по комнате, смешиваясь с новогодним ароматом зелёной ёлки и чуть терпким запахом горящих свечей"...