Правдивые истории Богини домашнего очага

Лучшая уха

Я и подружка Валя накопали червей и побежали на речку. Мне восемь лет – уже полудевушка, а Вале десять. Рыбачить надо было молча, чтоб рыбку не распугать. Я не болтала, терпела. К тому же нещадно грызли комары, мошки и овода разного калибра. Мне попадались в основном балабы, пескари и раки, а подруга поймала щучку.

Итак, повисший мой нос обгорел, а волосы стали ещё белее. Приплётшись домой, удочку я бросила во дворе, где гуляли куры. Папа хвалил:

– Хороший улов! Лучшая рыбка – это раки!

Тут родители и я увидели в окно, что по двору бегает курица, а за ней волочится моя удочка. Эх! На крючке остался червяк, вот она его и проглотила. Пришлось курицу зарубить.

Вечером ели курятину. Папа смеялся:

– Хорошая рыбачка и курицу на удочку поймает! Не печалься, Танятка! Лучшая уха – из курицы!

Игра в оркестр

В детстве я часто играла у соседей на летней кухне с Валей, которая была старше меня на два года, и её сестрой Шурой, моей ровесницей.

Валюша вбила в полено шесть гвоздей, натянула на них проволоку и эту «гитару» вручила мне. Шура получила «барабан» – большую кастрюлю с двумя ложками, а Валя стала исполнять на стиральной доске. Играли мы виртуозно! Лучше и громче играть и петь получалось у Шуры. Я завидовала. У меня выходило плоховато, пальцы от струн болели.

Ещё Шура очень любила петь, хоть ей сильно наступил на оба уха медведь, а может и слон.

В нашем оркестре я была Татьяной Чайковской, Шурочка – Александрой Бахой, а Валя – просто Валентиной Моцартовной.

Когда голова уставала от громкой музыки, мы ели голубику. Валя и я употребляли её с сахаром или мёдом, а Шурочка – с большой ложкой соли, что меня и Валю удивляло и восхищало.

Соседи, понятно, всё слышали. Пацаны, посмеиваясь, просились в наш оркестр, но их мечте не суждено было сбыться. Взрослые ни черта не понимали в музыке! По «барабану» бить запретили, чтобы эмаль не отлетела, а «гитару» вообще сожгли.

Долго мы не горевали – пацаны пригласили играть нас в войнушку. Шурочка отказалась, не зря же её дразнили Балериной, а я и Валя с радостью согласились. Сколько же счастья принесли эти игры! Когда вспоминаю их, у меня в душе звучит наш оркестр!

Как я солила суп

Мама оставила школу из-за больного сердца. Папа тоже был учителем. Его маленькой зарплаты не хватало на большую семью. Понятно, не хватало денег и на покупку корма для домашних животных, поэтому держали мы одного поросёнка да пять кур.

Чтобы куры, не дай Бог, не залезли к соседям в огород, мама обрезала им крылья. Курицы больше и не пытались перелететь забор, а вот петуху очень хотелось к соседским курам. И вот, как и год назад, петух не смог перелететь через забор, а папа радостно сообщил: «повесился с горя на заборе». Я – реветь…

На ужин был куриный суп. Я не хотела его есть, но он так вкусно пах! Ела, а слёзы капали в тарелку. Папа смеялся:

– Смотри, Танятка, не пересоли суп!

Но я солила супчик до последней ложки.

Тут и вспомнили про меня

Я росла в деревне. Туалет был на улице. Ночью идти туда было страшно. Мама говорила, что темноту бояться глупо. А я объясняла, что боюсь не темноты, а тигра, который запросто может прибежать из леса. Надо мной смеялись.

Прошло лет десять, и тигр-таки переплыл речушку Кию и ночью утащил у соседа поросёнка. Тут про меня и вспомнили! Даже пару раз назвали Кассандрой…

Капут

Отелилась корова Жданка. Стали думать, как назвать телёночка.

Я предложила называть Жданчиком.

Брат Коля сказал:

– Участь бычка известна, самое подходящее имя – Капут!

Папа, улыбаясь, одобрил:

– Капутик, это верно!

Было и смешно, и грустно.

Невезучий день

Подружка Валя старше меня на два года, ей уже восемь лет, полудевушка. Но и я уже давно не лялечка.

Валька предложила слётать в лес за земляникой. Побежали, как всегда, босиком. Перешли обмелевшую речку, даже не замочив трусы. Дорогу переползла гадюка. Валентина отметила: «Не к добру!»

У меня маленькая кружечка, а у неё – литровая кружища. Валя мной командует, терплю. Идти я должна сзади метрах в десяти, чтобы ей удалось собрать побольше ягод.

Вот, набрали полные кружки, идём уткнув в них носы. Запах – одуренный! Я споткнулась, и вся земляника высыпалась в лужицу, вода в которой после вчерашнего дождя была чистой, дно устилала травка, ямка образовалась от коровьей ноги. Вспомнился Иванушка, ставший козлёночком. В сказки не верю, но перед Валей стыдно есть ягоды из лужи.

Тут подруга радостно закричала:

– Что упало, то пропало! – и лихо стала есть мою ягоду. Я вздохнула и присоединилась.

Из-за кустов показались коровы. Мы знали, что среди них есть и бодливые. Валя сказала:

– Пошли к наклонной липе, на неё можно легко взобраться!

Нас заметил бык и устремился к нам. Бросив кружки, мы с визгом помчались через колючий шиповник к спасительному дереву. Страх в момент загнал нас на самую макушку. Бык смотрел на нас красными глазами, ревел и рыл землю копытами. Страшно!

Подруга «успокаивала»:

– Вот подроет липу, дерево упадёт, и он тебя забодает!

К счастью, вскоре подъехал на коне пастух, обматерил быка и отхлестал плёткой. Но мы сидели на дереве долго, слезать было ужасно страшно. Когда приземлились, руки и ноги тряслись. Отыскали пустые кружки и поплелись домой. День выдался невезучим.

Сейчас я уверена, что нам сильно повезло!

Моё знакомство с алкоголем

Папа привёл нас с братом на пасеку. Дед Панкрат стал всех угощать медовухой. Мне она не понравилась, но пасечник очень хвалил меня, что я её пью, и я давилась за похвалюшки. А брат ругал:

– Не пей, дура, опьянеешь!

Я не слушала. Куда смотрел отец, и где витали его мысли? Маме на этот вопрос он не ответил.

Домой папа нёс меня на руках, меня рвало, раскалывалась голова. Так в семь лет я чуть не умерла от алкоголя. И твёрдо решила завязать! С тех пор не пью даже шампанское, только губы мочу, чтоб не приставали.

Ещё вспоминаю одноклассника Мишку, который после застолий допивал из всех рюмок, потом ополаскивал их водой, и смаковал эту водичку. Когда я его спрашивала: «Зачем ты пьёшь эту гадость?», он отвечал: «Ты всё равно не поймёшь, потому что дура!»

А Миха – умный! В восьмом классе упал от медовухи под парту. Его поругали, так он перестал ходить в школу, послав её трёхэтажным матом. Мишка не раз предлагал мне выпить и потом обзывал дурой за отказ. Последний раз мы виделись на похоронах. Он хотел мне что-то рассказать. Каждое слово украшал тремя матами, сбивался с мысли, хохотал, начинал сначала, опять сбивался, потом, махнув рукой, переключился с меня на выпивку. Разговор бы наверняка удался, если бы мы выпили вместе, но я, дура, так и не поняла радости пития.

Поступок

Брат Коля учился в девятом классе. Его любили, он очень хорошо шутил.

Стояла поздняя осень. Коля играл в шахматы у соседей Рубанцовых. Там было с кем играть – в семье десять детей.

Глава семьи Рубанцовых, дед Костя, ушёл с двумя старшими, женатыми сыновьями в тайгу за кедровыми орехами. Уже было темно, когда сыны вернулись домой. Мать спросила:

– А где отец?

Оказалось, они думали, что отец устал и ушёл домой раньше. Идти искать его ночью в тайге побоялись, ведь в кедраче легко можно столкнуться с кабаном, медведем или тигром.

Коля прибежал домой, всё рассказал и стал собираться в лес. Взял кусок сала, хлеб, воду, спички и одноствольное ружьё. Мама охала:

– Сыночек, да как ты по темнотище пойдёшь, да в такую даль?! Опасно очень, мужики и те боятся. И где его искать, тайга-то большая!

Коля ответил:

– Возьму соседского Шарика, он хозяина найдёт. На улице уже мороз, старик может замёрзнуть, ведь у него нет с собой ни спичек, ни еды.

Путь был неблизким, кедрач начинался в восьми километрах от села. Собака нашла хозяина. Увидев Колю, старик заплакал, обнял спасителя и воскликнул: «Сынок!»

С тех пор сыны деда Кости стали звать брата на охоту, а стрелял Коля метко.

За голубикой

Голубика бывает разная: кислая, сладкая, круглая, продолговатая, фиолетовая и светло голубая, на больших кустищах и на маленьких. У нас её называли голубицей.

Десятилетняя Валентина была старше меня на два года. Благодаря ей я узнала и полюбила лес.

Подруга позвала меня за голубицей. С нами побежал её беспородный пёс Шарик. Пришли на болото. Рядом с дорогой ягода была частично обобрана. Валя сказала:

– Пойдём под сопку, хоть и далековато, зато быстро наберём.

И точно, ягоды там было полно! Мы смеялись глядя, как пёс с удовольствием ел голубицу. Он лёг на спину, разинул пасть, легонько постукивал по веточкам, спелые ягодки сами падали на язык.

Вдруг пёс подбежал к Валентине и стал испуганно жаться к ногам.

– Надо уходить, я нашла свежие какахи медведя! Но обычно собаки так сильно боятся тигров… Пошли быстрым шагом! Бежать, Тань, нельзя!

Стало страшно. Казалось, что злые глаза зверя наблюдают из-за кустов. Пёс бросился бежать и вскоре пропал из виду. Мы припустили за ним. Выбежав на дорогу, оглянулись, успокоились. Я радостно, как чукча, стала голосить:

– Спаслись, спаслись, никто не съел, а пёс со страха поседел!

Пройдя метров пятьсот, мы увидели Шарика. «Защитник» поджидал нас под цветущей липой. Гудели пчёлы, пахло мёдом. Отлично устроился! Подбежал, стал виновато поскуливать. Валя пнула его, обозвав предателем. С тех пор за ним закрепилась новая кличка. На Предателя он тоже охотно откликался.

Как медвежонок спас брата

Лето, жара. Тринадцатилетний брат Коля взял одноствольное старенькое ружьишко:

– Может рябчика или тетерева подстрелю.

– Так летом нельзя охотиться!

– На самцов можно!

К вечеру добытчик пришёл пустой, с ободранным пузом. Спросила:

– Где так угораздило?

– Да рубашку снял, жарко. Иду, вдруг, вижу медведицу с маленьким медвежонком. Она на меня, а стрелять нельзя – патрон заряжен дробью. Полез на дерево, вот живот об него и ободрал. Медведица за мной. Думал, всё, доохотился! К счастью, на соседнем дереве сидел второй медвежонок, увидев меня, он испугался, стал слазить, упал и жалобно заплакал. Мамаша поспешила его утешить. Пообнимала, поворчала и повела, наверное, спать.

Коля засмеялся, я поддержала.

– Только маме не рассказывай!

Рассказала всем и сейчас рассказываю.

Первая охота Геннадия Ивановича

Из соседней деревни приехала родная сестра отца Геннадия Ивановича – тётя Маня. Она была певунья, шутница и баловница. Маленький Иванович очень старался ей понравиться: вставал на мостик, кувыркался через голову, пел частушки. Очаровал!

Маня сказала:

– Забираю певуна к себе погостить на недельку! Пусть перед первым классом чуток попутешествует.

В гостях Ивановичу понравилось. Манин сын, Мишаня, по вечерам играл на гармошке, все дружно пели. Ивановичу тоже разрешали попиликать. Играл! Тётя похвал не жалела:– Ну, артист! Ну, певун! Превосходный композитор!

Через неделю приехали родители забирать сынка, но он наотрез отказался. Через два дня снова пожаловали. Не поехал! Тогда забирать Геннадия Ивановича поехал дед Никита, которого по-деревенски называли Микитой. Он был неродным дедом Гены, но очень его любил. Иванович тоже обожал деда.

Микита приехал на велосипеде. Показав внуку одноствольное ружьё, сказал:

– Собирайся, внучок, на охоту. В лесу зайцев развелось – стреляй не хочу!

Через секунду Иванович уже сидел на велике. Поехали.

В лесу дед дал внуку ружьё.

– Вон видишь, меж двух берёз заяц сидит?

Гена не видел.

– Давай помогу ружьё держать. Целься меж берёз по ушам!

Раздался выстрел. Ружьё больно отдало в плечо, Геннадий Иванович упал на землю. Хорошо, дед этого «не заметил» и рысью побежал к берёзам.

– Попал! Попал! Ну, охотник! Ну, молодец!

Он нёс за уши дохлого, холодного кролика. Гена скакал козлёнком:

– Ура! Ура! Попал!

Трофей убрали в сумку и поехали дальше. Перед деревней Микита вынул зайца.

– На, держи за уши, пусть все видят твою добычу!

Ехали с песнями – охотник старался привлечь внимание к своей удаче.

Бабы спрашивали:

– Иваныч что ли подстрелил? Ну, мужик! Ну, добытчик!

На следующий день внук канючил:

– Дед, пошли на охоту!

Сходили. Поели земляники. Стрелял в ворону, не попал. Микита сказал, что зайцы все от страха разбежались. И не только они, а даже и медведи (которых в той местности никогда не было). На охоту ещё сходили разок, а там и школа началась.

Отец о войне

Отец не хотел говорить о войне. Когда показывали военные фильмы, то вздыхал и выходил покурить. Он не охотился и не убивал домашних животных.

Трусом не был, в лес ходил без ружья, хоть не раз сталкивался с медведем нос к носу. Как-то осенью с мамой собирал в лесу виноград, мама заговорила с ним, а он молчит, заглянула за куст, а там медведище с корову виноград ест. Мама охнула, папа подошёл, хлопнул в ладоши:

– А ну пошёл, сопливый!

Медведь ушёл, а мама в лес больше ходить не хотела.

Как-то брат отрубил курице голову и курица долго бегала по двору без головы, я удивлялась. Папа вздохнул:

– Вот так и солдат. Бежит, стреляет, а головы-то уже и нет…

Воевал отец с финнами и фашистами, пришёл домой 7 ноября 1945 года, постучал в дверь, а мама ответила:

– Заходи, семь лет ждала!

Ещё о войне

22 июня 1941 года мой отец, Нечаев Владимир Николаевич, встретил на границе, где служил уже третий год. Немцы били прямой наводкой, накрыли штаб, постройки. Командир дал приказ залечь на поляне, но солдаты бросились в ближайший лесок, от которого вскоре ничего не осталось.

Отец был ранен, попал в плен. Он трижды бежал из плена, но жители Западной Украины трижды выдали его немцам. Освободили наши, воевал.

Домой вернулся 7 ноября 1945 года. Постучал в дверь, мама сказала: «Заходи, семь лет ждала».

Принёс трофеи – пачку белой бумаги для своих учеников, хотя мог прихватить альбом редчайших марок, цену которых понимал.

Вспоминать и говорить о войне не хотел…

В июне 1941 года маме дали путёвку на курорт в Кисловодск. Она была учительницей младших классов – Антониной Ананьевной, худенькой, с толстенной косой и синими глазами, матерью двух детей. Здоровье было подорвано голодом в Поволжье, причём дважды.

На курорте мама пробыла десять дней и поправилась на восемь килограмм, чему поспособствовала пожилая учительница, отдававшая ей свою еду. Мама нам говорила: «Если бы не она, то вряд ли бы я пережила войну».

Эта учительница и мама решили прервать отдых и съездить к своим любимым: мама – к мужу, который служил на границе, а дама – в Ленинград к сыну, который был военным. 21 июня сын позвонил и сказал, чтобы мать срочно брала билет домой, потому что ЗАВТРА НАЧНЁТСЯ ВОЙНА.

22 июня маме исполнилось 22 года, началась ВОЙНА. На вокзале женщины плакали, а некоторые голосили и рвали на себе волосы.

Вот так. Мама знала, что завтра война, а Сталин, как нам говорили, не знал…

Про вши

Вши. Фу, какая гадость!

У меня они водились в детстве, три раза. Первые два, как смеялся папа, я их высидела на русской печке. Эта была соседская печка, куда мама категорически не разрешала мне лазить.

Но как же после зимней гулянки не залезть вдвоём со вшивой подружкой на эту печку и не поесть вкуснючего «мороженого» (молока со снегом и сахаром) или не погрызть замороженное в кружке молоко! Дома ведь такого не позволят.

Третий раз, как пояснила та же подружка, мы накупали вшей в речке, на которой пропадали с утра до вечера. Купались до синевы, тряслись у костра и опять упрямо лезли в воду.

Мама сказала, что вшей накупать нельзя, а можно только где-нибудь подцепить.

Папа возразил. Он рассказал, что у них в армии был постоянно вшивый солдат. Его обреют, в бане напарят, выдадут новое бельё, а через неделю он опять вшивый. Все звали его «вшивзаводом». Бедолагу пришлось досрочно демобилизовать.

А мама похвастала, что вшей у неё никогда не было, даже когда она училась и жила на квартире со вшивой девчонкой и спала с ней валетом в одной кровати.

Папа, бывший детдомовец, познавший немецкий плен, радостно заявил, что с ним спать не опасно, что у него вшей уже не будет, потому что он лысый.

Как я впервые узнала, что нет справедливости

Лето. Мне семь лет. С нетерпением жду сентября. К школе я готова, считаю, читаю, ведь родители – учителя. Целыми днями на речке купаюсь до синевы, ловлю раков и рыбу. Подружка, Нина Дурных, которая на год старше меня, спросила:

– Материться можешь? Нет? А как же ты в школу пойдёшь? Если до школы не научишься, потом уже будет поздно!

Видя, что я испугалась и чуть не плачу, успокоила:

– Не дрейфь, старуха, до вечера научу.

Дома я радостно доложила маме, что матерюсь уже отлично, к школе готова, что с Дурных полдня тренировалась. Мама посоветовала поменьше играть с Ниной, так как ничему хорошему она не научит. Как же она ошибалась!

На следующий день Нина научила меня чудесной песне про «парня в кепке зуб золотой». Слова были просто умилительные:

«Разрешите, почтенная дама, одинокий нарушить покой?

И приблизился к Сонечке ближе парень в кепке, зуб золотой.»

Потом они полюбили друг друга, но начальник милиции отдал Сонечке строгий наказ – убить парня в 17-й камере, она приказ исполнила, выстрелила:

«И только кепка на полу валялась

И был выбит зуб золотой!»

У меня слёзы текли от такой задушевности. А мама сказала, что песня блатная и петь её не надо. Да как не петь? Душа моя пела! Я на речке так голосила, что родители мою песню дома слышали, прочувствовали весь её трагизм и отстали.

Эта песня очень понравилась Семёну, который делал нам ставни на окнах. Он сказал, что с такой красотой и голосом я обязательно стану артисткой, только петь надо как можно громче. Я поверила.

Началась школа, у меня были сплошь пятёрки, но по пению почему-то четвёрки… Я пела громче всех! Нина Григорьева пела тихим голосом, но ей ставили пятёрки. Так я впервые узнала, что нет в мире справедливости. Нина Дурных посоветовала поматериться, легче, мол, станет. Не помогло. Мама же рекомендовала убавить громкость и петь душой. Жизнь наладилась! Слушайте мамочек!

Туфельки

Детство моё было босоногим, с цыпками, ссадинами и порезами – всё лето лётала босиком. К школе мальчишкам и девчонкам покупали коричневые сандалии, которые в момент до крови натирали пятки.

И вот сестра привезла мне из Хабаровска тряпичные беленькие, с красными божьими коровками, туфельки. Я была счастлива! Прыгала в них, задирала ноги выше головы, кружилась, ощущала себя раскрасавицей.

Прибежала подружка Валя, которая была старше меня на два года и уже перешла в третий класс.

– Отличные туфельки, но в них ты, наверное, будешь плохо прыгать!

– Да нет! Они такие удобные, мяконькие, лёгонькие, любименькие!

Валентина не верила. Она повела меня к большой луже, стала сама прыгать через неё.

– Хоп! Хоп! А тебе, Танька, слабо!

Я разбежалась и… не допрыгнула. Слёзы потекли рекой.

Мама с сестрой успокаивали, папа улыбался, а Валька хохотала и показывала язык.

В первый класс я пошла в коричневых сандалиях.

Не мой!

Мне четырнадцать. Одноклассник Мишка предложил мне дружбу. Интересно… Но брат Коля смеётся:

– Смотри, твой ходит и ходит мимо нашего дома, уже всю шею вывернул!

– И ничего он не мой!

– Твой! Твой! Твой!

Мама позвала есть пельмени. Я жалуюсь родителям, что Колька дразнится Мишкой и говорит, что он мой.

Брат опять:

– Вот если съешь всю тарелку пельменей, то Мишка будет мой, а если нет, то твой!

Давлюсь пельменями. Нет, эту тарелищу мне не одолеть! Отец улыбается, а у меня слёзы уже готовы потечь ручьём.

Тут брата на минутку позвали пацаны. Я быстренько переложила свои пельмени в папину тарелку.

Прибежал Коля:

– Нет, меня не обдуришь! Мишка твой!

Зачатки зарождающегося интереса к Мишке смыло фонтаном слёз.

Сейчас взглянуть на Мишку бы лишь разик,

Уж съела бы пельменей целый тазик!

Про мои школьные развраты

Влюбляться я стала ещё до школы. Первый раз – в Серёжу. Он мой ровесник, приехал из города в гости к нашим соседям. Я как увидела этого разодетого красавчика, так сразу заволновалась! Решила очаровать его красивым мхом, который рос на сгнившей крыше нашего погреба. Лазать туда категорически не разрешалось. Но я рискнула. Только полезли, как мне влетело от мамы и за крышу, и за то, что Серёжа штаны извозил. Сергей потом ещё дома отхватил. Не повезло детишкам…

С Мишкой Ю. завертелось в пятом классе. Мы сидели с ним за одной партой. Он был добрым и весёлым. На уроках я отбирала у него рогатки и пистолетики, из которых он пытался в кого-нибудь пульнуть. После школы мы встречались на горке. Катались на лыжах, а потом начинали бороться и, обнявшись, кубарем летели по крутому склону. Это волнительное веселье продолжалось примерно с месяц, пока подружка не сказала, что ей нравится Володя Т.

Надо же, и мне он тоже понравился! Стала канючить, чтобы отец, наш классный руководитель, посадил меня с Володей за одну парту. Отец только усмехнулся и пошёл мне навстречу. В первый же день я, по привычке, хотела отобрать у соседа пистолет, но он злобно крикнул:

– Щас как двину!

Любовь как ветром сдуло…

После седьмого класса сестра Ольга попросила понянчить её двухлетнего сына. Пришлось мне уехать к ней в Переясловку. Я присматривала за племянником, а сосед Слава – за младшенькой сестрёнкой. По вечерам мы играли в прятки и просто сидели на лавке. В обед, уложив малышей спать, бегали на часок покупаться в речке. Мы понимали, что нравимся друг другу. Я с упоением писала прутом на земле имя Слава, а когда кто-нибудь подходил, быстро дописывала «КПСС». Такая шифровка меня очень веселила. Со Славой мы встретились через десять лет, тогда и признались друг другу в своей первой любви, посмеялись.

Дома родители часто рассуждали про наследственность. Отец говорил:

– Вот приходят в школу дети К. – все умницы-разумницы, дети В. – красивые, но тупые, дети Г. – все певуны, артисты. Гены – это вам не хухры-мухры! Все знают, что собак, лошадей нельзя спаривать с кем попало, порода портится. И у людей также, только об этом молчат. А ведь нельзя спать с проститутками и дураками, породу загубишь! Себя надо беречь. Вот выйдешь замуж за дурака и дети будут двоечниками!

Я начала беречь породу и берегла аж до конца девятого класса. В конце учебного года школе выделили бесплатную путёвку в Артек. Все учителя предложили мою кандидатуру – учится хорошо и три раза заняла первое место в районе по шахматам. Но отец категорически возражал, мол скажут, что по блату поехала. В результате в Артек поехала моя подружка. Когда отец с гордостью рассказал об этом дома, я заплакала, а мама с горечью сказала:

– Какой «герой»!

Чтобы я сильно не печалилась, меня на лето отправили на Украину, в Краматорск к родственникам. Мама дала наказ, чтобы не позволяла парням за меня расплачиваться и вела себя прилично.

Украина меня очаровала – город утопал в розах, фрукты стоили копейки. Стала ходить на речку загорать и купаться. Доходилась! Увязался провожать меня взрослый парень Иван. Он только отучился в институте, ещё не работал, играл на гитаре, пел. Кроме того, таких красивых глаз я ещё в жизни не видела. Я испугалась, до дома провожать себя не разрешила, но он, смеясь, стал шантажировать – если я завтра не пойду с ним в кино, то он под окнами будет орать серенады.

Шантаж продолжался два месяца. Как же парень мне нравился! Мы ходили в кино, на концерты, ездили купаться в солёном озере. Я всё время спрашивала Ванечку, сколько стоят билеты, и вела строгий учёт своих долгов. Его это веселило. Родственники думали, что я гуляю с соседкой. Я не позволяла себя обнимать и даже брать за руку, но всё же он умудрился меня поцеловать. Всю ночь я металась и была в состоянии болезни. Какой позор, школу ещё не закончила, а уже влюбилась!

Слава Богу, на следующий день приехала средняя сестра и увезла меня на дачу, а потом и в Хабаровск.

С Ванечкой я так и не расплатилась, обманула хохла, эх!

Про Геннадия Ивановича

Кареглазый мальчик с белой кудрявой головой, как только научился говорить, стал называть себя Геннадием Ивановичем. Если кто-нибудь, а такие были, начинал сомневаться, кто перед ним, то он говорил матом «так-перетак», конечно Геннадий Иванович Гвоздков! Верили!

На днях ему исполнилось четыре года, не лялечка. А мама всё же сшила детские брюки, без гульфика, эх! Выйдя на крыльцо, он увидел кучку новеньких гвоздей и молоток. Понятно, папа собирается что-то мастерить. Иванович взял молоток и ловко забил в крыльцо гвоздь. Получилось! Забил ещё один. Понравилось. Заколотил все!

Вышла мама. По её глазам мужичок понял, что надо быстренько слететь с крыльца. Мать всплеснула руками:

– Ну тебе отец задаст, «помощничек», не оставил ни гвоздика!

Тут Иванович увидел папу. Сердце ушло в пятки. Отец подошёл к крыльцу, посмотрел на работу сына, улыбнулся:

– Не шуми, Галя, смотри, какой сынок молодец! Ни одного гвоздика не согнул! Настоящий мужик!

Сын благодарно смотрел на отца. В этот миг он стал человеком, который никогда не ударит своих детей и даже не повысит на них голоса. Внуки зовут его Балу, потому что он их балует, как медведь из «Маугли», учит уму-разуму и много им читает. Над его кроватью висит маленький клочок бумаги, где детской рукой написано: «Дед, ты лучший!»

Геннадий Иванович в больнице

Геннадию Ивановичу шёл седьмой год, не малявка уже! Пацаны пошли кататься с горки, которая была в километре от деревни. Иванович увязался за ними с самодельными, тяжёлыми санками. Пришли, стали кататься.

Санки разогнались, свернули в сторону, врезались в корягу, а потом и в дерево. Мальчишки стали смеяться и Гена, превозмогая жгучую боль в паху, тоже пытался смеяться.

Он пошёл домой. Теперь его никто не видел и слёзы не надо было сдерживать. Замёрзли руки, в валенках растаял снег, и ноги закоченели, но санки Гена не бросал.

С трудом доплёлся до первого дома, где жила его дальняя родственница тётя Рая. Та, увидев несчастного Геннадия Ивановича, затащила его погреться. Стала помогать раздеваться и обнаружила, что штаны обильно пропитаны кровью. Сняла их и ахнула – весь пах был разорван!

Рая налила мальцу горячего чая, дала горсть конфет-подушечек и побежала за родителями, которые вскоре приехали на лошади и повезли горемыку в больницу.

Хирург зашил рану.

– Повезло тебе, чуть женилки не лишился! За то, что не плакал и терпел, хвалю и даю две витаминки!

Родителям забрать Ивановича не разрешили. Ночью он горько плакал.

Гена быстро перезнакомился со всеми детьми. Очень понравилась Анечка – было как-то приятно и радостно смотреть в её синие глаза. Иванович решил: «Когда вырасту, женюсь на ней!»

Приехали родители. Он сказал им:

– Я сейчас!

Убежал, заигрался с Анечкой, а когда вспомнил о родителях, их уже не было. Стало стыдно – небось едут, плачут, и от жалости к ним сам заплакал.

Настал день выписки. Иванович побежал проститься с Анечкой. Она поцеловала его в лобик, а он её в щёчку. Надо было радоваться, ведь сейчас наконец он поедет домой, но почему-то хотелось плакать. Мама спросила:

– Сынок, ты чего плачешь? Ещё болит?

– Да нет, мам, это я от радости!

И с горечью подумал: «Вот я уже и врать научился, как все мужики».

Кусочек счастья

Родители были сельскими учителями. Отец любил маму и никогда ей не изменял, хоть после войны было много вдов, которые, не мудрствуя лукаво, зазывали его открытым текстом. Папа всё понимал, сочувствовал женщинам и всегда делал им комплименты. Завидев отца, женщины расправляли плечи, хорошели на глазах и меняли походку.

Весело было смотреть, как папа встречается с учительницей русского языка. Она была нашей соседкой, поэтому эту картину мы наблюдали часто. Папа кланялся, при этом снимал кепку и касался ею земли, а она делала ему реверанс.

Когда отцу было за семьдесят, он ходил на край села за молоком. Каждый раз он проходил мимо старушки, которая ради его шутки и улыбки в любую погоду рано утром поджидала ненаглядного на своей скамеечке. Папа стал ходить за молоком с цветами. Мама ворчала:

– Ты со своими дамами скоро все цветы вырвешь, рви хоть не букетами, а по три цветочка!

Как-то старушка со слезами на глазах призналась отцу, что ей в жизни никто кроме него не дарил цветов, не целовал руку и не говорил комплиментов. Вскоре её не стало. Папа успел подарить ей кусочек счастья.

Про колдовство

Родители мои были сельскими учителями, не верили ни в бога, ни в колдовство.

Первой ушла мама, через два года отец. На похороны папы приехал Масловский Фёдор Харитонович со стареньким учителем из какой-то глухой деревеньки.

Помянули. Сидели, разговаривали. Фёдор Харитонович рассказал, как он с женой и двумя детьми приехал в наше село, где стал работать директором школы. Решили держать свою корову. Сменили не одну, но молока от них не видели. Дойные коровы переставали давать молоко, а телята рождались мёртвыми. Пытались держать козу – та же история. Почему это происходило, семья узнала, когда собралась уезжать. Пришла соседка и попросила у них прощения, рассказала, что из зависти делала наговоры на воду и выливала её под двери их сарая.

Я своему бывшему учителю верю.

Сглаз

Летом после обеда в самую жару соседи любили часок посидеть в тенёчке на скамейке бабушки Авсеихи. Звали её так потому, что она была замужем за Авсеем. Старушка была набожной, скромной, милой, с большими синими глазами и белоснежными зубами, которые в целости сохранились до самой смерти.

Мы попросили рассказать что-нибудь о себе. Вот её рассказ:

– Муж воевал, у меня на руках был грудной Феденька. Я пришла в церковь на исповедь. Батюшка сказал, чтобы меня пропустили без очереди, что не понравилось моей соседке. Когда я проходила мимо, она зло посмотрела и махнула перед моим лицом своей юбкой. И я сразу ослепла. Добрые люди увезли меня в хабаровскую больницу. Врачи не знали, как мне помочь. Соседка по палате посоветовала поехать к целительнице в село Екатеринославка. К вечеру мы с Феденькой добралась до неё. Целительница нас накормила, обласкала и сказала: «Спи спокойно, милая, рано утром ты увидишь Божий свет». Рано утром она разбудила меня и повела умыться ключевой водой. Как только я умылась, так сразу и прозрела. Вернулся с войны муж. Счастье было недолгим. Зашли в наш огород соседские куры, Авсей стал бросать в них камни и убил курицу. Соседка всё видела и крикнула мужу: «Вот так и ты, Авсей, через год подёргаешься и сдохнешь!» Муж вскоре заболел и через год умер.

Хорошо, что у Авсеихи был Феденька, с которым она прожила до восьмидесяти лет.

В жизни ни черта не понимаете!

Мне семнадцать, учусь в институте. Приехала к сестрёнке. Спрашиваю любимого племянника, ученика первого класса:

– Как учёба и жизнь молодая?

– Нормально. Вчера Ольга с Машкой заманили меня к себе домой и целовали! Не на того напали. Больше не заманят. Приходи завтра ко мне в школу?

– Зачем, с девочками разбираться?

– Нее, хочу познакомить тебя с новым учителем физкультуры. Вы будете классной парой!

– С чего ты взял, что он мне понравится?

– Сто пудов, все девочки в нашем классе в него влюблены.

– Да он может женатый или я ему не понравлюсь…

– Я его уже спрашивал, не женат. А если ты мне нравишься, то и он втюрится!

Мы с сестрой смеёмся, а «сваха» обиженно добавляет:

– Расхихикались, а в жизни ни черта не понимаете!

Кто на самом деле «тундра», «леспромхоз» и «колхоз 8 марта»

Нас три сестры: Ольга старше Санюры на год, а я младше Сани на двенадцать лет. Я и Санюра – февральские водолейки, у нас полное взаимопонимание. Саня часто говорит:

– Ты – это я, повторённая через двенадцать лет!

А вот Ольга – скорпион, как говорят, это совсем другой коленкор. Она не играет в шахматы, уголки, поддавки и даже в дурака. А мы-то игрули ещё те!

Когда Ольга училась в институте, то жила у сестры отца в Казани. Тётушка служила в театре, к ней в гости часто приходили артисты, в компании все дружно пели. Ольга, в отличие от водолеек, тоже прекрасно пела, часто ходила в театр (у неё был бесплатный доступ), знала наизусть отрывки из опер и оперетт. Это она и распевала, когда приехала на каникулы, а на нашего обожаемого Высоцкого говорила:

– Фи!

Мы удивлялись отсталости сестры, обзывали её прошлым веком и ещё всяко-разно. Только с годами водолейки осознали, что Ольга всё же не «тундра», не «леспромхоз» и не «колхоз 8 марта».

Девочки, не будьте доверчивыми

Оксана и Татьяна были девушками правильными – без вредных привычек, хорошо учились в институте, жили в общежитии, ходили в кино, театры, с парнями дружили по-пионерски.

Как-то после кино они забежали в кафе. Оксана стала рассказывать про младшего брата Олега, который учился в мединституте и снимал квартиру неподалеку. Она переживала, что брат стал курить.

– Знаешь, на площадке, где живёт Олежек, освободили две квартиры, сделали ремонт, и теперь там живёт академик, а его брат – член Политбюро! Академик всё время в Новосибирске, и там обитает его сын с другом Игорем. Они закончили университет и работают научными сотрудниками. Я их уже видела, когда была у брата. Ребята заходили стрельнуть сигарет. Смотри, легки на помине! Видишь, маленький толстенький – сынок, а высокий – друг.

Парни подошли и попросили разрешения присоединиться. Познакомились. Друзья стали рассказывать, какие они важные птицы, показывать свои фотки в обнимку с космонавтами, шутили, словом, охмуряли. Потом стали звать в гости. Татьяна, помня наставления матери отказывалась. Игорь смеялся:

– Да мы не кусаемся, культурные люди! Обещаю почитать свои стихи, показать репродукции художников почти в натуральную величину, коллекцию минералов. А какое кофе мы сварим, а к нему – «Птичье молоко»!

Оксана сказала:

– Давай зайдём ненадолго, надо брату денег подбросить.

Татьяна не возражала, интересно, да и Игорь ей понравился. Парни быстренько организовали кофе, конфеты, фрукты, колбасу и вино. Девчонки пить отказались, им понравилось, что парни тоже не стали выпивать.

Оксана пила кофе, а подружка ела мандарины. Парни упрашивали Таню попробовать кофе, но она отказывалась. Причина банальная – стеснялась, боялась захотеть в туалет.

Игорь увёл Таню в библиотеку, где находилась коллекция минералов. Ознакомившись с ней, она залезла на лестницу и стала рассматривать книжищу с репродукциями художников. Игорь, сидя на диване, настырно предлагал кофе и зазывал присесть рядом. Пару раз он крикнул другу:

– А Таня всё сидит на лестнице!

Татьяне стало смешно, что её принимают за дурочку.

– Читай свои стихи! Мне с лестницы удобнее внимать!

Недовольный Игорь стал читать Петрарку, и был разоблачён.