Право на бессмертие

Геннадий Лисов

Лениздат, 1982

Еще война. Но мы упрямо верим,

Что будет день — мы выпьем боль до дна.

Широкий мир нам вновь откроет двери,

С рассветом новым встанет тишина.

Георгий Суворов (погиб в 1944 году)

...Почти два месяца идет война. Украина в огне. Вермахт рвется на восток. 16 августа 1941 года коричневая чума вползает в южный город корабелов — Николаев. С оглушительным треском промчались по центральной улице фашистские автоматчики на мотоциклах. За ними появились первые штабные машины. Злобно урча, они крадутся к центру города. Но что это? Из широко распахнутых на балкон дверей одного из домов в наступившую тишину врываются мощные аккорды рояля. Головная машина притормаживает, из нее выходят генералы: «Кто это так хорошо играет? Кто здесь живет»? Как нарочно, подворачивается парень с озорными глазами и с ужасающим немецким выговором: «Здесь живут “русские немцы”». — «Русские немцы? Это интересно!» Генералы поднимаются на второй этаж, входят в квартиру. За роялем молодая красивая женщина.

— Это моя жена, — поднимается из-за стола человек лет тридцати пяти в темно-синем костюме.

— О! Вы говорите по-немецки?

— Да, не раз приходилось бывать в Германии по делам службы. Я инженер Корнев с Балтийского завода в Ленинграде. Приехал сюда в командировку, да вот — застрял... А моя жена и ее мать — немки, потомки немецких колонистов конца прошлого века.

— Какая приятная неожиданность! Здесь, в Николаеве, — наши соплеменники. Это замечательно! А вы нам нравитесь. Хотите быть бургомистром? Впрочем, об этом позже. Мы остаемся у вас.

— Здравствуйте, господа! — входит в комнату очень аккуратная пожилая женщина. — Прошу к столу!

Через много лет восьмидесятилетняя Эмилия Иосифовна Дуккарт расскажет:

«Дочь моя Магда, когда началась война, была в Ленинграде — преподавала музыку в 261-й средней школе Окгябрьского района (там сейчас Областное культурно-про- светительное училище) и готовилась в консерваторию. Она в июле приехала, чтобы увезти меня из Николаева. Но я уже дала согласие остаться дома и поселить у себя инженера Корнева, чтобы помочь ему в выполнении специального задания. Надо было уговорить Магду тоже остаться под видом жены Корнева. Я решила отложить разговор до приезда инженера. Однажды под вечер он пришел. Высокий, интересный мужчина, очень хорошо одетый. С огромным чемоданом. «Я — Корнев, Виктор Александрович. Вам говорили обо мне». Входит, лицо приветливое, доброе. Улыбается. «Магдалина Ивановна, покажите мне город, я ведь впервые здесь». Они гуляли каждый день. Вот возвращаются однажды, и я не узнаю свою дочь. Такая она радостная, оживленная: «Мама, мама! Как ты могла сомневаться, не рассказала мне ничего. Я ведь комсомолка и должна остаться здесь, чтобы помогать Виктору Александровичу бить фашистов». Виктор достал из чемодана консервы, вино. «Мы будем немцев встречать» — говорит. Распахнул двери на балкон. «Магдалина Ивановна, садитесь к роялю и играйте. Лучше всего Вагнера — он у них самый любимый».

Так началась многомесячная эпопея борьбы с захватчиками советского разведчика, бывшего инженера станкостроительного завода, волею обстоятельств ставшего судостроителем, пламенного патриота Родины, коммуниста Виктора Александровича Лягина. Прошли годы, и историки войны, изучая материалы о партийном подполье в Николаеве, узнали многое об этом замечательном человеке. Для подпольщиков это был Батя — руководитель крупнейшей на юге диверсионно-разведывательной группы. Для гестаповцев — неуловимый «Майор Кент». Для высших чинов фашистской администрации в Николаеве — инженер Корнев, свой человек, особо доверенное лицо, в обязанность которого входило наблюдение за ремонтом боевых кораблей. Для нас же особенно дорого то, что прославленный чекист, Герой Советского Союза Виктор Лягин — наш земляк, ленинградец...

Виктор Лягин родился 31 декабря 1908 года в городке Сельцо нынешней Брянской области. Он был шестым ребенком в многодетной семье железнодорожного служащего Александра Ильича Лягина, честного и трудолюбивого человека. Немалую роль в формировании нравственного облика мальчика сыграла его мать, широко образованная и прекрасно воспитанная женщина — Мария Александровна, урожденная Смирнова. Старшая сестра героя Анна Александровна Лягина вспоминала: «Наша мама свободно владела несколькими иностранными языками, любила и знала искусство, литературу, в особенности поэзию. Она музицировала на фортепьяно и весьма недурно пела».

В 1922 году Анна Александровна с мужем и маленьким сыном переехала в Петроград. А через год упросила родителей отпустить к ним Виктора. Огромный столичный город, впитавший в себя всю новую историю России и еще звенящий во всю силу эхом недавних революционных бурь, решающим образом повлиял на формирование характера подростка, будущего героя. Семейство Анны Александровны поселилось в квартире матери ее мужа на Спасской, 6 (теперь это улица Рылеева). По соседству жила подруга хозяйки квартиры — Мария Бакшис, лично знавшая Феликса Эдмундовича Дзержинского и Розу Люксембург. Ее рассказы о Феликсе Дзержинском запали в душу Виктора и сыграли свою роль, когда ему пришлось решать, «делать жизнь с кого». Мария Степановна Бакшис впоследствии рекомендовала комсомольца Лягина в партию. Старая большевичка в войну была сотрудницей секретариата Андрея Александровича Жданова.

У красного комиссара Георгия Александровича — мужа Анны Александровны — тоже нашлись друзья в Петрограде. С ними он прошел гражданскую войну. Они пригласили Анну Александровну участвовать в создании филиала Центрального музея В. И. Ленина в Ленинграде. Там она и проработала, заведуя кадрами, до самой войны.

В 1923 году Виктор Лягин вступил в комсомол и в свои неполные пятнадцать лет возглавил комсомольскую оргнизацию школы. Виктор организовал в школе кружок немецкого языка и сам руководил им. Он постоянно и много читал, проявляя активный интерес к самым различным сторонам жизни. Товарищи видели это и высоко ценили, поэтому авторитет Виктора у них был непререкаем. В 1927 году Виктора выбрали членом райкома комсомола. В анкете, заполненной им в 1938 году, читаем: «В Володарском райкоме комсомола я был инструктором по пионерской работе».

Виктор Лягин с юности взял хороший старт общественной активности. Из его анкеты 1938 года узнаем, что, поступив в 1929 году в Индустриальный (ныне Политехнический институт имени М. И. Калинина), он с первого до последнего курса был членом комитета ВЛКСМ, а на старших курсах — заместителем секретаря комитета факультетской ячейки ВЛКСМ. После института, работая инженером в одной из ленинградских проектных организаций, Виктор дважды избирался в местный комитет. И, наконец, на станкостроительном заводе имени Ильича он был членом заводского комитета ВЛКСМ, а в последний год работы — секретарем заводского комитета комсомола.

В памяти друзей и товарищей по заводу Лягин остался светловолосым парнем, всегда подтянутым, опрятным. Виктор увлекался спортом, водил автомобиль, прыгал с парашютом, умел ходить под парусами и часто приглашал своих заводских друзей на морские прогулки.

До войны Лягины жили в доме № 7 по улице Пестеля (бывшая Пантелеймоновская, названная так по имени стоящей напротив Пантелеймоновской церкви). Сейчас здесь создается Гангутский мемориальный музей.

Лягин окончил 104-ю среднюю школу — теперь в этом здании Смольнинский районный суд. На здании нет мемориальной доски, но о герое здесь напоминает скверик на углу улицы Моисеенко и Суворовского проспекта. Деревья в скверике посажены Виктором и его школьными товарищами.

А в Политехническом институте имени М. И. Калинина, в первом учебном корпусе, есть памятная доска с надписью: «В этом здании с 1929 по 1934 г. учился и окончил институт Герой Советского Союза чекист-разведчик Лягин Виктор Александрович». Виктор получил диплом инженера по специальности «Автомобили и тракторы». Но в годы войны в Николаеве он выступал в роли инженера-кораблестроителя! Гестаповцы проверяли его квалификацию и для этого приглашали из Одессы фашистских знатоков корабельного дела. Виктор с честью выдержал последний свой экзамен. В этом проявилась основательность, глубина его профессиональной подготовки и широта инженерной эрудиции, полученной в прославленном вузе.

В музее революционной и боевой славы Политехнического института можно увидеть портрет и бюст героя. Рядом, под стеклом, копия его диплома, документы, фотографии. Экспозицию уголка В. А. Лягина готовил ветеран войны и труда Николай Нилович Сторонкин. О Лягине, обо всех выпускниках и студентах института, сложивших головы на войне, напоминает надпись на гранитной стеле перед главным корпусом:

«Политехникам, да Родину, за Коммунизм жизнь свою отдавшим в Великую Отечественную войну 1941 — 1945 гг. Дела и ратные подвиги ваши бессмертны в памяти поколений».

В 1929 году Лягип женился на школьной подруге Оле Афониной. Через год у них родилась дочь Татьяна. Счастливая это была семья. К сожалению, счастье длилось недолго — в 1935 году Ольга умерла.

Шли годы... Жизнь вновь входила в свою колею. После окончания института Лягин стал работать на станкостроительном заводе имени Ильича. Молодой инженер легко вошел в рабочую среду.

Виктор Лягин не умел жить и работать вполсилы. Каждый день был заполнен до отказа производственными и общественными делами. Товарищи по заводу вспоминали, что Лягина отличали широкая образованность, высокая культура, развитое чувство долга. Он был одним из самых лучших представителей новой, советской инженерно-технической интеллигенции.

Наступило время, когда друзья по заводу стали все реже и реже видеть Виктора. В какой-то момент он и вовсе исчез из вида. Наша страна жила тогда героическими событиями в Испании, и все решили, что Лягин, подобно многим другим добровольцам, отправился воевать. Он действительно ушел воевать, но не в ряды защитников республиканской Испании. Ему предстояло нечто большее — овладеть искусством тайной войны в преддверии грядущего фашистского нашествия.

Наверное, каждый из нас задумывался над судьбами героев, отдавших жизнь за нашу Советскую Родину. И не мог не задаваться вопросами: что побуждало к подвигу этих людей, в сущности, обыкновенных? Что давало им силы выдержать нечеловеческие испытания? Что именно рождало в них волю пожертвовать жизнью, когда этого требовали обстоятельства?

Пытаться ответить на эти вопросы можно только прикоснувшись к внутреннему миру героя. Попробуем заглянуть в него, и в этом нам помогут сохранившиеся письма Виктора Лягина. Он, конечно, не рассчитывал на публикацию своих писем, поэтому они предельно правдивы и искренни.

Виктор Александрович умел писать экономно и выразительно. Не в пример многим Лягин понимал, что жалеть времени на письма нельзя. Поэтому все они написаны подробно и основательно. Письма к дочери Таточке отличаются особой нежностью. Неудивительно, что на этих пожелтевших от времени листках бумаги видны следы слез Татьяны Викторовны.

Письма к дочери присланы издалека. Много месяцев перед войной Виктор Лягин со второй женой Зиной был в служебной командировке. Он жалел, что не взял с собой дочь. О чем же писал тогда отец дочери? Вот письмо, датированное декабрем 1939 года:

«Дорогая моя Таточка!

Поздравляю тебя с тремя праздниками — с Новым годом, днем твоего рождения и успешным окончанием учебной четверти. Я знаю, мое солнышко, что это мое поздравление запоздает: день твоего рождения уже пройдет, Новый год начнется, а о прошлой учебной четверти ты наверняка успеешь забыть... Что поделаешь, дорогая, мне и Зине надо работать здесь — далеко от Ленинграда. Потерпи немного, наша девочка, придет время, и мы опять будем вместе. Не скучай, но и не забывай нас. Веселись, больше смейся и проказничай. Пиши нам сама — не надо, чтобы кто-нибудь тебе подсказывал. Будь, котик, со мной откровенна и пиши обо всем, что только захочешь...

В день твоего рождения мы соберемся нашей небольшой компанией и выпьем за твое здоровье, за здоровье бабушки и тети Ани. А я обязательно вспомню нашу дорогую мамочку Олю. Мне очень хочется, чтобы ты была такой же доброй и трудолюбивой, какой была она. Я надеюсь, котик, что ты тоже вспоминаешь ее в эти дни. Не надо грустить, но помнить мамочку надо всегда. Когда-то и мы с ней праздновали твои дни рождения. Я еще был студентом, получал мало денег и, конечно, не мог сделать эти праздники такими хорошими, как нам хотелось. Но сейчас все иначе. Наша мамочка помогала мне учиться, и я стал неплохим инженером. Поэтому всем, что мы сейчас имеем, мы обязаны и ей... К тому времени, когда я вернусь домой, ты уже будешь совсем большой девочкой, и я тебе много-много расскажу о маме...

Да, Таточка, скажу тебе откровенно: если ты еще не занимаешься музыкой или занимаешься мало, то это никуда не годится. По-приятельски советую — возьмись серьезно за музыку и играй на пианино не меньше тридцати минут каждый день. Помни слова древнего мудреца Сенеки: «Истинно великое делается медленным, незаметным ростом». Сейчас тебе уроки музыки могут показаться малоинтересными, но пройдет время, и ты сама будешь благодарить меня... Без труда ничего не дается, а упорно трудиться, отдавать все силы учению любят не все дети. Потом они вырастают и остаются пустыми, отсталыми людьми. Работать они по-настоящему не научились, многого не знают и не понимают, поэтому и живут плохо. Так что, пожалуйста, не ленись...

Напиши мне о бабушке, как она себя чувствует? Береги ее — она у нас старенькая. Бабушка ведь моя мама, и потому она твой лучший друг, любящий тебя безгранично, и ты люби ее...»

Дочь, как умела, отвечала отцу, и это всегда его радовало. Он всякий раз напоминал ей о Зине — хотел, чтобы сложились у них близкие, родственные отношения. Характерно этим небольшое письмецо от 16 января 1940 года:

«Дорогая доченька!

Сегодня получил твое письмо — спасибо, моя любимая, спасибо за поздравление с днем моего рождения и за подарок — хорошие отметки в школе. Для нас это самая большая радость. Нам с Зиной, конечно, очень хочется видеть тебя, но сейчас мы можем довольствоваться только чтением твоих милых писем... Жди от нас посылочку с теплыми вещицами. Они пригодятся тебе в нынешнюю суровую зиму, Зина передает тебе самый сердечный привет. Она часто вспоминает тебя и недавно купила тебе в подарок игрушечного медвежонка... И ты не забывай Зину в своих письмах, милая девочка. Она очень, очень любит тебя...»

Но не всегда дочь в своих детских заботах аккуратно отвечала отцу. Потому и получила однажды такую записку:

«Дорогая Татуся-Свинуся!

Так теперь и буду тебя звать — другого тебе имени нет! Где твои письма? Почему не ответила мне на последнее письмо? В наказание не посылаю тебе новых фотографий».

Для Татки, конечно, не было большего наказания, чем лишиться надолго новых фотографий отца. Знала, чем задобрить папочку: получить побольше отличных отметок в школе. Прощение следовало немедленно. Вот что писал отец дочери 18 апреля 1940 года:

«От души поздравляю тебя, дорогая моя Таточка, со школьными успехами. В этом, конечно, большая заслуга тети Ани и бабушки. Значит, вы живете дружно, и я очень рад этому. Единственное, что огорчает нас с Зиной — неведение о твоих музыкальных занятиях. Видимо, они у тебя еще не наладились. А жаль! Многие дети мечтают о таких занятиях, но у них нет музыкального инструмента. У тебя же — прекрасное пианино! Поэтому не может быть никаких причин откладывать это благое дело...

Нам с Зиной понравились твои фотографии. Теперь мы видим, как ты поправилась и выросла. Зина охотно показывает эти снимки нашим знакомым и гордится, какая у нее славная дочка».

Шли месяцы. Командировка Виктора Александровича и Зины затянулась. У них родился сын. Зина назвала его в честь отца Виктором. В начале июня 1941 года Лягин с женой и грудным ребенком выехали в Москву. Путь был дальний, и, казалось, каждый день приближал долгожданную встречу отца с дочерью, матерью и сестрами, жившими в Ленинграде. Но уже сгущались грозовые тучи грядущей войны. В Москве Виктор Александрович сразу окунулся в тревожную атмосферу суровых предвоенных дней. Нечего и думать было о поездке к родным в Ленинград. Тот роковой воскресный июньский день Виктору Лягину предстояло провести на службе. Известие о войне застало его в метро...

Навеки мы запомним дату 22 июня 1941 года. Всегда и везде будут отмечать ее люди, как начало конца невиданного в истории бедствия. Но для наших отцов и дедов это было началом невероятно жестоких испытаний. Через много лет Константин Симонов напишет об этом дне:

Тот самый длинный день в году

С его безоблачной погодой

Нам выдал общую беду

На всех, на все четыре года:

Она такой вдавила след

И стольких наземь положила,

Что двадцать лет и тридцать лет

Живым не верится, что живы...

Для Лягина не было вопроса, что делать дальше. Он сделал выбор задолго до того рокового воскресного утра. О неотвратимом приближении грозы Виктор знал гораздо раньше других. Потому, вероятно, и спешил в Москву. На фронт, только на фронт! Без раздумий, решительно я бесповоротно ступил Виктор Лягин на путь смертельной борьбы с фашизмом лицом к лицу.

«14 июля 1941 года.

Мои дорогие мама, Аня и Татка!

С большой горечью я сознаю невозможность нашей встречи после долгой разлуки, тем более что нас ждет новая, столь же продолжительная... Знаю, как вам хотелось увидеть меня, поверьте, и у меня болит душа. Но сейчас, когда советскую землю оскверняют фашистские варвары, я не могу быть в стороне от великой войны, на которую поднялся весь народ. Сегодня я выезжаю на фронт. Бесконечно счастлив, что буду лично участвовать в священной борьбе за честь и свободу нашей Советской Родины. Тысячи проклятий Гитлеру! Отольются ему наши слезы, сторицей заплатит он за кровь и страдания народа...»

Виктору Александровичу удалось перед отъездом отправить жену с сыном в глубокий тыл. Вслед им полетело письмо, в котором Лягин спешил досказать то, что не успел в короткие часы расставания.

«Дорогая Зиночка!

Сегодня я выезжаю. Настроение приподнятое, все мои помыслы только об одном — как лучше выполнить порученное мне задание. Не волнуйся, пока как будто все идет хорошо. Помни, о чем я тебя просил при расставании: береги и расти сына здоровым; целуй его от моего имени каждый день; обязательно помогай Татке; находи силы переносить трудности военного времени; не тревожься, если будут перерывы в нашей переписке...

Как вы добрались, я уже не спрашиваю. Знаю, что было тяжело, что устроились не так хорошо, как хотелось бы. Но ничего не поделаешь — время такое. Многим, очень многим приходится гораздо хуже...

Сына не балуй, закаляй его физически. Ты знаешь мое здоровье, мою выносливость. Пусть он будет еще крепче. Таточка остается с Аней и бабушкой. Если тебе будет особенно трудно, можешь им доверить и Витика. Правда, где наши ленинградцы, я еще не знаю. Но я просил их списаться с тобой, — может быть, вы и встретитесь...»

Лягин вместе с группой товарищей выехал в Николаев. Уже скоро они оказались в районе боевых действий. Еще была возможность переписки, поэтому буквально через несколько дней после предыдущего письма Виктор отправил Зине второе. Не желая тревожить близких, Лягин явно смягчал свои впечатления от примет начавшейся войны;

«19 июля 1941 года.

Здравствуйте, дорогие сыночек и Зиночка!

Надеюсь, что вы уже получили мое первое письмо и знаете о моем отъезде. Кое-как мы добрались до Киева. Ехали на грузовой машине через мои родные места — Жуковку, Ржанище, Бежицу, Алсуфьевку, Брянск. Будете писать маме — напишите об этом. Несколько раз мы попадали в бомбежку. Не скажу, чтобы было очень страшно. Впечатление такое, что немецкие летчики бомбить не умеют. Например, из нескольких десятков бомб, сброшенных немцами под Брянском, только четыре попали в цель. От этих бомбежек больше паники, чем действительного урона. То же самое в Киеве. Город бомбили несколько раз — с хитростью и без хитрости, с целью разрушить мосты, соединяющие Киев с левым берегом, и просто для того, чтобы попугать жителей. А в результате были разрушены только три дома и одна постройка...

Я живу в Киеве второй день, а почти не вижу каких-то особых изменений, вызванных войной. Правда, на улицах много военных, некоторые из них «крепко» вооружены: с двумя, тремя пистолетами на поясе, с лентами через плечо, набитыми патронами, гранатами. Недалеко от Киева небольшая группа войск противника. Но главные силы врага далеко, и их с успехом сдерживает Красная Армия... Был я также в Рославле и под Смоленском — там дела посерьсзнее. Но успех противника в этих местах объясняется не столько его силой, сколько нашей неопытностью в боевых действиях.

Мы часто встречались с местными жителями. В разговорах с ними у меня порой комок к горлу подступал. Такая горячая любовь к Родине у людей и такая лютая ненависть к врагу! Одна старушка нашла во мне большое сходство с ее сыном Федей. С плачем она обнимала меня и пожимала руки...

Видели мы наши необозримые поля и нивы. До чего везде богатый урожай! Сердце кровью обливается, когда подумаешь, что основная часть этого богатства должна погибнуть. Наши люди идут на жертвы с полным пониманием их необходимости. Колхозники жгут свои хаты, хлеба, уничтожают скот. Конечно, это стоит больших усилий, но все в один голос говорят: «Ничего, наживем новое — лишь бы Гитлера разбить!»

Наверное, сегодня поедем дальше. С места моего нового назначения напишу вам еще...»

Почти десять дней добирался Лягин со своими товарищами от Киева до Николаева. Немного освоившись на новом месте, он с головой окунулся в подготовку своей будущей подпольной деятельности.

Шли дни. Обстановка на подступах к Николаеву все более накалялась. У Виктора Лягина, да и у всех, кто еще находился в городе, не оставалось сомнений в приближающемся вторжении немецко-фашистских захватчиков. Вероятно, впервые за минувшие недели Лягин с особой остротой почувствовал неотвратимость своей опасной миссии и неизбежность наиболее тяжелой и мрачной разновидности разлуки с близкими — разлуки без переписки. Невозможно без волнения читать последние слова Лягина, обращенные к жене и сыну. Это короткая записка в несколько строк. Не было времени написать больше.

«10 августа 1941 года.

Дорогие Зиночка и сыночек!

Наступает момент нашего разрыва в почтовой связи. Друзья уже на машинах и ждут, пока я напишу вам эти прощальные строки...

Люблю вас бесконечно! Всегда только с вами!

Зина! Береги Викторчика и воспитай его верным сыном нашей великой партии большевиков.

Прости меня за многое — ведь в главном, в моей любви к тебе ты никогда не сомневалась...

Жди меня два года. Не вернусь, значит...

Крепко тебя целую. Целуй от меня Витьку, Татку и всех наших».

Фашисты вошли в Николаев 16 августа 1941 года. Лягин погиб 17 июля 1943 года. Почти через два года, как и писал в своей последней записке Зине. Это, конечно, случайное совпадение. Но не случайна восемнадцатимесячная легендарная эпопея борьбы героя на виду у самых изощренных гестаповских ищеек. В этом проявилось подлинное искусство, высокое профессиональное мастерство и неукротимая воля к победе героя-разведчика.

Вечная, ему память и слава!

Диверсионно-разведывательная группа Лягина — Корнева установила связи с местными патриотами, главным образом на промышленных предприятиях и на военных объектах, и начала создание подпольных групп. Под руководством Лягина проводились диверсии в Николаеве, Херсоне и других городах области, на железнодорожном транспорте и в сельском хозяйстве. Подпольщики освобождали советских военнопленных из концлагерей, оберегали молодых людей от угона в Германию, печатали и распространяли листовки. Наиболее крупные диверсии выполняла группа Лягина — Корнева под его руководством или при его личном участии.

Громадная заслуга чекистов-разведчиков заключалась в том, что они обучали местных патриотов основам конспирации и приемам саботажа, навыкам в изготовлении самодельных мин и в их использовании, щедро снабжали подпольщиков оружием и взрывчаткой.

Впервые группа Лягина — Корнева заявила о себе диверсией в городском парке имени Петровского, где гитлеровцы устроили военный склад и оборудовали автобазу, обслуживавшую военный аэродром за рекой Ингул. Это был центр города, и Виктор Александрович решил нанести первый удар именно здесь. В случае удачи все жители могли бы убедиться в силе николаевского подполья.

В момент смены часовых удалось сделать проем в заборе и замаскировать его. В ночь диверсии чекисты подобрались к проему, бесшумно сняли часового и проникли на территорию склада. Остальное было делом техники: быстро заложили толовые шашки, подожгли бикфордов шпур и бесшумно исчезли. Спустя несколько минут над парком взвился столб пламени. Первая боевая операция группы Лягина дала весьма впечатляющие результаты: было уничтожено пятнадцать автомашин с оборудованием и техникой, двадцать тонн горючего и несколько десятков фашистских солдат и офицеров.

Через месяц, в январе 1942 года, чекисты снова совершили взрыв в парке имени Петровского. На этот раз им удалось сжечь двадцать автомашин с военной техникой и много горючего. Местные главари гестапо и службы безопасности СД поняли, что в городе действует антифашистское подполье, направляемое рукой опытного руководителя.

Конец осени в 1941 году был необычайно холодным. В ноябре морозы доходили до тридцати градусов. Оккупанты начали поспешно завозить в Николаев теплое обмундирование для армии. Склад оборудовали в подвальном помещении обувной фабрики на улице Советской. План уничтожения склада разработал лично Виктор Лягни. Проникнуть к складу можно было лишь со стороны Католической улицы через окна разрушенного дома. Как только часовые скрылись в караулке, чтобы погреться, подпольщики ринулись к подвалу, забросали его гранатами с зажигательным химсоставом и быстро ушли. Когда разгорелся пожар, они уже были далеко. В результате сгорел не только склад, но и 18 грузовиков с теплым обмундированием.

Много еще боевых операций совершили чекисты-разведчики. Закалялось и крепло в содружестве с ними николаевское подполье. Взорван еще один склад, уничтожены тысячи комплектов автопокрышек. Сожжено два самолета и четыре тонны авиационного горючего на небольшом аэродроме у села Широкая Балка. В железнодорожном депо выведено из строя три паровоза, пущено под откос три эшелона с фашистскими солдатами и военной техникой, организовано столкновение поездов...

Наиболее яркой, небывалой по дерзости и размаху диверсией, ошеломляющей по боевому эффекту операцией стало уничтожение военного аэродрома фашистов за рекой Ингул. Операцией руководил лично Виктор Лягин, исполнителем был его заместитель старший лейтенант государственной безопасности Александр Петрович Сидорчук. Ему удалось с помощью жены — обрусевшей немки Галины Адольфовны Келем — устроиться работать на аэродром.

Келем помогала мужу проносить на территорию аэродрома самодельные мины. Взрыв произошел днем 10 марта 1942 года. После завершения операции Лягин докладывал в Москву: «Задание по уничтожению ингульского аэродрома выполнено. Взорвано 27 самолетов и 25 авиамоторов, сожжено два ангара, авиамастерские и много горючего».

В канун 7 ноября 1942 года Сидорчук взялся уничтожить склады боеприпасов и горючего в Николаевском торговом порту. Устроился туда сторожем и начал готовиться к диверсии. 5 ноября вечером Саша пошел, как всегда, на работу. Ночью подобрался к бензохранилищу и забросал его химическими взрывателями. Затем двинулся к складу боеприпасов. До цели оставалось полсотни шагов, когда Саша неожиданно поскользнулся. От толчка у него в руках взорвалась самодельная мина. Поднялась тревога. Сидорчука нашли изувеченного взрывом, но еще живого. Отправили в военный госпиталь. Там он жил еще два дня, а на третий в страшных мучениях умер. Старший следователь гитлеровской службы безопасности Роллинг доносил своему начальству, что Алекс приходил в сознание, но обнаруживал «полную потерю памяти». Наверное, это была последняя хитрость героя-подпольщика. Следователю Роллингу ничего не оставалось, как сообщить в Берлин: «Сторож Сидорчук спугнул диверсантов и сам стал их жертвой, подорвавшись на мине». Удивительно, но даже гибель героя на месте диверсии не раскрыла его тайны захватчикам. Только этим и можно объяснить разрешение на выдачу тела Галине Келем. Невероятно тяжело пришлось боевой подруге Сидорчука. Никто из подпольщиков не мог прийти к ней, чтобы утешить в страшном горе или помочь в погребении мужа. Действовал категорический запрет Бати. Галина Адольфовна сама схоронила Сидорчука на городском кладбище. После войны над могилой поднялся обелиск с барельефом героя-чекиста. На обелиске надпись: «Сидорчук Александр Петрович. 1913—1942 гг. Погиб при выполнении боевого задания... Вечная слава несгибаемому разведчику!» Об отважном подпольщике напоминает мемориальная доска на доме № 4 по улице Советской: «В этом доме в 1941—1942 гг. жил Сидорчук Александр Петрович... Погиб 5 ноября 1942 г. при выполнении боевого задания».

В шестидесятых годах энтузиасты из Николаева разыскали партийный билет героя-чекиста. В билете записано: «Сидорчук Александр Петрович. Год рождения 1913, время вступления в партию — май 1941 года. Выдан Смольнинским райкомом ВКП (б) города Ленинграда 29 июня 1941 года». Отметок о членских взносах нет. Не успел. Но мы знаем, что главным партийным взносом коммуниста Сидорчука была беспощадная борьба с фашистами и жизнь, отданная за нашу Советскую Родину.

Николаевские верфи с начала века считались крупнейшими в Европе. Здесь жили и работали выдающиеся русские флотоводцы, создавали самые совершенные корабли. Оккупанты хотели поставить себе на службу николаевские верфи. Ставка Гитлера поручила их восстановление и реконструкцию одному из опытных военно-морских деятелей вермахта, видному инжекеру-кораблестроителю адмиралу фон Бодеккеру.

Адмирал со своей канцелярией обосновался на Южной верфи — так фашисты называли нынешний ордена Ленина и ордена Октябрьской Революции Черноморский судостроительный завод. С первых дней личной секретаршей адмирала по рекомендации коменданта города генерала Гофмана стала «жена» инженера Корнева Магда Дуккарт. Она познакомила своего шефа с «мужем», и адмирал пригласил Корнева к себе на службу. Так Виктор Лягии появился на Южной верфи, заняв весьма ответственную должность инженера, наблюдающего за ремонтом боевых кораблей.

Фон Бодеккер охотно навещал «немецкий» дом Дуккартов. Ему нравилось общество инженера Корнева и Эмилии Иосифовны Дуккарт. Но окончательно покорило сентиментального адмирала фортепьянное искусство Магды. Своеобразные музыкальные вечера с задушевными беседами стали традиционными. Для приезжавших в город высших фашистских чинов они были настоящим сюрпризом. А в Николаеве только летом 1942 года побывали рейхсминистр Розенберг, главнокомандующий румынскими войсками генерал Антонеску, гитлеровский наместник на Украине Эрих Кох.

Эти визиты не проходили мимо заинтересованного внимания Лягина. В стенах приземистого особняка на улице Черноморской, 5, где жили Дуккарты, не опасались чужих ушей. Более того, фон Бодеккер, полюбив инженера Корнева как отличного специалиста и умного, обаятельного собеседника, не держал от него секретов. В этих встречах и беседах Виктор Лягин черпал бесценную стратегическую информацию и регулярно передавал ее в Москву.

Адмирал фон Бодеккер энергично принялся за дело. Канцелярия составила план реконструкции верфей и налаживала связи с промышленными фирмами Германии. Оставалась лишь мобилизовать местную рабочую силу. Однако николаевские корабелы, оказавшиеся в оккупации, не собирались работать на гитлеровцев. Они под всякими предлогами уклонялись от выполнения срочных заданий, отсутствовали на работе без уважительных причин, часто простаивали без дела, собираясь группами. Какими только карами рабочим ни грозила фашистская администрация завода! Лишала их продуктовых карточек, наказывала многими днями работы без оплаты, обвиняла корабелов в преднамеренном саботаже.

Лягин видел приметы стихийного сопротивления оккупантам. Со временем ему стали попадаться листовки, призывавшие к борьбе с фашистами. Однажды мощная сирена собрала на заводском пирсе весь немецкий персонал заводоуправления и охрану: только что отремонтированный железобетонный плавдок быстро погружался на дно Бугского лимана. В другой раз при разгрузке немецкого транспорта рабочие сбросили в воду несколько станков. Кровавый террор оккупантов, расстрелы рабочих — ничто не могло сломить боевого духа николаевских корабелов.

Лягин видел, что жива на Южной верфи ненависть к захватчикам, и хотел направить ее в русло борьбы с минимальным риском. Осторожно, исподволь изучая людей, Лягин нащупывал пути к заводскому подполью.

Одним из связных инженера Корнева с заводским подпольем стал молодой инженер, ныне ветеран войны и труда Леонид Семенович Елеонский. Их встречи обычно проходили в служебном кабинете Корнева. Однажды Виктор сказал своему молодому другу: «Жаль ребят, затопивших док, знаете, наверное, — их фашисты расстреляли. И тех, кто станки побросал в воду. А ведь можно дела делать без риска для собственной жизни. Посоветуйте, к примеру, своим товарищам меньше думать о работе, а больше о том, как прокормить семьи. Пусть делают зажигалки, мундштуки, портсигары, всякие другие безделушки. И обменивают их на продукты». Лягин тонко чувствовал специфику производства и точно угадывал возможности тайного саботажа. Например, немцы завезли на завод новый режущий инструмент, и Лягин посоветовал Елеонскому поговорить с кладовщиками, чтобы они не спешили распаковывать прибывавшие ящики. В итоге рабочие еще долго пользовались старым, изношенным инструментом. В другой раз Лягин подсказал пронумеровать судовые корпусные детали в обратном порядке. При сборке судового корпуса произошла такая неразбериха, что ушли недели на выяснение соответствия каждой детали своему месту. И даже фашистские спецы не усмотрели в этом злого умысла. Ремонтируя рулевую машину на пароходе «Харьков», рабочие намеренно сбили центровку, а восстановление совпадения валов в таком сложном механизме требовало многих дней трудоемкой работы.

Подобные «тихие» дела, не видные с первого взгляда, давали порой не меньший эффект, чем настоящие боевые операции. В самом деле, умело проточенная канавка— чуть глубже, чем нужно, с неизбежностью приводила к поломке детали или вала какого-нибудь ответственного механизма. В этом смысле скрытый дефект можно уподобить мине замедленного действия. Такая «мина» гораздо надежнее настоящей, и обнаружить ее перед выходом корабля в море практически невозможно.

На памяти Леонида Семеновича Елеонского есть и «громкие» дела Виктора Лягина на заводе. Однажды они встретились у испытательного стенда. «Леня, — сказал Лягин, — найди предлог задержать с обеда людей, работающих на судне «Лола». Пусть транспорт уйдет на ходовые испытания только с немцами». Через некоторое время в машинном отделении «Лолы» произошел сильный взрыв. В другой раз с румынского катера исчез радиопередатчик. И это было делом рук Виктора Лягина.

О героях тайной войны историкам известно далеко не все. И многие дела Виктора Лягина тоже еще ждут своих первооткрывателей. Но даже то, что удалось узнать о нем, вызывает изумление. Этих дел хватило бы человеку иной закалки на годы. А Виктор действовал всего лишь восемнадцать месяцев.

Воля, человечность, страстная любовь к Родине, организаторский талант и творческое начало — вот черты, которые формирует в человеке наш, советский образ жизни. Эти черты наиболее ярко проявились в облике героя-чекиста Виктора Лягина.

Наступил момент, когда немецкие радиопеленгаторы, прибывшие в Николаев, перехватили несколько радиограмм Лягина. Лучшие фашистские дешифровальщики ломали головы над безмолвными колонками цифр. Отчаявшись добиться результата, они уже готовы были отказаться от бесплодной работы, но в последний момент вдруг разобрали последнюю строчку: «Майор Кент».

Целая свора фашистских агентов — около ста человек! — бросилась на поиски разведчика. Шли дни, недели, а гестаповские, ищейки ни на шаг не могли приблизиться к своей цели. Наконец фашисты пошли на крайние меры — систематические и повальные облавы в надежде ухватиться хоть за какую-нибудь ниточку. В одну из таких облав попал связной Лягина с николаевским подпольем Григорий Тарасович Гавриленко, работавший шофером в городской пожарной охране. Увидев ворвавшихся в гараж эсэсовцев, Гриша выскочил незамеченным в другую дверь и бежал. Он связался с Лягиным, и оба стали думать, что делать дальше.

Гавриленко должен был либо исчезнуть из города, либо дать своему начальству правдоподобное объяснение отсутствию во время облавы на рабочем месте. Лягни не мог пойти на первый вариант. Тогда он лишился бы связи с подпольем, а готовить нового связного не было ни времени, ни возможности. Возникла мысль попытаться заполучить справку о болезни Гавриленко. Она удовлетворила бы начальство пожарной охраны и, кроме того, могла бы уберечь связного от угона в Германию.

Справку требовалось предъявить на следующее утро. И Виктор Александрович вспомнил оставленную для работы в городском подполье врача-фтизиатра местной больницы, немолодую, благообразную женщину Марию Любченко. Она не раз выдавала фиктивные справки рабочим Южной верфи, отлучавшимся из города за продуктами. Но Лягин не знал, что это была игра, что Любченко в июне 1942 года попала в облаву и через несколько дней оказалась на свободе. Ясно, чем она заплатила за свое освобождение.

Любченко «охотно» согласилась помочь Лягину и просила прислать Гришу Гавриленко на следующее утро к семи часам. Связной пришел в больницу, но допустил серьёзный просчет — явился при оружии. Когда он раздевался в кабинете Любченко, из кармана пальто выпал пистолет, громко стукнув о пол. Мгновенно в кабинет ворвались сидевшие в соседней комнате гестаповцы и схватили Гавриленко. Через час у проходной завода Южная верфь был арестован инженер Корнев. Это случилось 5 февраля 1943 года.

Предательнице Любченко не удалось уйти от справедливого возмездия. После освобождения Николаева советскими войсками она предстала перед советским правосудием, приговорившим ее к высшей мере наказания — расстрелу.

А тогда, по доносу Любченко, гитлеровцы раскрыли основные связи Гавриленко и, проведя аресты лишь по адресам, в которых он бывал, взялись за Гришу «по-настоящему». Началась полоса невероятных истязаний, в которых связной «Майора Кейта» проявил мужество и стойкость, не выдав никого из своих товарищей.

Не добившись ничего от Гавриленко, гестаповцы обрушили свирепый шквал пыток на Виктора Лягина. Эмилия Иосифовна Дуккарт вспоминала одно из немногих свиданий с Виктором Александровичем: «Мы с Магдой с плачем бросились к Виктору — так он был истерзан. Виктор стал успокаивать нас и громко говорил, чтобы слышал следователь: «Простите меня, что я обманул вас. Ведь я не служил фашистам, а воевал с ними». Следователь поверил, и это спасло нас. На прощанье Виктор сказал Магде: «Найди мою дочку Татку после войны и научи ее играть на рояле, как ты». Целуя, успел шепнуть: «В подвале, в стене драгоценности». Уезжая из Николаева — нас взяли фашисты при отступлении, как «своих», — мы положили драгоценности в кувшин и залили их топленым салом... Когда удалось попасть в советскую зону оккупации Германии, в Мейсене сдали их председателю репатриациониой комиссии...»

По свидетельству подпольщика Пульканова Ивана Григорьевича, находившегося в одной камере с Лягиным, Виктор Александрович возвращался с допросов окровавленный, еле держась на ногах. Его жестоко избивали нагайками, запускали иголки под ногти, ставили на раскаленную плиту. Лягину выкручивали руки, кололи шилом в бедра, вырывали щипцами волосы на голове. Тело от шеи до пяток покрылось коркой запекшейся крови, кожа во многих местах полопалась.

Несмотря на страшные, невообразимые мучения, Виктор Лягин держался героически, мужественно и стойко. Он никогда не терял присутствия духа и этим оказывал огромную моральную поддержку своим товарищам по заключению. Руководимая им диверсионно-разведывательная группа нанесла оккупантам ущерб, исчисляемый в 45 миллионов марок! Эта сумма была предъявлена В. А. Лягину перед оглашением смертного приговора.

Виктор Александрович хладнокровно, с полным достоинством выслушал смертный приговор и в последнем слове потребовал, чтобы его не расстреливали, а повесили на одной из площадей города. Но фашисты отказали ему в этой просьбе — герой был страшен им и в свой смертный час.

Бандиты тайно расправлялись с подпольщиками, как правило, ночью. Поэтому никто не заметил, как увезли Виктора Лягина и Григория Гавриленко. Утром 17 июля 1943 года товарищи по заключению хватились Виктора и Гриши. Как всегда, вернулась машина с вещами расстрелянных, и в этой груде вещей, когда их стали сбрасывать на землю, друзья увидели фуражку Гавриленко. День гибели «Майора Кента» и его личного связного — 17 июля 1943 года — теперь считается общепризнанным.

В 1979 году николаевцы привезли в Ленинград землю с предполагаемого места расстрела чекиста-разведчика и положили ее в семейное захоронение Лягиных на Большеохтинском кладбище. На гранитном надгробье выбито и имя героя. Пусть символически, но теперь Виктор Лягин снова на родной ему ленинградской земле.

В 1975 году в ленинградской школе-интернате № 18 был открыт школьный музей чекистов. На открытии присутствовала дочь героя-разведчика Татьяна Викторовна Лягина. Трудно представить немую тишину в зале, где собрались четыреста школьников, но это было действительно так. Со сцены тихо вела рассказ высокая белокурая женщина. Слышалось каждое ее слово. Она говорила о своем отце. Потом Татьяна Викторовна попросила механика включить киноаппарат со старой, довоенной кинопленкой. И на экране появился человек, судьба которого стала легендой.