Истрия, Нит-Истр, обитель Святых Майстры и Верены.
— Подъём!.. — визгливый голос сестры Марты вырвал из уютных объятий сна. — Подъём, лентяйки косорукие!..
С меня слетело тонкое шерстяное одеяло, открыв миру мои продрогшие за ночь ноги. А я ведь только под утро кое-как справилась с холодом, скрючившись и замотавшись в кокон. Маленьким квадратным одеялом нельзя было укрыться полностью — либо плечи, либо ноги всегда торчат. Но жаловаться нельзя, смирение и терпение, будь они неладны. И это я еще невысокая, дылде Беате того хуже.
Мы с моей соседкой Беатой, подгоняемые сестрой Мартой, нехотя выползли из кроватей. А та продолжала нас чихвостить, как и накануне перед сном — теми же словами, будто и вовсе не ложилась спать.
— Молитесь, распутницы! Молитесь, грешницы! Умоляйте защитниц наших, мучениц святых, чтобы даровали вам смирения и ума вложили маленько! — похоже, сестра Марта вошла в раж и веселый денек нам обеспечен. Двужильная она, что-ли, откуда столько сил? Беата закатила глаза, но тут же получила палкой пониже спины.
— Набивайте животы ваши ненасытные и за работу! — монашка обожгла нас ненавидящим взглядом и устремилась в комнаты к младшим воспитанницам.
Наспех умывшись ледяной водой из кувшина, мы с Беатой поплелись «набивать животы». Что означало: разжечь огонь на кухне, натаскать воды и приготовить завтрак на всю обитель. Кашей на воде особо не наешься, но на час-два приглушит бурчание в животе. Мой обычный день в обители.
Меня зовут Ардина, и я сирота. Выросла в детском приюте при обители святых мучениц Майстры и Верены, защитниц грешных дев. На все мои попытки узнать о своем происхождении, я получала лишь указкой по пальцам и длинные проповеди о грехах женских, о том, что мать моя грешница, и сама я по проторенной дорожке тоже скоро пойду. Нас здесь четырнадцать таких бедолаг, от четырех до восемнадцати лет. И девятнадцать монашек, включая мать-настоятельницу Гризу. Грымзу, как тайно нарекает ее каждое новое поколение девчушек, хихикая в ладошки.
Мы, воспитанницы, каждый день отрабатываем свое нехитрое содержание — еду и постель. Но как ни проповедуют нам каждодневно об искупительном труде, сами-то они и пальцем не пошевелят. На старших воспитанницах — а это мы с Беатой — кухня; те, кто помладше, занимаются стиркой и уборкой, а остальная мелкотня смотрит за птицей, огородом, да и просто на побегушках у сестер. У сестер другие заботы. Они в молитвах за наши грехи проводят дни в своих кельях и общем молитвенном зале. Ну разве что грузная сестра Ринна все время крутится на кухне. Или сестра Марта часами до одури торгуется, продавая овощи и яйца горожанам. Или же сама мать-настоятельница не выходит из своего кабинета, прикладываясь к вишневой настойке, пока думает, что никто не видит. С таким примером оно и неудивительно, что в воспитанницах ни смирения, ни уважения к монашкам. Разговорчивая недалекая Беата один раз замолчала, крепко задумавшись. И потом выдала:
— Дин, так если Майстра и Верена защищают грешных дев, так это, получается, все наши монашки… это… того? Сами грешницы?..
Я рассмеялась тихо, но не со зла, я люблю Беату. Погладила ее по голове:
— Надо же, сообразила к восемнадцати…
— Так а что ж они нас так гоняют?.. Сами ведь!.. А мы-то нет!.. У-ууу, ведьмы злобные!… — Беата и впрямь расстроилась от запоздалого осознания такой несправедливости.
— Терпи, милая, тебе уже недолго осталось. Какой бы ни был твой жених, а все лучше нашей Грымзы.
Я вздохнула, не желая думать о скором расставании, а более того — о своей собственной судьбе в ближайшее время. Беате повезло. У нее есть дальние родственники, не настолько богатые, чтобы с детства взять сироту на попечение, но и не бросившие на произвол судьбы. Жениха вот нашли, у Беаты вроде какое-никакое наследство даже есть, если те же родственники не промотали. Ей уже исполнилось восемнадцать месяц назад, и в приюте она до сих пор исключительно «по милости моей великой», как постоянно напоминает Грымза. Какие-то там задержки с бумагами и оформлением, но это вопрос нескольких дней, уже решенный.
Мне же еще семнадцать и я не знаю, что со мной будет через год. Вариантов у совершеннолетних воспитанниц немного. Большинство такие же подкидыши, как и я. Замуж безродную бесприданницу никто не возьмет. Дорога одна — в служанки. А не хочешь в служанки, так на городскую окраину, к миссе Дороне, в содержанки публичные. А у миссы, говорят, порядки такие, что чуть не половина наших монашек оттуда и сбежали в обитель. Может, и Грымза наша там такой суровости набралась, кто знает.
В таких невеселых размышлениях я и проводила это утро за чисткой кухонной утвари, пока не услышала стук копыт и ржание лошадей у ворот обители.