Праздник непослушания

Этого никогда не было, хотя могло бы и быть, но если бы это на самом деле было, то… Одним словом, по главной улице большого города шел маленький мальчик, вернее, он не шел, а его тянули и тащили за руку, а он упирался, топал ногами, падал на коленки, рыдал в три ручья и вопил не своим голосом:

– Хочу еще мороженого!

– Больше не куплю! – спокойным голосом повторяла его мама, крепко держа Малыша за руку. – Больше не куплю!

А Малыш продолжал вопить на всю улицу:

– Хочу еще! Хочу еще!

Так они дошли до своего дома, поднялись на верхний этаж и вошли в квартиру. Здесь мама провела Малыша в маленькую комнату, поставила носом в угол и строго сказала:

– Будешь так стоять, пока я тебя не прощу!

– А что мне делать? – спросил Малыш, перестав реветь.

– Думать!

– А о чем?

– О том, что ты ужасный ребенок! – ответила мама и вышла из комнаты, заперев дверь на ключ.

Ужасный ребенок стал думать. Сначала он подумал о том, что шоколадное мороженое вкуснее фруктового, а потом он подумал и решил, что если сначала съесть фруктовое и сразу заесть его шоколадным, то во рту останется вкус шоколада, а в животе будут две порции мороженого… Собственно говоря, как раз из-за этого между ним и мамой разыгралась на улице такая безобразная сцена. Он понял, что сцена была безобразной, потому что сквозь слезы видел, как оборачивались прохожие, глядели им вслед, качали головами и тоже говорили:

– Какой ужасный ребенок!

И еще Малыш стал думать о том, как плохо быть маленьким и что надо обязательно постараться как можно скорее вырасти и стать большим, потому что большим все можно, а маленьким ничего нельзя. Но не успел он об этом подумать, как услышал за своей спиной стук в оконное стекло. Мальчик не сразу обернулся. Только тогда, когда стук повторился, он осторожно повернул голову. Честно говоря, он подумал, что это постучал клювом знакомый голубь, которого он иногда кормил хлебными крошками. Но каково же было его удивление, когда он увидел за окном не голубя, а настоящего Бумажного Змея. Тот за что-то зацепился и теперь бился на ветру об оконную раму.

Мальчик подошел к окну, распахнул его и помог Змею отцепиться. Это был необычайно большой и красивый Бумажный Змей. Он был собран из прочных деревянных планок и со всех своих четырех боков обтянут плотной провощенной бумагой. У него были нарисованные круглые синие глаза с коричневыми ресницами, фиолетовый нос и оранжевый рот. Но главным его украшением был длиннющий хвост.

– Спасибо тебе, Малыш! – неожиданно произнес Бумажный Змей, почувствовав себя на свободе. – Как тебя зовут?

– Меня зовут Ужасный ребенок!

– А ты почему сидишь дома?

– Меня наказали.

– Что же ты натворил?

– Это долго рассказывать. А наказала меня мама.

– Вечная история! – сочувственно произнес Бумажный Змей. – Я в своей жизни еще не встречал маленьких детей, которых бы кто-нибудь не наказывал. Впрочем я знаю одно место, где с этим покончено. Я как раз сегодня собрался туда лететь, да случайно зацепился хвостом за эту противную водосточную трубу.

– Возьми меня с собой! – попросил Малыш.

– Почему бы тебя и не захватить? Вдвоем нам, пожалуй, будет веселей! Цепляйся за мой хвост, держись за него покрепче и постарайся не смотреть вниз, чтобы не закружилась голова!

Не долго думая, мальчик схватился обеими руками за хвост Бумажного Змея, оттолкнулся обеими ногами от подоконника и через мгновение уже летел над крышей своего дома, а потом над целым городом и над его окраинами, а потом над полями и над лесами, реками и озерами, – и с высоты он смело смотрел вниз, на землю, и у него, честное слово, совсем не кружилась голова…

Часы на городской башне пробили полночь.

Папа, мама, дедушка и бабушка стояли в комнате и молча смотрели на спящих близнецов – Репку и Турнепку. Сладко посапывая, они крепко спали в своих кроватках и улыбались во сне.

– Смотрите! – недовольным шепотом сказал папа. – Они еще улыбаются! Наверное, им снится та банка с вареньем, которую они без спросу съели на прошлой неделе…

– Или тюбик с ультрамарином, которым они выкрасили бедного кота! – проворчал дедушка. Он был художником и очень не любил, когда дети трогали его краски.

– Пора! – решительно сказал папа. – Нас не будут ждать!

Мама подошла к кроваткам и наклонилась над Репкой, чтобы поцеловать его в лоб.

– Не надо! – тихо сказал папа. – Он может проснуться, и тогда нам никуда не уйти.

Бабушка подошла к кроватке внучки и поправила одеяло. При этом она незаметно смахнула слезинку, катившуюся по щеке.

– На этот раз мы должны проявить характер… – прошептал дедушка, взял в одну руку большую дорожную сумку, а в другую – ящик со своими кистями и красками и направился к двери.

– Пошли, пошли! – торопливо сказал папа и взвалил на плечи тяжелый рюкзак, набитый всякой всячиной.

Мама набросила на руку два клетчатых пледа, бабушка взяла плетеную корзиночку с вязаньем, с которой она никогда не расставалась, и все четверо на цыпочках вышли из комнаты, плотно притворив за собой дверь.

…Город спал. Точнее говоря, в городе спали только дети. Раскинувшись или свернувшись калачиком на своих кроватях и кроватках, они спали глубоким сном младенцев – досыта набегавшиеся за день, наплакавшиеся от детских обид, наказанные родителями за капризы и непослушание, за плохие отметки в дневниках, за помятые клумбы и разбитые мячами оконные стекла, за испорченные вещи и за прочие шалости, – веснушчатые Степки-растрепки, похожие на рыжих дьяволят, и белокурые Аленушки, напоминающие ангелят, с царапинами и ссадинами на худых коленках, потерявшие в драке свой последний молочный зуб, прижимающие во сне к груди игрушечные пистолеты и говорящих кукол.

Дети как дети… И во сне они смеялись и плакали, потому что одним снились добрые, веселые цветные сны, а другим – сны тревожные и печальные, в зависимости от того, как они провели день. Но ни одному из них так и не приснилось, что в это позднее ночное время со всех концов города по широким улицам, по узким переулкам и кривым, бесфонарным переулочкам в сторону городской площади вереницей тянулись их папы и мамы, бабушки и дедушки…

На городской площади имени Отважного Путешественника к двенадцати часам ночи собралось все взрослое население города. Сюда пришли те, кто еще вчера выпекал в булочных пышные крендели и сдобные булочки с маком и изюмом, кто продавал на улицах и в кондитерских разноцветные шарики мороженого, кто делал детям прививки, пломбировал зубы, испорченные сладостями, и лечил от постоянного насморка. Явились без опоздания строгие учителя, которые красными карандашами ставили ученикам в дневниках жирные двойки за подсказку на уроке, и душистые парикмахеры, которые стригли детей так, как им подсказывали мамы.

Пришли портные и сапожники, почтальоны и водопроводчики, водители всех видов городского транспорта, продавцы всех магазинов, все сторожа и все дворники. Пришли, оставив дома своих спящих детей.

Папа, мама, бабушка и дедушка Репки и Турнепки появились на площади в тот момент, когда самый многодетный отец города, худой, как палка, доктор Ухогорлонос, взобравшись на пьедестал исторического памятника и обхватив одной рукой бронзовую ногу Отважного Путешественника, обращался к собравшимся с речью. От волнения голос его прерывался, и он то и дело подносил к глазам носовой платок.

– Всем нам тяжело, но мы должны найти в себе силы и выполнить наше решение, раз уж мы его с вами приняли! – говорил доктор. – Пусть наши дорогие, но грубые и ленивые, капризные и упрямые дети проснутся без нас! У меня тринадцать детей, – продолжал он. – Я не вижу никакой благодарности, я только слышу от них: «Хочу!», «Не хочу!», «А я буду!», «А я не буду!» Я устал с ними бороться и воевать! Все мы находимся в одном положении – мы потеряли терпение. У нас есть только один выход: сдать город детям. Нашим ужасным детям! Не будем им мешать. Пусть живут как хотят и делают что хотят! А там посмотрим… Спасибо за внимание!

Глотая слезы и мужественно сдерживая рыдания, доктор слез с пьедестала и затерялся в толпе. Женщины всхлипывали. По лицам многих мужчин было заметно, что им тоже нелегко. Часы на городской башне пробили два часа ночи, когда в городе не осталось ни одного взрослого человека…

Первым проснулся Репка. Он протер глаза и увидел, что Турнепка еще спит. Тогда он одним рывком сорвал с нее одеяло, потянул за голую ножку, ущипнул за пятку и показал ей язык.

– Нас никто не разбудил, я сам проснулся! – сказал Репка сестре. – Вставай! А не то мы можем опоздать в школу.

– Разве сегодня не воскресенье? – спросила Турнепка и сладко зевнула.

– Воскресенье было вчера. Сегодня, к сожалению, обыкновенный понедельник.

– Вот если бы всегда было: воскресенье, воскресенье, воскресенье… Так нет, придумали: понедельник, вторник… – сказала Турнепка, грустно вздохнула, потянулась и стала лениво одеваться.

Ни папы, ни мамы, ни бабушки, ни дедушки дома не было. Сначала дети подумали, что папа ушел уже на работу, а мама спустилась в булочную за хлебом. Но куда могли деться бабушка и дедушка? Они никогда так рано не вставали!

– И почему никто нас не разбудил? – встревожился Репка.

«И почему нам не приготовили завтрак?» – подумала Турнепка.

И тут вдруг дети увидели на кухонном столике большой лист бумаги, на котором твердым папиным почерком было написано:

Дети! Когда вы будете читать это письмо, мы будем уже далеко. Не ищите нас. Мы решили оставить вас одних. Больше вам никто не будет делать замечаний, от вас ничего не будут требовать. Мы устали от вашего непослушания.

Папа.

А ниже тоненьким маминым почерком было приписано:

Будьте осторожны с газом и водой – закрывайте краны! Не залезайте с ногами на подоконник. Еда в холодильнике.

Ваша мама.

А еще ниже печатными буковками была сделана маленькая приписка от бабушки и дедушки:

ВСЕ-ТАКИ ПОЛИВАЙТЕ ЦВЕТЫ В НАШЕЙ КОМНАТЕ.

Репка прочитал записку вслух, почесал затылок и растерянно посмотрел на Турнепку.

Турнепка присела на краешек стула и растерянно посмотрела на Репку.

– Помнишь, Репка, что мама нам говорила?

– А что она говорила?

– «Если вы не перестанете, мы уйдем и не вернемся!» Вот они и ушли.

Подбородок у Турнепки задрожал, но она не заплакала.

– Они решили нас попугать! Вот увидишь, мы вернемся из школы, а они уже опять все дома! – уверенно сказал Репка и открыл холодильник. В нем было полно всякой еды. Репка вытащил из целлофанового пакета кольцо вареной колбасы, разломил его пополам и протянул половину сестренке.

– Мы же еще не умывались и не чистили зубы, – робко сказала Турнепка.

– А я чистый! – промычал Репка с полным ртом.

– Что, если они не вернутся? – с тревогой в голосе спросила Турнепка. – Как мы будем без них жить?

– Никуда они не денутся! – махнув рукой, сказал Репка. – Бежим скорей в школу! У нас первый урок – рисование, и я хочу нарисовать синего кота.

Репка чуть не подавился от смеха. Турнепка тоже рассмеялась. Они вспомнили кота Пупсика, которого пришлось отнести в чистку, после того как он был покрашен в синий цвет.

– Ты помнишь, как называлась дедушкина краска?

– Помню, – сказала Турнепка. – Ультрамарин!..

Это был далеко не обыкновенный понедельник!

По бульварам и улицам, мимо витрин игрушечных, кондитерских и прочих магазинов, по узким переулкам и кривым, бесфонарным переулочкам с портфелями в руках и ранцами за плечами, как попало пересекая перекрестки, бегом и вприпрыжку спешили в школу дети. Никто их не останавливал, когда они нарушали правила уличного движения, и не свистел им вслед: во всем городе, в домах и на улице, кроме них, никого не было!

По пути они передавали друг другу потрясающую новость, но она сразу переставала быть новостью, потому что, как нам уже известно, все дети в городе в это прекрасное утро обнаружили поголовное исчезновение своих родителей.

Репка и Турнепка, запыхавшись, с трудом протиснулись сквозь толпу галдящих учеников во дворе школы, горячо обсуждающих сверхудивительное событие, и вбежали в свой класс.

В классе стоял неописуемый шум и гам. Такого еще никогда не было! Мальчишки скакали с парты на парту, гонялись друг за дружкой и старались хлопнуть один другого учебником по спине. Девчонки визжали от необъяснимого восторга. Аквариум был уже перевернут, и маленькие красные рыбки время от времени весело подпрыгивали в луже на полу.

На классной доске мелом было написано:

«ВСЕ УРОКИ ОТМЕНЯЮТСЯ!»

Во всех классах творилось то же самое. На всех классных досках было написано:

«ВСЕ УРОКИ ОТМЕНЯЮТСЯ!»