— Ну, ты посмотри, чисто драный петух летит!
На фоне высокой небесной лазури чёткими линиями прорисовался силуэт Ла-5, которому явно сильно досталось: покрытый копотью фюзеляж с зияющей у капота дырой, левое крыло просвечивает как решето. Лётчику с большим трудом удавалось удержать самолёт в равновесии. Качнув крылом, истребитель усталой птицей нырнул вниз, тяжело плюхнулся в пожухлую траву аэродрома, пробежал полкилометра и встал.
Максимов отодвинул раму фонаря с осколками плексигласа. Сняв шлемофон, вытер лицо, но лишь размазал кровь.
— Товарищ капитан, — на крыло вскочил техник Васильев, на добродушном круглом лице читалась явная встревоженность. — Вы ранены?
— Ничего, выживу.
Вылез на крыло, из-под покореженной обшивки которого торчали деревянные распорки. Потрогал пальцем края развороченной дыры рядом с мотором и покачал расстроенно головой. Устало спрыгнул вниз. Отстегнул лямки парашюта, и, приволакивая левую ногу, направился к другому истребителю Ла-5, который только что сел. На первый взгляд тот выглядел так, словно и не побывал в бою. Максимов поднялся на крыло, придирчиво оглядел самолёт, перевёл взгляд на долговязую фигуру в кабине.
— Субботин, а ты чего из боя вывалился раньше?
— Так это, товарищ капитан, мотор перегрелся. Заглох.
— Да? А чего ж ты в расположении фрицев-то сел? До наших рукой было подать.
— Не дотянул… — на раскрасневшемся лице парня появилось виноватое выражение как у пацана, случайно попавшего мячом в окно учительской.
— Ладно, вылазь.
Дождавшись, когда парень, наконец, вытянет длинное тело из кабины, Максимов, кусая от напряжения губы, уселся на его место, привычным вздором обвёл приборы-будильники.
— Товарищ капитан, вы не ранены? — Субботин участливо заглянул в кабину. — У вас на лице кровь.
— Ничего, жить буду. Давай, посторонись, — буркнул он, и приказал подбежавшим техникам: — От винта.
— А парашют-то, товарищ капитан? — воскликнул Субботин, подобострастно протягивая ранец.
— Обойдусь.
Привычным движением задвинул фонарь и включил зажигание. Кабина заполнилась ровным мягким урчанием. Круто развернувшись, набрал скорость, чутко прислушиваясь к работе мотора. Самолёт взмыл вверх, только солнце яростно садануло по кромке крыла, рассыпалось искрами по кабине.
— Ух, здорово крутит. Красиво, — воскликнул один из лётчиков, стоявший рядом с Субботиным. Тот лишь зло сощурился и отвёл глаза.
Сделав несколько изящных кульбитов, истребитель соколом упал вниз и пронёсся стремительно над полем. Аккуратно посадив истребитель, Максимов вылез на крыло.
— Всё в порядке у тебя с мотором, — спрыгнул вниз и резанул недобрым взглядом горе-лётчика. — Это знаешь. На трибунал тянет.
— Товарищ капитан, — парень растерянно заморгал. — Ну, испугался я маленько. Простите.
Максимов задумался и через мгновение проронил:
— На первый раз прощаю. Свободен.
Спустя неделю Максимова вызвали на КП. В землянке на краю аэродрома капитан увидел кроме начштаба, полковника Бесчастного, ещё и комиссара Кузнецова.
— Ну что, документы на тебя пришли, — почему-то печально обронил Бесчастный.
Максимов давно ждал повышения и настроению начштаба сильно удивился, но вида не показал.
— И ещё кое-что, — Кузнецов протянул Максимову сложенный лист бумаги.
Тот развернул, прочитал и в изумлении поднял глаза:
— Антисоветская пропаганда? Бред какой-то.
— Язык у тебя длинный, Алексей Николаевич, — пояснил комиссар хмуро. — Треплешься почём зря. Мол, наверху старые пердуны сидят. Ни черта в авиации не понимают, не дают врага бить, как следует… Это трибуналом пахнет, скажу я тебе.
— Ясно, — Максимов выпрямился, вытянув руки по швам.
— Ты почерк-то узнал? — поинтересовался Кузнецов с сарказмом.
Максимов ничего не ответил, лишь желваки заходили под кожей.
— Вижу, узнал, — усмехнулся Бесчастный, и добавил, передавая документы: — Так вот. Поздравляю с присвоением очередного звания, — он пожал Максимову руку. — Классные лётчики нам нужны, а вот доносчики без надобности. Так что Субботина в тыл отправим. Пусть он там доносы строчит.