Хоть мы и почти поссорились, Аля осталась у меня ночевать. “Чтоб присмотреть за тобой”. Это было условием того, что она не станет звонить брату и все ему рассказывать. А утром отвезла меня на работу в клинику. Мол, лучше тебе за руль не садиться.
Поднять себя утром с кровати казалось непосильной задачей и если бы могла, то я бы так и осталась в постели. Накрылась бы одеялом с головой, которое больше не пахло Славой, поскольку Аля в приказном порядке заставила сменить постельное белье, и лежала бы так. Желательно уснув. Потому, что во сне не чувствуешь боли от предательства. во сне разбитое вдребезги сердце не плачет кровавыми слезами.
Но владельцем клиники, в которой я работала, был папа. В ней же работал и Вадим. Мама тоже врач, только педиатр. У нас медицинская династия, да.
Впервые в жизни я всерьез жалела о том, что поддалась на уговоры родителей и согласилась начать практику именно в отцовской клинике. Потому, что если, например, сегодня возьму и совру что заболела, то папа сразу же узнает, а мама приедет меня лечить.
И тогда они все обо всем узнают. Что Слава мне изменил, что мы разводимся. И будет жуткий скандал.
Именно поэтому я все-таки оторвала себя от кровати, приняла душ, съела приготовленный Алей завтрак и, проторчав час у зеркала, почти идеально скрыла с помощью макияжа следы многочасовых рыданий, а потом дала отвезти себя в клинику.
Там казалось, что все как раньше. По-прежнему. Пациенты, короткие перерывы между ними. Тяжелая и почти ювелирная работа, которой либо отдаешься на все сто процентов, либо не занимаешься. Это было папино кредо, которое я полностью разделяла.
А еще, отдаваясь работе на все сто процентов, можно хотя бы ненадолго отвлечься. Перестать чувствовать боль. Поэтому после того, как Слава женился, я и согласилась поступить в медицинский, хоть до этого момента в принципе не знала, кем хочу быть. Ах, нет, знала. Я хотела быть девушкой Славы.
Он не звонил и не писал. То и дело я проверяла телефон, но от него ни слова. Ждала. Чего именно? На что я надеялась?
Ближе к вечеру он все же написал.
ViacheslavSvechkorenko:”Женя, привет! Надеюсь, что ты взяла себя в руки и у тебя все в порядке. В восемь вечера я заеду собрать собрать вещи. Очень бы хотелось, чтоб ты была дома и мы сели и спокойно обсудили развод, как взрослые люди. Я могу на это рассчитывать?”
Грудь сдавило тисками. Жидкая соль наполнила глаза. Ни извинений. Ни раскаяний. Ни мольбы о прощении. Ничего. Ничего, кроме надежды на то, что мы сможем обсудить развод как взрослые люди. Как взрослые. Специально так написал. Намекнул на мою незрелость…
Я закусила губу. Позволять себе плакать нельзя. Не сейчас. Потом, ночью и в одиночестве. Иначе папа все узнает…
По счастью мне удалось не столкнуться ни с ним, ни с братом до конца смены. Вернувшись домой, я первым делом приняла душ, переделала макияж. Всегда так делала, все эти два года, что мы в браке. Чтоб быть красивой для Славы. Потом — на кухню готовить ужин. Даже дверцу холодильника открыла. Машинально. По привычке. Горько усмехнулась.
Кому теперь готовить? Мне кусок в горло не лезет, да и я не так прихотлива в еде, как Слава. Главное чтоб полезно было. И чтоб кофе с молоком и что-то на сладкое. Фигура позволяла не заморачиваться рационом, но я все равно это делала. Хотела быть красивой. Для него.
Неужели между нами все и правда кончено? Я не буду больше, проснувшись раньше него, смотреть, как Слава спит. Всегда на животе и обняв тяжелыми руками подушку. Не буду кончиками пальцев легонько разглаживать обозначившуюся суровую морщинку у него между бровей и слегка ерошить густые волосы на макушке.
А потом, быстренько приведя себя в порядок, чтоб не видел заспанной, готовить завтрак. Один из трех вариантов — омлет из двух яиц с семгой, авокадо-тост, либо овсянку с фруктами. Другое он не ел на завтрак.
Не будет вечеров, ночей…
От звука включившегося домофона я подскочила и вскрикнула. Оказалось, что почти час простояла посреди кухни, уставившись в пространство погруженная в тяжелые мысли. Бросилась к двери, нажала на кнопку включения камеры.
Слава. Нервный, раздраженный, это даже на плохонькой камере видно.
Открыла. И замок на двери тоже. Пара минут и вот он стоит на пороге.
— Привет. Пройти дашь? — спросил, глядя в сторону.
Я осознала, что преграждаю путь. Отошла… Смотрела, как он, даже не разуваясь, поднимается по ступенькам наверх. Я просила, чтоб Слава снимал обувь у входа, но он частенько забывал это делать. И я молча мыла полы после его ботинок, не делая замечаний.
Поднялась наверх следом за ним. Став напротив приоткрытой двери в гардеробную и начала смотреть, как он собирает вещи. Методично и планомерно упаковывает свои бесконечные костюмы, рубашки и галстуки в чемоданы. Потом мужчина прошел мимо меня, как мимо тумбочки, в спальню чтоб забрать оттуда свой ноутбук. Потом — в ванную.
Я застыла. Истуканом стояла. Почти не дышала даже. Боялась, что лишнее движение усилит обжигающую боль внутри.
— Я все, Женя, — объявил он, вывозя чемоданы из гардеробной. — Идем в залу поговорим?
Пошел вперед, спустил чемоданы по ступенькам. Потом уселся на диван. Большой, светло-серый, он стоял в центре комнаты перед стеной с гигантской плазмой, которую мы почти никогда не смотрели. Рядом с ним стеклянный журнальный столик. Стекло идеально отполировано, ни пылинки. Я очень часто убиралась.
— Женя, как я уже сказал, квартира остается тебе. Мы ее купили с помощью твоих родителей. Хоть я почти всю сумму уже отдал, но…. Считаю это правильным. Больше нам с тобой делить нечего, поэтому можно оформить развод через ЗАГС. Это самый простой и быстрый способ. Что бы это сделать нам с тобой вдвоем нужно подъехать туда и подать заявление. А потом, через месяц, в дату, которую назначит сотрудник, снова вместе заехать за свидетельством. Такая процедура…
— Слава…, - вырвалось у меня. — Я все еще не могу поверить. Неужели… Ты… С ней! После всего!
— Женя, зачем все это? Зачем ты опять начинаешь? — скривился он.
— Зачем я начинаю, да? А что должна? Может быть спасибо тебе сказать за то, что изменил мне? Что растоптал меня?!
— Женя…
— Я все для тебя делала! Все тебе отдала, всю себя… А ты! Ты променял меня на эту стерву, от которой ничего хорошего не видел! Простил ее, да? Убийство вашего ребенка простил, измену!
— Хватит! — он рявкнул так, что я вздрогнула. — Заткнись!
Мы с ним редко ссорились. И он почти никогда не кричал на меня. Никогда до того, как… Он никогда не был со мной грубым. Жестоким. Таким, как сейчас не был. Я просто его не узнавала.
— Или что, Слава? Ударишь меня? Так давай! Ударь, ну! Это же правда….
— Так, все! — шумно выдохнув, он встал с дивана. — Завтра в девять утра буду ждать тебя возле ЗАГСА. Адрес скину в сообщении. Приедь, пожалуйста. Так будет лучше для всех.
— Неужели ты вот просто так уйдешь?! — сорвало меня. — Это просто в голове не укладывается…
Я разрыдалась. Все же не выдержала, не смогла.
— Как ты мог так поступить со мной? За что? За что, Слава-а-а?
— Как поступить, м? Я что тебе плохим мужем был, ну? Ответь? — он встряхнул меня. — Обижал когда-то? Ничего подобного не было!
— Нет, не обижал! Просто, оказывается, никогда не любил! Неужели никогда не любил, Слава?!
— Ты знала, на что шла, Женя! Я ни к чему тебя не принуждал, более того, не лез к тебе! Ты сама таскалась за мной… Даже годы спустя.
Безвольной тряпкой я с рыданиями повисла в его руках. Если бы Слава отпустил, то упала бы на пол к его ногам. Но он держал, продолжая выплевывать жестокие слова.
— В клубе ты сама ко мне подошла. Сама согласилась поехать ко мне домой. Сама раздвинула ноги… Потом сама всему миру растрезвонила, что мы вместе неизвестно почему…
— Ты был не против! — крикнула я.
— Был. Потому, что хотел отомстить ей. Поэтому и замуж тебя позвал через месяц. Да и забыться хотел. И Вадька мой лучший друг и зять…. И не говори, что ты всего этого не понимала. Тебе все говорили, ты не слушала.
— Так это я виновата, да? Я? В чем? В том, что любила тебя? — заорала я, захлебываясь слезами.
— В том, Женя, что ты тряпка. Была ею и остаешься, — он отпустил меня.
Не знаю как, но я все же сумела удержаться на ногах. Рыдая смотрела, как он уходит с чемоданами в руках. Снова уходит. Снова уходит от меня. Снова бросает. Потому, что не любит и никогда не любил. Потому, что я тряпка, которая всегда была у его ног. Была и остаюсь.