Я взял трость со спины Анны, свободной рукой потёр пылающую задницу. Был очень нежен, но супруга буквально подпрыгнула, когда моя ладонь коснулась багровых рубцов. Я буквально почувствовал их. Кожа приподнялась в месте удара дерева, — кровь, прихлынувшая к раненым местам, распирала её, готовясь выплеснуться наружу. Последний удар, который я нанёс по задней части бёдер сабмиссив, был настолько сильным, что она снова закричала. Несомненно, через день на этом месте появится крупный синяк. Не говоря уже об остальных, конечно же.
Осталось три удара.
— Перевернись, — сказал ей, как ни в чем не бывало. — Хочу посмотреть, насколько хорошо твой животик выдержит трость.
Без дальнейших инструкций Анна знала, какую позу должна занять, чтобы удовлетворить моё желание. Она опустилась на колени на пол, откинувшись на скамейку, а затем наклонилась назад, выгнув спину, чтобы опереться верхней частью спины на сиденье. Моя супруга выгнулась, как готовый к стрельбе лук — так призывно натянулся её плоский живот.
Я слегка коснулся тростью женской кожи. Остановился примерно на два сантиметра выше её пупка. Слегка постучал по телу, как бы говоря: «Приготовься, он приземлится именно здесь». Грудь Анны тяжело вздымалась, словно ей не хватало дыхания. Она задержала его, а затем большими вздохами втянула воздух. Моя бедная Анна была в нервном расстройстве.
— Расслабься, дыши ровно, — напомнил я ей. Затем провёл тростью по мягкому беззащитному животику. Она сделала непроизвольное движение чуть назад. Ничего не могла с этим поделать, — сработала защитная реакция организма, который боится боли. Удар! Анна вскрикнула, и её руки начали яростно тереть поднимавшийся рубец. У меня возникло искушение выбросить трость и закончить сеанс раньше, когда сабмиссив собрала всю свою энергию и вернулась на место.
Моя идеальная скромная рабыня извинилась
— Простите за нарушение позиции, Мастер. Пожалуйста, можно мне ещё?
Второй удар повторял первый, за исключением того, что пришёлся на два сантиметра ниже пупка. Реакция Анны также была аналогичной. Оставался последний удар. Ещё один, и порка закончится.
— У тебя есть выбор в пользу последнего, Анна. Я могу отложить трость прямо сейчас, но если это сделаю, надеру тебе задницу. С другой стороны, если ты решишь принять последний удар, вместо этого трахну твою киску. Единственное… последний удар будет нанесён прямо по твоим соскам.
Моя дорогая жена сморгнула слёзы и выглядела растерянной. Её мозг не функционировал должным образом из-за того, что она находилась так глубоко в подпространстве. Сабмиссив была близка к коллапсу. Эмоциональному коллапсу. Она невнятно пробормотала:
— Ударь их, ударь меня по соскам, сделай это… Мне нужен твой член, ударь меня.
Я сделал то, чего она так страстно хотела, несмотря на всю причинённую ей прежде боль. Я с коротким размахом опустил тонкую ротанговую трость прямо на соски. Анна кричала громче, чем когда-либо слышал раньше. Порка закончилась. Я осторожно поднял жену на руки и отнёс к кровати, где уложил. Её бедра двигались от желания. Она бормотала, почти умоляла, чтобы её трахнул.
Пока я нёс Анну, то думал о том, как сильно её люблю и как горжусь. Могу только представить, что она задавалась вопросом, почему был сегодня таким резким, как, возможно, никогда прежде. Это действительно так. Я продвинул нашу игру с болью дальше, чем обычно, но сделал это сознательно и после долгих размышлений. Никакой спонтанности. Только трезвый расчёт.
Я люблю тебя, Анна. Люблю больше всего на свете. Но не собираюсь объяснять, почему был так суров. Сегодня это стало бы глупостью с моей стороны, поскольку те места, которые я испытал на прочность, ещё болят. Но когда-нибудь она поймёт самое главное: мой уровень жестокости был таким же высоким по отношению к ней, как и ко мне. Я сделал это для нас обоих, моя дорогая. Это лишь кажется нелепым, но логика тут железная.
Худшее, чем может стать доминант, слишком предсказуемо. Это отступить, дать слабину, сдаться, снизить накал страсти. Сделать это возможно, только временно и на короткий срок. Потому время от времени резкие сеансы будут иметь большое значение для поддержания нашей энергетической биржи в напряжении. После спадов мощный рост. Всё, как на бирже финансовой.
Настоящая покорная жаждет сильного мужчины. Сегодня вечером я расширил границы Анны, и правда в том, что раздвинул и свои собственные. «Мы говорили об этом, помнишь? Я знаю, это больно, но ты становишься такой чертовски мокрой, когда тебя наказываю. Боль физическая, а удовольствие эмоциональное. Я знаю тебя, Анна: ты этого жаждешь, нуждаешься и хочешь. Ты переживаешь боль, чтобы перейти на другую сторону. Иногда я буду толкать тебя, как сегодня вечером. Стану лелеять тебя обожающими поцелуями, моя дорогая, но также буду править тобой твёрдой рукой», — думал я, держа на руках самого ценного человека в своей жизни.
В нашей постели мой член не пробыл внутри Анны дольше тридцати секунд, прежде чем она начала кончать. Она не скрывала своего удовольствия, говоря:
— О, да… блин, да… я кончаю… да, да-а-а!
Сабмиссив едва отдышалась, как её поразил второй оргазм. Во время её третьего финала я сам взорвался внутри неё.
Это был лучший секс в моей жизни.
Анна
Уходить утром из дома на работу никогда не бывает весело. Но покинуть дом, чтобы заняться рутинными делами, когда ваш любимый партнёр остаётся, — это чистое страдание. Я завидовала Климу. Он часто работает на удалёнке, а мне приходится находиться в суете рабочего места, предназначенного для офисной политики, слушать нытьё ленивых коллег, сидеть на долгих совещаниях, которые длятся даже дольше, чем следовало бы, и пить противный бесплатный кофе.
Во время короткой поездки на работу я спрашивала себя, как Клим проведёт день. Он всегда шутит, что люди, работающие удалённо, лишь возвращают минимальное количество электронных писем, да и вообще позволяют компаниям хорошо экономить: на воде, электричестве, отоплении, расходных материалах, авторизации офисной техники, наконец. Думаю, что в целом он прав в этом вопросе.
Я же работаю помощником юриста в юридической фирме среднего размера, специализируюсь на иммиграционных делах и семейном праве. Моё присутствие в офисе — вещь необходимая, поскольку личное присутствие на переговорах и совещаниях, работа с документами, — всё это перемежается постоянно, и порой приходится звонить много: договариваться, прояснять вопросы. То, что сделать из квартиры трудно.
К счастью, сегодня был напряженный день, который помог скоротать время. Все залы заседаний были забронированы, и не осталось даже места для спонтанных собраний, которые некоторые юристы обожают устраивать в последнюю минуту. Теперь им деваться было попросту некуда. В любой доступной нише можно было видеть людей по двое и по трое, разбросанных повсюду. Юристы, что тут ещё скажешь? Их главное качество — они страшно любят поговорить.
Всякий раз, когда выдавалась минутка одиночества, мои мысли отвлекались на то, что меня ждёт вечером. Сегодня Мастер собирается выпороть свою сабмиссив. Я не могла не думать о том, насколько абсурдным и, честно говоря, тревожным и даже безумным большинство моих коллег сочли бы те вещи, которые мы устраиваем порой с моим Господином.
Как юристы, они наверняка стали бы утверждать, что меня каким-то образом принудили к подобному поведению. Они никогда за миллион лет не поверили бы, насколько мокрой всякий раз становится моя распутная мазохистская дырка от перспективы быть выпоротой. И этом нет ни капли насилия, на которое бы я не согласилась сама.
«Всё, что происходит между нами с Климом, Ваша честь, — я приготовила даже речь в суде, — является актом моей доброй мазохистской воли. Кстати, а вы не мечтали когда-нибудь получить плёткой по заднице?» Я хихикнула, закрыв рот рукой. К полудню пришлось даже сменить трусы, они слишком сильно увлажнились, и я могла запросто оставить мокрое пятно в своём кресле.
В такой день, как сегодня, не было необходимости покупать обед. Кухня была заполнена лишней едой с различных встреч. Один из помощников заказал слишком много суши для переговоров с азиатами. Кроме того, там стоял поднос с пирожными и печеньем, оставшихся от другого мероприятия, и большое блюдо со свеженарезанными фруктами. Я взяла оттуда лишь несколько кусочков банана и яблока, на остальные яства на обращала внимания. Я радовалась предстоящему наказанию, но в то же время нервничала. В такой обстановке не до насыщения. К тому же быть выпоротой на полный желудок — непростительная ошибка, которую не может себе позволить уважающая Мастера сабмиссив.
Когда я вернулась после обеденного перерыва в мою полуотдельную кабинку, зазвонил телефон. На дисплее высветилось имя. Клим. Мой любящий муж. Не было ни «Привет», ни «Как твой день?», а только холодный бессердечный вопрос: «Почему я тебя сегодня порю, Анна?»
Сначала я ответила, что таков его выбор, и этого для меня более чем достаточно. Однако Мастер потребовал дальнейших разъяснений. Поэтому я рассказала, что никакой реальной причины не требуется. Теперь я его законная жена, и он закладывает основу нашей совместной жизни. Казалось, Клим был более чем доволен моим развёрнутым ответом.
Повесив трубку, я направилась в дамскую комнату. Больше не могла этого терпеть. Мне хотелось кончить. Мне просто нужно было кончить. Я была так возбуждена, что едва могла думать. Села на крышку унитаза и двумя пальцами стала тереть свой мягкий влажный клитор. Излишне говорить, что с меня практически капало. Я прокручивала в уме телефонный разговор с Климом — особенно ту часть, где он заставил меня признаться, что я распутная маленькая минетчица. Менее чем за минуту секунд я обкончала свои пальцы, как сучка во время течки.
Ох блин, как же это было приятно! Я поднесла пальцы ко рту, чтобы ощутить свой аромат. Стала вдыхать его, широко раздувая ноздри. Мне нужно было это сделать, чтобы убедить свой мозг в необходимости успокоиться. Я предвидела, что в такой день, как сегодня, возбуждение будет постоянным и неослабевающим. К тому времени, как приду домой для порки, снова буду так же возбуждена. Мастурбация в туалете стала лишь кратковременной передышкой.
Я не стану рассказывать Климу о своём быстром оргазме, в этом не было необходимости. Не то чтобы он выступал против подобного. Если только, конечно, мне не было специально приказано воздерживаться от мастурбации, то разрешалось доставлять себе небольшие удовольствия, когда я захочу.