Преодоление

1

Полет на Полюс был для меня мучением. Обычно я хожу пешком, в крайнем случае езжу на автомобиле. Но уже простой, как азбука, пассажирский махолет вызывает у меня приступ своеобразной аллергии, и я отказываюсь от деловых встреч, стараюсь договариваться по стерео. Для полета на Полюс мне пришлось собрать всю свою решимость — раньше я никогда не покидал Землю! Союз писателей предложил мне участвовать, в конференции по межзвездной связи и написать книгу «Фантастика и реальность космоса». Это было признанием, которого я так долго добивался. Отказаться я не мог — пришлось лететь.

«Новатор» больше напоминал океанский лайнер, чем межпланетный корабль: просторные каюты, холлы, библиотека, бассейн… Не особенно напрягая воображение, я мог представить, что плыву из Одессы в Керчь — небольшое каботажное плавание. Единственной настоящей неприятностью, о которой я стирался заранее не думать, был перелет к астероиду на орбитальном челноке. Страх свой я отгонял, представляя, как выйду из челнока в пиджаке нараспашку, и легкий ветерок из шахт регенерации взлохматит волосы.

На деле все получилось иначе. Когда челнок отошел от «Новатора» и планетолет исчез среди звезд, что-то вдруг ослепительно сверкнуло на поверхности Полюса. Я не придал этому значения, мало ли какой эксперимент ведут сейчас ученые на астероиде! Спросить было не у кого — на посадку меня вел автомат. Лишь потом я понял, что произошла авария: в порту Полюса меня встретили все те же автоматы, а в шлюзовой шахте назойливо вспыхивали транспаранты: «Внимание! Полная разгерметизация!» Пришлось влезть в скафандр, и я проделал эту операцию в такой панике, что был уверен: наверняка сделал что-нибудь неправильно. Если бы я мог, я бы вернулся на «Новатор»!

Портовая площадь была описана в проспектах как «зеленый сквер, напоенный запахами растений с восьми планет Солнечной и других систем». Возможно, так и было несколько часов назад, сейчас в космической пустоте трава и цветы выглядели серыми и хрупкими. Пустынной площадью — ни людей, ни роботов — я доковылял до гостиницы, одноэтажного коттеджа, холл которого, лишенный воздуха, как и все вокруг, был обставлен мебелью в старинном стиле — обивка диванов покорежилась, а легкие стулья лежали, опрокинутые воздушной волной. Я подумал, что если воздуха нет и в жилых комнатах, спать в скафандре будет не совсем удобно. Я записал прибытие у автомата-портье и спустился лифтом на свой семнадцатый этаж. Здесь был воздух и горели совсем иные транспаранты: «Поставьте скафандр в нишу», «Ваша комната направо», «Приятного отдыха!» Я рассовал по шкафчикам свой небольшой багаж и, переодевшись в домашнее, будто сбросив с себя память о восьмисуточном перелете с Земли, включил информ.

Сразу высветилось общее по Полюсу сообщение: «В 11:46 во время пробного сеанса передачи в результате перегрузок произошел взрыв энергоблоков 2–7 и 2–8. Частично повреждена приемопередающая часть лазерной системы „Конус“. Побочные поражения: разрыв пленки защиты на площади 0,7 кв. километров, полная утечка атмосферы. Ранен Стоков С.С.»

Первой мыслью было — чем я могу помочь? Экипаж Полюса — сто тридцать человек — наверняка у «Конуса», на противоположной стороне шарика, все заняты по аварийному расписанию, ведь после взрыва не прошло и четырех часов! В гостинице никого, кроме роботов, от которых толку не добьешься. На конференцию люди начнут прилетать через десять дней, это я прилетел загодя, как было условлено — предстояло собрать материал для книги. Были и личные планы: я очень надеялся на беседу с Лидером базы Сергеем Стоковым. За пять лет нашего заочного знакомства и переписки накопилось много вопросов, о которых мы могли бы поговорить. Но Стокову сейчас не до разговоров… — Я чувствовал себя неуютно, будто на мне лежала вина за неожиданную аварию. Всегда, когда я лишний, у меня возникает такое ощущение. Лишним же ощущал себя значительно чаще, чем необходимым, и чувство вины за что-то, к чему я не имел ни малейшего отношения, давило на меня постоянно.

Я поискал на пульте информа список индексов. Набрал справочную. Оказалось, что у Стокова поверхностные ожоги второй степени, не опасные, и травма черепа. Без сознания. Идет операция. Лидером стал Комаров Евгений Анатольевич, информ-индекс 77, номер не отвечает.

Какой еще Комаров? Фамилия заместителя Стокова, как я помнил, Оуэн. Здесь уже произошли перестановки?

Коротко гуднул вызов, и я вздрогнул от неожиданности: не ожидал, что обо мне вспомнят в этом хаосе.

Женщина на экране стерео была молодой — лет двадцати пяти — и симпатично некрасивой. Именно так. Длинное лицо, неуловимо раскосые глаза, слишком большой рот и яркая улыбка.

— С прибытием, Леонид Афанасьевич, — сказала она. — Я Ингрид Боссарт, астрофизик. Как и вы, прилетела на конференцию… Если вы не устали, поднимитесь ко мне. Пообедаем и поговорим. Сейчас мы с вами — единственные незанятые люди на астероиде.

— Как вас найти?

— Тринадцатый ярус, комната 1307. Жду.

Я переоделся и поднялся на четыре яруса по узкой винтовой лестнице. Шел медленно, еще не привыкнув к уменьшенной втрое по сравнению с земной силе тяжести, и машинально постукивал пальцами по стене. Металл отзывался глухо, будто за ним была толща монолита. На самом деле Полюс был пуст, как гнилой орех. Огромный орех пятнадцатикилометрового диаметра. Единственной, действующей системой была установка лазерной межзвездной связи «Конус» с обсерваторией. Для нее — этой системы — и был сконструирован искусственный астероид. Сконструирован и собран (десять лет монтажа) на околосолнечной орбите, наклоненной перпендикулярно к плоскости эклиптики. Полюс поднимался над Солнечной системой на расстояние до трех астрономических единиц. Совет координации как обычно постарался выжато из сооружения максимум, и по проекту недра Полюса со временем предполагалось начинить миллионами тонн аппаратуры — сделать из астероида самый крупный в истории науки полигон. И главное, создать для экипажа все удобства. Искусственное тяготение. Атмосфера. Астероид, как косточка в абрикосе, был заключен в тончайшую сферическую пленку, надутую воздухом. Воздушный шар старинных романов, гондола которого помещалась не снаружи, а внутри. Так на Полюсе появилось небо — черное в зените и чуть зеленоватое у близкого здесь горизонта. Пленка, удерживавшая атмосферу от рассеяния, была неощутима, невидима и мгновенно восстанавливалась при разрывах, поэтому челноки и даже рейсовые планетолеты опускались и поднимались на малой тяге без риска. Но взрыв энергетических блоков оказался слишком сильным потрясением, пленку разорвало Да очень большом участке, и Полюс, лишившись атмосферы, перестал отличаться от остальных космических лабораторий…

Ингрид Боссарт была на две головы ниже меня, худенькая и хрупкая. Стол в ее комнате был накрыт на троих и я вопросительно посмотрел на Ингрид.

— Должен был прийти Коля, — объяснила она. — Но он только что сообщил, что занят на «Конусе». Мне тоже после обеда придется вас покинуть. В семнадцать заседание комиссии.

— Какой комиссии?

— По расследованию причин аварии.

— Вы тоже?..

— В комиссию включены все, кто оказался на Полюсе. До вас прибыло четверо. Комарова из Совета координации вы, вероятно, знаете. Кроме него, Николай Борзов, футуролог, Ли Сяо, кибернетик, и я.

— Не говоря об экипаже Полюса, — добавил я.

— О чем вы, Леонид Афанасьевич? — удивилась Ингрид. — Людей во плоти и крови, как говорится, на Полюсе сейчас семеро, включая вас.

— Где же остальные?

— Строители и монтажники улетели неделю назад. Сменный научный экипаж в пути, будет здесь через пять дней. Междусменка.

— Кто же оперирует Стокова?

— Оуэн, больше некому.

— Он врач?

— Инженер, но на внеземных станциях…

Конечно, я и сам это знал — каждый космонавт умеет прекрасно лечить и оказывать первую операционную помощь.

— После заседания комиссии, — сказала Ингрид, — мы с удовольствием побеседуем с вами. Каждый прошел через увлечение фантастикой. Моим любимым автором, помню, был Поленов.

Я поморщился, потому что терпеть не мог Поленова, как, впрочем, Поленов не любил масштабную фантастику прогностического направления. Так, психологическое сюсюкание.

Загудел вызов, Ингрид выразительно отставила свой бокал с соком, и я понял, что пора уходить. По правде говоря, вкуса еды я не почувствовал…