Причины и последствия депопуляции в России

Анатолий Иванович Антонов Причины и последствия депопуляции в России

Численность населения, его структура и режим воспроизводства, включая размещение населения в геополитическом пространстве, есть коренная основа существования суверенного государства. С 1992 года в России впервые за всю тысячелетнюю историю началась депопуляция, т. е. процесс, по социальному смыслу обратный развитию (под которым в демографии всегда понималась не какая-либо социальная абстракция, а конкретное представление о прогрессивной направленности естественного движения /эволюции/ населения в сторону роста). Таким образом, депопуляция в демографическом смысле противоположна росту населения. Это движение населения в отрицательном направлении уменьшения численности, т. е. убыли населения из-за снижения уровня рождаемости ниже уровня смертности. Депопуляция измеряется посредством соотношения общих коэффициентов рождаемости и смертности и выражается величиной естественного отрицательного прироста. В случае притока населения извне — положительного сальдо миграции — убыль населения может перекрываться мигрантами и не проявляться вовсе либо может маскировать подлинную картину уменьшения численности.

Депопуляция как социально-демографический процесс характеризуется прежде всего таким сокращением рождаемости, которое не компенсирует имеющийся уровень смертности. Смертность может не расти, а даже уменьшаться, но если падение рождаемости опережает по темпам снижение смертности, тогда все равно наступает депопуляция. Собственно говоря, именно это происходит в странах Запада, где уровень смертности весьма низкий и близок к минимальным пределам человеческой смертности. Сверхнизкая рождаемость, продолжающая свое сокращение — не имеет в отличие от смертности естественных пределов этого снижения, поскольку может, в принципе, опуститься до нуля, хотя для того, чтобы негативные последствия этого процесса стали заметными для большинства людей, вполне достаточно достижения уровня однодетности семьи.

Итак, депопуляция не есть повальная бездетность по причине полного отказа от деторождения из-за исчезновения потребности в детях, либо отказа от сексуальных отношений (абстиненция, воздержание), или же в связи с часто описываемой в фантастических романах внезапно возникающей эпидемией бесплодия. Тем более это не глобальный и гибельный для человечества взрыв сверхсмертности, либо постоянный подъем ее уровня. Депопуляция не связана с горами трупов, валяющихся на улицах. Напротив, депопуляция как непрерывный "недород" младенцев, нужных для восполнения всех уходящих, происходит на фоне бытового комфорта и технологического прогресса при переходе семей к привычной практике малодетности, и тем быстрее, чем скорее распространяется превышение однодетной модели семьи над двудетной.

Факт массовой малодетности говорит о том, что для самой семьи, для полного удовлетворения потребности родителей в семейном образе жизни вполне достаточно в принципе одного ребенка, и что прежние социальные и экономические стимулы обзаведения двумя и более (несколькими) детьми перестали действовать в обществе, а новые стимулы такого рода само собой не появляются в социальной системе и специально не создаются социальными институтами, государством в целом. Но именно прекращение постоянной поддержки семьи с детьми, исчезновение направленности социума на интересы воспроизводства населения и поощрения побуждений к браку, рождению детей, ведет в конечном счете к невыполнению семьей репродуктивной функции и тем самым к депопуляции.

Депопуляция представляет собой глобальную проблему и окончательно обозначит собой где-то в середине XXI века рубеж между двумя "историями человечества" — между концом цивилизации, опирающейся на рост населения мира (происходивший медленно — до новой эры, и быстро — в течение двух последних тысячелетий, когда население с 300 млн. увеличилось в 20 раз до 6 млрд. чел. в конце 1999 года1), и началом цивилизации, ввергающей себя в процесс убыли мирового населения в целом, но с разной скоростью вымирания отдельных наций, что может обострить конфликты между развивающимися и развитыми, большими и малыми, христианскими и мусульманскими, и др. странами.

Эта острейшая социальная проблема не считается общественным мнением проблемой вовсе, поскольку в основе ее — привычная малодетность семьи, когда в семьях рождается и имеется 1–2 ребенка, что явно "мало" даже для сохранения существующей численности, для простого воспроизводства населения2. Сегодня пока еще не уделяют должного внимания этим цифрам, не оценивают известную всем низкую рождаемость, исходя из перспективы снижения численности населения отдельных государств и всего мира. Мини-семья — именно так называл новую форму семьи наш выдающийся демограф Б.Ц.Урланис, оказалась столь удобной и привычной, что люди просто не в состоянии разглядеть в этом новом обличье какую-либо социальную проблему, касающуюся их собственного благополучия.

Однако, именно малодетность в экономически развитых странах с низким уровнем смертности сейчас является причиной латентной депопуляции. Убыль населения (явная) начинается, когда исчезает демографический потенциал. Этот запас прочности постепенно "съедается" сверхнизкой рождаемостью (в нашей стране для этого потребовалось 30 лет). Мини-семья является также причиной постарения общества, что связано с рядом последствий и с острой необходимостью пенсионного обеспечения в ближайшем будущем более трети населения, и с заботой об одиночках — пожилых, родившихся единственными детьми и потому не имеющих никаких родственников. Малодетность кроме того — причина притока мигрантов в развитые страны из многодетных регионов, т. е. причина остроты межнациональных отношений, нарастания конфликтов между коренным и пришлым (как правило, менее профессионально квалифицированным) населением.

Малодетоцентризм3 в государствах с этнически смешанным населением характеризуется нетерпимостью к типам образа жизни, выходящим за пределы одно-двухдетного стандарта, причем эта нетерпимость оказывается неминуемо шовинистической. Неожиданное для многих появление в Австрии в феврале 2000 года националистически ориентированного правительства, сыгравшего на чувствах коренных австрийцев — печальный пример того, что ожидает всю депопулирующую Европу в скором времени4.

Распространение малодетного образа мыслей, чувств и действий несет с собой комплекс социальных и политических изменений, антиэкзистенциальных по сути. Возникают разного рода ассоциации и движения, навязывающие в качестве подобающих норм поведения феминистско-либертианскую окрошку из осколков послеразводных семей и внебрачных сожительств. В результате создается общественная атмосфера, направленная против стабильной семьи с двумя родителями и несколькими детьми.

Для вымирания, т. е. сокращения на две трети численности населения отдельных стран и человечества в целом, вполне достаточно сплошной однодетности семей, сохраняющейся всего на протяжении 70–80 лет. В начале XX века перспектива депопуляции всего человечества всерьез никем не рассматривалась даже в фантастике. Никому не могло прийти в голову, что мировые войны при всей их губительности, могут стать причиной вымирания человечества в целом. Такая перспектива не могла возникнуть также ни в связи с массовыми эпидемиями, ни со стихийными бедствиями. Лишь в беседах на отвлеченные от жизни темы могли появиться предположения о массовой чуме бесплодия или сексуального бессилия. Тем более дикой казалась мысль о сексуальном воздержании и обете безбрачия всех людей сразу. Тем не менее идея о добровольном воздержании миллионов людей от деторождения вообще (преднамеренная бездетность), ведущая к прекращению рода человеческого, была воистину гениально предвосхищена одним из величайших художников и моралистов мира. Лев Толстой, пожалуй единственный из писателей, кто в "Крейцеровой сонате" изобразил последовательного мальтузианца, доводящего христианскую идею добродетели до наивысшей степени — до полного воздержания от плотской любви и деторождения, т. е. до конца света.

Следует напомнить, что первоначально сексуальное воздержание стал рекомендовать для бедных классов священник Мальтус, считавший, что голод и тяжелые условия жизни обусловлены "безудержным распложением" бедняков. Однако неомальтузианством в XIX веке стали называть противозачаточные средства, которые в XX веке уже именуются иначе — мерами планирования семьи. Эти контрацептивные средства в духе Мальтуса также рекомендуются менее богатым странам и регионам в качестве регулирования рождаемости и достижения более высокого уровня жизни (т. к. душевой доход семьи будет меньше при увеличении числа детей). На фальшь прямой связи между трудностями жизни и рождаемостью обратил внимание Эмиль Дюркгейм в своем классическом исследовании самоубийств в связи с фактом уменьшения их числа по мере того, как существование становится тяжелее.

Напротив, ограничение деторождения и отказ от него убивает смысл жизни и желание жить. Рост самоубийств при улучшении условий жизни — "…вот неожиданное последствие мальтузианизма, которого автор его, конечно, не предполагал. Когда Мальтус рекомендовал воздержание от деторождения, то он думал, что по крайней мере в известных случаях это ограничение необходимо ради общего блага. В действительности оказывается, что воздержание это является настолько сильным злом, что убивает в человеке самое желание жить. Большие семьи вовсе не роскошь, без которой можно обойтись и которую может себе позволить только богатый; это насущный хлеб. . без которого нельзя жить"5. Таким образом, воздержание от семьи и деторождения, даже неполное — на уровне малодетности — можно приравнять к суициду всего общества, растянутому во времени.

Малодетность продолжает свое шествие, и теперь уже в общей численности мира доля развитых (и богатых по уровню жизни) стран сократилась до 20 % (предполагается, что она сократится до 6 % в 2025 г. и до 4 % в 2050 г. — хотя к этому времени в мире, вероятно, уже не останется ни одной страны со средним числом рождений свыше 2,0). К сожалению, такое изменение демографических пропорций неизбежно, если даже начнется с завтрашнего дня активная просемейная политика. В структуре населения накопился "отрицательный заряд" демографической убыли, в связи с как минимум 30-летним действием социальных норм малодетности, инерцией потребности семьи в 1–2 детях и возможностью повышения ее уровня лишь через несколько десятилетий при смене поколений.

Жизнь в режиме депопуляции вызывает множество новых явлений, к которым не готовы ученые, администраторы, предприниматели, финансисты, представители общественных и религиозных организаций, партий и движений. Прежде всего надо ждать обострения геополитического взаимодействия стран мира, что чревато международными конфликтами, поскольку для малодетоцентризма характерна нетерпимость к противостоящим ему жизненным ценностям. Но главное, что все мы не готовы к сокращению доли детей и юношества в населении, к свертыванию производства детских товаров и услуг, закрытию дошкольных и школьных учреждений, перемещению рабочей силы в сферах образования и воспитания, к изменению структуры профессиональной занятости и безработицы, к росту социальной патологии из-за ухудшения качества социализации единственных детей (неприятия ими мира взрослых т. к. они воспитывались "всегда младшими", готовыми к бунту против старших), к росту девиантности (в т. ч. криминальности в связи с обострением потребности в раздельном проживании в условиях жилищного кризиса и роста разводов).

Распространение альтернативных семье форм жизни усложняет правовое регулирование отношений собственности при заключении и расторжении браков, при установлении статута семейных ролей, родства и свойства в случае нерегистрируемых сожительств, при регламентации в связи с этим процедур наследования в контексте системы "общество ==> семья", вмешательства государства (подменяющего собой все общество) в перераспределение между социальными институтами изымаемых из семьи функций, в контексте замещения автономного функционирования семьи ("семья ==> общество?? государство ==> семья") государственным воздействием, сосредоточенным на поддержке внесемейного взаимодействия "мать — ребенок".

Но не стоит, однако, исключать из внимания и прямые последствия депопуляции — непосредственной убыли населения, потерь в численности отдельных и разных по величине стран, исчисляемых десятками и сотнями миллионов, т. е. несопоставимых с общими людскими потерями в двух прошедших мировых войнах и схожих по урону лишь с итогом ядерных войн. Поглощенность общественного мнения, к сожалению, фиктивной угрозой "перенаселенности земли" и факт превращения малодетной семьи в абсолют, в безусловную норму комфортного человеческого бытия, заставляет видеть в перспективе сокращения численности населения Земли до "золотого миллиарда", увы, лишь "огромное благо". При этом депопуляция не воспринимается как проблема, поскольку верят в то, что сокращение рождаемости остановится на "оптимальном уровне". Обычно ссылаются на "вечный" материнский "инстинкт", либо на присущую якобы человеку как социальному существу неиссякаемую потребность в детях. Но эта вера противоречит данным социологических исследований о полном крахе потребности в детях. Сохранение у половины семей потребности в одном ребенке и распространение установок на бездетность, показывает что в нынешнем социуме отказ от детей не считается девиантным, а личный опыт малодетности говорит об отсутствии какого-либо вреда для здоровья и самосохранения личности.

В теоретическом оправдании малодетной семьи, в искусственном раздувании ее мнимых достоинств и в попытках дискредитации политики стимулирования рождаемости следует видеть конвенциональное влияние малодетного образа жизни большинства людей и самих ученых на концептуальные построения. За всем этим стоит непомерное преувеличение прав и интересов индивидуума в сравнении с интересами общества и его правом обезопасить себя от перспективы суженного воспроизводства населения, от депопуляции. Противостояние парадигм кризисного и прогрессистского изменения института семьи проявляется в обыденной жизни, в деятельности общественных и религиозных организаций, в политике партий и парламентских фракций, в административном управлении и приоритетах правительств. Ближайшее будущее обещает ожесточение этой борьбы pro и contra семейной политики — в связи с растущей ощутимостью негативных последствий краха института семьи — прямой убыли населения, его постарения, роста социальной патологии среди молодежи, активизации и обострении потоков международной миграции и роста межнациональных конфликтов между коренным и пришлым населением внутри отдельных стран.

В демографии общепризнано — чтобы население не уменьшалось и сохраняло достигнутую численность, надо 2,7–3 детей на эффективный брак или 2,15 детей в среднем на одну женщину за всю жизнь. В западных странах последние 200–250 лет рождаемость медленно и неуклонно снижалась — теперь везде число детей менее 2,0, в странах ЕС —1,4, а в некоторых странах еще меньше — в Германии 1,3 (там уже 30 лет депопуляция), в Испании 1,15, в Италии, Чехии, Болгарии — 1,19. Длительное сохранение такого уровня детности истощает демографический потенциал страны. Этот процесс хорошо виден на примере исчезновения коренных жителей столиц — парижан, лондонцев, и т. д. Численность городов за счет приезжих может даже расти, а коренные горожане при этом вымирают как динозавры. Масштабы депопуляции, начавшейся в России с 1992 г., пока еще маскируются положительным сальдо миграции, тем не менее население сократилось до 145 млн. В 2000 г. естественный прирост отмечен всего лишь в 15 субъектах РФ (из 89!). В 1992–1999 гг. не удалось восполнить новорожденными 2,4 млн. чел. — эта цифра в два с лишним раза превышает потери Англии, Франции, США за семь лет Второй мировой войны! Ожидается к 2016 г. сокращение численности населения РФ до 134 млн., а без иммиграционного притока — до 125–130 млн. чел.

Уменьшение числа детей в семье означает резкое изменение всего строя жизни, систем ценностей, ослабление отцовства и материнства, сплоченности родителей и детей, исчезновение ролей брата и сестры, дезорганизацию систем родства. Мир стремительно скатывается в пропасть бессемейной организации жизни, к удобному и необременительному одиночно-холостяцкому существованию, к стокгольмской модели (лишь половина брачного контингента вступает в брак и 2/3 из них разводятся, увеличивая долю тех, кто снимает с себя ответственность за изоляцию ребенка от одного из родителей и кто практикует "серийную моногамию или полигамию", а также разного рода альтернативные формы сексуального поведения).

Направленность ориентации семей на существенное повышение достатка и понимание неизбежности того, что в современной российской ситуации это не всегда осуществимо, подтверждается данными социологического опроса 1300 семей, осуществленного кафедрой социологии семьи социологического факультета МГУ в 21 регионе страны в 1999–2000 гг. Ощущаемая у 92 % опрошенных разница между тем, что хотелось бы иметь, и тем, что имеется, заметно выросла после 17 августа 1998 г. Это отметили 46 %, тогда как после гайдаровских реформ 1992 года увеличение разницы отмечали 24 % (уменьшение отметили соответственно 33,3 % и 30,6 % при сокращении на половину тех, кто считает что эта разница не изменилась — 20,7 % и 45,2 %). Вот этот разрыв в субъективно воспринимаемых уровнях достижений и притязаний (возможно, не очень точно измеренный), собственно, и является конкретным проявлением усилившихся внесемейных ориентаций, заставляющих считать любые условия жизни недостаточными для реализации потребности в рождении и подобающем воспитании двоих детей в семье.

Современный кризис семьи ярче всего выражается комплексом "малодетного и многоразводного сожительства", возникающего у наемных работников в качестве реакции на исчезновение всякой реальной возможности приспособить содержание и воспитание своих детей к "железным" законам рынка, в которых осуществляется повседневная жизнь семьи. Творческие силы рыночной экономики, на которые уповал Адам Смит и о которых много говорит Милтон Фридман, как выяснилось в ходе истории, "сами собой" не способны создать новый порядок вещей, при котором экономически и социально стимулируется вступление в легитимный брак, стабильность семьи и обзаведение несколькими детьми. Поэтому "новый порядок" в соответствии с законом стоимости, неумолимо действующим на микроуровне отдельных семей, с течением времени приходит в противостояние со "старыми" социокультурными нормами вступления в брак и рождения трех и более детей в семье.

Стихия рынка оставляет семье лишь одну альтернативу — сокращать полную реализацию имеющегося уровня (исторически сформированного в ряде поколений) потребности в детях и тем самым, снижать число детей от поколения к поколению. Рыночная экономика и дифференциация социальных институтов органически неспособны к спонтанному стимулированию наемных работников, к упрочению семьи с несколькими детьми. Экономика, ориентированная на прибыль, разрушив семейное производство оказывается бессильной с точки зрения постоянного обеспечения по крайней мере простого воспроизводства населения. Более того, подобная экономика, сосредоточенная на поддержании жизни уже рожденных людей, исключает ориентированность на воспроизводство еще не рожденных, но социально необходимых для продолжения человеческой истории поколений.

Эта функция переадресована отдельным семьям, существующим в рыночных отношениях, которые принуждают родителей, увы, к блокированию потребности в детях. Постоянное сокращение потребности семьи в детях и неполная ее реализация есть следствие экономического принуждения людей к одной-единственной альтернативе малодетности. Сложившаяся система экономики лишает население свободы выбора любой модели семьи, реальной возможности выбора любого числа детей.

Социологические исследования установок на число детей в семье убедительно показывают, что в пределах ориентации на малодетность, наблюдается бум моды на однодетность. Измерение репродуктивных установок школьников — будущих супругов — подтверждает эту тенденцию. Таким образом, россиянам (и новым и старым русским) для удовлетворения всех своих родительских эмоций вполне достаточно единственного ребенка. Второй и третий ребенок им не нужен, поэтому через 15 лет на женщину в среднем будет приходиться 0,8–0,9 ребенка и, сохранение этого уровня рождаемости до 2050 г. может сократить численность населения страны до 105 млн. человек (при положительном миграционном сальдо), и до 70–80 млн. — без миграционного притока.

Если сейчас по численности населения Россия на 7-м месте в мире (после Пакистана, Бразилии, Индонезии, США, Индии и Китая — напомню, что в 1950 г. впереди нас были только три последние страны), то на каком месте мы окажемся в середине XXI века? Я думаю, что среди стран с населением свыше 50 млн. Россия займет 20-е место, пропустив вперед Турцию, Танзанию, Египет, Иран, Вьетнам, Филиппины, Мексику, Конго, Эфиопию, Бангладеш, и может быть, Японию. А что будет дальше? Нынешние тенденции распада семейных форм существования (включая разводы, незаконные сожительства и серийные браки) сами собой не прекратятся. Поэтому самотек, скрывающий, по сути, антисемейную политику, может привести в 2075 году к сокращению россиян до 50–55 млн. и тогда нас обгонят по численности Таиланд, Колумбия, Уганда, Афганистан, Судан, Йемен, Алжир, Ирак, Аргентина, Саудовская Аравия, Южно-Африканская Республика, Гана, Корея и Кения. Россия окажется где-то на 34—37-м месте в хорошей компании с Германией, Францией и Англией. США с прогнозируемым ООН по среднему варианту к 2050 г. ростом населения до 350 млн. (ныне — 274 млн.) окажутся после Индии, Китая, Пакистана и Индонезии в ряду с Нигерией и Бразилией. Таковой будет геополитическая карта мира в конце XXI века.

Депопуляция может стать решающей для судьбы России в первой трети XXI века. При российских пространствах, охватывающих 11 временных зон, сегодняшняя численность ее населения является рядовой, а будущая — катастрофической. Две трети российской территории заселены так же, как и в эпоху неолита (менее 1 чел. на кв. км). С учетом депопуляционной перспективы в будущем ожидающая россиян "демографическая пустыня" накладывается на географическую пустыню к востоку от Урала — там, где вечная мерзлота и полярная ночь. Плотность населения России как преимущественно северной страны (сегодня это 12 чел. на 1 кв. км) в 3 раза меньше среднемировой и в 30 раз меньше, чем в процветающих экономически странах, таких, как Япония, Бельгия и др.

Обычная аргументация противников просемейной политики в России, что вот, мол, в Европе тоже низкая рождаемость, но там "не кричат о вымирании" и вовсе не озабочены стимулированием рождаемости, в наших условиях (геркулесовской территории и карликового населения) не является логичной и убедительной. Предстоящая и вполне реальная убыль 50 млн. населения к 2030 году — если сохранять "самотек" к однодетности, если считать суицидальные устремления проявлением демократии и прав человека, если упорно держаться принципа "нельзя побуждать семьи иметь детей больше, чем они хотят" — неминуемо окажется гибельной для страны. Увы, не уменьшается число демографов, нацеливающих правительство и дальше на весьма близорукую политику полумер, на ничего не решающие и к тому же мизерные пособия для облегчения семьям "свободы" выбора между мини-желанием иметь двух детей в половине семей, и микро-желанием одного-единственного ребенка — в другой половине (при трети населения старше 60 лет и при росте доли не вступающих в брак и разводящихся).

Сокращение населения любой страны почти на треть за два-три десятка лет неизбежно станет фактором разрушения целостности государства, в т. ч. территориальной. Вся структура деятельности, приспособленная по крайней мере к сохранению потребности производства в имеющихся рабочих местах не сможет быстро перестроиться к сокращению трудовых ресурсов. Резкий рост производительности труда — первое требование, которое сразу предъявляется к народному хозяйству в депопулирующей стране. Отставание в темпах роста производительности труда от темпов убыли рабочей силы является серьезной угрозой народному хозяйству.

Необходимость охраны водных и сухопутных границ — при их невероятной протяженности в России, требует также радикального изменения военной техники и технологии в связи с сокращением когорт призывников. Это второе требование к быстро депопулирующей стране, также сопряженное с необходимостью роста производительности труда, укрепления здоровья и уровня жизни. Следует подчеркнуть, что рост феминизации во всех сферах деятельности (включая армию) означает дальнейший институциональный упадок семьи и грозит еще большим падением рождаемости.

Депопуляция резко изменяет не только численность, и численные пропорции между разными элементами демографической структуры, она делает дефицитной "обездетиваемую" и старящуюся структуру населения. Данная ситуация заставляет правительства малодетных стран употребить политическую волю для решения вопроса, который более всего на Западе возбуждает страсти и поляризует общественное мнение. Речь идет о международной иммиграции — уже сегодня в Европе (вынужденной прибегать к дешевой рабочей силе) экономические выгоды от притока иммигрантов из бедных стран ставятся все чаще под сомнение, и все больше привлекают внимание социальные издержки. Хотя миграция вносит свой вклад в генетическое "скрещивание" народов и в обогащение национальных культур, она оказывается источником внутренних и внешних напряжений. Легализация иммиграции сопровождается, как правило, льготами для иностранцев, желающих оставаться в статусе иностранцев, что таит в себе взрывоопасные межнациональные конфликты.

Проблема этнической структуры или национальной идентичности страны — надо откровенно это признать — обостряется при депопуляции, поскольку прекращение всякой иммиграции невозможно не только в открытом, но даже и в закрытом обществе из-за наличия подпольной миграции, как это наблюдается ныне у нас на Дальнем Востоке. Правительства депопулирующих стран в связи с невозможностью быстрого роста потребности в детях и рождаемости, обречены компенсировать убыль населения притоком извне, т. е. регулировать размах и темп иммиграции.

" Совершенно очевидно, — пишет канадский демограф А. Романюк6,— что если миграция продолжается в больших масштабах в стране, где коренное население не воспроизводится, то это ведет к глубокой модификации этнической структуры и может поставить под сомнение национальную идентичность страны. Расчеты, сделанные для Канады… показывают, с какой быстротой осуществляется этнокультурная реструктуризация страны под тройным воздействием числа иммигрантов, их повышенной рождаемости и убыли коренного населения из-за хронически низкой рождаемости… Будущее того общества, которое обрекает себя на низкую рождаемость, неминуемо начинает определяться иммигрантами".

До недавнего времени — до принятия в сентябре 2001 г. Концепции демографического развития РФ — демографическому процессу депопуляции и разваливанию института семьи была дана возможность зайти далеко, до тех отодвигаемых — опрометчиво! — в отдаленное будущее пределов, когда "негатив" мог угрожать существованию самих властных систем. Но если у нас на выборах избиратели пока еще не требуют от кандидатов программ борьбы с депопуляцией, это не значит что разрушительность ее нынешних последствий, в т. ч. и для власти, перестала действовать. Политика откладывания "на потом" переделки отношений институтов семьи и государства, уравнивания института семьи с другими социальными институтами иначе как антисемейной не назовешь. По-видимому, есть политические силы и монополии, заинтересованные в явных для них удобствах депопуляции, позволяющих интенсивное реформирование страны свести к сырьевой экономике, нуждающейся всего лишь в 40 млн. населения.

Цели семейной и демографической политики подразделяются на две взаимосвязанные части. Стратегическая задача по изменению положения семьи среди других социальных институтов, по укреплению нового фамилизма в обществе, по ликвидации убыли населения является ведущей. Реализация ее требует 30–50 лет и неминуемо растягивается на два-три поколения. Проблема формирования и укрепления массовых норм среднедетности (3–4 детей в семье) требует долгосрочных усилий по ликвидации ущемленного положения института семьи среди других социальных институтов, правового обеспечения автономности семьи, общественного договора между институтами государства и семьи, укрепления семейного производства на основе соединения места работы и дома, воссоздания класса домашних хозяек-матерей с их пенсионным обеспечением, введения семейной зарплаты в системе наемного труда, реализации льготного налогообложения и кредитования молодых семей и ряда других мер в рамках главного принципа семейной политики Д — Н—К (доходов — налогов — кредитов: обеспечения реальных возможностей для среднедетной семьи по добыванию приемлемого дохода, по снижению налогов и предоставлению кредитов для домохозяйств). Это направление политики предполагает прежде всего централизованную политику государства.

Другая задача ("ремонтного типа" связана с нейтрализацией уже ощутимых сегодня негативных последствий депопуляционного и семейного кризиса, с попыткой затормозить нежелательные явления, ограничить их действие до того момента, пока не заявят о себе результаты реализации главной цели политики укрепления семьи с обоими родителями и с несколькими детьми. В рамках существующей Концепции демографического развития срочно требуется конкретная по целям, срокам и средствам проработка программ поощрения полной семьи с детьми, сочетаемая с продуманной иммиграционной политикой и мерами по укреплению здоровья и снижению смертности.

Антонов А.И. - профессор, доктор философских наук, зав. кафедрой социологического факультета МГУ, академик-секретарь Отделения демографических прогнозов Международной Академии исследований будущего.