Полина Груздева Приключения девчонки из приюта

Глава 1

Не райская долина


Скорый поезд «Ташкент-Кунград» подошел к конечной станции вечером. Уставшая от долгой тряски и качки ребятня Никитиных вместе с матерью и другими пассажирами плацкартного вагона направилась к выходу.

Город встретил приезжих горячим ветром, ясным небом, сбегающим на запад сияющим солнцем и той суетой, что наступает в конце рабочего дня. Обогнув по перрону здание вокзала, Никитины вышли на небольшую привокзальную площадь.

Взглянув на открывшийся вид, Людка сразу отметила: это не райская Ферганская долина. Как-то убого выглядели глинобитные постройки с тростниковыми крышами, навесами, заборами. Безразлично и безучастно смотрели на мир кирпичные здания. В сухом воздухе устало покачивали ветками редкие, припудренные пылью деревья. Таким увидела девочка Кунград, городок у самой границы плато Устюрт, и он ей не приглянулся.

Контору нефтеразведки Никитины отыскали быстро. Оставив детей на скамье у невысокого штакетника, Екатерина вошла в помещение. От нечего делать Людка стала рассматривать прохожих. Прежде всего, ее поразил старик в огромной меховой шапке.

«Это не узбек, – подумала девочка. – Наверное, это каракалпак, раз это Каракалпакия. Ему не жарко в этой шапке?»

Старик вел ослика, с боков которого свисали чем-то набитые мешки. Животное привычно перебирало тонкими ножками и спокойно шло за хозяином.

«Интересно, этот осел когда-нибудь кричит «иа»? – продолжила от нечего делать размышлять Людка. – Вот бы сейчас закричал! Что бы тогда делал старик? Но нет, не кричит. Цок, цок! Цок, цок! Тащит мешки и тащит. Какой выносливый осел!»

Несмотря на то, что солнечный диск стремился к горизонту, прохладнее не становилось. К тому же непрерывно дул ветер. Вот он закрутил на дороге столбик пыли, подкатил его к скамейке, на которой примостилась детвора, и бросил горсть пыльной муки прямо им в лица.

– Фу, пыль! – закричала Валька и начала тереть глаза.

– Хочу к маме, – захныкала Светка.

– Потерпи, – прижала ее к себе Людка, – мама скоро придет.

Не обратил никакого внимания на пыль только Витька. Он футболил в это время попавшийся под ногу камешек.

Вскоре показалась мать с какой-то русской женщиной.

– Это твои красавцы? – указала подбородком незнакомка на обрадованных появлением матери детей.

– Да, мои, – подтвердила Екатерина.

– Ну что ж, пошли ко мне в гости, – улыбнулась детям женщина.

– Это тетя Маша, – представила незнакомку ребятне, берясь за чемоданы, Екатерина. – Мы будем у нее ночевать.

– Пошли, пошли, не бойтесь, я детей не ем, – звонко засмеялась тетя Маша и, подхватив большую сумку с пожитками гостей, бодро зашагала вперед. За ней, стараясь не отставать. засеменила вся семья.

Маруся жила недалеко от места работы со своим мужем-шофером в доме барачного типа, где селились семьи рабочих. Она числилась уборщицей в конторе и как раз наводила там порядок, когда в дверном проеме здания показалась Екатерина.

– Женщина, – обратилась приезжая к уборщице, наклонившейся над ведром с водой, – я жена Николая Никитина, он работает на буровой. Не подскажете, как мне его найти?

Женская фигура в сером рабочем халате и светлой косынке на голове выпрямилась, и посетительница увидела добродушное овальное лицо с карими подкрашенными глазами, с любопытством взглянувшими на нее. Ярко-красные губы разомкнулись, и послышался живой громкий голос:

– А ты к диспетчеру зайди. Он знает. – И женщина указала на дверь диспетчерской.

У пожилого мужчины, сидящего за большим потертым столом с несколькими телефонами, Екатерина узнала, где можно найти Николая. На следующий день утром на буровую отправлялся вертолет, и она могла на нем лететь.

Выйдя от диспетчера, Екатерина снова обратилась к отжимающей тряпку женщине:

– Вы не скажете, где можно переночевать? Я не одна, детей четверо.

– Что, узнала?

– Да, узнала. Завтра можно добраться до буровой, где работает муж. А сегодня где-то нужно остановиться.

– А у меня и остановись, – предложила собеседница. – Я – Маруся. А тебя как звать-величать будет?

Екатерина назвалась. Разговорившись с Марусей, она узнала, что муж новой знакомой Григорий находится в длительном отъезде. Детей у пары нет. Вот скучающая кунградка и предложила матери с четырьмя детьми остановиться у нее, и Екатерина согласилась. Так началась дружба двух семейств. И когда Никитины в очередной раз оказывались в Кунграде, они гостевали у Маруси и Григория.


Утром Екатерина с Людкой были на вертолетной посадочной площадке – младших детей Маруся предложила оставить у нее. В огромную пузатую машину погрузили мешки, фляги, коробки, ящики. Груза было столько, что пассажирам, матери и дочери Никитиным и какой-то быстроглазой веселой женщине, пришлось втискиваться в металлический салон между всевозможными упаковками.

По-разбойничьи засвистев, вертолет мощно зарокотал двигателем и поднялся в воздух. Людке никогда в жизни не приходилось летать на самолете, а тем более на воздушном аппарате с пропеллером наверху, поэтому она со страхом ощущала его жуткое содрогание и вслушивалась в грохот мотора, ожидая неминуемого падения. Но рокочущий монстр, разрезая лопастями огромной вертушки воздух, уверенно продвигался вперед. Мать с незнакомой спутницей что-то кричали друг другу на ухо. И девчонка, немного успокоившись, прилипла к иллюминатору.

Далеко внизу проплывала пустыня. Людка поняла: это плато Устюрт, где на буровой живет и работает ее отец. С высоты птичьего полета путешественница видела белые от соли озера солончаков, бурую мозаику такыров, серые полотна песков. И ни одной реки. Сколько ни всматривалась девочка, она нигде не заметила и следов деятельности человека. Безводный, необитаемый край.

«Как здесь можно жить? – подумалось ей. – А ведь надо еще и работать».

Наконец, утомленная однообразием пейзажа и убаюканная ровным тарахтением двигателя, юная пассажирка воздушного ослика пустыни (так назвала вертолет Людка) задремала.

Екатерина не спала. Новости, о которых женщина узнала от спутницы, подняли в ее душе такой ураган, что ей было не до сна. Разговор со случайной попутчицей она начала сама.

– Скажите, как вас зовут? – закричала она на ухо незнакомке, временами бросающей на нее заинтересованный взгляд.

– Раиса Мамедова! – с готовностью прокричала в ответ та.

– А я Екатерина, жена Николая Никитина! Знаете такого?

– Знаю. Я комендант поселка, поэтому всех очень хорошо знаю. Вот не думала, что у Николая такая симпатичная жена. А это кто? – кивнула в сторону Людки словоохотливая пассажирка. – Твоя сестренка?

– Это моя дочь, старшая. А всего у нас с Николаем детей четверо – три дочери и сын.

– Да-а-а, – протянула Раиса, с еще большим вниманием взглянув на Екатерину. – И как ты своего муженька одного так далеко от себя отпустила?

– А что, ненадежный? – Екатерина почувствовала недоброе.

– Да спутался он тут с одной, с Веркой Степановой. Своего мужика у нее нет, вот и ловит чужих.

– А кто она такая?

– Верка? Подсобница из столовой. Ничего в ней особенного нет, баба как баба, но, наверное, давать хорошо умеет – мужики к ней как мухи на мед.

– А Николай?

– А что Николай? Зачастил он к ней через месяц после приезда. А теперь днюет и ночует в ее землянке. Весь поселок об этом треплет языками.

«И ты тоже», – неприязненно подумала Екатерина и больше ни о чем расспрашивать не стала: все и так было ясно. Так вот почему не получала она от мужа ни вестей, ни денег: на полюбовницу тратил время и заработанное, на свои удовольствия. А ты, жена, на что хочешь живи с четырьмя детьми. Что-то муторное и горькое заворошилось у женщины внутри. Что ей делать теперь, она не знала.

Уже около трех часов мерил вертолет пространство над безбрежным океаном пустыни. Казалось, он летит в никуда. Но вот впереди по курсу показался островок промышленной цивилизации: буровая вышка и тростниковые крыши поселка разведчиков земных богатств. Знакомый шум с небес привлек внимание буровиков, и Людка увидела, как к вертолету – крошечные, не больше муравьев – стали сбегаться люди, и, обгоняя их, катил к подлетавшей винтокрылой машине грузовик.

Пузатый рокотун благополучно сел на землю, окружив себя облаком пыли. Одна за другой женщины покинули его утробу.

– С прибытием, – улыбнулась Никитиным попутчица. – Идите в столовую, вон туда. Там обо всем узнаете.

– Рая, привет! Чего ты нам вкусненького привезла? А почта есть? Водочки не забыла? – оживленно встретили коменданта мужчины.

– Будет вам и белка, будет и свисток, – отшутилась Раиса.

Екатерина, расправив помятое платье, пошла в указанном Раисой направлении. Людка слегка приотстала и в этот момент услышала негромкий разговор. Тихий голос поинтересовался:

– Рая, а это кто?

– Никитина жена с дочерью.

– Николая?

– А то кого ж? У нас что, еще Никитин есть?

– Ой! Что теперь будет?

– Поживем, увидим.

Людка догнала мать и пошла с ней рядом. Услышанный разговор ей ни о чем не говорил, и она стала смотреть по сторонам. Низкие, полузасыпанные землей жилища, крытые тростниковыми матами. Над ними кирпичные, с закопченными верхушками печные трубы. Электрические столбы и провода. Чуть в стороне от землянок металлическая вышка – сама буровая. И до самого горизонта пустошь. Такая картина вызывала уныние, и девочке показалось странным поведение людей: они оживленно перекидывались словами, посмеивались, шутили и в это же время разгружали вертолет.

Идти пришлось недалеко: все рядом. Мать и дочь Никитины вошли в столовую.

– Здравствуйте! – поздоровались они с двумя женщинами, кухонными работницами.

– Здравствуйте, коль не шутите! – несколько игриво ответила та, что поварешкой помешивала что-то в большой алюминиевой кастрюле.

– Не подскажете, как найти нам Никитина? – взглянула Екатерина на женщину с поварешкой.

– Да на работе он. Подождите здесь. Скоро с мужиками на обед придет. А может, вас покормить чем-нибудь?

– Я не хочу, – отказалась Екатерина и обратилась к дочери: – Люда, есть хочешь?

Людка стеснительно кивнула головой. Ей предложили стакан сметаны и кусок хлеба. Екатерина присела рядом с ней, немного помолчала, а потом с вызовом спросила: «И кто из вас будет Степанова Вера?»

Повариха у кастрюли, дородная краснощекая женщина, перевела взгляд на подсобницу, которая, сидя на маленькой скамеечке, чистила картошку. Это была Вера. Она не сдвинулась с места, не произнесла ни звука. Она уже догадалась, кто такая приезжая, но не подала вида, что слышала вопрос, и только ниже склонилась над ведром с очистками.

Взглянув на соперницу, Екатерина захлебнулась от ревности и злости. Она готова была в ту же секунду вскочить с места и вцепиться в патлы бесстыжей шлюхи, похожей на сушеную воблу. Но с Веркой они были не одни. За ними пристально наблюдала повариха, и молча, не поднимая глаз от стола, жевала хлеб дочь.

– Посмотри, доченька, вот сидит полюбовница нашего отца, – наконец презрительно выдавила из себя Екатерина. – Мы ждали от него писем и денег, а он тут развлекался с этой проституткой.

Людка взглянула на Веру. Она ожидала, что после таких оскорбительных слов та что-то скажет в свое оправдание, но женщина даже не подняла головы и не произнесла ни звука.

– Ну и как мой муж в постели? – продолжала колоть Екатерина, забыв о присутствии дочери. – Правда, хорош?

Вся фигура Степановой говорила о том, что она не станет защищаться и готова терпеть любые ругательства со стороны законной супруги Николая.

– Может, мне его тебе оставить? Заодно четверых спиногрызов подкинуть? Авось, справишься, баба, как я понимаю, выносливая. Не только на постель хватит, – давала выход поднявшейся в душе буре негодования Екатерина.

По всему выходило, что Людка должна была встать на сторону матери, пожалеть ее и себя и возмутиться: ведь у них бессовестно отняли то, что принадлежит только им. Но перед ней сидела не наглая, самодовольная воровка, присвоившая чужое, а пристыженная и униженная нищенка, попавшаяся с поличным. И девочке стало нестерпимо жалко Веру. Может, у этой женщины, покорно переносившей оскорбления матери, такая же любовь к ее отцу, как у нее к Женьке Воронину? Мать была далеко, и Вера воспользовалась случаем, заняла ее место. Любовь – тот же голод: не утолишь – можешь и умереть.

Атмосфера продолжала накаляться, и, вероятно, Екатерина дала бы волю рукам, но у двери послышались мужские голоса.

– Бабоньки, кормить будете? – ввалился в столовую рослый здоровяк в спецовке.

– Юра! Зачем тебе кушать? Ты и так богатырского телосложения. Лучше маленького в штанах покорми, может, вырастет, – зареготал вошедший следом за товарищем худощавый парень.

− Каримов, ты придурок? На свой посмотри. Хочешь кулака попробовать? – рассердился Юрий.

– Придержи язык, Мустафа! – одернула балагура повариха у плиты. – Здесь ребенок.

– О, у нас гости? – переключил внимание парень на мать с дочерью. – И кто же такие?

– Я − жена Николая Никитина, а это его дочь, – еще вся на взводе, не очень дружелюбно ответила Екатерина.

– Здравствуйте! – с показным уважением, но доброжелательно поздоровался с ней буровик. – А хозяин ваш сейчас будет.

Екатерина не стала ждать, когда появится Николай. Она шепнула дочери, чтобы та посидела в столовой, и вышла на улицу. К пищеблоку подходили рабочие, и среди них она увидела мужа. Николай не изменился. Он шел как обычно, слегка поводя из стороны в сторону плечами. Спецовка не скрывала его знакомую поджарую фигуру, из-под кепки выглядывали те же, что и прежде, кудрявые русые волосы.

При виде мужа Екатерина почувствовала, как вместо горечи и обиды сердце наполняется желанием броситься ему навстречу, крепко обхватить руками его шею и прижаться к его груди. Но виду не подала. Плотно сомкнула губы, готовые расплыться в счастливой, всепрощающей улыбке и, чувствуя, как колотится сердце, стала ждать, когда он подойдет.

– Здравствуй, Катя! – поздоровался с женой Николай. – Ты чего телеграмму не дала? Я бы встретил.

– А может, я напрасно сюда прилетела? – криво усмехнулась та.

– Ну что ты такое говоришь? – Николай пристально взглянул жене в глаза.

– А что мне говорить? Наслышалась о твоих похождениях. Полюбовницу твою видела. Променял, значит, меня на эту, подсобницу с кухни.

– Отговариваться не буду, что было, то было, – на секунду отвел взгляд в сторону Николай. – Прямо тебе скажу: нам, мужикам, без бабы туго. А тут, в пустыне, тем более. Какие тут развлечения? Стакан водки да баба свободная. И то, и другое кружит голову, да еще как.

– Важная причина для измены, – протянула Екатерина. – Как же теперь быть?

– Тебя и детей менять ни на кого не собирался и не собираюсь. Так и знай! А ты решай за себя сама. Твое право.

– А разве я что-то могу? Куда я с четырьмя?

– Прости, Катя! Ты приехала. Все будет нормально, обещаю тебе, – просительно взглянув на жену, убежденно сказал Николай.

– А как же Верка?

– Попрошу перевести ее на другую буровую или сами переедем.

Екатерина вздохнула. Она ужасно соскучилась по мужу: по его напористому голосу, мускулистым рукам, по его крепким губам, и уже давно простила его. Она ведь тоже не без греха. Только он об этом не знает.

– А дети где? – спросил Николай.

– Людка со мной, а меньших оставила в Кунграде, у одной женщины.

– Сделаем вот что: сейчас пообедаем, потом я отпрошусь у мастера с работы, и полетим в Кунград. Начальству надо доложить о вашем приезде да решить, как и где устроиться. Пошли!

В дверях столовой показалась Людка.

– Папка! – радостно вскрикнула она и повисла на шее отца.

– Дочка! Как ты выросла! – обрадовался Николай. – Мать скоро догонишь. Ну, как долетела?

– Боялась, что вертолет упадет.

– Эх ты, трусиха! – погладил дочь по спине отец. – Есть хочешь?

– Я ела. А мама нет.

– Тогда ты здесь погуляй, а я мать накормлю. Скоро вертолет обратно полетит. Мы на нем отправимся в Кунград.

Екатерине ужасно не хотелось снова увидеть Верку. Но решила все-таки войти в столовую, чтобы показать разлучнице и другим жителям поселка, что она была и остается законной женой Николая и по-другому быть не может.

Отец с матерью исчезли в дверях пищеблока, а Людка пошла по улице. Она рассматривала землянки, и они ей казались невиданными чудовищами. По какой-то случайности эти звери пустыни выползли рядком из земли до половины туловища, да так и остались лежать под открытым небом, щетинясь тростниковыми чубами. Иногда они разевали рты-двери, чтобы впустить или выпустить людей из своей хищной утробы, а затем снова надолго замирали без каких-либо признаков жизни.

Сколько дочь Никитиных ни вертела головой, ни одного дерева, ни одного животного не увидела. Без воды невозможно, да и незачем здесь врастать корнями в землю сильным растениям и разводиться домашней живности: кто знает, надолго ли обосновались люди.

Горячий ветер так сушил кожу, что девочке вдруг захотелось окунуть руки в воду, плеснуть прохладной влагой себе в лицо.

«Вот бы перенести сюда тот арык, что протекал возле нашего дома в Риштане! – мечтательно подумала Людка. – Какая там вода! Холодная и чистая, все камушки на дне арыка видны. Она даже целебная!»

И тут Людка вспомнила, как однажды летом в Риштане мать отправила ее за готовой едой в столовую. Взяв бидончик, девчонка поспешила выполнить поручение. Идти было весело. Помахивая посудиной, она глазела по сторонам, тихонько мурлыкала песню. И вдруг бидон вылетел из рук и упал ей прямо на ноготь большого пальца правой ноги. И все бы ничего, только ночью Людка проснулась от нестерпимой боли: невыносимо болел ушибленный палец.

Родители, сестры и брат спали крепким сном. Людка не стала никого будить. Она тихонько выскользнула из дома. Ночь встретила ее прохладой и ярким светом сверкающих звезд.

По знакомой дорожке девочка дошла до арыка – он призывно журчал в темноте, – села на краю водоема и опустила больную ногу в бегущую по узкому руслу воду. Та оказалась холодной и мгновенно притупила боль. Вытащила ногу из водяного плена – боль вернулась, опустила ногу в ручей – стало легче. Так и сидела некоторое время в сонной ночи, то опуская ногу в приятную водную глубь, то поднимая ее на воздух; затем вернулась в дом, легла на кровать и уснула: палец больше не беспокоил. Никто о том, как арык вылечил Людкин палец, не узнал.

Но в безводной земле Устюрта не было никакого намека на водоем. Твердая голая земля, над ней ослепительно горящее солнце на пустом выгоревшем небе – вот и вся радость.

Рассматривать больше было нечего, и Людка повернула обратно. Изменился и ход ее мыслей.

«Неужели папа с мамой разойдутся? Как же мы будем жить? – тревожно думала она. – Мы уже целый год жили без папы. Ничего хорошего». Несмотря на жару, девочка почувствовала холод и одиночество.

Из столовой, громко переговариваясь между собой, стали выходить люди. Показались и отец с матерью.

– Ну что, дочь, нагулялась? Нравится тебе здесь? – поинтересовался отец, подходя к Людке.

– Нет, не нравится, – грустно призналась та.

– Ничего, привыкнешь! – убежденно произнес Николай. – Пойдемте, я вам наше общежитие покажу.

– А дети в этом поселке есть? – спросила девочка.

– А как же, есть! Даже младенцы. Так что не переживай. Будет с кем играть, пока в школу не пойдете.

Внутри землянки пахло сыростью. Обыкновенные железные кровати, покрытые байковыми одеялами, сбитый из строганных досок стол, кое-какая посуда на нем – вот и все убранство рабочего общежития. В помещении никого не было. Николай объяснил, что все жильцы на смене, предложил членам семьи отдохнуть и пошел отпрашиваться с работы у начальства. Людка посидела несколько минут молча, не решаясь заговорить о том, что ее беспокоило, но не выдержала и спросила:

– Мама, а папа от нас уйдет?

– С чего ты взяла? – вопросительно взглянула мать на дочь.

– А как же та женщина?

– Была женщина и сплыла, – вздохнула Екатерина. – Будем жить, как и раньше, все вместе: папа, я и вы. Сейчас полетим в Кунград, заберем малышей и назад. А осенью поедете с Валькой в интернат, там будете жить и учиться.

– А вы?

– А мы здесь будем жить или на другой буровой.

– Ой, как хорошо! – счастливо зажмурила глаза Людка. – Мамочка! Как хорошо, что мы будем снова все вместе! Ну, прямо не знаю как! – И бросилась обнимать и целовать удивленно глядевшую на нее мать.

Глава 2

Совсем другая жизнь


Веру Степанову перевели на другую буровую, а Никитины остались на участке, где до приезда Екатерины с детьми обосновался Николай. Многодетному семейству Раиса выделила двухкомнатную землянку, снабдила новых жильцов скромным набором предметов для сна и приготовления еды.

Новенькие обжились, приспособились к местному климату, образу жизни и порядкам, познакомились с людьми. Пока отец находился на работе, а мать занималась домашними делами, детвора пропадала на улице: прячась от знойного солнца в прохладной тени земляного жилища, коротала летние дни за играми, болтовней и книжками.

Жизнь в безлюдной пустыне на островке деятельности нефтеразведки особенная. Иные, чем на материке, здесь темп, ритм и характер занятий. Иные связи между людьми. Простота отношений сродни простоте быта. Здесь не встречают по одежке, не лезут за словом в карман. Здесь работают – так работают, отдыхают – так отдыхают.

По приезде на новое, не очень, прямо скажем, гостеприимное место обитания Людка скучала недолго: она всегда могла себя чем-нибудь занять. Ей понравилось уходить дальше от поселка, вглядываться в кусты чертополоха (может, увидит где-нибудь что-нибудь живое) и смотреть издалека на открывающиеся перед ней картины.

Поселок для нее представлял собой малопривлекательное зрелище. Другое дело буровая вышка. Эта сваренная из металлических деталей башня являлась здесь главной достопримечательностью и заправилой рабочих будней сильных людей. Днем она только шумела, а ночью от подножия до самой макушки целый год еще и светилась, словно новогодняя елка, яркими огнями.

Как-то отец разрешил ей посмотреть на вышку поближе. Девчонка задрала голову кверху: по металлическому сооружению до самой макушки бежали лестницы. Среди каркасных труб просматривались два балкона, на одном из которых Людка заметила человека в белой каске.

И вдруг она почувствовала себя маленькой и беспомощной перед этой уходящей в небо непонятной громадиной. Но сюда на смену приходил ее отец, рядом с ним трудились другие люди, его товарищи. Они хорошо знали свое дело, если стальная пирамида, налегая на мощные опоры, стояла и работала круглые сутки, замолкая лишь ненадолго. И Людке очень хотелось узнать, для чего нужно было тащить в пустыню этакую махину и что на ней делают люди.

Летними вечерами, когда сумерки сглаживали очертания предметов, люди выходили из душных помещений на свежий воздух. В один из таких вечеров дочь спросила об этом отца. Николай, сидя на деревянной лавке за уличным дощатым столом, покуривая папиросу, улыбнулся и заговорил:

– Представь себе, что глубоко под землей лежит озеро драгоценной жидкости. Вот прямо под нами. Но его надо найти, это озеро, нефтяное озеро. Или большое количество газа. Тоже очень необходимое вещество. Чтобы добраться до этих полезных ископаемых, нужна буровая установка. Вот такая, как у нас.

Я вот дизелист, ухаживаю за дизельным двигателем. Без него, как ты понимаешь, дела не будет – это он такой громогласный.

Людка не сводит внимательного взгляда с отца. Он дымит папиросой, добродушно усмехается, поглядывает на дочь. Девочке такой отец нравится: он очень нужный человек на буровой. Не будет работать его дизель, остановится жизнь вышки. Николай продолжает:

− На буровой есть еще бурильщики. Они отправляют вглубь земли мощное сверло, которое и делает основную работу: оно сверлит в земле глубокое отверстие, скважину, и, может быть, из нее брызнет нефтяной или газовый фонтан, то есть будет открыто новое месторождение. Для каждого нефтеразведчика это мечта. Поняла?

– Больно шумно там у вас, – посочувствовала Людка.

– Да, чтобы тебя кто-то услышал, приходится хорошенько поорать, – усмехнулся Николай.

− А когда буровая останавливается?

− Ну, если что-то сломалось. Есть и другая причина.

− А тебе не страшно там работать? А если вышка упадет? – забеспокоилась Людка.

− Не упадет! – засмеялся Николай. – У нее ноги крепкие. Вот ты же не падаешь? Потому что у тебя тоже ноги крепкие. Нет, не упадет! Не бойся!

Конечно, это для своей любознательной дочери отец сочинил рассказ о поиске углеводородов в таком несколько романтическом стиле. Не станет же он делиться с одиннадцатилетней дочерью изнанкой тяжелых условий работы на буровой, рассказывать об авариях, жаловаться на однообразие жизни и скуку, дурно влияющих на жителей поселка: от монотонного существования в экстремальных условиях накапливалась усталость, от надоевшего общепитовского меню пропадал аппетит. Люди, плюнув на приличные заработки, увольнялись с работы, уезжали на материк. Текучка в нефтеразведке была значительной.

Но задержавшийся на буровой рабочий люд все-таки находил выход из скверного положения. Сговорятся мужики, возьмутся за ружья, сядут на машину – и айда охотиться на сайгаков или джейранов. Азарт азартом, но бьют зверя по-умному: немного, для пищеблока. Или в рыбный город Муйнак нацелятся за копчеными дарами Арала. Заодно и пивка прихватят. Вернутся – устроят сабантуй на весь поселок.

Людке спонтанный рыбный праздник особенно нравился. Вернувшись из Муйнака, взрослые вешали на деревянный столбик огромного, распластанного на двое копченого толстолоба. Прозрачная жирная мякоть так пахнет дымком и еще чем-то, что слюнки текут. Взрослые смакуют пиво, рыбными перышками заедают. Наслаждается запашной рыбкой и ребятня. Вдоволь наигравшись, дети подбегают к толстолобу. Каждый стягивает с брюха рыбины полоску янтарного жира, кладет в рот, причмокивает – вкуснятина!

Насытившись, народ начинает танцы. Найдется какой-никакой свой гармонист, растянет ухвалисто меха видавшей виды гармошки – и пошли выделывать коленца кто во что горазд. Все, кого взбодрили хмель, еда и разухабистая мелодия, подпевают, вскрикивают на все степное пространство, открытое ветрам, дождям, солнцу и бесшабашной людской радости.

Очень нравилось девчонке, когда за гармонь брался отец. Сядет на корточки, подопрет спиной тростниковую стену землянки и наяривает. Голова откинута назад, аж кадык выпирает. На красиво очерченных губах хмельная усмешка. Осоловелыми голубыми глазами на танцующих почти не глядит – так увлечен своей игрой.

Прямо перед ним, широко раскинув в стороны руки, выплясывает мать. Совсем неважно, что она в широкой, с короткими рукавами простенькой кофточке и шароварах и что на ногах у нее тапки. Она кажется Людке краше всех.

Загораясь весельем взрослых, пускается топать ногами и прихлопывать руками поселковая ребятня. Даже маленький Тахир, завернутый в одеяло, будто что-то понимая, затихает на руках у тети Зайтуны и только, посасывая соску, водит глазенками с одного плясуна на другого.

Поздним вечером заканчивается веселье. Рабочие и их семьи расходятся по своим земляным хоромам, чтобы на следующий день вернуться

к привычному труду, без которого не будет шуметь буровая на плато Устюрт и открыто новое месторождение газа под названием «Шахпахты».


Глава 3

Плачь, не плачь, а надо привыкать


В конце августа учениц Никитиных вместе с матерью доставили вертолетом из пустыни на материк, а затем на скором «Кунград-Андижан» они прибыли в Ходжейли. Отсюда на пазике, близнеце того, что увозил их из Риштана, отправились в Тахиаташ, где девчонок ждала неизвестная жизнь в пока незнакомой им школе-интернате.

Приходила ли в голову Людке и Вальке мысль, что им предстоит долго жить вдали от родителей, от Витьки и Светки? Становилось ли им от разлуки с родными грустно и одиноко? Ни капельки! В пути им было интересно и весело: они отправлялись путешествовать в далекие загадочные края.

Взволнованные сестры пытливыми глазами увлеченно водили по сторонам. И Ходжейли с его голубым, азиатской постройки вокзалом, на который за несколько часов они прикатили на поезде; и Тахиаташ на берегу устремленной вдаль Амударьи, куда добрались они из Ходжейли на автобусе и где им предстояло расти и взрослеть в обществе сверстников, – оба города для них в этот момент действительно явились экзотическими и привлекательными – много ли на своем веку повидали эти дети?

Язык, точно, не только до Киева доведет. Найти интернат Никитиным помогли местные жители. Широкий проход между зданиями, добросовестно выполняющий роль интернатских ворот, вывел их на широкий двор, ограниченный стандартными кирпичными постройками. В отдалении Екатерина и девчонки увидели двухэтажное здание. Рядом с ним скромно соседствовали одноэтажные строения. Посреди геометрически правильного школьного участка пустела спортивная площадка.

Оказавшись на территории учебного заведения, мать и дочери медленным шагом, с оглядками, двинулись вглубь по направлению к главному, на их взгляд, корпусу. В это время его массивная дверь открылась и показался невысокого роста стройный мужчина корейской наружности. Увидев посторонних людей, он приветливо заулыбался.

– Здравствуйте! – поднявшись по ступенькам к центральному входу, поздоровалась с незнакомцем Екатерина. – Мы точно пришли в школу-интернат?

Девчонки прошли следом за матерью и остановились в ожидании дальнейших действий.

– Вы не ошиблись.

– Не подскажете, как нам найти директора?

– Кабинет директора находится на втором этаже. Проходите, не стесняйтесь! – И мужчина открыл перед посетителями входную дверь.

Войдя в здание, Людка, идя следом за матерью, Валькой и незнакомым человеком, принюхалась: пахло краской. Запах напомнил ей, как они год назад приходили записываться в риштанскую школу, как мать беседовала в кабинете с директором, а они с Валькой бродили по длинному коридору, любопытно рассматривали класс, обновляемый для будущих занятий. Тогда тянуло свежим покрасочным материалом остро, до щекотки в носу. Здесь запах был не таким резким – в носу не щекотало. При воспоминании о Риштане девочке стало немного грустно.

Директор оказался на месте.

– Тамир Эргашевич! К вам посетители! – доложил ему проводник гостей.

– Спасибо, Александр Владимирович! – глядя на женщину с детьми, произнес мужчина, затем перевел взгляд на сотрудника: – Что там с постельным бельем для вашей группы?

– Разбираемся с кастеляншей.

– Хорошо! Как закончите, зайдите ко мне.

Александр Владимирович вышел. После его ухода Тамир Эргашевич снова обратил внимание на женщин.

– Здравствуйте! Присаживайтесь!

Все поздоровались и уселись на стульях.

– Слушаю вас!

– Меня зовут Никитина Екатерина Афанасьевна, – слегка волнуясь, заговорила мать. – Я привезла дочерей, чтобы устроить в ваш интернат. Мы с мужем и детьми живем на буровой, на которой, как вы понимаете, школы нет. А девочкам нужно учиться. Нам подсказали, что ваш интернат может принять таких детей.

– Что ж, у нас действительно учатся такие дети. Но наша школа-интернат – специализированное заведение. Это коррекционный приют, где, в основном, живут, лечатся и получают восьмилетнее образование дети с искривлением позвоночника. У ваших детей есть подобные отклонения?

– Нет, – потускнела Екатерина. – У нас другое. Нам просто школа нужна.

Увидев, что женщина расстроилась, директор смягчился.

– Ну, хорошо! – улыбнулся он. − Дайте мне, пожалуйста, документы девочек. Посмотрим, что это за ученицы.

Мать поспешно подала личные дела девчонок и замерла в ожидании приговора. Дочери оглядывали помещение и его владельца.

Тимур Эргашевич, полный мужчина с приятной внешностью, производил впечатление доброго человека. Кабинет с портретом Никиты Сергеевича Хрущева на центральной стене, шкафами, забитыми папками и книгами, длинным кабинетным столом должен был невольно смотреться по-канцелярски деловым, бескомпромиссным и сухим, но улыбчивый, лукаво прищуренный взгляд его владельца смягчал чрезмерную деловитость интерьера и внушал гостям спокойствие и уверенность. Вот и сейчас при взгляде на девчонок глаза директора излучали те доброжелательность и тепло, которые свойственны людям, работающим с детьми по призванию. Людка с Валькой чувствовали это и сидели без напряжения и опаски.

Руководитель школы, улыбчиво поглядывая на сестер черными глазами, внимательно рассмотрел поданные ему документы.

«Хорошие девочки! – думал он, рассматривая табеля сестер. – Старшая – отличница. Да и у младшей оценки неплохие. Хотя в группах детей достаточно, надо принять: порадует отчетность».

– Екатерина Афанасьевна! Примем мы ваших дочерей, – наконец произнес он и, подав лист бумаги, ручку и образец, сказал: − Напишите заявление. Будем оформлять. − Сам в это время решил поговорить с будущими ученицами.

Людка и Валька застенчиво слушали Тамира Эргашевича, вскидывали на него кроткие взгляды, соглашаясь или отрицая, кратко отвечали на его вопросы, переглядывались между собой, тихонько хихикали. В это время вернулся Александр Владимирович.

– Ну что? Все в порядке? – обратился к нему директор.

– Все как полагается.

– Тогда берите новеньких и устраивайте их в группы. Людмила Никитина идет в шестой класс, значит, к вам. Валентину отведите к Наталье Петровне.

В день приезда Никитиных Александр Владимирович Пак выполнял обязанности дежурного воспитателя. Он привел новеньких с родительницей в длинное одноэтажное здание, сдал Вальку на попечение ее воспитательнице, затем провел Екатерину со старшей дочерью в спальню шестиклассниц, где показал Людке ее место. Екатерина помогла дочерям разложить вещи, немного посидела у каждой в комнате.

За суетой время прошло быстро, матери нужно было возвращаться домой. Она обняла дочерей, вышедших проводить ее до выхода со двора.

– Девочки, будьте аккуратными, – на прощание говорила Екатерина. – Ты, Людка, не забывай про сестру. Помогай ей.

– Хорошо, мам, не беспокойся. Мы же рядом с Валькой будем, – обещала та.

– А ты, Валька, сестру слушайся, не вредничай. Живите дружно, – наставляла мать младшую дочь.

– Обещаю слушаться Людку. А ты скоро приедешь? – беспокоилась Валька.

– Не знаю, как получится, – не стала обнадеживать детей Екатерина. – Путь неблизкий. А вы учитесь хорошо. Теперь вся надежда на вас самих, поэтому будьте умненькими, не ленитесь, не позорьте нас с отцом.

Мать расцеловала обеих дочерей и ушла. И тут Валька пустила слезу. Людка обняла сестренку, прижала ее к себе и долго не отпускала. Ей тоже хотелось плакать, но не было рядом более взрослого, чем она сама, человека, в грудь которому могла бы тоже уткнуться носом, ища понимания и сочувствия. Людка сама была для Вальки опорой, тем взрослым, который должен был понимать переживания плачущей сестры и утешать ее.

– Ну что ты? – уговаривала проникновенным голосом Людка сестру по пути в общежитие. – Не плачь. Мы с тобой здесь вместе учиться будем. Ведь мама не может тут остаться, ей нужно быть дома. Там папа, Витька и Светка. Она им нужна. А мы с ними не можем быть. Где на буровой школа? Нет ее. Поэтому мы здесь. А они к нам приезжать будут. Или мы домой тоже ездить будем. Представляешь: они к нам, а мы к ним, они к нам, а мы к ним?

– Я никого не знаю, я боюсь, – продолжала хныкать Валька.

– И я никого не знаю, – вздыхала Людка. – Ничего, узнаем. Подружимся. У нас появятся новые друзья.

– А если дети будут нас обижать, будут драться?

– Не бойся. Не будем сами дразнить, ничего плохого с нами не случится. Давай не думать об этом. Пошли лучше есть «Мишку на севере». Мама нам много конфет купила.

Что поделаешь? Начиналась другая, непривычная для девчонок жизнь, и к ней, плачь не плачь, нужно было привыкать. Теперь они не могли после уроков возвращаться к себе домой. Все их время с момента заселения подчинялось утвержденному порядку, а забота о быте, здоровье, досуге находилась в руках чужих людей. Приезжать туда, где жили их родные, на буровую «Шахпахты», они могли только на каникулах.

Взявшись за руки, сестры направились в Людкин корпус. На душе у них немного посветлело…

Заезд только начинался, и сестры Никитины оказались одними из первых, прибывших в интернат. Сначала они не расставались, но затем приехали их одноклассники, у каждой появились личные заботы, и сестры стали видеться реже. Но мысль о том, что где-то очень близко ходит, говорит и учится родной человек, жила подсознательно в каждой из них, помогала приспосабливаться к местности, людям, требованиям, обязанностям. Стоило только захотеть, и они могли увидеться, обняться, взяться за руки, поболтать. И не надо было для этого ехать за тридевять земель.


Глава 4

Новенькая


С началом занятий двор интерната наполнился обычными для школ суетой и детским криком: возвратились с летнего отдыха ученики.

Людка была новенькой, поэтому сначала она только наблюдала, как входили в спальню ее сверстницы, весело приветствовали друг друга, мельком поглядывали на новоприбывшую, отстраненно сидящую на своей кровати. Они одна за другой находили свои места, прятали в тумбочки мелкие предметы, раскладывали вещи и неумолчно болтали. Первой на Людку направила свой пристальный взгляд косоватых глаз энергичная девочка примерно одного с ней телосложения.

– Новенькая! Ты кто?

– Люда, – спокойно назвалась та.

– А фамилия у тебя какая? – продолжала интересоваться девчонка.

– Никитина, – отозвалась Людка и задала встречный вопрос: – А как тебя зовут?

– Родионова Тамара, – ухмыльнулась девчонка. – Будем дружить?

– Согласна, – приняла предложение Людка и обратилась ко всем сразу: – Девочки, расскажите, пожалуйста, как вы здесь живете. Я же ничего не знаю. Только приехала. Нас с моей сестрой Валей мама сюда привезла из Кунграда.

– А это где? – поинтересовалась полненькая светловолосая девочка.

– На поезде туда нужно ехать. Но дом наш не там. Мы на Устюрте, на буровой живем. Это очень далеко отсюда, на вертолете лететь надо.

− У тебя что, сколиоз? – подняла голову от открытого чемоданчика, в котором укладывала вещи, худенькая девочка.

− Нет у меня никакого сколиоза. Просто на буровой нет школы.

– А что там есть? – полюбопытствовала эта же собеседница.

– Ничего там нет − пустыня. Там только буровая вышка и землянки.

− А мы в основном местные, тахиаташские, − сообщила Тамара. – У многих ребят сколиоза тоже нет. Просто, например, Ира Пак и ее брат Саша, двойняшки Светка и Людка Пьянковы, Володька Цыганков – дети из многодетных семей. У меня, у Карпенко Аньки и у Петьки Гордополова – матери одиночки.

Тамара называла одноклассниц, а те давали о себе знать: Ира помахала приветственно рукой, девчонки Пьянковы, обнявшись, свалились, хохоча, на кровать, Аня сделала реверанс.

− Из других городов тоже есть ребята, − включилась в разговор большеглазая брюнетка. – Меня Кларой зовут. Я не тахиаташская. Рашид Рахимов, Илья Ибрагимов, Курбанкулов Данияр тоже приезжие. Но нам это и проблемы со спиной здесь жить как-то не мешают.

− Ну, и как вам тут? – спросила Людка.

− Да все нормально! – засмеялась Тамара. – Дома, конечно, было бы лучше, но что поделаешь. Так что живем! Спрашивай, если что нужно.


Учебный год, как везде и всегда, начался с праздника первого звонка. Все воспитанники интерната выстроились подвижным квадратом перед главным входом в учебное здание. Мальчишки в белых рубашках и темных брюках. Девчонки в коричневых платьях и белых фартуках. У пионеров на груди живым пламенем горят алые галстуки. Ребячьи лица веселые, оживленные.

Особенный гомон неумолкающих детских голосов, хаотичное движение никем не управляемых юных организмов свидетельствуют об их праздничном возбуждении. В говорливой колышущейся толпе волнуется и Людка. Она в новенькой, будто только из магазина, школьной форме. Ей очень нравится, как она одета.

Тамир Эргашевич, директор, произносит первые приветственные слова, и линейка затихает. После него говорит завуч, Карим Бекмурадович. Он зачитывает приказ о зачислении в школу новых учащихся. Людка слышит свою фамилию и смотрит на Вальку.

Сестренка одета точно так же, как и Людка, в школьную форму, выданную им здесь, в интернате. Накануне вечером старшая сестра помогла ей выгладить платье, фартук и галстук. Теперь Людка с удовольствием смотрит на Вальку: галстук аккуратно повязан, его концы празднично лежат на груди – в пионеры сестру приняли весной, еще в Риштане. Та тоже издалека смотрит на Людку и довольно улыбается. И эта невидимая окружающим родственная связь делает их, участниц важного школьного мероприятия, счастливыми.

Первый призыв колокольчика в новом учебном году – и пульсирующий поток ребячьих тел устремляется в классные комнаты. Людка умащивается на отведенном ей месте, рядом плюхается худощавый мальчишка с непокорными светлыми вихрами, Петька Гордополов. Не глядя на Людку, как бы невзначай, он толкает руку соседки локтем. С недоумением посмотрев на задиру, девочка, нахмурившись, отворачивается, старательно укладывает в стопочку книги и тетради. Она осознает: с соседом по парте ей явно не повезло и большие неприятности от него еще впереди.

Загрузка...