Приманка для Коршунова

Глава 36

Даша

— Маш, а когда ты поняла, что в Лёву влюбилась? — интересуюсь я.

После школы мы отправились в дом отца Саши и Маши. Теперь Коршунов стал единоличным владельцем всего имущества.

— Не знаю, — Маша застенчиво улыбается и трёт кончик носа, оставляя на нём след от муки. — Может, когда он ко мне знакомиться подошёл. Такой смешной, — улыбается нежно. — И до безумия красивый. Может, когда он мне платье зашил. Обо мне давно никто так не заботился.

— А Саша? — я хмурюсь. Мне становится обидно за любимого, потому что я прекрасно знаю, с каким трепетом и с какой любовью он заботится о своей сестре.

— Саша очень заботливый. Очень, — тут же залепетала Маша. — Просто… Я не знаю, — смотрит беспомощно на меня. — Просто от заботы Саши у меня в груди всё так не сжимается. Просто… я привыкла, что я забочусь о брате, а он заботится обо мне. Это всегда взаимно. И привычно. Он моя семья. Моя родной человек. А тут Лёва, — снова уголки губ приподнимаются, обозначая улыбку, — такой перепуганный и взволнованный. И одежду мне свою дал. Хотя я ему была незнакома. Я точно знаю, что влюблялась в него день за днём, — пожимает плечами. — Тут дело совсем не во внешности. Просто… — замолкает, тщательно подбирая слова. — Я видела, как он относится к тебе. Как он волновался, когда ты попала в больницу. Как его трясло. И я не могла не влюбиться. Потому что он был полной противоположностью моему отцу. Полной.

— Так глупо всё вышло, — морщусь я, вспоминая последние три месяца. — Столько времени потеряли из-за недопонимания.

— А мне кажется, что всё получилось как нельзя лучше. Неизвестно, что сделал бы мой отец, если бы я стала встречаться с Лёвой. Рано или поздно ему бы об этом доложили. И… тут всё произошло спонтанно, отец не ожидал, что за него возьмутся всерьёз. А в другом случае, даже Демьян не помог бы. И будь всё иначе, я бы не стала дочерью одного замечательного мужчины, — Маша улыбается.

— Ты права, — соглашаюсь с девушкой. — Кстати… я так и не извинилась за то, что была резка с тобой, — говорю виновато. — Просто… Ты пойми меня — я потеряла память, никогда тебя не видела, ничего о тебе не помнила. Видела каждый день, как Лёве плохо. Я его слишком хорошо знаю, чтобы этого не заметить. И… мы слишком сильно друг другу доверяем, поэтому он мне многое рассказывал. И я думала, что ты встречаешься с Сашей и Лёвой крутишь, как хочешь. Конечно же, я злилась. Представляла себе этакую стервозу, которая рога своему парню наставляет. И мне, правда, неловко…

— Пустяки, — Маша машет рукой. — Я уже давно об этом забыла. А Лёва страдал? — вытирает руки о полотенце и смотрит на меня выжидающе.

— Он не показывал этого. Лёва для всех всегда весельчак. Даже для близких. Он никогда не покажет, что ему плохо. Всё держит в себе. Даже если ты попросишь его рассказать, что тревожит, он ловко переведёт стрелки на тебя. Ты опомниться не успеешь, а уже душу ему изливать начнёшь. Я с огромным трудом смогла узнать, почему его глаза не смеются.

— Как же так, — я вижу, как уголки Машиных губ опускаются. — Я ведь не хотела, чтобы так… чтобы ему плохо было. Я хотела как лучше. Хотела защитить его. И тебя.

— Брось, Маш, — я махнула рукой. — Главное, что сейчас всё хорошо. Главное, что вы с Лёвой счастливы.

— А ты справишься без меня? — вскидывает на меня огромные глаза, в которых поблёскивают слёзы.

— Машка, ну, чего ты? Ну, всё же хорошо, солнышко.

— Я просто… я к Лёве хочу, — она так мило это говорит, что я не могу сдержать улыбку умиления.

— Справлюсь, Машунь, — подмигиваю ей. — Только дай я тебя сначала обниму, — распахиваю объятия, крепко сжимая кулаки, чтобы мука не сыпалась на пол. — Я уже люблю тебя, Машунь, — признаюсь девушке, крепко стискивая худенькое тело.

— И я тебя.

Шмыгаю носом, чувствуя, что совсем скоро наше приготовление корзиночек превратится в вечер воспоминаний.

— Всё, иди, а то тесто греется, нужно последнюю корзиночку сделать.

Выпускаю девушку из объятий и продолжаю своё занятие. Пальцами распределяю тесто по формочке. Духовка пищит, извещая о том, что прогрелась до нужной температуры. Отправляю корзиночки в духовку. Мою руки, достаю из морозилки мороженое, которое мы с Лёвой купили по пути. Прикрываю глаза от наслаждения, когда на языке тает крем-брюле.

— Надеюсь, что ты так всегда будешь жмурить глаза от наслаждения, — слышу хриплый шёпот на ухо.

Вздрагиваю от неожиданности. Рука дёргается, и мороженое проезжается по носу.

— Ты меня напугал, — отчего-то шёпотом говорю я, когда замечаю жадный взгляд своего парня. когда чувствую, как сильные руки нежно, но властно сжимают мою талию.

— Я не хотел, — сипло отвечает, гипнотизируя меня взглядом карих глаз. Боже! Как же я обожаю его глаза! В них я тону. В них я вижу столько чувств этого невероятного, немного сложного, но самого лучшего парня ко мне. К Дашке Барсовой. К девчонке с кучей комплексов. И я не могу не верить им. Потому что невозможно так играть. Невозможно.

Я перестаю дышать, когда Саша подаётся вперёд. Склоняется надо мной, загораживая своей внушительной фигурой весь мир, и языком слизывает мороженое с моего носа. Я пищу. Распахиваю широко глаза, когда горячие и влажные губы любимого оставляют короткие поцелуи на носу, каждый раз мимолётно проводя по коже языком. Я сжимаю в руке стаканчик мороженого, чувствуя, как он трескается, а холодная субстанция пачкает руки.

— Моя, — с какой-то надломленностью в голосе шепчет Саша. Его губы смещаются на щёки. Я заметила, что он просто обожает мои родинки. Вечно касается их пальцами, губами, носом, языком. Родинки, которые я ненавижу, от которых я каких-то пару месяцев назад мечтала избавиться, фетиш моего любимого парня. И вот снова пальцы проводят невидимые линии, соединяющие родинки между собой. А после и кончик языка повторяет их путь. — Дурею от тебя, Колючка моя.

Из груди вырывается всхлип, который больше походит на стон.

— Саш, мороженое растаяло, — шепчу пересохшими губами. Парень немного отстраняется. Опускает взгляд на мою руку, в которой зажат рожок. По пальцам течёт растаявшая субстанция, капая на пол. Саша стаканчик забирает из руки. Кладёт в тарелку, стоящую на краю стола, и, не выпуская моей ладошки из своей руки, подносит к своему рту. Приоткрытым ртом проходится по запястью, собирая мороженое, которое не успело впитаться в ткань свитера. Карие глаза пленят. В них беснуют сейчас чертенята. Саша прекрасно видит, как влияет на меня. Видит, как меня подбрасывает от каждого его прикосновения. Поэтому растягивает. Наслаждается. Ловит кайф от каждого моего вздоха. От каждого моего вздрагивания. И с каждым тихим всхлипом, который срывается с моих губ, его глаза становятся всё черней. Пальцы дрогнули и оставили след над губой Саши. Я усмехнулась. Мягко высвободила ладошку из его руки и приподнялась на носочки.

— Наклонись, — тихо попросила. Саша беспрекословно выполнил мою просьбу. Лизнула его верхнюю губу. Любимый рыкнул. Руки на талии сжались, причиняя лёгкую боль. Но эта боль была необходимой. Так я чувствовала, что необходима ему. Саша склонился ещё ниже и попытался накрыть мои губы поцелуем, но я слегка отстранилась. Подставила щёку под его губы. — Я хочу сама, — попросила тихо.

— Что? — хрипло спросил Саша.

— Хочу сама тебя поцеловать, — пробормотала я, носом проводя по скуле парня и жадно вдыхая его запах.

— Колючка, — от его голоса подогнулись колени. Я привстала на носочки и прижалась в поцелуе к губам парня. Зажмурила глаза. Забыла как нужно дышать. Просто впитывала. Просто наслаждалась. Просто теряла голову всё больше и больше. Я чувствовала, что Саша с огромным трудом сдерживается. По тому, как был напряжён его пресс. По рукам, которые сжимали талию. По частому дыханию.

— Я люблю тебя, Саша, — шепнула в его рот. — Чертовски сильно.

И с этими словами выдержка Саши треснула по швам. Что-то пробормотав, парень подхватил меня на руки. Усадил на стол, сжимая ладонями бёдра. А потом зарылся рукой в волосы на затылке. Сжал волосы на затылке и, глядя в глаза, сипло, с надрывом:

— Ты моя, Даш. Только моя. Слышишь? — рычит, гипнотизируя меня каким-то безумным взглядом. — Моя. Повтори! — требует.

— Твоя, — послушно выдыхаю. — Только твоя.

Требовательный поцелуй, от которого всё тело становится ватным. От которого жар распространяется по каждой клеточке моего тела. Жмурюсь, повторяя движения губами за Сашей. Чувствуя, как сотни импульсов расходятся от соприкосновения наших губ. И только писк духовки, на которой я выставила таймер, заставляет оторваться от Саши. Заставляет вернуться в этот мир. Вынырнуть из сладкого дурмана.

— Надо корзиночки вытащить, — тяжело дыша, выдавила я, лбом прижимаясь ко лбу Саши.

Парень кивнул. Снова кратко поцеловал меня в губы. Спустил со стола, пальцами обласкав обтянутые джинсами бёдра. Вымыв руки, схватила прихватки и вытащила корзиночки, которые подрумянились чуть сильнее, чем нужно. Отключила духовку. И замерла. До сих пор не могу привыкнуть к тому, что на Сашу можно смотреть не таясь. Не пряча взгляд. Не боясь, что кто-то заметит и осудит.

Саша прерывает мои метания. Подходит сзади. Зарывается носом в волосы на затылке, руками ныряет под кофту и ладонью полностью накрывает живот. Я откидываюсь ему на грудь. Переплетаю наши пальцы вместе. И тихо признаюсь:

— Я сойду с ума, если всё это окажется сном. Я не знал, что бывает так. Никогда не верила…

Саша не отвечает. Губами мягко касается волос на затылке. В коридоре слышу шаги. Поворачиваю голову. На кухню заходит Виктор Павлович. Улыбается, видя нас, и тактично отводит взгляд. Нехотя отстраняюсь от Саши.

— Привет.

— Здравствуйте, — я отхожу к холодильнику, чтобы достать сливки.

— Привет… — Саша запинается. Молчит пару секунд. А потом добавляется тихо: — Батя.

Из моих рук чуть не выпадают сливки. Брови взлетают чуть не до самых волос. Мне даже показалось, что у меня слуховые галлюцинации. Конечно, не возможно было не заметить, как эти двое быстро нашли общий язык. Не возможно было не заметить, с каким уважением Саша относится к Виктору Павловичу. И как парень тушуется, когда Виктор Павлович треплет его по макушке и говорит, что Саша ему, как «родной сын». Я знаю, что парню очень сложно проявлять чувства и говорить о своей любви. Но сейчас Сашины слова намного глубже, чем простое «люблю тебя».

И я вижу, как от этих слов замирает Виктор Павлович, так и не сев за стол. Я даже дышать забываю, боясь нарушить этот момент. Мужчина отмирает. Дёргает уголком губ, а потом спокойно говорит:

— Здравствуй, сынок.

Я отворачиваюсь к столу и запрокидываю голову, чтобы не разреветься.

— Нальёте чаю мне? А то на улице морозно. Пока шёл, замёрз, — мужчина не акцентирует внимание на словах Саши. Видимо он успел изучить парня. Понял, как Саше сейчас неловко. И я с радостью наливаю в самую большую кружку чай и ставлю перед мужчиной.

— Пирожные ещё не готовы. Нужно сливки взбить и дать немного постоять в холоде, — с улыбкой говорю я.

— Мне сахара хватит, — подмигивает мужчина, придвигая к себе сахарницу.

— Саш, тебе чай налить, — ласково улыбаюсь любимому, который всё ещё находится в ступоре. Я знаю, что его сейчас рвёт на части от переполняющих эмоций. Его отец ещё жив. На этой кухне он завтракал и ужинал с отцом. А сейчас он назвал «батей» совершенно другого человека, который, я уверена, никогда в жизни не стал поднимать руку на него. Мне кажется, что достаточно одного сурового и проницательного взгляда этого мужчины и все бредовые и неправильные мысли разбегутся.

— Я сам налью, — отмер Саша.

Я сажусь за стол напротив мужчины. Исподтишка наблюдаю, с каким теплом во взгляде он смотрит на моего Сашку. И с какой-то гордостью. За месяц этот мужчина обрёл двоих детей. Да, взрослых. Но вся прелесть в том, что выбор каждого был осознанным. Тут уже не скажешь, что родителей не выбирают. Тут выбрали. Саша и Маша не выбирали Никиту Коршунова себе в отцы.

На стол передо мной Саша ставит тарелку с мороженым. С новым мороженым из холодильника. И чашку чая с бергамотом. Даже не знала, что он есть. Перевожу взгляд на любимого.

— Твоё мороженое растаяло, — ведёт плечом.

— Спасибо, родной, — улыбаюсь и чмокаю его в щёку, когда Саша садится рядом и пододвигает мой стул впритык к своему. Закидывает руку на спинку и пальцами поглаживает плечо.

— Когда скажут, как вы итоговое сочинение написали? — отпивая из чашки чай, интересуется Виктор Павлович.

Саша отвечает, а я уже ничего не слышу. Я просто наслаждаюсь моментом. На светлой кухне, которая стала уютной нашими с Машей стараниями, вкусно пахнет выпечкой и тихо ведётся семейная беседа. За окном валит снег, укрывая белым одеялом промёрзшую землю и деревья. На кухню заходят Маша и Лёва. Маша руками обвивает шею Виктора Павловича и целует в щёку. Мужчина расплывается в счастливейшей улыбке. Лёва начинает сыпать шутками, вызывая у нас смех. И в этот момент я совершенно отчётливо чувствую, что счастье бывает одним на всех. Потому что этим прекрасным декабрьским вечером каждый сидящий на этой кухне чувствует, как счастье плещется в каждой клеточке тела. Счастье, которое не измерить никакой величиной на свете.