Принц и нищенка

Глава 10

Фил

— Ну где тебя так долго носит? — слышу обиженный голос из своей постели.

Блин, Ленок! Совсем про тебя забыл!

Сначала обрадовался, что электричество выбило в очень подходящий момент и мне не придется вставать, чтобы выключить свет, ведь Ленка немного стеснительная, а потом вспомнил про Чумакову. Федорова на нее немного похожа, только совсем не дикая и дает себя целовать. А если без света, то не только целовать. Это то, что доктор прописал, из-за строптивой Чумички я постоянно в бешеном возбуждении. Подумал, что ту, которую я представлял вместо Ленки, сейчас наверно бьет в дикой панике, пришлось останавливаться на пол пути и идти на улицу за фонарем. Меня чуть не сбило ветром.

Ожидаемо, мои благие намерения никто не оценил и на этот раз я получил по яйцам. Зато поцеловал Чумакову в щеку. Капец меня торкнуло! Ленке похоже сегодня достанется. Только братан все еще гудит, мне нужно немного времени восстановиться.

Скидываю мокрую толстовку, швыряю ее в угол и забираюсь под одеяло.

— Эй, ну что ты делаешь, не кусайся, — шепчет Ленок в мое ухо и извивается, — Ай! Фил! Дурак!

— А ты не могла бы не разговаривать, — говорю рассерженно и агрессивно целую ее в губы.

Если Федорова не прекратит болтать, она испортит мою эротическую фантазию своим голосом. А так выходит очень даже неплохо. Очень жаль, что это не Чумакова, когда я представляю, что целую сейчас ее, внутри происходит какая-то катастрофа.

Мы целуемся уже минут двадцать, меня это уже немного бесит, Федорова постоянно что-то бормочет, а мы не ради этого тут собрались. А еще она сидит на мне верхом и я даже в полумраке вижу, что Ленка это Ленка. Но как только мне дали зеленый свет и кружевной лифчик полетел на пол, я облегченно выдохнул, но тут же чуть не сдох от приглушенного: «Извините», зазвучавшего у порога.

Дверь хлопнула. Если бы не этот звук, я бы подумал, что мне все это примерещилось. Скидываю Ленку и быстрым шагом лечу в коридор, в темноте, в шагах пятнадцати от себя вижу знакомых силуэт и сломя голову бегу ее догонять. Мне удается сделать это только на лестнице. Сердце колотится, как безумное, отчего-то мне ужасно стыдно и я готов просто провалиться. Особенно, когда тяну Чумакову за плечо и вижу, как в ее глазах сверкают слезы. Вот дерьмо!

— Извини, дверь была открыта, — она начинает тараторить, — Я хотела постучать, но она сразу распахнулась.

Ее глаза натыкаются на мой голый торс и она их сразу отводит в сторону. Даже в темноте они у нее очень яркие и блестящие. Черт! Какая подстава!

— На фонаре сели батарейки. Я хотела спросить, может у тебя есть запасные, — Чумакова все еще быстро шепчет.

Я опять ее не узнаю. Она очень испугана. Выглядит очень уязвимо, от былой воительницы не осталось и следа. Неужели темноты можно бояться до такой степени? Эх, а я сначала подумал, что она плачет, потому что приревновала меня.

— Нет, запасных нет, — говорю хрипло и не узнаю свой голос.

— Ладно, — отвечает быстро и опять собирается бежать.

— Слушай… если тебе так страшно, может тебе лучше не оставаться одной? — спрашиваю неуверенно.

— Предлагаешь мне к вам присоединиться?

— Было бы офигенно! — я не могу сдержаться.

Василиса цокает и поднимается вверх по лестнице, не оценив мою шутку. Иду в след за ней, сам не знаю зачем, потому что сейчас она снова меня выгонит. Не понимаю, то ли она не слышит моих шагов, то ли что-то задумала. Захожу в ее комнату и Чумакова замечает меня только когда я щелкаю замком.

— Гофман, не надо со мной сидеть, у тебя там женщина стынет!

— Да… пофиг… с этой уже все равно ничего не выйдет, — говорю довольно откровенно, — я думал она свалила, пока я ходил тебе за фонарем.

Чумакова странно на меня смотрит, потом забирается на кровать с ногами, а я остаюсь стоять, упираясь спиной в стену. Достаю из заднего кармана телефон и смотрю на заряд аккумулятора, включаю фонарь и иду к кровати. Часа на полтора должно хватить.

— В темноте нет ничего страшного, — кладу телефон около дикарки, а сам сажусь на пол, у стола, неподалеку, — Все точно такое же, как днем.

— Я боюсь не темноты, а того, что в ней… — говорит тихо.

— А что в ней? Подкроватный монстр, приведения, пришельцы?

Удивительно, но такая Чумакова мне нравится, потому что, когда она напугана, она разговаривает без привычной желчи и спеси.

— В темноте мои кошмары…

— И что тебе снится?

На этот вопрос она мне не отвечает, заворачивается в одеяло, в комнате прохладно, вместе с электричеством выключилось и отопление, я ежусь от холода, а голая кожа покрывается мурашками.

— Где твой уродливый зеленый свитер? Холодно.

— Сдала в стирку, в шкафу есть уродливая черная футболка.

Нет! Это так и будет продолжаться? Если она все время будет такой кроткой, я буду самостоятельно выключать генератор каждый вечер.

— Я в нее не влезу, пусти под одеяло, — стараюсь не улыбаться.

— Ну нет! — сразу мотает головой, но я должен был попробовать, — У тебя есть свое!

— Если я за ним спущусь, мне выцарапают глаза.

— Так тебе и надо. Сначала кувыркаешься с одной, потом идешь выпрашивать поцелуи у другой, опять возвращаешься к первой, а потом опять ее бросаешь. Я думала слухи о твоих похождениях приукрашены…

— Но тебе же приятно, что я сижу на холодном полу, вместо того, чтобы лежать в мягкой постели? — я слегка улыбаюсь, в надежде на какую-то реабилитацию в ее глазах, — И чтоб ты знала, думал, я только о тебе!

— Гофман! Да мне абсолютно все равно о ком ты думал! В своих фантазиях ты можешь со мной делать все, что угодно, мне совершенно не жалко, ты главное, в жизни меня не трогай. У меня совершенно другие мотивы. Ты все еще тут сидишь, потому что мне действительно страшно. Хоть тебе кажется это забавным, я сейчас просто готова умереть.

— Это какая-то психологическая травма? — спрашиваю неуверенно.

— Ну конечно же, это какая-то психологическая травма! — она цыкает, — Я одна сплошная психологическая травма, поэтому и прошу ко мне не лезть!

— Да я понял, не лезу…

— Но утешился ты очень быстро, — дикарка смотрит на меня немного враждебно, — Даже обидно.

— Говорю же, Чумакова, у нас с тобой все еще впереди! Представляешь, вот будет прикол, если я буду у тебя первым, а ты у меня последней!

— Не беси меня, олень! — шипит очень зло.

— Вообще-то это моя психологическая поддержка, — я играю бровями, — Я бешу тебя и тем самым, возвращаю твою уверенность в себе! Ну пусти под одеяло, Чумакова! Я сейчас тут просто окочурюсь!

— Держи, психолог! — дикарка швыряет его в меня.

— Так не пойдет, — я поднимаюсь и иду к кровати, ловлю ее напуганный взгляд, но не останавливаюсь и заваливаюсь рядом, — Заболеешь, разведешь сопли…

Накрываю по плечи сначала ее, а потом себя, мы сидим упираясь спинами в стену на небольшом расстоянии друг от друга. Вижу, как сильно она нервничает, зажимает плечи и стискивает челюсти.

— Расслабься, — говорю шепотом, — Я не буду к тебе приставать. Ты, конечно, уверена, что я ужасный человек, но…

— Да ты обычный бабник! — она меня перебивает, — Но я не такая дура, чтобы на тебя повестись!

— А чего тогда так трясешься?

— С тобой это вообще никак не связано, — бурчит под нос, — Меня просто напрягает тактильность.

— Почему? — я удивляюсь, — Это же так… приятно. Когда ты трогаешь кого-то, когда кто-то трогает тебя.

Чумакову передергивает и я морщусь.

— Все люди разные, кому-то это нравится, кому-то нет, — говорит быстро.

— А ты пробовала? — поворачиваю на нее голову и внимательно наблюдаю за ее напряженным лицом.

— Да, Фил, пробовала! — отвечает с усмешкой.

— Неужели не понравилось?

— Я несколько лет подвергалась сексуальному насилию. И нет, Фил, мне совершенно не понравилось!

Она смотрит мне прямо в душу, а я теряю дар речи, только слышу бешеное биение сердца. Не знаю мое это, или ее. Чумакова смотрит на меня так, что я не могу вымолвить и слова.

— И если даже эта информация не заставит тебя одуплить, что мне не приятно когда со мной флиртуют, когда меня трогают, а тем более хватают и пытаются поцеловать, то ты совсем конченный!

Она отворачивается от меня, а я так и сижу пришибленный. Мне так хреново, что начинает трясти ознобом. Я хочу узнать подробности, но одновременно не хочу этого слышать. Какая-то сука измывалась над моей дикаркой! Внутри распаляется пожар из обиды, ненависти, желания уничтожить и отомстить за нее. Хотя, наверняка, от этого ей не станет легче. Но я не могу просто сидеть и делать вид, что все в порядке и я не готов сейчас убивать.

— Расскажи мне… — говорю едва слышно.

— Нет, — отвечает уверенно и спокойно.

— Когда это произошло? Ты говорила кому-нибудь? Его наказали? — моя грудь начинает ходить ходуном и я кусаю от злости губы.

— За это не наказали, наказали за другое, — она как-то странно хмыкает.

— Расскажи мне, Валисис! Кто это был? Он из интерната? Я его просто урою, когда найду!

— Не найдешь! — у нее вырывается смешок, — Он уже помер! Сдох! Сгнил в земле!

— Кто это был? — мое сердце готово выпрыгнуть из груди, — Пожалуйста, я должен это знать!

Я зажимаю ее руку через одеяло, знаю, что скорее всего она сейчас в бешенстве, ведь много раз объясняла мне, что так делать нельзя, но я не могу ничего с собой поделать.

— Мой отчим, — говорит, как ни в чем не бывало.

— Че? — мне становится еще хуже.

— Да, Гофман! И такое в жизни тоже бывает! Вот что ты делал, когда тебе было семь? Гонял на велике и ел мороженое? А знаешь, что я делала? Лежала в своей постели и молилась, чтобы сегодня ночью он не пришел!

— Бл%дь! — я издаю тонкий всхлип и зажимаю рукой рот.

— Только не плачь! Все не настолько хреново, Гофман! — я поражаюсь ее спокойствию и железному голосу, — Он не трогал меня. Просто ложился на мою кровать, упирался в меня лбом и я слышала эти мерзкие, чавкающие звуки, заставляющие меня умирать от страха и омерзения.

Я до боли закусываю кожу на руке и забываю, как дышать. Лучше бы я ничего этого не слышал и не представлял.

— Почему ты не сказала маме… — это единственные слова, которые я смог найти.

— Ахахаха! — она засмеялась так, что стало страшно, — Ее интересовала только водка и чтобы дома были какие-нибудь штаны!

— И где она сейчас?

— Да там же, где и отчим! — Чумакова невозмутима, — Они, как обычно, перепились, передрались и он ее зарезал… Мне было девять.

— Бл%дь! — на этот раз я закрываю ладонью глаза.

— Его посадили и в тюрьме он сдох от туберкулеза! Конец!

В комнате воцаряется тишина, прерываемая звуками моего частого, тяжелого дыхания. Мне кажется теперь мой мир вообще никогда не будет прежним. Я не понимаю, как перестать об этом думать. Моя бедная дикарка…

— Чумакова, пожалуйста, дай я тебя обниму! — говорю каким-то детским голосом, — Я сейчас просто умру, если не обниму тебя!

— Какой ты впечатлительный!

— А еще похоже тупой…

Тянусь к ней и сгребаю в охапку, прижимая спиной к своей груди, Чумакова сразу же напрягается. Черт! Наверняка, это дико ее триггерит. Отпускаю ее, а когда она приподнимается, обнимаю ее еще раз, теперь обхватывая ладонями ее спину, припечатываю лицом в мою шею. Так хорошо ощущается насколько быстро бьется ее сердце, а частое, рваное дыхание на моей коже выдают, что она только храбрилась, когда делала вид, что рассказывает обо всем без боли. Аккуратно ее глажу, а она не дергается.

— Я просто хочу тебя пожалеть, — говорю шепотом и перебираю ее волосы, скольжу рукой выше и нежно провожу пальцами по голове.

— Я не знаю зачем я тебе это рассказала, — от ее дрожащего голоса у меня бегут мурашки, а сердце все еще ноет, — И почему вообще рассказала именно тебе.

— Ты никому раньше об этом не говорила?

— Нет, — она вздрагивает.

— Наверное, в душе ты чувствуешь, что я хороший парень.

— Ты опять? — Чумакова выпутывается из моих рук и хмурит брови.

— Да я про душевные качества! — я пытаюсь еще раз ее обнять, но теперь она не позволяет мне этого сделать.

— Все, Фил, иди! Только телефон оставь…

— Нет, ты чего? Я останусь! — говорю взволнованно.

— Где ты останешься? — она удивленно расширяет глаза.

— Да хоть на полу!

— Слушай, — Чумакова вздыхает, — Я в порядке, правда, я уже давным давно свое отплакала, собралась и живу дальше. Накрывает только вот в такую темноту. Поэтому, не надо меня жалеть, не надо смотреть на меня, как на калеку и сидеть на моем полу, тоже не надо. Я надеюсь, мы друг друга поняли. Желаю тебе творческих успехов в твоем непростом деле и чтобы тебе попадались только сговорчивые девчонки!

— Ну хватит… Я останусь…

— Мы с тобой сегодня это уже обсудили. Не доламывай сломанное. Проваливай, Гофман!

На этот раз Чумакова с усилием меня толкает, стаскивая с кровати. Я долго сопротивляюсь, но она все таки выставляет меня за дверь. Во-первых, я сегодня не усну. Во-вторых, я ужасно хочу надраться до синих щей, потому что я не могу переваривать все, что произошло сегодня вечером на трезвую голову. Не могу ни принять, ни осознать, ни понять что дальше делать. К этой девчонке у меня только похоть, дикая и неконтролируемая. А сейчас мне вообще стыдно ее хотеть, аж выворачивает. Блин, наверно и правда надо от нее отваливать. Не знаю, захочет ли она со мной просто дружить, но с подкатами точно надо завязывать!

— Фил, ты совсем обнаглел? — из моей кровати опять звучит капризный голос.

Почему она все еще здесь!? Бросаю на нее беглый взгляд и запинаюсь ногой об лифчик, валяющийся на полу.

— Ленок! Сделай одолжение, иди, пожалуйста, отсюда нах#й!