Принц и нищенка

Глава 8

Фил

Ну какая же Чумакова сука! Наглая, строптивая, невоспитанная дикарка! Совершенно отвратительная и бессовестная! Косит под зашуганную, нецелованную девственницу, которая дергается от случайного прикосновения, а сама любезничает со всеми подряд! Улыбается всем, кроме меня! Хотя мне тоже улыбалась, но исключительно, как матерая акула, как будто в рожу плюнула! Обнималась с Димоном, жалась с Гаврилину, типа очень сильно радуется идиотской победе! Сука! А я что получил за тридцать косарей? Осознание, что я долбанный лошара и неудачник? Из-за нее я разругался с Тошиком, из-за нее на меня обиделась Стелла! Ненавижу!

Но самый большой ахер я испытал, когда кто-то стал звать ее в окно и я высунулся посмотреть, кому понадобилась эта наглая аферистка. За забором стоял какой-то хрен, а я офигевал от того, как она бежит к нему, роняя тапки. Наблюдал за тем, какой у них там богатый спектр эмоций и челюсть отпадала все ниже. Вот тебе и дикарка! Тискалась с ним ничего не стесняясь, даже забор не мешал им обниматься. Потом еще и целоваться к нему сама полезла, чуть из трусов не выпрыгнула! Лапы его сжимала! Прямо под моими окнами! Ну какая же коварная, жестокая сука!

Меня брала такая дикая обида, что я готов был придушить ее голыми руками, а этого козла отмудохать до смерти, а потом еще и себе тоже хорошенько двинуть, за то, что мою голову не покидают тупорылые мысли! Потому что я все равно дико ее хочу! Хочу эту невоспитанную, бескультурную хабалку!

Когда я ловлю на себе ее случайный взгляд через окно, мне совсем срывает крышу, вылетаю из комнаты и уверенной походкой двигаюсь к холлу, надеюсь, она никого не встретит по дороге, а то еще даст кому-нибудь, я уже ничему не удивлюсь.

Вхлопываемся друг в друга на повороте, Чумакова опять очень артистично от меня отлетает, но я не обращаю внимания на ее спектакль, хватаю ее за руку и притягиваю ближе.

— Мы с тобой сегодня не договорили! — смотрю на нее яростно.

— А ну отпусти! — вцепляется в меня ногтями, но я не реагирую.

Округляет глаза и ожидаемо заносит надо мной кулак, но я перехватываю и ловлю его своей ладонью.

— Больной что ли? Отпусти! — пищит испуганно. Актриса!

— Верни мне мои бабки, Чумакова!

— Я же говорила тебе, что у меня их больше нет, — все еще пытается выпутаться из моей хватки.

— Тогда ты торчишь мне поцелуй!

— Забудь, чудила! — начинает суетиться, пинает меня под колено, но я не шевелюсь, продолжаю держать ее руку.

— Лучше приди ко мне по хорошему!

— Пошел в жопу!

Пытается меня укусить, но я устал ей подыгрывать и делать вид, что она может со мной справиться, поэтому скорее всего, пока она со мной борется, ей немного больно от своих же действий.

— Я серьезно, Чумакова, верни мой поцелуй и гуляй дальше! Не думай, что ты самая умная.

— Мы… не будем… целоваться… никогда… в жизни, — ее дыхание сбивается, потому что она все еще не теряет надежду высвободиться.

— Конечно, будем! Очень много раз! — вот что за бред я несу…

— Никогда!

Дальше я не понимаю, что происходит, потому что я просто резко хватаю ее и закидываю на плечо, дикарка вцепляется зубами в мою спину, начинает дрыгаться, а я несу ее в сторону своей комнаты. Она дергает ногами, пытается спрыгнуть, но я слишком крепко ее держу. У самой двери ставлю ее на ноги и рывком толкаю внутрь, случайно задеваю локтем выключатель и в комнате становится оглушительно темно и тихо. Чумакова замирает, и я пользуясь ее замешательством, обхватываю ее двумя руками, делаю подсечку и укладываю на кровать. Сначала она немного бьется подо мной, но молчит. Я воспринимаю это как игру. За стеной куча народа, стоит ей взвизгнуть, сюда сразу же слетится куча любопытных. Но она не издает ни звука, только неуверенно ерзает, придавленная моим телом и пытается меня спихнуть.

— Не волнуйся, Чума! Мне нужен только поцелуй! Твоя честь не пострадает!

Перехватываю ее запястья и завожу ее руки над головой, когда понимаю, что делаю ей больно, развожу их в разные стороны, но все равно удерживаю. Почему она не кричит, если не хочет этого? Наклоняюсь, чтобы вцепиться в нее губами, но мои глаза уже привыкли к темноте. Меня отрезвляет ее взгляд, совершенно дикий, раненный, в нем отпечатывается какой-то безумный, животный страх, из испуганных глаз вниз, к ушам, рекой бегут тихие слезы, а она все еще молчит. А потом зажмуривается и вжимает голову в плечи.

Я не хочу целовать ее так… Твою мать! Что я вообще делаю? На одну секунду опускаюсь и касаюсь ее лбом, между нашими губами всего несколько миллиметров и я чувствую их тепло, но не могу этого сделать. Приподнимаюсь, слезаю с нее и остаюсь сидеть на краю кровати, в ее ногах.

— Прости, Чумакова, что-то я погорячился… — поворачиваю на нее голову, но она все еще лежит в той же позе и кажется даже не дышит.

— Можешь двинуть мне как следует. Можешь даже пару раз. На этот раз, я заслужил.

Что происходит? Почему она не шевелится? Почему она не дерется? Почему она не бежит? Неужели так сильно испугалась? Если честно, я и сам сейчас дико напуган.

— Эй, скажи что-нибудь… — я легонько трясу ее за ногу.

Чумакова поджимает ноги и сворачивается клубком, спиной к стене, лежит в своей дурацкой куртке и страшных ботах на моей кровати и пугает меня своим поведением просто до чертиков. Мое сердце припадочно колотится, чувствую себя каким-то маньяком, но я же не сделал ей ничего плохого…

— Василиса, — зову ее шепотом, — Ты что, спишь?

Мне казалось, дурацкая шутка может немного разрядить обстановку, но после этой фразы Чумакову срывает с петель и она начинает рыдать. Так же тихо, утыкаясь носом в мою подушку и я вообще не понимаю, что мне делать. Я готов просто провалиться. Как ее успокоить? Может предложить ей водички?

Осторожно поднимаюсь, зажигаю свет и опускаюсь на корточки у изголовья кровати, около ее лица.

— Чумакова, ну прости меня, — я аккуратно дотрагиваюсь до ее куртки и хочу заглянуть в ее лицо, но она прячет его в подушке, — Я думал мы с тобой так флиртуем, я не хотел тебя обижать. Ну не молчи, пожалуйста! Василиса! Я и так себя чувствую последним дерьмом! Ты меня очень жестоко развела, а я уже успел все слишком красочно себе нафантазировать…

Начинает шевелиться, снова переворачивается на спину, прикрывает лицо ладонями, потом съезжает пальцами вниз, утирая слезы и я опять осторожно касаюсь ее плеча.

— Не трогай, — шепчет хрипло и я тут же убираю руку.

Чумакова садится на кровать, шмыгает носом, растирает раскрасневшееся лицо, приглаживает волосы, а потом поднимается, я поднимаюсь вслед за ней и стою с опущенной головой, жутко виноватый.

— Никогда больше не прикасайся ко мне, Гофман…

Я поднимаю на нее взгляд, пришибленный ее ледяным голосом и наши глаза встречаются. Какие же они у нее мрачные, глубокие, словно бездна, я никогда не видел таких проникновенных, печальных глаз.

— Я верну тебе твои деньги… Только больше никогда ко мне не приближайся…

Чумакова собирается уйти, а я этого очень не хочу, не хочу, чтобы она уходила отсюда именно так. Не знаю, как ее задержать, трогать ее сейчас действительно не стоит.

— Да брось ты. Мне не нужны эти деньги, — говорю ей в спину, — Василиса, ну не злись на меня!

Она никак на меня не реагирует, хлопает дверью, я тоскливо выдыхаю воздух из легких и снова опускаюсь на кровать. Вот черт! Сбылись пророчества Тошика, не прошло и двух недель, а Чумакова рыдает из-за меня. Вся моя злость на нее куда-то улетучивается. Вместо нее, меня охватывает приступ какой-то внезапной нежности к дикарке, хочется догнать ее, извиниться по человечески, чтобы искренне простила, обнять, пожалеть, без всяких приставаний и прочего. Но чует мое сердце, сделать она этого не позволит. Вот дерьмо! Меня тянет к ней просто неистово, а она даже дотронуться до себя не позволяет… И только что я все еще сильнее испортил…