Принцип домино

1

Элегантный незнакомец с букетом красных роз вылез из шикарной машины с затемненными стеклами и приблизился к симпатичной девушке, стоявшей на остановке в ожидании автобуса.

— Вас, кажется, зовут Марина, я не ошибаюсь? — вежливо спросил он. — Марина Антонова?

— Ну я… Простите, а вы-то кто и откуда меня знаете? — отступила она, оглядывая то его, то букет.

— Я давно искал случая с вами познакомиться… — негромко сказал он, протягивая цветы. — Только вы всегда заняты. Разрешите, я вас подвезу?

Она внимательно смерила его взглядом, прежде чем ответить. Стоявшие рядом женщины отвернулись. Что особенного, если к привлекательной даме обращается столь представительный мужчина? Будет дурой, если откажется. Автобуса все нет и нет, а когда подойдет, наверняка будет набит битком. На бандита из телевизора он не похож, номер машины грязью не забрызган, и приглашает при свидетелях…

Марина еще раз смерила его взглядом, потом оглядела машину. Прикалывается, что ли? Ну что давно хотел познакомиться, положим, он врет. Она бы такого заприметила. Небось мимо ехал, увидал ее, и сразу захотелось… Не зря она сегодня надела юбку покороче и туфли с высокими каблуками. И блузка — самая облегающая. Хотя он ведь назвал ее имя и фамилию? Мол, давно познакомиться хотел, да стеснялся… Неужто есть еще такие мужики? Май все-таки. Да и ей, молодой и одинокой, когда на руках двое детей от разных мужей, чего терять-то? И чем рискует средь бела дня? Завезет, что ль, куда? Люди вон смотрят. Интересно им… Пусть только попробует…

Помедлив, взяла цветы и взглянула на золотые часики, подарок второго мужа. Уже опаздывает на работу. Опять заведующая будет глотку драть… Сад, мол, элитарный, в центре Москвы, желающих пристроить сюда детей и внуков за хорошие деньги — сколько хочешь, а ты, я смотрю, за работу не держишься, опять опаздываешь… Договоримся, Антонова, так: или ищи себе работу в другом месте, раз тебе далеко и неудобно сюда добираться, или… Да что тут выбирать, если она сама ждет, когда детишки вырастут из ясельного возраста, чтобы перевести их сюда же.

Марина пожала полными плечами:

— Даже не знаю… — и снова взглянула на часики, скорее уже демонстрируя их незнакомцу. — Если только вам по пути… До метро довезете?

— Зачем? Прямо к вашей работе.

Вот повезло-то! Но похоже, он сам почему-то нервничал, оглядывался, видя, что к их разговору прислушивались.

— А дорого возьмете? — спросила она на всякий случай.

— Садитесь! Он галантно распахнул переднюю дверцу машины, откуда призывно пахнуло запахом дорогой кожи и терпкими мужскими духами.

Приятно, нет слов, опуститься рядом с таким мужиком на упругое, углом вверх сиденье, так что колени оказываются на уровне пояса, а юбка задирается по самое некуда… Специально, что ли, так делают?

Когда незнакомец включал скорость, его рука в замшевой перчатке ненароком коснулась ее колена, и Марина косо на него взглянула. Но он смотрел прямо перед собой, и «ни один мускул на его каменном лице не дрогнул» — Марина вспомнила эту фразу из женского романа, но не могла вспомнить, из какого именно. Обложку — мягкую, с невинным девичьим личиком, еще помнила, а вот название…

— Вас как хоть зовут? — спросила она, когда они отъехали.

— Вадим Анатольевич… — Он улыбнулся ей в зеркальце заднего обзора. — Извините, что не представился сразу. Можно простор Вадим. Что вы делаете сегодня вечером?

Что, что?.. Все, как всегда. Сначала она будет ругаться с заведующей насчет нехватки препаратов, потом, когда будет возвращаться домой, поругается в яслях с воспитательницей, прежде чем забрать оттуда заплаканных и замурзанных Тоньку и Валерку, потом дома сразу обоих в ванну, да и накормить чем бог послал… А посылает он по-разному. Вернее, не он, а па-пашки-алиментщики шлют все меньше, и на косметику и колготки уже не хватает… И потому каждый вечер сонной мордой в телевизор, пока дети уснут, глаза у самой начнут слипаться. Хотя всегда можно попросить соседку Верку, чтобы забрала деток вместе со своим Сережкой. Верка не откажет.

Давно ее об этом не спрашивали: что она делает сегодня вечером? И еще^Лце понятно: если он знает ее имя-отчество, то наверняка должен знать о ее детях, Тоньке и Валерке? Зачем ему, молодому и продвинутому, замужняя баба с двумя детьми? Девок мало? Вон их сколько. Только свистни. Хотя мало ли как бывает. Любовь зла… Полюбишь и козла. Двоих козлов уже полюбила, Бог троицу любит, но этот, может, и не третий?

Она искоса посмотрела на Вадима.

— Итак? — Он мельком взглянул на нее в зеркальце. — Вы еще не ответили насчет вечера.

— Подумать надо… А вас дома никто не ждет?

— Нет. А вас ждут ваши дети, я знаю. Как и про соседку Веру, которая может их уложить спать.

— Ну все-то вы знаете! Даже странно… — сказала она. Уж не в органах ли вы работаете?

— В них самых… — сознался Вадим. — Значит, к шести я подъеду к вашему детсаду. Договорились?

Она не сводила с него изумленных глаз. А он по-прежнему смотрел на дорогу.

— Н-ну не знаю… — она пожала плечами. — Так сразу… А что мы будем делать потом? Кстати, мне еще после работы надо в аптеку заскочить. Она там недалеко. Уколы нечем делать, все ампулы закончились. Если, конечно, вы не торопитесь…

— Как скажете! — Он изобразил улыбку, до сих пор называемую голливудской.

Вечером, когда он подвез Марину к угловой аптеке и она вошла туда, кокетливо помахав ему пальчиками, он достал сотовый, нажал на клавишу:

— Олег, это я…

— Ну что, как?

— Дамочка уже подписалась.

— Казанова ты наш… Ну и?

— Ничего. Бывает и хуже. Боялся, окажется страшной. А она вполне.

— Начало, судя по всему, положено. Дальше все будет проще… Кстати, где Реваз? Почему он мне не звонит?

— Он там, где ему сейчас положено быть, — оборвал Вадим. — Готовится прибрать за тобой твою блевотину.

…Олег Иванович Быстрое прикрыл глаза и потер виски. Пару дней назад он нажрался в «Савойе», в мужской компании. Это был обыкновенный мальчишник, в преддверии свадьбы какого-то Сережи, которого сам Олег Иванович почти не знал. И уже забыл, как этот самый жених выглядит.

В конце программы, как положено, они стали звонить бабам, вернее сказать, разным и разноцветным шлюхам. И под утро они с Геной Лагутиным спьяну перепутали свои сотовые, благо они одной модели. Поэтому, когда наутро Олегу Ивановичу на его сотовый позвонил Славик Понятовский из Минфина, естественно, отозвался Генка. Лагутин не сразу сообразил, в чем дело, а когда дошло, стал придуриваться: да, это я, Олег, просто голос у меня такой после вчерашнего… Понятовский и выдал Генке торопливым, негромким голосом секретную информацию из Генпрокуратуры: он там собираются арестовать известного бизнесмена Льва Разумневича. Генка и продолжал маяться дурью, решив, что кто-то вздумал разыграть Олега Ивановича: да ладно, да ерунда это, а кто посмеет и откуда известно? И тогда Понятовский, от нетерпения и досады и просто спеша, сказал, что это никакая не шутка, и вообще, Олег, ты что, не узнаешь меня? И назвал свою достаточно известную фамилию и место службы. Генка сразу протрезвел и что-то замычал, а до Понятовского наконец дошло, что он выдал совершенно секретную информацию абсолютно постороннему человеку, и сразу отключил трубку.

Он тут же кинулся звонить Вадиму, а Вадим тут же перезвонил Олегу Ивановичу домой и потребовал объяснений: у кого сейчас его сотовый? Олег Иванович, не подозревая ничего плохого, сказал, что его трубка случайно попала к бывшему однокурснику Генке Лагутину, тоже журналисту.

Дальше — больше. Генка, в свою очередь, позвонил

Олегу Ивановичу и похвастался своим разговором с самим Понятовским. И с жаром объяснял:

— Ты хоть представляешь, какие открываются перспективы для сенсационного разоблачения коррупции в высших эшелонах власти? Откуда этот Понятовский, пусть он даже большой чин в Минфине, может знать, что Генпрокуратура собирается арестовать самого Разумневича! Я сначала подумал, что он твой информатор, но он вдруг заговорил, мол, надо срочно что-то делать, предпринимать какие-то меры… Слушай, но это же сенсация! Откуда чиновник Минфина знает тайны мадридского, то есть генпрокурорского, а то и кремлевского двора? Вообрази, кто за этим стоит и какие открываются связи?

Словом, раз он, Генка, первым услыхал про эту утечку из Генпрокуратуры, то он должен ею воспользоваться и опубликовать в своей малотиражной газетенке, где работает спортивным обозревателем…

— Не будь идиотом, — заорал похолодевший Олег Иванович. — Это говорилось для меня. Я работаю в газете Разумневича, а Понятовский — его внучатый племянник!

— Да-а? — удивился Лагутин. — А я и не знал…

— Потому что это было предназначено не для твоих ушей!

Но Генка гнул свое:

— И что теперь будем делать? Старичок, ты меня прости, я все понял, но и ты меня извини! У тебя все есть, а для меня это отличный шанс! Ты же знаешь: я был самым талантливым неудачником на нашем курсе, и вот такая везуха! Ну да, я всегда болтаю лишнее, но я имею право на шанс вырваться из нашего зловонного болотца?

Олег уговаривал Генку, потом, сорвавшись, орал на него, грозил крупными неприятностями, но тому словно шлея под задницу попала, — чем дольше длился крик, тем упрямее он становился.

Ну что еще объяснять этому лоху, если тот закусил удила? Даже такой аргумент, что лично для него, Генки Лагутина, эта информация опасна, как гюрза под одеялом, уже не действовал. Генка уперся:

— В мирное время наша с тобой профессия, Олег, самая опасная.

Что оставалось делать в этой ситуации Олегу Ивановичу? Только умыть руки…

Он и не предполагал всех последствий… Но вполне осознал их, лишь когда Вадим на другой день, утром, позвонил ему в редакцию и вызвал к себе в машину, стоявшую неподалеку. Оказывается, сразу после звонка к Олегу Вадим, через знакомых по прежней своей службе, поставил телефон Лагутина на прослушку. И услышал, как Генка требовал от своего редактора дать ему полполосы в субботнем номере для такого сенсационного разоблачения, после публикации которого повалятся, по принципу домино, многие высокопоставленные фигуры… Словом, от этого болтуна надо срочно избавляться. И чем раньше, тем лучше. Пока не поздно. Оторопевший Олег Иванович в ответ стал что-то мямлить, мол, может, не стоит так резко?.. «Опять не врубаешься! — вскипел Вадим. — Главное, твой Лагутин не только знает, кого собираются арестовать, но и кто именно его информировал! Он теперь обязательно раскроет должность Понятовского в своей газетенке… А это полный звездец! И наш с тобой босс нам яйца оторвет, прежде чем отправится на нары! Славик — это его гордость и священная корова для всех нас!»

О том, что сам Понятовский больше всех виноват в происшедшем, Вадим, естественно, промолчал.

Олег Иванович понял, что самое время теперь спасать свою задницу. Как при кораблекрушении. Поэтому он сначала промолчал о том, что с Генкой он все-таки успел встретиться для разговора с глазу на глаз, но тот придурок стоял на своем: мол, спасибо за предупреждение, он сегодня же уедет в Питер к их общим друзьям, куда давно собирался, и там пока отсидится… Этих друзей, вернее, собутыльников у Генки по всему городу полно. А статью о предстоящем аресте Разумневича, со всеми подробностями и фамилиями, он пошлет оттуда к себе в редакцию электронной почтой, о чем уже договорился. Лучше бы он этого не говорил!..

— Так где, говоришь, искать твоего Лагутина? — Вадим сощурился, и Олег почувствовал пустоту под ложечкой. Не иначе вездесущий Вадим знал уже и об этом разговоре и потому так спросил? И пришлось ему рассказать про то, куда смылся Генка.

Что ж, думал Олег Иванович, моя совесть чиста. Я Генку предупредил, и не моя вина, что он не захотел этим воспользоваться… Не следовало ему болтать про Питер и наших общих друзей. Даже мне.

— Сделаем так: ты позвонишь своему другу по мобильному. И говори с ним подольше, постарайся узнать, где он остановился. А уж Реваз его найдет там, в Питере. Дальше уже его дело.

— Щас! — не выдержал Олег Иванович. — Это я должен Генке звонить? Я ж не знаю, где он остановился, значит, придется звонить на его мобильный! А такие звонки фиксируются в компаниях сотовой связи. Хочешь, чтобы меня потом затаскали, раз я был одним из последних, кто ему позвонил?

— Это ты насмотрелся детективов, — уже спокойно сказал Вадим. — Ладно, дождемся, когда он сам тебе позвонит. А если позвонит с домашнего, ты по определителю узнаешь, с какого номера, а значит, и адрес, где он остановился.

— А если вообще не позвонит? — спросил Олег Иванович, полагая, что тем самым избавится от исполнения отвратительной роли стукача на однокашника.

Но Вадим и здесь знал ответ:

— Значит, мы с боссом так решили. Нужно нанести упреждающий удар. Сегодня же ночью ты напишешь редакционную статью об утечке информации из Генпрокуратуры, и надо, чтоб в пятницу, то есть уже завтра, она была опубликована в наших «Российских ведомостях», причем с копией постановления о задержании, с фамилией следователя и печатью Генпрокуратуры… И когда твой Лагутин увидит этот номер, он сам тебе позвонит из Питера.

Вадим, как всегда, был прав — на все сто. Увидев публикацию в «Российских ведомостях», Генка обязательно впадет в истерику и позвонит, чтобы отматерить Олега за то, что тот и тут его обскакал. И тогда действительно можно будет узнать, у кого из общих друзей он остановился.

Вадим передал Олегу Ивановичу копию постановления Генпрокуратуры с подписями и печатью о задержании гражданина Разумневича Льва Семеновича.

— А чья это подпись? — удивился Олег Иванович. Разве не Турецкий ведет это дело? Передали другому?

— Турецкий откомандирован в Интерпол, — ответил Вадим. — Вместо него сейчас другой «важняк», Валерий Померанцев, кстати из Питера, это его подпись…

В конце разговора Вадим забрал у Олега Ивановича адреса их общих с Генкой питерских друзей и предупредил, что его ожидает, если он, Олег Иванович, по старой дружбе позволит Генке уйти…

И вот звонок от Вадима из машины. Он, похоже, нервничал, почему до сих пор не звонит Генка. Неужели кто-то его все-таки предупредил?

— Реваз нервничает, — заявил он таким тоном, будто Олег был виноват в неприятностях Реваза. — Он первый раз в Питере. Я забронировал для него номер в гостинице «Советская», как в самой бардачной в Питере, там настоящий проходной двор, но у него, как у лица кавказской национальности, и там уже пару раз проверили документы.

— Пусть ждет, когда мне позвонит Лагутин…

— Ладно, а теперь посоветуй мне, просто не знаю, что потом делать с этой медсестрой.

— А что? — поинтересовался Олег Иванович. — Сам же сказал, что она тебе вроде понравилась?

— Не без этого. Но боюсь, слишком влюбчива. Я хорошо знаю таких… Если потом резко порвать, станет выслеживать, звонить по ночам, молчать в трубку.

— А ты не давай ей своего номера.

— Это вызовет подозрение. Нет, так просто не отделаешься.

— И, как честному человеку, придется жениться? — удивленно хмыкнул Олег. Он еще никогда не видел таким Вадима. — Брось… Всегда есть выход. Не хочешь под венец, попроси своего Реваза, он ее расчленит и спустит по частям в унитаз или в мусоропровод.

— Тебе смешно… А мне сегодня вечером еще везти ее в кабак…

— Кстати, — вспомнил Олег Иванович. — Мне сегодня предстоит такое же мероприятие. Как сказал живой классик, будем преодолевать неприятности по мере их поступления. Ты где сейчас?

— Возле аптеки. Она покупает препараты для уколов.

— Ну! Вот видишь, как все здорово для тебя складывается. Все, бывай…

Олег Иванович положил трубку и откинулся в кресле. Взглянул на экран монитора, на котором была статья Сафронова, юного и подающего большие надежды выпускника МГУ, работающего в малооплачиваемом молодежном издании. Эту статью о махинациях Белявского, конкурента Разумневича, Олег сам заказал ему, но теперь ее придется снять с номера, чтобы взамен поставить редакционную статью без подписи — об утечке из Генпрокуратуры.

«…И тогда поневоле задаешься вопросом: кому это было нужно, чтобы прибыльное нефтеперерабатывающее предприятие ушло за бесценок в группу Бета-банка, контролируемого всем известным бизнесменом Белявским? Которому очень хочется, чтобы его называли олигархом, поскольку он имеет связи в Кремле…»

Тут он прав, подумал Олег, машинально убирая слово «всем». Нашему Леве Разумневичу тоже страсть как хочется, чтоб его прозвали олигархом… Хотя его крупные связи ограничены пока лишь племянником в Минфине…

— Сафронов — ничего, не бездарен, старается пацан. Очень ему бабки нужны. Наслышан о наших гонорарах… Похоже, этот юный да ранний палач репутаций будет кипятком ссать, но своего добьется. Что уже сказывается на языке и стилистике.

Он снова набрал номер:

— Светочка, соедини меня с выпускающим… Кто там у нас сегодня?

— Сейчас, Олег Иванович… Сегодня — Антипов.

— Прекрасно. Вот и соедини меня с этим хмырем…

Через минуту сквозь стук клавиатуры послышался

ленивый голос выпускающего редактора:

— Алло…

— Юра, статью этого подающего надежды Жени Сафронова придется снять.

— Что так? Она у меня уже в верстке стоит…

— Соплив еще… И потом, наезды на уважаемых и известных лиц требуют определенного такта, и без грубостей и глупостей. Но это я сам ему потом объясню. И поставь вместо нее мою статью, ну ты ее знаешь, утечка из Генпрокуратуры… А этому сопляку скажешь, мол, потом как-нибудь напечатаем. Пусть помучается в неопределенности. Ему полезно.

— Но он уже звонил. Я сказал, что его поставили в номер…

— Вот потому я тебе, как ответственный секретарь редакции, и говорю! Будет капризничать, скажи более определенно! Мол, эту статью еще править и править. Сырая, много штампов. Общие слова. Сленгом и стебом у нас никого не удивишь… Не пойдет пока, одним словом. Так и объясни.

— Главный тоже заинтересовался…

— Плевать… Действуй! Да, и статью о театральном спонсорстве тоже попридержи. Я еще не решил окончательно. У тебя есть что поставить взамен?

— Найдем.

Олег Иванович положил трубку, с хрустом потянулся. Посмотрел на часы. Теперь должен позвонить и этот клиент. Весьма, кстати, известный. А за известность надо платить… И чем ты известнее, тем щедрее… Или он ждет, что я ему сам позвоню? Дудки. Через полчаса снятие такого убойного материала обойдется ему вдвое дороже… А еще через полчаса — в десять раз. И еще сам сбегает в типографию. Если успеет. Не мальчик, должен бы знать.

Он еще какое-то время гипнотизировал телефонную трубку, барабаня пальцами по столу, но звонок раздался по сотовому… Ну да, подумал Олег Иванович, вполне разумно. Он не хочет, чтоб нас кто-нибудь прослушивал.

Но это был всего лишь Дюдик, он же Давидик Саркисян, который, несмотря на уже разменянный тридцатник — год не прошел, как справили в «Арагви», — все никак не может стать Давидом Эдуардовичем.

— Олежка, тут Петр Андреевич опять хочет с тобой поговорить…

— Он в курсе, во сколько ему обойдется каждая минута разговора? — спросил Олег Иванович, еще раз взглянув на часы.

— Объясни ему сам, я уже объяснял… передаю трубку.

— Ну хорошо, хорошо…

Пацан, сущий пацан, подумал Олег Иванович, такие хороши как исполнители, но шагу не могут ступить без начальственной установки.

2

— Здравствуйте, Олег Иванович! — услышал он знакомый миллионам надтреснутый голос знаменитого театрального режиссера и заядлого курильщика Полынцева.

— Еще раз здравствуйте… — с нажимом сказал Олег Иванович, — Петр Андреевич.

— Разве мы сегодня уже виделись? — озабоченно спросил мэтр.

Ну никуда не спешит, подумал про себя Олег Иванович. Впрочем, это его проблемы. Ему платить.

— Разве нет? — спросил он вслух. — Тогда извините.:. Я под таким впечатлением от нашего последнего разговора, что мне кажется, будто мы расстались совсем недавно.

— Ну что вы, это вам спасибо, вы мне преподали настоящий урок современной этики в шоу-бизнесе и масскультуре… — вежливо сказал мэтр. — Извините, если отнимаю у вас время. Но как только я представил себе перспективу доказывать каждому читателю вашей уважаемой газеты, что я не верблюд и что я знать ничего не знал о теневой стороне бизнеса моего спонсора…

— А по-моему, это я вам надоел уже своими нравоучениями… — продолжал расшаркиваться Олег Иванович. — Вам, такому мудрому и талантливому. Но мне кажется, мы уже обо всем договорились?

Ишь как извивается, удовлетворенно подумал он про себя.

— Не совсем, — продолжал мэтр, который явно никуда не торопился. — Я только что объяснил вашему Давидику, что вы чересчур много с меня запрашиваете за такой пустячок, как снятие этой лживой статьи. И по-моему, сумел убедить.

— Еще раз, если позволите… — терпеливо сказал Олег Иванович. — Выбросить вашу фамилию из статьи завтрашнего номера, стоящую в списке приглашенных на банкет криминального авторитета Таиландчика, будет очень непросто… Никому ведь не объяснишь, что вы ничего не знали о его прошлом. И не все, кстати, поверят… К тому же вы слишком известны, а в верстке в редакции ее многие видели. Пойдут разговоры. Напомню еще раз, там будет стоять фотография, где вы лично его встречаете в Шереметьеве-два с букетом цветов. Чтобы убрать, придется переверстать всю полосу, а это существенно задержит ее выход. Типография нас оштрафует. Согласитесь, речь идет не только о вашем реноме, но и репутации нашего солидного, консервативного издания. Знаете, сколько стоит у нас полоса?

— Теперь выслушайте мое предложение… — терпеливо сказал мэтр. — На место этой фотографии вы поставите рекламу моего нового спонсора, одной английской компании, чей генеральный директор Кевин Фостер, мой давний друг, узнал о моей проблеме и готов заплатить, только из уважения ко мне, столько, сколько в вашей уважаемой газете стоят целых три полосы. Необходимый материал готовы переправить вам в любую минуту электронной почтой, как только вы дадите согласие. Вы же понимаете, Олег Иванович, любая другая газета ее охотно разместит. И за большую сумму.

— С этого бы и начали, Петр Андреевич, — помедлил с ответом Олег Иванович. — Все, что я смогу сделать для вас, я сделаю. А сейчас передайте трубку Да-видику.

— Это еще не все… — сказал мэтр. — Теперь, как честный человек, вы расскажете мне, кто заказал эту статью?

Ну уж это вряд ли, подумал Олег Иванович.

— Мы никому не раскрываем источники своей информации, — сказал он официальным голосом. — Таково наше правило. Разве Дюдик, прошу прощения, Давидик вам об этом не говорил? Кстати, времени у нас все меньше. Поэтому соблаговолите, Петр Андреевич, сперва передать трубку моему сотруднику, а сами поторопите вашего спонсора с отправкой выходных данных его фирмы, гарантийного письма с его подписью и текста рекламы, И мы быстро рассмотрим. Если успеем. Обычно мы требуем оплаты вперед, но вам, если договоримся, готовы пойти навстречу.

— Да… — проблеял Дюдик в предчувствии предстоявшей порки.

— Я тебе уши надеру, козел… Предупреждать надо о том, что предлагается взамен! Сколько тебе объяснять, как работать с подобной клиентурой? Скажи ему, что перезвоню через несколько минут…

И отключил сотовый.

Дюдик, он же Давидик, стройный, длинноволосый и смазливый, как поп-звезда, отключил свой и взглянул на седовласого мэтра, в чей кабинет уже пару раз заглянули крашеные девицы в пышных платьях барышень прошлого века, бросали короткие взгляды на импозантного гостя, почему-то фыркали и тут же снова закрывали дверь, прежде чем хозяин кабинета успевал у них спросить о цели прихода.

— Говорил же я вам… — проникновенно сказал Да-видик, когда мэтр наконец подошел к двери и запер ее на ключ. — Если Олегу с вашей рекламы ничего не обломится, он и стараться не станет… А я опять буду виноват! Поэтому в нашей газете так ненавидят иностранных рекламодателей, которые не платят наличными.

— Черный нал погубит эту страну… — задумчиво вздохнул мэтр, глядя куда-то вдаль. — Так вам сколько билетов оставить на премьеру? Двух хватит?

— …Черт… черт… — бормоча себе под нос, Олег Иванович лихорадочно набирал номер. — Скорей же… Таня! Здравствуй, это Олег… Срочно соедини меня с Львом Семеновичем!

— Здравствуй, Олежек, здравствуй, дорогой, давно тебя не слышала… Левчик, это Олег, у него для тебя что-то очень уж срочное!.. — хрипло крикнула Таня, которой было уже хорошо за пятьдесят, не вынимая сигареты изо рта.

— И как всегда, не вовремя, — проворчал Лев Семенович Разумневич, коротконогий крепыш с густой, курчавой и совсем уже седой шевелюрой, ничуть не удивлявшийся такому панибратству от собственной секретарши. Он знал ее не один десяток лет, она имела от него взрослую дочь, были уже внуки, и Таня, не считая нужным этого скрывать, ни на что не претендовала.

Лев Семенович не желал менять ее на любую из отборных, длинноногих блондинок, бойко стучавших по клавиатуре компьютера всеми десятью лакированными ноготками, которых ему время от времени доставляли для пробы. Пробы он снимал у себя в кабинете, запершись на ключ, но всякий раз оставался чем-то недоволен. Таня в это время невозмутимо отвечала на звонки: мол, у шефа совещание и он просил его не беспокоить.

— Ну что там у тебя? — спросил Лев Семенович у Олега Ивановича. — Макаров согласился писать статью?

— Еще нет. Думает, — ответил Олег Иванович. — Тут только что позвонил наш мэтр. Убедительно просил снять его фамилию из статьи о Таиландчике и убрать соответствующую фотографию.

— Мало ли что он просил! — Шеф пыхнул сигарой. — Пусть с бандитами не путается, если он называет себя совестью нации и властителем дум! И кстати, он Эдю Белявского на свою премьеру позвал, а мне даже приглашение не прислал!

— Он говорит, что ничего об этом не знал… Ну что Таиландчик — криминальный авторитет.

— Незнание общеизвестного не освобождает от моральной ответственности… — буркнул Лев Семенович. — И это все? Ты только за этим мне звонил?

— Нет. Он пообещал в качестве компенсации разместить у нас рекламное объявление группы Кевина Фостера, его английского мецената и покровителя. Если так, это сработает на наш престиж, и опять же хорошие деньги, Лев Семенович, для нашей газеты, и надеюсь, вы меня тоже не забудете…

— А тебе все мало, да? — спросил тот. — Мало я вам, бездельникам, отстегиваю! Да где бы вы все были с вашей сраной газетой, если бы не я… Таня, Вадим еще здесь? — крикнул он секретарше.

— Не знаю, он шеф твоей безопасности, а не моей, я за ним не слежу! — крикнула она через дверь.

Ладно, ладно, найди его. Только быстро, и по своему сотовому, а то я не знаю, куда мой задевался… А ты подожди! — сказал он в трубку Олегу Ивановичу. — Сейчас Вадим мне подскажет, что за фрукт этот твой Кевин.

— Да он не мой… И время поджимает… — взмолился Олег Иванович. — У меня выпускающий редактор ждет. Типография штрафом грозит, если опять задержим выпуск…

— А я говорю: подождешь. И штраф всегда я оплачу, а не ты. Он хоть стоящий человек, этот как его?

— Фостер, — напомнил Олег Иванович. — Кевин Фостер, генеральный директор…

— …Вот как раз Вадим пришел, сейчас мы у него спросим…

Вадим, как обычно элегантный, вошел с ноутбуком, вежливо склонил голову с косым пробором.

— Вызывали? — спросил он.

— Садись… — кивнул Лев Семенович. — И посмотри там у себя в досье, что за фрукт этот Кевин Фостер, гендиректор английской компании и по совместительству кореш нашего театрального гения… Наряду с Та-ландчиком, представляешь? — хохотнул хозяин. — А то Олег в штаны наложил, когда наш гений ему пригрозил! — сказал он в трубку, на что Олег Иванович обиженно хмыкнул.

Вадим вежливо улыбнулся, раскрыв ноутбук, и его пальцы забегали по клавиатуре.

— Есть такой. «Миндроуз групп», занимаются цветными и редкими металлами. Включает в себя банк того же названия, чей уставный капитал около миллиарда долларов. Имеет интересы в России.

— У меня тоже есть интересы в России, — махнул рукой хозяин. — И еще национальная гордость великоросса, хоть я и инвалид пятой группы. Да, может, бабок поменьше… Все, Вадик, свободен. И не забывай: чтоб всегда был у меня под рукой, когда потребуешься. И еще туда вбей… — он показал пальцем на ноутбук. — Насчет нашего гения… Он не меня на премьеру позвал, а Эдю! Представляешь? Ты понял, что он хотел этим сказать?

— Он режиссер мирового уровня… — осторожно напомнил голос Олега Ивановича в трубке. — К тому же возраст. Мог по рассеянности что-то пропустить. Ему не до нас. У него сейчас на уме одни находки и озарения.

— А мне плевать на его озарения и находки, — заявил Лев Семенович. — И прочие изыски. У меня, может, с утра вся голова ими забита, однако я ни у кого на них деньги не прошу. И все равно я бы в театр к нему не пошел! Но ты меня позови! Ты меня уважь как своего спонсора, верно? Я ж не Таиландчик какой-нибудь, я покруче буду… Окажи уважение мне, отстегивающему на твои озарения, а не моему конкуренту, правильно я говорю? А уж я сам посмотрю — идти мне к тебе на премьеру или не идти.

Кивая, Вадим быстро играл на клавиатуре ноутбука.

— Так, исключи его из списка наших реципиентов! Временно. Ни копейки он у меня больше не получит, пока не извинится… Хотя… — хозяин вдруг запнулся. — Если только он откажется составить и подписать коллективное открытое письмо деятелей искусств и науки к президенту в мою защиту как честного предпринимателя и мецената от посягательств Генпрокуратуры! А? Хорошо я придумал?

— Очень здравая идея, — похвалил Олег Иванович по телефону.

Лев Семенович вскочил и забегал по кабинету.

— Черт меня дернул меценатствовать! Сколько лет уже кормлю этих дармоедов… И скольких… А отдача? Я спрашиваю: где отдача? Я уже не говорю о качестве фильмов, спектаклей и прочих шоу. И даже не о кассовых сборах. Они хоть одним призом на международных фестивалях порадовали меня, старика? Я прекрасно знаю, что искусство покупается, но не окупается. Но ведь простым людям смотреть нечего! И все равно дай им всем на фильм, дай на театральную постановку… Ну, конечно, я добрый и, как последний идиот, не в силах отказать… Так, Олежка, сегодня же составь список этих потенциальных подписантов, этих небожителей, мать их так, набросай текст, а я посмотрю, кто подпишется, а кто нет… — бормотал он, продолжая бегать по кабинету. Потом остановился, удивленно, будто впервые увидел, посмотрел на Вадима. — Ты что-то хотел?

Вадим недоуменно пожал широкими прямыми плечами:

Во-первых, это вы меня позвали. Во-вторых, мне пока непонятно…

— Что непонятно? Только быстро!

— Непонятно, как сейчас обстоит с постановлением Генпрокуратуры на ваш арест.

— Черт, чуть не вылетело! — хлопнул по столу шеф, сев на место. — Хорошо, есть кому напомнить! Вот так всегда. За других беспокоишься, а до себя руки не доходят… А потом арестуют, и выяснится, что некому передачу принести в Бутырку… Или в Матросскую Тишину? Я как узнал про это постановление, или ордер, ночи не сплю и все думаю: куда посадят предпринимателя такого ранга, как я? Неужели в Бутырку, а Лефортово не для меня? Мордой не вышел, а? Место на Новодевичьем или Троекуровском я еще могу купить, а вот камеру в Лефортове? Там, говорят, получше кормят.

— Да ерунда, — отмахнулся Вадим. — Не берите в голову. Поднимем побольше шума в прессе, подадут свой голос правозащитники и люди искусства, подключим мировую общественность… И, как всегда, это скандальное дело развалится ввиду возникновения новых обстоятельств…

— Но моя репутация! Она ведь тоже развалится? Скажи, это постановление дело рук все того же Турецкого?

— Нет. Вы забыли: Турецкий возбудил дело по дефолту, в котором вы проходили в качестве свидетеля. А это постановление уже с подачи зама генерального Меркулова выписал уже новый «важняк», некто Померанцев. Турецкого сплавили в Интерпол, с повышением…

— Но Меркулов-то остался! — заметил Разумневич. — Эта командировка Турецкого стоила мне много нервов и бессонных ночей, проведенных в напряженных переговорах. В том числе с Эдей Белявским, как это ни противно… Эдя божился, что он здесь ни при чем, ничего прокурорам не подкидывал, ибо прекрасно знает, что без него мне на нарах будет скучно. Один я туда не полезу. А мне всегда есть что рассказать о нем следователю. Как и ему обо мне. Вот так и существуем друг у друга в заложниках сколько лет и потому до сих пор непотопляемы… Короче, ему тоже пришлось использовать все свое влияние. С Меркуловым есть определенные подвижки… Эдя обещал во всяком случае… Ладно, не будем о грустном. Так кто такой Померанцев? Ты нашел к нему подходы?

— Извините, но у меня не сто рук и только одна голова, — ответил Вадим. — А мне приходится самому за все хвататься и брать на себя.

— Ну раз лучше тебя все равно никто не сделает… — развел руками босс.

— Давно вам говорю, — раздраженно кинул Вадим. — Нам нужны не только охранники, но и квалифицированные помощники, и эксперты по разным вопросам!

— А где их взять? — негромко заметил Разумневич. — Ну, положим, тех, кто у тебя были, ты сам предложил устранить, как только выяснилось, что некоторые работают на Эдю Белявского… Думаешь, мне легче, если, кроме тебя, Славы Понятовского и еще двухтрех человек, не на кого положиться? Кстати, у Эдика та же история… У него такой же шеф безопасности, Антон Безруков, и тоже один из немногих, кому он еще доверяет… Но ты мне не ответил. У тебя есть что-нибудь на Померанцева?

— Сейчас найдем. — Вадим снова открыл свой ноутбук. — Вот, смотрите. — Он увеличил фотографию на дисплее, на которой был виден темноволосый бровастый молодой мужчина с прямым взглядом, приплюснутым носом и раздвоенным подбородком. — Ему тридцать три, занимался боксом, как сыскарь, считается весьма перспективным. Характер нордический, но отходчивый. Любит хорошие костюмы, всегда при галстуке, но живет скромно. Любит обычную парную, но не сауну, а также хороший коньяк. В уголовном мире Питера имел кликуху Непрошибаемый.

— Уважительная кликуха, — кивнул Разумневич.

— Коллеги тоже говорят: строг, но справедлив, — подтвердил Вадим. — Здесь он работает в тандеме с Германом Шестаковым, прежним коллегой Турецкого. Кстати, они однокурсники, вместе закончили юрфак в МГУ. Второй раз женат, жена пока в Питере, ждут квартиры в Москве. Детей у них нет, и баб не водит. То есть в порочащих связях не замечен. В Питере прославился раскрытием нескольких преступлений в сфере высоких технологий и наркоторговли.

— Но слабости у него есть? — засомневался босс. — Как же без них? Все-таки второй раз женат. Запомни: у любого человека должны быть слабости… Если он человек.

— Вы уж предоставьте мне узнать, какие у кого слабости и как их использовать… — заметил Вадим. — Я же не лезу в вашу компетенцию, правильно? Полагаю, все неплохо складывается. В Генпрокуратуре Померанцев новый человек, ему нужно время, чтобы там развернуться, освоиться… Поэтому с ним будет проще, чем с Турецким. Уж как-нибудь справимся…

— Надеюсь…

Лев Семенович посмотрел на телефонную трубку, которую все еще держал в руке, вспомнил, что на ней «висит» Олег.

Олег, кстати, — сказал Разумневич в трубку, как там наш ответ Керзону, готов?

— У меня, Лев Семенович, тоже все идет своим ходом, — обнадежил Олег Иванович. — Статья выйдет завтра, и вскоре мы увидим первые результаты. Я хотел бы сказать пару слов Вадиму…

— Смотри, ничего там не упусти! — напутствовал Лев Семенович и передал трубку Вадиму.

— Вадик, как у тебя по амурной части? Помощь какая нужна?

— Вот, иду на свидание с нашей медсестрой… — Вадим взглянул на часы. — Как раз пора. Если я вам больше не нужен? — обратился Вадим к боссу.

— Иди, нехорошо к даме опаздывать, — погрозил ему пальцем босс.

…Положив трубку, Олег Иванович потер виски, потом крикнул через приоткрытую дверь секретарше:

— Соня, ни с кем меня больше не соединяй. Я уехал на деловую встречу.

3

Когда после работы они отъезжали от детсада, Марина успела заметить столпившийся на крыльце родной коллектив и родителей со своими чадами. Вадим на всех произвел должное впечатление, хотя было заметно, что ему не очень это понравилось.

Они заехали в небольшой, но очень дорогой и продвинутый ресторанчик на Таганке, где Вадим обнялся со здешним метрдотелем, который покосился на его спутницу, и тот усадил их за столик для двоих в укромном месте.

— Твой метрдотель так на меня посмотрел… — сказала Марина, мельком взглянув на меню и положив его на стол. — Наверно, ожидал увидеть другую?

Вадим слегка напрягся, припоминая, когда они успели перейти на «ты». Вроде до брудершафта еще не дошло. И вообще пока не распивали совместно спиртные и прочие напитки.

Не думаю, — ответил он. — А почему ты не выбираешь?

— Здесь нет цен, — пожала она обнаженными плечами.

— Это дамское меню, — пояснил Вадим. — Цены написаны у меня. Дама должна только указать пальчиком, а дело кавалера заплатить за ее каприз.

— И названия мне непонятны… — вздохнула она. — Лучше выбери сам. А то я уже попадала на некоторых кавалеров… Тоже сама выбирала. Потом один сбежал, и я, как последняя дура, за него расплачивалась, представляешь? А другой финансы не рассчитал, что ему жена отстегнула, и мне пришлось за него доплачивать и еще отвозить домой на такси…

Он чуть не спросил, каким образом она, с ее заработками медсестры, расплачивалась за первого, но промолчал.

— Мне мужья присылают хорошие алименты, — сказала она сама. — Если тебе это интересно… Я пока отойду, а ты сам закажи, ладно? Мне все равно, а здесь, наверно, такая вкуснятина.

И ушла, забрав сумочку с собой. Все понятно, подумал он, глядя ей вслед. Наверно, ей попадались и такие, что сначала лазали в ее сумку, а уж потом под юбку. Поэтому сразу ничего не получится. Кстати, она привлекает и возбуждает все больше. Своей открытостью и доверием в том числе. Ему давно никто так не доверялся… И в теле девушка, как раз в его вкусе, значит, не придется притворяться невинной, когда он привезет ее к себе домой. А уж там-то, в душ, она свою драгоценную сумочку не возьмет…

Заказ принесли быстро. Марина пила, ела, держа вилку в правой и начисто забыв про нож, и рассказывала, рассказывала… При этом она то влюбленно смотрела на него своими распахнутыми, округлившимися глазами, то «интересничала» — щурилась, скромно опуская их долу. Вот это мне уже ни к чему, думал Вадим, чувствуя нарастающую к ней симпатию и подливая текилу.

— Представляешь, родителей таких нет, как иные дедушки! — увлеченно рассказывала она о своей работе. — Вот к нам за внуком постоянно заходит Макаров Евгений Матвеевич, представляешь? На своего Игорька не надышится.

— А кто он хоть, что за птица этот Макаров? — равнодушно спросил Вадим.

— Как, ты не знаешь Макарова? — удивилась Марина. — Это очень известный журналист. Он какой год по телевизору передачу ведет «Зеркало экономики»! Про финансы, валюту, цены… Я его часто слушаю, а самой непонятно. А спросить, когда он к нам приходит, неловко. И еще про то же самое пишет статьи в этой… как ее? «Негаражированной газете», что ли. Ну и в других. Мы у себя в саду читали. Тоже непонятно, правда, но зато интересно.

— «Неангажированной», — поправил Вадим. — Не от слова гараж, а независимый, значит.

— Какие мы умные!.. — Она сощурилась еще больше. — Ну вот, как он приходит вечером за своим внучком, все время нам чего-то дарит. А меня как увидит, сразу ручку целует. Ах, Мариночка, Мариночка, как жизнь молодая, все хорошеете, мне бы скинуть пару десятков… Представляешь?

— Не очень. Может, он жениться на тебе собрался? — предположил Вадим.

— Ревнуешь? — махнула она рукой. — Да ему уже давно за шестьдесят, лысенький, маленький… Ну, теперь вспомнил?

— Не-а… — пожал плечами Вадим, незаметно взглянув на часы. — Я все больше в компьютер смотрю. А по телевизору только футбол. И то не всегда успеваю.

— И чем, интересно, мы так заняты? — сощурилась она в очередной раз. — Знаешь, я колю его Вовику один импортный препарат… У него осложнения после перенесенного гепатита. Редко в наших аптеках бывает. И этот мальчик у меня никогда не плачет… Или тебе это не интересно?

— Не очень, — пожал плечами Вадим. — Хотя мало ли? Вдруг мне придется делать укол. Позову тебя.

— Обязательно сделаю! И еще этот дед говорит: когда к ним домой приезжают колоть из поликлиники, Игорек ревет на все Измайлово, пусть тетя Марина сделает. Нет, тебе это не интересно…

На ее лице возникло нечто вроде разочарования. Пожалуй, перебор, подумал Вадим. Если интересующая тебя дама уже выстроила определенный имидж кавалера, то лучше ему соответствовать, если собираешься с ней переспать. Как там в песне: «Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу». Так, кажется, пела Эдита Пьеха.

— А, да… припоминаю… — кивнул он. — Читал что-то… Так мы за этим препаратом заезжали в аптеку?

— Да… — Она кокетливо склонила голову и понизила голос, ничуть не обидевшись. — А ты зачем туда заходил? Думаешь, я не видела?

— За презервативами, — сказал Вадим. — Вспомнил, что недавно они закончились. И пора пополнить запас.

Она опешила, покраснела, немного растерялась.

— Ты всегда их покупаешь на глазах у своей девушки? Чтобы сразу все было понятно?

— Нет, не всегда, — покачал он головой. — Только когда они заканчиваются. И вообще, у меня к каждой индивидуальный подход.

— По крайней мере, откровенно…

Уже у него дома, когда были исполнены и соблюдены все политесы, ритуалы и церемонии с обрядами и она направилась в душ, выскользнув в его махровом халате из его рук, он залез наконец в ее сумочку, вытащил оттуда глянцевую коробку с ампулами дорогостоящего препарата и положил туда точно такую же, заранее припасенную. И быстро набрал на мобильном номер Олега. В трубке послышались пьяные голоса и отдаленная музыка. Ну да, вспомнил он, сегодня Олежка тоже собирался на какую-то тусовку.

— Абгемахт, — заявил он по-немецки, который в последнее время штудировал наравне с английским. — Дело сделано. И что дальше, мон женераль?

Ему до сих пор не давало покоя, что именно этого щелкопера, придумавшего многоходовую операцию, Лева Разумневич поставил над ним, профессионалом.

— Ладно, не свисти, — усмехнулся Олег Иванович. — Не мне тебя учить. В любом случае, постарайся выспаться. У тебя завтра трудный день.

Он отключил трубку и коротко взглянул на сидящую напротив юную, весьма сексапильную и очень провинциальную певичку из таежной глуши, где она была вице-мисс то ли Приангарска, то ли Забайкальска. Сейчас она с напряженным интересом прислушивалась к его разговору с Вадимом. Эту телку еще раскручивать и трахать, трахать и раскручивать, подумал он, пряча трубку в карман пиджака. Ее еще предстоит пропустить через десяток рук и коек, ибо голоса у нее, по отзывам, никакого, слуха еще меньше, но то и другое она с успехом компенсирует свежестью кожи, шикарным бюстом и плотными, длинными ногами.

Здесь же сидел ее бойфренд, вернее, «папик», принимавший в ней и ее карьере самое деятельное участие. В прошлом известный певец, разменявший седьмой десяток, нынче просто бизнесмен и шоумен Савелий Семенович Марковский, предпочитавший, чтобы его называли просто Савиком. (Говорят, недавно сменил свою дачу на Савеловском направлении на Казанское, не выдержав глумливых вопросов по этому поводу записных остряков.)

— Юленька, — кротко сказал Савелий, — ты уже полчаса как не смотрелась в зеркало. Как ты, бедная, столько выдержала? Сходи, дорогая, приведи в порядок свой макияж и прическу.

— Зачем? — фыркнула она. — Зеркальце у меня всегда с собой.

И достала его из сумочки, уставившись на свое холеное личико с немым восторгом и обожанием.

После чего снова посмотрела на Олега Ивановича, как бы интересуясь произведенным впечатлением.

— Ну тогда сходи и просто пописай! — не без раздражения сказал Савелий. — Ты уже полчаса как не писала!

Юленька капризно надула нижнюю губку, встала и пошла в сторону дамской комнаты, подталкиваемая в безупречные ягодицы одобрительными мужскими взглядами.

— Как тебе ее новое сценическое имя — Стефания? — спросил Савелий. — Никак не могу отговорить.

— Это годится, скорее, для брюнетки, — хмыкнул Олег, не отрываясь от бесплатного зрелища, столько обещающего и предвещающего. — Мы же вроде естественные блондинки… Пусть тогда покрасит волосы, что ли… Или придумай ей что-нибудь эдакое, нордическое. Клаудиа, например.

— Олежка, — столь же кротко продолжал Марковский, — ты меня давно знаешь. Знаешь мою третью жену Оксану, которую я сделал заслуженной артисткой.

— И первую, и вторую тоже знаю, — подтвердил Олег Иванович. — Одна просто заслуженная, другая деятель искусств… Они, кажется, до сих пор дружат?

— И ты знаешь, — громче, с нажимом, продолжал Савелий, — что я никого из них не сделал счастливыми, хотя оставил им свои квартиры, сберкнижки и дачи….

От соседних столиков оглядывались. Еще, чего доброго, запоет, озабоченно подумал Олег Иванович. Что-нибудь из прежнего репертуара. Про партию, которая наш рулевой.

— … и я всего-то хочу дать хоть этой девочке, этому ребенку немного счастья. И ничего для этого не пожалею, — закончил Савелий на высокой ноте.

— Понты дороже денег, — кивнул Олег Иванович, разливая виски по рюмкам. — А ты у нее спросил, как она его понимает? Возможно, она сейчас хочет чего-нибудь большого и чистого? В первую очередь, думаю, большого.

— То, о чем ты хотел сказать, дадут ей другие, — пренебрежительно отмахнулся Савелий. — Молодые жеребцы вроде тебя… Поверь, я к этому готов, как пионер. Олежка, я же все понимаю! И никаких иллюзий не строю. Бог дал, Бог взял. И я Всевышнему буду только признателен. И не такой я дурак, чтобы противостоять гормональной стихии…

И он глянул на собеседника с такой пронзительной ненавистью, что Олегу Ивановичу на минуту, не больше, стало не по себе.

— Что, уже и виагра не помогает? — Он понизил голос.

— Олежка, дорогой, не уходи от прямого разговора… Лучше скажи: сколько, какова твоя доля?

— С любой суммы — мои законные пять процентов. Сколько бы с тебя ни взяли на телевидении за ее клипы. Ну и потом, когда, Бог даст, выйдет ее альбом. И это я тебе еще уступаю как давнему другу. А если еще хвалебный отзыв об этой птичке возьмется писать сама Рита Островная?.. Да еще в моей газете…

Об этом я и хотел тебя попросить… — перебил Савелий. — А Рите я сам позвоню, сегодня же.

Разучился, совсем разучился делать дела, подумал Олег Иванович. Чересчур занят. Отдает всего себя, без остатка, заботе о подрастающем поколении женского пола, того, что не старше девятнадцати лет. Хотя уж должен бы знать, что мимо рта я тоже ничего и никого не пропущу. Не в моих это правилах…

— Дело твое, — развел руками Олег Иванович. — Но если подключим Риту, на какую бы сумму вы с ней ни договорились, моя доля поднимется уже до пятнадцати процентов. Ибо это не тебе, а мне придется ее уговаривать, чтобы она восславила новую восходящую звезду нашей эстрады… Или тебе придется идти в другую газету, где тамошние халтурщики тебя обдерут как липку, едва услышат твою Юленьку в аудиозаписи.

— Но они сразу сбросят, как только ее увидят и распустят слюни, за шанс с ней переспать… — уточнил Савелий. — Думаешь, я не вижу ее бездарность?

— Хочешь сказать, ее истинные таланты проявляются только в постельном режиме? — подмигнул Олег Иванович.

Савелий не ответил, только развел руками и выразительно поднял глаза к потолку.

— Ладно, если хочешь, могу устроить для тебя лично интимное прослушивание… — сказал он негромко. — Мы ведь с тобой давно уже молочные братья, не гак ли?

— Если ты про Светочку Алову… — мечтательно вспомнил Олег Иванович.

— И не только. Всех я уже и не припомню. Поэтому уж лучше ты, чем кто другой, который обязательно заразит ее какой-нибудь гадостью, а потом она меня.

— Подумаешь, один укол сумамеда… хмыкнул Олег Иванович, снова подливая себе и собеседнику.

— Я старый человек. Но мне стоит только ей намекнуть насчет тебя. И эта послушная девочка будет твоей всю ночь.

— … А я за это сброшу пару процентов? — иронично спросил Олег Иванович. — Не мелочись… Откат есть откат. Кстати, а если у меня она запоет по-другому, тебя это не беспокоит?

— Но сбрось хотя бы три процента, — показал три пальца Савелий. — Двенадцать процентов— тебе, сколько еще Рита потребует… Ну, полтора. Знал бы кто, сколько я на нее потратился. И тогда пусть она поет, как ты захочешь. Увидишь, она того стоит. Я искренне говорю: хочу доставить этому юному существу хоть немного радости.

— Кстати, а куда оно запропастилось, это наше юное существо? — Олег Иванович оглянулся на выход, в сторону дамской комнаты. — Уж не домой ли в Сибирь? Ты был с ней не слишком-то нежен.

— Придет, куда денется… Наверно, с мальчиками курит, — равнодушно отмахнулся Савелий. — Ну так что, на каких условиях мы договорились?

— Думаю, это будет статья в разделе «Культура и искусство» на четверть полосы…

— Половина, половина полосы, не меньше… — замотал головой Савелий.

— Мы — солидная газета, — веско напомнил Олег Иванович. — И одно только упоминание ее имени…

— …Ладно, но чтобы статью написала Рита! — перебил Савелий.

— …перевешивает целые полосы в бульварных изданиях… Или тебе до сих пор невдомек? — закончил Олег Иванович.

— Наверно, я очень старый человек… — вздохнул Савелий. — Сколько солидных репутаций погибло на моих глазах, как только они начинали торговать своим именем…

— Спасибо, что напомнил, — усмехнулся Олег Иванович сквозь дым новой сигареты. — Именно для того, чтобы ей продержаться еще как минимум год-другой, четверть полосы, причем восьмым кеглем, не больше… — твердо сказал он. — Мне, кстати, тоже следует отойти по естественной надобности. Извини…

Он встал из-за стола, элегантный и улыбающийся, развел руками и направился в мужскую комнату.

Там, в сверкающей обители кафеля, никеля и зеркал, стояли молодые кавказцы и о чем-то возбужденно разговаривали. Они коротко взглянули на Олега Ивановича и продолжали переговариваться, еще более жестикулируя.

Олег Иванович услышал, как из самой дальней кабинки доносились приглушенные и произносимые смутно знакомым голосом ахи, охи, наконец, всхлипывающее бормотание: еще… ну еще… Как если бы кому-то там, пытающемуся высказать свой восторг, зажимали рот.

Олег Иванович замер, прислушался. Потом сделал свое дело, отошел к умывальнику, открыл кран, по-прежнему прислушиваясь и внимательно глядя себе за спину в зеркало.

Наконец открылась дверца кабинки, и оттуда вышел ухмыляющийся молодой кавказец, который тут же присоединился к соплеменникам, а вместо него туда зашел другой. Скоро снова раздались те же звуки, наконец вышел последний, и остальные, похлопав его по плечу, направились к выходу.

И только потом, на ходу оправляя юбку, из кабинки вышла восходящая звезда отечественной эстрады Стефания, в миру Юлия. Ее лицо было в красных пятнах, глаза опущены.

Девица проскользнула мимо, так и не подняв головы, отчего Олег Иванович не понял: заметила она его или нет… Кажется, она наконец зашла в свою дамскую комнату.

Когда Олег Иванович вернулся за стол, ее все еще не было. Появилась она через несколько минут, сильно напудренная, с темными кругами вокруг потухших глаз.

Села, ни на кого не глядя, и закурила. Сонно и безразлично смотрела в сторону. Пару раз оглянулась через плечо. Олег Иванович проследил за ее взглядом. Там, через несколько столиков, сидели те самые кавказцы с другими девицами, и парень из кабинки что-то оживленно рассказывал, положив руки на обнаженные плечи своей подружки, которая смеялась над его словами.

— Пятнадцать процентов, — зло сказал Олег Иванович Савелию после продолжительной паузы. — Не меньше.

— Без ножа режешь, дорогой… — приоткрыл рот Савелий.

— И никаких скидок, — добавил Олег Иванович высоким голосом. — Даже если у тебя есть дисконтная карта!

Он был вне себя: Юленька равнодушно на него взглянула и отвернулась. Савелий внимательно и печально посмотрел на Олега Ивановича, перевел взгляд на нее, потом на компанию, сидевшую от них через несколько столиков, тяжело вздохнул и ничего не сказал.

4

Утром Вадим встал пораньше и не без труда разбудил Марину, чтобы отвезти ее на работу. Но ей потребовалось еще не менее получаса, чтобы переговорить с Веркой о детках: как спали, что ели, как писали, чем какали, очень капризничали или нет…

Он не довез ее до самого детсада, сославшись на то, что сам опаздывал в офис. Избавившись от нее, он тут же позвонил по сотовому Колюне, бывшему местному авторитету, который некогда «крышевал» на здешнем рынке, пока его не вытеснили конкуренты из солнечного Дагестана. После чего тот благополучно спился… Сейчас жил тем, что перебивался случайными заработками.

— Помнишь, как договаривались? — спросил Вадим, когда он появился.

— С тех пор кое-что изменилось… — сказал Колюня, невысокий, коротко стриженный, с татарскими скулами парень. — Цены, например, выросли.

— У меня не бывает инфляции.

— Я про другое. Этот медбрат, с кем я договорился, сегодня не вышел на дежурство, он мне вечером звонил, вроде приболел. То ли сам, то ли его жена. Может, и врет, но все равно придется ему отстегнуть, чтоб молчал, верно?

— Перетопчется. Кто поедет на вызов?

— Пока неизвестно. Там на «скорой» сейчас их двое дежурят. Девка молодая, практикантка, Самохина Наталья Александровна, похоже, с ней и придется разговаривать, и еще пенсионер какой-то. А кто из них сколько возьмет, тоже непонятно. Так что сам посчитай.

Черт, подумал Вадим, говорил же Леве и этому умнику Олегу Ивановичу… Вот что значит, когда непрофессионалы! Чем больше ходов и фигур, тем больше вероятность ошибки на любом этапе. И вот — первая.

Еще через сорок минут он встретился с Колюней возле местного пункта «скорой помощи».

— Вызов только что поступил и уже принят, — сказал Колюня, сев к нему в машину. — Сейчас туда должна выехать эта практикантка Самохина. Живет одна, есть ребенок трех лет.

— Я уже почти все о ней знаю, — прервал Вадим.

— Так ее припугнуть или как?..

— Без или! И то и другое, — жестко перебил Вадим. — Кнут и пряник, ничего лучше прогрессивное человечество пока не придумало.

Он достал свой ноутбук, вставил компакт-диск с адресами и телефонами в Москве и области, быстро набрал имя, отчество и фамилию практикантки. На экране возникли адрес и номер телефона в Химках.

— Вот это да… — присвистнул Колюня. — Только она вроде живет на Таганке.

— Не мешай… Значит, в Химках прописана. Сейчас проверим…

Вадим включил сотовый и позвонил по номеру, возникшему на дисплее ноутбука.

— Здравствуйте, это Полина Алексеевна? — вежливо спросил он.

— Здравствуйте, она самая. А кто это?

— Это Сережа, знакомый Наташи… А можно ее к телефону?

— Сережа… А, был у нее такой, помню, вместе учились. Только сейчас ее нет, Ниночку, внучку, мне привезла, а сама на дежурство уехала. Да и живет после развода сейчас в Москве, на Таганке. А вы, Сережа, хоть знаете про ее развод?

— Конечно, — сказал Вадим, строго глянув на Колюню, который прыснул, не выдержав. — Вы мне ее телефон не подскажете?

— Как я могу без ее согласия, сами подумайте? Нет, лучше вы свой оставьте. И она вам перезвонит. Или позвоните сюда вечером, когда она с дежурства вернется.

— Спасибо, я так и сделаю… — Вадим отключил, телефон и взглянул на Колюню.

— Скажешь ей сам и передашь это… — Вадим написал записку, отсчитал триста долларов и положил все в конверт. — Она меня не должна видеть, ты понял?

— Да понял я… — Колюня косо взглянул на записку, где был записаны диагноз и номер клиники.

— Перехвати ее прежде, чем она сядет в машину, предупредил Вадим. — И вот, микрофон не забудь…

И нацепил ему под ворот почти незаметный конденсаторный микрофон.

— А это зачем? — не понял Колюня.

— Чтоб я проконтролировал, как ты отработал аванс… — сказал Вадим. — А также что ты ей никаких глупостей не наговоришь. Чтоб все по-честному.

Он видел, как Колюня приблизился к девушке в синей тужурке поверх белого халата, сбежавшей с крыльца, над которым красовалась поблекшая и покосившаяся эмблема красного креста и полумесяца. Он что-то ей сказал, она пожала плечами, отошла с ним в сторону, всем видом выражая крайнюю занятость и нетерпение. Теперь Колюня стоял к Вадиму боком, и было видно, как она реагирует на его предложение. Сначала отвела руки за спину и отступила на шаг, когда он ей что-то протянул. Замотала головой…

— Черт… Что он ей там наговорил? — сказал Вадим вслух и перевел на максимальную громкость свой миниатюрный приемник, который вдруг, так не вовремя, забарахлил.

— …Мы хотим как лучше, — канючил Колюня. — Нашу клинику мало кто знает, поэтому мы развернули рекламную кампанию и везде пропагандируем наши достижения…

— Что он там мелет? — поморщился Вадим.

— Если вы убедите родителей мальчика, что его нужно отправить лечиться только к нам, ну, типа того, что в другой больнице это пока не лечится, то получите от нашей фирмы конкретное вознаграждение… Ну? Врубилась? — Колюня вдруг перешел на «ты».

Ему тяжело дался этот пассаж, но девушка уже читала записку.

— Нет, я так не могу, — сказала она. — Вы меня поймите! Я еще не видела этого мальчика… Да, я слышала про вашу клинику, это действительно хорошая клиника, с современным оборудованием, но уж очень дорогая. Как я могу что-то предложить его родителям, если нам туда не дают путевок… А откуда вы, кстати, знаете его диагноз? Вы что, врач? Вы этого мальчика уже осматривали?

— А то… — хмыкнул Колюня.

— Что-то не похоже. Извините, и дайте пройти, мне нужно ехать к ребенку!

— Ты погоди извиняться-то. Ты, Наталья, лучше не о чужих детях, а о своей дочке Ниночке подумай… — негромко сказал Колюня, когда она, оттолкнув его, хотела пройти мимо. — Что щас у твоей матери в Химках гостит.

Вот здесь он уже в своем привычном репертуаре, подумал Вадим, увидев, как резко изменилось ее лицо, когда она остановилась.

— А что с ней?.. — тихо охнула она.

— Пока ничего, — сказал Колюня. — Пока. Но ты, в натуре, тоже не будь дурой. Бери, пока дают. И делай, что говорят. И никому ни слова. Поняла? Тогда прям щас, при тебе, отзвоню ребятам в Химки и дам отбой.

И сунул ей вместе с адресом клиники конверт с деньгами.

Она нерешительно взяла. Неловко сунула в сумку. Потом с окаменевшим лицом последовала к ожидавшему ее «рафику», мотор которого нетерпеливо и сердито гудел. Обернулась в его сторону, прежде чем сесть в машину. И снова к нему подошла.

— Вы это точно?.. С Ниночкой все в порядке, ничего не случилось? — спросила она.

— А чего меня спрашивать? Ты ей сама и позвонишь, — пожал тот плечами. — Сразу, как дело сделаешь.

— Все-таки мы — сволочи! — вдруг сказал себе Вадим.

Впрочем, мир на том и стоит — бить в самое незащищенное и слабое место — женщин, детей. Например, посадить невинную душу на иглу дармовых баксов. Может, она их в руки никогда не брала. А теперь будет брать. С этого дня, кто и за что ей ни предложит, снова возьмет… Раз уже попала в зависимость… А дальше будет сама искать случая, чтобы снова испытать прилив адреналина. Не я это придумал. Мир так устроен. А значит, или мы будем следовать его понятиям, или понятия займутся нами.

Колюня влез в машину, с довольным видом сел рядом, молча и не глядя протянул руку за своим гонораром. Потом пересчитал баксы, которые дал ему Вадим.

— А где еще сто двадцать?

Ты взял из конверта стольник, предназначенный для нее. — Вадим кивнул в окно. — Вон у тебя в заднем кармане. Можешь проверить, если забыл. Плюс штраф. Чересчур много болтаешь. Я предупреждал: каждый твой прокол — червонец. А у тебя их было два. Для чего ты сразу сказал насчет ее ребенка? Кто ходит с козырей?

— Ладно. А второй? — недовольно засопел Колюня.

— Во-вторых, ты бездарен и неубедителен, как всякий дерьмовый шантажист… — поморщился Вадим. — Я думал о тебе лучше. В следующий раз, если он, конечно, будет, заранее отрепетируй, что собираешься сказать своей жертве. Все, отчаливай… Я по четвергам не подаю. Позвоню, если что.

Дождавшись, когда Колюня «отчалит», он позвонил Олегу Ивановичу.

— Все пока на мази, если не считать небольших проколов… — сказал он. — Надеюсь, они никак не скажутся.

— Ладно, сегодня же позвоню нашему клиенту, — ответил Олег Иванович.

И примерно через час он набрал телефонный номер журналиста Макарова в «Неангажированной газете».

— Евгения Матвеевича, к сожалению, сейчас нет, — ответила ему Татьяна Козорезова, начальница отдела редакции. — А кто его спрашивает? Олег, это ты, что ли?

— Да, Танюш, я, хотел вот узнать, нет ли у него файлов или подшивки «Файнэшнл тайме» за девяносто восьмой год, по дефолту в России.

— Опомнился, — строго сказала она. — Пять лет уже прошло… Евгения Матвеевича сейчас нет, а кроме него, никто не скажет. Ему сейчас не до этого. Только что вызывали «скорую» к его внуку в детсад, и он срочно поехал туда…

— Да что ты говоришь! — присвистнул Олег Иванович. — Что-нибудь случилось с его любимым внуком? Он столько мне о нем рассказывал… А что хоть произошло, можно узнать? Или чем-то помочь? Лекарствами, специалиста порекомендовать?..

— Спасибо, нам звонили и сказали, что в детсаде у малыша вдруг поднялся жар, началась рвота. Больше ничего не удалось узнать. Да, будто его срочно повезли в какую-то очень дорогую клинику, где-то на Юго-Западе, точно не знаю. Вроде бы врач «скорой» сказала, что только там это лечат.

Она положила трубку и взглянула на Игоря Залоги-на, сидевшего за ее столом напротив.

— Что ему опять надо? — спросил тот.

— Да ничего… — пожала она плечами. — Просто ищет какой-то материал из «Файнэшнл тайме» за девяносто восьмой год. Надо бы вечером позвонить Евгению Матвеевичу домой. Как он там… Или еще лучше будет, если ты сам к нему съездишь.

5

Журналист Игорь Залогин приехал в Генпрокуратуру к своему другу Гере Шестакову и новому старшему следователю по особо важным делам Валерию Померанцеву ближе к вечеру. Шестаков представил их друг другу и коротко взглянул на часы.

— Опаздываешь, — хмуро сказал он. — Обещал к четырем, а сейчас знаешь сколько?

И осуждающе покачал головой.

— Пришлось съездить в больницу, — сказал Игорь. — У нашего коллеги Макарова Евгения Матвеевича несчастье с внуком. Мальчик сейчас в реанимации. Говорят, самое страшное уже позади, но придется лежать еще с месяц… Что-то с печенью, мальчик и раньше болел, говорят про гепатит, жил на уколах.

— То есть самое страшное позади? — констатировал Гера.

— Да как сказать, — пожал плечами Игорь. — Сначала говорили, что только в этой больнице можно получить необходимое лечение… Что там специальное диагностическое оборудование, новейшие технологии. Но это все очень дорого, на самом деле. Таких денег у Евгения Матвеевича просто нет. Говорит, придется продавать квартиру. А это все, что есть у него с женой… Ребенка в клинику взяли, а ему поверили в долг как знаменитому журналисту и отчаявшемуся дедушке. Но для английского менеджера этой детской больницы, сами понимаете, не довод. А им там еще придется перед ним отчитываться.

— Ну да, это называется: их нравы, или гримасы развитого капитализма… — поддакнул Гера.

— А разве ваша газета не в силах ему помочь? — спросил Померанцев.

— Газета второй месяц не платит зарплату своим журналистам, — махнул рукой Игорь. — Сами в долгах как в шелках.

— То есть как ни крути, а за неангажированность приходится платить? — констатировал Гера, переглянувшись с Померанцевым… — И весьма высокую цену. Но хоть ребенка за неуплату из клиники не выкинут?

— Спроси чего полегче, — вздохнул Игорь. — Мы уже готовы идти с шапкой по кругу, да что толку.

— Кстати насчет «ангажированности». — Гера протянул ему газету «Российские ведомости». — Читал? Вот эту вот заметку, я имею в виду. Без подписи. О постановлении на взятие под стражу бизнесмена Разумневича, кстати владельца данной газеты. Обрати внимание на текст, с подписью и печатью.

— А на самом деле? — спросил Игорь через некоторое время, пробежав статью глазами. — Само постановление где сейчас?

— Где и положено ему быть, — мрачно сдвинул брови Померанцев. — Лежит в моем сейфе и ждет своего часа, поскольку начальство в лице заместителя генерального велело погодить. Но теперь все о нем знают…

— Ты же собирался звонить по этому поводу Александру Борисовичу? — напомнил Гера.

— Кстати, хорошо, что напомнил… — спохватился Померанцев.

Он взял мобильный и стал набирать номер, заглядывая в свою записную книжку.

— Александр Борисович? Здравствуйте, Померанцев беспокоит. Извините, что отнимаю время, но если вы сейчас не заняты?.. Да, у меня появилось несколько уточняющих вопросов по делу Разумневича…

Он спрашивал, слушал, кивая и что-то записывая. Потом отключил трубку и взглянул на Геру.

— В общем, это совпадает с тем, что ты мне рассказывал…

— Может быть, вы все-таки посвятите меня в подробности этого дела? — спросил Игорь, переводя взгляд с одного «важняка» на другого. — И мы в своей газете дадим отповедь «Российским ведомостям», расскажем, что именно инкриминируется господину Разумневичу, чтоб читатель смог разобраться, кому и зачем нужно было проникать в святая святых Генпрокуратуры…

— Извини, Игорек, но это уже полный стриптиз, — покачал головой Гера.

— Именно такой истерики от нас ожидают, — спокойно сказал Померанцев. — Надеются, что мы раскроемся, пойдя на обмен ударами, и они тогда больше узнают, чем еще мы располагаем.

— А вы знаете больше?

— Пусть они так думают… — нахмурился Померанцев. — А на самом деле…

— На самом деле мы поневоле были вовлечены в нескончаемую ссору Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича наших дней — Льва Семеновича и Эдуарда Григорьевича… — сказал Гера. — Причем, как теперь становится понятно, первым сказал слово «гусак» именно Белявский. Похоже, именно он — тот самый неизвестный, кто в свое время подбросил нам некоторые документы, косвенно указывающие на причастность его заклятого друга к махинациям, связанным с дефолтом. Это и послужило поводом для возбуждения уголовного дела.

— А на самом деле? — спросил Игорь. — В чем подоплека их вражды? Что-то личное?

— На самом деле кредитная история их отношений такова, — продолжал Гера, — Белявский и Разумневич когда-то учились на одном курсе в Первом медицинском институте, вместе фарцевали на улице Горького на участке между Центральным телеграфом и «Националем». Вместе отсиживали в отделениях милиции, откуда их забирали высокопоставленные папаши, потом их на пару прорабатывали на комсомольских собраниях. Даже на карикатурах в стенгазетах они были неразлучны. И вылетели тоже в один день — сначала из комсо-, мола, потом из института. Их и посадили одновременно за торговлю порнографией в подземном переходе на Пушкинской площади, с конфискацией имущества… Так они и шли рука об руку над обрывом по узкой дороге застоя и перестройки, вплоть до развилки, то есть до образования первых перестроечных кооперативов, после чего пути их стали расходиться, а после дефолта и вовсе, всерьез и навсегда, разлетелись.

— Навсегда ли? — хмыкнул Игорь. — Бывает, интересы расходятся, но потом снова сходятся… Но во время дефолта Разумневич баснословно разбогател.

Биржевые спекуляции, — кивнул Игорь. — Я читал. А разве это подсудно?

— За счет тех, кого он разорил, в том числе и за счет государства, — уточнил Гера. — Вроде бы ничего противозаконного, обычная биржевая спекуляция, игра на понижение, потом на повышение. Срочно продавал то, что должно было упасть в цене, и скупал валюту.

— Здесь дело не в самом обогащении, а в противозаконных методах, — вступил в разговор Померанцев. — Турецкий с подачи Меркулова тщательно, с экспертами, проанализировал его деятельность, и стало понятно, что Разумневич действовал всегда безошибочно, как если бы знал в деталях весь комплекс финансовых мероприятий по дефолту девяносто восьмого года, о котором в руководстве страны могли знать три-четы-ре человека. Константин Дмитриевич настоял, чтобы Турецкий вызвал Разумневича в качестве свидетеля. В дальнейшем, когда стала проясняться его истинная роль, речь зашла уже о задержании, но Турецкого срочно откомандировали в Интерпол, и выписывать постановление о взятии его под стражу пришлось уже мне… А позавчера вечером приказом генерального прокурора Меркулова срочно откомандировали в Чечню, и сменивший его первый зам Анисимов приказал мне повременить со взятием под стражу Разумневича, то есть отложить до лучших времен. А постановление не тащить на подпись к председателю суда, а спрятать подальше в сейф… И вот что мы в результате получили буквально на следующий день, — он кивнул на газету.

— То есть это не Константин Дмитриевич распорядился пока не задерживать Разумневича? — спросил Игорь.

— Дмитрич матерился из Чечни по телефону, когда узнал, — подтвердил Гера. — Игорек, не обижайся, для нас ты свой в доску, как порядочный человек, которого я хорошо знаю, и как журналист по криминальной тематике, но это не мешает лишний раз напомнить: все, что ты здесь услышишь, может быть предназначено для твоей будущей публикации не раньше, чем мы это разрешим.

— Мог бы и не говорить…

— Все-таки обиделся… Пойми, здесь замешано слишком много политики и крутятся очень большие бабки. Возможно, где-то наверху опять решили, что не вовремя, мол, скоро выборы и как бы не расшевелить наше политическое болото с неизвестными последствиями… Мало ли что вдруг всплывет на поверхность? И вот теперь этот скользкий Разумневич… едва достался Валере по наследству, как в очередной раз вывернулся.

— Я так понял, что вы друг друга давно знаете? — улыбнулся Залогин.

— Однокурсники, — подтвердил Гера. — Как и Разумневич с Белявским. И знаешь, я ведь как чувствовал, что Валера обязательно обойдет меня по службе. Значит, планида моя такая — Валере быть моим непосредственным начальником, а мне его непосредственным подчиненным… Но уж лучше он, чем кто другой.

— Какие твои годы? — сощурился Померанцев. — Подсидишь еще меня…

— Нет уж. Когда идут такие дела, лучше подчиняться, чем брать ответственность на свою шею.

— Какие еще, например? — поинтересовался Игорь.

— А Разумневича тебе мало? — пожал плечами Гера. — Когда заводится такое дело, лучше взять долгосрочный отпуск за свой счет. Или лечь в больницу на обследование.

— Александр Борисович еще мне рассказал, — продолжал Померанцев, — что Разумневич, когда он допрашивал его в качестве свидетеля, объяснял обрушившееся на него сказочное богатство исключительно своей интуицией и незаурядными способностями биржевого игрока. Мол, чем он хуже Сороса?

— Как же, помню, как сейчас, — хмыкнул Гера. — Типа видение ему было.

— Но это не для печати, — напомнил Померанцев Залогину. — Словом, мне приказано ждать вплоть до особого распоряжения. И — дождались. Упреждающий удар называется.

— И вы так спокойно об этом говорите? — удивился Игорь. — Вы хоть понимаете, что у вас в Генпрокуратуре завелся крот! Он и передал эту информацию.

— И что нам теперь, стреляться? — хмыкнул Г ера. — Только о том и думаем, головы ломаем, ночами перезваниваемся: кто?

— А вы допросите этих газетчиков, как к ним ваша информация попала!

— Как же, вас допросишь… — мрачно сказал Гера. — Сразу начнете орать на всех перекрестках, что имеете право скрывать своих информаторов… Потому и пригласили тебя, чтобы проконсультироваться в частном порядке: кто бы мог, на твой взгляд, написать такую статью?

Игорь снова стал читать статью, только теперь уже более внимательно.

Да уж, подлянка та еще… И написано от лица редакции.

— Коллективная безответственность, что тут непонятного? — кивнул Гера.

Кажется, я догадываюсь, кто писал… Но для достоверности хорошо бы прочитать еще несколько статей того же автора, чтобы сказать наверняка… И потом, вы же можете заказать литературоведческую экспертизу?

— Это мы обязательно сделаем, — заверил Померанцев.

— Но лучше бы нам сначала обойтись своими силами, раз у нас завелся крот… — добавил Гера, искусно подражая акценту и тону вождя, учителя и лучшего друга советских журналистов. — Нэважно, кто это написал, важно, кто сдэлает экспэртизу языка и стиля. Поэтому, Игорек, я пригласил тебя. Чтобы ты нам сказал: чья это рука? Ибо дело-то серьезное. Кто-то не просто организовал утечку информации в газету Разумневича, но еще для достоверности снял и переслал от нас копию бланка постановления, с подписями и печатью.

— И раскрытие этой утечки является для вас делом чести, — кивнул Игорь.

— Ты все понимаешь… И почему почти одновременно Александр Борисович и Константин Дмитриевич также оказались не у дел? Не верю я в такие совпадения!

Не хочу даже думать об этом… — мрачно сказал Померанцев. — Кстати, Меркулов позвонил мне утром из Чечни и потребовал форсировать расследование утечки информации, не дожидаясь реакции руководства. Обещал днями опять позвонить.

Герман Шестаков и Игорь Залогин только переглянулись и промолчали.

— Для разрядки: сколько стоит такая статья? — спросил Гера у Залогина.

— Трудно сказать… — пожал плечами Игорь. — Поскольку подлинный адрес «Российских ведомостей» — это задний карман Домашней пижамы Разумневича. А платит он за нужный материал очень даже неплохо… Вам виднее, но, как мне кажется, сейчас главное, что Разумневич велел бить в набат, мол, свобода слова и предпринимательства под угрозой, ну и все такое… А уж сколько такая информация стоит в денежном эквиваленте, это дело десятое… А платят у них по-разному. Но очень хорошо. Возможен и другой вариант: тому, кто эту информацию продал, сам Разумневич до фонаря. Человек решил заработать на сливе сенсации.

— Сейчас на всем зарабатывают. Даже на благотворительности, — кивнул Гера.

— Возможно, какие-то ваши работники Генпрокуратуры не смогли устоять перед соблазном продать эту сенсацию журналистам, а тем главное — опубликовать скандальную статью, которая привлечет внимание и повысит рейтинг…

— Но именно в газете Разумневича… — уточнил Гера.

— А кто больше, чем он, заинтересован? — пожал плечами Померанцев. — Значит, больше и заплатит.

— Логично. Если бы этот слив передали тебе, ты опубликовал бы ее у себя за копейки? — спросил Гера у Залогина.

— Странный вопрос, — замялся тот. — Конечно, нет. Ты же меня знаешь. Я сразу бы позвонил тебе… Да, кстати, Валерий Александрович, мы с Герой давно знаем друг друга, так почему бы и нам с вами тоже не перейти на «ты»?

— Заметано, — согласился Померанцев.

— Ну что, поверим ему на слово, что не проболтается? — спросил Гера у непосредственного начальника, который не переставал хмуриться. — Не все же среди журналюг сволочи, верно? Есть среди них и нормальные люди, эдакие цепные псы демократии, с бледным челом и горящими глазами, вроде Игорька?

— Спасибо, Гера, за оказанное доверие… — поддержал его в том же тоне Игорь. — И все-таки кто и как мог узнать о существовании этого постановления и даже снять с него копию?

— Ну начинается… — протянул Гера. — В смысле, очередное журналистское расследование, — сказал он Померанцеву, — на которые Игорь весьма горазд. А вдохновленный нашим к нему доверием, он теперь с еще большим усердием будет путаться у нас под ногами со своими версиями и вопросами.

— Кончай, — отмахнулся Игорь. — Сам же позвал меня помочь, верно?

— Знали о выписанном постановлении пятеро: я, наша практикантка Зоя, которая все оформляла, замы генерального Меркулов, Анисимов и… — Померанцев перевел глаза с потолка на непосредственного подчиненного. — И Гера. Больше никто.

— А что вы на меня так смотрите, гражданин начальник? — вдруг обиделся Г ера. — Хотите сказать, раз вы начальство, значит, отпадаете по определению? Вам срочно нужен стрелочник? Так вот он я! Всегда под рукой. Как «кабанчик» у зеков, сбежавших из зоны.

— Кончай… — повторил за Игорем Валерий, нахмурившись еще больше. — А то Игорь и вправду подумает.

— Чистосердечное признание, надеюсь, облегчит мою участь Иуды, предавшего Фемиду? — завелся Гера, продолжая в том же духе. — Только учтите один момент, когда будете носить мне передачу как пострадавшему за своих друзей. Полюбил я в последнее время селедочку в винном соусе под пиво или макрель в собственном соку либо под красное вино. Все, молчу, молчу, — он выставил перед собой ладони. — Я весь внимание.

— Да говори, говори, я уже начинаю привыкать, — улыбнулся Померанцев. — Надеюсь, твоя прикольная пятиминутка закончилась? А то меня ждут дела.

Гера взглянул на часы:

— Вообще-то полторы минуты у меня еще есть, но в связи с чрезвычайными обстоятельствами, которые вполне могут привести к введению в нашей конторе чрезвычайного положения…

— Тогда к тебе просьба… — обратился Померанцев к Игорю. — Завтра же выскажешь нам свои соображения о возможном авторе этой заметки. А тебе, Гера, как всегда, самое трудное. Проследи всю цепочку оформления постановления: кто мог что-то увидеть и быть в курсе?.. Словом, всех, кто в тот день мог так или иначе соприкасаться с этим чертовым постановлением…

— Кто и где регистрировал, кто занес в журнал?.. — посерьезнел Гера. — Кто приносил на подпись, кто потом относил?.. Зоя, больше некому.

— Дело, конечно, ваше, — осторожно сказал Игорь. — Но уж Зоя-то… сколько здесь у вас на практике, и всегда только верой и правдой.

— Вне подозрений только жена Цезаря, — поддакнул Гера.

— Проверку по всем правилам мы должны начать с себя, — сказал Валерий. — Поэтому самый для нас незапятнанный человек — это ты, Игорь. Как и все, кто работают не у нас.

Он встал из-за стола.

— Можешь, Игорек, считать себя свободным, — вслух прокомментировал Гера это телодвижение своего непосредственного начальника, сам при этом продолжая сидеть, болтая ногой, положенной на ногу. — Пока. И срок ты, по знакомству, получишь условный, с условной конфискацией имущества, если пообещаешь не морочить нам голову своими журналистскими прибамба-сами и заморочками… А на сегодня предлагаю нашу совместную мозговую атаку на данную проблему считать законченной.

6

Поздно вечером едва Олег Иванович собрался отключить сотовый, как тут же последовал звонок.

— Ты что, совсем про меня забыл? — услышал он хриплый голос с кавказским акцентом. — Мы о чем договаривались? Мы тут в гостинице какой день сидим, да? Ждем, ждем…

— Реваз, дорогой, только не говори о себе во множественном числе, — поморщился Олег Иванович. — Кто мы? Бабу, что ли, привел? И поэтому хочешь, чтоб тебе заплатили вдвое больше?

— Какую бабу, слушай, — вскипятился Реваз. — Я нос боюсь высунуть! В буфет пошел, так у меня в вестибюле опять паспорт проверили, как у лица кавказской национальности!

«Это входит в твою профессию, Реваз, — собрался ответить, но промолчал Олег Иванович. — Ив твой пятый пункт… Пора бы наконец паспорт обменять или усы сбрить… Да уж, Вадик недоучел, что их брата шерстят в обеих столицах. Сейчас для этих дел нет никого лучше, чем наш брат, лицо славянской национальности, которое не бросается в глаза пугливой общественности».

— Ты, Олежка, почему молчишь? — спросил Реваз. — Совсем про меня забыл, да?

— Запомни… Я ничего и никогда не забываю, — вздохнул Олег Иванович. — Но мы с Вадимом, кажется, уже договорились: будет лучше, если он позвонит мне сам. Тогда на мой счет не будет подозрений. Он тебе это передал?

— Боишься, дорогой… — хмыкнул Реваз. — За свою шкуру переживаешь?

— Есть немного, — хмыкнул Олег Иванович. — Но и за тебя тоже. Начнут меня таскать на допросы, загонять иголки под ногти…

— Или тебе вставят в жопу паяльник, — засмеялся Реваз, вспомнив свою любимую шутку. — Вот интересно: его вставляют уже нагретым или только потом включают?

— Это зависит от следователя, — сказал Олег Иванович. — Добрый он или злой… Добрый сначала вставит, потом включит в сеть. Злой вставит его раскаленным… Реваз, не психуй! Сиди и не высовывайся. Завтра утром выходит этот номер с моей статьей, думаю, объект сразу же даст об этом знать и мне позвонит… Все, дорогой, на этом я отключаюсь.

Олег Иванович отбросил в сторону сотовый, потер виски. Скорее бы все закончилось, что ли…

— Это кто звонил? — спросила жена, не оборачиваясь от телевизора, по которому шел какой-то стародавний американский сериал с виллами, «феррари», дорогими шлюхами в бриллиантах и шиншиллах и огромными самолетами, на которых те прилетали в Калифорнию в надежде стать кинозвездами. — С кем ты так разговариваешь?

— Все в порядке, дорогая, — ответил он в тон ее сериалу. — Это звонил киллер, которого я вчера нанял по рекомендации Вилли, чтобы он решил некоторые мои проблемы с акциями «Дженерал моторе».

— Да ну тебя… — Она засмеялась и махнула рукой.

Мне бы так отмахнуться от тебя, подумал он, неприязненно глядя на ее коротко, по моде, стриженный затылок.

Она дочь главного редактора родной газеты «Российские ведомости», благодетеля, можно сказать, который помог ему сделать карьеру при негласном условии, что он женится на его трижды разведенной доченьке. И с которым приходится постоянно делиться бабками за снятие с номера какой-нибудь скандальной статьи. Потенциальные жертвы скандала узнают о них как бы невзначай и в самый последний момент, после чего готовы платить: чаще — сколько им скажут, реже — сколько смогут.

И потому Олегу Ивановичу приходится терпеть и мечтать о чужих бабах или довольствоваться дорогими шлюхами, надеясь и выжидая момента, когда тестя удастся подсидеть. Разумневич туманно на это намекал, но не более того…

Словом, сегодня предстоит еще одна бессонная ночь. Опять он будет лежать рядом с женой и представлять себе эту безголосую певичку, которую приводил в ресторан Савелий. И вспоминать, как она стонала там, в отдельной кабинке мужской уборной, пока те, кто уже ею попользовался, стояли на стреме. Вспоминать, потому что чувствовал, как нарастает желание так ее трахнуть, чтоб она, уже не сдерживаясь, заорала благим матом и кусалась! А уж потом дать ей пинка под аппетитный зад и больше ее не видеть и не слышать.

Но это все случится не раньше, чем Рита напишет об этой сучке хвалебный отзыв… А Ритуля, когда ее увидит и услышит, наверняка заломит такую цену, что придется отстегивать из своих кровных.

Но уж лучше сейчас думать о ней, чем ждать, когда решится эта неприятная проблема в Питере…

«Завтра, в субботу, Реваз должен убить Генку Лагутина — бывшего моего однокашника и однокурсника, прежде чем тот огласит в своей газетенке имя информатора или до него доберется кто-то другой, например этот новый «важняк» из Генпрокуратуры. Как его… ну да, Померанцев».

Как и рассчитал Вадим, Генка Лагутин таки клюнул на статью и позвонил в субботу рано утром. Сразу, как только прочел публикацию на сайте «Российских ведомостей».

Олег Иванович был еще дома и раздумывал, ехать ли сегодня в редакцию или подождать его звонка. Хорошо, что жена куда-то ушла. Может быть, к массажистке, может, в парикмахерскую, а возможно, к любовнику. Именно в такой последовательности.

— Олежка, здравствуй… — Голос Генки был запальчивым и вызывающим. — Старик, не ожидал от тебя. Я про эту статью. Мы ж договорились!

— Начнем с того, что мы ни о чем не договаривались. Эта информация с самого начала предназначалось мне. А ты, как последняя сука, подслушал.

В трубке послышался шорох, отдаленный женский голос.

— Постой, дай я сама ему скажу! — Теперь новый голос прозвучал в трубке. — Алло, Олег, ты меня слышишь?

В этот момент в трубке что-то щелкнуло, и Олег Иванович почувствовал, как стало пусто под ложечкой. Во-первых, к их разговору только что подключились. Во-вторых, он узнал ее: это была Лиля Зайцева, общая их с Геной неразделенная любовь с первого курса. Когда-то она предпочла его, Олега, став его любовницей, но они так и не поженились. И она выстрелила первой — бросила его, а он все собирался, да так и не собрался. Он знал о ней только то, что она дважды выходила замуж, и оба раза неудачно, детей не было, потом стала пить… Значит, Генка у нее? Господи, только этого не хватало. Хоть бы она в это дело не лезла! Сейчас Вадим или Реваз, без разницы, ее тоже слышат, и Лиля, таким образом, тоже становится ненужным свидетелем. И уже не скажешь, что Генка отказался назвать место, где остановился. А значит, Ревазу придется ее тоже убивать.

— Здравствуй, — сказал он, едва подавив желание отключить трубку. И при этом взглянул на часы. Реваз велел разговаривать не менее пяти минут. Для бурного выяснения отношений этого даже мало. Поэтому, если отключиться раньше, Вадиму это покажется подозрительным. Впрочем, ее адреса Олег Иванович не знал, он где-то был записан, но после своих разводов и разделов она вполне могла жить и в другом месте. Но на этот случай, конечно, есть горсправка, где про ее новый адрес расскажут в лучшем виде… — Здравствуй, Лиля.

— Быстрое! Что ты как в воду опущенный! Ребята, что у вас случилось, вы можете мне внятно объяснить?

— Спроси у Гены. Я ему уже все сказал.

— Я у него спросила. Но теперь хотела бы выслушать другую сторону. Мне ты можешь объяснить?

— Что тут объяснять? Генка ведет себя, как набитый дурак. Совершенно не понимает, что происходит и что влез туда, где его никто не ждал. А все потому, что к нему случайно попал мой мобильный и он узнал не столько важную, сколько опасную для посторонних информацию. И решил ею воспользоваться, чтобы сделать себе имя… Он и слышать не хочет, чем это обернется… Словом, я его предупредил… — Здесь Олег Иванович сделал паузу, вспомнив, что Вадим или Реваз слышат и это. (Да и черт с ними, ожесточился он про себя, какая теперь разница?)

— Хочешь сказать… Это для него опасно?

Олег Иванович не ответил. Его лоб покрылся испариной, когда он вдруг представил себе два трупа в ее квартире — Лили и Гены.

— Это не телефонный разговор… — пробормотал он. Все, что знаю, я ему уже сказал. А что он помчится к тебе, я, честно говоря, даже не предполагал…

— Да, он с вокзала приехал прямо ко мне! — мстительно сказала она. — Где ты не раз бывал. Ты это хотел услышать?

— Подожди, — снова прорвался отдаленный голос Гены. — Ты хоть понимаешь?..

— Не прерывай меня! — сказала ему Лиля.

— Нет, я его сам спрошу… — снова вмешался Гена. — Тогда, Олег, ты мне другое объясни… Я ведь тебе просто как своему другу рассказал. А мог и не рассказывать, верно?

— Я журналист, и ты — журналист… — ответил Олег Иванович, снова взглянув на часы. (Золотистые стрелки едва ползли по черному циферблату. Пяти минут еще не прошло.) — Но ты фактически стащил у меня информацию, чтобы ею воспользоваться… Послушай, мы с тобой не боги, а всего лишь жрецы в храме богини Медиа… И мы должны время от времени приносить ей жертвы…

— В том числе человеческие? — снова прервал Гена. — Ты это хотел сказать?

Подожди, Гена… — снова вмешалась Лиля. — А то сейчас наговорите друг другу… Знаешь, Олежка, я когда-то, как последняя дура, выбирала между вами. Хотя Генка мне всегда нравился больше, если честно. И вот — довыбиралась… — Ее голос дрогнул. — Думала, ладно, не буду делать друзей врагами… Словом, дело прошлое, но теперь мы с Геной решили быть вместе. Что бы ни случилось. Спасибо, что ты его предупредил, но с этой минуты выброси из головы наши телефоны и мой адрес, мы их срочно обменяем. И все на этом!

— Послушай, Лиля. Мы ведь не в том возрасте, уже столько лет прошло… — зачем-то сказал Олег Иванович, но услышал в трубке короткие гудки.

Он опустился в кресло, прикрыл глаза. И черт с ними… Генка — неудачник, он пусть случайно, но спер мой материал, увел мою женщину, а раз мы друзья, то я должен молча обтекать и утираться? Никто теперь не виноват. Эти записные неудачники всегда сами лезут в капканы, куда их никто не толкает! А вытащить их оттуда означает оказаться на их месте. Это самопожертвование уже, извините, для идиотов…

Он снова взглянул на часы. Сейчас Реваз должен позвонить, чтобы узнать ее адрес. Значит, судьба. И пусть тогда все идет, как идет. Лиля, видите ли, за столько лет разрешила наконец проблему их рокового треугольника? И сегодня бросила ему это в лицо. И Олега Ивановича, как потерпевшего, отвергнутого и покинутого, это полностью оправдывает. Сейчас ему больше всего хотелось отключиться самому и отключить все телефоны.

Но не раньше, чем позвонит Реваз.

Чтобы отвлечься, он поднял с пола газету, постарался вчитаться в свою редакционную статью.

«От редакции. Как нам стало известно из внушающих доверия источников, неделю назад в Генеральной прокуратуре было выписано постановление на задержание известного предпринимателя Разумневича Л. С. В чем заключается его вина — нам неизвестно. Это постановление в настоящее время лежит в сейфе нового старшего следователя по особо важным делам Валерия Померанцева, сменившего всем известного «важняка» А. Б. Турецкого, перешедшего на другую работу. Судя по всему, прежде чем отправиться на подпись к народному судье, оно ждет результата очередной подковерной схватки бульдогов, дерущихся за влияние на Кремль, чтобы быть предъявленным Разумневичу либо отправиться в корзину. Ибо у нашей Фемиды не столько завязаны глаза, сколько связаны руки. Сначала было приказано арестовать предпринимателя Разумневича, потом было велено отставить дело до особого распоряжения. Пока что ее деятельность, или бездеятельность, всецело зависит от воли нашей первой (дай бог, не последней) власти. Но уже сейчас мы можем только предположить: если Разумневич будет арестован, на противную сторону этого противостояния обрушится такой поток компромата, который сметет ее вместе со Спасской и Боровицкой башней. Что и остановило заказчиков».

Чересчур, конечно, подумал он. Безусловно, Лев Семенович Разумневич и «противная сторона» Эдуард Белявский — это те, кто пришел на смену изгнанным олигархам, кого власть в свое время использовала, а потом вытолкнула за границу, как только те решили, что именно они уже являются настоящей властью в России. Разумневич и Белявский прежде были весьма дружны, считались бизнесменами второго ряда, а сейчас вышли на первый план. Им теперь хочется, чтобы их тоже звали олигархами… Сначала Белявский был побогаче, неплохо заработав на биржевых спекуляциях и алюминии, потом его догнал Разумневич, сказочно разбогатевший сначала на нефтедобыче, потом на биржевых спекуляциях во времена дефолта. Что и вызывает законное подозрение властей. Оба до поры сидели в тени, понемногу подыгрывая государству в его схватке с главными олигархами, и ждали, чем все закончится, чтобы успеть присоединиться к победителю. После изгнания тех, первых, они сами вылезли на авансцену. И сцепились уже не с властью, а между собой. Им обоим нужен скандал, и как можно громче. Чтобы привлечь к себе внимание или отвлечь от чего-то очень серьезного… Милые бранятся — только тешатся? Черт его знает… В свои планы они никого не посвящают, даже ближайших помощников. Да и есть ли они, совместные планы? Или есть только инстинкт непрерывной борьбы все равно с кем?

Звонок заставил Олега Ивановича отложить газету, шумно вздохнуть, как если бы он собрался нырнуть, и снять трубку.

— Алло… Я слушаю!

— Олежка, у тебя все нормально? — сочувствующий голос Реваза послышался после короткой паузы.

— Нормалек… Только почему ты звонишь по меж-городу?

— А у меня все аккумуляторы сели, сейчас подзаряжаются. Слушай, почему ты позволяешь, чтобы эта женщина, Лиля, да? так с тобой разговаривала?

— Реваз, не отвлекайся… Записывай ее адрес. Это в районе Купчино, там, где пересекаются Бухарестская и Будапештская…

Все верно, подумал Олег Иванович, ожесточая себя, пока Реваз записывал. Это судьба, которую Генка и Лиля сами выбрали. Они, видишь ли, все это время втайне любили друг друга, а я им только мешал? Снюхались, в конце концов, на старости лет, и эта дура решила, что меня можно этим уесть… Любовь приходит и уходит, а секс остается. И это правильно. Он снова вспомнил стоны и хрипы безголосой певички Стефании в кабинке мужского туалета.

— Что молчишь, Олежка? — спросил после некоторого молчания Реваз. — Переживаешь, да? Жалко ее? Хочешь, я ее для тебя оставлю?

— Нет-нет, — замотал головой Олег Иванович, как будто Реваз мог это увидеть за сотни километров отсюда. — Все остается в силе. Сами напросились, в конце концов.

— Ладно, как скажешь, дорогой… — помедлил Реваз, как если бы сам все еще колебался. — И напомни, как твой Генка выглядит. И как она, если еще ее помнишь.

— Помню только, как выглядела, когда мы вместе учились… — вздохнул Олег Иванович. — Самая красивая на нашем курсе была. Шатенка, но волосы наверняка перекрасила. Лицо тонкое, высокая, стройная… Смотрит всегда прямо в глаза.

— Ладно. Хватит себе душу травить. Что я, не понимаю? Сам был влюблен в одноклассницу. Да, напомни еще раз, дорогой, как там звали вашего общего сокурсника из Зугдиди? Отари Мазиашвили, я не ошибаюсь?

— Да, — нехотя подтвердил Олег Иванович.

— Ну хорошо, дорогой… Ты, главное, не горюй! Все образуется, как русские говорят. Мучиться они не будут, обещаю. Я лучший «чистильщик» в СНГ, если хочешь знать… Потом перезвоню. Отдыхай.

Записав название улицы и номер дома, Реваз, не теряя времени, сбрил в ванной усы, тут же наклеил на их место другие — точно такие же, один к одному, после чего внимательно себя оглядел. Затем собрал сумку, вышел в коридор гостиницы, приблизился к посту дежурной.

— Где тут, дорогая, у вас можно расслабиться и оттянуться одинокому мужчине, тоскующему по женскому теплу и ласке? — подмигнул он матроне лет сорока с пышным бюстом.

— Ой, ой, скажете тоже… — покачала она головой. — Чтоб такой цветущий мужчина чувствовал себя одиноким в нашем городе, где столько симпатичных одиноких женщин? Никогда не поверю.

— Если б кто познакомил… — вздохнул Реваз. — Сам-то я подойти боюсь. Один раз подошел, спрашиваю: девочка, вы почему здесь одна скучаете? Давайте вместе поскучаем! А она мужа ждала. И только я разговорился, как он тоже подошел. А я и не заметил!

Она рассмеялась, сощурилась, погрозила пальцем.

— Вон вы какой… — покачала она головой

— Да и времени нет, все дела, дела… — закончил он печальное повествование о несчастливой любви.

— Кстати, вы когда от нас съезжаете? — спросила дежурная. — Завтра?

— А что, надоел уже?

— Да нет, живите сколько хотите. Я это к тому, что горничная отпросилась завтра с обеда, она должна вашу постель перестелить, если вы, конечно, отдыхать не будете, — подмигнула она. — А то найдете сегодня какую-нибудь сударушку, пригласите ее завтра к себе в номер… Потом опять перестилать?

— Ай, слушай, как можно так говорить? Ты что хочешь? Чтоб я привел женщину в чужой дом? Пусть она меня к себе приведет, пока мужа нет! Правильно я говорю?

7

Через час Реваз заказал кружку пива в пельменной на Лиговке, потом в замызганном туалете отклеил усы, надел очки, переделал прическу с косого пробора на прямой. Затем летнюю куртку сменил на пиджак, надел галстук и вышел, сопровождаемый сонными взглядами двух ньяных бомжей, сливавших остатки пива из разных кружек.

В микрорайоне Купчино он появился еще через час, когда стало темнеть. К тому времени он уже купил в фирменном магазине грузинских вин и коньяков пару бутылок настоящего «Цинандали» и абхазского «Чха-вери», а также пышный букет роз. Пятиэтажку на Бухарестской он нашел сразу. Улыбаясь, он прошел мимо старушек на лавочке, сразу замолчавших при его появлении и никак не ответивших на его вежливое «здрасьте, уважаемые дамы» и приподнявшихся, чтобы посмотреть ему вслед, когда он вошел со своим букетом в подъезд.

Он позвонил в дверь квартиры № 47, посмотрел на часы. Потом позвонил еще раз.

Дверь открыли не сразу. Сначала потемнел глазок, через который просвечивал желтый электрический свет, и только потом послышался женский голос:

— Вам кого?

— Извините, пожалуйста, Лилечка Зайцева не здесь проживает?

— А кто вы?

Реваз услышал краем уха, как приоткрылась дверь квартиры слева. Там явно прислушивались.

— Я Гоги, друг вашего однокурсника Отари Мазиашвили из Зугдиди, прилетел сегодня, привез вам от него подарок!

— Ой, вы от Отарика? — Дверь широко распахнулась, и Реваз увидел молодую еще женщину, со следами былой красоты и бурных переживаний на изможденном лице, придававшими известную привлекательность. — Вот спасибо! Проходите… Ничего, ничего, у нас здесь натоптано, полы все равно мыть… И как там наш Отарик поживает?

Реваз пожевал губами, стараясь припомнить все, что говорил ему накануне по телефону Олег Иванович об университетском товарище Мазиашвили.

Ну как поживает?.. — вздохнул Реваз. — Как мы все сейчас поживаем. Трудно, для детей особенно трудно…

— И сколько их у него? — поинтересовалась Лиля.

— Когда я улетал из Тбилиси, было двое, — сказал Реваз.

Она рассмеялась, не отрывая лица от роз.

— Ах, какая прелесть… Давно мне никто не дарил.

— Отари мне сказал: Гоги, обязательно купи Лилечке розы! Она их очень любит.

— Не держи человека в передней, — вышел из комнаты мужчина, примерно того же возраста, что и Олег Иванович. — Вы устали с дороги, проходите, присядьте…

И протянул гостю руку:

— Геннадий.

— Гоги… Очень приятно. Мне Отари много о вас рассказывал. И еще про Олега Быстрова, вашего товарища. Говорят, большим человеком Олег стал. В какой-то очень важной московской газете работает большим начальником, это так, да? А то в Москве скоро буду, Отари просил его тоже навестить. Только адреса не знает…

Говоря это, он не сводил с них цепкого взгляда. Так и есть. Оба помрачнели, отвели взгляды. Значит, проверять больше нечего. Все верно сказал о своих бывших друзьях Олег Иванович.

— Мы дадим вам его московский телефон, — сказала она. — Проходите, располагайтесь. — Она показала гостю на приоткрытую дверь комнаты. — Отдыхайте, вы же с дороги, а я пока что-нибудь приготовлю…

Реваз торжественно извлек из сумки купленные в фирменном магазине бутылки с вином, что было оживленно встречено хозяевами.

— …Один маленький человек, такого, как я, роста, однажды решил жениться на высокой красавице, — начал он свой первый тост, когда они уже втроем сидели за столом. — И когда предложил ей руку и сердце, она ему говорит: слушай, а ты понимаешь, что мы не подходим друг другу? У тебя какой рост, дорогой? И он ей отвечает: у меня на три сантиметра больше, чем у Наполеона! Так выпьем же за мужчин маленького роста, которые в любви — Наполеоны!

Реваз произносил тост за тостом, а Лиля непрерывно и нервно смеялась, пока ее смех не перешел в настоящую истерику с пьяными слезами.

Уже было поздно, когда Реваз, найдя точный момент и спохватившись, стал собираться, но Лиля схватила его за руку:

— Гоги, даже не думай, мы все равно тебя никуда не отпустим! Гена, что молчишь, скажи ему, — и буквально просверлила взглядом сомлевшего «гражданского мужа».

— В самом деле, — очухался Гена, — куда вы сейчас, на ночь глядя? Оставайтесь.

— Зачем, слушай, мне все равно нужно идти в гостиницу. — Реваз достал какую-то бумажку, посмотрел на свет. — На Черной речке вроде… Там номер на мое имя забронирован. А я там еще не был.

— Отарик, милый, уже поздно! — бормотала и канючила Лиля пьяным голосом и полезла целоваться. — Неужели ты оставишь меня с этим занудой на целую ночь? Чтоб туда доехать, нужно ловить такси, а в нашем районе сейчас это проблема. И мы тебя все равно никуда не отпустим, а ты нас ничуть не стеснишь, — не отпускала она его. — Ген, ну скажи ты ему!

Они заснули сразу, и Реваз, ровно через час войдя к ним в спальню, выстрелил из своего «ТТ» с глушителем, накрыв его сверху подушкой, сначала ему, потом ей в середину лба.

Они только дернулись, откинув головы в стороны друг от друга и так и не проснувшись. Только у Лагутина немного приоткрылись глаза, когда откинулась его голова.

Реваз не спеша, тщательно протер посуду, рюмки и вилки, сваленные хозяйкой в кухонную раковину, и еще раз внимательно все осмотрел, прежде чем уйти.

В гостинице он появился около семи утра. Усы, прическа, летняя куртка — теперь все было на месте.

— Загуляли мы, да, загуляли… — такими словами встретила его уже другая дежурная по этажу, надо думать проинструктированная предыдущей. — Ну и как?

— Наполеоном назвала, представляешь? — Реваз возвел руки к небу и зажмурился, потянувшись от сладостной усталости.

— …Они любили друг друга и умерли в один день, — сказал он Олегу Ивановичу заранее заготовленную фразу, позвонив ему по сотовому около двенадцати дня. — Включи телевизор, дорогой. Здесь в Питере уже показывали, сейчас, наверно, покажут у вас.

Когда возвращаешься в Москву? — спросил Олег Иванович после паузы. — С билетом все нормально?

— Есть билет, дорогой, Вадик постарался. А ты хочешь мне его заказать от редакции, да? Уже не боишься?

— Я давно ничего не боюсь, — ответил Олег Иванович. — Все, до встречи.

Он отключил телефоны и включил телевизор. НТВ, как всегда, начинало последние известия с хроники громких убийств.

— …Сегодня ночью была расстреляна в собственной квартире известная петербургская журналистка Лилия Зайцева и ее друг московский журналист Геннадий Лагутин. Сейчас, если готова пленка, мы вам покажем небольшой репортаж из северной столицы…

Олег Иванович увидел два трупа, прикрытые одеялами на постели до самой шеи. В иных обстоятельствах, не зная о случившемся, он бы с трудом узнал в них своих однокашников. Но это были они. Реваз оказался, как следовало из его рекомендаций, во всем точен и аккуратен, как эти две небольшие, почти бескровные ранки посредине лба у мертвых Лили и Гены. Это называется отрубить концы, подумал вяло Олег Иванович. Потом наверняка придется отрубать другие. И так далее… Эти хоть не мучились… Действительно, умерли в один день. Впрочем, еще вопрос: они любили друг друга? Или никто уже не узнает точного ответа?

— …Следствие предполагает заказное убийство, связанное с их родом деятельности, скорее всего, с тем расследованием, которым в своей газете в последнее время занималась убитая журналистка Лилия Зайцева.

И тут же показали ее фотографию в молодости. Лицо совершенно не похоже на то, что было продемонстрировано в телерепортаже…

Что ж, ее собственное расследование — очень к месту и вовремя. Сейчас ведь все уважающие себя журналисты чего-то да расследуют. Лиля — тоже… Это и отвлечет внимание следствия, как основная версия. Что совсем даже неплохо. Однако дополнительного заряда бодрости такое соображение почему-то не придало. Сейчас следует подумать о другом. Ведь после появления редакционной статьи в газете его самого могут притянуть к ответственности по какому-нибудь закону — об укрывательстве или недоносительстве. Он, конечно, имеет право не раскрывать источник информации об этом чертовом постановлении, спрятанном в сейфе «важняка» из Генпрокуратуры… Как его? Ну да, Померанцева. А что, если… Если назвать Лагутина как источник этой информации? Что взять с мертвого? Но тогда последует вопрос: не потому ли его убили? И откуда, от кого покойник это знал? «Это, гражданин следователь, расспросите у него самого, если сможете вызвать его повесткой с того света. Или допросите его дух с помощью столоверчения… Быть может, он вам расскажет как на духу, откуда узнал… Нет, лучше это придержать как запасной вариант. Так или иначе, но надо будет потолковать с хорошим адвокатом. Сейчас нас должно занимать совсем другое. Где Вадим и что происходит с любимым внуком известного журналиста Макарова? Почему до сих пор не звонит ни тот, ни другой? Макаров, ясное дело, не сегодня-завтра дозреет до принятия единственно верного решения, если ему не дадут в долг… А какое оно может быть, когда мучается его любимый внук?

И тут же раздался звонок… Черт, он же отключил все телефоны! М-да… Отключил все, кроме своего сотового.

— Да… — он поднял трубку. — Я слушаю.

— Это я… — послышался в трубке негромкий девичий голос. — Юля. Мне Савелий не давал твой номер, но я сама подсмотрела в его записной книжке… Ну, что скажешь?

Олег Иванович почувствовал, как кровь прихлынула к его щекам.

— Что… что я должен сказать? — спросил он охрипшим голосом.

— Ну как? Не понимаешь? Вроде мы уже договорились. Савелий вроде не против. Ну чтоб мы с тобой встретились. Просил, чтоб не у него дома. Ты чего? Уже все забыл? Или я помешала?

— Да нет… — Он вдруг испугался, что она положит трубку.

— Ах, мы не одни… — продолжала она. — У нас совещание? Ты так жене объясняешь? Но я-то не жена. Мне можно и не врать.

Она хихикнула. Вот сучка, растерянно подумал Олег Иванович. Кто бы мог подумать, что у столь юного и провинциального создания столько цинизма? И он ответил не сразу, постаравшись взять себя в руки.

— Я сейчас один, — сказал он. — Статья о тебе пока не готова… Рита пребывает в раздумьях.

— Долго она думает, — хмыкнула Юленька, она же Стефания. — За такие-то бабки?.. Скажи этой старой суке, чтоб шевелилась!

— Лучше ее все равно никто не напишет, — сказал он, оправдываясь. — И только ее будут слушать. А мы потеряем еще больше времени, если станем искать других, которых не читают наши критики и шоумены…

— Ладно. Куда она денется. С другой стороны, незаменимых у нас нет, верно? У нас на конкурсе, ну когда мне «вице» отдали, хотя все были за меня… Я тебе не рассказывала, как это было?

Нет, — ответил он, поглядывая на часы и не зная, как ее остановить.

— Так эта мымра, Стелла ее зовут, ну которая «мисс» получила, так она точно знала, кому дать, а я вот ошиблась! Понимаешь? Мне потом все-все объяснили. Всю их кухню. Я думала, надо дать председателю жюри, хмырю этому. Старикашке уже за сорок, а туда же… А надо было спонсору, представляешь? Молодой, толстый, лысый и третий раз женатый. И на меня все время пялился. И мне там еще сказали: ты, мол, особо не переживай. Ничем ты не хуже Машки Распутиной, нашей землячки, пробивайся на телевидение, с твоей-то сексуальностью, только не давай там всем подряд. А то кто нужен, окажется последним… Так я о чем говорила-то, напомни? А, ну да, я вот сейчас только проснулась и чувствую, что очень чего-то хочу. Ну поняла: не чего-то, а кого-то. И потом дошло: хочу тебя. И прямо сейчас! Что молчишь?

— Это не телефонный разговор… — пробормотал Олег Иванович, явственно вспомнив ее сначала за ресторанным столиком, потом выходящей из кабинки мужского туалета.

— Да ладно тебе… Это ж сотовый, кто там, у тебя, услышит. Жены, что ли, боишься? Или секретарши? Сам-то небось не против, а? Думаешь, я не видела, как ты на меня старался не смотреть? Ну так что? Могу приехать прям сейчас. Только пропуск мне закажи. Секрету тку свою куда-нибудь отправь. Слышишь? А будешь долго думать, могу и передумать. И потом даже не проси.

— Позвони мне попозже… — приглушенным и дрогнувшим голосом сказал Олег Иванович, уже боясь, что она выполнит угрозу и больше не позвонит. — В конце дня, после семи, хорошо? Здесь никого не будет.

— Что-что? — спросила она. — Погромче, плиз…

— Позвоните мне в конце дня, — громко сказал Олег Иванович, в очередной раз обозвав ее про себя сучкой, поскольку она конечно же все хорошо слышала.

Юля отключила сотовый и откинулась на подушки, переведя взгляд с сидевшего напротив Савелия на стоявшего в отдалении здесь же, в спальне, широкоплечего молодого человека, одетого в деловой костюм и с прилизанными густыми волосами, стянутыми сзади в тугой хвостик, и чем-то похожего на американского киноактера Ди Каприо. Она была в прозрачной комбинации с просвечивающими сквозь нее ажурными черными трусиками.

— Ну что? — спросила она. — Здорово я его завела? Что вы на меня так смотрите?

— Нормально, по-моему… — кивнул Савелий. И вопросительно посмотрел на молодого человека, который не без усилия оторвал взгляд от заветного темного треугольника, просвечивающего в ее утреннем наряде.

— Необходимо, чтобы это было четко заснято, — сказал он. — Мы дадим вам портативную видеокамеру, которую нужно правильно установить…

— Ой, только не это! — жеманно сказала она, томно поднявшись с постели. — Никакой такой техники, предупреждаю сразу… я все равно в ней ничего не понимаю! И понимать не хочу.

Молодой человек пристально посмотрел на Савелия, и тот сразу же вскочил, засуетился, замахал руками…

— Как это не хочешь понимать? Как это не хочешь? Есть такое слово: надо.

— Сейчас уже я хочу только Олежку! — капризно заявила она. — И никаких съемок. Он так на меня тогда смотрел… Потом старался не смотреть… Не буду же я снимать, чем занимаюсь с любимым человеком, верно? — Она обратилась на этот раз к гостю. — Вас, кажется, Саша зовут, я не ошиблась?

— Вы не ошиблись, — подтвердил тот.

— Вам, наверно, все девушки уже говорили, что вы похожи на Ди Каприо, угадала? — Ее глаза лукаво округлились и повлажнели.

— Говорили… — сдержанно кивнул Саша: — И не только девушки.

— Ой, и взрослые тетки тоже? — Она прижала кулачок ко рту. — Извините, я пошутила. Вот скажите: если вас будут снимать на видео в постели с любимой девушкой, вам это очень понравится?

Он ничего не ответил и только снова внимательно посмотрел на Савелия. Тот, спохватившись, всплеснул руками:

— О чем ты говоришь?

— А у вас, Саша, есть любимая девушка? — проникновенно понизила голос Юленька. — Вы мне так и не ответили.

— Есть, — кивнул он.

— Одна или несколько? — не отставала она. — Наверно, отбоя от них нет, я правильно говорю?

Юля! — строго сказал Савелий, которого буквально бросило в пот. — Не забывайся! И не отвлекай нашего гостя от дела.

— Хорошо. Не буду, не буду отвлекать от дела… — многозначительно сказала она, не переставая улыбаться Саше.

— Я вам все объясню и покажу, — сказал Саша невозмутимо. — Это очень небольшой аппарат… Не больше коробка спичек.

Она ломалась еще с полчаса, потом три часа принимала ванну и прихорашивалась, час собиралась и, наконец, собралась, положив видеокамеру себе в сумочку. Саша и увязавшийся с ними Савелий, чтобы убить время до вечера, заехали в итальянский ресторан, где она потребовала жареной картошки, а удовлетворилась пиццей и цыпленком с грибами. Но времени было навалом, и они заехали в Дом кино, где Савелий около получаса обнимался и лобызался со всеми встречными и поперечными, как правило старше шестидесяти, прежде чем они добрались до тамошнего ресторана, где он снова обнимался и лобызался с другими, уже подвыпившими одуванчиками под семьдесят, которые шепотом его спрашивали, кем приходится ему эта девочка. А услыхав, что нет, не внучка, просили познакомить. Потом в фойе его отвели в сторону другие одуванчики: все, как один, толстенькие и лысенькие, и он, тяжко вздохнув, подписал некое коллективное письмо деятелей искусств в защиту честного предпринимателя, бизнесмена и общественного деятеля Льва Разумневича.

Наконец к семи часам они подвезли Юлю к зданию редакции «Российских ведомостей».

— Нужно сделать все так, чтобы было понятно, где именно это происходит, — пояснил Саша, сначала сам засняв на камеру вывеску газеты.

После чего он положил камеру ей в приоткрытую сумочку, так чтобы ее глазок был наружу, и включил запись.

— Сумку поставьте напротив вашего любовного ложа… — сказал он ей. — Например, напротив дивана в его кабинете. И больше ничего не трогайте. Выберите такую позу, чтобы обязательно было видно его лицо. Ваше лицо при этом не обязательно. Желательно показать его как извращенца. Вам все понятно?

Она по-детски вздохнула:

— Понятно… Мы с вами потом обо всем поговорим. Ну как, папочка, благословляешь?

И поцеловала Савелия в губы.

— Вы всегда сами ее подвозите к нужным людям? — спросил Саша, когда она исчезла за стеклянными дверями здания и выходившие оттуда мужчины еще некоторое время оглядывались, прежде чем отпустить дверь.

— Вам хорошо смеяться, — мрачно сказал Савелий. — Вы молодой, красивый… Похожи на киноартиста. И наверняка переспите с Юлей в самое ближайшее время. В постели она тот самый вечный двигатель, который отчаялись найти ученые всех времен и народов, но мне, в моем возрасте, нужна передышка, а не только одышка. И хоть иногда спать с законной супругой. Которую по-человечески жалко.

— Она хоть совершеннолетняя? — Саша кивнул на дверь, за которой только что скрылась Юля.

— Я давно уже задаюсь другими вопросами, — махнул рукой великий певец. — Вот кто бы мне помог от нее отвязаться?.. И забыть ее, чтобы уже никогда не вспоминать, ей-богу, я для этого человека готов на все! Только чтобы наконец избавиться от этой ведьмочки! И сделал бы все для вас и вашего босса, что только в моих силах!

— Вы и так все сделаете, что мы попросим, — усмехнулся Саша. — И вы это прекрасно знаете… Но можно сделать так, чтобы она навсегда отвязалась от вас.

— Что вы хотите этим сказать? — встревожился Савелий. — Нет-нет, если то, о чем я сейчас подумал… Только не это! Она же еще ребенок! Ей еще жить да жить!

— Хотите сказать, вы ее совратили еще малолетней? — поднял брови Саша. — И давно?

— Вы не так поняли, — поправил Савелий. — Она в душе — сущий ребенок. И не виновата в тех мерзостях, которые ей навязали взрослые дяди.

— А я вам еще ничего такого не сказал, — каменно произнес Саша. — Вы же сами только что пожелали, чтобы она вас больше не беспокоила, верно?

— Да нет… Опять вы не поняли. Я хочу ее забыть и больше не вспоминать… — простонал Савелий. — Чтобы сама мысль о ней внушала мне отвращение. Но это не значит лишать ее жизни. Наоборот, я буду страдать еще сильнее.

— А вы представьте себе, чем Олег там с ней сейчас занимается… — Саша посмотрел на часы. С вашей пассией. И вам не потребуется психоаналитик.

— Если бы… — снова вздохнул Савелий. — Боюсь, еще немного, и мне потребуется не психоаналитик, а психиатр.

8

Утром следующего дня Игорь снова внимательно перечитал все публикации Олега Быстрова. Сомнений почти не оставалось: статью про постановление написал он, больше некому. И заказчик был налицо. Неясным оставалось другое: кто и как узнал и почему сообщил о готовящемся аресте?

— Ты завтра идешь на панихиду? — спросила жена, заглядывая через его плечо в статью.

— А кто-то еще умер? — обернулся Игорь.

— Ну как же… Гену Лагутина убили с его девушкой у нее дома, неужели ничего не слышал?

— Ах да… Слышал, конечно… Его здесь будут хоронить?

— Родители так захотели. Единственный сын… Похоронить его на Троекуровском кладбище. Там у них кто-то из родственников лежит. Там и будут отпевать. Передали, что сегодня его тело доставили из Петербурга. Я к тому, что ты со вчера читаешь эти опусы Олега Быстрова, а ведь он с Геной и Лилей были лучшими друзьями… Представляешь?

Во второй половине дня Игорь приехал в Генпрокуратуру, предварительно созвонившись с Померанцевым.

— У меня нет сомнений, что статью писал Олег Быстрое, — сказал он, едва поздоровавшись, когда вошел в кабинет, где был и Гера. — И есть еще одно обстоятельство. Вы слышали про недавнее двойное убийство двух журналистов в Питере Гену Лагутина и Лилю Зайцеву? Я и моя жена немного знали покойных. Гена — чистый и мягкий человек, мухи не обидит. Кстати, он однокурсник и приятель Олега Быстрова, ответственного секретаря «Российских ведомостей». Они вместе учились. Лиля была честная, волевая, жесткая, никому спуску не давала. Что-то там между ними произошло. Вроде она бросила Олега, предпочла ему Гену.

— Да откуда ты все знаешь? — сощурился Гера. — Или ты тоже предпочитаешь мировые заговоры обычным бытовухам? Ну что я тебе говорил? — спросил Гера у Померанцева. — У Игоря к утру будет готовая версия. Мол, Олег Быстрое убил обоих из ревности. Вернее, у него длинные руки и он их заказал из Москвы…

— Я слышал другую версию, будто Лагутин, по-видимому, погиб не случайно, — сказал Померанцев. — Он в этот день приехал из Москвы к своей знакомой Лилии Зайцевой, которая проводила какое-то журналистское расследование, и остался у нее. И в тот же вечер к ним пришел убийца. По-видимому, она его хорошо знала и потому открыла дверь. Нам, кстати, уже прислали по факсу фоторобот убийцы.

Валерий достал ксерокопию, на которой был изображен брюнет среднего возраста с прямыми бровями и длинным, грушевидным носом.

— Одно могу сказать: это не Быстрое, — сказал Игорь. — Какой-то восточный человек. Правда, без усов.

— Кто их знает… — продолжал Гера. — Возможно, ты, Игорек, прав. Может быть, он ее новый хахаль? И здесь все-таки старая, как жизнь, лав стори? Типа роковой треугольник? К примеру, так: к ней прилетел этот очередной бойфренд, — кивнул он на фоторобот. —

А там у нее знакомый нашего Игоря и Олега Быстрова… Ну и, слово за слово, восточная кровь закипела… И застрелил он их, когда они уже были в постели. Наверняка этот Гена женатый. По моей теории, порядочный человек — это женатый человек. И не смотрите на меня так. Я то самое исключение, которое подтверждает правило.

— Н-не знаю… — нерешительно сказал Игорь. — Впрочем, год назад, кажется, он развелся.

— Итак, Лагутин вместе с этой дамой, как собратья по перу, предварительно неплохо посидели у нее дома, выпили хорошего вина и только легли баиньки, и тут как тут заявился оскорбленный Отелло? — спросил Гера.

Он взял фоторобот и залюбовался на него, склонив голову набок.

— Ты забыл. Этот Отелло имел при себе пистолет «ТТ», любимое оружие отечественных киллеров, — сказал Валерий.

— Тогда иная версия. Профессиональный киллер, после очередного экшн, обязательно пожелает приехать к любимой женщине, чтобы припасть к ней душой и телом и расслабиться, — буркнул Гера. — Или, как вариант, этот восточный человек, узнав, что у нее завелся другой, заранее запасся стволом, чтобы покарать коварную изменщицу и ее хахаля.

— Все может быть… — сказал Померанцев. — Ты, Игорь, извини, но у меня срочные дела. Закройте с Герой вопрос об авторе статьи.

— А что это вам даст? — обернулся Игорь уже в дверях. — г- Ну узнали вы, что Олег Быстрое написал эту статью, а задание ему дал главный редактор, который всегда сошлется на Закон о печати.

— Вот мы и посмотрим, кто и на что будет ссылаться, — снова нахмурился Померанцев. — Будем танцевать от печки. То есть начнем с автора, которого ты нам вычислил. А мы потом сравним твою версию с той, что нам даст литературоведческая экспертиза статьи…

— И заодно проверим наших экспертов, — хмыкнул Гера. — И каленым железом выжжем измену в сплоченных рядах работников Генпрокуратуры.

— … И будем раскручивать, кто кому поручил и кто кому заплатил за эту утечку… — закончил Померанцев.

— Не зря про Валеру говорят: строг, но справедлив, — прокомментировал Гера, кивнув на непосредственного начальника. — Везет же мне с руководством! Так бы и ел их глазами до самой пенсии.

— Но тогда еще вопрос, — все не уходил Игорь, — уже последний. Вам эта публикация теперь мешает произвести арест Разумневича, хотя он этого заслуживает?

— Задержать его нам ничто не помешает, — вздохнул Померанцев. — Но Разумневичу эта публикация поможет, если уже не помогла, припрятать документацию и почистить файлы, то есть выпутаться… Представь, с какой помпой он выйдет из зала суда, когда дело развалится? Ты же видишь этот заголовок: «Кто готовит расправу над частным бизнесом в России?» Это написано с целью заранее восстановить против нас либеральную общественность. Попробуй посади его в СИЗО.

— После каждого вызова в качестве свидетеля его адвокаты будут собирать пресс-конференции и рассказывать, как в этом кабинете бедному олигарху загоняли под ногти иголки, — добавил Гера.

Послышался требовательный звонок по телефону.

— Все, Игорек, закругляемся, пресс-конференция закончена, свой последний вопрос следователям Генпрокуратуры ты уже задал… — сухо ответил Гера.

— Еще раз здравствуйте, Валерий Александрович, — услышал Померанцев голос Меркулова но телефону. Скажу вам сразу: что бы вам ни говорили на нашем этаже — вы понимаете меня? но внутреннее расследование утечки информации, связанной с постановлением о взятии под стражу Разумиевича, повторяю, вы обязаны провести со всевозможным старанием, повторяю, кто бы вам в этом ни препятствовал.

— А что, разве кто-то собирается?..

— Не задавайте лишних вопросов, — строго сказал зам генерального. — Примите к руководству то, что я вам только что сказал. Никто не может вам это запретить, не рискуя собственным положением и репутацией… И еще я бы обратил ваше внимание на то, что связывает оба дела — Разумневича, а также этого злополучного постановления.

— Там и там — утечка информации… — закончил Померанцев.

— Да. И произошла она в разных ведомствах… Сначала в Минфине, а потом в Генпрокуратуре. Вы не хуже меня знаете: в наше время для этого не обязательно проникать ночью на охраняемый объект и взламывать сейфы. Более эффективно — взломать компьютерную память, где эта информация хранится. Вам на месте виднее, Валерий Александрович, но мне кажется, здесь стоит серьезно покопаться. Словом, вы все поняли? Держите меня постоянно в курсе.

9

Саша, в махровом халате он был особенно похож на Ди Каприо, сидел на ковре рядом с Юлей. На ней были только трусики. Они пили «Баккарди» и просматривали в видеозаписи отснятую в кабинете Олега Ивановича пленку. Она молча наблюдала, положив ему голову на плечо, и грызла яблоко.

— Со мной ты была более скованной, — заметил он через какое-то время недовольно. — А тут смотри что выделываешь…

— Просто я тебя еще совсем мало знаю… — она положила руку на его плечо, не отрываясь от экрана. — И почему-то с тобой робею. Боюсь, вдруг тебе не понравлюсь.

— Зря боишься… — Он привлек ее к себе.

— И ты меня робеешь… — Она тоже обняла его. — Боишься, что не получится? А это сковывает. Зато Зти старикашки ничего не боятся! Они за свои бабки должны получить по полной программе, раз ничего, кроме них, дать не могут. Пользуются, козлы, что я завишу от них… Я уже боюсь остаться без копейки. Раньше так не боялась, как сейчас… Привыкла к этой жизни. Им я нужна как шлюха, но вот ты тоже все время отговариваешь меня от пения. Вы все меня отговариваете, а я все равно хочу… — вздохнула она. — Только Савик хочет мне помочь. Посмотри сам, чем я хуже тех, кого все время показывают? — она кивнула на экран. — Все вы одинаковы… Говорите, что я очень пластичная и артистичная, а сами от меня хотите совсем другого. Того самого.

— Но ты же при этом не поешь, — пожал он плечами.

— Ладно, не нарывайся на грубость. Хотела спросить: а что вы с Олежкой сделаете? — спросила она, кивнув на экран. — Будете его мочить, да? Из-за меня?

Она откинула голову, заглядывая ему в глаза.

— Посмотрим, — сказал он неопределенно. — Не я это решаю.

И показал глазами на потолок.

— Знаешь, Олежка мне пообещал, что совсем скоро выйдет хвалебная статья на мой клип. А Савик помогает сделать еще один. А ты мне ничего не предложил… — Она взглянула на часы и встрепенулась. — Хотя в постели даешь больше, чем все они, вместе взятые… — Она озабоченно посмотрела на часы. — Ой, мне бежать надо на съемку! Так вы подождите пока с Олежкой, ладно? — сказала она, быстро одеваясь. — В смысле, я скажу, когда можно.

— Посмотрим… — усмехнулся он. — Но ты смотри, не забудь, обязательно скажи!

— Жалко его почему-то стало, — сказала она. — Он наркоты не признает, боится ее… Меня уговаривал, не надо, мол, колоться. Зачем, говорит, молодую жизнь убивать? Как телок был… И еще плакал. От счастья, говорит. Или ладно, делайте с ним, что хотите, только пусть сначала статья выйдет. Все-таки, говорят, солидная газета. Самой интересно почитать. Буду у всех на слуху, представляешь… Все, пока, я побежала!

Она чмокнула его куда-то в район виска и выбежала за дверь.

Саша допил «Баккарди», подошел к зеркалу, критически себя осмотрел, недовольно хмыкнул. Поднял с пола трубку сотового, набрал номер:

— Антон, это я… Дело сделано, все о'кей.

— Он там хорошо виден? — спросил Антон.

— Главный приз на Каннском фестивале, конечно, не дадут, скажут, чересчур натуралистично, но для нашего ТВТ сойдет. Снято в самых разных ракурсах. Вид спереди, вид сзади… Все его бородавки видны, даже пот во вмятине на переносице. Олег отпираться не будет. Думаю, его адвокаты о монтаже и фальсификации даже не заикнутся. Кстати, перспективная девушка. Я бы ее не терял из виду. Провинциалка, с комплексами, но очень искренняя.

— Что, положил глаз? — хмыкнул Антон. — Влюбился?

— А что, нельзя?

— Не побрезговал — после Быстрова?

— При современных технологиях изготовления презервативов стирается грань между брезгливостью и желанием… — поучительно сказал Саша. — А Олежка разве заразный? У него лоб уже помазан зеленкой? — Он понизил голос.

— Насчет зеленки решаю не я… А гораздо выше. Ладно. Спасибо, сделай три, нет, пять копий, будем думать. А я позвоню по команде.

…Антон отключил сотовый и выглянул из «мерседеса» с тонированными окнами наружу. Они стояли в пробке на площади Гагарина в скоплении других машин уже десять минут.

— Опаздываем… — сказал Антон водителю, сидевшему рядом с телохранителем на переднем сиденье. — Давай придумай, что хочешь, но нас долго ожидать не будут. За что тебе такие деньги платят?

Водитель молча достал проблесковый фонарь, поставил его на крышу машины, включил сирену. Из соседних машин выглянули раздраженные, недоумевающие, в лучшем случае равнодушные рожи. Но никто и не думал сдвинуться с места. Даже показалось, будто окружающие их «шестерки», «копейки» и «горбатые», увидев «шестисотый», только теснее сплотились.

— Ну, видите? — оглянулся водитель. — А я предупреждал.

Антон промолчал. Можно, конечно, выкинуть наглеца из машины и самому сесть за руль, да что толку, если это не поможет сдвинуться хотя бы на метр. Сейчас надо подумать о другом. О том, что Белявский терпеть не может, когда опаздывают к назначенному времени.

Вздохнув, Антон набрал номер:

— Эдуард Григорьевич, к сожалению, не успеваю. Торчу в пробке.

— Ничего не знаю! Как начальник службы безопасности ты уже должен быть здесь! (Он подчеркнул — уже.) Так когда прибудешь?

— Минут через пять — десять. Если только вертолет пришлете…

Обойдешься. Знаешь, сколько сейчас стоит прислать за тобой вертолет? Одно согласование в мэрии обойдется в три твоих зарплаты. Словом, слышать ничего не хочу, чтобы был здесь к назначенному времени! Ты все понял? Или ищи себе другую работу.

— Будем стараться… — хмуро ответил Антон, переглянувшись с Толей-телохранителем. Тот кивнул и приоткрыл дверь машины.

— Кстати, как прошли съемки порнографического фильма? — поинтересовался Эдуард Григорьевич.

— Нормально. Кассета завтра же поступит в наше распоряжение. Я приказал сделать до завтра пять копий…

— Больше! — перебил Эдуард Григорьевич. — Десять, двадцать копий! И все высшего качества. И чтобы завтра, к одиннадцати, они лежали в моем, нет, лучше в твоем сейфе. И не вздумай, как сейчас, опаздывать!

— Не на метро же их везти, — попробовал оправдаться Антон. — А в Москве все улицы с утра в сплошных пробках.

— Мы продолжим этот наш разговор, если приедешь вовремя, — жестко сказал Эдуард Григорьевич. — Кассеты, ладно, так и быть, чтоб были здесь к шести утра, до моего прихода. В это время нет пробок? А сейчас не теряй времени! У тебя осталось ровно тридцать пять минут. И еще сколько-то секунд.

Антон вдвоем с водителем выбрались из машины. И быстро пробежали, минуя, а то и по капотам других машин, не оборачиваясь на возмущенные крики, около пятидесяти метров вперед, туда, где стало свободнее, где вспотевшие менты уже начинали расшивать пробку. Антон кивнул на стоявшую там «тойоту-корролу», за рулем которой сидел совсем молодой парень, на плече которого покоилась русая головка веснушчатой девушки.

— Только тихо… — Антон быстро сунул в приоткрытое окно «магнум» и приставил его к голове девушки, потом ловко извлек из ее сумочки паспорт и сотовый. — Так… А вот и наш домашний адрес… Если хочешь сохранить телку и тачку, быстро вылезай, там сзади остался наш «шестисотый», номер и ключи сейчас получишь. Сегодня катайтесь, но завтра обменяемся…

И без шуток! — Он коротко взглянул на своего водителя, который в другое оконце уже передавал обомлевшему парнишке ключи от «мерседеса».

— Здесь же, вон там, возле стоянки, в одиннадцать утра, — добавил водитель перепуганной паре. — Если что, я тебя под землей найду!

Антон выпрямился. Очень спортивный, безукоризненно одетый, он стоял с кейсом в руках, с безразличным видом глядя в сторону, и ждал, когда освободится «тойота». Из других машин на него заглядывались женщины.

— Так нам завтра к одиннадцати в институт… — сказал парнишка и тут же прикусил язык.

— Значит, опоздаешь… — кивнул Антон, помогая девушке выбраться из машины. — Первый раз, что ли? Понял, да? А сейчас — меньше слов, больше дела, без резких телодвижений, и побыстрее.

— Звоните, если что понадобится… — улыбнулся он девушке и вручил ей свою визитку. — Или потребуется наша поддержка.

Они быстро сели в «тойоту», поставили проблесковый, и «японка» настолько резво взяла с места, что голова Антона откинулась назад.

Он опоздал на совещание ровно на три минуты, и Белявский Эдуард Григорьевич, нефтяной магнат, он же владелец телеканала ТВТ, сидевший во главе стола, хмуро посмотрел в его сторону, потом на напольные часы — восемнадцатый век, бронзовый бой курантов, отдающий речной свежестью, — погрозил ему пальцем, после чего продолжил:

— …Нам нужно обсудить ряд неотложных мероприятий, которые не позволили бы Левке Разумневичу и его кодле перехватить инициативу! И они, вы сами знаете, уже ничем не брезгуют! Их люди забрались в святая святых, в Генпрокуратуру, где обнаружили ордер на Левкин арест! Только представьте: этот так называемый меценат, покровитель муз и проходимец уже снимает со счетов деньги, которые давал на постановку кинофильмов, если их авторы не подписали коллективное письмо в его защиту! А наша широкая общественность только кудахчет и требует борьбы с коррупцией!

Прерываемый одышкой, он одной рукой взялся за сердце, а другой потряс в воздухе номером «Российских ведомостей» и покосился на Диму Гуреева, лысоватого, малоприметного молодого человека в затемненных очках, которого ему удалось внедрить в администрацию президента, где он сейчас курировал правоохранительные органы. Дима неопределенно вздохнул, после чего значительно промолчал. И все тоже промолчали.

Босс перевел взгляд на Антона:

— А вот и шеф моей безопасности, собственной персоной! Который еще до начала совещания должен был тут все проверить, не заложили ли фугас, не поставили ли прослушку!

— Все уже сделали мои ребята, — пожал плечами Антон. — И доложили мне по мобильному, пока я сюда ехал.

— Кстати! — Белявский грузно приподнялся и навел на него палец. — Чтобы не забыть! Мне только что передали, что у нашего знаменитого режиссера Никиты Малхазова, национального достояния России, лауреата Канн и триумфатора Венеции, остановились съемки нового фильма только потому, что этот негодяй Левка отказался спонсировать его новый шедевр! Вернее сказать, оказался недостоин такой чести. Из-за того, что Малхазов отказался поставить подпись под этой самой коллективной стряпней! Давай, Антоша, ты же с ним близко знаком, звони ему прямо сейчас. И как только свяжешься, дашь мне трубку.

— Алло… — Антон услышал в трубке знакомый скрипучий голос режиссера Малхазова с едва уловимым северокавказским акцентом.

— Никита, это я, Антон, здравствуй… Долго же ты не отвечаешь…

— Слушаю тебя, дорогой. Сам знаешь, поздно ложусь, поздно встаю… Что хорошего скажешь?

— Все забываю про твой режим… Скажи, это верно, что Разумневич отказался финансировать твой проект?

— Ну да, хотя толком еще не знаю… — осторожно проговорил Малхазов. — Темнит что-то. Мол, туго с деньгами, то-се. А что? Ты откуда знаешь?

— С тобой Эдуард Григорьевич хочет поговорить по этому поводу, передать ему трубку?

— Ну передай… А у него есть какие-то предложения?

— Есть, есть, — торопливо подтвердил Эдуард Григорьевич, выхватив трубку. — Здравствуйте, Никита… — Он строго посмотрел на Антона.

— Теймуразович… — едва слышно подсказал тот.

— Тимурович, — поспешно закончил приветствие Белявский.

Великий кинорежиссер, привыкший к искажению отчества, только вздохнул.

— Антон мне сказал, будто этот скряга Разумневич положил с прибором на собственное обещание финансировать ваш проект? — продолжал Белявский. — Я ушам не поверил. Вернее, наоборот, мне куда более странно было узнать, как вы могли довериться этому человеку? Ведь он ни черта не смыслит в искусстве!

— Моя гражданская позиция ему не нравится, — туманно ответил Малхазов. — А что, вы мне хотите предложить некую альтернативу?

— Ну по мере наших возможностей, которые в наше столь трудное для всех приличных людей время…

— В России времена всегда трудные, — прервал его Малхазов. — Других не припомню. Восемьсот тысяч дадите? Именно столько мне недодал ваш лучший друг.

— Долларов? — упавшим голосом и с изменившимся лицом спросил Белявский.

— Нет, лир, — хмыкнул Малхазов. — Да или нет? Извините, у меня тут художественный совет, а время ограниченно…

— Ну конечно, конечно, во имя святого искусства… — пробормотал Белявский, стараясь не смотреть на участников совещания. — Но я должен поставить этот вопрос на правлении нашего банка. Уверен, мы решим его положительно…

— Мне нужно это точно знать до завтра, — снова прервал его Малхазов.

— Понимаю… Считайте, что они у вас есть, — подтвердил Белявский. — Если, конечно, вы к тому времени прервете всякие отношения с Разумневичем и расскажете о случившемся в интервью на телевидение, да хотя бы на канале ТВТ.

— С той минуты, когда я увижу сумму прописью, я не присяду с Левой на одном гектаре, — заверил маэстро.

— Желаете налом?

— Нет, слушайте, зачем мне связываться с налоговиками? Они мне и так всю плешь проели… Просто перешлите на наш счет в Северо-Западный банк… Одну минуту, сейчас я вам продиктую его номер…

Когда стали расходиться, Дима Гуреев придержал за локоть Антона:

— Вы, кажется, большой специалист по преодолению автомобильных пробок. А я очень спешу. Не подбросите?

Антон понимающе кивнул, покосившись на босса, но тот сейчас был занят другими делами.

В реквизированной «тойоте» Антон отпустил водителя и сам сел за руль, Гуреев сел сзади.

— Здесь нет подслушки? — спросил Гуреев, когда они немного отъехали.

— Исключено, — кивнул Антон, покосившись на всемогущего пассажира в зеркальце заднего обзора.

— Я давно хотел с вами поговорить, — продолжал Гуреев. — Мне показалось, что у нас есть нечто общее. Буду говорить прямо: мы оба утомлены излишней опекой нашего общего благодетеля.

Антон молча кивнул, ожидая, что тот скажет дальше.

Малхазов, не вставая из постели и только приподнявшись на локте, набрал номер Олега Ивановича.

— Олежек, дорогой, это я, Никита… Я насчет этой вашей коллективной писульки.

— Ну слава богу! Решился наконец? Учти, Лев Семенович очень на тебя обижен.

— Только что я разговаривал с Белявским. Он предложил отстегнуть, сколько скажу, только бы я не давал свою подпись под этим воззванием ко всем людям доброй воли в его защиту… Слушай, откуда Белявский пронюхал, что вы собираете подписи?

— Не знаю, это не мое дело, — сухо сказал Олег Иванович. — У них своя система безопасности, у нас своя. Сколько он тебе предложил, если не секрет?

— Я просил у него восемьсот штук. Ровно столько, сколько вы мне пообещали, а потом зажали. И съемки под угрозой срыва… Да, ради гарантии он потребовал, чтобы я публично с вами расплевался. Причем через его ТВТ. Что скажешь?

— Только то, что он заказал тебе публичный скандал ценой в восемьсот штук… — констатировал Олег Иванович, взглянув на часы. — А ты мне позвонил, чтобы повысить ставки. Ладно, я постараюсь уладить. Жди моего звонка. Или Вадик сам тебе перезвонит.

10

Он быстро набрал номер Вадима.

— Вадик, привет, есть срочный разговор.

— Что-то взволнованный какой-то… — хмыкнул

Вадим. — Никак почуял добычу, судя по твоему возбужденному голосу, и желаешь со мной поделиться?

— Старик, твой нюх тебя не подвел. Мне только что звонил наш гений.

— Это который? Напомни, а то из нашего корыта кормится с десяток гениев. Даже больше. Он от кино, от театра, телешоу?

— Догадайся с трех раз. Все кормятся, но не все отказываются ставить свою подпись под нашим воззванием к мировой общественности по поводу преследования свободы слова и свободного предпринимательства.

— А, этот, Малхазов? — вспомнил Вадим. — Призер и лауреат, которому Лева показал фигу, когда он заупрямился?

— Он самый. Только что звонил. Уже готов переметнуться в лагерь другого фарцовщика за миллион баксов. Причем с публичным скандалом. Старик, на это нельзя не реагировать.

— Понимаю… — протянул Вадим. — А почему ты решил позвонить мне, а не прямо Леве?

— Для тебя же лучше, если шепнешь ему ты… Чтобы поднялись твои котировки.

— С чего вдруг ты такой щедрый? — удивился Вадим.

— Вадик, — терпеливо сказал Олег Иванович, — я в настоящий момент думаю не о себе… Пойми, нам нельзя терять время! Малхазов — восточный человек, вспыльчивый и мстительный, у таких кровная месть не заржавеет, не в прямом смысле, конечно… Он сразу даст интервью на ТВТ про зажимистого Леву, и наши общие котировки, возросшие после моей статьи, снова упадут. Переговори с Левой прямо сейчас. Объясни, все может завершиться очень нежелательным скандалом. Малхазову поверят на слово, когда он популярно объяснит, почему мы перестали его финансировать. Ты меня понял? Давай звони Леве, я пока отключаюсь. А потом сам перезвони Малхазову. У меня тут верстка горит…

Вадим набрал номер Разумневича, взглянув на часы. Черт, как раз сейчас у него лечебный массаж. Ну ничего, лишняя встряска не помешает…

— Лев Семенович, извините, что прервал ваше занятие… — сказал Вадим, услыхав недовольное «алло» в динамике сотового. — Но есть дело, не терпящее отлагательства.

— Так говори, не тяни… — нетерпеливо сказал Разумневич.

Ну да, у него сейчас новая массажистка, мельком вспомнил Вадим. И будете ним, пока родная жена Алла Ефремовна, которую он боится больше всего на свете, о ней не узнает. Эдакое создание с ласковыми глазами. Начинающая… Кто ее видел, все хвалят. Мол, эротический массаж делает, как никто другой. А старому хрычу это особенно в кайф, хотя ему прописали массаж других частей его ненасытного организма… Могучее было поколение, эти бывшие стиляги и фарцовщики, подумал он с уважением. Хотят сегодня наверстать и взять от жизни все, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы возле «Националя» и «Коктейль-холла» в охоте за иностранными гостями.

— Алло, Вадим, ты куда пропал! — окликнул Разумневич.

— Извините… Короче, Малхазов обижен и готов принять из рук Эдуарда Григорьевича недостающие ему миллион двести долларов на съемку.

— Какие еще миллион двести! — возмутился Лев Семенович. — Речь шла о восьмистах тысячах!

— …Это называется откат. В том числе за его отказ дать интервью по ТВТ, почему у вас с ним случилась размолвка. Вам это надо?

— Черт… Только этого мне не хватало… Так сколько, говоришь?

Он все еще не верил своим ушам.

— Миллион двести.

— Черт… Слушай, я прямо ему сейчас сам позвоню, этому чучмеку, этой чурке с глазами, и сам с ним разберусь!

— Простите, шеф, вам шашечки или ехать? — вежливо спросил Вадим.

— Не понял… — недовольно засопел шеф. — Какие еще шашечки?

— Анекдот такой, — спокойно спросил Вадим. — Про человека, который ловит такси, но не хочет садиться к частнику. Во что обойдется общественный резонанс, вы прикинули? Вы просто не успели просчитать все последствия. Поздновато говорить о восьмистах тысячах… Тот поезд уже ушел.

— А какова твоя доля от этого отката?

Вадим промолчал.

— Ладно… Черт с ним. Позвони ему. От моего имени. Миллион двести, говоришь? Черт… За скупердяйство приходится платить, всегда это знал, других учил, и все равно…

— И достаточно дорого, чтобы потом их не повторять.

— Мы так устроены: всегда наступаем на те же грабли. Это у нас такая национальная забава. На ней стояла и будет стоять матушка-Русь.

— Я уже выбил эту фразу на скрижалях своей памяти… — хмыкнул Вадим.

— Завтра же распоряжусь, чтобы деньги выделили… Ну а Эдику я это припомню.

И отключил трубку.

Вадим тут же набрал номер Малхазова:

— Никита, это я, Вадим…

— Здравствуй, Вадик, здравствуй, дорогой… Вы мне сегодня спать дадите? Денег вам жалко, но поспать-то я имею право? То Олег тормошил, то Белявский тормошил, теперь ты… Опять будешь уговаривать?

— Свои восемьсот штук ты получишь завтра же, — прервал Вадим. — Если подпишешь.

— Мне Белявский столько же обещал… — хмыкнул Малхазов. — Но он хотя бы не требует от меня подписывать коллективную кляузу и не втягивает в ваши разборки.

— А смертельного врага в лице Льва Семеновича он тебе случайно не обещал? — спросил Вадим. — Ты окажешься в самом центре этих самых разборок, когда дашь интервью его сраному ТВТ, это ты понимаешь?

Малхазов промолчал.

— Жить на бабки олигархов и быть свободным от них невозможно, — поучительно сказал Вадим.

— Черт с вами… — пробурчал Малхазов. — Я завтра подпишу эту вашу кляузу ко всем людям доброй воли, или как там она у вас зовется… Но пятьдесят штук наличными мне нужно прямо сейчас. Я до сих пор не могу рассчитаться со съемочной группой и массовкой.

— Договорились, — сказал Вадим. — Но это все! Ты понял? Больше даже не проси.

— Зуб даю. Или даже голову на отсечение. Пока не сдам картину, к вам, скрягам и жмотам, больше не обращусь! До следующего фильма.

Малхазов положил трубку, откинул голову на подушку.

— Ну и… — от соседней подушки приподнялась голова дебютантки Алеси.

— Вот и ну, — сказал маэстро. — Завтра рассчитаюсь со всеми, плюну на все, дам всем неделю отдыха, и слетаем с тобой в Тунис. Там море знаешь какое? А пески с верблюдами на горизонте ты когда-нибудь видела?

— Хочу в Тунис… — капризно протянула она.

Антон вернулся домой поздно вечером, когда ему позвонил Вадим. Они когда-то вместе работали в Севастопольском райкоме комсомола и откуда в конце перестройки перебрались по путевке в органы безопасности, а еще через пару лет попали под сокращение. О чем время от времени вспоминали со светлым чувством. Но вслух свою прежнюю дружбу они не афишировали: их пути-дороги поневоле разошлись, стоило разойтись их боссам — Белявскому и Разумневичу.

— Антоша, это я. Есть повод срочно повидаться. Можешь подъехать?

— Нет уж, лучше вы к нам… Кстати, хочу тебе кое-что показать. Увидишь — закачаешься. Давай прямо сейчас, пока не передумал. — Антон прикрыл трубку ладонью, выглянул за дверь кабинета. Его жена и пятилетняя дочка Ксюша сидели в гостиной в креслах перед телевизором. — Одну минуту… Оля, ничего, если Вадик сейчас приедет ко мне переговорить?

— Я в магазин уже не побегу, ты это знаешь, — заявила она. — И вас я знаю… Опять будете сидеть за полночь и хлестать пиво. И жрать прямо из холодильника. И оставите грязную посуду.

— Дядя Вадим приедет? — обрадовалась Ксюша. — А тетя Галя и Вовик тоже приедут?

— Приезжай, — сказал Антон Вадиму. — Часа хватит?

Вадим приехал через полтора часа, как всегда галантный, привез «бабе цветы, детям мороженое».

Антон запер кабинет на ключ. Вадим достал свое последнее ноу-хау — определитель наличия посторонних записывающих или передающих приборов — и тщательно обследовал весь кабинет, не исключая стола хозяина.

— Еще в штаны мне загляни, — не удержался Антон, до этого молча наблюдавший за его манипуляциями.

— Подслушку вполне могли поставить без твоего ведома, — невозмутимо ответил Вадим. — Какие-нибудь сантехники или из Мосгаза… Кажется, вы недавно опять сменили телохранителя и домработницу?

— Ладно тебе… — отмахнулся Антон. — Эдуард велел нам делать это почаще. Сам он меняет обслугу, всех наших водил, охранников, поваров и домработниц через каждый месяц. По-моему, разумно.

— А ротацию своего шефа безопасности он не собирается производить? — не удержался гость.

— Все сказал? — поморщился Антон. — Мы можем теперь кое-что посмотреть для затравки?

— Смотря что…

— Хочу показать видеорепортаж о совокуплении твоего друга, в миру ответственного секретаря «Российских ведомостей», в своем служебном кабинете с восходящей звездой отечественной эстрады на казенном диване с инвентарным номером…

— Вот так, да? — присвистнул Вадим. — Ни больше ни меньше? Только мне он теперь такой же друг, как и тебе.

Пока они пили пиво и смотрели кассету, Антон искоса поглядывал на приоткрывшего рот гостя.

— Вот это да… — сказал Вадим, когда кассета закончилась.

— Это ты о ком? — спросил Антон, довольный произведенным впечатлением. — О ней или об Олеге?

— Слушай, это очень серьезный материал… И что ты за него хочешь?

— Нет, сначала что ты предложишь? — сощурился Антон.

— Пока не знаю. Ну предложу воспользоваться этой порнухой в наших общих интересах. А таковые всегда найдутся.

— Кассету я тебе не дам, — покачал головой Антон. — Даже не проси. Я не самоубийца. Я лишь дал тебе информацию о том, что располагаю компроматом на известного тебе человека, служащего в одной с тобой конторе. Ты убедился в ее наличии?

— Ну, — кивнул Вадим. — Я твой должник. А дальше что? Чего ты хочешь? Или — сколько? Показал-то зачем?

— Когда-то ты меня понимал с полуслова, полунамека, — напомнил Антон. — И я тут недавно подумал: может, сработаемся?

— Ну ты как всегда, — помотал головой Вадим. — Ладно. Скажи прямо: во сколько оцениваешь свою информацию, которая стала нашей общей?

— Нашей? Все-таки тебе очень хочется сделать из меня двойного агента! — заметил Антон.

— Да ты им уже стал. — Вадим хмыкнул, кивнув на экран. — Только не спешишь в этом признаваться.

— Не знаю, не знаю… — замялся Антон. — Стал или не стал. Может, ты мне расскажешь, каково это — работать на двух хозяев?

— Не знаю, не пробовал… — ответил Вадим. — Думаю, это все равно что оказаться меж двух жерновов, которые сотрут тебя в пыль, если забудешься или допустишь ошибку. Слушай, в самом деле, почему бы нам с тобой не начать собственную игру?

— Ну-ну… И что конкретно ты предлагаешь? — спросил Антон, расхаживая по кабинету.

— По-моему, это давно назрело. Мы ведь с тобой многое можем, ибо много чего знаем о своих хозяевах. Давай уж откровенно. Сколько еще пахать на этих старых фарцовщиков, которые используют нас в своих кухонных сварах? Они уже достигли своего потолка и, если полезут выше, только свернут себе шеи. Может, их стоит подтолкнуть? Не лучше ли постепенно все прибрать в свои руки? Их время уже прошло, наше пришло…

— Чье — наше? — остановился Антон.

— Наше с тобой. В наших интересах сталкивать своих хозяев лбами, чтобы над ними властвовать, оставляя им прежнюю иллюзию, будто мы у них на побегушках. Ты готов?

— На предательство?

— Только не надо… — поморщился Вадим. — Ведь ты позвал меня именно для этого. И потому показал кассету… Пора бы помнить: высокие моральные устои всегда пасуют перед низменными интересами. Это я четко усвоил у своего Левы. А он далеко не дурак… Так вот эти самые мои интересы мне говорят: предавай кого хочешь, только не себя. И того, с кем твои интересы совпадают. Остальное позволено. Согласен?

Антон пожал плечами.

— Ну вот ты наконец сказал именно то, что я хотел бы от тебя услышать… — заметил он. — Только теперь нас будет уже не двое, а четверо…

— А кто еще двое?

— Неужто не догадываешься? — Антон иронично поднял бровь. — Кто, по-твоему, мог шепнуть вашему Славику Понятовскому, что Генпрокуратура собирается взять под арест твоего босса? Кто мог это знать наверняка, вплоть до дня и часа?

— Ох ты… — Вадим растерянно покрутил головой. — Только сами следователи или генпрокурор… Или… Слушай… Неужели?

— Ну-ну… — сощурился Антон.

— Господи… Дима Гуреев? — присвистнул Вадим.

— Ты не безнадежен…

— Так… Это Дима сначала подбросил информацию о поведении Левы во время дефолта?

— …А потом он же помог вам, предупредив Славу Понятовского о выписанном постановлении Генпрокуратуры по поводу Левы… И они оба предложили прощупать твои настроения. А я решил, раз Олег Быстрое оттирает тебя от тела патрона, сначала тебе показать на него компру, а уж потом с тобой переговорить. Но ты, оказывается, и сам горишь желанием…

— Ну а Дима Гуреев и Слава Понятовский как к этому пришли? — спросил Вадим после паузы. — Они тоже хотят избавиться от своих боссов?

— Сначала этим ребятишкам, как и нам, надоело быть «шестерками» у своих богатеньких дядей, натравливающих всех нас друг на друга, и покончить с этой зависимостью. Они ведь их тоже достали не меньше, чем нас! А недавно возникла возможность всем нам неплохо заработать, но тут без наших боссов уже не обойтись… Поэтому, в отличие от тебя, они решили снова объединить наших фарцовщиков, чтобы сначала приумножить то, что у них уже есть, а уж потом забрать себе…

— А что это за возможность такая? — полюбопытствовал Вадим.

— Подробности лучше не спрашивай, я пока всего не знаю.

— Так значит, Дима Гуреев послушался дядю Эдю, когда тот велел ему науськать Генпрокуратуру на дядю Леву, но одновременно рассказал об этом Славику По-нятовскому? — присвистнул Вадим.

— Долго до тебя доходит… Да, Дима и Слава встретились, переговорили и решили так: закапывать фарцовщиков пока преждевременно. Жалко, да и потом, эти одуванчики, когда работают в паре, еще о-го-го! Поэтому, прежде чем разъединяться, надо бы объединиться.

— Ну да, мы живем в эпоху интеграции, — пробормотал ошарашенный Вадим, не без труда осваивая услышанное. — А что, можно попробовать… Но ты хоть понимаешь, если мы на чем-то проколемся, эти самые Дима и Слава сдадут нас и не почешутся?

— Риск есть, — кивнул Антон. — Поэтому сейчас главное, считать все ходы и быть поаккуратней. Смотри в оба. И не обостряй отношения с Олегом. Он хоть и трус, но, как у всякого опытного интригана, у него нюх на подобные вещи. Словом, свой вступительный взнос в наш Клуб я уже сделал, — он кивнул на экран телевизора. — И Дима тоже.

— Какой взнос требуется от меня?

— Для начала согласие. А там посмотрим.

11

Журналист Макаров позвонил Олегу Ивановичу домой поздним вечером.

— Извините, Олег Иванович, я, надеюсь, никого не потревожил?

— Нет-нет, что вы, что вы, Евгений Матвеевич., — заторопился Олег Иванович. — У вас, я слышал, такое несчастье с вашим внуком… Как он сейчас, кстати?

— Пока все то же, — вздохнул Евгений Матвеевич. — Состояние тяжелое, но стабильное. Врачи говорят, возможны осложнения на печень.

— Печально, — еще тяжелее вздохнул Олег Иванович. — Но если от нас потребуется какая-то помощь или поддержка?..

— Вот за этим я вам и звоню, — вздохнул Евгений Матвеевич. — Ну… если вы еще не забыли. Вы мне предлагали написать статью для вашей газеты, помните? Или уже заказали кому-то другому?

Ну вот, наконец-то, облегченно подумал Олег Иванович. Сработало! Нашему принципиальнейшему Макарову срочно понадобились бабки! Пусть не на баб, не на Канары, а всего лишь на лечение внука… Еще один мэтр, теперь уже от журналистики, приполз на коленях и готов просить прощения за прежнюю строптивость. Внучок любимый, видишь ли, приболел… Денежки на лечение очень нужны. Надо было раньше соглашаться, хрен старый! И внук был бы здоров.

— Вы это о чем? — спросил он вслух. — Что именно я вам предлагал? Напомните, если не трудно.

— Написать статью про структурный анализ долгов Российской Федерации перед иностранными кредиторами, а также перспективы и шансы их возвращения… — сказал Макаров.

Видно, ему нелегко давался этот разговор.

— Ах это, да-да, припоминаю! — воскликнул Олег

Иванович. — Долго вы раздумывали, однако… Одну минуту, я только посмотрю по компьютеру, возможно, мы кому-то эту статью уже поручили.

— Да, конечно… Но если уже кому-то отдали… Может быть, найдется что-то другое?

Олег Иванович не ответил. Не заглядывая в компьютер, он чиркнул зажигалкой и закурил сигарету, лихорадочно обдумывая, пока шло время. Черт его знает, сколько заломить сейчас? Тогда он обещал старику за эту статью семь штук зелеными. На лечение внука хватит, и еще останется. Хотя реальная цена статьи такого автора может оказаться куда выше. Когда иностранные бизнесмены и кредиторы хотят разобраться с тем, что происходит с финансами России, они читают именно, и прежде всего, аналитические статьи Макарова в «Не-ангажированной». Разумневич как-то сам пробовал просчитать прибыль, которую может ему дать подобная статья, и бросил это занятие. Цифры фантастические. Но теперь Макаров сам просится ее написать, попав в безвыходное положение… А может, стоит попробовать его приручить? Пусть привыкает кормиться с руки. Другие же привыкли, пообломались, и ничего. Еще спасибо говорят. Так, может, заплатить ему полр-вину, и тогда сам будет просить написать что-нибудь еще? Где ему еще столько заплатят? И международный бизнес будет читать теперь наши «Ведомости», а не «Неангажированную», потому что Макаров теперь будут печататься у нас…

Хорошо бы сейчас посоветоваться с Левой, но время, время… Которого, как всегда, уже нет.

— Вы меня слушаете? — спросил он в трубку. — Ятолько что посмотрел по своему компьютеру… Мы ее никому еще не заказывали, ждали, надеялись на вас, но сами знаете, сколько уже времени прошло. Актуальность уже немного того, потускнела. Вы же сами газетчик. Сколько я вам тогда предлагал, не напомните?

— Семь тысяч… — сказал Макаров, уже понимая, что это стало несбыточной мечтой.

— М-м-м… — замычал Олег Иванович, как бы решая мучительную для себя задачу. — Дорога ложка к обеду, сами понимаете. Ну, три с половиной… Ладно, так и быть, четыре! Но больше не могу. В бухгалтерии меня не поймут.

— Ладно, согласен, — подавленно сказал Макаров.

— Но вы, Евгений Матвеевич, конечно, помните наши условия? — проникновенно спросил Олег Иванович.

— Да… — Похоже, Макаров сейчас разговаривал, держась за сердце и голову одновременно.

Пожалеть бы старичка, озаботился Олег Иванович. Все-таки патриарх отечественной журналистики. Еще пригодится для наших далеко идущих планов.

— Они остаются в силе, — твердо сказал Олег Иванович. — Кстати! — спохватился он. — Что мы все о деле да о деле… Вы так и не сказали, как там ваш внук? Может, все-таки требуется какая-то наша помощь?

— Спасибо, пока все нормально… значит, четыре, и больше не сможете? Лечение в такой клинике сами знаете, какое сейчас дорогое.

— Всей душой, но это все, что я могу, — прижал руки к груди Олег Иванович, как если бы Макаров мог это увидеть. — Боюсь, мне и три с половиной теперь не пропустят. Мои начальники скажут: о чем он раньше думал? И по-своему будут правы, как вы понимаете. Но вот если потом, в дальнейшем… На тот случай, если нам опять потребуется ваше золотое перо. Вы меня понимаете, да? Обещаю, в другой раз будет не меньше. В зависимости от срочности и актуальности.

Макаров подавленно молчал.

— Ну так что, мы можем договориться о дальнейшем сотрудничестве?

— Дай бог сначала сделать эту статью.

— За сколько дней беретесь ее сделать? Трех вам хватит?

— Посмотрим… Теперь о том, ну, что вы хотели бы увидеть в статье… — Старику очень тяжело давались эти слова. (Ничего, ничего, злорадно подумал Олег Иванович. Не ты первый, не ты и последний. Все так начинали.) — Ну, что я должен для вашей газеты написать… Эти ваши данные по внешним долгам. Вы мне их вышлете?

— Да, конечно, сегодня же, электронной почтой! — воодушевленно сказал Олег Иванович. — Только эти данные сразу уничтожьте, договорились? Это в ваших же интересах.

— Они… правдивые?

— Скажем прямо, они не всем придутся по душе.

— Хорошо. Буду ждать. Ну, до свидания?

— Да, конечно, до свидания! — уже не скрывая радости, сказал Олег Иванович.

И тут же позвонил по сотовому Разумневичу. Кажется, тот еще был на даче.

— Здравствуйте, Лев Семенович, как ваши дела, кстати? — хохотнул он. — Еще не арестовали?

— Да вот, пока на свободе, — подхватил босс. — Чего они там тянут в Генпрокуратуре, не понимаю… Наверно, не знают, как отреагировать на твою статью. Здорово ты их… Да и так, знаешь, хлестко получилось. Будут знать, как бороться с частным бизнесом в России! — добавил он неожиданно громко, как бы рассчитывая, что, где надо, это услышат. — Ну так что хорошего скажешь, Олежка?

— Я только что разговаривал с Макаровым! — сообщил Олег.

— Ну и как? — перебил Разумневич. — Согласился?

— А куда он денется! — торжествующе воскликнул Олег Иванович. — При такой-то любви к больному внуку? Только теперь я ему предложил четыре. Думаю его раскрутить на несколько нужных нам статей. Где еще столько заплатят?

— Постой, постой… — раздраженно перебил Разумневич. — Ты хоть соображаешь, с кем дело имеешь? Это очень известный и порядочный человек. Для него имя дороже денег. Если он потеряет имя, репутацию, на кой он нам будет нужен? А разбрасываться такими, как Макаров, я тебе не позволю!

— Вас понял… — вздохнул Олег Иванович.

— Слушай, Олег, ты прекрати мои деньги экономить! Словом, гонорар остается в силе, все как договорились с самого начала. Тебе завтра же выпишут эту сумму.

— Лучше бы наличными… — неопределенно сказал Олег Иванович, глянув на потолок.

— Наличными так наличными… — пробурчал Разумневич. — Что молчишь?

Вот она, благодарность хозяина старательному холую, подумал Олег Иванович. А ведь я все сделал, как по нотам. И со статьей, и с Макаровым… И хоть бы одно слово признательности. Только недовольство.

— Да так, ничего, — сказал он потухшим голосом. — Как скажете, так и сделаем.

— Ладно, давай спать, — строго сказал Разумневич. — Утром поговорим… А мне еще звонки нужно сделать.

И тут же, отключив трубку, он набрал новый номер:

— Володя, не разбудил?

— А кто это?.. — донесся мужской сонный голос. — Лева, ты? Что случилось?

— Как всегда, — хмыкнул Лев Семенович. — Сам не сплю и другим не даю. Подъезжай сюда прямо сейчас.

— Клиент готов?

— Да-да, все наконец сдвинулось с места. И нельзя терять ни минуты. Приезжай.

— Прямо сейчас?

— Да-да, я жду!

Он какое-то время ходил по комнате, глядя в ночное окно, за которым шумел и темнел сад.

Эти недоумки из прокуратуры хотят его посадить за старые спекуляции. Вспомнили, мать их так… Можно подумать, один он, Разумневич, на этом заработал. Все, у кого есть мозги, кто ногой открывали Спасские ворота, нагрели тогда руки, что надо продавая и что надо покупая… Вовремя, очень вовремя он внедрил своего племянника Славу Понятовского в Министерство финансов. Хотя тот прежде работал топ-менеджером в знаменитой клинике. И надо признать, Слава показал там незаурядную хватку — быстро дорос до зама начальника отдела внешних заимствований, или как он там еще называется…

А вот Эдик тогда крупно проигрался. И сразу с претензией: почему не предупредил? Мол, друг называется… И с тех пор как лютый враг. А ведь какая в бизнесе может быть дружба, если табачок — только врозь? Ибо сегодня информировать о подобных вещах означает одно: делиться. А в нашем бандитском бизнесе так не бывает. Каждый за себя. И с тех пор обиженному Эдичке очень хочется отыграться. Не вернуть свое, а именно отыграться. Для этого он очень неплохо сумел пристроить Диму Гуреева, сына одесской красавицы пятидесятых годов Аси Горской, некогда отказавшей Эдику в замужестве в пользу второго секретаря Краснопресненского райкома партии товарища Федора Гуреева, за какую-то провинность ставшего послом в некой африканской стране-дыре. Эдя это спокойно проглотил, найдя себе невесту помоложе. Ася вскоре развелась со своим райкомовским дипломатом, не желая с ним ехать в круглогодичную жару, к москитам и кобрам, и попросила Эдика, в память о старой любви, отправить ее сына Диму (про него ходили слухи, будто он таки отпрыск их бурной, но короткой любви) за свой счет в Штаты. Там Дима выучился на юриста в престижном Йельском университете, и после его возвращения Эдик пристроил его в Кремль, в правовой отдел администрации президента, тесно связанный с ген — и прочими — прокуратурами. И надо отдать должное его предусмотрительности: теперь этот Дима возмужал и заматерел, хотя по-прежнему смотрит доброму дяде Эдику в рот, послушно гадя его недругам.

…Владимир Корягин, шурин Льва Семеновича и президент дочерней фирмы с экзотическим и невразумительным названием «Акванго», отпочковавшейся от «Сигма-групп», приехал через пятнадцать минут. Благо он жил в соседнем коттеджном поселке.

— Проходи… — бесцеремонно отодвинув в сторону заспанного, вскочившего от неожиданности охранника, Разумневич встретил Корягина у дверей своего дома. — Давай прямо в кабинет. Кофе, виски?

— И то и другое… — Корягин, молодой, лысоватый и уже обрюзгший, сердито сопя, свалился в кресло возле потухшего камина. — Так что. Лева, все у тебя, говоришь, на мази? — спросил он с недовольным видом, подслеповато щурясь от вспыхнувшего света. Похоже, он не совсем еще проснулся.

— А ты думал, я могу просто так разбудить брата законной жены? — сощурился хозяин. — Словом, пока все обстоит, как я тебе говорил, а ты мне не верил! Через пару дней у нас выйдет статья Макарова… Ты хоть помнишь, о чем там пойдет речь?

— Только через пару? — протянул Корягин. — Тогда зачем такая спешка, не понимаю… Я ведь только-только заснул!

— Считай, я тебя пригласил на лучшее в мире снотворное… — Хозяин протянул гостю кожаную цапку. — Вот посмотри еще раз, о чьих долгах должна идти речь. Кстати, в последнее время я тоже не сплю по ночам.

— И мне теперь не даешь… — продолжал бурчать Корягин, открыв папку. — По мне, для хорошего сна нет ничего лучше хорошо подмытой телки в чистой постели, в полной тишине и на свежем воздухе…

— Ну, тебе, как человеку разведенному, хорошо так говорить… — сощурился Лев Семенович.

— А, вот о чем речь. Вот, значит, где они, долги наши?.. — Корягин потряс папкой. — Это о них ты мне говорил?

— Да, — кивнул хозяин. — Только тебе. И больше никому. И еще Славику, который и составил этот список. Ему не пришлось, в отличие от тебя, долго объяснять, что к чему и зачем это все нужно.

— Не понял только, почему статья Макарова выйдет обязательно в твоей газете? — спросил Корягин. — Это не наведет кое-кого на ненужные размышления? Есть же и другие газеты? Я вообще ни черта не понимаю…

Лев Семенович покачал головой:

— А тебе и понимать не обязательно. Делай, что говорю. Открой несколько новых счетов в разных российских банках, но лучше в тех, что не связаны с нами… Словом, реквизиты у тебя должны быть под рукой.

— Может, наконец объяснишь свою новую аферу, что хоть собираешься делать?

— Пусть тебя это не напрягает… Кстати, пора бы знать: в России газеты давно все распроданы и поделены. Кроме очень независимых, кто продает свою свободу слишком дорого, а спроса на них нет… Ладно, попробую. Речь здесь идет, — он показал на папку, — о первоочередных взносах по внешним кредитам наших монополий, где государство имеет контрольный или блокирующий пакет акций. Поскольку платить долги одновременно всем кредиторам оно пока не в состоянии, то отдает долги тем, в ком больше других заинтересовано. И мы с тобой этим воспользуемся. Сначала выходит статья Макарова, где этот, весьма уважаемый на Западе, эксперт по финансовым проблемам напишет, что выплаты этим приоритетным кредиторам, в связи с финансовыми трудностями, наоборот, задерживаются на неопределенное время. У них начинается паника, и тут на сцену выходишь ты со своим «Акванго» и предлагаешь услуги по скупке этих самых неликвидных долговых обязательств. Кредиторы теперь будут рады от них избавиться, и ты скупишь их за полцены, ну а родное государство выплатит тебе свои долги по полной, поскольку эти деньги уже выделены… Иначе для чего я создавал эту фирму под твое имя, которое никому ничего не говорит? — Лев Семенович отечески провел рукой по его редеющим волосам.

— Да, это спасибо… — отмахнулся гость. — Ты мне еще раз растолкуй: а если кто-то нас опередит, опровергнет статью Макарова? И скажет, что это полная туфта?

— Кто опередит-то? — сощурился хозяин. — Славик, который как раз этим занимается в нашем Минфине? Думаешь, кому-то очень надо за здорово живешь опровергать, вместо того чтобы хорошо на этом заработать?

— Хочешь сказать, у тебя все схвачено?

— Пока не всё… — глубокомысленно ответил Лев Семенович. — И не все. Это задача следующего этапа.

Он подошел к закипевшему электрическому кофейнику, заварил кофе, добавил туда джину.

— А все-таки… Им-то в Белом доме зачем ссориться с перспективными кредиторами? — снова полюбопытствовал Корягин после паузы.

— Даже если кто-то так подумает?.. — пожал плечами хозяин, разливая по чашечкам. — Риск, конечно, есть. Но они, как всегда в российской традиции, увязнут в спорах, разногласиях и согласованиях, что поможет выиграть время. К тому времени поезд, в котором сидим мы, победители, которых не судят, уже уйдет… Что Россия при этом теряет? Деньги-то останутся здесь! Мы, как патриоты, не собираемся вывозить их за границу. И они будут сразу вложены, к примеру, в пивоваренную промышленность, раскрутим пиар на ТВ, первые партии пива бесплатно всем желающим, народ нас поймет и одобрит… И не даст спуска критиканам.

— То есть бабки не будем переводить в какой-нибудь офшор на Кипре или каком другом острове?

— Это все потом, и только с прибылей. Без шума и пыли, когда все уляжется. Где-то на островах они, безусловно, и осядут. Не в Лондоне же? И не в Мюнхене. И запомни, Вовик… — проникновенно сказал, склонившись к шурину, Лев Семенович. — Кто не рискует, тот не закусывает устрицами. Твой священный долг — рубить бабки. Для меня, а значит, для себя и всего нашего семейного бизнеса. Поэтому такие вещи можно доверять только ближайшим родственникам. И вспоминай время от времени, откуда я тебя вытащил. И не будь ты родным братиком моей жены и родным дядей моей дочки…

Разумневич даже зажмурился, будто ясно представил себе, что произошло бы с шурином в этом случае.

12

Марина позвонила Вадиму на его сотовый поздно вечером. В это время тот оттягивался с Ревазом в ночном клубе «Золотой глобус», где они присмотрели для себя пару телок, усадили их к себе за столик, и те уже согласились, по двести баксов с носа за ночь, поехать с ними за город.

— Алло… — недовольно сказал Вадим, услышав знакомый вздох и шуршание в трубке. — Ну говори, говори…

— Это я… — сказала Марина после очередного вздоха. — Все развлекаешься?

— С чего ты взяла? — недовольно спросил он.

— Это кто, жена? — ленивым, с южнорусским акцентом, голосом спросила крашеная блондинка, одна из тех, кого они только что сняли — волоокая, широкобедрая, с низким вырезом блузки — в самый раз для Реваза, который не сводил с нее разгоревшегося взгляда. Сейчас он ей подмигнул, приложив палец к ее рту.

— Ну я же слышу, — сказала Марина. — Музыка, женский голос… Какая-нибудь очередная дура, вроде меня, да? Где с ней проводишь время? Там же, в ресторане, или вы уже в постели?

— Слушай… — поморщился Вадим. — Может, хватит, а? Мы взрослые люди. И уже обо всем договорились. Никто никому не обязан.

— То есть ты использовал меня, и все на этом? А я одна теперь за все расплачивайся, так? — Ее голос дрогнул. — Нет уж, дорогой.

— Подожди… — Он приложил руку к трубке. — Девочки, шли бы вы потанцевать, что ли… У меня серьезный разговор. Скоро закончу.

Они фыркнули, поднялись с места и направились, виляя бедрами, к пятачку, где уже танцевали их товарки, как правило одни. Так здесь было принято. Мужчины оставались за столиками, чтобы изучить их дополнительно и со стороны. Поэтому Вадим и Реваз тоже невольно проследили за ними взглядами. Шатенка, что предназначалась для Вадима, была повыше, стройнее, только ноги немного подкачали, и Вадим невольно подумал, что всем им предпочел бы Марину. Да и вообще — только ее. Но именно поэтому с ней надо порвать, и чем решительнее, тем лучше для них обоих. Все равно ничего хорошего из их отношений не выйдет.

— Вадик, кто там? — Реваз кивнул на трубку сотового.

— Сейчас… Алло, ты меня слышишь? Что-то у тебя случилось?

— А ты как думал? Просто так все, да? Сунул, вынул и пошел?

— Я не глухой и все слышу, — сказал Вадим. — Я предохранялся, и ты это знаешь. У тебя, кстати, дети спят. Ладно… Сколько нужно тебе на аборт, можешь сказать?

— Дорогой, ты что? — возмутился Реваз. — Да я ее враз в чувство приведу!

Но Вадим только отмахнулся от него.

— С кем это ты теперь разговариваешь? — подозрительно спросила Марина.

— Так сколько? — повторил он. — Сто баксов хватит?

— Дурак ты… — сказала она презрительно. — Тут такое, что за всю жизнь не расплатишься.

— Что именно? Ты можешь сказать по-нормальному?

— Это не то, что ты думаешь, — вздохнула она. — К нам в сад поступила одна девочка, с тем же диагнозом, что у Игорька Макарова. Я ей вколола такую же инъекцию… И у нее появились те же симптомы, что у него. — Ее голос дрогнул, она тяжело вздохнула. — Родители подняли скандал, меня вызвали к заведующей, там написали заявление в милицию… И еще взяли на анализ все мои ампулы. И вот завтра будет результат… Но я уже кое-что сама поняла. Скажи, только честно, ты их мне подменил?

Вадим почувствовал, как опустилось у него под ложечкой. Ну как знал, подумал он. Придумал Олег, нечего сказать, беспроигрышную комбинацию…

— Ты с ума сошла? — От неожиданности он все никак не мог собраться с мыслями. — Я тут при чем? Ты их в аптеке брала, а не у меня.

— Завтра меня вызывают к следователю… У Игорька Макарова и этой девочки уже взяли кровь на анализ. И если завтра выяснится…

— Что выяснится? — перебил он, еще раз взглянув на Реваза. — Ты про меня уже кому-то говорила?

— Нет, Вадик, не бойся… — устало сказала она. — Я сама во всем виновата. Но вот все наши видели, как ты в тот день ко мне приезжал, а больше тебя не было! Вот…

— Так что я должен?.. — вышел он из себя и тут же смолк, так как на него обернулись за соседними столиками.

— Не кричи. — Она всхлипнула.

— Может быть, тебе в аптеке не то подсунули…

— Уже проверяли… Номер не такой на упаковке, понимаешь? И чего-то там в ней не хватает.

— Где эти ампулы? — спросил он негромко.

— Как где? — не поняла она. — В милиции, у меня их сразу забрали, когда следователь приехал. Ведь все, как нарочно, совпало в тот день, как ты сам ко мне подошел на остановке! И просил меня о встрече. А я купила при тебе эти ампулы в аптеке… И только ты мог их подменить, когда мы были у тебя.

— Зачем? — спросил он. — Ну сама подумай, зачем это мне?

— Вадик, это я должна тебя спросить: зачем? Я не выдам тебя, клянусь своими детьми, но только скажи зачем. Может, ты хотел этому Макарову свинью подложить. Для того со мной и познакомился, так?

Черт меня дернул, подумал Вадим. Хорошо еще, напал на влюбчивую. Да и сам, если честно… Другая бы давно настучала, а эта решила сама выяснить… Он посмотрел на Реваза, который не сводил с него внимательных глаз.

Тот понимающе кивнул, подобрался, потом не без сожаления оглянулся на телок, снятых сегодня. Те танцевали, будто отбывали наказание, время от времени оглядываясь на кавалеров, словно проверяя — не сбежали еще?..

— Ты что молчишь? — спросила Марина.

— Думаю вот. Вообще, это стоило бы обсудить, — ответил он. — Сегодня же…

— Так, значит, ты вправду подменил мне ампулы? — спросила она дрогнувшим голосом, еще на что-то надеясь.

— Как вообще тебе такое могло прийти в голову? — Он тянул время, надеясь что-то придумать и переглядываясь с Ревазом.

И заметил, как их девушки отделились от танцующих и с усталым видом направились к их столику. Вадим мотнул в их сторону головой, Реваз понимающе прикрыл глаза, получив приказ, встал и направился навстречу.

— Додик, милый, может, поедем уже, мы устали, спать хотим… — заныла блондинка, повиснув на его плече, так что его сгорбленный нос оказался где-то между ее могучих грудей.

— Светочка, дорогая, к сожалению, в другой раз, — просипел он. — А сейчас нам надо срочно ехать, дела, понимаешь, да?

— Жена, что ль, его застукала? — насмешливо спросила шатенка. И чтобы не терять зря время, принялась высматривать в зале других клиентов.

— Какая жена, слушай! Нет у Вадика никакой жены! — сделал типичный жест Реваз.

— Так его Вадик зовут? — хмыкнула блондинка. — " А мне он представился как Женя… Может, и тебя звать не Додик, а как-то по-другому?

— Зачем меня путаешь, если не поняла? — разгорячился Реваз от собственной оплошности. — Вадик — это его лучший друг, который ему сейчас позвонил, понимаешь? Беда у него там случилась… Я тебе потом позвоню, обязательно, веришь, да?

— Конечно, верю, пупсик, — сказала она ласково. — А пока что заплати неустойку пятьдесят процентов, а то сейчас наших ребят позову!

Реваз внимательно посмотрел на этих «ребят» — детины, эдакие дореволюционные гардеробы с отечными бледными рожами и налитыми рыбьими глазами. Они наблюдали за ними издали.

— Держи… — Реваз сунул ей пару сотенных за вырез платья. — Только это, дорогая, не неустойка, а наш вам аванс…

И еще раз, коротко вздохнув, посмотрел им вслед. Они сразу отошли, чтобы успеть к распродаже по сходной цене, поскольку гости начинали разъезжаться, разобрав почти всех девушек.

Между тем Вадим пытался договориться с Мариной.

— Ладно, Мариша, давай не по телефону… Спокойно, мы во всем сами разберемся. Я тебе все-все объясню, — примирительно сказал он, глядя на подошедшего Реваза.

— Тебе хорошо говорить, а меня завтра вызывают повесткой в прокуратуру! — снова всхлипнула она.

— Я потому и говорю: встретимся в самое ближайшее время… Да, там же, у твоей подруги, хорошо? Она еще не приехала?

— Она будет через неделю…

— Поезжай туда и жди меня. И мы все с тобой обсудим.

— А ты точно приедешь? — В ее голосе появилась надежда.

— Да… Я буду там через полчаса.

В это время к их столику подошел один из «ребят» — самый белесый, отечный и опухший и потому самый крутой.

— У нас не принято кидать наших девочек, — сказал он ледяным тоном английского камердинера.

— Так ничего еще не было, — удивился Вадим. — Я даже презерватив не успел надеть.

— Совсем дурной? — удивился детина еще больше. — Они на вас время только потеряли. И упустили других клиентов.

— Все нормально, командир, — примирительно сказал Вадим. — Девочки у вас что надо, но просто нам срочно понадобилось отвалить. Сам на службе, должен понимать, когда хозяин зовет…

И встал из-за стола. Детина преградил ему дорогу.

— В чем дело, дорогой! — вскипел подоспевший Реваз. — Неустойку я им только что заплатил!

— А они говорят, отказался… — захлопал белесыми ресницами детина, похоже, он все больше удивлялся падению современных нравов.

И махнул рукой издали отставленным девушкам. Те подошли ближе.

— Светочка, этот господин только что сказал, будто заплатил вам неустойку! — торжественно сказал детина, безошибочно обратившись к блондинке.

Света выдохнула и по-коммунальному уперла руки в боки.

— Кто сказал, этот чучмек?

Вадим явственно слышал, как от такого оскорбления заскрипели зубы у Реваза, и сжал его за плечо.

— Я дал ей двести баксов! — сказал сдавленным голосом Реваз. — Она себе в бюстгальтер сунула.

— Кто, я? А докажи! — От такой наглости у нее расширились глаза. — Да у меня его нет, я, если хочешь знать, его вообще никогда не надеваю! Показать? Родя, кому ты веришь! Нин, скажи, дал он нам хоть копейку?

— Не-а… — Шатенка возмущенно повела плечом.

Вадим положил обе руки на плечи Реваза, сжал со

всей силой, предупреждая новую вспышку праведного гнева, помноженного на северо-кавказский темперамент. Скандал — как раз это то самое, в чем они меньше всего сейчас нуждались. И оппоненты, отличные психологи, это чувствовали кожей. Скулы еще резче заходили на потемневшем лице Реваза.

— Ладно, в другой раз возьмем у твоих шалашовок расписку в получении, — брезгливо сказал Вадим Роде. — Или отберу у вашего борделя лицензию. Я еще не решил. Но сейчас вам придется довольствоваться этим…

И хлопнул его по плечу, сунув ему в нагрудный карман пиджака, который едва сходился, пятидесятидолларовую купюру и свою визитку.

Родя, не спеша и шевеля толстыми губами, осмотрел то и другое, потом ошеломленно качнул головой и, обняв своих девочек за голые плечи, повел их прочь от столика, не оглядываясь и не отвечая на их вопросы.

— Светочка, я скоро вернусь, жди меня! — не удержался, крикнул им вслед Реваз, и Вадим чуть не силой потащил его на выход. — Что ты ему дал? — спросил, успокоившись, Реваз, когда они ехали мимо Киевского вокзала.

— Визитку Димы Гуреева, — усмехнулся Вадим. — Ну этот, говорил уже, Белявский его впихнул в администрацию президента. Он сначала на радостях всем раздавал. Я с десяток у него взял, теперь сам раздаю.

Они сначала проехали мимо хрущобы, где жила уехавшая подруга Марины, и Вадим посмотрел на знакомое окно на четвертом этаже. Оно было единственным, которое светилось в это позднее время.

— Ждет, сказал Вадим.

— Дети там есть? — тихо спросил Реваз.

— Это квартира ее подруги. Она в отъезде…

Они проехали немного дальше, свернули в переулок, когда увидели издали патрульную милицейскую машину, переждали ее, проехали еще немного. Потом вылезли, огляделись и дворами прошли к дому.

Когда поднялись на нужный этаж, Вадим, помедлив, потянул руку к дверному звонку, а Реваз отошел чуть в сторону.

Глазок в двери сначала засветился, потом снова потемнел.

— Вадик, ты? — послышался голос Марины, и Вадиму снова стало не по себе. И ему нестерпимо захотелось войти к ней, только одному.

— Да, — негромко ответил он после долгой паузы, прислонившись лбом к косяку. — Это я…

— Ну наконец-то! А я ждала, ждала…

Он отошел в сторону, пропустив вперед Реваза, как только послышался лязг дверной цепочки.

Реваз, зажав рот Марине, быстро проскользнул в открытую дверь.

Вадим немного постоял, потом спустился в подъезд. Он не стал выходить на улицу, а дождался Реваза.

Они молча и быстро, оглядываясь, шли назад, и только когда снова сели в машину, Реваз искоса посмотрел на него.

— А ничего баба, — сказал он наконец. — Получше этих блядей в кабаке. Замужем?

— Помолчи, а? — помотал головой Вадим, закуривая и глядя в сторону.

— Жалко таких… — Реваз снова сокрушенно покачал головой. — Дети у нее есть?

— Надо было раньше спрашивать… — ответил Вадим, глядя в сторону. — И про детей, и вообще. Не я эту херню придумал. А этот, Олег Иванович… Аналитик хренов… А мне расхлебывать!

Когда снова проезжали мимо Киевского вокзала, Реваз положил руку на его плечо:

— Вадик, я здесь сойду. Одно дело есть… Ты поезжай домой, завтра созвонимся.

— С ума сошел? — спросил Вадим. — Сейчас ночью самая охота на вашего брата!

— Перебьемся, — мотнул головой Реваз. — Тем более уже светает…

Он пешком добрался до ночного клуба «Золотой глобус», от которого уже разъехались почти все машины. Переждал какое-то время в подъезде соседнего дома.

Как он и думал, около двух ночи вышел Родя с теми двумя девицами. Они тащили сумки, набитые жратвой. Метрах в пятидесяти, у входа в клуб, беседовали, о чем-то смеясь, дежурный милиционер с охранником.

Пока девицы усаживались в БМВ, Реваз быстро приблизился к ним, держа руку в кармане и надвинув кепку на самые брови. И подошел со стороны водителя, где окошко было приоткрыто, когда Родя уже включил зажигание и мотор заработал. Реваз наклонился к приоткрытому окошку. Заглянул вовнутрь. Полусонные девицы сидели сзади.

— Тебе чего, генацвале? — удивился Родя. — Забыл чего?

— Ну, — кивнул Реваз. — Это ты забыл, дорогой, мой паспорт поглядеть…

— А у тебя он есть?

— Канешно есть, дорогой, с портретом чучмека… Специально для тебя принес…

Реваз вытащил свой «ТТ» с глушителем, молниеносно приставил к его покатому лбу и нажал на спуск. Щелчок был заглушён шумом работающего мотора. Реваз краем глаз видел, что охранник ночного клуба и милиционер продолжали свою беседу. Девицы взвизгнули, но он перевел дуло в их сторону.

— Только тихо… С женщинами я не воюю.

Он открыл дверцу, бесцеремонно сдвинул мертвого Родю в глубь машины, сам сел за руль, подмигнул им в зеркальце заднего обзора.

— Додик, миленький, не надо, а?.. — тихо запричитала Света. — Ну хочешь, мы тебе бесплатно все сделаем? Только отъедем отсюда, а этого козла скинем где-нибудь…

— Э-э-э… — покрутил головой Реваз, выруливая на проезжую часть. — Нехорошо так говорить о покойном, Светочка! Человек вам работу дал, помог профессию приобрести! Правильно я говорю? Где вы еще такие деньги загребете, не на своей же Украине, верно? Я вот тоже в Москву с Кавказа приехал, из Махачкалы… Там никакой работы! К чеченцам наниматься, русских убивать? Потом по горам бегать и прятаться? Я не горный козел. Лучше к русским наняться, заказы выполнять, чтоб других русских мочить, верно я говорю? Я правоверных мусульман и женщину, если мне ее не заказали, и пальцем не трону…

Он не успел закончить фразу, так как заметил, что молча сидевшая сзади шатенка вдруг приподнялась, и ее рука с газовым баллончиком быстро скользнула к его лицу. Реваз успел ее перехватить и стиснул так, что Нина охнула и разжала пальцы.

Баллончик упал на мертвое тело Роди, потом скатился на пол.

— Ты что делаешь, сука, совсем оборзела! — взвизгнула Света.

— Э-эх… Не хотите вы, девочки, по-хорошему, ну никак! — сокрушенно сказал Реваз, по-прежнему держась одной рукой за руль. — Почему дослушать не хочешь? Ай, нечестно поступаешь! Некрасиво, нехорошо, фу…

Он еще долго цокал языком и качал головой.

— Додик, милый, что хочешь! — заплакала Света. — Забери деньги свои, мало — ещё дадим…

— Нет, Светочка, не нужно мне теперь от вас ничего! — грустно сказал он, отпустив наконец руку второй девицы. — Вы мне в душу плюнули! Я освободил вас от нехорошего человека, а вы как поступили? Мы здесь в России — чужие люди. А значит, должны помогать друг другу, правильно я говорю?

— Да, Додик, да, верно ты все говоришь, — всхлипнула Света. — Проси прощенья, дура! Это ж додуматься надо! Человек к нам всей душой, машину ведет, а ты ему газом в морду? А если б он в другую машину врезался?

Та угрюмо молчала и только вытирала слезы.

Так они выехали за город по Киевскому шоссе, проехали уже при свете майского утра еще двадцать километров, пока не добрались до рощи, где было небольшое озеро или пруд. Там девицы, пока Реваз сидел за рулем и разглядывал водительские права покойного, вытащили из машины тело своего бывшего работодателя, сбросили его в канаву, завалив сверху травой и ветками. Потом отмыли салон от его крови и выжидательно уставились на своего нового хозяина.

— Ладно, хорош, — лениво сказал Реваз, успев немного вздремнуть. — Все равно его скоро найдут.

— Может, дальше бы его отвезли? — спросила Света.

— Дальше опасно, сейчас как раз менты на охоту за иномарками выезжают… — Он взглянул на часы и откровенно зевнул. — Ну все, пошли отсюда, тут недалеко электричка должна быть.

— А машина?.. — Света растерянно и с сожалением оглянулась на брошенный БМВ.

Вторая по-прежнему угрюмо молчала, только ее руки продолжали непроизвольно трястись.

Он пошел вперед по тропинке в направлении, откуда только что донесся гудок первой электрички, не оглядываясь. Потом остановился, посмотрел на них, старавшихся отстать, чтобы сбежать. Они тоже остановились. Реваз достал из кармана пиджака свой «ТТ», вытащил из него обойму.

— Положи к себе в сумку, — сказал он Свете, сунув пистолет. — А то сейчас менты начнут меня шмонать. А ты что, язык откусила? — спросил он у второй. — На, положи к себе… — Он протянул ей обойму. — В Москве у вас назад заберу, когда частника поймаю… И давайте впереди идите, чтоб я вас все время видел. И без шуток! Из-под земли найду, сиськи на шею намотаю, поняли, нет?

Они поспешно закивали, словно курицы, клюющие зерно, пошли впереди, уже не столь интенсивно, как на работе, виляя бедрами. Реваз шел сзади, заинтересованно оглядывая вторую. Нет, она определенно все больше ему нравилась. Даже с ее характером.

— Эй! — окликнул он ее. — Ты мне дашь свой телефончик, а?

— Конечно, дам, Додик! — оглянулась она. — Мы со Светой однокомнатную снимаем, в гости к нам заходи. Меня Нина зовут. Друга своего приводи, Свете он тоже понравился. Правда, Свет? — и толкнула товарку в бок.

Возле станции Реваза остановил патруль, двое сонных молодых милиционеров, сначала проследивших за пошедшими мимо молодыми девицами, перелистали его паспорт, оглядели сверху донизу и нехотя отпустили.

В вагоне электрички он сел напротив и, сощурив глаза — то ли спал, то ли наблюдал за ними, — молча досидел до самой Москвы.

В Москве, когда они удалились от вокзала достаточно далеко после нескольких проверок его паспорта, он забрал у них свой пистолет с обоймой. Потом он поймал частника и подмигнул им, прежде чем сесть в машину, не забыв по-хозяйски хлопнуть свою новую избранницу по ее впечатляющему заду.

Они одновременно и облегченно вздохнули, оставшись наконец одни, сели на ближайшую лавку, положив головы друг другу на плечи. Потом им также одновременно вдруг захотелось есть. Подскочили, испытывая нечто вроде лихорадки, забежали в ближайшую пельменную. И ели, ели, махнув на диеты, выбирая себе новые и новые блюда. А добравшись до своей квартиры, завалились спать и проспали около суток, пока им в дверь не позвонили. Света посмотрела в глазок и увидела участкового, рядом с которым была еще парочка молодых в штатском.

— Это вы уезжали сегодня ночью вместе с Родионом Малютиным из клуба «Золотой глобус»? — спросил он.

13

Померанцев ждал у себя Геру, когда ему позвонил первый заместитель генпрокурора Анисимов.

— Валерий Александрович, поднимись ко мне, есть разговор…

Сергей Афанасьевич Анисимов — пожилой, с роскошной седой шевелюрой — молча кивнул, указал на кресло, пододвинул несколько свежих номеров газет, среди которых были «Российские ведомости».

— Читайте… Там и там, на первой полосе. Заявление видных деятелей культуры в защиту бизнесмена Разумневича.

Валерий пробежал по диагонали, выделив для себя пару фраз.

«…обращает на себя внимание сам факт зондирования общественного мнения с помощью утечки информации о якобы выписанном ордере на арест этого известного предпринимателя, покровителя искусств и мецената, организованной, судя по всему, самой прокуратурой. Не сделан ли здесь расчет на искусственное подогревание интереса публики к этому грубо состряпанному делу? И не вызвано ли это шаткостью обвинения, готового восполнить недостаточность аргументации настроем общественности, что невольно вызывает в памяти печальные реалии 37-го года».

Валерий отложил газету, пожал плечами.

— Что скажете?

— Ничего. В смысле, ничего удивительного, если властители дум нас обвиняют в недостаточности аргументации, хотя сами охотно и постоянно этим пользуются… — Валерий кивнул на газеты. — Упреждающий удар. Прием давно известный. Подозреваемые заранее подготавливают общественное мнение к тому, что позиция обвинения является шаткой… И если дело в самом деле развалится… На моей памяти, Сергей Афанасьевич, такое было уже не раз и не два, там, где я прежде работал. Первый раз нам было указано промолчать, второй раз мы проглотили, потом стоически обтекали… Кстати, автора этой статьи мы уже пригласили по повестке и ждем у себя минут через сорок.

— А зачем он вам нужен? Хотите разрастания скандала? Завтра же он напишет в своей газете, как вы ему угрожали, принуждали к даче недостоверных показаний.

— Кажется, я догадываюсь, — помедлил с ответом Померанцев. — Вы меня вызвали, чтобы сообщить о необходимости приостановить это скандальное дело?

Сергей Афанасьевич развел руками, одновременно показав на потолок.

— Лучше дело закрытое, чем разваленное, — сказал он негромко.

— А Константин Дмитриевич знает?

— Еще нет, но тоже узнает. Он сейчас в Чечне, у него там напряженная и опасная работа, и будет лучше лишний раз его не беспокоить. А еще лучше, если узнает об этом от меня, а не от вас.

— Иногда мне кажется, что иные дела для того и открывают, чтобы потом с шумом и скандалом их закрыть, — холодно сказал Померанцев. — К вящей пользе, пиару и рекламе для незаслуженно обиженного клиента, это дело заказавшего…

— Вы понимаете, что говорите? — поднял брови хозяин кабинета.

— Я вовсе не утверждаю, что это тот самый случай, — продолжал Померанцев с каменным лицом. — Наверно, Разумневич со своими адвокатами увидели шаткость обвинения.

— Ив чем же?

— В оглядке на высокое начальство. В нашей нерешительности, связанной с политической целесообразностью.

— Что делать? — развел руками Анисимов. — К сожалению, мы живем в переходное и потому неопределенное время и служим несовершенным законам. И должны не забываться: мы не только служители закона, но и граждане России и не всегда имеем моральное право раскачивать ситуацию, не задумываясь о последствиях. Нельзя настаивать на букве закона в ущерб его духу.

— Пока что больше получается наоборот… — заметил Померанцев.

— В таких случаях я всегда вспоминаю один прецедент, — сказал Анисимов. — Кстати, чай будете? Или кофе? А то я даже не предложил.

— Спасибо. Так что за прецедент?

— В одной из американских тюрем приговоренный к смерти покончил с собой, приняв яд. Его откачали в реанимации, но потом посадили на электрический стул, поскольку именно такой способ умерщвления был записан в приговоре. Это я всегда вспоминаю как пример приоритета буквы закона над духом. Нам сейчас не нужны общественные потрясения. Их и так хватает. Поэтому дело Разумневича следует отложить до лучших времен. Это мнение не только мое…

— Как прикажете… Но внутреннее расследование дела об утечке информации из Генпрокуратуры по делу Разумневича пока никто не отменял, — заметил Померанцев.

С минуту они пристально смотрели в глаза друг другу.

— Об этом тоже лучше забыть, — с нажимом сказал Анисимов, продолжая твердо смотреть в глаза Померанцеву. — Ибо оба расследования взаимосвязаны.

— Будет письменный приказ?

— А так вы не понимаете? Конечно, вы здесь человек новый, у вас отличные рекомендации, но…

— Но это уже мое личное дело,'— прервал Померанцев, Отвечая не менее пристальным взглядом на взгляд начальства. — Это у меня в сейфе лежит постановление, с которого была снята и опубликована копия с моей подписью, а не в вашем сейфе и с вашей подписью.

— Мне много говорили о вас, особенно о вашей упертости… — сощурился Анисимов.

— Не знаю, что вам говорили, но для меня это дело чести, — спокойно продолжал Померанцев. — В любом случае предполагаемого автора статьи, Быстрова Олега Ивановича, я уже вызвал повесткой. И я его допрошу. Сегодня же.

— Вам нужен громкий скандал, который еще больше дискредитирует Генпрокуратуру в глазах общественности? — повысил голос Анисимов.

Это он цитирует слова своего начальства, которые были произнесены совсем недавно и потому особенно ему запомнились, подумал Померанцев, глядя на покрасневшее лицо Анисимова.

— Уж куда больше… — сказал он спокойно, а на его смуглых скулах вспыхивали и гасли желтые пятна желваков. — Полагаю, зарывать голову в песок или загонять болезнь вглубь еще хуже.

— То есть в случае, если, скажем, обнаружится, что в утечке информации из вашего сейфа виноваты вы сами?.. — понизил на этот раз голос Анисимов.

— …то буду готов понести любое наказание. Вплоть до увольнения, — кивнул Померанцев, вставая. — Я могу быть свободен?

— Сядьте… — сказал Сергей Афанасьевич, оглянувшись на дверь. — Успокойтесь. Давайте подождем, когда нам принесут чаю, не так ли?

…Померанцев вернулся к себе в кабинет минут через десять, практикантка Зоя внимательно проследила за ним, потом подняла трубку телефона, набрав номер сотового Геры.

— Слушай, по-моему, твой непосредственный начальник явно не в духе, — сказала она. — Значит, ему понадобится на ком-то выместить. Будь где-нибудь поближе, когда он тебя потребует.

И только она положила трубку, как последовал требовательный звонок из кабинета.

— Зоя, где там Шестаков? Немедленно найди и приведи сюда…

— Уж Герман близится, а полночи все нет, — сказала она, увидев Геру, в этот момент заглянувшего в дверь приемной. — У вас с ним телепатическая связь, Валерий Александрович, не иначе. Вы только-только о нем подумали, а он уже бежит сюда на полусогнутых… И заглядывает в мои бумаги. Уйди, не трогай, кому говорю!

Гера весело ей подмигнул, показав большой палец, после чего скорчил скорбное лицо и осторожно постучался в косяк.

— Можно? — Он робко приоткрыл дверь. — Вы позволите?

— Заходи… — кивнул Померанцев. — И побыстрей, не до церемоний… Что-нибудь нашел? — спросил он, когда Гера уселся в любимой позе в любимое кресло.

— Боюсь, что да и одновременно нет, — пожал тот плечами. — Шеф, пока никто не сознается во взломе вашего сейфа. Правда, врать не буду, паяльник еще никому не вставлял. Как представлю, сколько при этом будет чистосердечно признавшихся и как потом с ними со всеми разбираться…

— Короче, — нахмурился Померанцев. — У тебя на данный момент есть реальная зацепка?

— На данный момент… А что, закрываем дело Разумневича? — догадался Гера.

— Приостанавливаем, — кивнул Померанцев. — Ятолько что вернулся от Анисимова. Правда, за это он обещал закрыть глаза на поиск утечки.

— Вижу. Ты взъерошенный, как бойцовый петух. А что по этому поводу думает Константин Дмитриевич? — осторожно спросил Гера, кивнув на телефон. — Он знает? Или ему там не до нас?

— Это решили без него. — Померанцев указал на потолок. — И возможно, не в нашей конторе. А где-то повыше.

— А что в правовом государстве может быть выше закона? — задал риторический вопрос Гера.

— Спроси полегче.

— г Значит, будем визит Быстрова отменять?

— Черта с два! Одно другому не мешает… Я убедил Анисимова, что нам нельзя показывать слабину… А вот по поводу утечки… Короче, тут я согласен с Анисимовым: мы сами должны найти дыру в нашем заборе. Лишь бы не помешали. У тебя на сей счет есть идеи?

— Возникла одна мысль, несколько безумная, поскольку кое-что мне вспомнилось… — темнил Гера. — Хотя чем черт не шутит.

— Ну-ну? — нетерпеливо подбодрил непосредственный начальник. — Договаривай.

— Словом, — понизил голос Гера, — раз тебе разрешили внутреннее расследование…

— Не запретили, — поправил Померанцев.

— Вот именно… Поскольку наверняка ты настаивал. Честь мундира, то-се… Меня насторожил именно этот факт: тебе не приказали, а именно не запретили продолжать поиски предателя в наших сплоченных рядах. Значит, кто-то где-то очень надеется…

— …что я поймаю за руку самого себя, — закончил Померанцев.

— Приятно работать с понятливым начальником, — кивнул Гера. — Который понимает с полуслова подчиненного, даже когда тот говорит неприятные для его слуха вещи… Ведь отчет ты должен предоставить наверх, не так ли? А там наверху уже есть готовый ответ. С уликами неопровержимыми, скажем так, не в твою пользу. Допустим… Заметь, я говорю: допустим, тебе их показывают и одновременно прилагают чистый лист бумаги, на котором ты волен написать что угодно. Например, заявление об увольнении по собственному желанию. Судиться или препираться следователю Генпрокуратуры с собственной конторой? Бр-р-р…

— И что теперь делать? — спросил Померанцев.

— Гнуть свою линию, — пожал плечами Гера. — Ты ж не отступишь, насколько я тебя знаю. Как там сказано в одной книге из далекого детства? Бороться и искать. Найти и не отдавать. А вдруг раскроем, кого не следовало бы раскрывать?

— Да это понятно… — Померанцев забарабанил пальцами по столу.

— Некоторые это кожей чувствуют, — негромко продолжал Гера. — Когда прохожу по коридору или в курилке, те, кто всегда держал нос по ветру, сейчас воротят его в сторону. Им наша высокая раскрываемость и раньше была не по нутру.

— Могу дополнить, — потянулся Валерий, сделав пару резких движений, чтобы размяться. — Наверняка наших начальников вызывают куда надо и там спрашивают: сколько можно, да на кого или на что вы там у себя замахнулись?

— На свободу слова и предпринимательства… — подхватил заунывным голосом Гера. — Мол, только-только появились первые ростки демократии и свободы, а вы сразу норовите их затоптать….

— Можешь не продолжать. Так ты со мной? — Валерий посмотрел в глаза непосредственному подчиненному.

— Голову на отсечение… — не моргнул Гера. — Хотя это неплохой шанс занять наконец твой кабинет.

— Все-таки что-то ты откопал?

— Пока ничего определенного. Я лишь внимательно проследил за движением документа, называемого постановлением на задержание гражданина Российской Федерации Разумневича Льва Семеновича. И вот что показалось мне странным. Хотя я боюсь ошибиться в своих предположениях…

— А ты не бойся, — кивнул Померанцев, посерьезнев. — Больше нечего бояться. Излагай, не тяни.

— Я вспомнил об одном свойстве нашей памяти. Чтобы не быть голословным, посмотри еще раз на этот чертов бланк постановления… — Гера показал подбородком в сторону сейфа. — Посмотри, не ленись. Только не говори, что ты его уже сто раз видел.

Померанцев открыл сейф, достал папку с делом, потом вытащил ордер.

— Ну и? — Он повертел его в пальцах. — Обычный бланк.

— Это тебе только кажется, — уверенно сказал Гера, забрав бланк у непосредственного начальника. — Он отпечатан на компьютере.

— Знаю, они все так печатаются, и что?

— А то, что мы никак не отвыкнем от тех времен, когда их печатали на машинке. И забываем, что копии хранятся не только в сейфе, но и в памяти компьютера. Кто сказал, что залезли в твой сейф, а не в жесткий диск?

Померанцев внимательно слушал, сведя брови к переносице, а Гера, сделав паузу, снял телефонную трубку:

— Зоя! На минутку… Есть разговор.

Зоя вошла в кабинет, Валерий кивнул ей на кресло. Она села нога на ногу, достала сигарету, предупредительный Гера щелкнул зажигалкой. Она кивнула в знак благодарности, внимательно посмотрела на обоих.

— С чего это вы такие напряженные с утра? Что случилось?

— Зоя, ты печатала это постановление? — спросил Валерий негромко.

— А, это?.. Ну да, как всегда, на компьютере… — Она снова их оглядела. — Я сделала что-то не так?

— Ты сохранила копию на жестком диске?

— Да… — Она терялась все больше. — Я же должна, по инструкции, оставить себе копию…

Нет, ты сделала все правильно, — успокоил ее Померанцев. — В любом случае должна сохраниться копия.

— Ребята… Да что случилось? — Она переводила взгляд с одного на другого.

— Ты только сегодня родилась? — спросил Гера и положил перед ней газету со статьей Олега Ивановича Быстрова. — И не читала, и не слышала? — Он указал на снимок ордера в газете. — Допустим, про постановление они узнали. Но как копию сняли? Залезли в сейф Валеры? Ночью, отключив сигнализацию и взломав кабинет? Исключено. Себе дороже. Другое дело, ее можно извлечь из памяти твоего компьютера, узнав пароль.

— Вы меня в чем-то подозреваете? — воскликнула она, побледнев. — Что вы так смотрите?

— Успокойся. — Валерий положил руку ей на плечо.

— Говорю вам, пароль я никому не передавала! Его, кроме меня, никто не знает…

Ее голос дрогнул, она всхлипнула.

— И это тоже верно, — снова согласился Померанцев. — Я и то его не знаю. Да мне и не интересно.

— Мы тебе верим, лапушка… — вздохнул Гера, погладив ее по плечу. — Как самим себе. Но ведь чудес не бывает, верно? А сейчас иди приведи себя в порядок и вспомни, кто его мог подсмотреть, когда ты включала компьютер. Скоро к нам должен пожаловать в качестве свидетеля дорогой гость, один из властителей наших бессонных дум, Олег Иванович Быстрое, собственной персоной. Тот самый, что накропал эту статейку. Ему нужно будет отметить повестку и предложить чаю с бубликами.

Олег Иванович Быстрое прибыл в прокуратуру минута в минуту. Прошел в кабинет старшего следователя по особо важным делам Померанцева, где навстречу ему встали двое — сам хозяин кабинета и второй следователь Герман Шестаков. Они вежливо поздоровались.

— Олег Иванович, — обратился к гостю Померанцев, когда тот отказался от чая, предложенного Зоей. — У нас к вам несколько вопросов по поводу вашей публикации о постановлении на взятие под стражу известного вам предпринимателя Разумневича…

— Проще говоря, нашего олигарха, как это почему-то любят писать в прессе и потому говорят в народе, — улыбнулся в ответ Олег Иванович. — Одного из главных акционеров нашей газеты, которому принадлежит контрольный пакет акций, чтобы было понятнее. Но ваше постановление будет действительным, если его подпишет судья, не так ли?

— Означает ли ваша поправка, — еще шире улыбнулся словоохотливому гостю Гера, — что факт утечки информации из Генпрокуратуры, как и сопутствующие тому обстоятельства, в вашей системе ценностей стоит неизмеримо ниже факта владения вашей уважаемой газеты вышеназванным хозяином?

— Пожалуй, можно сказать и так, — согласился Олег Иванович, уважительно глядя на Геру. — Наверно, вы подрабатываете в свободное время адвокатом? Подарите вашу визитку на всякий случай.

— Не будем отвлекаться, — перебил его Померанцев, уже представив себе, куда их заведут подобные по-литесы. — Готовы ли вы, Олег Иванович, открыть нам свой источник информации, благодаря которому вы узнали о предстоящем аресте одного из акционеров вашей газеты?

— Увы… Боюсь, не могу, — с искренним сожалением сказал Олег Иванович. — Понимаю, сочувствую, но ничем не могу помочь. Вы не могли не спросить об этом, но поймите и то, что я не мог вам ответить иначе. Надеюсь, я не должен утомлять вас ссылкой на Закон о средствах массовой информации, позволяющий не отвечать на подобные вопросы? Но в любом другом случае я всегда к услугам правосудия, и вы всецело можете во всем на меня рассчитывать.

Он встал с места, развел руками. Увы, мол.

— Уж будьте покойны… — пробурчал Гера. — Как только, так сразу.

— Мы этим непременно воспользуемся, — дипломатично сказал Померанцев.