Принеси мне любовь

Гарри спустился по ступенькам и вошел в сад. Там гуляли больные. Ему сказали, что там же и его жена, Глория. Он увидел ее одну, за столом. Обойдя ее, он подошел незаметно, сбоку. Обогнул стол и сел напротив. Глория сидела очень прямо и была очень бледна. Она смотрела на него и не узнавала. Наконец узнала.

— Ты кондуктор? — спросила она.

— Какой кондуктор?

— Правдоподобный кондуктор?

— Нет.

Она была бледна, глаза ее были бледные. Бледно-голубые.

— Как ты себя чувствуешь, Глория?

Железный стол, выкрашенный белым. Он простоит века. Посередине — маленькая ваза с цветами, увядшие мертвые бутоны свисают с печально поникших стеблей.

— Ты блядун, Гарри. Ты блядей трахаешь.

— Это неправда, Глория.

— Они отсасывают тебе? А член-то тебе сосут?

— Я хотел приехать с твоей мамой, Глория, но у нее грипп.

— Вечно с этой старой крысой что-нибудь не так… Ты кондуктор?

Другие пациенты сидели за столиками, стояли под деревьями или лежали на полянке. Они молчали и не шевелились.

— Как тут кормят, Глория? Ты познакомилась с кем-нибудь?

— Отвратительно. Нет. Блядун.

— Хочешь что-нибудь почитать? Что тебе привезти?

Глория не ответила. Она подняла левую руку, посмотрела на нее, сжала кулак и сильно ударила себя прямо по носу. Гарри вскочил и схватил ее за руки.

— Глория, я умоляю!

Она заплакала:

— Почему ты не принес мне шоколад?

— Глория, ты говорила, что терпеть не можешь шоколад.

Слезы текли из нее ручьями.

— Я могу терпеть шоколад! Я люблю шоколад!

— Пожалуйста, не плачь, Глория. Я принесу тебе шоколад, и все, что ты хочешь. Послушай, я снял номер в мотеле в двух кварталах отсюда, просто чтобы быть рядом с тобой.

Ее бледные глаза широко раскрылись.

— Комната в мотеле? Да ты там с блядью какой-нибудь! Вы с ней смотрите порно, а на потолке — огромное зеркало.

— Два дня я буду рядом с тобой, Глория, — ласково сказал Гарри. — Я принесу все, что ты захочешь.

— Ну так принеси мне любовь, — закричала она. — Какого же черта ты не принесешь мне любовь?

Больные обернулись.

— Глория, поверь мне, никто так не любит тебя, как я.

— Ты хочешь принести мне шоколад? Ну так намажь им свою задницу!

Гарри достал из бумажника карточку. Карточку отеля.

— Вот, возьми, пока не забыл. Тут разрешают звонить? Позвони мне, если тебе чего-нибудь захочется.

Глория промолчала. Она взяла карту и свернула ее в несколько раз. Потом наклонилась, сняла туфлю, положила в нее карту и надела обратно.

Гарри увидел, что к ним приближается доктор Дженсен. Доктор Дженсен улыбался и бормотал: «Так, так, так…»

— Здравствуйте, доктор Дженсен, — тихо проговорила Глория.

— Можно мне присесть? — спросил доктор.

— Да, конечно, — сказала Глория.

Доктор был массивен. Полон тяжести, ответственности и авторитета. Его брови казалась густыми и тяжелыми. Они и были густыми и тяжелыми. Будто хотели соскользнуть в мокрый круглый рот и там изчезнуть, но положение не позволяло.

Доктор посмотрел на Глорию. Доктор посмотрел на Гарри. «Так, так, так, — сказал он. — Я доволен — наши дела идут очень хорошо…»

— Да, да, доктор Дженсен, я только что рассказывала Гарри, что у меня появилась уверенность в себе, и что мне очень помогли ваши советы и занятия в группе. Почти прошла моя необоснованная злоба, беспричинная меланхолия и пагубная жалость к себе самой.

Глория сидела, сложив руки на коленях и улыбалась.

Доктор улыбнулся Гарри:

— Глория удивительно быстро поправляется.

— Да, — сказал Гарри. — Я заметил.

— Я думаю, что еще совсем немного, и Глория сможет вернуться домой, Гарри.

— Доктор, — спросила Глория. — Можно сигарету?

— Да, конечно, — сказал доктор, вытащил пачку каких-то экзотических сигарет и протянул Глории. Глория взяла сигарету, доктор достал позолоченную зажигалку и извлек из нее пламя. Глория затянулась, выпустила дым.

— У вас красивые руки, доктор Дженсен, — сказала она.

— Ну, спасибо, дорогая моя.

— И доброта, что спасает, доброта, что исцеляет.

— Стараемся как можем, в наши-то годы… — кротко сказал доктор Дженсен. — А теперь, если не возражаете, я поговорю с другими пациентами.

Он резво поднялся со стула и направился к столу, где еще одна женщина навещала еще одного мужчину.

Глория уставилась на Гарри:

— Жирный мудак! Жрет дерьмо медсестер на завтрак.

— Глория, было очень приятно повидать тебя, но я утомился в дороге и хочу отдохнуть. По-моему, доктор прав. Я заметил некоторое улучшение.

Она захохотала, но смех ее был вовсе не безмятежный, а какой-то наигранный. Будто выученная роль.

— Никакого улучшения нет, наоборот, произошло ухудшение.

— Это не так, Глория.

— Я́ тут пациент, а не ты, Рыбья Башка. Я лучше всех ставлю диагноз.

— Что значит «Рыбья Башка»?

— Тебе никто не говорил, что твоя башка похожа на рыбью?

— Нет.

— Когда будешь бриться, посмотри повнимательнее. И смотри не отрежь себе жабры.

— Ну все, я ухожу… но завтра я опять приду к тебе.

— В следующий раз приведи кондуктора.

— Может тебе все-таки принести чего-нибудь?

— Ты идешь в свой номер, чтобы трахнуть там какую-нибудь блядь!

— Может быть, тебе принести номер «Нью-Йорк»? Ты же любишь «Нью-Йорк»…

— Затолкай «Нью-Йорк» себе в задницу, Рыбья Башка. И «Тайм» вместе с ним!

Гарри потянулся к ней и сжал руку, которой она била себя по носу:

— Контролируй себя, постарайся. Ты скоро поправишься.

Глория будто и не слышала его. Гарри медленно встал, повернулся и направился к ступенькам. Поднявшись по лестнице, он повернулся и слегка помахал Глории. Она даже не пошевелилась.

Они лежали в темноте, все шло хорошо, и вдруг зазвонил телефон. Гарри продолжал, но телефон тоже продолжал. Это очень мешало. Вскоре у него обмяк член.

— Дерьмо, — сказал он и поднялся. Потом включил свет и схватил трубку.

— Алло?

Это была Глория.

— Ты там блядь какую-то трахаешь!

— Глория, почему тебе разрешают звонить так поздно? Они тебе, что, снотворного не могли дать?

— Что это ты так долго не подходил?

— Ты когда-нибудь сидела на горшке? Вот я как раз сидел на горшке, а тут ты вдруг.

— Да уж… распрощаешься со мной, тогда и закончишь?

— Глория, вот до чего тебя, черт побери, острая паранойя довела.

— Моя паранойя всегда была глашатаем истины, Рыбья Башка.

— Слушай, ты вообще ничего не соображаешь. Поспи хоть немного. Завтра я к тебе приеду.

— Ладно, Рыбья Башка, иди к своей БЛЯДИ!

Глория повесила трубку.

Нэн в пижаме сидела на краю кровати, на ночном столике — вода и бутылка виски. Она закурила сигарету и положила ногу на ногу.

— Ну, — спросила она, — как твоя женушка?

Гарри сделал глоток и сел рядом.

— Прости, Нэн.

— Простить кого и за что? Ее, себя или кого?

Гарри проглотил виски.

— Давай, черт побери, не будем мыльную оперу из этого делать.

— Правда? А что ты хочешь из этого делать? Так, на сене покувыркаться? Может быть, попробуешь кончить? Или ты хочешь пойти в ванную и освежиться?

Гарри посмотрел на Нэн.

— Черт побери, хватит умничать. Ты прекрасно знала, что тебя ждет. Ты сама захотела пойти ко мне!

— Потому что знала, что если не пойду, ты приведешь какую-нибудь блядь!

— Дерьмо! — сказал Гарри. — Опять это слово.

— Какое слово? Какое слово? — Нэн опрокинула стакан и бросила его об стену.

Гарри подошел, взял стакан, наполнил его, протянул Нэн, потом налил себе.

Нэн посмотрела в стакан, сделала глоток и поставила стакан на столик.

— Я позвоню ей и все расскажу!

— Расскажешь, черт побери! Она больная!

— Это ты, сукин сын, больной!

Снова зазвонил телефон. Он стоял на полу посередине комнаты — там, где его оставил Гарри. Оба вскочили с кровати и бросились к телефону. Они достигли его во время второго звонка и схватили трубку за разные концы. Они катались по ковру, тяжело дыша, и чудовищное сплетение туловищ, рук и ног отражалось в огромном, во весь потолок, зеркале.