Приняв судьбу как вызов. Стихи

Вас множество, и я такой же снег;

Мне не дано скорбеть и в бубны бряцать,

Когда в асфальт закатанный узбек

Не выйдет на работу в СМУ-15…

Пускай его оплачет Фатима…

Ему не стать пособником комфорта,

В котором через год сойдет с ума

Мне по крови родная, в общем, морда…

Век восковой не хуже золотых,

Серебряных, и каменных, и медных;

Я рьяно ставил свечи для святых —

И дом поджег, чтоб не стыдиться бедных…

Все повторилось, как веселый сон;

Бежит за шарабаном Коломбина;

Синеет Айседора; лжет клаксон;

И мирозданье кружится, как глина,

Та, из которой сделали нас всех,

Похожих друг на друга — и врагами;

Нас множество, но мы тверды, как снег,

К кресту земли прибитый сапогами…

Мир не так уж темен, как казалось…

Ночь не смерть; усердствует свеча;

Сединою выстрадана жалость

На висках пропойцы-палача;

Женщина моя на все готова;

Дом стоит, стихает снегопад,

И посредством истинного слова,

Как всегда, преобразился гад.

Этот мир уж очень, очень светел,

Не видать звезды или огня,

Я боюсь, что ангел не заметил

Вот такого светлого меня…

Мир не темен, тьма внутри и сбоку,

Посвети мне, я сойду во тьму,

Шаткие ступени — это к Богу,

И обледеневшие — к Нему;

Я сойду — там свет уже не нужен,

Ты свети, а я иду, иду,

Падаю, лечу, обезоружен

И подхвачен прямо на ходу…

Мы познакомились в котельной,

где я служил как истопник,

и труд мой был. почти бесцельный —

к такому я давно привык…

Я кланялся своим лопатам,

крепил выносливость углем

и сочинял отборным матом

стихи о будущем своем.

А ты, без жалости и страха,

вошла в мой мир углей и грез,

как комсомолка в штаб гестапо,

как дочь кулацкая в колхоз.

Ни недостатка, ни излишка

в тебе не видел я ничуть.

Твоя мальчишеская стрижка

легко склонилась мне на грудь.

Мои стихи тебя пленили,

сковали, бедную, навек.

Вот так с тобою поступили

один поэт и человек.

Во мне 12 тыщ иголок,

я уповал на смерть свою.

Меня сегодня спас нарколог

от жизни в призрачном раю.

Он заломал мне белы руки,

грозил войной, параличом

и плоть мою обрек на муки

стерилизованным мечом.

Потом вонзились копья востры;

весь мир поплыл, весь враг обмяк,

и босоногие медсестры

нестройно грянули «Варяг».

И вот, наркологом убитый,

лежал средь чуждых мне людей,

льняными лаврами увитый,

запойный гений и злодей.

И верил я почти что здраво,

что жизнь со смертью — два крыла,

и что не вся еще держава

со мною вместе умерла…

Завесы разошлись от крика,

К стакану тянется рука.

Прощай, Россия-Анжелика,

Мария-Родина — пока!

Под дребезжанье фортепьяно

Сдвигаем стулья для гостей;

Не унывай, Москва-Татьяна,

Узнаешь все из новостей.

Какой развод без карабина,

Какая свадьба без стрельбы?

Прощай, Марина-Украина,

Трещите, гордые чубы…

Звеним, как выбитые стекла,

Нас не слыхать издалека;

Не забывай нас, Волга-Фекла,

Поплачь, Аленушка-Ока…

Крепчает бормота-цикута

На донышках немытых чаш;

Поставь свечу, Сибирь-Анюта,

За образ уходящий наш.

Я сын Советского Союза

А мать моя — Надежда-Русь…

Прости за все, Светлана-муза,

Я обязательно вернусь.

Пускай испита жизни чаша,

Судьба бела, как черновик…

Живи, поэзия-Наташа,

Тебя не вычеркнут из книг.

Еще далёко до рассвета,

А нам — по краешку ползти…

Прощай, страна-Елизавета,

Мария-Родина, прости…

Не выгибай от счастья руки,

не говори, что ты — моя.

От этой обморочной скуки

устала ты. Устал и я.

Ведь над глухими потолками

еще, конечно, небо есть…

К чему размахивать руками?

Я не приду ни в пять, ни в шесть…

Ведь эта тихая квартира,

где подоконники в пыли, поверь:

намного меньше мира,

хотя и больше всей земли…

Приют земной — нора и яма;

Ноябрь под мертвой головой.

Зачем же я родился, мама,

Зачем остался я живой?

Сто раз упал, ломая ребра,

Растратил молодость на смех

И ржавый нож точил недобро

Для самой страшной из утех.

Все усмехался зло и криво,

Не уповал на суд и рок

И непременно ждал разрыва

Со всем, что сам не уберег.

Но даже падая с карнизов,

Шагая в заревах огня,

Я принимал судьбу как вызов,

Как крест, врастающий в меня.

И может быть, средь черной лени,

Пройдя негожие места,

Для Бога я хранил колени,

Для Чаши я хранил уста…