Притворщик Матвей

Жилъ-былъ отшельникъ Матвѣй. Обиталъ онъ въ пещерѣ, близъ Ипра. Денно и нощно молился, либо судилъ и рядилъ приходящихъ крестьянъ. Люди несли къ нему отовсюду дѣла свои, горе, заботы, споры и тяжбы. Рыцарь явился къ Матвѣю. Въ латахъ онъ, перья вѣютъ на шлемѣ, вокругъ шлема золотая корона.

— Ну-ка, премудрый Матвѣй! Никогда не встрѣчались мы съ тобою раньше. Узнай, кто я… — и благо тебѣ будетъ: высоко я тебя поставлю.

— Никогда не видалъ я васъ раньше, рыцарь, но знаю васъ — точно провелъ съ вами цѣлую жизнь. Вы государь нашъ, графъ Робертъ, счетомъ третій, прозваніемъ Робертъ изъ Бетюна. [2]

— Честью клянусь, ты святой человѣкъ. Ты видишь сквозь мѣдь и желѣзо. Иди за мною въ Ипръ, живи въ моемъ замкѣ, будь старшимъ судьею народнымъ и совѣтникомъ нашимъ.

И сталъ вельможею Матвѣй, главою двора, верховнымъ судьею. Радъ былъ народъ и кричалъ:

— Слава во вѣки Роберту! Богъ, да хранитъ его, — праведный судъ онъ поставилъ надъ нами! Слава во вѣки Матвѣю! Богъ да хранитъ его: нѣтъ на землѣ мужа честнѣе, кротче, правдивѣй!

Добръ и могучъ былъ Робертъ, но разума Богъ ему не далъ. Горько обидѣлъ его французскій король — Красавецъ Филиппъ, хитрѣйшій изъ хитрыхъ на свѣтѣ. Въ бою при Куртрэ разбилъ его Робертъ — въ кровавомъ бою, гдѣ, какъ зайцы, бѣжали французы. Но, безсильный предъ мечомъ, улестилъ Филиппъ Роберта словами — и отдалъ фламандецъ ему Лилль и Дуэ, прекрасные города, лучше которыхъ не строили дѣды.

— Спасибо тебѣ, Робертъ, что ты отдалъ мнѣ Лилль и Дуэ, прекрасные города, лучше которыхъ не строили дѣды! Будь я Богомъ, я далъ бы взамѣнъ ихъ фунтъ мозгу въ твою пустую башку, но, такъ какъ я только король, оставайся съ тѣмъ, что получилъ при рожденьи.

Затопалъ ногами Робертъ, и кусалъ свою бороду, и ругался такъ, что небо горѣло. Въ Ипръ уѣхалъ онъ и пилъ во дворцѣ алое вино, но не пропилъ стыда и печали.

— Храбрые вассалы! сѣдлайте коней. Труба гремитъ походъ. Отнимемъ у француза Лилль и Дуэ, прекрасные города, лучше которыхъ не строили дѣды.

— Государь, несчетныя силы стоятъ на стѣнахъ, дождемъ стрѣлъ и камней сыплютъ бойницы Филиппа.

— Храбрые вассалы! кто же отомститъ за мой позоръ? кто возьметъ назадъ стѣны Лилля и Дуэ, прекрасныхъ городовъ, лучше которыхъ не строили дѣды?

— Сынъ есть у тебя, государь, кроткій Карлъ, что въ Бургундію усланъ, всѣми любимый принцъ, надежда народа.

— Сынъ мой робокъ и хилъ. Ему бы сидѣть за перомъ да монастырскою книгой. Французскій король ему дядя родной — меча онъ на дядю не подниметъ.

— Возьми себѣ вторую жену, государь, — да продлитъ она твое потомство. Долго и честно вдовѣлъ ты; никто не поставить во грѣхъ, что снимешь ты трауръ по покойной графинѣ, прекрасной Катеринѣ Анжуйской.

— Храбрые вассалы, хорошъ вашъ совѣтъ. Іоланту буду я сватать — Іоланту, Одонову дочь, отъ царственной крови Неверовъ. Пусть не дѣва она, а вдова — королевичъ былъ мужемъ ея, сынъ святого Людовика, Жанъ, что отъ людей былъ прозванъ Тристаномъ [3]. Самъ я вдовецъ, и знатной вдовѣ прилично стать моею женою.

— Прекрасенъ выборъ твой, государь, и съ радостью встрѣтимъ мы такую графиню. Кого же назначишь ты въ послы и сваты, кто долженъ ѣхать за невѣстой?

— Праведнаго Матвѣя пошлю я въ сваты, праведному Матвѣю ѣхать за невѣстой. За то, что набоженъ онъ и правдивъ, хочу я почтить его предъ всѣми.

Радъ былъ герцогъ Одонъ сватовству, — не споря дочь къ жениху онъ отправилъ. Въ богатой колымагѣ везли ее восемь коней, бѣлыхъ, какъ снѣгъ по первопуткѣ. Сто рыцарей шло впереди, сто рыцарей сзади, и не смѣлъ къ ней приблизиться воръ и дорожный грабитель. Отшельникъ Матвѣй ѣхалъ слѣдомъ на лошадкѣ и читалъ «Отче нашъ». И рады были всѣ свадьбѣ Іоланты — одинъ лишь Карлъ Фландрскій плакалъ.

— Прощайте, дама Іоланта! Напрасно сдружился я съ вами, гостя у вашего отца. Не моей молодости достались вы, но моему доброму отцу, — Богъ да хранитъ его сѣдины.

— Прощайте, рыцарь Карлъ! Браки устрояетъ Богъ на небесахъ. Но, какова бы ни была моя судьба, помните, что я клялась любить васъ до гроба.

И звѣздочетъ ѣхалъ съ нею — великій мудрецъ Бодерикъ, старый, какъ древній лѣсъ. Онъ былъ родомъ изъ нѣмецкой земли, и не было равныхъ ему въ искусствѣ читать звѣздную книгу.

— Возьми его товарищемъ, достойный Матвѣй, возьми товарищемъ пути, собесѣдникомъ и другомъ!

Такъ сказала дама Іоланта и еще прибавила она:

— Знайте, что нѣтъ союза прекраснѣе, какъ между наукою и святыней.

Не былъ радъ товарищу Матвѣй; завидно ему было, что предъ ученымъ ломали шляпу рыцари и принцы, тогда какъ ему удивлялся только простой народъ, благословлявшій его въ молитвахъ.

И приблизился звѣздочетъ и сказалъ:

— Кому изъ насъ ѣхать впереди, кому, какъ младшему брату, сзади?

— Кто больше знаетъ, пусть ѣдетъ впереди. Кто меньше знаетъ, пусть, какъ младшій братъ, слѣдуетъ сзади.

— Много знаю я, отшельникъ Матвѣй, и не тебѣ равняться со мною. Демоны покорствуютъ моей волѣ. Всѣ золотомъ въ мірѣ не откупить малѣйшей изъ моихъ тайнъ. Силою вѣщаго ума, упорнымъ трудомъ добылъ я ихъ и съ тѣхъ поръ живу въ вѣчной радости. Одно лишь горе сокрушаетъ меня: скоро сойду я въ могилу, потому что я старѣе всѣхъ людей, которыхъ грѣетъ солнце; скоро накроетъ меня земля, и нѣтъ у меня преемника тайнамъ — ученика, достойнаго наслѣдовать мою власть и науку.

— Счастливъ былъ бы я наслѣдовать тебѣ, Бодерикъ! счастливъ былъ бы принять твою власть и науку! Но цѣлой жизни вѣдь не хватитъ мнѣ чтобы изучить твои вещія тайны.

— Въ недѣлю обучу я тебя, всего въ одну недѣлю, если ты будешь послушенъ. Обучу подчинять злыхъ духовъ силѣ великаго зова, заставлять ихъ являться и дѣлать все, что прикажешь. Обучу днямъ счастливымъ, днямъ бѣдствій; тайнѣ жизни и смерти; заговору оружья; вызыванью тѣней въ канунъ Ивана Купала; приворотамъ любовнымъ; искусству ходить невидимкою; вихремъ летать чрезъ пространства и являться въ двухъ краяхъ свѣта въ одно и то же время. У дьявола купилъ я всѣ эти знанія дорогою цѣной, но дешево тебѣ уступлю ихъ.

— Охотно бы пріобрѣлъ я ихъ, Бодерикъ, если только они не будутъ мнѣ стоить вѣчнаго спасенья.

— Сотни лѣтъ будешь ты жить, Матвѣй, — а, если не прискучитъ, то и тысячу лѣтъ! А всего лишь нужно мгновенье одно, чтобы загладить свой грѣхъ, принести покаяніе въ сердцѣ. Или забылъ ты, что Богу не такъ пріятны семь святыхъ, какъ одинъ покаянный грѣшникъ?

И въ лѣсу близъ Ипра сошлись они вдвоемъ — въ полночный часъ, въ пору новолунья. И чернаго козленка убили они и кровью кропили воздухъ. И огненный дьяволъ къ нимъ пришелъ и страшнымъ голосомъ кричалъ онъ:

— Бодерикъ! зачѣмъ ты меня звалъ? чего ты просишь?

— Прошу я науки для твоего слуги, великой науки, повелѣвающей тобою.

— Не жаль мнѣ науки для своего слуги, не жаль, что онъ будетъ повелѣвать мною. Но чѣмъ онъ заплатить за мой даръ? въ чемъ залогъ его союза со мною?

— Сердце свое отдаетъ онъ тебѣ, и легкія, и печень, и жилы, и кровь въ жилахъ, и кости, и мясо, и кожу, и волосы на кожѣ.

— Клянусь огнемъ, пожирающимъ меня! это недурная плата. Пусть отдастъ онъ мнѣ и дыханье свое — и я принимаю его своимъ владыкой.

Чорту баранъ сталъ отшельникъ Матвѣй — и худо съ той ночи онъ зажилъ. По прежнему судилъ и рядилъ онъ народъ, по прежнему совѣтовалъ графу. Только не было правды въ его судѣ, горе всѣмъ несли его совѣты.

И волшебству сталъ онъ учить — проклятой наукѣ, заключенной въ черныхъ книгахъ. Всѣ удивлялись, откуда узналъ онъ тайны тайнъ, а онъ говорилъ, что небо осѣнило его чудеснымъ всевѣдѣніемъ въ награду за его святость.

— Слушай, дьяволъ, мой повелитель и мой слуга! Великъ почетъ мнѣ во Фландріи, мѣшками съ золотомъ полонъ мой домъ, я пью вино, какого не пробовалъ и римскій папа. Женской любви жажду я теперь. Отдай мнѣ во власть молодую графиню Іоланту.

— Многаго хочешь ты, плутище Матвѣй. Боюсь, что даешь мнѣ трудъ не подъ силу. Вѣрою ограждена Іоланта, какъ щитомъ, какъ огненный поясъ, пылаютъ вокругъ нея молитвы. Нельзя мнѣ, проклятому, приблизиться къ ней. Найди себѣ иную подругу. Будь она хоть женою короля, — и часа не пройдетъ, какъ я тебѣ ее доставлю.

— Въ даму Іоланту я влюбленъ, — не надо мнѣ иной подруги! Даму Іоланту я хочу, и должна она быть моею. И, если безсиленъ помочь мнѣ чортъ, — на зло тебѣ, я самъ ее добуду.

— Если ты сдѣлаешь это, Матвѣй, сдѣлаешь все, что обѣщаешь, — стану я твоимъ ученикомъ, а ты будь мой наставникъ и учитель. Быстро шагаешь ты въ грѣхѣ, и самому чорту за тобою не угнаться.

Къ дамѣ Іолантѣ приходитъ Матвѣй, и страсть ей свою открываетъ.

— Благодарю васъ, отецъ Матвѣй, благодарю за ваши гнусныя рѣчи! Когда бы не ваши морщины, не ваша лысая голова, — приказала бъ я бить плетьми до костей ваше старое тѣло.

Смѣялся дьяволъ въ тотъ день; до крови кусалъ Матвѣй себѣ губы.

— Когда не досталъ я любви, то мщенья достать сумѣю! Тайну Іоланты я знаю: пасынка любила она, прекраснаго, кроткаго принца Карла. Вотъ у меня письмо ея руки — отвѣтъ на любовное посланье. Хоть нѣтъ между ними грѣха, — горе имъ! отмщу за себя: письмомъ погублю ихъ обоихъ.

Къ дамѣ Іолантѣ онъ идетъ и униженно проситъ прощенья.

— Охотно прощаю вамъ, отецъ Матвѣй, потому что не своею волею впали вы въ грѣхъ, а соблазномъ нечистаго духа.

Бѣлую руку она протянула ему и, цѣлуя бѣлую руку, ядъ подбросилъ Іолантѣ Матвѣй — смертный ядъ, разящій, какъ громомъ.

Послѣ онъ къ принцу пошелъ и засталъ его спящимъ:

— Взгляните, сказалъ онъ слугамъ, какъ принцъ Карлъ блѣденъ и страшенъ. То не естественный сонъ: то дѣло тайной отравы. Откровенье имѣлъ я сейчасъ: извели принца недруги ядомъ. Разбудите его — я дамъ ему святой воды: быть можетъ, не поздно еще, — и ядъ она обезвредить.

Сильно смущенъ былъ принцъ Карлъ, растерялись вѣрные слуги. Покорно принялъ онъ отъ Матвѣя граненый бокалъ — и залпомъ его опорожнилъ. Не святая вода въ бокалѣ была, а вода изъ садка, гдѣ три дня жила ядовитая жаба. Выпилъ принцъ — и худо стало ему. Упалъ онъ на кровать, посинѣлъ, содрогнулся и умеръ.

Горько заплакалъ притворщикъ Матвѣй, разбилъ бокалъ о земь, истопталъ ногами стекло, а самъ причитаетъ:

— Горе мнѣ, я пришелъ слишкомъ поздно!..

— Скажи мнѣ, государь! Скажи, славный графъ Робертъ! что сдѣлаешь ты тому, кто лишилъ тебя наслѣдника престола?

— Богомъ всемогущимъ клянусь! Когда бы узналъ я подлеца, живымъ бы спалилъ его въ смоляной бочкѣ.

— Знай же, Робертъ: принца сгубила жена твоя, дама Іоланта отравила наслѣдника трона. Нечистой любовью пылала она — и не встрѣтила въ принцѣ отвѣта. И злая ненависть смѣнила любовь: стало Іолантѣ тѣсно съ Карломъ на свѣтѣ. Мстя за обиду, она отравила его — вчера, за ужиномъ, въ похлебкѣ съ бобами.

— Отшельникъ Матвѣй! страшныя вещи ты говоришь, Если ты лжешь — отъ маковки до пятъ сдерутъ съ тебя кожу.

— Не лгалъ я отродясь, графъ Робертъ, и теперь мнѣ лгать не пристало. Вотъ письмо Іоланты, гдѣ пишетъ она о грѣшной любви. Обыщи ее — ядъ ея съ нею.

Страшно разгнѣвался графъ. Зоветъ жену онъ къ допросу.

— Что у тебя въ мѣшкѣ, что ты на поясѣ носишь?

Склянку нашли въ мѣшкѣ, а въ склянкѣ ядъ, разящій человѣка, какъ громомъ.

— Это ль отрава, змѣя, которою сгубила ты нашего сына?

— Если умеръ вашъ прекрасный сынъ, то и мнѣ не жить больше на свѣтѣ. Но — Богомъ клянусь! не я отравила его, и откуда въ мѣшкѣ моемъ ядъ, — я не знаю… Неправо вы обвинили меня, и больше въ томъ вамъ позора, чѣмъ чести.

Вспыхнулъ яростью графъ Робертъ и схватилъ со стѣны оголовокъ коня боевого. Изъ стали оголовокъ былъ слитъ, сверкалъ золотою насѣчкой. Взмахнулъ оголовкомъ Робертъ и ударилъ графиню въ темя. Не пикнувъ, упала она: на четверо черепъ раскроился.

Въ этотъ день смѣялся Матвѣй, а дьяволъ отъ зависти съѣлъ себѣ губы.

— Ловкій ты малый, Матвѣй! такой ловкій, что и въ адъ тащить тебя страшно. Чего добраго, ты коварствомъ своимъ взбунтуешь моихъ чертей и самъ сядешь на мое мѣсто. Надо въ тройныя цѣпи тебя заковать, въ тройное посадить тебя пекло.

— Что за рѣчи повелъ ты, мессиръ Сатана? Я не хочу ихъ слышать: еще не близокъ срокъ договора.

— Близокъ онъ иль далекъ, а я приму свои мѣры.

— Какъ же ты примешь меня, Сатана, и какую назначишь мнѣ муку?

— Есть у меня мѣстечко въ аду — мой любимый, почетный уголъ. Направо — Каинъ горитъ, налѣво — Искаріотскій Іуда. Тебя же, премудрый Матвѣй, помѣщу я — какъ разъ въ серединѣ!..

1901