Призрак Проклятой Башни

ПРИЗРАК ПРОКЛЯТОЙ БАШНИ

Покуда тело бренное душа не одолеет,

В зерцале тёмном свет она увидеть не сумеет.

Знаете, за что я терпеть не могу детей? За то, что они вечно делают всё наперекор, слоняются где попало и лезут куда их не просят! Самое большое счастье для них состоит в том, чтобы безнаказанно шататься по всевозможным заброшенным стройкам, старым покинутым особнякам и прочим развалинам. Уж не знаю, что они в этом находят, но по какой-то неведомой причине любое подобное место, словно магнит, притягивает к себе юных искателей приключений. Стоит ли говорить, что старая башня, в которой я обитаю, вызывает у них живейший интерес?

Одинокая, мрачная, открытая всем ветрам возвышается она на холме в стороне от дороги и жилых домов, темнея на фоне пасмурного серого неба. Холодный сквозняк играет в её давным-давно лишившихся стёкол разбитых окнах, продувая насквозь всё внутреннее пространство от почерневших балок крыши до покрытых трещинами плит нижнего этажа, наполняя пустые безлюдные комнаты своим заунывным пением. Словно воплощение чьей-то бессмысленной, давно окончившейся жизни стоит она и всё никак не обрушится.

Сам я гляжу на своё жилище в основном изнутри. Однако мне отлично известно, насколько угрюмо и зловеще оно выглядит снаружи и насколько гнетущее впечатление производит на всех, кому случается оказаться поблизости. Северная половина строения снизу немного темнее остальной его части из-за слоя застарелой копоти, оставшейся от давнего пожара и за долгие годы так и не отмытой до конца бесчисленными ливнями. Ветхие, почти насквозь прогнившие входные двери свободно болтаются на остатках ржавых петель, открываясь и закрываясь, когда им заблагорассудится. Вернее, когда это заблагорассудится ветру.

Уже не один десяток лет отряды малолетних бездельников, возомнивших себя великими исследователями, раз за разом штурмуют мою башню, проникая в неё, несмотря на строгие запреты своих родителей. Потом они сами взрослеют и в свою очередь пытаются запретить делать это уже своим детям. Но куда там! Разве можно переложить в чужую голову свою собственную накопленную годами мудрость и житейский опыт? И всё повторяется вновь и вновь. Вот и сейчас, похоже, в моё старинное обиталище с разведывательной миссией явилась очередная партия лоботрясов.

Что ж. Остаётся встретить их, как и подобает моему нынешнему званию и должности...

Глава Первая,

в которой несколько юных авантюристов предпринимают отчаянную экспедицию в поисках графского клада

Обветшалые двери с тяжким скрипом приотворились и в образовавшемся проёме возникло несколько ребячьих лиц. Компания, состоящая из мальчишек разных возрастов, где-то от восьми до четырнадцати лет, замерла на пороге, вглядываясь в полумрак заброшенного помещения, прислушиваясь к царящей внутри тишине, ловя рассеянные в воздухе запахи сырости и запустения. В глазах детей отражалась целая гамма чувств: любопытство, настороженность, страх, восторг и предвкушение чего-то необыкновенного.

"Всё ясно. Селяне. Должно быть, с окраины Сорбери, - установил я, скользнув по компании намётанным глазом. - И, судя по одёжке, не из самых бедных".

Что ж. Ничего удивительного. Именно представители среднего класса чаще всего и наведываются ко мне в гости. За отпрысками богатых семей слишком хорошо следят их родители, а также всевозможные няньки и гувернёры, чтобы у тех оставалась возможность лазать, где им вздумается. А у бедняков головы заняты в основном более серьёзными проблемами. К примеру, добычей хлеба насущного. К тому же у них слишком сильно развит суеверный страх перед местами, подобными этому. Но именно у детей из более-менее зажиточных семей достаточно свободы воли и свободного времени, чтобы заниматься исследованиями.

- Ну тут и хлам! Будто лет сто никто не живёт, - после минутного молчания произнёс наконец один из мальчиков.

- Так оно и есть. Ты что ль не знаешь? С тех пор, как старый граф умер, как раз где-то лет сто и прошло, - ответил ему другой.

- Слушайте! Тут как-то... неуютно. Может, лучше куда-нибудь в другое место сходим? - подал голос третий, судя по росту, самый младший из всех.

- Вечно ты всего боишься! - со смехом заметил старший мальчик, стоявший впереди. - Даже когда тебя мама в погреб за редькой пошлёт, и то дрожишь, как банный лист!

В этот момент я узнал его. Это Гэлл, старший сын мельника Брэма с реки. Высокий не по возрасту, светловолосый, худощавый, лопоухий, коротко стриженый подросток. В этой компании явно исполняет роль лидера. Это видно по той показной самоуверенности и самодовольству, которые сквозят во всех его словах и движениях. Для таких людей страшнее всего - потерять авторитет в глазах товарищей. Вот он и держится так высокомерно и презрительно, будто сам ничего на свете не боится. Тёмное, таинственное, загромождённое всяческой рухлядью помещение он разглядывает с таким видом, будто тысячу раз бывал в подобных местах и его попросту уже ничем нельзя пронять. Но я-то вижу, как опасливо он поглядывает по углам. Довольно неприятный парень. Как много таких я успел повидать на своём веку...

- Ну и чего стоим? Пошли что ль! - скомандовал "храбрый вожак". Подняв правую руку, он откусил заусенец на большом пальце, демонстративно сплюнул и первым бесстрашно шагнул внутрь заброшенного здания.

Остальные дети вошли следом за ним, осторожно ступая между разбросанными по полу обломками и таращась на громадных пауков, замерших на своих охотничьих позициях под потолочными балками.

- Вот здорово! Всегда хотел поглядеть на проклятую башню изнутри! - с восторгом воскликнул мальчик, вошедший следом за Гэллом.

А это - средний сын Брэма по имени Тед. Толстый, словно мешок с мукой, и куда ниже брата. Явно в отца пошёл. В глазах восторг и предвкушение приключения. Этот действительно не боится, а не изображает бесстрашие. Готов биться об заклад: именно он предложил друзьям отправиться сюда. А Гэлл поддержал брата для того лишь, чтобы не возникло подозрения, будто сам он чего-то опасается. Поменьше бы таких бесстрашных организаторов и, глядишь, меня не так часто тревожили бы. Но, к сожалению, всевозможных Тедов я тоже успел насмотреться предостаточно.

Но моё внимание привлёк самый младший из мальчиков - тот, что в самом начале высказал предложение отправиться в какое-нибудь другое место. В башню он зашёл последним, лишь после того, как в неё проникли все прочие его спутники. Те же пепельно-русые волосы, что у Теда, но глаза не карие, а светло-серые, как у Гэлла, и такое же худощавое телосложение. Бледный и щуплый, ростом на голову ниже самого низкорослого из своих товарищей. Держу пари: это Эрн, младший сын мельника. Я слышал о нём раньше, но своими глазами вижу впервые. В отличие от Теда Эрн испытывает страх. И в отличие от Гэлла не стесняется этого показывать. Отлично! Вот он-то мне и нужен.

В то время как дети, разойдясь по нижнему этажу башни, осматривали отдельные его помещения, я следил за ними, зависнув с выжидательно сложенными на груди руками под закопчённым, увешанным пыльной паутиной потолком.

В своё время я распорядился устроить на первом этаже склады с продовольствием и другими припасами, а также оружейную комнату и мастерскую. И до сих пор здесь хранилось ещё много вещей, оставшихся с тех давних дней и по тем или иным причинам не соблазнивших мародёров. Сломанные, посеревшие от времени ящики, пустые или наполненные какой-то трухлявой ветошью, стояли неровными рядами вдоль стен. Ветхие рассохшиеся бочонки, некогда содержавшие вино, масло и прочие продукты, громоздились кучами в тёмных углах. Обломки прялок и ткацких станков, банки с ржавыми гвоздями и скобами, мотки старой пеньки, обращавшейся в прах от первого же прикосновения, лежали на полках в маленьких кладовых или валялись на пыльном полу в главном зале.

Окон на первом этаже не было и в здании стоял вечный полумрак. Свет проникал лишь в открытые настежь двери да ещё через большое неровное отверстие, зиявшее в верхней части одной из стен, где кирпичная кладка треснула и обвалилась в ходе произошедшего около сорока лет назад землетрясения. Внизу под проломом красовалась образованная дождевой и талой водой вечнозелёная заплесневелая лужа.

Поначалу дети передвигались довольно робко, опасливо озираясь и стараясь ничего не задеть. Постепенно, однако, они осмелели и стали действовать куда более решительно. Заглядывая в кладовые, они бесцеремонно ворошили кипы вещей, поднимали и вновь отбрасывали треснувшие горшки, куски мебели и связки строительных материалов, периодически окликая друг друга и демонстрируя товарищам различные интересные с их точки зрения находки. Возможно, каждый из них втайне мечтал найти среди всего этого хлама что-то действительно ценное.

Я усмехнулся про себя: "Ну, ну! Ищите, ищите! Только вряд ли вы что-нибудь отыщите".

Это и в самом деле было так. Всё, что мародёры не уволокли в первые же месяцы после пожара, они оставили гнить тут за ненадобностью. А вот на второй этаж, куда вела находившаяся в самом дальнем и тёмном углу зала винтовая лестница и где располагались апартаменты старого хозяина, за всё время так ни разу никто и не заглянул. И в этом была целиком заслуга самого хозяина, то есть меня.

Признаться, мне никогда не нравилось наблюдать, как посторонние люди роются в моих, пусть никуда уже и не годных, но всё же МОИХ вещах. Однако сто лет - достаточно большой срок, чтобы научиться такой штуке, как терпение. Ладно, пока потерплю. По крайней мере до тех пор, пока они держатся в стороне от лестницы...

Пока остальные дети оживлённо разгребали пыльные завалы, Эрн по-прежнему стоял у входа, не решаясь пойти дальше и лишь молча наблюдая за своими более раскованными товарищами. Судя по всему, он продолжал придерживаться мнения, что в таком месте, как это, не стоит лишний раз задерживаться. Однако в то же время он прекрасно сознавал, что ему вряд ли удастся привить свою точку зрения друзьям.

Схватив и сдёрнув свисающий с какой-то балки дырявый кусок мешковины, Гэлл неожиданно для всех и в особенности для себя самого разбудил стаю уютно устроившихся за ней летучих мышей. Несколько огромных, чёрных как вакса нетопырей ринулись на него из укромного угла, где они до этого момента мирно спали после полной трудов ночи, и устремились к открытым настежь дверям. Перепугавшиеся дети ринулись в разные стороны, стараясь избежать соприкосновения с мерзкими существами, а Гэлл, на которого пришёлся первый удар, завизжал как резаный и, резко отшатнувшись назад, неуклюже осел на пол. Однако надо отдать ему должное: он довольно быстро оправился от потрясения.

- Вот ведь твари! - воскликнул он ошалело, поспешно поднимаясь с пола и стараясь поскорее отдышаться. - Ну и здоровенные же зверюги! Видали? Одна меня так в грудь толкнула - я даже на ногах не удержался!

Отряхнувшись, он незаметно бросил взгляд на своих товарищей, желая удостовериться, что те приняли на веру его слова, будто он и в самом деле упал из-за толчка.

"Что ж. Пожалуй, пора", - сказал я сам себе.

Неслышно подлетев к младшему мальчику, я приблизил свои губы к его уху и деликатно, но в то же время как можно более настойчиво шепнул:

- Молодые люди! Я буду крайне признателен, если вы сию же минуту покинете данное помещение!

Эрн вздрогнул, как если бы ему на спину сзади неожиданно брызнули холодной водой, и резко обернулся, желая определить источник того странного ощущения, которое он только что испытал. Я и не надеялся, что он по-настоящему УСЛЫШИТ мои слова. Главное, что он ПОЧУВСТВОВАЛ моё присутствие и моё желание как можно скорее избавиться от незваных гостей. Мальчик застыл от страха, судорожно вглядываясь в темноту. Взгляд его светло-серых глаз вновь и вновь скользил по мне не в состоянии ничего заметить.

- Ребята! Гэлл! Может, правда пойдём а? - умоляюще воскликнул он, обращаясь к своим товарищам. - Мне тут совсем не нравится! Правда, ребята, тут как-то... нехорошо...

- Ты что крысу гигантскую увидал? - раздражённо осведомился Гэлл, всё ещё раздосадованный после случая с нетопырями.

- Да нет... Просто... - Эрн явно не имел понятия, как ему передать словами то, что он только что ощутил. - Просто мне что-то показалось...

Его старший брат издал ехидный смешок:

- Мне что-то показалось! - передразнил он. - Да уж! Это серьёзно! Уж если моему бедному маленькому братцу что-то показалось, то нам и впрямь надо готовиться к худшему! Признайся уж честно: ты просто поверил всем этим бабкиным небылицам о приведении, которое тут будто бы водится, - завершил он уже без ехидства, но с откровенным презрением. - Ну так иди! Кто ж тебя держит? Беги домой, прячься под одеялом!

При этих словах Гэлл нарочито громко рассмеялся. Некоторые из его товарищей последовали его примеру.

Покидать компанию и в одиночку возвращаться домой, тем самым обрекая себя на вечное звание труса, которого приводят в трепет бабкины небылицы, Эрну явно не хотелось. В результате он кое-как преодолел своё желание поскорее убраться из нехорошего места и остался стоять, где стоял, продолжая, тем не менее, поминутно озираться по сторонам и напряжённо вслушиваться в окружающие шорохи.

- А что тут и вправду привидения водятся? - с любопытством спросил один из старших мальчиков - тот самый, что в самом начале удивлялся царящему в башне беспорядку.

На самом деле о том, что я тут "вожусь", осведомлены все без исключения жители Сорбери и прочих окрестных селений. Другое дело, что кто-то воспринимает это всерьёз, а кто-то списывает всё на людские суеверия и нелепые сплетни. Но этот парень, похоже, не местный, если до сих пор умудрился даже ни разу не услышать про главную здешнюю достопримечательность - меня и мою башню. Возможно, его семья переехала в Сорбери недавно и не успела как следует ознакомиться с местными поверьями.

Другие дети были рады возможности поведать старую историю кому-то, кто ещё не был с ней знаком:

- Не привидения, а привидение, - поправил товарища Гэлл. - Или, по-твоему, эту башню просто так проклятой обозвали? Говорят, вроде как тут до сих пор обитает призрак старого хозяина. Сто лет назад...

- Сто лет назад граф помер, а дом графский сгорел! - перебив брата, жизнерадостно сообщил Тед, которому, похоже, самому не терпелось поведать эту легенду. - А башня осталась, потому что она каменная!

- Да не каменная, а кирпичная, - снова поправил Гэлл. - Так вот. В народе говорят, будто старый граф с тех пор так здесь и обитает. Призрак его то бишь. И пугает всех, кто сюда забраться пытается.

- А это ему ещё зачем? Пугать в смысле? - поинтересовался нездешний мальчик.

- А затем, что он сокровища свои охраняет, которые тут ещё при жизни спрятал. Он всю жизнь деньги копил. Самый богатый богач был во всём королевстве! И самый скупой. Только копил, копил и ни на что не тратил. Даже на хлебе экономил. Несметные богатства скопил, а потратить так и не успел.

"Вот ведь враньё! - раздражённо подумал я. - Чего только эти сельские простофили не понапридумывают! Несметные богатства... Скажут тоже! Нет, конечно, кое-что я и в самом деле сумел скопить, исключительно благодаря своему врождённому трудолюбию и умению правильно использовать имеющиеся активы. Но чтобы несметные... Хотя, признаться, приятно слышать, что мои предпринимательские таланты до сих пор помнят и оценивают по достоинству".

- А потом он взял да и помер! - опять встрял Тед. - И наследников у него не осталось. А сокровища его так никто и не нашёл, потому что он их где-то в башне спрятал. В таком месте, что никто и не догадается ни в жизнь. А если кто и догадается и начнёт искать, то Старый Олли сразу его поймает и задушит! Не хочет, чтобы богатство его кто-то себе заграбастал!

"Старый Олли... Вот как они меня называют. Это всё, что осталось в памяти глупых простолюдинов от моего благородного имени. А ведь когда-то оно было известно каждой прачке, каждому водовозу в округе. Мало того, что они болтают про меня всякую чушь, так ещё и имя моё коверкают!"

Я испытал нарастающий приступ гнева, медленно поднимающегося откуда-то из глубин моей души. Отлично! Гнев - как раз то, что мне сейчас нужно!

- Да. Так говорят. Только вот ерунда это всё, бабкины небылицы! - вновь категорично заявил Гэлл. - Нет тут никаких призраков! И графского клада тоже нет.

- А вот и есть! - живо возразил Тед. - Раз люди говорят, значит есть!

- Да где он есть-то? - не сдавался Гэлл. - Да если он даже тут и был когда-то, его, как пить дать, кто-нибудь к рукам давным-давно прибрал уже!

- Так потому и не прибрал, что Старый Олли его охраняет!

"Да сколько можно! Я вам не какой-то там Старый Олли! Я - граф Оллистер Филиппе Доминика де Сорбери и де Кэмпшир Третий!" - издал я возмущённый вопль, который, к сожалению, остался никем не услышан.

- А знаете, что я думаю? - сказал Тед с внезапно нахлынувшим вдохновением. - Если клад тут и вправду есть, он точно где-то наверху спрятан!

Сказав это, он поднял глаза и устремил взгляд на винтовую лестницу, чьи ступени начинались прямо у его ног и исчезали где-то наверху, в кромешной тьме.

Гэлл скептически хмыкнул и изобразил полное безразличие:

- Вот ты и проверь, коли тебе так охота! Только учти: если под тобой лестница провалится, я честно родителям скажу, что это твоя идея была.

- Да с чего она провалится-то? - легкомысленно отозвался Тед, уже занося правую ногу и готовясь опустить её на первую ступень.

- Заодно и проверим, в самом ли деле Старый Олли тут обитает и действительно ли он кого-то задушить может, - усмехнулся Гэлл.

"Ну всё! С меня хватит! Меня уже давно никто по-настоящему не выводил из себя, но вы-таки сумели этого добиться. Поздравляю!"

Резко сорвавшись с места, я в один миг оказался прямо перед Тедом и со всей возможной громкостью и яростью, на какие только был способен, проорал ему прямо в лицо:

- А НУ ПОШЛИ ПРОЧЬ ИЗ МОЕЙ БАШНИ!!!

Глаза мальчика мгновенно сделались круглыми, как чайные блюдца. В их зеркальной глубине я успел заметить мимолётное отражение своей собственной ужасающей физиономии. Отважный кладоискатель заорал даже громче, чем его старший брат незадолго до того, и стрелой ринулся к выходу. Остальные исследователи без лишних вопросов кинулись вслед за ним. И быстрее всех прочих - Гэлл. Всю его напускную смелость и высокомерие как ветром сдуло. Не знаю, заметил ли меня ещё кто-нибудь, кроме самого Теда. В любом случае остальным детям вполне хватило реакции их товарища. А в том, что толстяк увидел меня, сомнений не было. Пусть на один краткий миг, но сила моей эмоции позволила мне стать видимым для одного единственного человека.

Думаю, даже если бы парадные двери были наглухо закрыты и столь же крепки, сколь они были век назад, когда их только поставили, они всё равно оказались бы сметены в тот момент, когда вопящая на все голоса орава выкатилась через них под открытое небо.

Оказавшись на улице, компания на всех парах понеслась к просёлочной дороге, петляющей через поле в некотором отдалении от холма, на котором располагалась моя башня. Вылетев следом, я некоторое время гнался за беглецами, потрясая кулаками и выкрикивая им вдогонку "наилучшие пожелания", на всякий случай перемежая их устрашающим гоготом. Однако надолго меня не хватило. И вовсе не потому, что у меня не было желания как следует проучить этих наглецов. Дело в том, что я попросту не в состоянии был двигаться дальше.

Моя башня действительно не зря называлась проклятой. Но никто не догадывался, что проклятой она была лишь для меня одного. С того самого дня, как началась моя вторая посмертная "жизнь", я не мог покинуть моё старинное обиталище, мой дом, ставший для меня темницей. Всякий раз, когда я забирался чуть дальше, чем на полметра за пределы своего жилища, некая непреодолимая Сила начинала неотступно тянуть меня обратно, не оставляя никакой возможности для сопротивления. И чем больше я старался, чем дальше отлетал, тем сильнее и неотвратимее влекло меня назад. Это было похоже на движение в реке с плавным, но быстрым течением. Таким образом, мы с моей башней представляли как бы два противоположно заряженных магнита: я, разумеется, положительный, а она - резко отрицательный.

Преследуя детей, я отдалился на несколько десятков метров от башни и уже оказался у зарослей терновника, растущего у самой дороги, когда почувствовал, как знакомая Сила начинает мягко, но настойчиво тянуть меня назад. По опыту я знал, что бороться не имеет смысла, поскольку рано или поздно Сила всё равно добьётся своего. Так что, прекратив всякую борьбу, я безропотно позволил башне притянуть меня к себе и уже через каких-то полминуты вновь оказался в дверях.

Некоторое время я ещё повисел на пороге, провожая взглядом удирающих со всех ног детей, затем медленно развернулся и устало поплыл обратно в сумрак первого этажа. Добравшись до лестницы, я начал неторопливо подниматься по ней, вернее над ней, легко паря над ступенями, подобно невесомому прозрачному туману. При этом я размеренно считал вслух каждую ступеньку. Досчитав таким образом до тринадцатой ступени, я завис, задумчиво глядя на неё.

- Ну вот и сегодня ты осталась без жертвы, - сообщил я ей.

Глава Вторая,

из которой читатель узнаёт, что за тайну скрывает под собой тринадцатая ступень

Поднявшись по лестнице до верхней площадки, я просочился сквозь плотно затворённую дверь и очутился в своей комнате.

Как же я устал... С годами работать становится всё труднее и труднее. Чтобы воздействовать на смертных и добиваться того, чтобы они обращали на тебя внимание, нужны сильные и яркие эмоции. Например, гнев. Но прожив на свете столько лет, сколько прожил я, человек обнаруживает, что вызывать в себе столь интенсивные чувства ему становится почти невозможно. Мне просто надоело злиться. То есть я, конечно, научился пробуждать гнев искусственным образом и даже заметно поднаторел в этом умении. И всё равно с каждым разом бороться с собственным безразличием и апатией становится всё сложнее. В последнее время я всё чаще вспоминал о первых годах моего существования в новом качестве. Уж тогда-то никто не сомневался, обитает ли в заброшенной башне призрак Старого Олли! Года прошли. Теперь я уже не тот, что прежде.

- Как же мне надоело гонять этих шалопаев! - со вздохом изрёк я. - Их ничто не берёт! Сколько раз в своё время сам Брэм ко мне залезал. Теперь и дети его мне покоя не дадут?

- Это свойство всех детей - быть похожими на своих родителей, - был ответ.

- В таком случае мне полагалось бы вырасти таким же разгильдяем, неспособным думать о завтрашнем дне, как и мой транжира-отец! - возразил я.

- В каждом правиле есть исключения, - примирительно произнёс мой собеседник.

- Как бы то ни было, на сегодня можно считать работу выполненной, - подытожил я и двинулся в центр комнаты.

Эта некогда богатая и обставленная по последней моде комната, в которой уже целый век не ступала нога человека, представляла, по сути, душераздирающее зрелище. Ветер завывал в широких щелях стен и спокойно проходил сквозь разбитое окно, густо заросшее снаружи плющом и мхом. Крыша протекла и даже местами начала обваливаться. Драгоценный ковёр из шерсти заморского двугорба истлел и превратился в пыль. Книги на полке совсем сгнили от влаги. Впрочем, даже если бы они и уцелели каким-то чудом - уже в первые годы своего заточения я столько раз прочёл каждую из них, что теперь с лёгкостью мог бы пересказать любую наизусть. Было бы кому слушать...

В углу возле окна стоял маленький обитый железом ларец с тяжёлым навесным замком. В этом ларце содержалось всё то, ради чего я столько лет трудился в поте лица, экономя на самом необходимом и даже, как мне любезно напомнил старший сын мельника, на хлебе. Помнится, ещё при жизни мне иногда приходило в голову, что когда-нибудь наступит момент, когда я не смогу уже более следить за сохранностью своих накоплений. И я мечтал о том, как хорошо было бы и после смерти охранять их. Мои мечтания сбылись. К несчастью.

У стены, ближе к центру комнаты, стояла широкая деревянная кровать с фигурными резными ножками. На кровати, вольготно вытянувшись во весь рост и устремив неподвижный пустой взгляд в потолок, лежал скелет. Прямо над его головой на стене висел парадный портрет хозяина. Краски были настолько хороши, что не испортились и почти не выцвели даже после стольких лет пребывания на открытом воздухе. С полотна на меня глядел, строго насупив брови, весьма немолодой и довольно полный седобородый человек, облачённый в расшитый золотом тёмно-синий бархатный дуплет со стоячим воротником и того же цвета берет с соколиным пером. Крупный, плавно изогнутый нос с грозно раздутыми ноздрями отлично сочетался с острым проницательным взглядом тёмных глаз. Вид у человека был величественный и несколько надменный, как и подобает благородному дворянину.

Взглянув мельком на портрет, я с горечью отвернулся. В принципе я и до сих пор выглядел не так чтобы намного хуже. Если не считать некоторых "незначительных" изменений... Густые пепельные волосы, в прошлом столь гладко причёсанные и уложенные, торчали теперь на моей голове неровными клочьями, уподобляя меня наполовину облетевшему одуванчику. Встопорщенная борода совсем побелела, размахрилась и значительно прибавила в длине. Теперь она доставала мне до пят. Причиною последнего, впрочем, возможно являлся ещё и тот факт, что я каким-то образом сплющился и убавил в росте. Ноги мои укоротились, нос, и без того немаленький, разросся на пол лица, глаза выпучились, сделавшись похожими на два мяча, живот ещё больше раздулся, а шея наоборот вытянулась и стала тонкой, будто бутылочное горлышко. Следует также сказать, что, в отличие от человека на портрете, я был одет в одну ночную рубашку и не имел на ногах никакой обуви. К тому же я был бледен, как извёстка, и до того прозрачен, что глаз смертного попросту не мог меня разглядеть.

Честно говоря, когда я глядел на собственное отражение в дождевой луже, у меня в голове зачастую сам собой рождался непрошеный вопрос: "Кто этот уродец и почему он так пристально на меня смотрит?" Впрочем, кроме меня самого моей внешностью особо некому было любоваться, так что и больших причин переживать по поводу своей неидеальной наружности у меня не было.

На противоположной стене, как раз напротив кровати и портрета, висело большое зеркало. Остатки почти стёртой временем позолоты на изящных фигурных завитках ажурной рамы всё ещё напоминали о том, в какую сумму обошёлся мне в своё время этот предмет интерьера. Да, это зеркало действительно было не из дешёвых. Некогда оно было изготовлено выдающимся ювелиром, мастером своего дела. Но главная его особенность заключалась вовсе не в этом.

В зеркале ничего не отражалось. В том числе и я сам. Последнее ещё можно было бы понять, хотя в дождевых лужах, как я уже упоминал, я превосходно мог себя видеть. Загвоздка состояла в том, что в нём не отражалось ВООБЩЕ НИЧЕГО! Зеркало испортилось в тот самый день, когда я умер. До этого оно функционировало вполне исправно, но как только я впервые посмотрел на него, будучи уже бестелесным духом, я увидел лишь абсолютную кромешную тьму. На стекле лежал изрядный слой пыли, но чернота под ним всё равно была отчётливо видна. Иногда мне казалось, что я различаю в этой черноте уходящий куда-то вглубь бесконечный и беспросветный колодец. Или, быть может, тоннель...

Зато зеркало умело разговаривать. Помню, как сильно я перепугался в тот раз, когда впервые услышал этот бесстрастный холодный Голос, который мог бы принадлежать самой смерти. Когда понял, что остался с ним наедине... Ну да ничего - как-то привык. Теперь я даже рад, что при желании мне есть с кем побеседовать. Хотя, надо признать, особой разговорчивостью мой странный собеседник никогда не отличался.

- Как я устал! Мне определённо нужен отпуск. И чем продолжительней, тем лучше, - ворчливо продолжил я начатый разговор.

- Ты не можешь взять отпуск, - ровным тоном ответил Голос. - У тебя есть миссия. И ты должен выполнить её во что бы то ни стало. А иначе...

Тут мне померещилось, будто где-то в глубине бесконечного тоннеля полыхнуло багровое пламя.

- А иначе будет нехорошо...

- Да знаю! - раздражённо отозвался я. - Ты мне это уже тысячу раз говорило. Сколько можно повторять?

- Я буду повторять это до тех пор, пока ты сам не перестанешь возвращаться к этой теме, - терпеливо объяснило зеркало.

- Ну и отлично! В таком случае я буду молчать! - сказал я и, решительно отвернувшись, направился к окну.

Проплыв сквозь окно, я завис снаружи, в полуметре от стены, задумчиво вглядываясь в унылый осенний пейзаж.

Приближался вечер. Стояли последние дни щедрого на бури и ливни октября. Жёлто-серые, открытые всем ветрам болотистые просторы, лишь кое-где украшенные клочками лесов, готовились к приходу самого холодного времени года.

К востоку от меня на порядочном расстоянии текла, петляя, река, возникающая где-то за грядой лежащих к югу лесистых холмов и исчезающая в туманной дали на севере. Вдоль пологих берегов тянулся лес. Густой тёмный ельник доходил почти до самого моего холма, резко обрываясь неподалёку от его подножия. За рекой чуть в стороне виднелся деревенский погост. В ясные дни я мог различить отдельные кресты и могильные камни. Ещё дальше, за погостом раскинулось большое селение. Отсюда были видны лишь общие его очертания. Когда-то это селение было моей вотчиной. Теперь же, насколько я знал, его выкупил какой-то безродный дворянишка с мешком золотых.

Ближайшим ко мне и к погосту строением была водяная мельница, расположившаяся на речном изгибе. Я мог видеть лишь половину здания, поскольку другой его край скрывался от меня за вершинами елей. От мельницы вверх по течению тянулась длинная запруда, ограниченная с обеих сторон бревенчатыми стенами плотины. Чуть ниже два берега соединялись небольшим деревянным мостиком, от которого напрямую через ельник мимо моей башни и дальше, к рыжеющим в свете закатного солнца холмам, вилась дорога, ведущая в соседнее поселение. Люди часто пользовались этим путём, когда хотели посетить местную ярмарку или просто навестить родных.

Пейзаж этот я наблюдал без малого два века кряду. Двести лет минули с тех пор, как Оллистер де Сорбери появился на свет. Половину этого срока он был человеком, половину - бессмертным духом. Уже скоро... Скоро должен я наконец обрести долгожданную свободу. Но не раньше, чем минет оговорённый срок и завершится возложенная на меня миссия.

Возможно, Голос и прав. Как говорится, нечего на зеркало пенять, коли рожа крива. Я сам создал свою судьбу. И я должен за неё отвечать.

***

Ещё в раннем детстве я понял одну простую вещь: всякий человек обязан своим счастьем лишь себе самому и никому больше. Когда граф Оллистер Старший ушёл из жизни, предварительно промотав богатое наследство деда и оставив своему сыну вместо денег кучу долгов и разорённое поместье, моя борода едва принялась расти. Казалось бы, мне не оставалось ничего другого, кроме как пойти по миру, влезть в петлю или постричься в монахи. Однако я не сделал ни того, ни другого, ни третьего. Вместо этого я сжал зубы и начал терпеливо восстанавливать состояние и честное имя своих пращуров.

Из года в год я корпел, не покладая рук, считая каждую монетку, тратя всё свободное время на изучение трудов великих предпринимателей прошлого, занимаясь перепродажей сырья и готовой продукции и спекулируя на курсах валют. Порою ставил всё на одну карту, вкладывая все сбережения в какую-нибудь рискованную авантюру, но вновь и вновь выходил сухим из воды и притом с барышом в кармане, благодаря своему таланту и умению. Я не мог думать ни о чём ином, кроме дебета и кредита, и спал с бухгалтерской книгой под подушкой.

Поначалу более зажиточные соседи лишь усмехались при виде моих стараний, полагая, что подобные честолюбивые мечты ни к чему не приведут и мне до конца дней суждено прозябать в нищете. Но годы шли. И постепенно смешки смолкли, уступив место завистливым взорам. Я же продолжал упорно идти к цели и в конце концов сумел добиться своего. Поместье Сорбери стало одним из самых успешных и преуспевающих в королевстве. Даже заморские купцы приезжали из своих дальних стран с единственной целью - выразить своё почтение и попытаться разузнать, каким образом мне удалось достичь столь блестящих результатов в столь краткие сроки. Именно в ту пору слава о большой Сорберийской ярмарке разнеслась по всему королевству. Это теперь она порядком захирела и способна привлечь разве что жителей нескольких соседних селений...

Итак, моя мечта о богатстве осуществилась. Тогда я решил, что могу наконец немного расслабиться и позволить себе потратить какую-то часть кровно заработанного капитала и на свои личные нужды. Тем более что мне уже порядком осточертела та халупа, в которой я ютился, начиная с того дня, когда ко мне перешло наследство, вернее, долги отца. Старинная сторожевая башня, возведённая ещё во времена Карла Мелкого, и заложенный тогда же фундамент недостроенной крепости послужили основой для моего нового дома. Это был прекрасный особняк в готическом стиле: с высокими стрельчатыми окнами, с витыми колоннами, с ажурной резьбой и изящными башенками на крыше. Да... Это был поистине великолепный дом. И у него имелся всего один единственный недостаток, сыгравший, тем не менее, впоследствии роковую роль. Дело в том, что моё жилище было возведено из дерева, поскольку я по старой привычке на всём экономить рассчитал, что деревянная постройка должна обойтись существенно дешевле каменной.

Однако сам я, хоть это и покажется странным, в своём доме жить не стал. Дело в том, что после некоторых размышлений мне в итоге пришло в голову, что в плане безопасности старая дозорная башня лучше всего подходит на роль моего постоянного обиталища. На втором этаже башни были устроены хозяйские покои. Здесь я спал, подписывал указы и распоряжения и ежеутренне осматривал из окон подвластные мне земли. И здесь же хранились все мои сбережения.

Единственным путём, которым можно было проникнуть в комнату, была винтовая лестница, начинавшаяся на первом этаже. На крепкой дубовой двери я лично установил надёжнейший замок, заказанный за бешеные деньги у лучшего кузнеца королевства, надел цепочку с ключом себе на шею и строго-настрого запретил слугам подниматься в мои апартаменты. Отныне ничья нога, кроме моей собственной, не должна была переступать порог этой комнаты. Я сам убирался в ней, сам протирал окна от пыли, заправлял постель и доставлял себе еду - в общем, делал всё то, что большинство дворян поручают своей челяди. В отличие от этого большинства я с детства привык к лишениям и не желал отказываться от дополнительной безопасности ради комфорта.

Но и этого мне показалось мало. И тогда меня посетила великолепная идея, как можно было бы ещё лучше обезопасить своё имущество. Для этого под тринадцатой ступенью лестницы, если считать снизу, мною была устроена ловушка. Несложная, но действенная. Собственно, я просто-напросто незаметно подпилил брус под доской, нависавшей над глубоким старым колодцем, устроенным под башней ещё в период её строительства. Незавидна была бы участь всякого, кто наступил бы на эту ступень, желая проникнуть в хозяйскую спальню без ведома хозяина.

Я честно предупредил всех и каждого, что, если кто-то попытается нарушить мой запрет, ему придётся туго. Но не стал уточнять почему. Откуда же я мог знать, что скоро умру, так и не успев никому рассказать об устроенной мною ловушке? Ведь мне и было-то всего-навсего девяносто девять с небольшим лет!

В один не очень прекрасный день время напомнило мне, что оно имеет привычку идти вперёд и что на свете нет ничего вечного. Тем утром я вдруг обнаружил, что больше не являюсь хозяином собственного тела. В течение двух последующих дней слуги пытались докричаться до меня снизу. Они вовсе не горели желанием нарушать прямой приказ, однако в конце концов, так и не дождавшись ответа, всё же осмелились, несмотря на запрет, подняться наверх.

К тому времени Голос уже успел разъяснить, что за судьба ожидает меня в ближайшие сто лет и в чём конкретно будет состоять моя миссия. Опыта по отпугиванию смертных у меня на тот момент ещё не было, зато эмоций и духовной силы хватало с избытком. Коротко говоря, я сумел добиться того, что мой верный дворецкий вместе с присоединившимися к нему горничной, конюхом и домашним поваром бежали так быстро и долго, что успели оказаться на противоположной окраине Сорбери, прежде чем усталость заставила их остановиться. В итоге на возвращение обратно домой у них ушло целых полдня. Хотя последнее возможно объяснялось ещё и тем, что напуганным слугам отнюдь не хотелось возвращаться в дом, в котором только что объявился новоявленный призрак.

С тех пор слуги отказались от попыток проникнуть в мою комнату. Вместо этого они решили "немножко" подзаработать. Сговорившись со стряпчим, эти плуты подделали моё завещание и вознамерились продать дом вместе со всеми предполагаемыми сокровищами соседнему виконту, который не прочь был выложить кругленькую сумму за возможность лично проверить сообщения о несметных богатствах старого графа. Однако сделке не суждено было состояться. Ударившая во время особенно сильной грозы молния угодила точно в крышу одного из флигелей. Беспощадное пламя полностью уничтожило прекрасное деревянное строение вместе со всеми его стрельчатыми окнами и витыми колоннами. Осталась лишь моя резиденция, которая в отличие от прочих зданий была сделана из камня и к тому же стояла в стороне от остальных построек.

Трава и дикий кустарник, а позже и редкие деревья скрыли пепелище. И теперь единственное, что осталось от моего некогда прекрасного дома, это одинокая старая покрытая плющом башня. И в этой башне обитаю я, невидимый страж, чья единственная задача - не дать ловушке, устроенной некогда мною же самим, сработать и погубить жизнь случайного человека.

За прошедшие годы винтовая лестница сильно обветшала, и теперь уже большая часть ступеней грозили любому пришельцу, вздумавшему подняться наверх, неприятными последствиями. Однако именно тринадцатая ступень обещала тому, кто наступил бы на неё, неминуемую смерть.

***

Я висел в пустоте неподалёку от окна и смотрел вдаль. Небо на севере начинало темнеть. Его медленно, но верно заволакивали набежавшие откуда-то тяжкие свинцовые тучи. Судя по всему, сегодня ночью следовало ждать бури...

Глава Третья,

в которой нашего героя с неожиданным визитом посещают ночные гости

Тьма и хаос властвовали надо всем вокруг. Ветер бесился, словно вырвавшийся на свободу демон. Его вихри сражались друг с другом, крутя и взвинчивая потоки воды, рождаемые грозным негодующим небом. Деревья внизу кренились, волновались и стонали, будто неупокоенные души. Их чёрные, почти лишённые листвы ветви барабанили по обветшалым кирпичным стенам, выбивая неистовый ритм... В общем, погодка была как раз в моём вкусе. Я с громким гоготанием, которое, правда, вряд ли кто-то смог бы расслышать за рёвом ветра и грохотом ливня, носился над башней под тяжёлыми угольно-чёрными тучами. В такую погоду сдерживающие меня незримые путы ослабевали, благодаря чему я мог залетать дальше и оставаться снаружи дольше, чем обычно.

Капли дождя пролетали прямо сквозь меня, вызывая приятную щекотку. Я вообще люблю осенние бури. И зимние вьюги. А более всего - летние и весенние грозы, когда молнии сверкают вокруг тебя с такой немыслимой частотой, будто это спицы в крутящемся колесе. Иногда мне даже удаётся попасть под молнию. Стоит заметить, хороший электрический массаж после водяного душа весьма бодрит!

Внезапно я заметил двоих путников, словно из ниоткуда возникших на размытой ливнем дороге и со всех ног бегущих в сторону башни. Первый из них - тот, что был выше ростом, - левой рукой набегу придерживал у себя на голове шляпу, а правой - болтающуюся за спиной походную сумку. Второму придерживать было нечего, так что он просто старался не отставать от товарища на своих не столь проворных ногах. Не трудно было догадаться, что непогода застала странников врасплох и теперь они горели желанием как можно скорее найти укрытие от её лютого гнева.

Смекнув, что сегодня ночью у меня ожидаются постояльцы, я плавно слетел на первый этаж и повис напротив входа, с любопытством ожидая момента, когда мне представится возможность рассмотреть моих ночных гостей поближе. Через полминуты до меня донёсся звук хлюпающих по воде сапог и басистое восклицание одного из путников, обращавшегося отчасти к самому себе, а отчасти к своему товарищу:

- Слава те господи, кажись не заперто. Сюда, святой отец! Да смотри только на приступке не чебурахнись, а то не ровён час обратно до самой дороги уедешь!

Вслед за тем створки парадных дверей, до этого свободно гулявшие взад и вперёд под порывами ветра и в эту минуту как раз замершие в сомкнутом положении, внезапно вновь широко распахнулись от мощного нетерпеливого пинка, и передо мной предстали два самых непохожих друг на друга человека, каких я когда-либо видел.

- Чёрт меня вздёрни, вот это ливануло так ливануло! - радостно расхохотался тот, что вошёл первым, - здоровенный детина, одетый, как человек, привыкший много и подолгу путешествовать по диким местам. Голос у него был гулкий и раскатистый, как у великана, вдобавок зачем-то нацепившего себе на голову пустую бочку. Думаю, не ошибусь, если предположу, что это именно его нога заставила двери моего обиталища столь гостеприимно распахнуться.

- А ветрила-то какой! - продолжал великан. - Хорошо хоть эта развалюха тут рядом торчит - есть, где укрыться. А то б нас, того и гляди, совсем с головой утопило, клянусь собственной шкурой! Святой отец, ты как там? Совсем небось задубел в своей хламиде?

- Ничего! Я человек от природы теплокровный и к лишениям привычный. Давно мёрзнуть отучился, - смиренно улыбаясь, ответил вошедший следом второй странник, откидывая с лица намокший капюшон.

Остановившись на пороге, путники некоторое время молча всматривались во мрак заброшенного помещения.

- Эй! Есть кто живой?! - подал наконец голос первый. - Никого! - заключил он, подождав с полминуты и не дождавшись отклика.

"Живых-то нет. А вот насчёт "никого" это ты не угадал, приятель!" - хмыкнул я, сложив руки на груди и ожидая дальнейших действий своих гостей.

Пока путники оглядывали помещение, сам я изучал их.

Первое, что бросалось в глаза при взгляде на великана, была его густая, чёрная как смоль борода, разделённая по прошлогодней моде надвое, а также не менее густые и чёрные брови над острыми тёмными глазами. Шевелюра его почти целиком скрывалась под головным убором, лишь на загорелый лоб падала растрёпанная угольная прядь. Головной убор, кстати говоря, заслуживал отдельного описания. Это была ужасающая, видавшая виды и некогда должно быть красивая и модная, а теперь потёртая и облезлая широкополая шляпа буро-зелёного, под стать еловой хвое цвета с погнутым и растрепавшимся грязно-коричневым пером, торчащим из тульи в непонятном направлении.

Остальной наряд моего гостя состоял из длинного утеплённого походного плаща, плотно облегающей тело кожаной охотничьей куртки, высоких непромокаемых сапог с загнутыми голенищами и заправленных в них широких зелёных штанов. За спиной у путника была походная сумка и средних размеров лук, а также длинный колчан, в котором помещалось десятка два стрел с бардовым опереньем. К тёмно-коричневому ремню с массивной стальной пряжкой был привешен огромный охотничий нож с чёрной рукояткой.

Я бы, несомненно, принял этого человека за разбойника, если бы не знал его уже в течение двух с лишним десятков лет. Блэйк по кличке Доброхот был самым известным и, по его же собственным заверениям, самым удачливым охотником в округе. Регулярно предпринимая походы в знаменитый Хэлвудский лес, что лежал к югу от здешних мест, он промышлял там наиболее редкую дичь, какую только можно сыскать в тамошних дебрях. Все окрестные баронессы, графини и купеческие дочери зимой щеголяли в шубках и меховых муфточках, материал для которых добыл не кто иной, как Блэйк.

А вот другого своего посетителя я видел впервые. Насколько волосы первого были непроглядно черны, настолько же у второго они отличались совершенной белизной. Вряд ли молодой человек успел так рано поседеть, скорее уж, таков был естественный цвет его волос, тем более что он вполне сочетался с крайне бледным цветом кожи. Если бы не глаза какого-то светло-коричневого, словно недозрелый орех, оттенка, можно было бы сказать, что у молодого человека внешность ангела... или призрака.

Он действительно был одет, как странствующий монах: в серую дорожную рясу из самой худой и бедной материи, какую только можно себе вообразить, во многих местах истёртую и прохудившуюся; плечи его покрывал старый потрёпанный плащ, в просторные прорехи которого свободно проходил ветер. Намокшие от дождя, прилипшие ко лбу белые локоны были коротко подстрижены, на босых ногах красовались грубые кожаные сандалии. Ещё летом такой костюмчик мог бы, пожалуй, выглядеть уместно. Однако, учитывая, какой месяц стоял на дворе сейчас, становилось понятно, почему Доброхот так озаботился самочувствием своего спутника. Странно, но священник и в самом деле не подавал ни малейших признаков дискомфорта и даже не дрожал. Складывалось впечатление, будто ему вовсе нет дела до того, какая нынче на улице погода.

Не знаю почему, но в первую же минуту, едва увидав монаха на пороге своего жилища, я ощутил некую смутную тревогу, поднимающуюся в моей душе, подобно холодной беспокойной волне. И тревожила меня вовсе не странная наружность моего гостя... Когда-то я уже знавал одного альбиноса. Кожа у того была бледной, как у вампира, а глаза и вовсе кроваво-красные. Это был один из моих деловых партнёров, которому я как-то сдавал в аренду часть свободных земель под пастбища. Неординарная внешность вовсе не помешала ему прослыть успешным предпринимателем, ярым жизнелюбом и просто славным парнем... Однако в том молодом человеке, что стоял передо мной сейчас, чувствовалось нечто такое, что сразу настораживало. Возможно, причина заключалась в том необычном спокойствии и даже равнодушии, с какими мой ночной гость оглядывал всё кругом.

За те сто лет, что я нёс свою бессменную вахту, мне довелось повидать всякое. И на лицах моих посетителей отражались самые разные чувства: ужас, трепет, беспокойство, подавленность... Конечно, многие, как, например, мельников сын Гэлл, пытались скрывать свою боязнь под маской напускного безразличия. Другие, как его брат Тед, и в самом деле не ощущали страха, причиною чего были в основном не слишком выдающиеся умственные способности. Вообще-то в большинстве случаев подобных "смельчаков" нетрудно было быстро вывести на чистую воду, и за время моей посмертной карьеры я успел вполне сносно освоить эту науку. Однако, внимательно оглядывая сейчас белобрысого монаха и следя за всеми его движениями, я отчётливо сознавал, что тот вовсе не страдает слабоумием. И тем не менее он действительно не испытывал ни малейшего беспокойства. Напротив, по какой-то неизвестной причине он выглядел так, словно являлся истинным хозяином положения.

Окончательно убедившись, что кроме них в здании нет ни единой живой души, Блэйк Доброхот первым делом затворил шатающиеся створки дверей и, ухватив лежащий на полу небольшой деревянный брусок, продел его меж дверных ручек, дабы предотвратить дальнейшее болтание. Затем он снял свою примечательную шляпу, бережно встряхнул её, рассеяв вокруг себя целый фонтан мелких брызг, и заметил:

- Тут вообще-то недалече мельница имеется. Мельник мне приятель, так что мы могли бы в принципе на постой к нему завалиться. Только вот, боюсь, пока мы до него дотопаем, нас не то что до нитки промочит - нас вовсе в реку с концами смоет! Да и местные не шибко таких гостей любят, которые посередь ночи заваливаются. До рассвета всего ничего. По мне так эту ночь лучше здесь перекантоваться. Ты как? Не против, святой отец?

- Что ж. Если Господу было угодно, чтобы на нашем пути возникло это скромное пристанище и мы провели в нём ночь, значит так тому и быть. На всё воля божья, - благочестиво ответил монах, снимая и выжимая отяжелевший от влаги плащ.

Должно быть, охотник и впрямь сильно любил свою шляпу. Ещё несколько раз встряхнув и обдув её со всех сторон, он осторожно смахнул прилипшую к краю поля соринку, после чего аккуратно положил головной убор на пустой бочонок, напоследок любовно поправив размахрившееся перо. Затем он снял плащ и повесил его на прислонённую к стене балку, хорошенько расправив складки, чтобы вода лучше стекала с материи. Странный монах предпочёл остаться в сырой одежде. Он даже не стал вешать сушиться свой плащ, но, лишь слегка отжав, тут же вновь накинул его обратно себе на плечи.

У меня возникла было мысль, что мне, пожалуй, полагалось бы припугнуть путников. Однако я отмахнулся от неё. Во-первых, мои нынешние гости, кажется, не имели намерений всерьёз заниматься поисками "легендарного графского клада". А во-вторых, мне попросту было лень. Я и без того до сих пор ощущал немалую усталость после недавнего случая с детьми мельника и их друзьями. В тот раз я истратил слишком много своей эмоциональной энергии и пока что не успел окончательно восстановиться. С годами каждая подобная встряска всё более изнуряла меня, оставляя длительное тягостное ощущение потери сил. Так что, немного поразмыслив, я в итоге решил не предпринимать никаких действий. Пускай сидят, коли им охота. Не выгонять же их под дождь в самом деле. Да и мне в кой-то веки будет хоть какая-то компания.

Чуть погодя путники извлекли из своих карманов и вещевых мешков провизию. Моим глазам предстали упаковка походных галет, кусок вяленой говядины, пара яблок, три кукурузные лепёшки, несколько варёных яиц, соль и краюха слегка подмокшего чёрного хлеба. Всё это, за исключением последнего, принадлежало Доброхоту. У монаха, по-видимому, ничего, кроме хлеба, при себе не имелось, поэтому он преимущественно угощался тем, чем его потчевал щедрый охотник. Я почувствовал, как у меня потекли призрачные слюни, а желудок издал такое громкое и жалобное урчание, что его, казалось, могли бы услышать даже уши смертных. До чего же мне хотелось сейчас разделить с этими людьми их трапезу! Я буквально изнывал от голода и зависти. Вот уже сто лет, как у меня самого во рту не было маковой росинки. И вовсе даже не в переносном смысле.

В течение всего того времени, пока путники молча наслаждались своим незамысловатым ужином, я висел рядом и неотрывно следил за ними, провожая голодным жадным взглядом каждый отправляемый в рот кусок.

- На костерке бы подогреть! - с сожалением заметил Доброхот, глядя на лепёшку. - Да и самим заодно пообогреться. Но лучше не надо...

Он поёжился и не стал объяснять почему. Я ухмыльнулся. Правильно, лучше не надо! После того памятного пожара, что погубил мой замечательный дом в готическом стиле, я не особенно люблю, когда у меня под боком разводят костры. И местные жители об этом прекрасно осведомлены.

Морозоустойчивый монах не стал ничего уточнять или возражать. Ему, похоже, и без того было вполне неплохо.

Но вот наконец ужин окончился и мои безмолвные страдания вместе с ним. Охотник устроился поудобнее на куче валявшегося в углу старого тряпья, откинувшись спиной к стенке стоящего позади ящика. Монах извлёк откуда-то книгу в обложке чёрной кожи с золочёным переплётом и, раскрыв её, начал вдумчиво читать про себя, изредка неразборчиво шепча себе под нос какие-то отдельные слова. Подлетев ближе, я разглядел на обложке название: "Святая Библия".

- Эхма! Славно похарчевались, забери меня леший, коли вру! - подытожил охотник, довольно поглаживая себя по животу. - Хотя я б сейчас, пожалуй, с большущим удовольствием дал бы налысо себя обрить за стакашку чего-нибудь горячительного... Слушай, святой отец, объясни ты мне, недоумку, неужто тебе и впрямь охота глаза ломать в эдакой темнотище? - неожиданно обратился он к погружённому в чтение священнику.

- Ежевечернее чтение святого писания - одна из важнейших обязанностей истинного верующего, - ответил тот наставительно, не отрывая глаз от книги. - Да и темнота мне не так уж и мешает. Я прекрасно вижу и при куда худшем освещении.

Доброхот издал недоверчивый смешок, больше похожий на кряканье.

- Нелёгкая, однако, у вас, чернецов, жизнь! Не пост, так епитимья. Я б так ни за что не смог, вот хоть ты, святой отец, меня убей! В первую же ночь из скита слинял бы, только ваш настоятель меня и видел, клянусь собственной шкурой!

Монах снисходительно улыбнулся краешком рта и перелистнул страницу.

- Да, кстати, напомни-ка ещё раз, как тебя звать? А то я с первого раза что-то не запомнил, - вновь лихо сменил тему охотник.

Последние слова позволили мне прийти к выводу, что эти двое познакомились совсем недавно. Возможно, их лишь незадолго до этого свело вместе обоюдное желание найти укрытие от разбушевавшейся бури.

- В день, когда я был обращён в истинную веру, мне было дано имя Антилюминатус, - со значением произнёс монах.

- Анти... Как?! М-да... Эдак я, пожалуй, и с пятого раза не запомню! - озабоченно пробормотал себе под нос Блэйк, почесав макушку.

Монах, расслышавший это замечание, улыбнулся.

- Раньше, в миру, у меня было имя попроще - Йорик.

- Вот это другое дело! - обрадовался Доброхот. - А то я, знаешь ли, не шибко люблю всяких там длинных прозвищ. Был у меня один приятель по имени Джедидайя. И что ты думаешь? Да его все звали просто "Джи"... А ты, значит, в Сорбери идёшь, Рикки?

- Я странствую по святым местам с благословения моего духовного отца, - отозвался Йорик-Антилюминатус.

- То есть странствуешь по святым местам, а ночуешь по таким, как это? - снова развеселился Блэйк.

- Обычно я нахожу пристанище у моих братьев по вере. Иной раз меня привечают миряне из числа правоверных. Но, бывает, и под открытым небом ночевать приходится. На всё воля божья, - ответил монах, вновь смиренно склоняя голову.

- Ну да, дело хорошее, - рассеяно отозвался Доброхот, лениво ковыряя в зубах щепкой. - А в наши-то края зачем пожаловал?

- Я кое-что ищу. И мне точно известно, что это "кое-что" должно находиться где-то здесь, - уклончиво сказал монах.

- А чего конкретно ищешь-то? Может, я подсоблю чем?

- Вряд ли такое возможно. То, что я ищу, способен отыскать лишь я и только я один. Это трудно объяснить... Предмет моих поисков невозможно обнаружить при помощи глаз или ушей. Но я... ЧУВСТВУЮ, что он должен находиться где-то... поблизости, - при этих словах монах как-то странно глянул по сторонам и легонько втянул носом воздух, слово кот, вынюхивающий добычу.

- Ну, в общем, ежели чего: там за рекой Сорбери, - тут охотник махнул рукой в ту сторону, где находилось скрытое сейчас за каменной стеной и пеленой дождя ближайшее селение. - Я как раз туда иду, на тамошнюю ярмарку, шкурки свои продавать. А там, откуда мы с тобой сейчас притопали, - охотник махнул в противоположную сторону, - Кэмпшир, поменьше село. Я там тоже часто бываю. У меня там сестра двоюродная живёт.

После этого между путниками начался обычный ленивый послеобеденный разговор. Каждый по очереди рассказал о местах, где ему довелось побывать, и о том, что ему случилось повидать во время своих странствий. Охотник ознакомил своего нового приятеля с несколькими избранными байками из своей биографии, наиболее ярко демонстрирующими его необыкновенную отвагу и охотничью удаль. Затем монах просветил Доброхота, поведав ему, как много в королевстве существует мест, известных своей святостью, которые просто обязан посетить всякий истинно верующий человек. Буря за стенами поубавила свою прыть, но дождь по-прежнему лил с завидной силой. Тема разговора ещё несколько раз менялась и в конце концов, как я и ожидал, вернулась к месту, в котором собеседники находились в данный момент.

- А вот ещё брешут, будто тут один злой призрак водится. Будто он какой-то там клад стережёт и всякого, кто за его счёт обогатиться хочет, норовит на тот свет отправить... Всегда диву давался, и как только наш народ умудряется такие враки выдумывать?

Тут Доброхот воспроизвёл зловещее уханье, которое, по его мнению, должно было изображать ужасного духа, стерегущего старинные сокровища.

"М-да. Актёр из тебя, парень, никакой, - скривился я. - Ну разве что ты хотел показать простуженного филина или что-то наподобие".

- А всё-таки хотелось бы мне про эти самые сокровища побольше разузнать, - вздохнул Блэйк. - Вдруг они и вправду есть? Клянусь собственной шкурой, я б, наверное, душу продал за то, чтоб узнать, враньё это или нет!

Тут я заметил промелькнувший в глазах монаха странный блеск. Он резко повернул голову и устремил пристальный взгляд на Доброхота.

- Неужели ты действительно сделал бы это? Заключил сделку с нечистым для того лишь, чтобы насытить свою алчность? - спросил он негромко, но угрожающе.

Блэйк моментально замялся.

- Э-э-э-э-э... Нет, ежели, конечно, по правде сказать... - начал он, почёсывая затылок, - я вообще не верю, что тут какой-то клад есть. Давно бы уже проверил эти слухи дурацкие, да всё как-то недосуг.

"Ага, недосуг! - ехидно усмехнулся я. - Когда я в последний раз видел тебя в моей башне, ты совсем ещё карапуз был, не старше меньшого мельникова сына. Небось до сих пор помнишь моё тогдашнее "УО-ГО-ГО" у себя над ухом? Хотя, судя по тому, что ты отважился остановиться здесь на ночлег, эффект уже начал потихоньку стираться. Надо бы подновить. Но только не сегодня, сегодня я устал. Так что, считай, повезло тебе!"

- Да пойми же ты! - не унимался Йорик. - Человек, заявляющий подобное, совершает тяжкий грех, клевеща на самого себя. Либо ещё хуже - признаёт, что готов совершить гораздо больший грех!

- Да мне, в общем-то, и не нужны вовсе эти сокровища! - окончательно пошёл на попятную Блэйк. - И на кой собственно ляд они мне сдались? Плевал я на них с большого косогора! Я и так неплохо зарабатываю!

Тут охотник приподнял и показал собеседнику свою доверху набитую кожаную сумку, из-под застёгнутой крышки которой свисало несколько пушистых беличьих хвостов.

- Ладно, святой отец! - примирительно произнёс он. - Что-то заболтались мы с тобой. Дождь пока идёт, так что можно и покемарить малёхо. А поутру, как поутихнет, двинем к Брэму на мельницу. Он мужик хлебосольный - против лишней пары нахлебников возражать не будет. Стопорнёмся у него на пару деньков, а там, глядишь, ты и сыщешь... чего там тебе сыскать надо...

С этими словами охотник лёг на пол, подложив под голову ветошь, и закрыл глаза, демонстрируя твёрдое намерение проспать всё оставшееся до рассвета время. Немного погодя монах закрыл книгу и последовал его примеру.

Вскоре оба они крепко спали.

Глава Четвёртая,

в которой безмятежные будни нашего героя омрачает зловещая тень

На рассвете, когда дождь, всю ночь барабанивший по прохудившейся кровле крыши, наконец умолк, путники собрали свои пожитки и отправились в селение. Я провожал их взглядом, пока они не скрылись из виду в тени ближнего ельника. С утра стылую осеннюю землю укутал плотный туман, но к полудню погода понемногу разъяснилась, хотя в тенистых низинах ещё клубились отдельные белёсые клочки.

День тянулся, ничем не нарушаемый. Обычный день обычного призрака. Сколько таких было у меня за последние сто лет... Где-то в первом часу пополудни по грязной, сверкающей лужами дороге в сторону Кэмпшира проехала одинокая повозка. Худощавая саврасая лошадка тянула за собой простую дощатую телегу с открытым верхом, на передке которой восседала пара бородатых крестьян. Настроение у обоих было приподнятое, повозка пустая. Похоже, брюква и тыква на местной ярмарке нынче пользовались хорошим спросом, так что селяне, удачно сбывшие весь привезённый с собой урожай, могли с чистой совестью пораньше вернуться домой.

На правом боку кузова, свесив наружу ноги в громоздких стоптанных башмаках, сидел паренёк лет шести и что-то молча вертел в руках. Приглядевшись, я понял, что это деревянная игрушка в форме распахнувшего крылья седовласого ангела.

Двое взрослых о чём-то оживлённо толковали, периодически прикладываясь к небольшому кожаному меху, в котором, по всей видимости, содержалось нечто горячительное. При этом они то и дело громко смеялись и принимались распевать весёлую песню. Вдруг один из них, здоровенный широкоплечий детина с соломенного цвета бородой, опасливо покосился в сторону башни и заметил своему спутнику:

- И чего мы сызнова тут поехали? Предлагал же по объездной, мимо сенокоса...

- А на кой? - бодро откликнулся его собутыльник - лысоватый мужичок с длинными рыжими усами. - Тут же короче! Да и дорога ровней будет.

- Ровней-то, ровней, да зато и мимо этой развалюхи ехать не надоть. Вот хучь убей - не по нраву мне тут! Так вот и мерещится: того и гляди Старый Олли выскочит да на нас кинется...

Тут соломеннобородый встрепенулся, словно от морозного ветра. А его менее суеверный попутчик повалился со смеху на дно телеги.

- Старый Олли! - расхохотался он. - Ну ты, брат, скажешь тоже!

- Тять! А Старый Олли, он взаправду там живёт, в башне? - серьёзно обратился к рыжеусому мальчик, оторвавшись на секунду от своей игрушки.

- Не, сынок! - столь же серьёзно ответил тот, вновь прикладываясь к меху. - Сам рассуди: как бы он там жить мог, коли он мёртвый давно? Так что он там не живёт. Он там мертвеет!

С этими словами шутник вновь залился громким смехом и на сей раз его товарищ присоединился к нему.

"С ума сойти, до чего ж смешно! - угрюмо проворчал я. - И сколько раз вам повторять?! Я вам не какое-нибудь там безродное приведение! Я - граф Оллистер де Сорбери и де Кэмпшир Третий... и последний..."

Внезапно меня одолела тоска. Я вдруг впервые в жизни и в смерти задумался над тем, что у меня самого никогда не было детей. Мне вспомнился младший сын мельника по имени Эрн. Он вполне мог бы быть моим сыном... или внуком... Не знаю уж чем, но он напоминал мне меня самого в том же возрасте. Хотя, надо признать, я в его годы был озабочен куда более серьёзными вещами.

А ведь как-то я даже чуть было не женился на одной вдове, жившей по соседству. Однако, поразмыслив, я тогда решил, что мне и на собственное-то содержание приходится отводить непростительно много средств. А если придётся к тому же содержать ещё и супругу, то это образует в моих финансах совершенно неприемлемую прореху. Так что в конце концов я отказался от мыслей о женитьбе. Но как бы сложилась моя судьба, если бы я тогда принял иное решение?

Предаваясь унылым размышлениям и воспоминаниям, я начал неспешно прогуливаться, то есть вновь и вновь облетать башню по окружности, как делал до этого уже миллионы раз. Совершив таким образом около сотни кругов, я остановился и принялся наблюдать за паучком, плетущим свою паутину под козырьком крыши. Возможно кому-то покажется, что это не самое интересное времяпровождение? Уверяю вас, если бы вы подобно мне провели сто лет в одиночестве в старой заброшенной башне, вы в итоге нашли бы подобное занятие крайне увлекательным!

Не знаю сколько времени я был занят процессом созерцания, но в какой-то момент я вдруг краем глаза уловил некое движение в той стороне, где начинался ельник. Глянув туда, я неожиданно для себя увидел... своего недавнего гостя - монаха Йорика, целенаправленно шагающего в мою сторону. Меня особенно удивил тот факт, что монах двигался не по дороге. Вместо этого он вышел прямо из густого подлеска чуть в стороне от неё. Зачем ему понадобилось идти через лес? Может, он хотел запутать след, чтобы никто не смог проследить, куда он направляется? Но для чего ему вообще могла понадобиться такая конспирация?

Действия монаха показались мне весьма подозрительными и я принялся с затаённым любопытством наблюдать за ним. Вид у святого паломника в эту минуту был торжественный. Он едва заметно улыбался, как человек предвкушающий нечто крайне приятное. Я заметил, что в правой руке он по-прежнему сжимает свою Библию. Сперва мне показалось, что Йорик направляется прямиком к башне, однако тот, даже не взглянув в её сторону, прошёл мимо и двинулся к старому заросшему пепелищу, оставшемуся на месте, которое некогда занимал мой дом. После этого он начал расхаживать взад и вперёд между зарослями крушины и останками старой каменной кладки, выглядывающей здесь и там из жухлой осенней травы. Я наблюдал за своим давешним постояльцем со всё возрастающим удивлением. Создавалось впечатление, будто монах что-то искал. Какой-то предмет? Или место? Периодически он замедлял шаг и внимательно принюхивался, становясь при этом похожим на маленького хищного зверька. Что за странная привычка? Можно подумать, он и в самом деле надеется найти искомое по запаху.

Спустя какое-то время монах вдруг остановился, издав еле слышное удовлетворённое восклицание. Приглядевшись, я понял, что он стоит на том самом месте, где некогда располагалась моя домашняя часовня. В тот день, когда случился пожар, часовня сгорела, как и всё прочее. При этом внутри неё погиб престарелый домашний священник. Но как Йорик узнал, где именно она находилась? Меня даже посетила довольно нелепая мысль, что люди столь высокого духовного уровня, возможно, обладают способностью определять святые места по одному внешнему виду... или даже по нюху. Однако вслед за первой мыслью тут же явилась другая: а может ли вообще подобное место считаться святым после того, что там произошло?

Остановившись, монах раскрыл свою Библию и начал вполголоса читать. Затем, не прерывая чтения, наклонился и, подобрав с земли длинную корявую ветку, принялся что-то чертить ею на сырой после дождя земле в точности там, где раньше располагался алтарь.

Неосязаемые цепи, сдерживающие меня в пределах моей темницы, не всесильны. Я могу изредка отлетать от башни на небольшие расстояния, причём в любую сторону. Даже под землю. Хотя туда я не слишком часто гуляю: трудно найти особое удовольствие в подробном изучении слоёв суглинка, торфа и глины. В любом случае для подобных "дальних" прогулок необходима энергия... которая возникает из желания. А по какой причине возникает желание - это уже не столь существенно. Любопытство было той эмоцией, которая на сей раз придала мне сил, чтобы подобраться к Йорику вплотную.

Незримо скользнув над усыпанной червонными листьями землёй, я легчайшим облачком приблизился к монаху, всё ещё продолжающему что-то увлечённо рисовать. Глянув на его творчество, я увидел начертанный на земле круг около метра в диаметре. В круг была вписана пятиконечная звезда, концы которой немного выдавались за пределы окружности. В каждый такой выступающий конец был помещён некий символ или, скорее, руна. Вид этих рун по необъяснимой причине моментально вызвал в моей душе смутное, но решительное неприятие. Монах продолжал выписывать своей веткой всё новые и новые руны вначале вдоль внутренних и внешних границ окружности и звезды, затем во всех прочих местах внутри круга и даже на некотором расстоянии за его пределами. Закончив, он отложил ветку в сторону и сосредоточил всё своё внимание на чтении.

Подлетев к Йорику сзади, я осторожно выглянул у него из-за плеча и заглянул в книгу... Но что это?! Странные, будто рубленые письмена, напоминающие своей формой отдельные языки пламени, походили на святые писания не больше, чем моя башня на дворец короля эльфов. Тёмно-коричневые, странно искажённые они были нанесены на страницы, сделанные из чего-то, подозрительно напоминающего кожу. Я внезапно осознал, что эта книга не имеет ничего общего со Святой Библией. Кроме разве что внешнего вида и названия на обложке.

Монах меж тем читал всё громче и яростнее. Я вслушался. Издаваемые им звуки отнюдь не были похожи на слова молитв. Они куда более походили на змеиное шипение, клокотание пламени и бурление кипящей смолы. Лицо читающего исказилось и с каждой секундой всё меньше напоминало человеческий лик. Проступая сквозь внешнюю благообразность, в нём начинало проявляться что-то звериное, демоническое.

Внезапно бледные черты альбиноса осветились неким потусторонним светом, которому, казалось бы, здесь вовсе неоткуда было взяться. Йорик дочитал последние слова заклинания особенно громко и выразительно, словно нараспев. Затем он резко замолк и медленно поднял глаза от книги на то пространство, что находилось прямо над кругом. В этот миг мне показалось, будто руны в книге и на земле одновременно вспыхнули багрово-алым. И тут я увидел, как в том самом месте, куда сейчас глядел монах, начинает сгущаться некая тень...

Будучи простым смертным, я в эту минуту наверняка упал бы в обморок... или помер со страху... или того хуже - подмочил свою репутацию... Но, к счастью, ничего из этого мне не грозило, поэтому скажу лишь, что я потерял дар речи от ужаса.

Отпрянув в сторону, я, сам того не замечая, отлетел подальше от колдовского круга и завис в тени ближайшего вяза, напряжённо ожидая дальнейшего развития событий. Высокая чёрно-багровая тень выросла в центре расчерченной колдовскими рунами пентаграммы. Черты её были неясны и расплывчаты, однако в них проступало что-то отдалённо напоминающее не то человека, не то зверя. Хотя тень была обращена лицом к заклинателю и боком ко мне, я всё же уловил отблеск алых глаз. В тот момент, когда тень окончательно сформировалась, я увидел, как она колыхнулась в сторону, сделав попытку выйти за пределы круга. К счастью, её, похоже, что-то сдерживало.

Опустившись на одно колено, монах склонил голову и сложил руки крестом на груди в знак приветствия и повиновения.

- Мой господин! - произнёс он торжественно. - Мне удалось отыскать того, чья кровь поможет вам явиться в этот мир! Это младший сын мельника, мальчик по имени Эрн. Я сразу определил это по следу его ауры. Теперь мы близки к тому, чтобы осуществить наш план! - завершил он, явно довольный собой.

Тень что-то пророкотала в ответ. Я не понял ни слова из сказанного. Ещё ни разу мне не приходилось слышать подобный язык. Хотя он явно имел нечто общее с языком тех молитв, что читал монах.

- Несомненно! Сегодня же! С вашего дозволения я призову на подмогу наших, - почтительно отозвался Йорик-Антилюминатус.

Тень опять что-то произнесла. Монах встрепенулся и принялся удивлённо озираться.

- Что вы сказали, повелитель? Кто-то следит за нами? Но я никого не вижу!

И тут тень медленно повернулась. Два жутких горящих глаза устремились прямо на меня и внезапно вспыхнули, словно два адских факела...

Кубарем влетев обратно в родную башню, я на какое-то время неподвижно завис вниз головой в нелепой позе в одном из дальних помещений первого этажа, таращась на оказавшийся у меня перед глазами старый бочонок из-под масла. Пытаясь прийти в себя и собраться с мыслями, я одновременно искал в себе храбрость ещё раз взглянуть в ту сторону, где находилась тень.

Не знаю, сколько времени я так провисел. Может, пять минут, а может и полтора часа. Пронзительный взгляд огнеокого демона, похоже, временно парализовал мою волю, заодно заставив утерять ощущение времени. Наконец, почувствовав, что тёмные чары, кажется, понемногу начинают развеиваться, я привёл себя в вертикальное положение, потихоньку подобрался к стене и осторожно выглянул сквозь неё наружу. На том месте, где ещё недавно совершалось колдовство, теперь никого не было. Тень исчезла. А вместе с ней и так называемый "монах". Лишь на земле глубокими бороздами темнели границы магической пентаграммы. Её края дымились, будто по ним только что прошёл огонь...

Глава Пятая,

в которой несколько уже знакомых нам персонажей устраивают спиритический сеанс

- Вот тебе и монах! Ничего себе монах! Нет, вы это видели?! - восклицал я, обращаясь невесть к кому и мечась из одного угла башни в другой. - Не зря всё-таки мне с самого начала чудилось, что с ним что-то не так!

Теперь становилось ясно, что имел в виду человек по имени Йорик, утверждая будто он "кое-что" ищет в здешних краях. Искать ему пришлось недолго. Жертва, необходимая колдуну-чернокнижнику для претворения в жизнь его тёмных замыслов, оказалась ребёнком из той самой семьи, в доме которой он по воле случая остановился в первый же день своего прибытия в Сорбери. И теперь злодей явился сюда, чтобы доложить обо всём своему господину без посторонних свидетелей. Без посторонних, да не без потусторонних! Надо было негодяю повнимательнее прислушиваться к рассказам охотника об обитающем в старинных руинах древнем призраке!

- Ну, погоди у меня! - яростно бормотал я, то сжимая, то вновь разжимая кулаки. - Может я и мёртв, но всё же в каком-то смысле по-прежнему остаюсь хозяином этих мест. А следовательно по-прежнему в ответе за своих вассалов и обязан защищать их от всяческих бандитов, иноплеменных завоевателей и прочей пакости! Никто не в праве просто так без спросу обижать моих крепостных! Даже если официально они давно уже не мои... Мы, Оллистеры из Сорбери, это вам не какие-нибудь там Оллины из Совертри! Наш древний девиз: "Честь - до гроба!"... Хотя последние два слова, как мне теперь кажется, можно было бы и опустить...

Итак, после непродолжительных раздумий я окончательно уверился, что моя задача - во что бы то ни стало разрушить коварные планы проклятого колдуна и не дать ему погубить невинного. Но легко сказать! Я и при жизни то не был воителем. Что же касалось настоящего времени, то тут уж и говорить не приходилось... Что бы там ни болтали суеверные селяне про злого духа, безжалостно удушающего всякого, кто позарится на его сокровища, фактически все мои дарования ограничивались одной лишь способностью наводить жуть и внушать страх. Но даже если бы у меня и была возможность опробовать свои таланты на Йорике, я сильно подозревал, что у меня вряд ли получилось бы напугать его до смерти. Вот если бы мне удалось оказаться рядом с Эрном или кем-нибудь из его родственников... Тогда я, возможно, смог бы как-то предупредить мальчика о грозящей ему беде. Проблема состояла в том, что я при всём желании не мог покинуть своё постоянное место пребывания. Да и сам Эрн со своими родственниками в ближайшее время вряд ли ещё планировал меня навещать.

Мне как-то доводилось слышать, будто некоторые духи обладают способностью являться людям во сне. Для того, например, чтобы поведать своим домашним о фамильных драгоценностях, спрятанных в дальнем углу сада. Однако обычно эта способность применима лишь к снам тех, кто хорошо знал покойного при жизни. Но из всех ныне здравствующих граждан Сорбери не осталось ни одного старожила, который помнил и знал бы меня лично. И в любом случае я никогда не обладал талантом сноявления.

Наконец я понял, что окончательно зашёл в тупик и потерял всякое представление о том, что следует делать дальше... И в этот момент я вдруг осознал, что с некоторых пор меня не оставляет странное ощущение, рождающееся где-то в нижней затылочной части головы. Ощущение это впервые возникло, должно быть, уже с пару минут назад, однако поначалу было слишком малозаметным, чтобы привлечь к себе внимание, и лишь теперь набрало достаточную для этого силу. Более всего оно напоминало лёгкое головокружение, сопровождаемое слабым зудом в ушах.

Я встрепенулся. Мне были знакомы эти симптомы, и я знал, что должны они обозначать, но не мог позволить себе сразу поверить в такую удачу. Вскоре зуд превратился в шум, вначале далёкий и неразборчивый, словно гул далёкого водопада. Затем единый слитный гомон стал распадаться на отдельные более отчётливые звуки. Через некоторое время мне удалось различить голоса, принадлежащие, по всей видимости, нескольким людям. И вот наконец до меня глухо, как из погреба, донеслись чьи-то слова:

- О, явись к нам, граф Оллистер де Сорбери! Силой четырёх стихий, знаками огня, воды, земли и воздуха заклинаем тебя! Предстань перед нами и поведай нам истину!

Я издал ликующий вопль и устремил вверх взгляд, уже зная, что увижу. Прямо у меня над головой кружилось нечто вроде сияющего полупрозрачного водоворота. По краям его маленькими искорками мерцали серебристые звёздочки. Сквозь тёмную вращающуюся поверхность проступали неясные пока черты какой-то тёмной комнаты.

Как же мне в своё время надоели эти призыватели мёртвых! Если бы вы только знали, сколько молодых оболтусов занимается столоверчением, желая лично пообщаться со своими кумирами - знаменитыми рыцарями, королями, императорами и прочими известными личностями прошлого. Иногда у них это получается, иногда нет. Порой они призывают совсем не того, кого изначально планировали...

В первые годы своего посмертного существования я охотно являлся по вызову и беседовал с живыми, надеясь, что таким образом мне удастся втолковать людям, почему именно никому не следует пытаться попасть на второй этаж моей башни. Но юным спиритистам по большей части нравилось не слушать, а самим задавать вопросы, наподобие: "В каком из кругов чистилища я пребываю", "Верна ли теория переселения душ", "С какими другими покойниками я успел познакомиться", ну и, разумеется, "Правдивы ли слухи о моих несметных богатствах". В конце концов мне наскучило подобное бессмысленное времяпровождение, и я попросту перестал являться на сеансы. Однако сейчас я был исключительно рад этому неожиданному вызову.

- Явись! Явись! Явись! - настойчиво повторял хор из нескольких голосов, среди которых мне слышались два или три знакомых.

Вытянув голову, я просунул её в водоворот и огляделся. Моим глазам предстала небольшая комната со стенами, обитыми сосновыми панелями. Судя по покатому потолку, спускающемуся от одной стены к другой под пологим углом, комната располагалась под самой крышей. Хотя керосиновая лампа не горела, свет всё же пробивался в комнату из коридора сквозь щель от неплотно прикрытой двери. Где-то тикали ходики. Справа смутно вырисовывались очертания занавешенного окна. Прямо под собой я обнаружил круглый деревянный столик, а вокруг него четверых детей. Долговязый Гэлл, толстый Тед, низкорослый щуплый Эрн и ещё какая-то незнакомая маленькая девочка с теми же светлыми волосами, что у Гэлла, сидели со сцепленными руками, нараспев повторяя моё имя и призыв "Явись". В центре стола размещалась квадратная самодельная спиритическая доска с криво нацарапанными на ней буквами алфавита, цифрами и словами "ДА" и "НЕТ". На доске вверх дном лежало маленькое белое блюдечко, служащее так называемым "опросником" - инструментом, при помощи которого мне полагалось общаться с живыми. Вокруг доски неярко горело несколько тонких восковых свечей, отбрасывающих на лица юных спиритистов неровные пляшущие отсветы.

У девочки был сонный и весьма недовольный вид, как у человека, которому только что против своей воли пришлось покинуть постель. Гэлл явно нервничал, хотя и старался по старой привычке скрыть это под маской презрительного равнодушия. Эрн смотрел сосредоточенно и напряжённо. Трудно было понять, о чём он думает. Лишь у Теда на лице был написан откровенный восторг. Он был целиком и полностью погружён в происходящее действо.

Поглядев на среднего мельникова сына, я сразу понял, что это именно ему я обязан своим пребыванием здесь. Бывают же на свете уникумы! Стоит им угодить в яму, как они, вместо того чтобы, подобно всем нормальным людям, впредь обходить её за три версты, напротив стремятся при первой же возможности угодить в неё снова. Должно быть, вчерашнее приключение настолько запало в душу молодому авантюристу, что он возмечтал как можно скорее вновь испытать уже знакомые острые ощущения, избрал наиболее подходящий для этого способ и даже каким-то образом сумел привлечь на свою сторону братьев и сестру.

- Явись! Явись! Явись! Слушайте, а мы точно всё правильно делаем? Что-то он долго не является, - с тревогой в голосе заметил Тед, не отводя глаз от неподвижно застывшего в центре доски блюдечка.

- Кто он, по-твоему? Дворецкий твой, чтобы прибегать по первому зову? - с осуждением обратился к брату Эрн. - Может, он вообще не в настроении с нами разговаривать после того, как мы вчера к нему в дом вломились без разрешения.

- Да! Вот здорово было! - захлёбываясь от восторга, воскликнул Тед. - Если бы вы тогда только видели его физиономию! Полная жуть! Может, если у нас сегодня всё-таки получится его вызвать, он согласится перед нами воплотиться? Тогда и вы все тоже сможете на него поглядеть!

Тед даже хрюкнул от удовольствия, не заметив, как его старший брат побледнел, а младший неодобрительно нахмурился.

- Скучная игра! - капризным голосом заметила девочка, которой, по-видимому, надоело просто так сидеть за столом и повторять одну и ту же фразу. - Может, во что-нибудь другое поиграем? Или лучше пойдёмте спать! Я спать хочу!

- Тихо, Энни. Мы уже почти закончили. Вот посидим ещё минут пять, Тед убедится, что призрак не собирается являться, и мы пойдём спать, - успокоил сестрёнку Гэлл.

- С чего это ты взял, будто он не явится? - негодующе вопросил Тед.

- Да потому что сказки это всё! - сообщил брату Гэлл. - Не бывает никаких призраков! И вчера в башне тебе всё только померещилось.

- Мне померещилось? - задохнулся от возмущения Тед. - Ничего мне не померещилось! Я его своими собственными глазами видел, вот как тебя сейчас!

- Я спать хочу! - упрямо повторила девочка и обиженно шмыгнула носом.

- Я тоже не думаю, что Теду померещилось, - заметил Эрн задумчиво. - Я с самого начала, как только мы вчера туда вошли, почувствовал, что там что-то не так. И жутко было, будто кто-то за тобой следит. Кто-то невидимый... У меня и сейчас точно такое же чувство.

При этих словах Эрн вжал голову в плечи и мельком скользнул взглядом по тому самому месту, где сейчас находилась моя голова, торчащая над столом из призрачного водоворота.

- Если тебе так страшно, чего ж ты тогда тут с нами сидишь? - презрительно спросил мальчика старший брат. - Иди в спальню, прячься под одеялом!

Эрн насупился.

- Просто я хочу извиниться перед графом за то, что мы вчера его потревожили. Я хочу пообещать, что мы больше не будем так делать.

"Ну надо же! Впервые за сто лет кому-то пришло в голову, что мне, возможно, не слишком нравится то обстоятельство, что ко мне домой постоянно норовят без спроса залезть все, кому не лень!"

По лицу Теда явно читалось, что он в отличие от своего младшего брата вовсе не склонен давать подобных обещаний. Он открыл было рот, чтобы что-то возразить, но сделать этого уже не успел...

- Смотрите! Оно двигается! - неожиданно севшим голосом произнёс Гэлл, округлившимися глазами глядя на блюдечко.

- Оно двигается! Двигается! - радостно завопил Тед, моментально забыв обо всём прочем.

И в самом деле, маленькое белое блюдечко начало медленно двигаться по поверхности доски. Вообще-то в большинстве случаев мы, призраки, не способны перемещать даже самые лёгкие предметы. Это удел лишь отдельных представителей потустороннего мира, которых люди обычно называют полтергейстами. Но сейчас был особый случай. Сцепленные руки сидящих вокруг стола детей создавали что-то вроде магического круга, в центре которого находился я. Круг понемногу вытягивал из детей их жизненную силу и перекачивал её в меня, что позволяло мне воздействовать на физический мир куда активнее, чем обычно.

- Значит, граф всё-таки явился! Он действительно явился! Всё-таки здорово, что я придумал его вызвать! Ведь правда я молодец? - не унимался Тед, невероятно довольный собой.

- Да. Ты молодец! - выдавил из себя вместе с улыбкой Гэлл. Хотя у меня почему-то сложилось впечатление, что он был не прочь сказать нечто совершенно противоположное.

- Граф Оллистер, это вы? - робко спросил Эрн.

Все четверо с волнением и любопытством уставились на доску. Отлично! Как и полагается, сеанс начинается с простых вопросов. Легонько касаясь блюдечка одними кончиками пальцев, я усилием воли передвинул его в тот угол доски, где было криво накарябано слово "ДА".

- Это он! Это действительно Старый Олли! И он нам отвечает! - возликовал неугомонный Тед.

- Тихо ты! - шикнул на него Гэлл, испугавшийся так, словно его брат вздумал кричать в полном волков лесу.

- А что такого? Родители всё равно ещё на ярмарке вместе с дядей Блэйком и этим Йориком. Никто ж не услышит!

- А если графа вспугнёшь? - резонно заметил Эрн.

Убеждённый этим доводом, Тед поспешно притих.

- Простите нас, пожалуйста, за то, что мы вчера вас побеспокоили! Мы больше не... - начал было Эрн, но тут Тед, неспособный, по-видимому, сохранять молчание долее пяти секунд, выдал такую кипу вопросов, которой, на мой взгляд, хватило бы на несколько стандартных сеансов:

- А правда, что призраки видят всё насквозь? А как человек выглядит изнутри? А правда, что вы можете нырнуть на дно океана и вам от этого ничего не будет? А Атлантида действительно существует? А правда, что у вас в башне спрятано пять тонн чистого золота? А вы общаетесь ещё с какими-нибудь привидениями? А дайте свой автограф! А правда, что...

- Может, ты немного помолчишь? Он нам что-то отвечает, - неестественно ровным тоном произнёс Гэлл, не отрывающий глаз от блюдечка.

- Интересно, на какой из вопросов? - хмыкнул Эрн, обращаясь, должно быть, к самому себе.

Блюдечко медленно перемещалось. Пройдя из нижнего угла доски в верхнюю её часть, оно остановилось на одной из букв... Затем, постояв немного, двинулось дальше... Тут началась настоящая какофония. Дети принялись дружно повторять вслух отмеченные мною буквы, перебивая друг друга и пытаясь заранее угадать слово. Причём более всех в этом, как и следовало ожидать, усердствовал Тед:

- "В"... - Вобла? Вафля? Волдырь? - Ты можешь помолчать? Видишь, он другую букву набирает? - "Ы"... - Выдра? Выхухоль? Нет, не выхухоль. А это что? - Это пробел между словами! - Так он сказал "Вы"? В смысле "Мы"? - Опять "В"... - Вы выхухоли? - Да заткнись ты! - Опять пробел... - "О"...

Общаться с помощью спиритической доски, набирая свои сообщения по одной буковке, - на самом деле занятие откровенно на любителя. Это ещё одна причина, по которой я перестал являться на вызовы. Сейчас я с большим трудом подавлял в себе желание начать двигать блюдечко с большей скоростью, чтобы как можно скорее поведать детям то, что я хотел им сообщить. Мне приходилось заставлять себя действовать медленнее, чтобы они успевали читать. К счастью я не мог вспотеть, а не то непременно покрылся бы потом от напряжения.

- "ВЫ В ОПАСНОСТИ, ИДИОТЫ!" - прочёл наконец моё послание радостный Тед... и примолк.

- Это он... кому? - после паузы поинтересовался Гэлл.

- "В"... "А"... "М"... - продолжил читать Эрн.

- Так это мы в опасности что ли? - начал догадываться Тед.

- "КОНЕЧНО, ВЫ, ЛОБОТРЯСЫ МАЛОЛЕТНИЕ!" - прочёл Гэлл.

- Эй, перестаньте обзываться! - возмутилась девочка.

- Тихо! Он ещё что-то пишет! - заворожённо глядя на доску, прицыкнул Эрн.

- "ВАШ ГОСТЬ - НЕ ТОТ, ЗА КОГО СЕБЯ ВЫДАЁТ. ОН..."

И в эту минуту откуда-то снизу донёсся скрип открываемой двери. Похоже, родители юных спиритистов только что возвратились домой с ярмарки. Или, быть может, монах-чернокнижник явился забрать младшего из братьев для своего тёмного ритуала. Мне страшно было даже помыслить о такой возможности. Порывисто обернувшись к выходу из комнаты, который находился как раз за его спиной, Гэлл случайно разомкнул руки. Магический круг нарушился. И в ту же секунду всё вокруг меня слилось в сплошную пёструю рябь. Правую руку, которой я только что двигал блюдечко-опросник, пронзила резкая боль, как если бы её прищемило мышеловкой. По голове будто вмазали молотом. На краткий миг я потерял всякое ощущение пространства... А затем понял, что вижу прямо перед собой серые заплесневелые стены родной башни.

Глава Шестая,

в которой совершается на редкость удачная сделка

Сейчас я с превеликим удовольствием побился бы головой об стену. Но, с учётом того что у меня не было осязаемого лба, я не мог позволить себе даже этот маленький каприз.

Не теряя ни минуты и даже не задумываясь над тем, что и зачем делаю, я вылетел на улицу и словно метеор помчался в сторону виднеющейся вдали мельницы. Почти в ту же секунду меня охватило чувство нарастающего напряжения, сгущающегося вокруг моего тела, подобно тому как вода сгущается вокруг брошенного в воду камня по мере того, как он погружается во всё более глубокие и плотные слои океана. Проклятый старый дом не желал отпускать своего постоянного обитателя. Но моё волнение, гнев, тревога и прочие эмоции были настолько сильны, что я почти не сомневался, что на сей раз у меня всё-таки получится совершить этот подвиг - преодолеть тяготение и вырваться из плена своей опостылевшей темницы хотя бы на несколько минут.

- Я сделаю это! Не будь я графом де Сорбери! - кричал я, выбросив вперёд сжатую в кулак руку и ощущая, как моя ночная рубаха развевается за мной на ветру, словно плащ сказочного героя.

У меня была абсолютная уверенность, что мне удастся это сделать... То есть не то чтобы абсолютная... Достаточно большая... Ну должно же мне в кой-то веки для разнообразия повезти... Да что ж за день сегодня такой!

Вопя от бессилия и ярости, я со всё возрастающей скоростью устремился обратно, засасываемый в башню, словно обмылок в раковину.

Вновь очутившись на первом этаже, я, не останавливаясь, вихрем взлетел в свою комнату и оказался у зеркала.

- Сделай что-нибудь, ты, пустая стекляшка! - рявкнул я, обращаясь к чернильной пустоте. - Мы оба знаем, что у тебя есть для этого возможности!

- Может и так. Но это не значит, что у меня есть право вмешиваться в земные дела. Будь то дела смертных или бессмертных, - ответил мне Голос, как всегда бесстрастный и холодный, будто зимняя ночь.

- То есть ты не собираешься ничего предпринимать? - язвительно уточнил я.

- Нет, - всё так же спокойно ответило зеркало. - К тому же в этом нет никакой необходимости. Ты и сам сумеешь прекрасно со всем справиться. Если по-настоящему захочешь.

Я намеревался было ответить что-нибудь резкое, но так и не успел этого сделать, поскольку в эту самую минуту внезапно увидел в окне нечто такое, что заставило меня моментально забыть о разбирательствах с предметом мебели и вновь вернуло чувство утраченной надежды.

Еле различимая бледно-серебристая тень плыла меж деревьев, направляясь прямиком к моей башне. Я отчётливо различил руки, заключённые в тяжёлые металлические кандалы и обмотанные несколькими слоями толстых стальных цепей. Подняв голову и увидав меня в окне, другой призрак приветственно взмахнул цепями.

- Спиро! - радостно воскликнул я и бросился вниз к дверям - встречать старого знакомого.

При жизни я, благородный представитель древнего семейства, ни за что не стал бы иметь дела с этим клоуном. Мы были как бы существами из разных миров. Я относился к высшему дворянскому сословию, а он... Честно говоря, я даже затруднялся определить, к какому сословию относился он. Но теперь общая судьба объединила и сблизила нас, сделав если не друзьями, то по крайней мере близкими приятелями. И по этой же причине Спиро был единственным, кому я официально разрешал называть себя неполным именем.

Вообще-то Спиро был не совсем клоуном, хотя при жизни постоянно взаимодействовал с ними по роду своих занятий. В те времена, когда я безвылазно сидел в своём имении, складывая монетку к монетке и стремясь обеспечить себе безбедную старость, странствующий циркач колесил со своими товарищами по дорогам страны. Не умея думать даже о завтрашнем дне, то и дело ночуя под открытым небом, он выступал в больших и малых городах, удивляя и веселя публику своими уморительными и захватывающими трюками. Все окрестные жители приходили посмотреть на самый знаменитый его номер с красноречивым названием "Утопление связанного". Трюкача с головы до ног обматывали цепями, надевали на него кандалы и бросали в огромную бочку, доверху наполненную водой, после чего он должен был самостоятельно освободиться от оков и выбраться. В последний раз номер не задался. То есть первая часть с утоплением связанного вышла как всегда превосходно, а вот вторая с его всплытием - не очень...

Странствовал Спиро и теперь, после своей смерти, хотя трюков больше и не показывал. По старой привычке он вновь и вновь совершал путешествие с юга на север и с запада на восток через всю страну, всякий раз при этом навещая своих многочисленных друзей и знакомых, к числу которых принадлежал и я. Разумеется, мне всегда было приятно видеть давнего приятеля. Однако сегодня я был вдвойне счастлив его неожиданному визиту.

Конечно, Спиро мог бы преспокойно пройти сквозь стену первого этажа или вовсе взлететь прямиком в мою комнату. Но и в мире привидений тоже есть кое-какие правила этикета. Поэтому мой приятель, как благовоспитанный призрак, направился к парадному входу.

- Здорово живёшь, Олли, старина! - ещё с порога крикнул мне циркач, оглушительно громыхая своими цепями. С его золотистых кудрей и пёстро украшенного сценического костюма как всегда ливнем стекала призрачная вода. Она же хлюпала в его непомерно длинных разноцветных башмаках с острыми загнутыми носами.

- А я к тебе прямиком из Блэкфорта, - продолжал он. - Там такие новости - ты не поверишь...

Одна из главнейших причин, почему я так любил посещения Спиро, состояла в том, что именно эти посещения позволяли мне узнавать новости не только из мира живых, но и из мира мне подобных. Всякий раз за то время, пока циркач странствовал по дальним землям, в стране успевало произойти много нового. Где-то объявлялся новый полтергейст. В другом месте двое привидений, не поделивших старый замок, на который оба они претендовали, устраивали громкую потасовку, заставляя всех местных обитателей в ужасе разбегаться куда глаза глядят. После особенно сильной бури на море появлялся целый корабль-призрак с призрачной командой и призрачным же капитаном. Навещая разные места и общаясь со своими многочисленными друзьями и знакомыми, Спиро узнавал множество интереснейших историй и слухов и разносил их дальше, передавая по кругу прочим своим друзьям и знакомым. В том числе и мне. В любое другое время я развесив уши принялся бы внимать рассказам, принесённым из дальних краёв. Однако сейчас мне было не до того.

- Подожди, дружище! - прервал я своего приятеля. - Ты не поверишь, но мне и самому в кой-то веки есть что тебе рассказать. Хорошо, что ты не можешь упасть, а то мне, сам знаешь, совершенно некуда тебя усадить...

К тому времени как я завершил свой рассказ, Спиро пребывал в необычайно серьёзном для него настроении. Он то и дело охал, ахал и издавал прочие разнообразные бессловесные восклицания, в задумчивости потирая друг о друга ржавые цепи: жест, явно свидетельствующий о большом внутреннем волнении.

- Ничего себе! Да от этой истории за версту пахнет серой! Б-р-р-р-р-р... Подумать только! Чернокнижник! Прямо как в старых сказаниях. И где? В Сорбери! Да я б ни в жизнь не поверил, что такое возможно, - он потрясённо помотал головой. - То-то Мэт-Висельник подивится. Да и Дебра с Совиной Опушки. Да... Дела... И что же ты теперь намерен со всем этим делать?

- Ну... На самом деле у меня были кое-какие мыслишки, - сообщил я уклончиво. - То есть до того, как ты появился, я действительно не знал, что предпринять. Зато теперь знаю...

Я высказал имеющуюся у меня идею, постаравшись выразить её в самых мягких и безобидных выражениях, какие только мог подобрать.

- Что?! Ну уж нет! - воскликнул Спиро, как только я договорил. - Олли, старина! Ты, видимо, совсем тут рехнулся в своей одиночке, если решил, что я пойду на такое! Посмотри на себя! Ты прикован к этой башне. Ты - её пленник. А я - вольная птица! - при этих словах он распахнул руки в широком жесте, мелодично звякнув цепями. - И я вовсе не собираюсь менять свою судьбу на твою!

- Но ведь это же не навсегда! Ты всего лишь подменишь меня на небольшое время. Буквально на пол часика. Ну что с тобой случится, если ты поторчишь тут вместо меня каких-то полчаса?

- И какой мне резон делать это? - поинтересовался циркач. - Это у тебя проблемы. И у того парня, которого ты хочешь спасти. Лично у меня никаких проблем нет! - заключил он, довольный логичностью своих рассуждений.

Я почувствовал, что начинаю закипать.

- Никаких проблем? Да неужели! Если ты не заметил, дружище, то ты, как, впрочем, и я, и сотни других покойников, застрял между мирами и не можешь пролезть ни туда, ни обратно! И как ты думаешь, в чём причина?

- Ну... - Спиро смутился, - наверное, я чего-то там не доделал в своей смертной жизни...

- Вот именно! А значит, ты должен доделать это сейчас, после неё! Всё дело в том, что мы с тобой совершали слишком мало добрых дел и слишком много думали не о том, о чём следовало. И теперь мы оба должны сделать что-нибудь хорошее, чтобы нам позволили пройти дальше. Послушай, - тут я смягчил тон и заговорщически подмигнул. - Если у нас всё получится, мы не только спасём невинного ребёнка, но и, возможно, сумеем наказать злодея. Разве это не достаточно благородный поступок? Смекаешь, сколько сокровищ на небесах можно заработать на этом дельце?

Я ещё раз подмигнул, ухмыльнулся и даже потёр друг о друга указательный и большой пальцы правой руки - жест, который я обычно применял, когда хотел убедить своего делового партнёра в необычайной выгодности предстоящей сделки.

- Ну не знаю, Олли... Правда не знаю... Просто мне как-то боязно. А вдруг получится, как в том мифе про древнего героя и великана, который держал на своих плечах небесный купол. Нам один бродячий друид рассказывал. Великан попросил героя подменить его "буквально на полчасика" - сбегать по нужде... И так и не вернулся, враль треклятая!

- Да за кого ты меня принимаешь вообще?! - искренне возмутился я. - Кто, по-твоему, перед тобой? Какой-то там паршивый великан?! Перед тобой твой друг! И к тому же представитель благородного дворянского сословия! Это, может быть, у вас, скоморохов, не принято соблюдать уговоры. А честное слово дворянина, если ты до сих пор не в курсе, - твёрже алмаза!

- Ну ладно! - сдался наконец Спиро. - Может быть, минут на десять и соглашусь. Но ни минутой больше! Так что даже и не пытайся применять ко мне свои торгашеские приёмчики! Всё равно из этого ничего не выйдет!

Десяти минут мне было категорически недостаточно, о чём я тут же не преминул сообщить своему приятелю. После непродолжительного торга мне всё-таки удалось добиться своего.

- Ну хорошо, хорошо! Полчаса так полчаса! - вскричал Спиро. - Только умоляю, Олли, обещай вернуться сразу же, как только выйдет время.

- Да помереть мне на этом самом месте, коли вру! - отозвался я, поднимая правую ладонь в знак правдивости своих слов.

Приблизившись друг к другу, мы сомкнули ладони, словно атлеты на состязаниях по борьбе на руках, и сосредоточились. Слова не имели никакого значения, так что мы оба молчали. Значение имело лишь намерение. Я имел чёткое намерение воспользоваться помощью своего друга, чтобы сделать ещё одну попытку предотвратить готовящееся злодейство. И мой друг, как я теперь с радостью убедился, действительно был намерен мне помочь. Будь это иначе из нашего плана попросту ничего бы не вышло. Вскоре я почувствовал, как нечто вроде слабого электрического заряда медленно прокатилось по моей руке и покинуло меня, перекинувшись на руку Спиро.

- Всё? Сработало? - я попытался определить, изменилось ли что-либо в моих ощущениях. Никаких особых изменений не чувствовалось. Впрочем, может статься, ничего такого и не должно было чувствоваться.

- Так это что... Значит... мы уже как бы поменялись? - моргнув, спросил Спиро каким-то непривычно жалким голосом.

- Похоже на то, - кивнул я. - Ну ладно, дружище! В общем, ты тут пока будь, как дома, а я...

- Знаешь, Олли! А я, кажется, передумал... - неожиданно перебил меня циркач.

- Что? Опять?! - изумился я. - Мы же с тобой вроде бы только что обо всём договорились!

- Может и договорились, но ты же сам сказал, что у нас, скоморохов, не принято соблюдать уговоры. Так вот, я не хочу соблюдать этот уговор. Я не хочу навсегда застрять в этой твоей треклятой башне!!! - завопил Спиро, внезапно впадая в панику. - У меня сейчас вдруг возникло такое чувство, будто я бабочка, которую только что накрыли сверху стеклянной банкой. Со мной раньше никогда такого не было!

- Перестань паниковать! - шикнул я на него. - Тем более что теперь всё равно уже поздно. Сделка заключена. Послушай, я ведь ненадолго! Только слетаю туда-сюда и тотчас вернусь. Всё будет хорошо!

- Ничего не хорошо! Мне уже нехорошо! Слушай, я никогда не говорил тебе, что твоя башня чем-то напоминает мне мою бочку? Не говорил? Так это потому, что до меня самого это только сейчас дошло!

Я принялся было утешать товарища, но тут мне пришло в голову, что таким образом я, чего доброго, истрачу все те жалкие тридцать минут, которые мне с таким трудом удалось у него выторговать.

- В общем, ладно! Ты тут не скучай без меня, а я полетел. Будь здоров... И не вопи так, а то все местные приведения решат, что в моей башне завёлся новый полтергейст!

Повернувшись, я направился к дверям. Увидев это, Спиро ударился в ещё большую панику и попытался ухватить меня за шиворот, чтобы вернуть обратно. Разумеется, из этого ничего не вышло. Призрачная рука прошла сквозь призрачный воротник, как два потока воздуха проходят друг сквозь друга.

- Стой, Олли, не покидай меня! Вернись! Я не могу здесь оставаться! Кажется, у меня уже начинается клаустрофобия! Олли! Ты слышишь? Я уже чувствую удушье! Если я останусь здесь ещё хотя бы минут пять, я помру, точно тебе говорю! Ты слышишь меня?! Олли, дружище, вернись, сволочь! Господи, и на кой чёрт я только согласился на это?! Помогите кто-нибудь!!!

Я быстро спикировал с холма и миновал заросли терновника, стараясь не оборачиваться и не обращать внимания на несущиеся мне вслед отчаянные вопли. Пока я летел вдоль дороги, идущей к лесу, крики циркача раздавались практически за моей спиной. Однако в какой-то момент они вдруг резко отдалились и стихли. Похоже, башня решила, что её новый постоялец уже достаточно прогулялся и ему пора возвращаться домой. И вот наконец вокруг меня плотным коконом сомкнулась тишина, и я остался с ней наедине...

Глава Седьмая,

в которой мы вместе с нашим героем оказываемся на мельнице

Не долетая до леса, я свернул с дороги и устремился прямо к реке, справедливо рассудив, что мне, как существу, необременённому силой земного тяготения, не помешает неровность местности и водная преграда не замедлит моего движения. А если я полечу над рекой, это поможет мне сократить путь и быстрее добраться до цели.

Это было необыкновенное волнующее чувство. Я находился за пределами башни и в то же время совершенно не ощущал её притяжения. Вместо этого я чувствовал свободу, как только может чувствовать её заключённый, вышедший на волю после долгих лет, проведённых в тесной камере.

Только тут я обнаружил, что на улице успело стемнеть. Над остроконечными чёрными вершинами косматых елей поднялась огромная круглая луна. Сегодня было полнолуние и мерцающий жёлтый диск чем-то напомнил мне зловещий оскаленный череп. Мне вдруг подумалось, что, должно быть, это для меня одного после всех треволнений, что мне довелось пережить за последние часы, луна видится черепом. Для какой-нибудь юной девицы, грезящей о долгожданном свидании со своим возлюбленным, она в эту же самую минуту предстаёт дивным золотым цветком, навевающим романтические сны. Голодный нищий, тщетно пытающийся не думать о пустоте в своём желудке, видит в ней громадный круг аппетитного сыра. А для старого придворного звездочёта она, как и всегда, остаётся всего-навсего излюбленным объектом астрономических наблюдений... И почему интересно всякие непрошенные философствования норовят влезать в голову в самый неподходящий момент?

Решительно вытряхнув из головы все посторонние мысли, я сосредоточился на пути.

Мимо проносились знакомые места. Сюда я ещё изредка залетал, когда чувствовал в себе достаточно сил для совершения дальней прогулки... Сюда мне удавалось добираться не более пяти-шести раз за все сто лет заключения да и то лишь в особо пасмурные дни и при очень хорошем сосредоточении... А здесь я и вовсе не бывал ни разу с тех пор, как в моих жилах перестала струиться живая кровь...

Достигнув берега, я оказался над рекой и продолжил свой полёт над её поверхностью. Тёмная речная гладь таинственно сияла и золотилась в лунном свете. По обеим сторонам от меня с большой скоростью мелькали заболоченные, поросшие низкой растительностью берега. Деревья и кусты едва успевали возникать в зоне видимости и в тот же миг вновь растворялись в ночной тьме позади. Не было слышно ничего, кроме шума ветра да гулкого рокотания лягушек. Я ощутил влажный запах ила и речной ряски, чуть пряный аромат осенней листвы и травы...

Внезапно меня охватило непередаваемое ликование и восторг. Я закричал во весь голос и широко, словно птица крылья, распахнул руки. Можно ли винить Спиро за то, что он так боится потерять свободу? Ведь это и в самом деле великая драгоценность! Я летел низко-низко, над самой рекой, едва касаясь водной глади кончиком бороды. Опустившись ещё ниже, я почти целиком обмакнул бороду. Моя ночная рубашка намокла от влаги, как если бы вода действительно пропитала её, хотя это, разумеется, была не более чем иллюзия. Так я летел, забыв обо всём на свете, пока впереди не возник силуэт высокой деревянной плотины и стоящей подле неё мельницы.

Слева от меня растительность внезапно резко исчезла и вместо неё вдоль берега протянулась ограда сельского кладбища. Ива, ольха и ель уступили место могильным камням и крестам, чернеющим в лунном свете. В этом месте погост подходил почти к самой реке. Мне вдруг на секунду померещилось какое-то непонятное "оживление" среди старых могил. Мельком глянув в ту сторону и не обнаружив ничего примечательного, я вновь приказал себе не отвлекаться на постороннее. Скорее всего чья-нибудь отбившаяся днём от стада корова или лошадь забрела на кладбище и теперь слоняется по нему, пытаясь отыскать дорогу домой. В любом случае это дело хозяина животины, а никак не моё.

Скользя над самой водой, я пронырнул под потемневшими досками невысокого деревянного мостика, но до самой плотины долетать не стал. Вместо этого я изменил направление своего полёта и устремился прямо вверх - к сверкающему звёздному небу. Воспарив высоко-высоко к звёздам и уже почувствовав, как меня начинает окутывать холод, который бывает лишь на большой высоте, я камнем рухнул вниз - прямо в мельничью запруду. В тот миг, когда моё призрачное тело окунулось в студёную воду, я ощутил обжигающий ледяной огонь и пронзительную свежесть. Моя одежда и волосы промокли насквозь. Проплавав с минуту у самого дна, среди неспешно колыхающихся тёмно-зелёных водорослей и покрытых илом древесных коряг, я снова взмыл вверх, в широко распахнутое ночное небо. Повторив подобный кульбит несколько раз, я почувствовал себя бодрым и обновлённым, каким не был уже много-много лет.

Но хватит! Я здесь не затем, чтобы наслаждаться полётами и водными процедурами!

В последний раз вынырнув на поверхность запруды, я обратил свой взгляд к мельнице. Большое стройное здание в несколько этажей было самым высоким в селении. Крыша с крутым скатом и поднимающимся над ней едва заметным серебристым дымком из печной трубы, прямоугольные окна с резными наличниками, уютные балкончики на деревянных подпорках... Мельник Брэм был рукастым и радетельным хозяином, умевшим и хорошо поработать и красиво устроить свой быт. Широкое, окрашенное в красный цвет деревянное колесо потихоньку вращалось под напором неутомимой воды, подаваемой по длинному узкому жёлобу с одной стороны и плавно стекающей с другой.

Скользнув мимо колеса, я просочился сквозь стену в паре метров от него. В ноздри мне тут же ударил резкий запах мучной пыли. Повсюду вокруг раздавался мерный глухой стук и скрежет множества вращающихся жерновов и зубчатых колёс. Было темно, но благодаря свету, пробивавшемуся сквозь пару расположенных где-то наверху небольших окошек, можно было достаточно неплохо различить окружение. Представшее моим глазам просторное рабочее помещение с пыльными стенами было частично разделено на два обособленных, соединённых лестницей яруса. Повсюду виднелось множество отдельных клетей с лежащими в них кипами пузатых мешков. Вероятно, на верхнем ярусе помещались мешки с зерном, а на нижнем - с готовой мукой.

Так, всё правильно! Здесь находится производственная половина, а жилая соответственно должна располагаться наверху... Не тратя времени на дальнейшее изучение технического устройства мельницы, я взлетел наверх через потолок и очутился в какой-то комнате.

Судя по всему, это была спальня. Маленькое окошко с яркими шторами в зелёную и оранжевую клетку, на стене - полка с игрушками, рядом небольшая кроватка, а на ней - спящая девочка, та самая, что я видел во время недавнего спиритического сеанса. В противоположном углу на покрытом шерстяным пледом кресле в компании огромного плюшевого медведя сидела лохматая трёхцветная кошка. В тот миг, когда я только возник в комнате, кошка встрепенулась, мотнула хвостом и уставилась на меня большими блестящими глазами с вертикальными зрачками. Однако никаких попыток зашипеть или хотя бы приподняться она не сделала. Кошки видят призраков и прочих духов практически ежедневно и уже настолько привыкли к этому, что попросту не считают нужным обращать на нас особого внимания.

Дом у мельника был довольно большой и на то, чтобы обыскать его целиком, вполне могло уйти значительное время. Однако ничего иного мне попросту не оставалось. Проскользнув в соседнее помещение, я обнаружил, что очутился в кладовке. Повсюду были расставлены и развешены молотки, плоскогубцы, ящики с гвоздями и скобами, серпы, точила и прочие хозяйственные и рабочие инструменты. Здесь мне тоже делать было нечего. Не задерживаясь, я проследовал дальше.

Исследовав таким образом несколько помещений, я миновал очередную стену... и внезапно увидел яркий свет, а также летящий прямо мне в голову огромный стальной нож с чёрной рукояткой. Забыв на время о своей бесплотности, я заорал как резаный и резко метнулся в сторону. В ту же секунду я услышал звук стали, вонзающейся во что-то твёрдое. Быстро обернувшись, я увидел нож, торчащий из большой кухонной доски, на каких хозяйки обычно нарезают овощи и разделывают мясо. На доске чьей-то рукой была не особенно ровно намалёвана мишень, состоящая из нескольких кривых окружностей. Стальное остриё торчало точно из середины центральной окружности не более вишни в диаметре.

Послышались аплодисменты и знакомый бас произнёс:

- Вот так-то! И прямо в глаз, так что шкурка целой осталась. А знаете, почём нынче на ярмарке цельная шкурка лесогорского козерога? В общем, удачный поход был...

Довольно потирая руки, Блэйк Доброхот подошёл к доске, одним мощным рывком выдернул свой нож и, подбросив его разок в воздух, сунул в ножны у себя на поясе.