Призрак замка Сирвуаз

Морис Ренар «Призрак замка Сирвуаз» Maurice Renard «Château hanté» (1916)

Как-то раз, еще до войны, мне сообщили, что герцог де Кастьевр недавно приобрел знаменитый замок Сирвуаз. А пару недель спустя посредством письма, скрепленного его гербом, господин де Кастьевр призвал меня присоединиться к нему в его новой резиденции.

«Моя жена вбила себе в голову, что я плохо себя чувствую, — писал герцог, — и что мне необходим ваш уход.

Мне, однако же, кажется, что мое здоровье безупречно. Но я буду очень рад, если вы позволите мне удовлетворить не только прихоть моей супруги, но также и мое огромное желание видеть вас здесь. Приезжайте».

Моя тесная дружба с герцогом и тот факт, что я знал его как человека раздражительного — и это еще мягко сказано! — вынудили меня откликнуться на его призыв. Я решил посвятить ему свой отпуск.

В день приезда светило яркое солнце, и в его лучах замок показался мне грандиозным историческим памятником, каковыми выглядят все восхитительные каменные постройки эпохи Возрождения. Картины, гравюры и почтовые открытки не врут: Сирвуаз действительно является тем чудом архитектуры, которое, возвышаясь над песчаной Луарой, величественно и горделиво белеет на фоне пологих холмов, местами плавно перетекающих в леса.

Господин де Кастьевр ожидал меня на наружной каменной лестнице. Хотя мое прибытие явно приободрило герцога, я был поражен его мрачным видом. Когда я выразил ему свою этим озабоченность, он лишь ухмыльнулся:

— Это герцогиня настояла на вашем приезде — не я. Могу заявить с полной ответственностью: я чувствую себя просто великолепно! Как, впрочем, и всегда!

Прелестная мадам де Кастьевр смотрела на меня глазами, полными беспокойства.

Она пожелала лично проводить меня в предназначенную мне комнату — для того, чтобы просветить относительно состояния мужа.

Когда супруги де Кастьевр только устроились в Сирвуазе, герцог пребывал в прекрасном расположении духа. Крайне довольный своим приобретением, он много времени уделял поддержанию замка в порядке, его реставрации, изучению его истории. Но мало-помалу старая зловещая вражина, ужасная ипохондрия, от которой, как мне казалось, я его избавил, вновь сомкнула клещи над своей жертвой… Герцогиня не знала, какая из многочисленных тревог, которые одолевают любого человека, будь то герцог или же самый низкооплачиваемый работник, привела к рецидиву. Какое из этих тысяч досадных обстоятельств невроз усилил и исказил так, чтобы им подпитываться, так и осталось загадкой.

Господин де Кастьевр уходил от любых вопросов, отвергал любую заботу. Герцогиня надеялась, что я, светский духовник ее мужа, сумею вытянуть из него признание о его химере, описание его одержимости.

Я пообещал тотчас же взяться за дело.

За час до ужина господин де Кастьевр и я, оба — в смокингах, очутились тет-а-тет в восхитительной, XVI века, гостиной. Я воспользовался этим, чтобы разговорить больного.

По прошествии какого-то времени, неоднократно повторив «да нет же, нет, ничто меня не тревожит, клянусь вам!», герцог все же признал, что «да, быть может, но совсем чуть-чуть…»

— Вот вы спросили — и я понял: кое-что мне все же не дает покоя, точно!

— И что же?

— Это ведь только между нами, не так ли?.. Как вам известно, — продолжил он, нахмурив брови, — я владею Сирвуазом всего несколько месяцев. Известно вам и то, что, как и все, я зарился на этот замок долгие годы… Так вот: именно оно, это долгое и легендарное вожделение, и является причиной всех моих нынешних огорчений!.. Должен вам признаться, мой дорогой друг: я заполучил Сирвуаз за сущие гроши!

— Не может быть!

— За сущие гроши, клянусь вам. А все потому, что, по слухам, в Сирвуазе водится привидение!

Герцог как-то двусмысленно улыбнулся и продолжил, оставив мой немой вопрос без ответа:

— И вот теперь весь этот край кипит от возмущения. В окрестностях поговаривают, что именно я и распространил эту небылицу, запустил эту утку, одним словом — смошенничал, чтобы понизить цену замка и получить его задешево.

— Полноте! Это, вероятно, всего лишь шутка одного из членов клуба, сплетня из тех, какие так любят распускать злые языки, — такие обычно передаются из уст в уста, но верят в них, как правило, единицы.

— Нет-нет, уверяю вас. Меня многие уже за глаза обвиняют; в первую очередь те, которых я обманул в их надежде купить имение по еще более низкой цене… и которые только того и ждут, что я выставлю его на продажу!.. Вот так-то все и обстоит. Но видит Бог, я не сказал и не сделал ничего такого, что могло бы поддержать эту историю о привидении!

При этих словах глаза моего собеседника как-то подозрительно заблестели.

— Привидение! — воскликнул я, изображая живейший интерес. — Что может быть более увлекательным? Обожаю призраков! Так, значит, и в Сирвуазе они водятся? И какие же?

Но своей поднятой рукой, длинной и мертвенно-бледной, герцог призвал меня к молчанию и строго сказал:

— Заканчивайте-ка с этими уловками, мой друг, хорошо? Не люблю, когда до меня докапываются. И сделайте милость, поверьте: призрак Сирвуаза ничуть не мешает мне спать. Я не сумасшедший. Хочу, чтобы вы уяснили: я отнюдь не прислушиваюсь по ночам к тому, бродит ли он по коридорам, с полуночи и до петушиного крика. Я сказал вам правду. Мое единственное огорчение вызвано этими сплетнями… проблема, в общем-то, пустячная и, вероятно, сильно мною преувеличенная.

Услышав из уст господина де Кастьевра весьма неожиданное словцо, я счел необходимым немного развить эту тему:

— Я вовсе не собирался, как вы выразились, до вас докапываться, мой дорогой герцог! — Он предпочитал, чтобы я обращался к нему именно так, — в нарушение общепринятых обычаев. — Просто, должен вам признаться, меня всегда неумолимо влекло ко всем этим так называемым «домам с привидениями». Как он хоть ведет-то себя, этот ваш призрак? Расскажите, прошу вас!

Герцог пожал плечами и уклончиво промолвил:

— Да как обычно! Тяжелые шаги по ночам в коридорах и на лестницах, бряцание железа… Чтобы из-за подобной глупости так упала цена на замок — да это просто непостижимо! Завтра сами увидите, как здесь чудесно!

Во мне уже проснулся врач:

— Путешествовать не тянет?

— Нет, черт возьми! Я полюбил этот прекрасный замок всем сердцем!

— Тогда придерживайтесь того режима, который столь благотворно подействовал на вас в свое время: спорт, увеселения, высший свет…

Ответу предшествовала гримаса отвращения:

— Хо! Я так… так сладострастно счастлив в этом моем одиночестве! Мне нравится переживать здесь королевское прошлое замка, которое не так уж и сложно воскресить в представлении…

— Как! Вы живете в Сирвуазе отшельником? И никого здесь не принимаете?

— Никого.

— Это может плохо отразиться на вашей психике. И потом, скажу откровенно: если кто-то и распространяет ложные слухи о вашей щедрости — или скаредности, это уж как вам самому больше нравится, — этим вы их не заглушите. Смотрите, как бы не пошли толки иного рода — что вы боитесь и больше не осмеливаетесь появляться на публике после «выгодной сделки».

Аргументы я привел, как мне казалось, убедительные, но вот достигли ли они цели?

— Вы правы, — пробормотал герцог, но тут же спохватился: — Впрочем, сказав «никого», я покривил душой. Здесь с нами проживает сестра моей жены, известная вам госпожа де Суси, и каждый вечер из Тура приезжает ее жених — поужинать в нашей компании. Тот еще весельчак, скажу я вам!

— Так госпожа де Суси вновь собралась замуж? — изумился я.

— А чему тут удивляться? Вдова двадцати трех лет от роду!.. Да, доктор, моя свояченица выходит замуж за графа де Рокруа, лейтенанта кирасирского полка, что стоит гарнизоном в Туре. Вскоре вы с ним познакомитесь.

— А почему бы, — воскликнул я, — вам не устроить здесь, по случаю их предстоящей свадьбы, гулянья? Другой такой возможности собрать здесь владельцев окрестных замков может и не представиться. Есть же тут другие замки?

— Целая уйма, и с большинством их владельцев я знаком, но…

— Помилуйте! Так чего же вы ждете? Да здесь каждый день следовало бы закатывать танцевальную вечеринку, бал, праздник!

— Здесь! Здесь! — повторял герцог возмущенным тоном. — Гулянки в этом старинном имении!.. Нет, это было бы святотатством!..

Он походил на сомнамбулу, который разговаривает с самим собой и боится собственной мысли. Я почувствовал, что сейчас не время настаивать, — тем более что как раз прозвенел колокольчик, приглашая на ужин. Мы прошли в другую гостиную, в которой герцогиня де Кастьевр и баронесса де Суси болтали с графом де Рокруа.

У меня и сейчас стоит перед глазами та элегантная и красивая группа, которую образовывали эти две очаровательные женщины в роскошных вечерних туалетах, выглядевшие просто ослепительно благодаря декольте и украшениям, и этот незабываемый джентльмен, казавшийся почти великаном.

Хорошо сложенный и легкий в движениях, он был в прекрасно сидевшем на нем черном фраке, который плотно облегал его тело атлета, узкую талию и широкую грудь. Я никогда не встречал более совершенного представителя мужского пола, более симпатичное и умное лицо, более смеющийся рот.

— Граф де Рокруа. Доктор Б…

Широко распахнулась дверь.

— Ужин подан, госпожа герцогиня.

По великолепию туалетов, блеску приборов и букетам роз, коими был украшен стол, я увидел, что мадам де Кастьевр не забыла мои предыдущие предписания и постаралась окружить герцога всеми радостями, которые могла ему доставить.

Да и сам ужин походил на триумф веселья. Господин де Рокруа оказался на редкость живым и задорным мужчиной. По слухам, во всей французской кавалерии не найти было более прославленного — благодаря как его подвигам бонвивана, так и спортивным достижениям — офицера. Графу удалось всех заразить своим остроумием. Госпожа де Кастьевр старалась на каждое его тонкое замечание отвечать своим, под стать им была и госпожа де Суси, буквально светившаяся счастьем.

Словом, несколько раз им даже удалось вытащить из герцога де Кастьевра улыбку, в результате чего к десерту взгляд его заметно оживился, щеки порозовели, и он уже ничем не отличался от нас самих.

Сей факт меня весьма порадовал. Общение в семейном кругу заметно приободрило герцога, и теперь я уже не сомневался в том, что после пары-тройки интенсивных развлечений он совершенно придет в норму. И так как покидать Сирвуаз мой хозяин отказывался, я пообещал себе любой ценой превратить замок в место увеселений и забав.

С этой целью уже со следующего дня я принялся планомерно обрабатывать моего неврастеника, то и дело указывая ему на то, сколь жестоко он поступает, приговаривая молодость жены и свояченицы к заточению.

Но герцог, как и накануне, продолжал сопротивляться, и даже с некоторым раздражением.

— Не хочу осквернять Сирвуаз, — сказал он. — И вы со мной согласитесь, когда увидите весь замок. Пойдемте, я окажу вам эту честь.

С этими словами он потащил меня по залам.

Мой гид оказался на удивление хорошо осведомлен об истории замка. По пути он делился со мной своими познаниями, и комнаты следовали за галереями, как анекдоты за комментариями. Именно так я познакомился с умершими владельцами Сирвуаза и особенно, конечно же, с королем Франциском I, который на протяжении нескольких лет вел здесь жизнь, наполненную любовными похождениями и веселыми выходками. Г-н де Кастьевр, увлеченный этим Валуа, расписывал его во всех красках. К тому же во всем этом он проявлял мастерство превосходного постановщика, постепенно усиливая эффекты, располагая свою экскурсию и свою лекцию согласно патетической прогрессии, припасая для меня самое интересное на конец.

Что именно? А вот что.

Несколько минут герцог держал меня в темном кабинете с низким потолком, где его пылкая речь воскрешала в представлении зрелище некоего турнира, проходившего под стенами Сирвуаза. Он уже описал фазы этого состязания и начинал разглагольствовать о причудливой и роскошной экипировке победителей, когда вдруг, толкнув дверь, провел меня в огромный зал, светлый и невероятный.

Его вид, его стрельчатый свод напоминали неф храма. Надземные балки пересекали его по всей ширине, на уровне карниза. Располагавшиеся с одной стороны высокие окна в ряд позволяли увидеть между их импостами Турень, «сад Франции», тогда как противоположная стена была увешана бесценными коврами. Но что придавало Залу Стражи сказочный характер, так это облаченные в доспехи фигуры, которые стояли, выстроившись в четыре шеренги, одни — у стен, другие — спиной к спине посреди нефа, тогда как в самом конце возвышался гигантский всадник на закованном в латы коне — вскинув копье, он, казалось, отдавал приказы своим подчиненным.

Я не смог сдержать возгласа восхищения. Но герцог уже демонстрировал мне своих воинов. Мы переходили от одного к другому по его усмотрению, и я испытывал перед ними то мрачное ощущение, которое всегда возникает в подобном музее.

Там, среди доспехов, люди этой эпохи кажутся вам некими представителями семейства ракообразных, выпотрошенную скорлупу которых решено было сохранить подобным образом. Есть в этой броне что-то трупное и мумифицированное. Коллекция г-на де Кастьевра, как и те, что хранятся в Доме инвалидов или Армерии Реал, также чем-то походила одновременно и на музей, и на оссуарий, и мне никак не удавалось избавиться от мысли, что, осматривая ее, я вижу останки причудливых предков, скелеты какой-то исчезнувшей человеческой расы.

Что до герцога, то он, казалось, был озабочен лишь тем, чтобы поделиться со мной своими глубокими познаниями в оружейном искусстве, которых я никак не мог от него ожидать.

Он обременял мое невежество специфическими словами и техническими терминами; одни за другими, он детализировал ратные доспехи, рассказывал мне о роли налокотников и фокров, иногда приводя имена капитанов, надевавших эти формы и оживлявших эту косность.

Некоторые из этих имен принадлежали прославленным воинам.

— Бонниве, Байяр… — объявлял герцог. — Коннетабль де Бурбон… Все эти доспехи датированы правлением Франциска I. А вот, — добавил он с гордостью, — и сам король!

— Какой бравый молодец! — воскликнул я.

Королем оказался всадник, располагавшийся в глубине зала. Сидя верхом на расписанной статуе першерона, закованного в кольчужные латы, он был в итальянских доспехах, черных с вытравленными золотыми узорами: настоящий богатырь, очень прямо державшийся в седле и, казалось, безмолвно смеявшийся через единственную прорезь в украшенном геральдическими лилиями шлеме.

— Это доспехи, в которых он сражался в битве при Павии, — заявил г-н де Кастьевр.

Затем он повернулся и, обведя широким жестом чудесный зал, в котором ничто не напоминало современные эпохи, сказал:

— И вы еще хотите, чтобы я терпел здесь этих англоманов в их одеждах для гольфа или для тенниса!.. Чтобы я давал здесь файв-о-клоки и светские рауты!.. Чтобы снобы с прилизанными волосами являлись сюда танцевать бостон или танго с красавицами-мадамами, одевающимися на улице Мира?

Тут-то внезапно осенившая меня мысль и принесла решение, которое я безустанно искал в сумерках моего разума:

— Так в чем же проблема, мой дорогой герцог? Заселите Сирвуаз — хотя бы на один вечер — людьми из далекого прошлого! Организуйте костюмированный бал, и пусть все гости оденутся по моде того времени, которое вы им укажете!

— А что — неплохая идея!..

Я же размышлял так: «Пусть это и всего лишь празднество, одно-единственное. Но могу поспорить, что приготовления к этому празднеству займут моего любителя старины на добрых три недели!»

— Замечательная идея! — повторял герцог. — Нужно рассказать о ней жене, сейчас же!

Естественно, обеих сестер столь интересное предложение привело в полный восторг, а когда из Тура к ужину приехал г-н де Рокруа, я подумал, что он заключит меня в объятия — так велико было ликование этого молодого весельчака.

— Вот вам-то, Морис, мы и поручим вести этот бал, — сказал ему г-н де Кастьевр. — На манер наших предков. Запомните: только старые танцы! Паваны, паспье, чаконы, сарабанды. Все должны их разучить, иначе будут подпирать стену. Могу я в этом на вас рассчитывать?

— Разумеется!

— Остальное я беру на себя, — добавил герцог с компетентным и довольным видом, который он несколько утрировал, исключительно для того, чтобы нас позабавить.

Г-жа де Кастьевр так обрадовалась случившейся в муже перемене, что даже сделала вид, что смеется до слез, тогда как и вправду плакала.

Мой расчет оправдался: на следующие три недели Сирвуаз сделался центром светского волнения, распространявшегося на двадцать льё кругом.

Мои хозяева совершили множество вылазок в Париж, где посещали не только костюмеров и портних, но и библиотеки с обсерваториями. Шкафы и столики замка покрылись дорогими эстампами и книжками. Г-н де Кастьевр развернул лихорадочную активность, предвидя и организуя все, от оркестра, который непременно должен был быть архаичным, до факелов, которые, по его мнению, должны были освещать Зал Стражи. То и дело кто-то говорил: «Я еду в Тур». Один автомобиль отъезжал, другой, забитый свертками, возвращался. В прочих прибывали соседи, желающие осведомиться о предстоящем бале или же разучить какой-нибудь старомодный бранль.

Так, мало-помалу, организовывалась инспирированная мною роскошная реконструкция. Я был этим горд, смущен и — следует ли в этом признаться? — даже раздосадован, так как мне тоже, как и всем остальным, предстояло облачиться в какой-нибудь костюм, а я этого совсем не люблю. Я попросил герцога выбрать для меня что-нибудь попроще и потемнее, нечто такое, что бы одобрили мои собратья из XVI века.

Вероятно, я был единственным, кто пренебрегал маскарадным нарядом. Каждый обдумывал свой в глубочайшей тайне. Никто не желал выдать секрет своего будущего персонажа, что только возбуждало всеобщее любопытство.

Так уж случилось, что заранее мы знали лишь то, в кого перевоплотится г-н де Рокруа: благодаря высокому росту, широким плечам и стройности, вкупе с его функциями распорядителя бала, он был единодушно определен на роль Франциска I. Ему было заявлено, что фальшивая борода и плотно облегающее трико сделают из него великолепного монарха. Он согласился без лишних церемоний, хотя лицо его выражало какую-то необъяснимую задумчивость, быть может, даже фатализм, когда он принимал из рук невесты гравюру, сделанную на основе портрета короля работы Тициана, на которой был изображен мужчина с насмешливым профилем, в окаймленной лебяжьим пухом круглой фетровой шляпе и благородных шелковых и меховых одеждах.

Я воспользовался этой предоставленной мне относительной свободой для того, чтобы нанести несколько визитов знакомым владельцам окрестных замков.

От них я узнал, что некоторые завистники действительно подняли крик по поводу приобретения г-ном де Кастьевром замка Сирвуаз. «Однако, — добавляло большинство из них, — не следует ли нам быть довольными тем, что Сирвуаз теперь принадлежит этому славному французу, в то время как чужаки и спекулянты только и поджидали того часа, когда замок можно было бы выставить на торги, пока лорд Фэйрборо уже заявлял громогласно, что под Рождество станет новым его владельцем?»

Что до истории с призраком, то о ней говорили в выражениях смутных и банальных, в основном — шутя и не очень одобрительно, как о жалкой мистификации, которую редкие ворчуны опять же приписывали герцогу.

Я был рад узнать, что печаль г-на де Кастьевра проистекает из реальности, по крайней мере частично. Это утвердило меня в мысли, что он легко поправится. Было бы куда хуже, если б его горести оказались воображаемыми. Тем не менее я следил за его режимом, стараясь избавить герцога от любого излишнего утомления и волнения.

С этой целью я попросил г-на де Рокруа во всем оказывать ему содействие, что тот и делал, насколько это ему позволяли требования службы. А я возблагодарил Судьбу за то, что она позволила приготовлениям к празднику совпасть по времени с периодом военного затишья, потому что стоило маневрам пехотной бригады продлиться, в виде исключения, два дня кряду, как г-н де Кастьевр разнервничался столь сильно, что мне пришлось положить конец всем работам по возведению помоста для музыкантов.

Но вот, наконец, долгий летний день сменился вечером, славным вечером ретроспективного бала. Я напялил на себя свой нелепый наряд. Выкроенный из дрогета сутаны и дополненный манишкой из тонкой бельевой ткани и четырехугольной шапочкой, он пришелся мне в самую пору. Даже не знаю, на персонажа какого из писателей я походил в нем больше всего: Эразма или Рабле, Амьо или Монтеня.

В Зал Стражи я явился первым. В дверях меня встречали лишь слуги, выряженные рейтарами и весьма довольные таким маскарадом. Четверо наемников-швейцарцев, вооруженных протазанами, держались на ступеньках, что спускались из вестибюля в зал. Оттуда, с лестницы, просторный неф казался видением из прошлого. Факелы распространяли по нему красноватый сумрак, оставлявший своды в темноте. Помост, возведенный для деревенских музыкантов, наполнялся разноцветными камзолами. Фигуры рыцарей в доспехах выстроились бок о бок вдоль стены, за исключением персоны короля. Вековые зрители, они ожидали событий, будто предметы обстановки или же призраки.

Я уже собирался пройти дальше, когда небольшая дверь кабинета открыла путь видению столь поразительного свойства, что я пробормотал: «Карл V!» прежде, чем подумал: «Г-н де Кастьевр».

Благодаря какому тайному предчувствию герцог выбрал строгое одеяние Императора? Знал ли он, сколь хорошо его величественная осанка сочетается с темным испанским бархатом? Осознавал ли в полной мере, сколь ужасная ему выпала честь — быть точной копией сумасшедшего короля?

Он подходил ко мне, величественный в своих роскошных одеждах: точеные, веретенообразные ноги, широкие рукава, на голове — украшенный пером ток, восковидная рука — на навершии меча.

— Вы только взгляните! — промолвил он, указывая кивком на дверь.

Обернувшись, я увидел двух сказочных принцесс, которые спускались по лестнице, занимая кучу места со своими огромными воротничками, полными бедрами и фижмами, раздувавшими пышные юбки.

— Герцогиня д’Этамп и Маргарита Наваррская!

То были г-жа де Суси и г-жа де Кастьевр. Я даже не успел их поприветствовать. На верхних ступенях лестницы возникла новая пара: Максимилиан Австрийский, галантно ведший за руку весьма выдающихся достоинств Прекрасную Ферроньеру. Гости прибывали. Отойдя в сторонку, я любовался великолепием этого театрального дефиле, где шик сеньоров соответствовал элегантности дам, где Донны Соль вперемешку с Клеманс Изорами сопровождали Эрнани и Гастонов де Фуа. Я насчитал трех дожей, целую группу более или менее похожих Карлов V и с дюжину Трибуле, один из которых, трубя в рог, вел на поводке парочку борзых. Костюмы сверкали ослепительными красками. Многие из приглашенных просто-напросто воспроизвели их по портретам предков.

Они носили свои наряды с поразительной непринужденностью, двигаясь, поворачиваясь, щеголяя в них столь искусно, в ритме виол, ребеков и гнусавых лютней, что все это представление казалось мне чудесным сном.

Настоящую сенсацию произвело появление короля Генриха VIII по прозвищу Синяя Борода, приехавшего на бал в сопровождении шести своих жен. Собравшиеся не сразу — и с немалым изумлением — признали в них некоего тучного капитана кирасиров и представительниц женской части его семьи. Но капитан принес с собой досадную новость: г-н де Рокруа, который дежурил по своему эскадрону, не сумел замениться (к тому же в казармах случилось какое-то происшествие) и потому задерживался. В записке, адресованной товарищу, он просил извиниться за него перед всеми и умолял начинать без него.

При этом объявлении г-жа де Суси впала в уныние, а г-н де Кастьевр помрачнел: теперь вести танцы предстояло ему!

— Я ведь совсем не готовился… — пробормотал он.

Однако же, мужественно приняв неудачу, он отдал такое любезное и старомодное распоряжение:

— По местам, господа, танцы начинаются!

Под очаровательную старинную музыку собравшиеся протанцевали несколько па, преисполненных грациозности и торжественности. Когда же пробило полночь, и герцог исчерпал все свои хореографические познания, он решил все же дождаться г-на де Рокруа, в связи с чем, чтобы убить время, с потрясающим воодушевлением принялся рассказывать нам забавные истории о находившихся в зале доспехах и их покойных владельцах. Наш Карл V поведал нам о любовных похождениях адмирала Бонниве, приключениях де ла Тремуя, небольшой интрижке Байяра в Брешии, после чего вдруг, увлеченный уж и не знаю каким демоном буффонады, подошел к конной фигуре короля Франции и совершенно неожиданно заговорил с ней на старофранцузском. Этот его сверкавший остроумием, блиставший эрудицией монолог имел успех долго готовившейся интермедии. Тем не менее я знал, что все это — не более чем экспромт, и с тревогой отмечал то ненормальное возбуждение, которое обычно проистекает из боязни увидеть, как праздность сменяется скукой.

Я даже не попытался вмешаться. Аплодисменты заряжали импровизатора все новой и новой пылкостью, и, рисуясь, он говорил доспехам Франциска I:

— О любезный король, мой славный кузен, знал бы ты, как зело я сожалею, что вынужден — увы! — держать тебя здесь в заточении, тебя, который так любил кутежи и пирушки! Тебя, который столь часто находил усладу в танцах и прочих жеманствах! Твое августейшее величество, чей громкий смех походил на смех Гаргантюа…

Герцог де Кастьевр резко умолк. Толпившиеся вокруг него гости инстинктивно, в суматошном порыве, отпрянули. Случилось нечто необычайное. Доспехи, к которым были обращены эти слова, вдруг вскинули пику и, подняв обе руки, разразились немым смехом. За прорезью в шлеме угадывалась насмешливая улыбка. Грозный всадник вдруг весь заходил ходуном, ужасно бряцая железом в этой своей молчаливой веселости.

Грузно, будто Командор, оживленный не для каменного пира, но для стального бала, он спешился.

Г-н де Кастьевр сделался белее савана. Его лицо перепугало нескольких женщин, вследствие чего очевидность фарса и не превалировала тотчас же над всем прочим. Несмотря ни на что, раздались возгласы мнимого ужаса, приглушенные крики «Браво!», и вскоре весь этот гул удовлетворения перерос в самую одобрительную овацию, ставшую ответом на безмолвное приветствие незнакомца.

— Эвирадн![1] — бросил чей-то смеющийся голос.

— Какие же мы глупцы! — воскликнула г-жа де Суси. — Да это же господин де Рокруа!

Естественно, черт возьми! Он ведь обещал быть Франциском I, но ничего более!

Карл V подошел к Генриху VIII. Я услышал, как тучный капитан кирасиров ответил герцогу:

— Ха! Да этот безумец способен и не на такое! Известный весельчак, скажу я вам! Меня как-то раз из-за его шуточек на губу посадили! Тот еще оригинал! Но шику у него хватает! Вы только взгляните!

Г-жа де Суси, любовно повиснув на руке своего жениха, начала ему подыгрывать, называя «сиром» и представляя ему дам и их спутников. Они переходили от одной пары к другой. Ах! До чего она была прекрасна, эта малютка герцогиня д’Этамп — гибкая, миловидная, такая легкая в движениях, вся в кружевах и шелках — рядом с этим ригидным, суровым и холодным великаном! Ах! Как она была горда своим кавалером, который любезно отвешивал поклоны направо и налево, ничуть не беспокоясь о мече, который бил по набедреннику!

Возобновились танцы. Г-н де Рокруа двигался в них с поразительной — учитывая вес его облачения — легкостью.

Добросовестно играя свою роль до конца, он по-прежнему не говорил ни слова, чтобы попытаться продлить тайну, которой теперь уже прониклись все до единого. Он молчал, но его украшенный геральдическими лилиями шлем был виден, над головами, из любой точки зала; и все так же обнимаемый г-жой де Суси, будто бронзовый атлант, обвитый жимолостью, гигантский танцор вел бал.

Я же не отводил взора от г-на де Кастьевра. И не без причины. Лицо его, как и несколькими минутами ранее, было зеленым от невыразимого ужаса, под бегающими глазами образовались мешки и розоватые пятна. Он меня пугал.

— Диана совсем уж разошлась, — сказал он мне с растерянным видом.

Действительно, герцогиня д’Этамп, казалось, совершенно забыла о светских манерах. Король, ее милый друг, вел себя с ней, как ему заблагорассудится. Г-н де Рокруа слишком уж буквально следовал рассказу старых летописцев; он пытался быть Франциском I вплоть до непринужденности последнего; фактически он мог бы и избавить г-жу де Суси от некоторых крайне восхитительных, но чрезмерно нежных поз. Молодая женщина, подчиняясь ему, ни в чем не противилась его прихотям. Г-жа де Кастьевр попыталась напомнить ей о необходимости соблюдать приличия. Вместо ответа пара слилась в объятии еще более страстном. Герцогиня вернулась к нам.

— Прошу вас, — сказала она мужу, — поговорите с Морисом! Пусть прекратит! Даже не представляю, какая муха его укусила… Но что это с вами? Что-то не так?

Одной рукой герцог схватил ее за запястье, тогда как другая его рука вцепилась в мой камзол. Я окинул его внимательным взглядом. О! Как он походил в этот момент на сына Безумной Жанны! Этот искривленный рот, глаза одержимого, этот преисполненный ужаса взор, направленный на входную дверь!.. Что могло его так заворожить?..

Боже правый!

Кто-то держался неподвижно, хорошо различимый, на первой ступени лестницы, в переливе розового, с белыми прорезями на широких рукавах, плаща, кто-то, будто сошедший с картины Тициана, кто-то, кто был Франциском I в его придворном костюме, и этим кем-то был не кто иной, как г-н де Рокруа, собственной персоной!

Г-н де Рокруа!.. Неужели их было двое?.. Но нет, тот, другой, таковым не являлся; железная маска, всадник на гипсовом боевом коне — этого-то звали отнюдь не граф де Рокруа!..

Но как же тогда его звали?

Г-н де Кастьевр разглядывал двойного короля: в доспехах — тут, в атласном наряде — там.

— Какой-то шутник! — шепнул я ему. — Шутник, облачившийся в броню!

— Шутник? Но кто? Я не знаю никого, кто бы был столь высок и статен… Боже, доктор! Вы слышите эту тяжелую поступь, это бряцание, сопровождающее каждый его шаг?..

А бедняжка Диана ни о чем даже не догадывается, ничего не понимает!

Призыв г-на де Рокруа перекрыл игру музыкантов и гул голосов танцующего собрания:

— Диана!

Его узнали. Всеобщее изумление выразилось в мгновенной тишине — гробовой тишине посреди бала! Человек в доспехах снова стал для всех полной тайной.

Придерживая за талию г-жу де Суси, чья пылающая щека охлаждалась у его кирасы, и склоняя к ней непроницаемый шлем, рыцарь остался один со своей спутницей в центре образовавшегося круга. Гости теперь старались держаться подальше как от него, так и от других фигур в доспехах, не зная уже, пустые ли это оболочки или же некие тайные и несущие зло существа, в любое мгновение готовые прийти в движение.

— Диана! — повторил свой призыв граф.

Г-жа де Суси повернула голову в его сторону. Протяжный хрип вырвался из ее груди, она вся затрепетала и попыталась отстраниться от своего мистификатора, но тот грубо притянул ее к себе. Она отбивалась и барахталась, но он одной рукой сжимал ее, словно тисками. Мы услышали, как несчастное дитя простонало и закашлялось от удушья.

— Отпустите ее! — прокричал г-н де Рокруа. — И явите нам свое лицо!

Мелькнула белая вспышка. Жестом определенно военным и хорошо ему знакомым незнакомец обнажил длинный меч, после чего, приподняв трепещущую г-жу де Суси и выписывая ужасные мулине, начал отступать к завешенной коврами стене.

Позаимствовав алебарду у некоего пустотелого ландскнехта, г-н де Рокруа устремляется вперед. Он атакует! Тут уже все вырывают оружие из рук облаченных в доспехи фигур, разворовывая арсенал и набрасываясь на самозванца. Факелы распространяют дымный огонь пожара, в теплом воздухе пахнет смолой и бергамотом. В красном тумане копошится и снует пестрая толпа, покрытая клинками и пиками. Почти никто не кричит; то тут, то там слышатся поспешные советы и приказы, шуршат одежды и сходятся мечи. Иногда звучит какое-нибудь ругательство — стон раненого; слышно, как палицы стучат обо что-то невидимое и звонкое. Пол залит кровью. Но над головами сражающихся, на фоне ковров, по-прежнему виднеются украшенный геральдическими лилиями шлем и крутящийся во все стороны длинный королевский меч.

В глубине зала, комкая носовые платки, ходили туда и сюда женщины — лихорадочные, бледные, на пороге нервного срыва. Зубоскалы-слуги подсчитывали удары. В уголке двумя мрачными товарищами держались герцог и я. Мне не было нужды его сдерживать; я успокаивал его как мог. Видя, что битва затягивается, он дрожал пуще прежнего и бормотал бессвязные слова:

— Полночь!.. Шаги… тяжелые шаги в коридоре… Бряцание железа… Король! Король!.. Бога ради, пусть же это закончится!.. Пусть же наконец настанет рассвет!..

— Успокойтесь, — говорил ему я. — Вскоре мы узнаем, кто стал помехой этому веселью.

Лицо его вдруг просветлело, и, придав своей фразе удручающую значимость, он спросил:

— Вы, случаем, не умеете подражать петушиному пению?

И он начал бегать направо и налево, задавая каждому один и тот же трагический вопрос:

— Вы, случаем, не умеете подражать петушиному пению?

Я следовал за ним со своими мольбами, когда услышал голос герцогини:

— Доктор! Доктор!.. Скорее! Моя сестра…

Мимо проносили безжизненное тело, в лентах и золотистых тканях. Мне стоило немалых усилий оставить г-на де Кастьевра и покинуть зал.

Г-жа де Суси медленно возвращалась к жизни, лежа в расстегнутых одеждах на кровати с витыми стойками и в окружении лиц из другой эпохи. Все еще бледная той бледностью, которая образовывала над ее фиолетовыми губками слабое подобие тоненькой линии усиков, она покоилась среди скомканных оборок и сорванных кружев. Сестра держала у ее ноздрей некий пузырек, и лишь запах эфира придавал всей этой сцене более или менее современный вид.

Я прислушивался к приглушенному шуму бесконечной стычки. Он прекратился… А затем…

А затем в комнату вошел герцог.

Его было не узнать: испуг сделал его навсегда похожим на тех бедняг, которых можно встретить во дворе дома умалишенных.

Никто не осмеливался заговорить с безумцем.

Но тут появился г-н де Рокруа — весь в крови, с отрубленным пальцем. Он опустился на стул, не говоря ни слова.

Ужасное мгновение!

— Кто скрывался под этими доспехами? — спросила наконец г-жа де Кастьевр и затаила дыхание.

— Ужасно! Ужасно! — бормотал герцог.

Г-н де Рокруа, которому я перевязывал страшную рану, потерял сознание.

— Эфиру! — попросил я. — Уложим его на ковер.

Это не помешало мне подумать следующее: «Они, должно быть, убили этого человека. Увидев этого мертвеца, герцог, вероятно, вообразил себе, что под доспехами всегда находился труп — труп, неким зловещим образом оживленный!»

Но я тоже был чрезмерно возбужден. Я представлял себе, будто какой-то романист, различные концовки фантастической легенды, такие, какими мы их читаем в самых абсурдных сказках. В моих мыслях под снятыми латами обнаруживался то скелет, то ужасная мумия. Я видел, как из доспехов выскакивает какой-нибудь обезьяноподобный зверь — или звери, — целое скопище огромных крыс, внезапно разъединившаяся масса жаб.

И разумеется, несмотря на ужас этих кошмаров, у меня на голове волосы встали дыбом, когда вдруг г-н де Рокруа, похлопав ресницами, выдохнул такие страшные слова:

— Под доспехами не было вообще ничего.

Зарождавшаяся заря уже отдавала свой подводный свет.

Как только я закончил с г-ном де Рокруа и его невестой, мне пришлось вернуться к герцогу де Кастьевру.

Его состояние требовало незамедлительного отъезда; Сирвуаз его порядком измучил. В тот же день я увез его в Швейцарию. По прошествии месяца я оставил его под присмотром одного из коллег и г-жи де Кастьевр — увы, без надежды на выздоровление!

Чудо — штука слишком редкая, чтобы можно было добровольно разрушить ее иллюзию, когда имеешь счастье обладать оной.

Вот почему я проклял того чертова болтуна, который спросил у меня как-то:

— А знаете, что там в действительности случилось? Нет? Что ж, я вам расскажу… Они сразили этого самозванца за ковром — совсем как Полония в «Гамлете». Да, они полагали, что сразили его за этим ковром, к которому он направился столь решительно при первых же признаках опасности. И когда ковер откинули, доспехи валялись в углу — доспехи пустые — или по крайней мере похожие на те, которые были на Франциске I… Но как долго они там находились? И кто их там оставил?.. Что до других доспехов, тех, которые танцевали, которые сражались… Послушайте: там, в том месте, имелась закрытая дверь. Ее удалось открыть с большим трудом, приблизительно через час. За ней располагался целый лабиринт пассажей, выводивших к множеству выходов. Естественно, чтобы скрыться из замка, часу уж точно не понадобилось!..

К тому же, как вам известно, замок Сирвуаз был почти тотчас же перепродан (и за смешную цену!). Я как-то случайно познакомился с его новым владельцем, лордом Фэйрборо.

Отличный парень, честное слово! Высокий, шести с лишним футов ростом. Капитан королевской кавалерийской гвардии, да и вида весьма внушительного. Единственное, что ему ставят в упрек, так это то, что своенравен, любит приключения и иногда бывает даже жесток… Он поспорил, что приобретет это владение почти задарма, и именно тогда-то и родилась легенда о призраке замка Сирвуаз. Путешествие, предпринятое им в Индию, позволило г-ну де Кастьевру его обойти, но он так и не признал себя побежденным. Поговаривали, что он уплыл на яхте… Однако же, скорее всего, ваш несчастный пациент, сам того не зная, приютил его у себя и встречал по ночам в коридорах Сирвуаза играющим эту роль рыцаря-призрака… Добавлю лишь, что слуги г-на де Кастьевра сменили его ливрею на форму этого англичанина, да столь единодушно, что в этом нельзя не усмотреть согласованность… Улавливаете мою мысль?

— Улавливаю, — сокрушенно проворчал я.

Перевод — Лев Самуйлов