Происшествие на тихой улице

В один из июльских дней в семье столяра-краснодеревщика Захария Пиронкова произошло событие, совсем необычайное для времени, в которое мы живем. Как ни покажется это странным юным читателям, в этот день бесследно пропал единственный сын Пиронкова — шестилетний мальчик Васко. Эта история переполошила весь квартал и вызвала всевозможные толки и догадки. Да и кто в самом деле мог украсть шестилетнего ребенка? Таких вещей теперь не бывает. Когда я был маленьким, моя бабушка пугала меня старой цыганкой с большим мешком. Позднее мы читали про американских гангстеров, которые похищали ребят, чтобы взять за них выкуп. Но и это дело прошлое, а уж у нас-то никто не крадет детей.

Куда же в таком случае девался Васко?

Эта любопытная история покажется читателям еще более странной, когда они познакомятся с ее героями. Дело в том, что в них не было ничего интересного и необычного. Они были самыми обыкновенными людьми, с самыми обыкновенными судьбами или, как принято говорить, с самыми заурядными биографиями.

Впрочем, начнем с упомянутого уже нами Захария Пиронкова. Как мы сказали выше, он был по профессии столяром и работал в одной образцовой производственной артели. Лет ему было около тридцати пяти, и наружность он имел ничем не примечательную. Роста он был небольшого, крепко сложен и плечист, с добродушным румяным лицом и голубыми глазами, которые, несмотря на его возраст, сохранили какое-то детское выражение. Некоторое впечатление производили его усы — рыжие и реденькие, как засеянная без особой охоты и старания полоска на склоне горы. Он был весельчак, любил выпить, но знал свою меру, предпочитал веселые кинофильмы трагичным и футбольные матчи — театральным представлениям. Не был чревоугодником, но любил сытно поесть. Что же касается любимого блюда, то он колебался между котлетами и «поповской яхнией» — кушаньем, приготовленным из мяса, тушенного вместе с целыми головками мелкого семенного лука. Женат он был уже десять лет и с женой жил в общем счастливо. Очень редко случалось, чтобы они поругались или повздорили — а уж если это происходило, то обычно в воскресные дни, когда он отправлялся на футбол, предпочтя загородной прогулке — например, поездке в Искырское ущелье — какой-нибудь глупый матч.

Чтобы быть до конца добросовестными (ведь даже самые незначительные подробности имеют большое значение в историях криминального характера), сообщим, что такого обыкновенного человека все же отличало нечто необыкновенное. Это была его кепка из оранжево-желтого вельвета с большой пуговицей на макушке. Такой чудной кепки не было ни у кого в городе, и жена легко узнавала по ней своего мужа, когда он терялся где-нибудь в уличной сутолоке.

Эти обыденные, безынтересные сведения о столяре Пиронкове поставили следственные органы, как мы увидим позднее, в большое затруднение. Они ничего не подсказывали, ни на что не наводили. Даже происхождение кепки было сразу выяснено. Пиронкову ее дал еще лет пять-шесть назад один его приятель, тоже столяр, который в свою очередь получил ее когда-то — уже довольно подержанной — от еврейской благотворительной организации «Джойнт». Нет, и эта чудная кепка не наводила ни на что.

Быть может, в жене Пиронкова было что-нибудь более или менее примечательное? Нет, не было. Полненькая блондинка лет тридцати трех, с продолговатой родинкой под левым глазом, которую можно было принять за какую-то назойливую муху, вечно сидевшую у нее на щеке, она отличалась добрым нравом, была терпелива и умела хорошо готовить. В отличие от мужа, ее любимым кушаньем были голубцы с виноградными листьями. Последнее обстоятельство сыграло роковую роль во всей этой запутанной истории, но было бы очень несправедливо с нашей стороны винить за это бедную женщину. То, что человек любит голубцы, вовсе не означает, что он не любит своих детей.

Третьего члена семьи звали Васко, и, как мы уже сказали, ему было всего шесть лет. В таком возрасте трудно иметь не только какие-нибудь особые приключения и переживания, но даже хоть сколько-нибудь серьезные связи с обществом. Он знался главным образом с собаками и кошками, если не считать нескольких соседских детишек, о которых мы не можем сказать ничего значительного. Три более или менее выдающихся события произошли в жизни Васко, но и они не навели ни на какие следы. Позволим себе перечислить их с тем, чтобы читателям стало известно все, что только можно сказать о пропавшем мальчике.

Когда он был почти годовалым ребенком или, говоря более точно, еще совсем младенцем, на него частенько нападали криксы — так называют в народе это болезненное состояние у детей. Обожжет он себе, скажем, палец о плиту, ну, как и полагается, взвоет от боли. Взвоет — и уж тут ничем не унять его: ни угрозами, ни ласками, ни игрушками. Уставится Васко в одну точку и вопит, надрывается, выпучив глаза и разинув рот, точно хочет весь мир проглотить. Чтобы привести его в себя, прибегали к не очень деликатным, но весьма эффективным средствам — энергично хлестали его по круглым посиневшим от рева щекам или же поднимали вверх ногами. Между прочим, Васко, испытав на себе этот спартанский метод лечения, очень скоро извлек для себя урок и через год перестал пугать родителей своими скверными «криксами».

Второй знаменательный эпизод в его жизни произошел, когда ему было два с половиной года. Однажды он решил взобраться на спинку стула и шлепнулся с него вниз головой на цементный пол. Увидев это, его мать чуть не упала в обморок от ужаса, но последствия были незначительными — всего-навсего одна синевато-багровая шишка на лбу, с которой он ходил не больше недели. После этого случая все родственники Васко решили, что у него такая же крепкая голова, как у всех в роду Пиронковых.

Третье происшествие в его жизни было сравнительно самым опасным. В одном дворе с семьей Пиронковых жил работавший от себя возчик по имени Станко — угрюмый, неразговорчивый человек и вдобавок пьяница. Раза два в год он избивал до полусмерти либо свою жену, либо кого другого, подвернувшегося ему под руку. Однажды возчик швырнул в свою жену большим куском кирпича. Но та, привыкшая к подобным выходкам мужа, успела быстро присесть, и кусок кирпича попал в окно Пиронковых. В этот самый момент Васко, которому было тогда пять лет, сидел за столом и уплетал свой завтрак — оладьи с молоком. Кирпич разбил окно и угодил прямо в фарфоровую сахарницу — наследственное достояние семейства Пиронковых, находившееся в их пользовании уже лет пятьдесят. Сахарница превратилась чуть ли не в порошок, а оладьи разлетелись по всей комнате. Все это так напугало Васко, что он стал слегка заикаться — правда, не всегда, но неизменно в тех случаях, когда пробовал говорить неправду. Благодаря этому мать без особого труда изобличала его во лжи, покуда он, наконец, совсем не перестал лгать.

Как видите, и биография Васко не наводила ни на какие следы.

Чтобы завершить до конца картину, упомянем также близких родственников столяра.

У него были брат и сестра. Сестра вышла замуж за инженера, который тогда преподавал в Софийском политехническом институте. Это был самый видный родственник семьи Пиронковых, которым все гордились.

Брат столяра работал токарем на паровозо-вагоноремонтном заводе. У него было трое детей, двое из которых, уже ходивших в школу, сыграли, как мы увидим впоследствии, интересную роль в этой запутанной истории. Между семьями обоих братьев, живших одна от другой через улицу, существовали самые искренние, дружеские отношения.

Пиронковы обитали в одном из тихих уголков столицы, в начале района Подуяне, недалеко от бывшего Военного училища. Домик их находился на заднем дворе четырехэтажного здания, где стоял еще один, такой же старый, домишко, в котором жил возчик. Однако столяр неплохо устроился и не собирался искать другую квартиру. Вообще Пиронковы были довольны своей судьбой, и никто не предполагал, что на них обрушатся несчастья, которые мы опишем в нашей повести. Они встретили их без паники, как достойные члены нашего общества, верящие в его силу и справедливость. И все-таки дело не обошлось без слез, которые Елена Пиронкова тихонько проливала по ночам. А муж ее прежде чем уснуть, подолгу ворочался в постели, пыхтел и тяжело вздыхал. Но наутро оба выглядели бодрыми — так что никто не догадывался об их великом горе, кроме тех, кто знал, что с ними стряслась такая беда.

Это произошло в самую обыкновенную среду. Столяр ушел рано утром на работу, оставив жене на текущие дневные расходы положенные двадцать левов[1]. И та, как всегда, стала серьезно обдумывать, что ей сготовить на сегодня. Нужно было сделать выбор между зеленой фасолью, что обошлось бы дешевле, и мясным блюдом, что вышло бы, разумеется, гораздо вкуснее. В последнюю минуту взяло верх искушение, и она решила приготовить свои любимые голубцы, чего и по сей день не может себе простить. Пиронкова отправилась на рынок и через полчаса возвратилась с необходимыми продуктами. Васко же, оставшись один, занялся серьезным и ответственным делом — начал разбирать старый будильник, который уже давно не ходил. Это он делал не в первый раз — к великому удовольствию отца, с гордостью смотревшего на такие занятия сына и видевшего в них предвестие большого будущего.

— Он у меня инженером станет! — говорил он родственникам. — Талант сразу видно!

Талант Васко заключался в том, что он умел превосходно разбирать и ломать; сборка же и поправка были не по его части. Зубчатые колесики служили ему отличными волчками, а из часовой пружины получалось кольцо для носа, которое давало ему основание утверждать, что он дикарь с острова Тамбукту. С этим кольцом в носу и копьем в руке и застала его возвратившаяся с рынка мать. Он гонялся по кухне за перепуганной кошкой, которая время от времени поглядывала на него косо и мрачно.

— Это пантера Тара! — объяснил он матери. — Она унесла из моего… вигмана[2] лучшего теленка!..

— Я вот тебе сейчас покажу такого теленка!.. — сказала мать и дала ему подзатыльника — не очень сильно, а так, чтобы только вразумить. — А ну вытри нос!..

«Дикарь» обиженно опустил копье, кошка исчезла под кроватью. Как все-таки нетактичны родители, думал он с огорчением. Ты тут с риском для жизни преследуешь свирепую пантеру, а тебя заставляют нос вытирать!.. Вынув носовой платок, он вздохнул и сел на кровать. Нет никакого смысла становиться инженером — не по нем это дело! Лучше будет, если он сделается охотником за дикими слонами или по крайней мере за носорогами. В сущности, носорог — бестолковое животное, незачем и пули на него тратить! Просто становишься спиной к дереву, носорог бросается на тебя, ты отскакиваешь в сторону, и он изо всей силы врезается своим острым рогом в ствол… Дальнейшее еще проще: накидываешь ему на шею лассо и ведешь за собой, куда тебе хочется…

Охваченный своими думами, Васко и не заметил, как пробило одиннадцать часов. Голубцы были уже готовы, и по всему дому разносился их аппетитный запах. А вкусные же они будут, размышлял Васко, если их приготовить из мяса слона и пальмовых листьев! Для таких голубцов, пожалуй, мала даже наша большая кастрюля! Придется котел где-нибудь раздобыть…

— Васко! — крикнула из кухни мать.

Васко вздрогнул и поплелся на ее зов. Только сейчас жена мебельщика спохватилась, что забыла купить простокваши. А как известно, такие голубцы без простокваши — совсем не то, что с простоквашей… Но так как сама Пиронкова была занята в эту минуту другими домашними делами, то она решила послать за простоквашей Васко. Мальчик привык к таким поручениям и даже радовался, когда его куда-нибудь посылали. Дорогой его всегда занимали разные приятные и интересные вещи: тут играли в прятки, там — в лунки, где-то гоняли мяч. А на центральной улице было много магазинов, в том числе большая кондитерская, где продавали вкусные слоеные пирожки со сладкой начинкой. Васко останавливался то здесь, то там, чтобы поглазеть на витрины и на игравшую детвору. Но дольше всего он задерживался у книжного магазина. В витрине его был выставлен картонный человек в смешном наряде и с такой же смешной ухмылкой во весь рот. Одно его ухо было нормальным, другое же — огромным, как у слона. За этим ухом у картонного человека был большущий карандаш. Такой карандаш, рассуждал Васко, надо держать обеими руками — да и то ничего не выйдет!

— Васко, сходи купи простокваши! — сказала ему мать. — Полкило, слышишь?

— Слышу! — ответил Васко с достоинством.

Он взял со стола фарфоровую миску и трешницу. Куда лучше покупать хлеб, чем простоквашу! — подумал он. Хлеб легко нести — положил под мышку и пошел. А миску с простоквашей нужно держать обеими руками и все время быть настороже, чтобы не разлить ее. Но, как ни следи, все равно чуть-чуть да выплеснешь — либо на ботинки, либо на штаны. Единственное преимущество в том, что дорогой, если рядом нет прохожих, можешь снять пальцем пенки, хотя и рискуешь получить за это взбучку.

— Ну, отправляйся! — сказала мать. — И нигде не задерживайся, слышишь?

— Ладно, ладно! — ответил Васко.

Это были последние слова, которые бедная мать услышала от своего ребенка. Она воротилась на кухню и опять стала хлопотать по хозяйству. У столяра были строгие правила, которые никогда не нарушались. Он возвращался домой точно в двадцать минут первого, и в двадцать пять минут первого обед должен был стоять на столе. Ровно через четверть часа Пиронков снова уходил на работу. Жена его с абсолютной точностью соблюдала это расписание, так что и на этот раз она, как всегда, управилась к приходу мужа со всеми домашними хлопотами.

Занятая своим делом, она даже забыла о сыне. И когда, вспомнив о нем, взглянула на часы, стрелки показывали без десяти двенадцать. А Васко все еще не было. Как мы уже видели, это случалось с ним не раз — так что мать нисколько не встревожилась. Но все же она вышла из дому и посмотрела в ту сторону, откуда должен был прийти ее сын. На улочке было мало прохожих, а детворы и вовсе не было видно. Нигде не мелькала складная фигурка Васко.

Мать покачала головой и вернулась обратно. Судя по ее лицу, Васко на этот раз была обеспечена встрепка. К двенадцати часам в сердце ее начала прокрадываться тревога. Уж не случилось ли с ним что-нибудь? Минуты текли, и беспокойство ее росло, что отразилось на приготовляемом обеде. Яйцо, которым она заправила суп, почему-то свернулось, а это в глазах хорошей хозяйки было настоящим позором. Злая и встревоженная, она быстро скинула передник, обула старые босоножки и пошла искать своего непутевого сына.

Улица, на которой они жили, была небольшой и тихой. До конца рабочего дня, за исключением времени обеденного перерыва, она была почти совсем безлюдна. Не показывались даже дети, обычно игравшие во дворах больших домов. Мать шла по улице и напрасно озиралась по сторонам. Она заглянула во все дворы, спрашивая знакомых ребят, не видели ли они Васко. Нет, его никто не видел. Так она вышла на центральную улицу, где находилась молочная. Здесь уже было много прохожих, и ей стало трудно выискивать своего сына в потоке людей. Все же она продолжала всматриваться и оглядываться, но Васко как в воду канул.

Вскоре она вошла в молочную, продавцом в которой был дядя Даме, старый, седой македонец — пожелтевший и сморщенный, как волнистая пленка, образующаяся на поверхности простокваши. Покупателей в молочной не было, и дядя Даме, сидя за прилавком, выводил, слюнявя химический карандаш, какие-то цифры-каракули. В этом квартале он жил с незапамятных времен и знал в лицо или по имени всех его обитателей. Поэтому, увидев жену столяра, он приветливо кивнул ей головой.

— Дядя Даме, приходил ли Васко за простоквашей? — спросила с порога мать.

Молочник взглянул на нее с некоторым удивлением и, подумав немного, спросил в свою очередь:

— Какой Васко?.. Твой, что ли?

— Ну а чей же!.. Мой Васко! Сын.

— Не приходил, голубушка, — ответил старый молочник, обеспокоенный ее видом.

Мать внезапно почувствовала острую боль где-то под ложечкой, ноги ее одеревенели.

— Как же так не приходил? — спросила она растерянно.

— Не приходил… Не видел я его…

— Ты уверен? — спросила, бледнея, мать.

— Уверен, голубушка, — ответил, уже совсем встревожившись, дядя Даме. — Я с утра не выходил отсюда…

Мать испуганно уставилась на него.

— Но как это возможно! — воскликнула она в отчаянии. — Куда же мог деться мальчик?..

— Не пошел ли он в другую молочную? — пробормотал дядя Даме.

Он, конечно, понимал, что это вряд ли возможно. Другая молочная была дальше на целых пять — шесть кварталов, и мальчик наверняка не знал ее. Но мать ухватилась за его слова.

— В какую другую? — спросила она с надеждой.

— Ну там, на Дряновской…

— О, нет! — воскликнула разочарованно мать. — Туда он никогда не ходил, он не знает ее…

— А ты проверь! — кивнул головой молочник. — Знаешь, поди, что иной раз взбредет в голову этой мелюзге!..

Мать, обезумев от страха, помчалась в другую молочную. Теперь на улице стало еще больше прохожих — рабочих и служащих, которые спешили домой, чтобы наскоро пообедать. Она тоже спешила изо всех сил и уже не оглядывалась, словно была уверена, что обязательно найдет сейчас своего ребенка. Люди, которые знали Пиронкову, смотрели на нее с удивлением, но никто не решался остановить ее и спросить, что случилось, — такой она выглядела взволнованной и испуганной.

Тем временем возвратился с работы столяр. То, что он никого не застал, очень удивило его. Еще не было такого случая, чтобы в обед никого не оказалось дома.

Он прошелся по комнатам, недоуменно почесал затылок, приподнял крышку кастрюли с остывшим кушаньем. А почему и Васко нет? Куда же они ушли, даже не потрудившись запереть наружную дверь? Наверно, куда-нибудь недалеко — либо к возчику, либо к другим соседям. Однако ни тут, ни там их не оказалось. Тогда столяр воротился домой, снял правый башмак и сердитый, озадаченный, стал ждать. Придя в обед домой, он всегда разувал только правую ногу по той простой причине, что на ее мизинце у него была мозоль. С этой проклятой мозолью столяр воевал уже несколько лет, но лишь с временным успехом: исчезнув, она затем вновь появлялась, становясь при этом еще более чувствительной и досадной. Люди, приходившие к ним, так и запоминали его — с разутой правой ногой, но всегда в целом, тщательно заштопанном носке.

Сейчас, забыв о своей мозоли, Пиронков усиленно размышлял. Когда ему приходилось заниматься этим трудным делом, он всегда слегка открывал рот, а краешки его бровей вопросительно приподнимались. Таким и застала его жена, сердце которой уже разрывалось от тревоги.

Столяр открыл было рот, чтобы отчитать ее как следует, но, увидев, какое у нее испуганное и расстроенное лицо, тотчас осекся.

— Захарий, Васко пропал! — еще с порога крикнула жена.

— Как это так пропал! — опешив, воскликнул он.

— Не знаю… Послала его за простоквашей, а он исчез…

Столяр испугался не меньше, чем его жена, но так как он был мужчиной и главой семьи, на лице его не дрогнул ни один мускул и он ничем не выдал своего волнения.

— Не бойся, ничего не случилось! — пробурчал он с деланным спокойствием и беспечностью. — Мало ли детей теряется в Софии?.. Кто его знает, где он сейчас шляется — станем искать и разыщем…

— Где же его искать? — всхлипнула жена. — По улицам, что ли, бегать?..

— Сходим в милицию! — сказал столяр. — Когда найдут какого-нибудь заблудившегося ребенка, его сразу в отделение сдают… Так что мы сначала сходим туда… Может, он уже там…

— Ну так идем! — произнесла дрожащим голосом жена.

— Погоди, оденься сначала! — остановил ее Пиронков. — Так, что ли, пойдем в милицию?

Пока жена судорожно одевалась, он терпеливо запихивал свою мученическую мозоль в ботинок. И как раз в эту минуту его осенила новая идея:

— Елена, а ты была у Генко?..

— Господи, какая же я дура! — радостно воскликнула жена. — Как это я забыла… Да, он, наверное, там…

Немного погодя несколько обитателей их улицы с удивлением наблюдали, как взбудораженные родители Васко стремительно, чуть ли не бегом, пересекали ближайший переулок. Они ничего не видели, ничего не слышали, думая лишь о том, как бы поскорее очутиться у Генко, старшего брата столяра.

Читатель, наверное, догадывается, что Васко не был у своего дяди — иначе повесть бы на этом кончилась.

Как раз в это время семья дяди Генко обедала. Сам он в перерыв домой не приходил, так как питался в заводской столовой. Поэтому за столом сидели только трое его маленьких сыновей и, разумеется, их мать — высокая, костистая, чуть сутуловатая женщина с вечно красными от стирки руками. Тетя Надка, как ее называли соседи, была едва ли не самой рачительной хозяйкой во всем районе. Весь день она, неутомимая и безмолвная, то что-нибудь стирала, то что-нибудь мыла, то что-нибудь прибирала, точно была не человеком, а механизмом с вечным заводом. Она часто стирала без надобности, без надобности скребла что-нибудь, словно ей никак нельзя было оставаться без дела.

— Да угомонись ты, наконец! — нервничал порой дядя Генко. — Посиди, почитай что-нибудь…

— А кто тарелки вымоет? — коротко отвечала тетя Надка.

— Завтра вымоешь…

— Завтра у меня стирка…

— Да ведь ты же вчера стирала!.. — сердито повышал голос муж.

— Вчера — это вчера, а завтра — завтра, — слышал он от нее всегда один и тот же ответ.

Дядя Генко, будучи человеком любознательным и неизменным передовиком производства, однажды сказал с огорчением:

— Если не книгу, то газету бы хоть прочла… Детей постыдилась бы…

Эти укоряющие слова были произнесены в присутствии их старшего сына Зарко, ученика шестого класса. Он смущенно опустил голову. Наружностью да в какой-то мере и характером он походил на свою мать. Это был высокий, худенький мальчик с задумчивым взглядом, молчаливый и серьезный. Он и прежде редко улыбался, а после того, как его выбрали председателем отряда, и совсем перестал это делать. Со строгим лицом прохаживался Зарко между рядами парт, и от его внимательного взгляда не могло укрыться ничто: ни немытые руки, ни черные ногти, ни необернутая тетрадь. Даже когда на уроке пения ему приходилось петь вместе со всеми, лицо его оставалось все таким же серьезным, а звуки, с трудом вырывавшиеся из его горла, были какими-то приглушенными и странными.

— Ну и сухарь же ты! — пробурчал как-то дядя Генко. — Точно сошел со страниц какой-нибудь книжки…

Зарко покраснел, но ничего не сказал. А если рассудить, дядя Генко был в данном случае совсем неправ. Зарко был мальчик умный и чувствительный. Может быть, только чересчур уж серьезный. В отличие от своей матери, он читал очень много и все, что ему попадалось, — будь то роман или какое-нибудь техническое руководство. И притом читал каждую книгу внимательно и добросовестно, как учебник, — от доски до доски, не пропуская ни одной строчки, ни одной буквы.

Пусть читатель простит нам это маленькое отступление. Будем надеяться, что, охваченный желанием узнать о судьбе Васко, он не пропустит этих строк. А чтобы он не посетовал на нас позднее, предупредим его еще сейчас, что о судьбе Васко мы узнаем нечто более определенное лишь в конце этой любопытной истории. Здесь мы уделим побольше внимания Зарко, ибо небезынтересно знать, какой у него был характер. Впрочем, вооружимся терпением и вернемся к обеду, о котором мы уже упомянули выше.

Итак, семья сидела и спокойно обедала. На столе стояло вкусное кушанье из фасоли и копченой грудинки, которое тетя Надка приготовляла великолепно. Не отставая от других, уплетал, как всегда, с большим аппетитом и второклассник Мишо, очень похожий на своего отца, — такой же веселый коренастый крепыш, с вечно улыбающимися глазами. Самому юному члену семьи недавно исполнилось три года, у него были синие глаза и нос пуговкой. Но лучше всего были его щечки — всегда свеженькие и румяные, как персики. На его нагрудничке были вышиты голубыми нитками слова строгого гигиенического предупреждения: «Не смей меня целовать!» Несмотря на это, каждый, кому он попадался на глаза, спешил звучно чмокнуть его в обе розовые щечки или, что было еще неприятнее, крепко ущипнуть их.

Вот и теперь, увидев, что в комнату входят люди, Петьо живо юркнул под стол — вероятно, чтобы спастись от поцелуев и щипков. Но его тетя на этот раз вовсе не имела подобных намерений. Она окинула быстрым вопрошающим взглядом комнату и всхлипнула в отчаянии:

— Значит, Васко не у вас?..

— Нет, — ответила тетя Надка. — Сегодня он не приходил…

Из глаз бедной женщины хлынули слезы. Тетя Надка, имевшая доброе и жалостливое сердце, мигом вскочила и обняла ее.

— Не плачь, Лена, скажи лучше, что случилось?

Захарий Пиронков, стоявший с растерянным видом посреди комнаты, глухо проговорил:

— Васко пропал…

— Ээээ… Вот оно что! — с облегчением протянула тетя Надка. — Пропал… Найдется, коли пропал. София-то не лес, волки не съедят…

— И я ей то же самое говорю, — уныло поддержал ее столяр.

— Мишо у нас уже три раза пропадал, — продолжала тетя Надка. — Последний раз его нашли на вокзале. Поздно вечером…

— Кто его нашел? — всхлипывая, спросила бедная мать.

— Да нам его из отделения милиции привели…

— Ну, идем скорее туда! — решительно проговорил Захарий. — А то даром только время теряем…

— И я пойду с вами… — вдруг сказал Зарко, который до этой минуты не произнес ни слова.

— Вот еще! — проворчала мать. — Делать тебе, что ли, нечего!

— Я хочу посмотреть, — произнес с упорством мальчик.

Зарко, действительно, никогда не ходил в милицию. Это желтое здание с подтянутым милиционером на посту казалось ему особенным и таинственным и всегда возбуждало его любопытство. Он представлял себе какие-то очень длинные, тихие коридоры, комнаты с железными дверьми, строгих и суровых людей, которые испытующим взглядом смотрят на каждого вошедшего. А внизу, в подвале? Там, разумеется, камеры для преступников, там держат воров, туда запирают хулиганов. А так как Зарко — не вор и не хулиган, то ему вряд ли представится другой случай побывать в отделении милиции.

Вскоре он уже шагал по улице со своими родственниками, которые были так подавлены, что не обращали на него никакого внимания. Отделение находилось не очень далеко, но сейчас им показалось, будто надо идти целую вечность. Когда они, наконец, вошли в желтое здание, Зарко почувствовал, что сердце у него забилось сильнее. Это было вполне понятно. Ведь все здесь оказалось совсем не таким, как он полагал. В коридорах сновали люди, двери были обыкновенными, деревянными, и никто не смотрел на них подозрительно. Какой-то тщательно побритый учтивый милиционер указал им комнату, куда они должны были войти. Там, за самым обыкновенным столом, сидел такой же чисто выбритый человек в форме лейтенанта милиции, и, держа в руке толстый желтый карандаш, решал кроссворд. Увидев посетителей, он поднялся, и в его глазах промелькнул лукавый огонек.

— Товарищ начальник… — начал как-то нерешительно столяр.

— Знаю, знаю! — весело улыбнулся лейтенант. — У вас пропал ребенок…

— Он здесь? — обрадованно встрепенулась мать.

— Нет, его здесь нет… Но не беспокойтесь, разыщем…

Столяр смотрел на него с изумлением.

— А откуда вы знаете?

— Что именно?

— Ну, что у нас пропал сынишка…

— Об этом совсем не трудно догадаться, — все так же улыбаясь, ответил лейтенант. — У всех родителей, потерявших детей, точно такой же вид, как у вас… Но вы не беспокойтесь, присаживайтесь…

Столяр и его жена в смущении опустились на жесткие стулья. Зарко же, продолжая стоять, смотрел немигающим взглядом на симпатичного лейтенанта. Такого занятного и веселого офицера милиции он видел в первый раз. Лейтенант сел на свой стул и снова обратился к родителям.

— А теперь посмотрим — угадали мы или нет, — произнес он медленно. — Пропавший ребенок — мальчик, не так ли?.. Лет пяти — шести… Не высок для своих лет, со светлыми глазами, веселый и озорной… Так ведь, гражданка?..

— Значит, вы его знаете? — спросила, обрадовавшись, мать.

— Нет, я просто догадался, — скромно ответил лейтенант.

— Каким образом? — пробормотал озадаченный столяр.

— Да и вы бы на моем месте тоже догадались… Обычно исчезают мальчики и как раз в этом возрасте… А что касается его внешности — то ведь должен же он походить на кого-нибудь из вас.

Зарко окинул лейтенанта восторженным взглядом. Действительно, все это так просто.

— А теперь будьте любезны сказать, как зовут вашего сына, и дать ваш адрес, — серьезно проговорил офицер. — Я должен иметь точные данные…

Старательно записав эти сведения, он снова обратился к посетителям.

— Васко знает свой адрес?

— А как же! — чуть ли не с обидой ответил отец. — Он даже читать умеет…

— Это хорошо… А во что он был одет?

— На нем были синие короткие штанишки и белая рубашонка, — ответила мать.

— Ну, а теперь расскажите, как это случилось… Как это он вдруг исчез?

Елена Пиронкова горько вздохнула и принялась (в который уже раз!) излагать эту печальную историю. Когда она окончила свой рассказ, вид у лейтенанта был уже довольно-таки серьезный.

— Интересно, — пробормотал он. — А пропадал он когда-нибудь раньше?

— Ни разу! — воскликнула мать. — Он у нас такой послушный…

Лейтенант взял листок с данными и молча вышел из комнаты. Когда он возвратился, лицо его было, как и прежде, спокойным, но он уже не шутил…

— Вам придется немного подождать, — сказал он. — Сейчас мы наведем справки…

И, поймав испуганный взгляд матери, поспешил прибавить:

— Не бойтесь, нет ничего страшного… Сколько детей ни терялось до сих пор — всех находили…

— А я вот все думаю, не случилось с ним чего-нибудь? — вздохнула мать.

— Что же с ним может случиться?

— Да всякое… мало ли трамваев… автомобилей…

— Нет, ничего такого не отмечено… — уверенно сказал лейтенант. — По крайней мере в нашем районе…

Он посмотрел задумчиво на журнал с кроссвордом, закрыл его и добавил шутливым тоном:

— В детстве я тоже один раз исчез… Какой-то цирк проезжал тогда, ну, и я увязался за ним… Дело было утром, а я только вечером спохватился, что нужно возвращаться домой… Стою и думаю: как же мне быть теперь? Ни дорогу не запомнил, ни улицы не знаю… Подумал, подумал — и в рев… Нашелся какой-то добрый человек, взял меня за руку и отвел прямо домой…

Лейтенант рассмеялся и добавил:

— Здорово же мне влетело от отца… А до этого он, хотя и был простым рабочим, пальцем меня ни разу не тронул…

В эту минуту пронзительно и как-то настойчиво зазвонил телефон, лейтенант взял трубку. Некоторое время он слушал, что ему говорили, потом спокойно сказал:

— Хорошо… Держи меня в курсе дела…

А затем, повернувшись лицом к посетителям, добавил тем же тоном:

— Мальчика еще не нашли… Но не тревожьтесь, до настоящей минуты в городе не отмечено ни одного несчастного случая с ребенком…

Родители переглянулись в отчаянии.

— Лучше всего вам возвратиться домой! — продолжал лейтенант. — Ведь довольно часто заблудившихся детей приводят родителям случайные прохожие… Ну, а коли ребенок будет нами обнаружен, я вас сейчас же извещу…

— Так будет лучше всего, — горько улыбнулась мать.

Немного погодя все трое были опять на улице. Когда Зарко увидел, какое отчаяние написано на лицах дяди и тетки, у него сжалось сердце. Впервые за этот день и он ощутил какую-то неясную, смутную тревогу, как бы предчувствие большого несчастья.

Инспектор уголовного розыска Илия Табаков, находясь в превосходном настроении, расхаживал по своей комнате в пижаме и шлепанцах на босу ногу. Не спеша, он укладывал в чемодан последние вещи — всякие необходимые мелочи: прибор для бритья, зубную щетку, завернутую в станиоль баночку крема от солнечных ожогов. Его семилетний сын Наско с восхищением смотрел на отца и засыпал его вопросами.

— Пап, а удочку ты положил?

— Будь спокоен, положил, — ответил рассеянно отец.

— Значит, будем удить рыбу…

— Да, будем…

— И я тоже буду?..

— А как же, разве можно без тебя?

Наско зажмурился от удовольствия. Удить-то он, значит, будет. Только вот поймает ли что-нибудь?

— А как, поймаю ли я что-нибудь? — спросил он.

— Ну, это уж зависит… — улыбнулся отец.

— От чего зависит?

Инспектор обернулся и ласково потрепал сынишку по щеке.

— Зависит от того, будешь ли ты послушным…

— Глупости! — выпалил сердито Наско.

— Что? — вскинул брови удивленный отец.

— Я сказал — глупости…

Инспектор остановился посреди комнаты. Лицо его вдруг сделалось серьезным, в светлых глазах пропал веселый блеск.

— Послушай, друг мой, разве так говорят с отцом? — медленно произнес он.

Наско немного смутился — он очень хорошо знал это отцовское выражение лица. Но, набравшись смелости, все же неохотно промямлил.

— Ну, а с ребенком разве так разговаривают?

— А что я сказал? — все так же строго спросил инспектор.

— Да про рыбу… Не такой уж я дурак… Откуда какая-то там рыба в воде может знать, слушался я или нет?..

Невольная улыбка тронула губы инспектора. Чтобы скрыть ее, он повернулся спиной и отошел к окну. Когда немного погодя он взглянул на сына, лицо его было снова строгим и серьезным.

— Насчет этого ты прав, — сказал он. — Но если будешь разговаривать таким тоном, то не поедешь с нами на море, так и знай…

Наско, оторопев, застыл на месте. Два дня тому назад отец взял отпуск — впервые за два года, — и сегодня вечером они всей семьей уезжали на море. А что если его и в самом деле оставят тут с бабушкой? На его счастье, в эту минуту отворилась дверь и в комнату вошла мать. Ее красивые темные глаза радостно блестели в ожидании предстоящей поездки.

— Надо будет купить темные очки, — сказала она еще в дверях. — Тебе и Наско…

— Для меня-то это дело не хитрое, — ответил отец. — А вот найдется ли маленький номер для Наско, не знаю…

Мальчик успокоился. Раз ему собираются покупать очки, значит его возьмут с собой на море. В этот самый миг зазвонил телефон. Не подозревая ничего, инспектор взял трубку… Внезапно его лицо омрачилось, взор потух.

— Да, да, хорошо! — сказал он. — Явлюсь сейчас же…

Инспектор положил трубку, глубоко вздохнул и сказал упавшим голосом:

— Меня вызывают в дирекцию… Лично к генералу…

Молодая женщина застыла с открытым ртом, глаза ее выразили испуг. Инспектор смущенно улыбнулся и погладил ее по щеке.

— Подожди, еще ничего неизвестно…

— Но они не имеют права! — воскликнула она с раздражением. — Ведь ты не брал отпуск два года!

— Ну, хватит об этом. Точка, — строго проговорил инспектор.

Четверть часа спустя он уже торопливо шагал по улице. Инспектор был высок и худощав. Всегда очень хорошо и опрятно одетый, он и сейчас, несмотря на жаркий, погожий день, был в рубашке с галстуком. Его походка, бодрая и энергичная, сразу обличала человека, который ведет строгий образ жизни. Худощавое лицо — почти совсем без морщин — было спокойно, и только слегка тронутые сединой виски говорили о том, что его жизнь была далеко не безмятежной. Он вежливо кивнул дежурному милиционеру в ответ на его приветствие и начал подниматься по лестнице. Перед кабинетом генерала Табаков невольно оглядел свои слегка запылившиеся ботинки, ощупал узел галстука и, постучавшись, вошел. Секретарша подняла голову и как-то смущенно взглянула на него.

— Товарищ генерал вас ждет, — сказала она.

Инспектор вздохнул и прошел в комнату направо.

Генерал сидел за письменным столом, погруженный в чтение каких-то бумаг. Это был крупный, красивый мужчина с румяным лицом, не по возрасту свежим и моложавым. Он поднял голову, улыбнулся, и в его взгляде инспектор также уловил какую-то неловкость.

— Садись, Табаков! — сказал по-свойски генерал. — Я хочу, чтобы ты выслушал меня и сам решил… Знаю, что ты переутомился, знаю, что ты сейчас в отпуске… Но есть очень серьезное дело.

— Да, я слушаю вас, — тихо сказал инспектор.

— Ты слыхал об исчезновении мальчика?

— Об исчезновении мальчика? — поднял брови инспектор. — Нет, ничего не слыхал…

Генерал тотчас заметил выражение разочарования и даже обиды на его лице. Вот, значит, из-за чего прерывают его отпуск — из-за какого-то пропавшего мальчишки. Генерал невольно улыбнулся.

— Постой, не торопись! — сказал он. — На первый взгляд, действительно, нет ничего особенного — дети не в первый раз теряются… Но если вникнуть в существо дела, то это один из самых необыкновенных случаев с тех пор, как я здесь…

В глазах инспектора блеснуло было любопытство, но тут же угасло.

— Что же в нем необыкновенного? — спокойно спросил он.

— Представь себе, Табаков, что твой сынишка выходит из дому купить что-нибудь в магазине… Выходит и исчезает бесследно… Никто нигде не может его обнаружить… Нет ни малейшего следа, который бы он оставил…

Инспектор поднял голову и с изумлением посмотрел на своего начальника. В сущности он был больше удивлен его видом, чем всей этой историей. Никогда еще спокойный и уравновешенный генерал не выглядел таким разгоряченным и взволнованным.

— Понимаешь, Табаков, — исчезает ребенок! Не кто-нибудь, а именно ребенок!.. Меня бы гораздо меньше удивило, исчезни скорый поезд на Варну…

— Простите, товарищ генерал, но ведь и в прошлом году пропал один мальчик, и мы до сих пор не нашли его! — сказал инспектор.

— Да, я знаю… Тому было четырнадцать лет… Это уже не ребенок, а подросток, он на все способен… Как знать — может, пробрался на какой-нибудь пароход и уплыл… Ну, а этому шесть… Куда он один пойдет?

— Когда исчез ребенок, товарищ генерал? — деловито спросил инспектор.

— В среду — в двенадцать часов… А сегодня у нас пятница…

— И никаких следов, говорите?

— Абсолютно.

— Это действительно необыкновенно, товарищ генерал, — произнес с некоторой иронией инспектор. — До сих пор такого случая у нас не было… Даже от самого темного преступления всегда остаются какие-нибудь, пусть чуть заметные на первый взгляд, следы…

Генерал пристально посмотрел на своего подчиненного.

— Именно поэтому я и хочу, чтобы этим делом занялся ты… Не может не быть следов… Их просто нужно отыскать… Но пока у нас нет ничего, совсем ничего. Ребенок вышел из дому и как бы испарился… За два дня мы прочесали всю Софию, использовали все, что было в наших возможностях… Нет и нет…

Генерал встал со стула и взволнованно прошелся по комнате.

— Ребенок! — сказал он и тряхнул своей крупной головой. — Понимаю, исчезни ребенок где-нибудь на Западе… Но у нас — в социалистической стране!..

— И у нас все еще встречаются разные прохвосты…

— Да, все еще встречаются! — живо подтвердил генерал. — Если бы их не было, и мы не были бы нужны… Но кому у нас взбредет в голову похищать детей? Ну, скажем, велосипед, чемодан, легковую машину — это понятно…

— А почему вы думаете, что ребенок похищен? — спросил инспектор. — Может, с ним просто произошел какой-нибудь несчастный случай?

— Не было ничего такого…

— Как знать… — заметил инспектор. — Бывают порой очень странные несчастные случаи…

Генерал опять тряхнул своей крупной головой.

— Сомневаюсь! — пробурчал он. — Но нужно проверить и в этом направлении… Нужно проверить все…

Генерал встал.

— Даю тебе пять дней, Табаков, — сказал он решительно. — Поработай на совесть… Если ничего не добьешься, не стану тебя больше задерживать… Отправляйся тогда на море, воспользуйся наконец своим отпуском.

Инспектор в ответ успел только вздохнуть. Генерал протянул ему руку, он пожал ее и с унылым лицом вышел из кабинета.

Первым делом Табакову надо было предупредить домашних, что поездка откладывается. С тоской выслушал он отчаянные протесты жены и, уже порядком расстроенный, принялся изучать материалы по делу. Впрочем, изучать-то было почти нечего: все сведения отличались лаконичностью и были крайне обезнадеживающими. Прочитав и запомнив все, вплоть до последней запятой, инспектор погрузился в размышления. Когда он задумывался, лицо его тотчас преображалось — становилось каким-то жестким, отчужденным, и это очень действовало на его подчиненных. В такие минуты они ходили около него на цыпочках, не смея обращаться к нему. Да и бесполезно было спрашивать его о чем-нибудь, казалось, он никого не слышал, так как никому не отвечал. Однажды Наско, воспользовавшись таким состоянием отца, успел весьма ловко поджечь спичками одну из штор. Инспектор очнулся, когда вся комната уже наполнилась едким дымом. Он вскочил как ужаленный и быстро потушил пожар.

Имевшиеся материалы, действительно, не приводили ни к чему, не наводили ни на какие следы. Ребенок исчез как дым, словно растворился в воздухе. Если бы его вызвали раньше, думал инспектор, он бы, возможно, и докопался до чего-нибудь, до каких-нибудь едва заметных следов. А может, еще не поздно? Если порыться еще, присмотреться получше — не обнаружится ли тогда то, чего другие не заметили? С этой смутной надеждой в сердце он шел немного погодя по широкому бульвару, обдумывая еще раз свои последующие ходы.

Во-первых, думал он, ему надо еще этим вечером встретиться с участковым уполномоченным и поговорить с ним. Порой даже умные, наблюдательные люди не могут передать на бумаге того, что видели, нередко они пропускают, сами того не сознавая, какую-нибудь мелочь, которая впоследствии оказывается важной, даже решающей.

Во-вторых, необходимо хорошо изучить обстановку.

Богатый личный опыт убедил Табакова в том, что самым искуснейшим образом прикрытое преступление оставляет все же кой-какие, пусть совсем слабые, едва различимые следы. Весь вопрос в том, чтобы отыскать их и уяснить себе их смысл.

В-третьих, необходимо самому поговорить с родителями пропавшего мальчика. Доклад участкового уполномоченного был слишком краток, чересчур лаконичен. Весь результат исчерпывался двумя словами: «никаких следов”. Разве может быть оправдано это «никаких следов”? Вряд ли… Ведь и характер исчезнувшего ребенка, и его повадки, и его интересы наверняка должны подсказать, где искать какие-либо, хотя бы и самые слабые следы.

Для начала, думал, инспектор, этого будет достаточно. А после тщательной проверки всех возможностей, он сориентируется в отношении своих последующих ходов.

Уже вечерело, когда Табаков вошел в районное отделение. На его счастье, участковый оказался в канцелярии и в этот самый момент собирался разрезать на части большую желтую дыню, которую купили себе в складчину несколько молодых милиционеров. Это был низенький, плотный и даже немного комичный с виду младший лейтенант, но глаза его смотрели живо и умно. Инспектору нравились люди с такой внешностью. Ему всегда казалось, что высокие, стройные и чересчур красивые работники милиции годятся лишь в регулировщики уличного движения.

— Я хочу поговорить с вами! — сказал инспектор. — Но только наедине…

Лейтенант с тоской посмотрел на еще не начатую дыню и повел гостя в соседнюю комнату. Поняв, с кем он имеет дело, лейтенант немного смутился и даже чуть-чуть покраснел. Ему, по-видимому, было стыдно, что его усилия не дали до сих пор никакого результата. Однако он подробно и точно изложил все, что знал по этому делу. Его рассказ был живым, даже увлекательным. Инспектор слушал с интересом. Но, в сущности, этот устный рапорт не дал инспектору ничего сверх того, что содержалось в уже внимательно прочитанных им докладных записках участкового.

— А каково ваше личное мнение? — спросил под конец инспектор, пристально глядя на лейтенанта. — Как вы объясняете себе эту странную историю?

Участковый пожал плечами.

— Просто не знаю, что и думать! — проговорил он в недоумении. — Самое странное в том, что никто не видел ребенка на улице… Последней его видела мать…

— Заметила ли она по крайней мере, в какую сторону он пошел?

— Нет, она не выходила из дому… Предполагается, что по направлению к молочной…

— Хм, предполагается… — буркнул инспектор. — А откуда вы знаете, что никто не видел его?

— Я подробно расспросил… Всю улицу вверх, дном перевернул…

— А кого вы расспросили? Детей? Взрослых?

Лейтенант, потупившись, почесал нос.

— Главным образом, взрослых… — пробормотал он.

Инспектор покачал головой.

— Тут вы сделали промах, — тихо сказал он. — Взрослый человек, даже если повстречает ребенка, не всегда заметит его…

— Возможно… — уныло согласился лейтенант.

— Итак, я еще не слышал вашего личного мнения…

Лейтенант посмотрел на него как-то нерешительно.

— Не знаю, — нехотя и вяло проговорил он. — Но мне кажется, что ребенок не заблудился… Его просто похитили…

— Похитили? — вскинул брови инспектор. — Почему вы так думаете?

— Да потому что все заблудившиеся дети в конце концов отыскиваются! — сказал лейтенант. — Не может же он до сих пор слоняться по улицам… Он должен где-то, у кого-то находиться… А похититель нарочно прячет ребенка, хотя и знает, что его разыскивают…

— Да, это логично, — кивнул инспектор.

Лейтенант заметно оживился.

— Для меня самое важное — это докопаться, подстерегали ли ребенка, или же он просто заблудился и затем был кем-то уведен…

По лицу инспектора скользнула улыбка.

— А вы как думаете? — спросил он.

— Думаю, что верно первое предположение… Мне не раз приходилось иметь дело с потерявшимися детьми… Что здесь самое характерное? Они обычно теряются, когда за ними никто не присматривает… А в данном случае дело обстоит как раз наоборот… Ребенок вышел с определенной целью. Над ним, так сказать, тяготела воля его матери, страх ослушаться ее, привычка повиноваться…

— Это верно! — кивнул инспектор. — Но был ли этот мальчик действительно послушным?.. Не отличался ли он своенравием?

Лейтенант в смущении умолк. Инспектор покачал головой, побарабанил своими тонкими пальцами по столу.

— Выясним и это! — произнес он спокойно.

— Во всяком случае даже и непослушный ребенок никуда не исчезнет так просто, раз его послали с поручением… Он может отправиться куда-нибудь и заблудиться скорее тогда, когда за ним нет надзора, или когда ему просто скучно…

— А если его внимание привлекло что-нибудь совсем особенное?

— Я проверил, — кивнул лейтенант. — Ничего особенного в квартале в тот день не произошло… В детстве и я один рад заблудился… И притом в провинциальном городке… Просто увязался за одним медвежатником — и все… Ну, а в то утро вообще ничего не было…

— Значит, вы думаете — похищен? — медленно произнес инспектор.

— Даже предпочел бы, чтобы это было так, — живо ответил лейтенант. — Вообразите, что он действительно потерялся — забрел куда-нибудь в другой район и заблудился… И там его кто-то взял к себе, а теперь не желает с ним расстаться… Как же мы в таком случае обнаружим его?.. Ужасно трудно…

— И другой вариант тоже не из легких.

— И все-таки там дело куда проще — с какой-то горячностью сказал лейтенант. — Сами посудите — пошел бы ребенок за каким-нибудь незнакомым человеком? Пошел бы он, скажем, за мной или за вами? Не верю… А если ребенок знает того человека, возможно, его знают и родители… Это, пожалуй, уже след…

Хотя лицо инспектора оставалось сдержанно-спокойным, глаза его блеснули.

— Вы женаты? — спросил он вдруг.

— Да, женат…

— Дети есть?

— Нет еще.

— Не плохо бы заиметь… — сказал с серьезным видом инспектор. — И вообще, советую вам повнимательнее присматриваться к детворе вашего квартала… Некоторые вещи известны детям гораздо лучше, чем взрослым… Но трудно понять ребят, если не знаешь их. Разумеется, лучше всего их изучишь, наблюдая внимательно за собственным ребенком. Во всех случаях это отличная школа…

— Вы считаете, что я ошибаюсь? — смущенно спросил лейтенант.

— Нет, я далек от этого, — весьма энергично ответил инспектор. — Но как вы можете оказаться правым, так можете и ошибиться… Помните всегда, что дети очень доверчивы. Они уважают взрослых и солидных людей. Обычно они верят им. Вообразите, что такой вот человек встретит на улице мальчика и скажет ему: «Твой папа попросил меня отвести тебя к нему». Поверит ли ребенок? Наверняка поверит…

— Да, — уныло ответил лейтенант. — Кажется, вы правы…

— Детская душа — это нечто очень интересное! — проговорил инспектор, впервые чуть-чуть повысив голос. — Интересное и богатое по содержанию…

Лейтенант испытующе взглянул на инспектора и пробормотал:

— Однако есть и еще кое-что… Еще более явное…

— Что же это такое? — быстро взглянул на него инспектор.

— Вот я думал, — хорошо, ребенок похищен… Но кем? По-видимому, похититель должен знать его… Никто бы не похитил первого попавшегося ему на глаза ребенка… Но почему он предпочел этого, а не какого-нибудь другого ребенка? Наверное, потому что знал его, и он чем-то особенным привлек его внимание… По-моему, преступник где-то здесь… где-то близко…

Инспектор невольно встал.

— Знаете, что это чудесная мысль? — произнес он возбужденно. — Он действительно знает ребенка, он часто его видел… Он очень хорошо знает дом, улицу, даже соседние улицы… Он изучил не только всю обстановку, но и повадки ребенка. Он знал, когда тот выходит, куда отправляется играть. Но раз он видел все это своими глазами — значит и его видели…

Внезапно в инспекторе произошла резкая перемена, на лице его появилось уже знакомое нам жесткое и отчужденное выражение. Лейтенант устремил на него озабоченный взгляд. Так прошло несколько минут, затем инспектор произнес с некоторым холодком:

— Это хорошая мысль… О ней не следует забывать… Но она верна лишь в том случае, если ребенка действительно похитили. А в это-то я и не верю… Я не вижу никакого повода к похищению мальчика. Подумайте — зачем он кому-то? — Ребенок — драгоценность только для своих родителей.

— Но есть ненормальные! — осторожно вставил лейтенант.

— Есть! — мрачно кивнул инспектор.

— Есть маньяки… разные типы… А какой нормальный человек может понять побуждения сумасшедшего?

— Нет, не стоит, бросьте! — как-то резко возразил инспектор. — Рано еще строить гипотезы… Прежде нужно еще раз проверить все факты…

Он прошелся по комнате и рассеянно взглянул в окно.

Смеркалось. Раскалившиеся за день тротуары все еще обдавали жаром. На улице, весело крича, играла детвора. Инспектор невольно загляделся на нее, любуясь счастливыми и возбужденными личиками ребят, их ясными и живыми глазками, непринужденными движениями. «Самое страшное, — подумал он вдруг, — когда страдают невинные дети, когда они, по вине взрослых, подвергаются тяжким и жестоким испытаниям. А разве сейчас я не имею дело с одним из таких случаев?.. Неизвестно, в какие руки попал ребенок, что он видит и чувствует в эту минуту?» Впервые за сегодняшний день инспектор осознал, какое серьезное дело поручили ему, и ясно почувствовал, что обязан довести его до успешного конца.

— Мне нужно поговорить с родителями, — тихо сказал он. — Сейчас они, наверное, дома…

— В эти часы они всегда дома! — кивнул лейтенант.

Инспектор умолк. Лейтенант с беспокойством посмотрел на него.

— Разрешите мне сопровождать вас? — попросил он.

Инспектор отошел наконец от окна, его умное, тонкое лицо выражало озабоченность.

— Конечно, — ответил он просто. — Поведем дело вместе…

Пиронковы в этот вечер действительно были дома. То, что они пережили за эти дни, было таким тяжким и страшным, что столяр не выдержал и взял отпуск. Он боялся оставить жену одну, его пугали ее покрасневшие от слез глаза, в которых иногда появлялся какой-то дикий, животный ужас. Сам он пытался казаться спокойным, чтобы вдохнуть уверенность в свою жену, но и его сердце разрывалось от муки и страха перед неизвестностью. Оба они не думали, не говорили ни о чем другом, не могли взяться ни за какое дело, питались кое-как в сухомятку, подолгу молча смотрели на дверь, словно ожидая, что она вот-вот откроется и на пороге появится подтянутый и улыбающийся милиционер, держащий за руку из маленького сына.

В этот вечер столяра навестил его брат со своей женой и сыном Зарко. Дядя Генко всячески старался развлечь родственников, рассказывая своим приятным, немного сиповатым голосом, увлекательные фронтовые истории. Но никто не слушал его, даже Зарко, который ужасно любил рассказы про войну. И он, как и все остальные, думал лишь о пропавшем двоюродном братишке, о веселом и беспечном мальчике, который так внезапно исчез, словно сквозь землю провалился.

На самом интересном месте рассказа кто-то энергично постучался к ним. Захарий и его жена подскочили как ужаленные и оба одновременно бросились открывать. Но все-таки столяр первым достиг старой, источенной червями двери и распахнул ее. На пороге действительно появился подтянутый офицер милиции. Но вместо их сына, как они мечтали, рядом с ним стоял уже немолодой человек с серьезным, даже несколько озабоченным лицом.

Читатели, наверное, догадываются, что это были инспектор Табаков и участковый уполномоченный. Увидев озарившиеся надеждой лица родителей, инспектор почувствовал, как сжалось у него сердце. Что он мог им сказать, чем успокоить? Да, как жалко, что так поздно поручили ему это дело. Лейтенант представил его, и инспектор сердечно поздоровался за руку со всеми, кто был в комнате.

— К сожалению, мы не можем пока что сказать ничего нового, — произнес он с горечью. — Но невозможно, чтобы не нашлись следы. От вас требуется только терпение… и спокойствие.

Жена столяра при этих словах всхлипнула.

— Спокойствие?.. — протянула она дрожащим голосом, и на глазах у нее навернулись слезы. — Разве можно быть спокойным, когда…

Инспектор виновато потупился. Да, он выразился, конечно, глупо, несердечно, не как отзывчивый, чуткий человек.

— Я хотел сказать, что мы уверены… — инспектор запнулся. — Мы уверены, что дело окончится благополучно…

— Дай бог! — воскликнула тетя Надка.

— Столько дней уже прошло! — все еще всхлипывая, сказала Пиронкова.

— И не один еще пройдет… — проговорил инспектор. — Но мы непременно добьемся чего-нибудь… Не можем не добиться…

На минуту воцарилось неловкое молчание.

— Это, наверное, соседи? — спросил инспектор.

— Нет, это мой брат с женой, — ответил со вздохом Захарий.

Инспектор внимательно оглядел их.

— Тем лучше, — сказал он. — Как раз поговорим…

Но на лицах всех, находившихся в комнате, казалось, было написано: «О чем еще говорить?… Какой может быть от этого толк? Нам не слова нужны, а дела, настоящие дела». Только лицо мальчика как будто выражало надежду и доверие.

— Итак, расскажите-ка мне, — начал инспектор, — что-нибудь о вашем ребенке… Какие у него склонности… какие вкусы?.. Было ли что-нибудь такое, что особенно интересовало его, особенно волновало, чему бы он отдавал особенное предпочтение?

— Да ведь ребенок же! — упавшим голосом промолвила мать. — Ему все интересно…

— Не совсем так, гражданка, — спокойно заметил инспектор. — И у детей есть, как и у взрослых, свои интересы… Конечно, они несколько отличаются… Одни, например, ужасно любят ходить в кино… Другим же больше по душе цирк… Есть дети, для которых сходить в цирк — это верх блаженства… Вы не припомните, просил ли он вас о чем-нибудь — скажем, сводить его куда-нибудь?

— Нет, не было такого! — быстро ответила мать.

— Не спешите, подумайте… Может, о чем-нибудь совсем незначительном… Пусть это будет самая что ни на есть мелочь — скажите, не стесняйтесь…

— Он хотел, чтобы мы сводили его к медведям! — сказал вдруг Захарий.

— В зоопарк? — быстро взглянул на него инспектор.

— Да, туда… где медведи…

— Когда это было?

— Точно не знаю… Дней десять, наверное, будет…

— Он очень настаивал? Умолял?

— Нет, не особенно. Один раз, помню, за обедом сказал: «Папа, давай сходим к медведям…»

— Когда вы водили его туда в последний раз?

— В прошлом году…

— Часто он просил вас об этом? Или так — время от времени?

— Не помню, чтобы он еще раз просил… — со вздохом ответил столяр.

— А-а-а, просил, просил! — возразила его жена — Помнится, даже не раз…

— А волновался ли он при этом, умолял?

— Да не особенно… Вспомнит, попросит, a потом и забудет. Месяцами не говорит об этом…

— И ни о чем другом он вас не просил?.. Скажем, в цирк сходить…

— Да он ни разу не был в цирке — как же будет проситься туда, — уныло — ответил отец. — Как-то все не могли собраться… Ну, к медведям-то ходили… В кино были с ним несколько раз… Вот, пожалуй, и все…

— А на футбол?

— У, на футбол я его чаще водил… Но он там порядком скучал, даже брать его не хотелось…

Инспектор задумался.

— Значит, вы не замечали у него каких-нибудь особенных склонностей? — спросил он, все еще не теряя надежды.

— Он очень любит разбирать, — произнес неуверенным голосом Захарий. — Это его слабость…

— Разбирать? Что разбирать?

— Все, что ему подвернется… Будильник какой-нибудь… Электрические приборы…

— М-да! — произнес далеко не весело инспектор. — Кем он мечтал стать?

— Инженером, — как-то не очень уверенно ответил отец.

— Не инженером, а извозчиком! — подал голос молчавший до сих пор Зарко. — Извозчиком или шофером… Он мне говорил: «Лучше всего, Зарко, быть извозчиком, весь день катаешься…»

Инспектор впился в него своими серыми глазами.

— А видел ли ты, чтобы он вертелся возле легковых машин, грузовиков?.. Чтобы садился в кабину и просил шоферов покатать его?

Мальчик задумался.

— Нет, не видел, — ответил он тихо.

— И никто не замечал за ним этого?

— Никто! — сказал Пиронков.

Инспектор вздохнул.

— И когда вы его посылали что-нибудь купить, он очень задерживался или же быстро возвращался?

— Задерживался, — с горечью ответила мать. — Иногда даже подолгу…

— Так… А знаете, где он чаще всего останавливался, на что больше всего терял время?

Все умолкли — этого никто не знал. Инспектор опять задумался.

— У детей разные характеры, — заметил он. — Некоторые из них послушны — что им велишь, то и делают… Другие — упрямы и своенравны… Эти порой способны такое натворить, что просто диву даешься, как только они могли додуматься до этого…

— Нет, наш послушный! — скорбно проговорила мать. — Очень даже послушный… На весь день можешь его оставить одного дома — не выйдет, пока не вернусь…

— А часто и подолгу вы оставляли его одного?

— Иногда… когда в баню ходила… Ну, а иначе он всегда со мной.

— Озорничал ли он?

— А какой ребенок не озорничает, товарищ? Ведь это же ребенок, без этого он не может…

— Когда он озорничал, вы наказывали его, били?

Женщина заметно смутилась.

— Без этого не обойтись… — вздохнула она. — Всегда найдется за что шлепнуть ребенка…

Инспектор посмотрел на нее в упор.

— Есть разные матери! — сказал он. — Одни шлепают — так, для острастки… Другие же бьют крепко, по-настоящему… Прошу вас, будьте со мной откровенны и скажите мне правду.

Мать покачала головой.

— Нет, я его больно не била… Так только, легонько шлепну…

— А в тот самый лень, когда он исчез? Били ли вы его, обидели ли чем-нибудь?

— Нет! — ответила мать. — Он был очень весел, все с кошкой возился…

— Ну а с кем он играл, с кем водился?.. Был ли у него такой приятель, с кем он часто виделся, о ком часто вспоминал?

Женщина задумалась.

— Да вроде с Пешко он больше всего дружил… Да, с Пешко, сынишкой Фанки… Одногодки они…

— Так… — кивнул инспектор. — А теперь я хочу, чтобы вы мне ответили на один очень важный вопрос. Только не торопитесь отвечать, а прежде хорошенько подумайте… Вопрос такой: видел ли кто из вас в последнее время, чтобы ваш ребенок разговаривал где-нибудь с каким-нибудь взрослым человеком? Или чтобы он рассказывал вам что-нибудь о каком-нибудь взрослом человеке? Прошу вас, хорошенько подумайте…

Инспектор откинулся на спинку стула, не сводя глаз с присутствующих. Было видно, что все они усиленно и добросовестно думают, изо всей силы напрягая память.

— Нет, ничего такого я не знаю… — первым ответил отец.

И другие не могли ничего сказать.

— Может быть, вы забыли, — сказал мягко инспектор. — Подумайте еще — если припомните что-нибудь такое, то сейчас же скажите…

Инспектор задумался. И этот разговор, на который он так рассчитывал, не привел ни к чему. Все в истории пропавшего мальчика было самым обычным, не вызывающим ни малейшего подозрения. Просто не за что было ухватиться, нигде не было видно ни одной путеводной нити. Да и сами родители были совсем обыкновенными людьми. Вряд ли он добьется чего-нибудь более определенного, если подробно расспросит и об их жизни… Последний свой вопрос он задал, чувствуя, что просто даром тратит время.

— Скажите, есть ли в вашей жизни такой человек, который бы относился к вам особенно враждебно, желал бы вам зла?

Столяр энергично завертел головой.

— Нет, таких нет! — ответил он категорическим тоном. — Кто может желать нам зла и за что? Я за всю свою жизнь, как говорится, мухи не обидел…

Итак, разговор был окончен. Инспектор задал еще несколько мелких вопросов и собрался уходить. Вдруг Зарко, который до сих пор лишь изредка подавал голос, стремительно поднялся со своего стула — раскрасневшийся и возбужденный.

— Товарищ начальник, разрешите, чтобы и я тоже помогал вам, — произнес он умоляюще. — Поручите и мне какое-нибудь дело…

Инспектор широко и непринужденно улыбнулся.

— Я и сам об этом думал! — сказал он дружелюбно. — Разумеется, и ты можешь помочь… Стоит тебе только захотеть…

— Да я же хочу! — зарделся Зарко.

— Дело не из легких…

— Это еще лучше.

Инспектор снова улыбнулся.

— Ну, хорошо, тогда слушай внимательно. Завтра ты соберешь всех детей, что живут на этой улице и поблизости… Даже пяти-шестилетних… И самым подробным образом расспросишь кой о чем… Во-первых, видел ли кто из них Васко в день его исчезновения? Разговаривал ли он перед этим с каким-нибудь взрослым человеком? И вообще, видел ли кто из них какого-нибудь взрослого человека, который бы слонялся поблизости без дела — кого-либо поджидал или расспрашивал?.. Запомнил?

— Запомнил.

— Надо разузнать, произошло ли в этот день что-либо особенное… Что-нибудь особенно интересное, чего взрослые не заметили.

Инспектор опять задумался.

— Ну, на завтра хватит! — махнул он рукой. — Не так уж мало. Справишься?

— Обязательно справлюсь! — пылко воскликнул мальчик. — Еще утром соберу всех…

— Ты не очень-то спеши… Надо собрать всех ребят, чтобы никто не отсутствовал. И вообще, хорошенько их расспросить.

— А как я потом вам сообщу?

— Об этом не беспокойся, я сам приду к тебе.

Через несколько минут инспектор Табаков попрощался и вместе с участковым вышел на улицу. Вид у лейтенанта был подавленный — он сам убедился, насколько неполным и неточным оказалось дознание, произведенное им несколько дней назад. Инспектор же выглядел задумчивым, лицо его как-то потускнело и выражало тревогу и беспокойство. Они медленным шагом вернулись в отделение милиции. Так же медленно поднялись по лестнице и вошли в комнату лейтенанта.

— Не двигается у нас что-то это дело! — произнес с досадой инспектор. — Представляешь, если и дальше так будет?

— Да… — вздохнул лейтенант.

— На завтра у тебя две задачи, — продолжал инспектор. — Во-первых, ты должен сходить в зоопарк… Правда, поздновато, но может кто из сторожей все же припомнит, слонялся ли в тот день в зоопарке или около него маленький мальчик без родителей и как он выглядел…

— Это ничего не даст, — мрачно проговорил лейтенант.

— Неважно — мы должны выяснить… разузнать всюду, где только можно.

— Хорошо. И во-вторых?

— Еще раз проверить, не останавливался ли в тот день на улице, где живут Пиронковы, или на ближайших улицах грузовик или легковая машина… Может, кто-нибудь вспомнит. Такая возможность не исключена. Если узнаешь, то выясни все подробности в связи с этим. Понятно?

— Понятно! — кивнул лейтенант.

Уходя, инспектор был по-прежнему задумчив и мрачен. Чтобы освежиться, он умышленно выбрал окольный путь и вышел на Русский бульвар. Было уже довольно поздно, но поток молодых людей, отправляющихся в парк на прогулку, не прекращался. Инспектор слышал их веселые голоса, беспечный девичий смех и чувствовал, как сжимается у него сердце. Нет, он больше не должен думать об этом, на сегодня с него хватит — и завтра — день. Был такой приятный июльский вечер, таким чудным было сияние полной луны над неоновыми лампами широкого бульвара, по которому он шел. Походив так, он наконец несколько успокоился и решил, что пора домой. Хотя и там не станет веселее. Все будут упорно молчать, унылые и мрачные из-за расстроившейся поездки на море. Генерал сказал: пять дней… Но достаточно ли этого?.. Сомнительно… Инспектор уже чувствовал, что не сможет оставить дела и будет бороться до конца, до полной победы.

Поднявшись по лестнице на свой этаж, он, все ещё погруженный в раздумье, позвонил. Дверь открылась неожиданно быстро, на пороге стояла его жена с испуганным лицом.

— Илия, Наско пропал, — проговорила она прерывающимся от волнения голосом.

Инспектор остолбенел, он не верил своим ушам.

— Что ты сказала?.. Пропал?..

— Да, исчез… — в отчаянии воскликнула жена.

— Не может быть… Как это он может исчезнуть?

Перепуганная мать наспех рассказала ему обо всем. Хотя рассказывать-то в сущности было почти нечего. Узнав, что они не поедут на море, Наско повесил нос, выглядел вконец отчаявшимся и сокрушенным. Естественно, мать хотела, чтобы он рассеялся и пустила его на улицу поиграть с детьми.

— Когда это было? — прервал ее инспектор.

— Часов в шесть…

В половине девятого мать, потеряв всякое терпение, отправилась за ним, но мальчик словно сквозь землю провалился. Никто из его товарищей не видел его на улице и не мог ей сказать о нем ни слова.

— В милицию сообщила? — нетерпеливо спросил инспектор.

— Сообщила…

— Представляю себе, какую ты суматоху подняла! — с легкой досадой сказал Табаков. — Ничего, мы найдем его…

Инспектор облокотился о письменный стол, и на его лице появилось, как и всегда в такие минуты, особенное выражение. Жене, уже хорошо изучившей его, было ясно, что он сейчас усиленно думает. Она нетерпеливо пожала плечами — что тут размышлять? Нужно искать, действовать! Хорошо, что его коллеги — работники милиции уже занялись этим делом. Наконец инспектор поднял голову и тихо сказал:

— Вызови поскорей такси…

— Что? — не поняла жена.

— Я же сказал — вызови такси… Через полчаса Наско будет дома…

Хотя голос его и звучал уверенно, он все же чувствовал, что где-то глубоко в нем таятся сомнение и страх. Что это за странные исчезновения?.. Не скрывается ли за ними какая-то неизвестная, страшная сила? К счастью, такси подкатило очень быстро и вывело его из мрачного раздумья. Муж и жена вышли на улицу, инспектор сел рядом с водителем и тихонько сказал ему:

— Первым делом в кафе ЦУМа…

Но жена все-таки расслышала.

— Какой еще ЦУМ? — изумилась она. — Ты в своем уме?

— Я полагаю, что он там, — спокойно ответил инспектор.

Через несколько минут такси остановилось перед, кафе. Супруги быстро вышли из машины.

— Подождите немного… Мы сейчас же вернемся, — на ходу крикнул инспектор шоферу.

Они с женой одновременно вошли в кафе. Однако первым заметил сына отец.

— Видишь его?

— Где? — вздрогнула мать.

— Вон там, у автоматического граммофона…

В кафе стоял большой автоматический граммофон. Желающие послушать музыку опускали в него мелкие монеты и нажимали — в зависимости от выбранной ими пластинки — определенную клавишу. И вот тут начиналось действие магических сил. Под стеклянной крышкой оживала длинная металлическая рука — она с математической точностью выбирала нужную пластинку, затем подносила ее к диску, осторожно ставила, и начиналась музыка.

Перед этим-то веселым чудом техники и стоял, глядя на него во все глаза, Наско. Каким образом эта металлическая рука находит и ставит нужную пластинку? Как это получается, что металлическая рука всегда знает, какую пластинку ей нужно взять? Все ее движения так уверенны, так точны — она никогда не ошибается, всегда выбирает правильно.

— Эй, гражданин, что ты здесь делаешь?

Мальчик ничуть не удивился, услышав знакомый голос. Обернувшись, он недружелюбно взглянул на отца и немного резко ответил:

— Смотрю!

— Пойдем-ка домой…

Наско не поспешил подчиниться. Как раз в эту минуту рука возвращала проигранную пластинку на ее прежнее место. Затем, все такими же неторопливыми, уверенными движениями, она, выполняя желание следующего посетителя, выбрала и поставила на диск новую пластинку.

Чудо, настоящее чудо!

Позднее, когда Наско уже спал, мать со вздохом спросила:

— А как ты догадался, что Наско в кафе?

— Ты мало присматриваешься к ребенку! — с легким укором заметил в ответ инспектор. — Не знаешь, что он думает, что его волнует…

— А тебе это откуда известно?

— Он мне говорит…

— Вот как! — воскликнула немного задетая мать. — А почему он мне ничего не говорит?

— Потому что ты не интересуешься этим и не спрашиваешь его.

— А тебе он сказал, что хочет сходить в кафе ЦУМа?

— Этого он мне не говорил… Но разве ты забыла, что дней десять назад мы были с ним с этом кафе?

— Да, помню…

— Вот в этом-то и все дело… — сказал инспектор, массируя резиновой щеткой просвечивающее сквозь поредевшие волосы темя. — Пока мы там сидели, он не отходил от граммофона, а потом несколько дней только и говорил о нем…

Мать умолкла с виноватым видом — теперь она действительно припомнила все эти подробности.

— Ясно — мальчишка считает себя обиженным. Кто же виноват, что он не поедет на море?.. Разумеется, отец. А раз я виноват перед ним — то неизбежно роняю себя в его глазах… Вместе с этим ослабевает один из сдерживающих факторов… Ребенок чувствует, что он вправе совершить какой-нибудь дурной поступок, — хотя бы так, в отместку…

— Ишь, поганец! — сердито проговорила мать.

— Нет, он мальчик неплохой! — улыбнулся Табаков. — Но все дети ужасно чувствительны к тому, что справедливо и что нет. И вот он выходит из дому… Но куда он может пойти?.. Разумеется, туда, где за последние дни его воображение получило богатую пищу. Подумав хорошенько, я сразу же догадался, куда он мог отправиться…

Инспектор умолк на мгновение, затем тихо добавил:

— Необходимо знать детей… Знать и понимать… Это и им на пользу, и нам. Подумай об этом.

Всю ночь Зарко спал неспокойно, ворочался во сне и тихо стонал. Проснулся он очень рано. За окном алело утреннее небо, где-то в ветвях весело щебетали птички. Внезапно его охватило страстное нетерпение поскорее встать, и сейчас же взяться за дело. Ему казалось, что стоит только сделать все то, о чем ему говорил «начальник”, и он непременно узнает, нечто чрезвычайно важное, быть может, роковое. Кто знает, не зависит ли именно oт него — будет ли наконец найден пропавший Васко…

Зарко приподнялся на кровати и посмотрел на большой будильник — был шестой час. В доме все, кроме него, еще спали. Если встать сейчас, то кого разыщешь так рано? Он едва вытерпел до шести часов и поднялся вместе с матерью. Та, увидев, его торопливо умывающимся под краном, не поверила своим глазам.

— Ба! Что это на тебя нашло? — изумилась она. — Куда это ты собрался в такую рань?

— Дело у меня есть! — коротко ответил мальчик.

Мать уже забыла про вчерашний разговор, да и не верила, что у такого мальчугана может быть какое-нибудь серьезное дело. Зарко позавтракал и стремительно выбежал из дому. Но в такую рань никого из детей еще не было видно. Напрасно он обходил дворы и заглядывал во все закоулки. Убедившись, что ему не собрать никого в такой час. Зарко воротился домой и разбудил братишку.

— Вставай, вставай! — заторопил он его. — Сегодня нас дело ждет…

Мишо посмотрел на него одним глазом и опять укрылся с головой. Но не суждено ему было в это утро как следует выспаться. Зарко стащил с братишки одеяло, но тот свернулся клубком и крепко зажмурил глаза. Пришлось прибегнуть к помощи графина с водой. В следующий миг мальчик уже сидел на кровати, растерянно тараща глаза.

— Ма-ам! — плаксиво протянул он. — Зарко дерется.

— Кто дерется? — возмутился Зарко. — Что ты врешь?

— А ты зачем облил меня водой?

— Это совсем другое.

— Нет, не другое… Ма-а-ам…

В дверь просунулась голова матери — глаза ее смотрели угрожающе.

— Лгун! — бросил презрительно Зарко. — Обойдусь и без тебя!

Только сейчас Мишо вспомнил, о чем они говорили вчера вечером. Мигом вскочив, он пустился догонять брата. Сначала Зарко был непреклонен, но, увидев испуг и тревогу на лице братишки, все-таки сжалился над ним.

— Что, будешь врать в другой раз? — спросил он, немного смягчившись.

— Нет, не буду… Никогда больше не буду врать…

— Ты всегда так говоришь, — пробурчал недовольно Зарко, — а потом опять врешь.

— Если хочешь, я могу побожиться, — умоляюще произнес Мишо. — Пусть меня поразит…

Зарко снова рассердился.

— А ну замолчи! — прервал он его. — «Пусть меня поразит…» Кто тебя поразит?.. Одни неучи божатся.

Но Мишо неожиданно возразил:

— Вот и неверно! Папка-то разве неуч? Он тоже божится…

— Неправда! — сказал Зарко, пораженный этим открытием. — Когда это он божился?

— Божился, божился, я слышал своими ушами… Мама сказала ему: «Ты опять наклюкался?»

— Наклюкался? — не понял Зарко.

— Значит, выпил… А папка сказал: «Честное слово, нет!»

— Это совсем другое дело…

— Погоди, погоди! Тогда мама сказала: «А ну побожись… А папка сказал: «Порази меня бог, если я хоть глоточек выпил… Вот — перекреститься могу».

Зарко смотрел на своего братишку выпученными глазами.

— Да это он просто шутил! — внезапно осенило его, и он сразу повеселел. — Ведь папка — коммунист и не верит в бога… — заключил он уверенным тоном.

В конце Зарко согласился опять взять Мишо к себе в помощники. Будет так, как они договорились вчера вечером: Зарко соберет ребят постарше, а Мишо — маленьких, дошкольников.

— Скажешь им — пионерское задание! — поднял руку Зарко, и лицо его озарилось каким-то внутренним светом.

Но оказалось, что собрать всех детей в одном месте — совсем не легкое дело. То у какой-нибудь девочки урок музыки, то какому-нибудь мальчику нужно остаться помогать матери. И только сила таких веских слов, как «Пионерское задание» собрала наконец детвору во дворе одного большого дома. Было уже около половины одиннадцатого. Зарко терял всякое терпение. Пришедшие дети — их было уже десятка два — шумели, как пчелиный рой, и с интересом и любопытством поглядывали на Зарко, который все еще загадочно молчал.

— Все в сборе? — спросил он немного погодя.

— Филиппа нету! — крикнул кто-то из задних рядов. — Он болеет…

— А когда он заболел?

— Не знаю, — промямлил мальчуган. — Целая неделя уже прошла… Даже больше…

От него не будет никакой пользы, рассудил Зарко. Ведь он ничего не знает, раз не выходит уже целую неделю.

— Лили не пришла! — сообщила какая-то девочка. — Сказала, что придет.

Лили все же пришла, хотя и последней. Это была шестилетняя девочка, щупленькая и кудрявая, с маленькими, блестящими, как черные бусинки, глазами. Она уселась впереди и уставилась любопытным взглядом на Зарко. А тот выпрямился, и, как всегда, когда ему приходилось что-нибудь говорить, лицо его сильно побледнело.

— Дорогие пионеры, мы собрались здесь по одному очень важному делу, — начал он медленно и даже несколько торжественно.

Шепот едва сдерживаемого любопытства прошел по группе навостривших уши детей. Зарко спокойно и не спеша начал свой рассказ о пропавшем мальчике, о тщетных усилиях милиции. Но ребята знали все это и без него. Их родители говорили о Васко и утром и вечером — какие только предположения они не строили, какие только невероятные истории не выдумывали. Дети жадно слушали, ловя каждое их слово, и, в свою очередь, тоже начали сочинять разные истории — одну запутаннее и неправдоподобнее другой, а некоторые дошли до того, что даже начали верить самим себе. Что нового сказал им Зарко? Ровно ничего… Не отнимает ли он у них напрасно время?

— Дорогие пионеры, милиция очень рассчитывает на нашу помощь! — закончил Зарко. — Мы должны радоваться, что нам оказывают такое доверие. Вчера вечером я разговаривал с одним начальником…

— Где же этот начальник? — спросил с недоверием высокий и худой, как щепка, Андрейко.

— Сейчас он не может быть здесь! — нахмурился Зарко. — Начальник хочет знать, видел ли кто-нибудь маленького Васко в тот день, когда он исчез… Это очень важно.

Зарко умолк и уставился на детей. Лица у них вытянулись и стали серьезными. Они переглядывались, но хранили молчание.

— Хорошенько подумайте! — сказал Зарко. — И чтоб никто не посмел врать… Соврать в таком важном деле — это все равно что встать на сторону бандитов.

При этом страшном слове, которое Зарко произнес громко и отчетливо, все вздрогнули, однако никто не произнес ни слова.

— Значит, его не видел никто? — сказал с досадой Зарко. — Ну, что ж, так и скажем начальнику… Теперь другое… Видел ли кто-нибудь, чтобы Васко разговаривал с каким-нибудь взрослым человеком? Каким бы то ни было. Не важно, когда это было — хоть месяц тому назад.

Снова наступила глубокая, гнетущая тишина.

— Никто не видел?

— Никто! — мрачно ответил Андрейко.

— Ты не говори за всех! — осадил его Зарко. — Я и других спрашиваю…

Но и другие не знали ничего.

— Неужели же вы не видели, чтобы на вашей улице слонялся без дела какой-нибудь человек? Чтоб так просто прогуливался, поглядывал куда-нибудь, ждал чего-то? Неужели не видели?

— Я видел! — крикнул вдруг кто-то.

Сзади, из-за голов, поднялся низенький крепыш в очень коротких штанах. Зарко знал его — это был Чочко-футболист.

— Что ты видел? — спросил Зарко, почувствовав, как заколотилось у него сердце.

— Кого, а не что… Человека! — грубовато ответил Чочко.

— Что он делал?

— Ничего не делал… Ходил себе, поглядывал туда-сюда… Минут пятнадцать…

— Ну а потом?

— Потом ничего… Мама меня позвала, и я ушел…

— А он остался на улице?

— Остался…

— Какого числа это было?

— Да в тот день, когда исчез Васко.

У Зарко зашумело в ушах от волнения.

— Чочко, то, что ты сказал, ужасно важно… Этот человек мог быть из шайки бандитов…

Дети зашумели. Чочко вытаращил глаза.

— Бандитов? — воскликнул он. — Да вроде он не был похож на бандита…

— Как он выглядел?

— Да так — обыкновенно…

— Ты должен мне сказать, как он был одет. Какого — по-твоему, был возраста?

Чочко замолчал, видимо чувствуя большое затруднение. «Угадать возраст взрослого человека — это самое трудное дело», — подумал он.

— Лет тридцати, наверное…

— А в чем он был одет?

— Как все… — ответил Чочко, порозовев от напряжения. — А, да — он был в желтых ботинках. И часы у него были — он смотрел на часы.

— А курил ли он?

— Курил… Нет, не курил… Нет, нет, нет — курил… Сейчас я точно вспомнил — курил…

Зарко засыпал мальчика вопросами, но больше этого не узнал ничего. Человек без всякого дела шатался туда-сюда по улице, на которой жили Пиронковы, держась поближе к их дому. Выглядел он немножко взволнованным и будто чем-то рассерженным. Одет был ни хорошо, ни плохо, но в новых ботинках — шикарных желтых ботинках. Что еще? Да, волосы… И, кажется, без галстука… В котором часу? Часов в девять или одиннадцать — точно он не может сказать, ведь у него нет часов.

— Если ты увидишь его на улице — узнаешь? — спросил Зарко.

— Конечно, узнаю! — решительно ответил Чочко. — По другой стороне будет идти — все равно узнаю.

Один малыш нерешительно привстал.

— Зарко, я, кажется, тоже видел этого человека… — сказал он. — Такой, в желтых ботинках.

— А что он делал?

— Ничего… Должно быть, ждал кого-то…

— Видел ли ты, чтобы он с кем-нибудь разговаривал? С кем-нибудь встретился?

— Нет… А может, просто не обратил внимания, — ответил мальчуган. — Разве я знал, что это бандит…

Подробные расспросы почти убедили Зарко в том, что оба мальчика видели одного и того же человека. Под конец он уже слушал одним ухом, представляя себе, как будет выкладывать начальнику эти важные сведения и как тот похвалит его, удивленный проявленными им способностями. Ребята, о которых Зарко позабыл на минуту, вдруг расшумелись, начали сами, теряясь в догадках, строить разные предположения.

— Тихо! — опомнившись, крикнул Зарко. — А ну-ка — вспомните, не случилось ли еще чего особенного в тот день… Может, кто из вас что-нибудь видел, слышал или нашел… Все равно, что.

Но дети почти не слушали его и продолжали оживленно разговаривать между собой.

— Значит, ничего такого не было? — снова спросил Зарко.

— Нет, нет! — ответило несколько голосов.

— Подумайте еще! — повысил тон Зарко. — Это очень важно… Важна любая мелочь, любая подробность…

Но дети были заняты своими разговорами. Только маленькая Лили, стоявшая перед ним, казалось, ловила каждое его слово. Она робко, с каким-то виноватым видом таращила на Зарко свои черные бусинки и то и дело краснела. Сначала он не обратил на девочку внимания, но затем и сам уставился на нее.

— Что, Лили? — вспомнил Зарко ее имя. — Что ты на меня смотришь?

— Ничего! — вздрогнула девочка.

— Как так ничего!

— Ничего…

— Ну зачем врать? Я же знаю — ты мне хочешь что-то сказать…

Лили покраснела до корней волос. Дети стали прислушиваться и поглядывать на них с любопытством.

— Зарко… я нашла…

— Что ты нашла? — перебил ее Зарко.

— Три лева нашла…

Дети залились смехом.

— И что же ты сделала с тремя левами? — спросил Зарко.

— Да, ничего…

— Как так — все ничего да ничего! — воскликнул с раздражением Зарко. — Бросила их опять, что ли?

— Да нет… я на них… конфет купила…

Дети снова захохотали.

— Эй, тише вы! — прикрикнул на них Зарко. — Значит, конфет купила… Молодец, молодец! Этому ли тебя мама учила?

Девочка стыдливо опустила глаза.

— Найденные деньги — все равно что украденные… Ты, значит, воровкой хочешь стать?

Глаза Лили наполнились слезами.

— Они не краденые… — произнесла она дрожащим голосом. — Я же не знала, чьи они… Если бы знала, то вернула бы их… А я ведь не знала…

— Раз так, надо было отнести их в отделение милиции. Поняла? Когда что находят, всегда туда сдают. А взять себе то, что найдешь, это все равно что украсть. А воровок, если хочешь знать, в пионерскую организацию не принимают.

При этих словах девочка не выдержала и разревелась. Зарко понял, что переборщил. Он смотрел на нее в замешательстве и смущении, не зная, что сделать — как ее утешить.

— Ну, ладно, ладно, перестань! Подумаешь, большая беда! Ты же не знала… Потому и… Разве ты воровка… — бормотал он, переступая с ноги на ногу.

Но Лили продолжала плакать. Две девочки, подойдя к ней, стали гладить ее по волосам. Даже Андрейко возмутился.

— И не стыдно тебе? — сказал он с раздражением. — Ребенка маленького до слез довел…

Наконец Лили, всхлипнув еще раз, отняла руки от своего заплаканного личика.

— Я… я верну эти три лева! — проговорила она сквозь слезы. — Я отнесу их в милицию…

Зарко ушел от ребят пристыженный и очень недовольный собой. Действительно, почему он поступил так с бедной девочкой? Хотя то, что он сказал ей, сущая правда… Но так ли следовало сказать это? Можно быть строгим, но не жестоким.

— Ты иди домой, — сказал он братишке. — Я сейчас приду…

Зарко несколько раз прошелся по улочке, на которой жил Васко, словно там мог неожиданно появиться таинственный человек в желтых ботинках, и остановился на углу. Какой-то голос подсказывал ему, что незнакомец не случайно стоял на этом месте в тот день. Может быть, он следил за Васко, а может, хотел приманить его к себе… Желтые ботинки… Не так уж часто встречаются люди в желтых ботинках… Если собрать всех пионеров Софии, то его за полчаса обнаружат… Конечно, таких, как он, окажется немало… может, сто, а может, и триста… Но ведь Чочко-то видел его — он узнает его и из трехсот…

«Мы отыщем его, — думал взволнованно Зарко. — Лишь бы он только не сменил ботинки… Лишь бы не надел другие…

Окрыленный надеждой и уже в приподнятом настроении, Зарко отправился домой. Когда он открыл дверь, первым, кого он увидел, был «начальник».

Утро не принесло ничего нового инспектору уголовного розыска Табакову. Проверка в зоологическом саду, произведенная рано утром молодым лейтенантом, не дала никаких результатов. Ни билетер, ни сторожа не видели в тот день никакого маленького мальчика, который походил бы на потерявшегося. Нечто подобное произошло недели две назад, но за последние дни таких случаев, по их словам, не наблюдалось.

Инспектор помог лейтенанту собрать сведения насчет машин, останавливавшихся близ дома Пиронковых. Помимо тихой улицы, на которой жил Васко, они вдвоем обошли все ближайшие переулки. Дело было довольно деликатное и трудное. Приходилось входить к незнакомым, порой очень недоверчивым людям, и, терпеливо излагая существо дела, стараться тронуть их рассказом о пропавшем мальчике, чтобы вызвать на откровенность. В магазинах и учреждениях было гораздо легче. Но и там результаты оказались совсем ничтожными. В сущности, в квартале имелось только одно учреждение — районное почтовое отделение. Оно находилось на довольно широкой, недавно асфальтированной улице, пересекавшей ту, на которой жили Пиронковы. Выяснилось, что в день исчезновения Васко между одиннадцатью и двенадцатью часами перед зданием почты стоял грузовик, развозивший по домам посылки. Когда они были погружены, грузовик уехал. Видели ли работники почты мальчика, который бы вертелся около машины? Нет, не видели. А возможно ли, чтобы такой маленький мальчик, как Васко, залез в ее кузов? Все считали, что это невозможно, хотя задний борт машины во время стоянки оставался открытым. Почтовики утверждали, что кузов грузовика слишком высок для такого малыша и что к нему никогда не приставляли никакой лесенки. Инспектор велел лейтенанту разыскать в гараже эту машину и поговорить с шофером, а сам продолжил расследование.

Близ почты находилось частное ателье химической чистки одежды. Хозяин — веселый и словоохотливый армянин — с большой готовностью предложил свои услуги инспектору. Что произошло в день исчезновения ребенка, он не мог припомнить, но категорически утверждал, что в последние десять дней точно против его ателье не раз останавливалась легковая машина. Шофера ему ни разу не удалось разглядеть, кого он вез — тоже, так как всегда был занят своими клиентами. Машина стояла обычно полчаса — час и потом уезжала.

— Автомобиль был один и тот же? — спросил инспектор.

— Да, один и тот же…

— Какой марки?

— Ну, уж этого я не знаю!.. — пожал плечами армянин.

Инспектор усмехнулся.

— Откуда же вы тогда знаете, что машина была одна и та же?

— Да я по цвету ее узнавал. Зелененькая такая, как сейчас помню…

Это было все, что армянин мог сказать инспектору. Тот дал ему номер своего телефона и попросил сразу же сообщить, если машина снова остановится перед ателье. Армянин раскланялся и проводил его до дверей.

— А если остановится другая машина? — вдруг спохватился он.

— Запишите ее номер! — улыбнулся инспектор. — Но смотрите, чтобы вас не заметили…

Покончив со всем этим, Табаков отправился к Зарко. Ему открыла мать и любезно пригласила войти.

— С самого утра куда-то запропастился! — пожаловалась она. — Как ушел, так и не возвращался…

Первым пришел Мишо, а немного погодя возвратился и Зарко. По возбужденному лицу мальчика инспектор сразу догадался, что тот что-то узнал, однако не стал спешить с расспросами и терпеливо ждал. Зарко огляделся, словно боялся, что его кто-то может подслушать, и тихонько сказал:

— На улице, где живет Васко, был замечен один человек…

— Погоди!.. Начни все сначала! — прервал его с серьезным видом инспектор.

Тогда Зарко стал выкладывать все по порядку. Он рассказал подробно о том, какие он задавал вопросы ребятам, что ему отвечали. Инспектор слушал его внимательно, время от времени записывая что-то в свой блокнот.

— Это наверняка бандит! — закончил свой рассказ Зарко, чувствуя при этих словах, как по телу его пробежали мурашки.

Инспектор в раздумье покачал головой.

— Очень возможно! — сказал он. — Но возможно и другое…

— Что другое? — встрепенулся мальчик.

— Ну, скажем, человек просто ждал кого-нибудь. Может быть, товарища или знакомого…

Зарко сразу сник.

— Да, возможно… — вздохнул он.

— Ничего, мы все это выясним, — поспешил успокоить его Табаков. — Постараемся узнать, что это был за человек.

— А как мы узнаем?

— Посмотрим… — ответил инспектор. — Стало быть, это все? Не заметили ли дети чего-нибудь другого? Чего-нибудь особенного?

Зарко удрученно вздохнул. Рассказать ли ему о маленькой Лили, которая нашла три лева? Ему было стыдно вспомнить о своем нехорошем поступке. Да и что может быть общего между этим незначительным случаем и исчезновением Васко? Но, увидев серьезный, выжидающий взгляд инспектора, мальчик поборол все свои колебания.

— Они ничего особенного не заметили, — сказал он с какой-то неохотой. — Лили вот только нашла три лева…

Зарко совсем не ожидал, что эти равнодушно произнесенные им слова произведут такой эффект. Инспектор так и подскочил на своем стуле, впившись в мальчика глазами. Даже цвет его лица изменился — приобрел вдруг какой-то розовый оттенок.

— Какие это были три лева? — спросил он быстро.

— Ну, обыкновенные… — смешался Зарко. — Денег три лева…

— Одна бумажка. Или же три по леву?

— Об этом я ее не спросил… — стыдливо потупился Зарко.

— Так… А где она их нашла, знаешь?

— На той улице, где Васко живет… В тот же день, когда он исчез…

— А где точно? Ты видел это место?

Но Зарко не знал и этого и смущенно смотрел на инспектора. Ему поручили дело, а он вот как его выполнил — даже не знает, что ответить.

— Известно ли тебе по крайней мере, где живет Лили? — нетерпеливо спросил Табаков.

— Это знаю…

— Тогда идем к ней! — сказал инспектор и решительно встал.

Они вышли на улицу. Инспектор шагал очень быстро, лицо у него было напряженное и задумчивое. Теперь он почти не глядел на едва поспевавшего за ним мальчика и ни о чем больше его не спрашивал — словно тот стал ему вдруг совсем не нужен. Зарко почувствовал, как сжалось у него сердце. Он едва собрался с духом и спросил:

— А то вот… насчет денег, очень важно?

— Очень! — ответил рассеянно инспектор, поглощенный своими мыслями.

Внезапно он как бы очнулся, и лицо его стало по-прежнему ласковым и приветливым. Он похлопал Зарко по плечу и, улыбаясь, спросил:

— Да неужели ты еще не догадываешься?

— Нет… — ответил с горечью мальчик.

— Мать дала Васко три лева на простоквашу. Тебе это было известно? Бумажку в три лева…

— Нет, этого я не знал… — сказал Зарко.

— Ну, тогда другое дело! — кивнул инспектор. — Наверное, это те самые деньги… Как их мог потерять Васко? И где точно это произошло? Узнаем по крайней мере, в какую сторону он ушел… А может, и много других вещей… Видишь теперь, какой это важный след.

Когда они вошли к Лили, вся семья обедала. Им открыл отец — сухощавый молодой человек в очках, скрипач Государственной филармонии. Инспектор коротко объяснил причину своего прихода.

— Ну, конечно! Вы можете ее расспросить сию же минуту! — охотно согласился отец.

— Нет! Нет! Пусть она сперва пообедает, — спокойно сказал инспектор.

Отец Лили провел их дожидаться в соседнюю комнату. Теперь Зарко с еще большим уважением смотрел на инспектора. Разбиравшее его любопытство и желание поскорее добраться до истины просто не давали ему покоя. И инспектор, небось, чувствует то же самое. Наверняка! И как хорошо он поступил, оставив девочку спокойно пообедать! Разве он, Зарко, не мог быть таким же внимательным час тому назад, вместо того, чтобы доводить ее до слез в присутствии всех ребят?

Минут через десять отец ввел Лили в комнату.

— Этот дядя из милиции, — сказал он. — Ему нужно тебя кой о чем спросить.

Лили сильно побледнела и с испугом взглянула на инспектора. Тот сразу сообразил, в чем дело, и погладил девочку по щеке.

— Не бойся! — сказал он. — Я же не за тем пришел, чтобы тебя бранить… Просто хочу поговорить с тобой о чем-то…

— Я-я-я их… верну! — запинаясь и чуть не плача, произнесла Лили. — Я просто не знала, чьи они…

— Скажи-ка, Лили, какие это были деньги, — продолжал все так же ласково расспрашивать Табаков. — Одна бумажка в три лева или три бумажки по одному леву?

— Одна бумажка! — со вздохом ответила девочка.

— Молодец! Значит, память у тебя хорошая. А где ты ее нашла?

— На улице…

— А ты можешь показать нам это место? Только точно то самое место, где она лежала.

— Могу! — тихо промолвила девочка.

Немного погодя они вчетвером вышли на улицу. Девочка быстро и уверенно шагала впереди, в ее походке не чувствовалось ни малейшей нерешительности. Инспектор наблюдал за ней с напряженным интересом и нескрываемым любопытством. Он ничуть не сомневался, что она хорошо запомнила то место: богатый личный опыт убедил его в том, что в некоторых отношениях дети более впечатлительны и точны в своих наблюдениях, чем взрослые. Наконец Лили остановилась, огляделась и решительно указала своим маленьким пальчиком.

— Здесь! — сказала она.

Табаков достал из кармана трехлевовую бумажку и протянул ее девочке.

— Положи эти три лева на то место, где лежали те… Только так, как они лежали, когда ты их увидела.

Лили с удивлением взглянула на инспектора, немного помедлив взяла деньги и, перегибая их, осторожно положила на мостовую у самого тротуара. Инспектор внимательно осмотрел это место.

— Скажи-ка мне теперь, Лили, как ты запомнила, что деньги лежали именно здесь? Может, там где-нибудь? А?

— Тут! — повторила девочка тем же решительным тоном. — А как я запомнила? Да по этой решетке.

Инспектор только кивнул в ответ, но было видно, что он очень доволен. В двух шагах от того места действительно чернела решетка люка городской канализации.

— Молодец, Лили, большое тебе спасибо! — сказал Табаков и погладил ее по голове. — Теперь ты можешь идти…

Он извинился перед ее отцом, который, вздохнув с облегчением, взял дочурку за руку и повел домой. Инспектор и Зарко остались на улице; инспектор, погруженный в раздумье, Зарко, томясь ожиданием, сгорая от любопытства. Теперь почти не оставалось никакого сомнения, что подобранная трешница была той самой, которую мать дала Васко, посылая его в молочную. Она была найдена в тот же день, почти в то же время, почти в тот же час. Едва ли возможно такое совпадение — чтобы и кто-нибудь другой потерял в этот день на той же глухой улице точно такую же трехлевовую кредитку. Но к чему приводил этот факт? Пока что к уяснению других, незначительных на вид, но не по существу, фактов. Становилось очевидным, что Васко, действительно, направился к молочной кратчайшим путем, а не пошел, как предполагалось, в обратную сторону — к отделению связи. Предположение, что он мог забраться в кузов почтового грузовика, сейчас, по крайней мере временно, исключалось. Он потерял деньги здесь, на этом месте. А когда он их хватился? Разумеется, прежде чем дошел до молочной… Быть может, он испугался, что его будут бранить, и бросился их искать, а тут уж могло всякое случиться…

— Теперь хорошенько обследуем это место! — сказал со вздохом инспектор и принялся так сосредоточенно и внимательно осматривать мостовую и тротуар у решетки, что, казалось, забыл все на свете. Время от времени он доставал из кармана большую лупу в роговой оправе с никелированной ручкой и долго всматривался во что-то, чего Зарко не мог разглядеть простым глазом. Так он продвигался сантиметр за сантиметром, покуда не достиг самой решетки.

Она еще с самого начала привлекла его внимание. По виду и размеру это была очень старая, невесть когда поставленная решетка — вся ржавая, изъеденная временем, с редкими, четырехгранной формы, прутьями. Трубу, наверное, недавно чистили, так как на прутьях решетки еще можно было разглядеть остатки темной илистой массы, выброшенной наверх через люк. Они-то и заинтересовали больше всего инспектора. Он достал лупу и стал напряженно всматриваться.

— Следы автомобильной покрышки! — взволнованно произнес Табаков и обратился к мальчику: — На, посмотри!

Зарко нагнулся и с любопытством посмотрел в лупу. Теперь и ему стали ясно видны глубокие отпечатки нарезов автопокрышки. Инспектор снова приблизил лицо к решетке, потом схватил лупу и долго рассматривал в нее следы илистой массы. Лицо его порозовело, глаза заблестели. Он достал из кармана блестящий пинцетик, быстро извлек им что-то из сгустка грязи, на котором виднелся след автомобильного колеса. Потом выпрямился с каким-то торжествующим выражением, глаза его сияли от радости. Зарко еще не видел его таким, он просто не ожидал, что этот спокойный, холодный и рассудительный человек может прийти в такое состояние.

— Смотри! — взволнованно проговорил Табаков, поднося блестящий пинцетик к самому носу мальчика.

Зарко посмотрел, но взгляд его выразил недоумение.

— Что это, по-твоему? — спросил инспектор.

— Не знаю! — смущенно ответил Зарко. — Вроде, какое-то стеклышко…

— Не стеклышко, а фарфор, — произнес торжествующим тоном Табаков. — Осколочек от разбитой фарфоровой миски или тарелки…

Зарко наконец понял и невольно вздрогнул.

— Тут что-то произошло! — продолжал все так же взволнованно инспектор. — Случилось что-то особенное… Здесь Васко разбил миску, потерял деньги…

— А где же другие осколки? — спросил с растерянным видом Зарко.

— Там… в люке… Миска упала прямо на решетку, разбилась, и все осколки провалились внутрь… Да, это было именно так…

В голосе Табакова чувствовалась такая уверенность, что Зарко даже ни на секунду не усомнился: конечно, все было именно так, как говорил инспектор.

— А следы покрышки? — спросил он вдруг изменившимся голосом.

— И до этого доберемся! Все выясним… А теперь, Зарко, иди обедать. Как только ты мне понадобишься, я тебя тотчас разыщу.

— Только обязательно, товарищ инспектор! — с жаром воскликнул Зарко.

Сам же инспектор даже не подумал об обеде. Первым делом он отправился в районное отделение, где у него была назначена встреча с участковым. Лейтенант сидел у себя в комнате и что-то старательно записывал в свой маленький блокнотик.

— Ну, что нового? — бодро спросил инспектор.

Лейтенант удивленно взглянул на него. Такой беспечный тон, когда им на каждом шагу сопутствуют одни лишь неудачи, показался ему довольно неуместным.

— Ничего! — буркнул он. — Мальчика в кузове не было. Там все время, пока стояла машина, находились два почтальона.

— Так я и думал! — кивнул головой Табаков. — Следы ведут не к грузовику, а совсем в другом направлении.

И, увидев недоумение на лице лейтенанта, он поспешил рассказать ему подробно обо всех своих утренних открытиях. Тот слушал его с огромным вниманием и все больше оживлялся.

— Я же вам сказал! — воскликнул он. — Ребенок похищен — это совершенно очевидно!

— Не спеши! — ответил, серьезно взглянув на него, инспектор. — Это все еще отдельные, разрозненные факты. И даже нельзя сказать, что они проверены.

— Я уверен, что мы найдем в люке осколки фарфоровой миски.

— И я в этом уверен, но… посмотрим…

Лейтенант встал из-за стола и заходил широкими шагами по комнате.

— Значит, и от детей может быть толк! — усмехнулся он. — Это мне урок!

Но инспектор не слышал его — он уже снял телефонную трубку и набирал номер. Сперва он связался с отделом коммунального хозяйства городского Совета и потребовал, как можно скорее прислать в отделение милиции одного или двух рабочих-канализаторов. Второй его разговор был с Дирекцией милиции. В одном из ее отделов работали опытнейшие эксперты, которые могли решить любую задачу научного или технического характера. Табаков связался с одним из них и спросил, может ли он к нему сейчас же прийти. Окончив наконец все эти разговоры, инспектор со вздохом облегчения откинулся на спинку стула.

— Это только начало! — сказал он. — Но все-таки мы уже ступили на дорожку. Если будем действовать как надо, ничего не упуская из виду, то, возможно, она куда-нибудь приведет нас.

Первым явился в отделение эксперт Научно-технического совета. Это был сухощавый пожилой человек в поношенном пиджаке, его воспаленные глаза совсем не говорили о какой-либо особенной зоркости и наблюдательности. Табаков оставил лейтенанта дожидаться канализаторов, а сам вышел с экспертом. Прибыв на место происшествия, эксперт сразу же принялся за дело. Внезапно он весь преобразился, уподобившись вдруг какой-то неимоверно чуткой и подвижной охотничьей собаке, которая быстро снует туда и сюда, обнюхивая все кругом и ничего не оставляя без внимания. Так прошло полчаса, за которые он тщательно обследовал всю улицу.

— Марка машины — «Москвич», — произнес наконец эксперт уверенным тоном. — Покрышки не изношены — они прошли не больше десяти тысяч километров. Сначала машина двигалась где-то по середине улицы, затем приблизилась к правому тротуару… Здесь она двигалась со скоростью около двадцати километров в час. В двух метрах от решетки шофер резко затормозил, и машина остановилась. Затем она снова тронулась, проехала по решетке и покатила дальше…

— Куда она завернула — налево или направо? — спросил Табаков.

— Об этом нет никаких данных! — невозмутимо ответил эксперт.

— Так… А когда это произошло?

— Дня три тому назад… от силы пять…

— Насколько я вас понял, машина остановилась не совсем нормально?

— Да, не совсем… Правда, шофер подъезжал к этому месту с намерением остановить машину у самого тротуара. Это ясно видно… Но остановил ее почему-то внезапно и резко, не сбавив перед этим хода.

— Да! — задумчиво произнес инспектор.

— Представьте, что он проехал чуть дальше того места, где хотел остановиться, заметил это и… затормозил. Или, скажем, увидел вдруг знакомого…

— Это все, что вы можете сказать? — спросил инспектор.

— Таковы данные, — ответил невозмутимо деловым тоном эксперт.

— Благодарю вас.

Немного погодя явились сопровождаемые лейтенантом канализаторы. Они не спеша подняли решетку и опустили в люк длинную лопату, изогнутую у места насадки под прямым углом к черенку. Как ни был уверен инспектор в том, что сейчас извлекут черепки разбитой миски, сердце у него все же застучало. А что если там ничего не обнаружат? Что если этот осколок попал сюда случайно? Затаив дыхание, следил он за каждым движением пожилого рабочего, который, наконец, вытянул кривую лопату наверх и вывалил на мостовую кучку илистой массы.

— Смотрите, товарищ инспектор! — радостно воскликнул лейтенант.

В следующий миг он нагнулся и, пользуясь своим носовым платком, извлек из этой темной кашицы большой осколок разбитой миски. Через полчаса они собрали все черепки, обнаруженные в иле, и осторожно завернули их в носовые платки.

— Завтра мы получим то, что нам нужно! — воскликнул инспектор. — Миску еще сегодня восстановят в отделе… Если мать пропавшего мальчика узнает ее, то у нас исчезнут всякие сомнения…

— А машина? — спросил лейтенант. — По-моему, ребенка увезли на этой машине.

— Это еще неизвестно, — сдержанно заметил инспектор.

Лейтенант быстро взглянул на него и поджал губы, как бы что-то смекая.

— Не поделитесь ли вы со мной своими соображениями? — тихо сказал после минутной паузы инспектор. — Может быть, они сходятся с моими.

Лейтенант в смущении почесал лоб.

— Хорошо, допустим, что между «Москвичом» и исчезновением ребенка не существует никакой связи… — задумчиво произнес он. — Просто ребенок по дороге к молочной разбивает миску, теряет деньги и исчезает… Затем появляется легковая машина, останавливается и через некоторое время уезжает…

— Вполне допустимо, — шутливо заметил инспектор. — Первый черепок, который я обнаружил, был вдавлен колесом автомобиля — отпечатки покрышки были видны совсем ясно… Следовательно, сперва была разбита миска, после чего по черепку проехала машина…

— Хорошо… Будем рассуждать логично, — продолжал лейтенант. — «Москвич», ехавший до этого по середине улицы, начал приближаться к правому тротуару… Зачем это понадобилось водителю? Есть только одна возможная причина, а именно: водитель хотел остановить машину. Как вам известно, она, действительно, остановилась. Но с какой целью? Из-за мальчика? Или по какой-либо другой причине? Предположим, что это произошло не в тот час, пусть даже не в тот день. Если вы, например, товарищ Табаков, едете куда-нибудь на машине, то, естественно, остановитесь перед тем домом, который вам нужен. Не так ли?

— Совершенно верно! — подтвердил Табаков.

— Значит, мы должны произвести тщательную проверку в этих двух домах по обе стороны улицы! — заключил с воодушевлением лейтенант.

— Так мы и сделаем! — согласился инспектор.

— Тогда выяснится, что за машина приезжала сюда, зачем, когда точно. Если же никто ничего о ней не знает, то очевидно, что эта машина останавливалась здесь по какой-то другой причине. Быть может, для того, чтобы увезти мальчика.

Табаков и сам понимал, что это пока что единственный способ добраться до чего-нибудь реального. Не сказав больше ни слова, он огляделся. Справа было старое трехэтажное зданьице, фасад которого выходил прямо на улицу. Дом слева, двухэтажный и такой же ветхий и облупленный, находился в глубине двора, усаженного деревьями.

— Начнем с правого! — предложил инспектор.

Лейтенант кивнул головой: не все ли равно?

На первом этаже жили две семьи, но ни к аптекарю, ни к конторскому служащему, насколько они помнили, еще никто никогда не приезжал на легковой машине.

— Может быть, вас не застали и уехали… — все же настаивал инспектор.

Однако оба семейства отрицали такую возможность — дома у них всегда оставался хоть кто-нибудь.

— Да и нет у нас ни друзей, ни знакомых с машинами, — сказал со вздохом конторщик.

Второй этаж занимали тоже две семьи. Продавца в мануфактурном магазине не было дома, но его жена категорически заявила, что за последнее время к ним никто не приезжал на легковой машине. Она очень хорошо помнила день, в который исчез Васко, знала, чем была занята точно между одиннадцатью и двенадцатью часами. Нет, к ним не приезжали.

— Слышали ли вы хоть шум мотора или звон разбившейся посудины? — спросил инспектор.

Женщина задумалась. Лицо ее стало серьезным и озабоченным.

— Нет, что-то не припомню, — сказала она наконец. — Да ведь я больше на кухне была…

— Дети у вас есть?

— Как же, двое! — с гордостью ответила женщина. — Но я их уже давно отправила в деревню к бабушке.

— А кто ваш сосед?

— Журналист один, — с некоторой неприязнью ответила жена продавца. — Кажется, он дома сейчас…

Табаков и лейтенант переглянулись — к журналисту всегда могли приехать на машине. Они, действительно, застали его дома. Это был мужчина лет сорока, но уже с проседью, работавший редактором в небольшой профсоюзной газете. Оказавшись человеком добродушным и любезным, он тотчас выразил готовность помочь чем может. Журналист прекрасно помнил день исчезновения мальчика — так как в то время был у себя в квартире. Но, к сожалению, и он не мог сказать, останавливалась ли перед их домом какая-нибудь легковая машина. Разумеется, они там нередко останавливались, так как редакция, не имея своей машины, пользовалась теми, которые принадлежали профсоюзу. Однако за последние десять дней за ним не приезжали ни разу.

— А не донесся ли до вас с улицы звон разбившейся посуды? — спросил Табаков.

Журналист задумался.

— Нет, ничего такого не слышал! — покачал он головой. — Да и занят я был очень в тот день… С докладом одним торопился…

— В какой комнате вы работали?

— Здесь, в кабинете.

Но кабинет его выходил окнами во двор, так что туда не доходил шум с улицы.

— Где в это время была ваша жена?

— В суде, — ответил журналист. — Она — народный заседатель и в тот день была занята.

— А в комнате, которая выходит на улицу, никого не было?

— Там был Филипп, сынишка мой…

— Можете его позвать на минутку?

— Знаете, лучше мы зайдем к нему сами… — ответил журналист после некоторого колебания. — А то он болел ангиной и только вчера первый раз встал.

Все трое прошли в комнату напротив. Там на кровати, прикрытый легким байковым одеялом, лежал мальчик лет двенадцати. Лицо у него было умное, живое, только очень бледное — видимо, от перенесенной болезни. Увидев гостей, он смущенно взглянул на них и отложил книгу.