Прокурорская крыша

Глава 1

Какой-то умник сказал, что старого человека болезни не беспокоят. В старости их, мол, становится слишком много, чтобы переживать по каждой в отдельности. Это он, конечно, загнул от незнания предмета. Болезни еще как беспокоят.

Александр Сергеевич повернулся на другой бок, скрипя кроватью, и тяжко вздохнул. Сна – ни в одном глазу! А еще говорят, что можно привыкнуть к одиночеству.

Сергеич поднялся и стал бродить в потемках по квартире, пользуясь светом снаружи. От кровати – к окну. От окна – в коридор, оттуда на кухню.

Однако бродить вскоре тоже надоело. Сергеич у окна остановился, прижавшись коленями к теплой батарее. Весна за окнами. На темном асфальте блестит вода. Лушников любит этот сезон. Скоро он уедет на дачу до самой осени. Квартиру сдаст под охрану и будет жить себе на вольном воздухе. В сельской местности вернется здоровый сон, голова перестанет кружиться. А Тамара Борисовна станет к нему приезжать. Непременно… Поскольку летом в городе лучше не жить – экология здесь никуда не годится. Вот опять голова закружилась, а в груди как бы замерло…

Сергеич уцепился рукой за форточку и с трудом отворил. Болезнь привязалась к нему с самой осени. И, что характерно, определить не могут в больнице, что за слабость такая у него в организме. Врачи говорят, что это надолго. На всю оставшуюся жизнь, хотя и не смертельно. До ста лет можно прожить с таким недугом – для того и лекарства существуют, чтобы поддерживать человека.

Лушников устал думать, его вдруг потянуло в сон.

«Слава тебе, господи! – подумал он, боясь спугнуть сонливое состояние. – Кажись, усну…»

Он вернулся к кровати, лег на бок. Укрылся. И сон снова незаметно и крепко овладел телом.

Во сне Лушников снова летал над бесконечными джунглями, а позади у него сидела его жена – Лушникова Ирина, живая и здоровая. Сергеич удивлялся: каким образом она там разместилась, если самолет одноместный?

В воздухе кружил противник. Это были самолеты с американскими звездами. Санька Лушников, молодой лейтенант, летал над Вьетнамом. Без документов в карманах…

На этот раз его подбили. Самолет, увеличивая скорость, пошел штопором в землю.

Ирина вцепилась ему пальцами в плечи и кричала изо всех сил:

– Чем ты раньше думал, старый дурак?! Нежели тебе до сих пор не понятно?!..

После падения Александр Сергеевич долго соображал. Тишина. Будильник щелкает электрическим механизмом. В квартире все тот же полумрак.

Лежа на полу, ощупал лицо. Так жаль, что кончился полет. Ирина была рядом – рукой дотянуться можно…

Сергеич опять забрался на кровать, отвернулся лицом к ковру, подтянул одеяло и тут же задремал. Теперь без сновидений.

Проснулся поздно. В голове снова стоял вчерашний гул, словно трактор работает за углом. На самом деле никакого там трактора нет – проверено неоднократно.

Долго лежал, пялясь в окно и все больше наливаясь шумом. Потом опустил ноги с кровати, сел и задержал дыхание: этот простой прием помогал когда-то снижать давление и устранять головную боль.

В квартире душно. Встать бы да открыть все до одной форточки, но голова не дает покоя. Даже шею напрячь нет сил – словно три дня пил беспробудно. А ведь бывший летчик. На здоровье никогда не жаловался… Вот она, старость. Хоть бы сына увидеть еще разок. Но от него ни ответа, ни привета. Может, и в живых давно нет…

Дверной звонок прервал тягостные размышления. Сергеич обрадовался. Кому-то понадобилось придти. Выходит, не все потеряно.

За дверью стояла Тамара Борисовна – миниатюрная, худощавая, хищная. И живая. Прямо пульсирует вся, как одноклеточный организм в период деления.

Лушников поддернул штаны и посторонился. Проходите, пожалуйста. Кучерявый пушок на голове пригладил пятерней.

– На улице-то сегодня! Ой! Прямо прелесть! – лепетала Тамара. – Что у тебя со лбом?!

– С кровати упал…

– С кровати? – Тамара загадочно улыбнулась. Руки проворно бегают по сумкам. – Уколемся для начала… Потом прогуляемся…

Однако бывший летчик-истребитель от укола отказался, молча подняв кверху обе руки. И без того голова кружится, а тут еще эти лекарства. Надо потерпеть.

Сели обедать. Или, может быть, завтракать. Лушников покосился в сторону часов на стене.

– Что? – поймала его взгляд Тамара.

– Середина дня, – тяжко вздохнул Сергеич.

Со вчерашнего дня у него оставалась нетронутой печеная курица. Лушников специально ее приготовил, надеясь, что Тамара Борисовна придет ночевать, но та не пришла. Сделала вечером ему инъекцию и ушла, сославшись на занятость, и не вернулась. Спросить бы, в чем причина «прогула», да разве же спросишь? Не жена. Хотя оба считают, что живут гражданским браком вот уже почти год. Заблудшая овца. Александр Сергеевич сильно ее жалеет: Тамара живет в бывшем общежитии – без прописки, без ордера, на птичьих правах. И еще, говорит, дочь у нее где-то имеется.

– Устала тоже. Легла отдохнуть – и уснула, – бормотала она. – Проснулась – утро. Прости старушку…

Так и сказала, хотя намного моложе Сергеича. На вид ей лет сорок.

Сергеич снисходительно качнул головой. Достал из холодильника бутылку водки, распечатал и налил в рюмки – воскресенье все же.

– Ты все-таки подумай насчет договора, – взялась «старушка» за давнюю тему.

– Потом…

Сергеичу надоели уговоры. Опустив голову, он смотрел теперь в рюмку. Прозрачная жидкость вздрагивала.

– Сейчас уже многие заключили договоры… – продолжала Тамара. – Ты же не один такой будешь у них…

– Мелко плавают, – ворчал Сергеич. – Встанут на ноги, тогда и посмотрим.

– … каждому по телевизору, ежемесячная добавка к пенсии и полное освобождение от платежей, – перечисляла Тамара. – Подумай только.

Лушников нетерпеливо мотнул головой. Уже подумал. И протянул руку со стопкой.

– Может, хоть голова перестанет шуметь… – сказал он. – С воскресеньем…

И торопливо задрал кверху лицо вместе с рюмкой, потом вернул пустую на стол и сморщился, блуждая глазами по столу. Чем бы таким закусить, чтобы не больно жирно, но чтобы вкусно. Наткнул на вилку огурец и принялся жевать. Быстрая как молния мысль пронзила насквозь. Сколько осталось еще таких вот упругих огурчиков в жизни испробовать? Хорошо – банок десять. Или, может быть, бочку… А если нет?! Если отмерено ему совсем ничего? Надо подумать над предложением Тамары Борисовны. Все-таки она медицинская сестра. С хирургом когда-то работала, пока из Средней Азии на Среднюю Волгу не переехала…

– Я подумаю, – твердо пообещал он. – Как это называется? О пожизненном содержании с иждивением?… А я, значит, иждивенец буду…

– Ну да!

– Понятно…

Тамара закусывать не торопилась. Явно где-то накормили. Где – не скажет, хоть пытай. Черт дернул связаться. Не может без нее теперь Александр Сергеевич. Прилип.

– Ешь, говорю, курицу, – велел хозяин. Он взял в руки длинный нож. Отпилил ножку и протянул.

– Кушай. Ноги ведь еле носишь…

Однако та продолжала все ту же тему:

– Ты только представь себе… Никаких проблем. Подписал бумажку – и гуляй себе на здоровье. Раз в месяц к тебе приходят, деньги приносят, уколы делают.

– Серьезно, что ли?

– В зависимости от медицинских показаний…

Тамара попробовала ножку: сообразил целиком птицу в духовку засунуть. Женщина бы до такого не додумалась.

Выпили еще по рюмке, закусили и принялись собираться.

– Странно, – удивлялся Лушников. – Голова больше не кружится… Выходит, сто грамм – самое лучшее лекарство.

– Это пока, – возражала Тамара Борисовна. – Потом хуже будет. К тому же, если превысить дозу…

Тамара принялась развивать похмельный вопрос. Сергеич внимательно слушал. Гражданская жена – все-таки медик. Кто, кроме нее, может подсказать. Придется подчиниться и жить согласно рецептам.

Они выбрались из квартиры на улицу и пошли по тротуару среди прочих прохожих.

Бывший летчик во все ноздри дышал весенним воздухом. Лицо порозовело.

Они повернули в сторону магазина «Полянка» и встретили по пути старого знакомого и родню Ваню Гирина. Сергеич остановился, несмотря на холодный взгляд молодой супруги.

– Как живешь, Иван? Не летаешь больше на своем вертолете?!

Естественно, Ваня давно не летал. Это была всего лишь шутка.

Иван протянул крепкую руку:

– Давно тебя не видел, – и уставился вопросительно на женщину.

– Тамара Борисовна, – улыбнулся Сергеич. – Моя супруга.

– Когда ты успел?! – удивлялся Гирин. – И ничего не сказал!

– Да мы это… Без росписи.

– Тогда понятно. А ты слышал, может? Этот, Уляхин который… Николай… Кажется, с катушек съехал полковничек. Квартиру придумал на меньшую обменять. Чтобы, говорит, меньше платить. Ну?… Не дурак ли?!.. И жена у него согласилась…

Тамара Борисовна незаметно придавила Лушникова пальцами у локтевого сгиба. Стоять неохота человеку.

– Не работаешь? – продолжал спрашивать Гирин.

– Какой там! – Александр Сергеевич отрицательно качнул головой. – Сам еле хожу, а ты говоришь – работа…

– Сын-то хоть пишет? – допрашивал бывший товарищ.

– Нет, – добросовестно признался тот. – Не пишет уже чуть не год. И концов найти не могу. Надо бы запрос в округ послать, да все некогда. Болею. Голова кружится.

– То-то я смотрю на тебя – зеленый ты. – Гирин внимательно взглянул на друга. – Бледный. Какой у тебя диагноз?

Ответ оказался удручающим: «Опущение всего организма».

Гирин оттопырил нижнюю губу. Интересный диагноз. Старухам обычно такие ставят. Специально. Чтобы не приставали к людям с расспросами. Надорвались по молодости – к чему теперь вопросы!..

– Ты больше гуляй, – учил вертолетчик Гирин. – На свежем воздухе. Нагружай большие мышцы тела…

– Какие?

– Ноги!.. – воскликнул Гирин. – И таблетки жрать перестань! От них у тебя все дела! Понял?!

Лушников мотнул головой. Вроде бы понял.

Гирин даже смотреть не хотел в сторону Тамары Борисовны. В квартиру вцепилась – не оторвешь. Сказать бы об этом Лушникову, да разве же он поверит. На тридцатник подцепил себя моложе и доволен, маразматик.

– А вы кем работаете? – обернулся он все же к даме.

– Медсестрой…

Гирин получил ответ, скомкал губы и опустил книзу глаза, неторопливо соображая.

– Вот оно что, – проговорил. – Медсестра, значить? Это для него хорошо. – И к Сергеичу: – Это как раз для тебя…

И пошел прочь, тряся головой и все больше удивляясь. Это ж надо! Молоденькую отхватил.

– Кто такой? – спросила Тамара Борисовна поникшим голосом. – Что ему нужно?

– Кто его знает… – Лушников пожал плечами и шагнул дальше.

Возле газетного киоска он опять притормозил. Конвертов купить бы. Письмо не во что положить для сына.

– Чего тебе? – Тамара вновь уцепилась в локоть.

– Конверты… – произнес Сергеич тоскующим голосом. Однако Тамара его осадила. У нее дома целая пачка… Зачем ему деньги тратить.

– Принеси тогда. Письмецо хочу написать… – оживился Лушников.

Тамара не ответила – лишь прижалась грудью к его руке и вновь отпрянула. Разговор на уровне жестов. С Ириной у Сергеича было все по-другому. Та старалась говорить языком. Она давно разыскала бы сына. Сынок тоже хорош: появился в прошлом году на годины матери, увидел, что отец связался с какой-то медичкой, и с тех пор о нем ни слуху ни духу. А ведь Александр Сергеевич не встречную-поперечную нашел себе тоже. Медицинского работника. Ирина тоже была медиком. Первая. Родная жена.

Сделав крюк вокруг квартала, они вернулись к дому, остановились у подъезда. Под ложечкой у Лушникова сосало. Проголодался. Голова не шумела, хотелось жить и даже творить на благо общества.

– Я почему вчера не пришла-то, – вспомнила Тамара. – У меня же дочь со внуком приехала. Вот такие дела… – Она опустила голову. – Даже не знаю, как теперь помещаться будем в комнате… Она ведь решила, что здесь будет жить. Неудача у нее вышла в жизни.

Сергеич оживился при этих словах: – А ты совсем перебирайся ко мне! Жить будешь у меня, а они там пусть кувыркаются…

Тамара кивнула, продолжая смотреть под ноги. Задала дочка задачу: решай, мама, а она будет рядышком сидеть и посматривать, когда за нее решают.

– Пора мне… Жрать небось хотят…

– Нет, ты погоди! – встрепенулся Сергеич. – А вещи-то?… Я помогу. С дочерью за одно познакомлюсь…

– Потом как-нибудь. А вещи не надо пока трогать. До вечера.

Она шагнула от подъезда. Ее ждали дела.

– Конверты не забудь.

Тамара остановилась. Удивленно посмотрела Сергеичу в лицо.

– Позабыла совсем… Обязательно принесу… И на почту отнесу, а ты пиши пока.

Она развернулась и, не оглядываясь, пошагала к себе домой, на соседнюю улицу, оставив Сергеича одного размышлять о смысле жизни и мужском одиночестве. Там у нее теперь своя родная кровинка.

Вот и скажите в таком случае, думал Сергеич, может такая жизнь человеку понравиться или нет?! Только что было их двое – и вдруг вновь одиночество нахлынуло. Может такая ситуация удовлетворять человека? То-то и оно! Потому и стремился Сергеич вырваться из нее. Сын вот только не хочет понять. Уехал к себе на остров и молчит. Гордый…

Лушников вошел в подъезд. Дом у него был старинной застройки, располагался в центре города. Метровой толщины стены, высокие потолки. И не шумно, потому что в стороне от транспортного потока. Эту квартиру боевому летчику выделил областной военкомат, когда командир эскадрильи ушел со службы и вернулся в родной город.

Когда это было? Вьетнам. Семидесятые. Потом был север, а еще позже – юг. Везде удалось побывать Сергеичу – письмо сыну вот только не успел дописать.

Он отворил квартиру. Скинул куртку, ботинки и прошел на кухню. Прогулка пошла на пользу. Можно и стопку выпить. Почему нет, если делать нечего и пенсия позволяет?

Но пить он не стал, решив вначале взяться за письмо. Присел к письменному столу, взялся за ручку, задумался. И тут снова стала кружиться голова. Но это же просто поразительно – только что все было прекрасно, и вдруг крыша поехала. Значит, действительно дела плохи. Нельзя ни есть, ни пить. Ничего нельзя. И мыслить здраво тоже нельзя.

Неужели против этого нет никаких лекарств? Съел, например, таблетку долларов за сто, но чтобы сразу полегчало. Тамара говорит, что такое лекарство давно разработано. Надо лишь слегка поднапрячься финансово. Иначе так и будешь страдать от ослабления всего организма.

Добравшись до дивана, Сергеич лег, остатками сознания понимая, что ночью опять не будет сна. Бессонница и хождение по квартире опять обеспечены. Если, конечно, Тамара Борисовна снова не придет. Она будто бы слово знает какое-то. Пошепчет. Даст воды кисленькой выпить – и бессонницы как не бывало. Но если и это перестанет помогать, Сергеич сядет на хлеб и воду. Этот метод непременно поможет…

Подумал – и словно в яму провалился.