Прорицатель

ПРОЛОГ

Поднялся ветер. По небу бежали седые, низко спустившиеся тучи; где-то вдали принялся сварливо грохотать гром.

Высокая темноволосая женщина шла вперёд, не обращая никакого внимания на эти знаки приближающейся грозы. Она только глубже надвинула капюшон плаща и перебросила на другое плечо узел с вещами. Ей нужно скорее добраться до Города — во что бы то ни стало.

Обувь женщины износилась за время долгой дороги. На левой подошве давно появилась дырка, и теперь страннице досаждали мелкие камешки. Но это не её очень беспокоило: главное, чтобы у дочери с обувью всё было в порядке. Подумав об этом, женщина с нежностью взглянула на тонкую девочку, семенившую рядом. Дочь, наверное, почувствовала это и запрокинула голову: огромные карие глаза и бледные, чумазые щёчки.

— Мы придём сегодня, дорогая, — сказала женщина и не узнала своего голоса — он звучал слишком хрипло. Так долго она молчала. — Мы должны прийти сегодня.

Девочка вздохнула. Должно быть, она проголодалась. Но ведь они обязательно дойдут до наступления ночи, а в Городе найдут и еду, и приют.

Громовые раскаты приблизились; казалось, что небеса скоро разверзнутся над этой пустынной дорогой. Ветер засвистел с удвоенной силой, и женщина ускорила шаги. Капюшон сорвало с её головы.

— Мы почти там, милая моя, — проговорила она, свободной рукой прижимая к себе дрожащую от холода девочку.

Хлынул дождь.

Дорога нырнула на холм, и, когда промокшая женщина поднялась туда, сквозь серебристую пелену ливня она увидела Город-на-Сини, его башни и стены, уже не такие далёкие. Он вырос на горизонте, похожий на громадное чудище, распластавшееся по буро-зелёной траве. Последние деревушки и фермы остались позади; больше ничего не отделяло странницу от Города. Дорога огибала его плавной петлёй.

Женщина крепче обняла дочку и начала бодро спускаться с холма. Всем своим существом она чувствовала приближения события, которого так ждала и которого боялась.

ГЛАВА I

Мать всегда говорила, что назвала Меидира именно так, потому что на каком-то древнем наречии это слово означает «ветер», а он родился в грозовую ночь. Впрочем, все звали его просто Мей, избегая, должно быть, лишних звуков.

Сколько Мей себя помнил, они втроём — мама, Атти и он — занимали комнату на втором этаже большого каменного дома, закопчённого от грязи и старости. Комната была с низким потолком, но просторная; свободно умещались там и стол с тремя стульями, когда-то сколоченные неведомым плотником, и сундук под одежду, и две кровати, и тюфяк для Мея (войдя в более-менее сознательный возраст, он первым делом отдал свою кровать Атти, потому что она мёрзла на полу).

Их дом с кучей соседей — таких же бедных, но отнюдь не всегда обладающих такой же безупречной репутацией — находился в одном из самых убогих кварталов Города-на-Сини. Конечно, о Городе иногда говорили как о чём-то прекрасном и удивительном, но Мей-то с детства знал, что красота и чистота заканчиваются хором с центральными улицами. Их дом стоял на Улице Кожевников (хоть поблизости и давно не было ни одной кожевенной мастерской, только пекарня, трактир да покосившийся колодец). По вечерам там жутко воняло помоями, шатались выпивохи и шныряли бродячие кошки.

Разумеется, Мей частенько мечтал о далёких землях, — кто вообще-то не мечтал о них в детстве и юности? — но пока самым красивым, что он видел в своей жизни (кроме локонов Риэти эи Тейно), была Синь. Впервые он осмелился прийти туда — на площадь перед резиденцией Градоправителя, в совершенно другой мир, торжественный и недоступный, — когда ему было одиннадцать. Конечно, его скоро погнали оттуда, приняв за уличного мальчишку, но он успел насмотреться на неё — на сверкающие голубоватые струи, мощно рвущиеся в небо из ослепительно-белой мраморной чаши, на чудесный, прославивший этот странный Город источник. Потом Мей приходил туда неоднократно — и всегда почему-то один.

Той осенью ему было семнадцать.

— Мей, подожди! Пошли вместе!

Мей обернулся, сжимая в руке кулёк со склянкой чернил и двумя перьями, и увидел спешившего к нему Теига. Тот всегда был полноват, и быстрая ходьба давалась ему тяжело. Вот и сейчас Теиг покраснел и с трудом переставлял ноги, а чёлка прилипла ко вспотевшему лбу. Мей ощутил лёгкую досаду — он торопился на работу, — но остановился.

— Как тебе новые карты? — выдохнул Теиг, отирая влагу с лица засаленным рукавом. «Сегодня и правда жарко. Почти как летом», — подумал Мей, взглянув на бледное, прикрытое редкими облаками солнце. Но его почему-то бил озноб. Должно быть, снова умудрился подхватить простуду.

Они с Теигом последний год учились в школе при храме богини Льер [1]? Школу открыли не очень давно, по крайней мере, тогда, когда Мей уже достаточно соображал и понимал, что Совет Города и градоправитель лично стремятся отделить детей из богатых семей от таких, как он. Так что общие школы были уничтожены, и Мея это не особенно беспокоило — учиться ему нравилось; кроме того, как один из лучших в классе, он никогда не подвергался назидательной порке розгами, что, согласитесь, значительно улучшает учебный процесс.

— Хорошо, — сказал Мей. Вообще-то он не разбирался в этом, просто не хотел обидеть Теига, который мечтал стать картографом. Весь их квартал знал, что этому никогда не сбыться, но все молчали, даже отец Теига — горький пьяница... Мей вдруг понял, что его мутит.

— Да, ещё бы, — глаза у Теига заблестели. — Уточнено положение Города-во-Льдах, заметил? И Восточный тракт опять делает новый виток... Тебе нехорошо?

— Всё нормально, — соврал Мей; не хватало ещё жаловаться на недомогание, как престарелая дама. — Пойдём, я к старику опаздываю.

Стариком он называл ворчливого, скупого красильщика Вейра, в мастерской которого состоял подмастерьем с двенадцати лет. Семья еле-еле сводила концы с концами (мамино мытьё посуды и торговля шитьём Атти спасали мало), и, конечно, это было необходимо, но Мей за длительное время не проникся любовью к своему будущему призванию — скорее, наоборот. Ему хотелось чего-то другого, а чего — он точно не мог бы сказать и сам.

Начинала болеть голова — словно кто-то медленно и однообразно стучал по черепу изнутри.

Они вышли на рыночную площадь, довольно шумную, как и всегда. Теиг, не перестававший трещать о картах, купил овощей на те три медяка, что у него остались. Красивая уличная гадалка позвала Мея; он отмахнулся — возможно, грубее, чем хотел бы; он всё хуже себя чувствовал.

Перейдя площадь, они запетляли знакомыми улочками и переулками. Мей слышал то смех, то брань; в воздухе витал запах помоев, пыли, человеческого и конского пота. Глядя на подсохшую грязь под ногами, Мей подумал, не пойти ли ему домой, но сразу отбросил эту мысль — дома ведь почти ни гроша. А от Вейра, если повезёт, может перепасть и золотой...

Золотой... Золотая облетающая листва на куцых деревьях в чьём-то дворике. Живёт тут какой-то чудак, наверное... Деревья. Желтизна.

— Мей, что с тобой?...

Голос Теига. Мей попытался ответить, но не смог. Перед глазами качался искрящийся туман. А потом — темнота.

— Что случилось, Мей?! Эй, кто-нибудь, помогите!..

... До самого горизонта — блёклая, бескрайняя долина. Тусклое небо и бледный свет. Чьи-то расплывчатые силуэты, странные голоса... И зеркала. Сотни, тысячи зеркал, бесконечные их ряды, гибельно блестящие... «Ты наш, — зовёт далёкий шёпот. — Наконец-то ты пришёл».

Он открыл глаза и тяжело сглотнул. Над ним маячило белое лицо Теига. Резкий, знакомый запах краски и лака для дерева.

— Выпей, — кто-то приподнял Мея, и нечто холодное и горькое полилось ему в горло. Он откашлялся и сел. Оказывается, над ним склонился Вейр, и его обычно злобные глаза теперь смотрели с участием. — Как ты так, белоголовый? Жарой сморило, что ли? — проскрипел красильщик.

«Белоголовый» — ну разумеется, как ещё он мог его назвать. Светлые волосы Мея всегда выделялись на фоне обычно тёмных шевелюр жителей Города-на-Сини.

— Всё хорошо, мне лучше, — Мей встал и постарался потвёрже взглянуть на Теига. — Всё хорошо, правда. Спасибо, что проводил.

«Что я видел? Что это вообще было?...».

— Так иди, если оклемался. У тебя ещё дел невпроворот — заказов много, сам знаешь, — Вейр не очень дружелюбно подтолкнул Мея в спину и заковылял к распахнутым дверям мастерской, возле которых уже сгрудились не в меру любознательные младшие подмастерья.

«Что произошло? Я не понимаю», — с досадой подумал Мей, злясь на себя. Это же надо — рухнуть в обморок посреди улицы! Позора теперь не оберёшься. И всё же — что он увидел? Мурашки по спине бежали при мысли о тех зеркалах — они словно хищно скалились, глядя на него отовсюду.

ГЛАВА II

Естественно, весь остаток дня Мей думал о том, что случилось с ним после занятий. Может, это проявление лихорадки или бред? Но ведь теперь он чувствует себя так же, как всегда. Даже лучше. Будто после того видения тело стало здоровее... Хотя — какая ерунда, конечно же нет.

«Хорошо, что это видел Теиг, а не кто-то другой. Уж он-то не проболтается», — успокаивал себя Мей, помешивая зелёную жижу для чьего-то ковра. И тут же вспомнил, что видел, к сожалению, не только Теиг. И есть вероятность, что скоро об этом узнает весь квартал. Впрочем, какое ему дело — пусть судачат. Главное — чтобы не узнали мама и Атти... И Риэти. От мысли о Риэти Мея прошиб пот — что она подумает о нём, если услышит об этом... О боги.

«Наконец-то ты пришёл».

Куда пришёл? Вообще — с какой стати он, Меидир аи Онир, слышит голоса?...

В другое время Мей после окончания работы наверняка отправился бы походить по Городу (он всегда любил бродить в одиночестве), но сейчас был слишком уставшим и раздражённым. И голодным — с утра ничего не ел, кроме куска хлеба с мясом в школе. Так что, получив плату от Вейра, он поспешил домой.

Солнце заходило, и широкое небо багровело от его лучей. Наконец-то стало прохладно. Улицы медленно пустели; фермеры и просто торговцы сгружали с прилавков не распроданный товар.

Мей вышел на Улицу Кожевников. Из-под ног у него взлетела и сверкнула изумрудно-чёрным хвостом сорока — наверное, помешал ей доклевать чёртсвую корку... Только потянув на себя скрипучую входную дверь, он понял, что что-то не так.

Его встретила мама — как всегда, спокойная и серьёзная.

— Здравствуй, дорогой... У нас гости.

— Кто? — Мей нахмурился: к ним уже очень давно никто не заходил. Неужели кто-то из пронырливых соседок успел услышать сплетни о его обмороке?

Мама вздохнула и растерянно поправила чёрную прядь волос, выбившуюся из-под косынки.

— Проходи, сам увидишь.

— Нет, скажи. Опять госпожа эи Дерро интересуется, почему ты не замужем? — мрачно спросил Мей. Она слабо улыбнулась.

— Нет, глупыш... — мать шутливо потрепала его по голове (для этого ей пришлось привстать на цыпочки) и кивнула в сторону комнаты. Меидир прошёл туда, и глазам его предстало поистине удивительное зрелище: Атти, сцепив руки в замок и опустив глаза, стояла в углу комнаты, а за столом сидел...

— Мезор аи Декар? — вырвалось у Мея, прежде чем он успел толком подумать. Мужчина, занявший его стул, любезно кивнул. Он был полон и краснолиц, а его толстые пальцы украшали многочисленные перстни. Одеяние господина поражало воображение — длинное, пронзительно-пурпурное, с золотой окантовкой. До Мея не сразу дошло, что к ним пожаловал сам брат градоправителя, в доме которого мама работала посудомойкой.

— Я уже ухожу, молодой человек, — благосклонно проговорил Мезор. — Простите за столь неожиданный визит.

Мей поклонился, как того требовали правила, но его переполняло отвращение. С какой стати этот надутый богач пришёл к ним? Разве и вечерами им нет покоя? Своим присутствием Мезор будто заполнял половину комнаты, и это было неприятно. Атти украдкой подняла глаза, и Мей понял, что она чувствует то же.

— Всё в порядке, господин Мезор. Вы... оказали нам честь, — произнесла мама. Мей знал, с каким трудом ей дались такие слова. — Точно не хотите чаю?

— Нет, благодарю, госпожа Кейла. Спасибо за гостеприимство, — вельможа покряхтел и поднялся со стула. — Так или иначе, моё предложение остаётся в силе. Доброй ночи.

— Доброй ночи, — Кейла эи Онир церемонно присела. Вся семья проводила Мезора напряжёнными взглядами.

— Что он хотел? И почему пришёл один? — спросил Мей, переводя глаза с матери на сестру и обратно. Обе они выглядели встревоженными и смущёнными.

— Он пришёл с охраной. Трое здоровых головорезов; они ждали во дворике, — мама снова вздохнула и закуталась в платок.

— А приходил он, чтобы пригласить меня на ужин, — каким-то не своим голосом пробормотала Атти.

Слава богам, Атти никуда не пошла, и Мей был этому рад. Они довольно долго обсуждали это в тот вечер, да и в пару последующих тоже, но не пришли ни к какому определённому выводу. Атти, возмущённая до глубины души, подчёркнуто громко ставила на полки посуду после тщательного её протирания и с разгневанным выражением лица туго заплетала косы на ночь. Она, конечно, предполагала самое худшее и то и дело принималась говорить что-то о содержанках и унижении. Мама же не поддерживала этот резкий настрой; она была неплохо знакома с привычками младшего аи Декара и уверяла дочь, что это просто причуды очень богатого и очень одинокого человека, которого её красота и молодость навели на воспоминания. Мнение Мея застыло где-то посередине; так или иначе, он бы скорее одобрил бесконечное перечитывание Атти писем её предполагаемого жениха, который больше года назад уехал по делам в Город-над-Озером и с тех пор не наведывался, чем ужины у Мезора аи Декара.

Память об обмороке и видении постепенно бледнела — слишком много было повседневных забот, особенно в мастерской. Старик Вейр гонял Мея, как рабочую лошадку, вероятно, готовя его к будущей работе: мама мечтала, чтобы он открыл собственную красильную мастерскую. Самого Мея эта мысль не очень привлекала; ему не хотелось всю жизнь дышать ядовитыми парами, чтобы расцветить чьи-то доски или чью-то ткань. Он хотел получить больше времени, чтобы думать — и прочесть что-то ещё, кроме скудного содержимого школьной библиотеки.

Однажды, снова возвращаясь вечером от Вейра, Мей решил заглянуть в часовую лавку; это спокойное место как раз располагалось по пути и с детства привлекало его своим загадочным, тикающим содержимым. Впрочем, последний раз он заходил сюда уже давно.

Когда Мей переступил порог лавочки, колокольчик над дверью тихо звякнул. Часовщик, копающийся в каком-то механизме за прилавком, посмотрел на него с недоверием, но ничего не сказал. Мей прошёлся вдоль стены с часами. Цены, конечно, были заоблачные, но зрелище от этого не становилось менее завораживающим: поблёскивали металлические и деревянные лакированные корпуса, в них что-то мерно постукивало, а под пузатыми стёклами беспощадно бежали стрелки. Равнодушно текли сыпучие струйки в больших песочных часах — Мей никогда не мог понять, как часовщик успевает вовремя их переворачивать.

— Добрый вечер, господин Лерто. Я тут принесла для починки... — от звука этого голоса у Мея сжало горло спазмом; он обернулся и увидел солнечный взгляд Риэти эи Тейно. Она стояла возле прилавка и держала массивные часы с потрёпанной кукушкой, замершей в беззвучном крике.

— Конечно, конечно, — засуетился часовщик, откладывая на время прибор, с которым работал. Риэти лучезарно ему улыбнулась. Мей ощутил острую злость, но выдавил слова приветствия.

— О, Мей, — Риэти подошла ближе, и Мея обдало цветочным ароматом. — Что-то тебя давно не видно. Где пропадаешь?

Мей машинально взъерошил волосы.

— Да так... Много работы.

— Бедный, — в её голосе зазвучало искреннее сочувствие. — Мои родители несколько раз о тебе спрашивали. Этот красильщик слишком груб с подмастерьями.

— Вовсе нет, — Мей любовался её узкими ладонями, и ему было трудно сосредоточиться. К тому же в такие моменты ему всегда вспоминались все прозвища, которыми его наградила улица и которые он мог легко сам для себя придумать: «белобрысый», «белоголовый», «не от мира сего», «мальчик на побегушках», «нищий Мей»... С одной стороны, он был бы очень даже неплохой кандидатурой для Риэти. А с другой — эта проклятая неуверенность... Жаль, что у него нет отца — наверняка он бы мог объяснить, как вести себя с девушками. Особенно когда они смотрят вот так — мерцающим, тёплым взглядом чёрных глаз...

— Но ты ведь ещё и учишься. Он мог бы тебя пожалеть.

Мей попытался придумать какой-нибудь ответ поостроумнее. Ничего не придумал и пробормотал:

— Вообще-то я привык, ничего страшного... А у тебя как дела?

— О, всё хорошо. Папа наконец-то нашёл работу... Хочешь зайти к нам в гости послезавтра? — неожиданно спросила Риэти. Часовщик задумчиво хмыкнул.

Мей был ошарашен. Такого он точно не ожидал. Он давно не был в гостях у Риэти и сейчас не заметил, как расплылся в дурацкой улыбке.

— Да... Да, зайду. Обязательно. Спасибо. Вечером?

— Лучше днём — на обед. У отца будет выходной, да и ты немного отдохнёшь от этого ужасного красильщика...

— Ваши часы готовы, госпожа Тейно, — скучающим тоном объявил Лерто. — Два серебряника, пожалуйста.

ГЛАВА III

Мезор аи Декар всегда боялся своего брата.

Этот страх, позорный и незаметный посторонним, поселился в нём и пустил корни ещё в детстве, когда он научился логически сопоставлять происходящие вокруг события и составлять мнение о людях. Айрег был старше на семь лет, и его авторитет оставался непререкаемым. Они никогда не ссорились, не играли вместе и не дрались, как все дети, но далеко не только из-за разницы в возрасте. Конечно, это можно было объяснить тем, что Айрега с пелёнок готовили к посту градоправителя (Город-на-Сини гордился тем, что одним из немногих Городов Обетованного сохранил эту привилегию наследственной). Но Мезор не считал, что причина в этом. Он давно отчаялся разобраться в подоплёке их странных отношений.

Айрег всегда и во всём был первым: в науках, богатстве, вкусе, отношениях с женщинами, даже в езде верхом. Невидимые волны власти и железной воли, исходившие от градоправителя, рано или поздно настигали любого, в том числе и его брата. И чем больше Мезору хотелось превзойти его хоть в чём-то, тем меньше у него это получалось. Но, что ещё страшнее, он никак не мог обратить на себя внимание. Что бы ни сделал Мезор, где бы он ни отличился, он всегда наталкивался лишь на равнодушный и отчуждённый взгляд чуть раскосых серых глаз Айрега. В детстве и юности это доводило почти его до отчаяния, хотя он сам бы не смог сказать, почему. Иногда ему до злости хотелось получить любой знак братской преданности: улыбку поддержки, рукопожатие, похлопывание по плечу... Разумеется, эти глупые ожидания давно оставили Мезора. Оставили — и слава богам.

Но вот страх — давящий, опутывающий жёсткими нитями — сохранился. Мезор чувствовал это и теперь, когда ждал Айрега в одном из его кабинетов.

В резиденции градоправителя никогда ничего не менялось. И в конкретно этом кабинете, где Мезор бывал сотни раз, тоже: удобные алые кресла, неприметный, журчащий в углу фонтанчик, широкий письменный стол, аккуратные книжные стопки... Мезор сидел и тревожно ждал: ему предстоял не очень приятный разговор.

Дверь тихо скрипнула, и вошёл Айрег; его тёмно-синее одеяние на фоне красной обивки стен кабинета било по глазам. Когда-то Мезор обязательно вскочил бы при появлении брата, но теперь остался сидеть — во многом потому, что совершать резкие движения уже стало физически тяжело.

— Какие новости? — поинтересовался Айрег, усаживаясь. Он никогда не здоровался с братом в привычном смысле этого слова.

— Я был у них, — со вздохом начал Мезор. — Можешь уведомить Близнецов, что всё почти улажено. Но я до сих пор не понимаю, зачем устраивать всё так сложно? Почему просто не схватить мальчишку и не доставить его сюда?

— Это было бы глупо и необдуманно, Мезор, — назидательно сказал Айрег. — И грубо. Их мотивы нас не касаются. Мальчика должен привести кто-то из его кровной родни, это точно. Прочее меня не касается; разве ты не знаешь, кто такие эти близнецы?

— Знаю... К сожалению. Я не хотел бы знать это. И не хотел бы, чтобы ты с ними сотрудничал. Честно сказать, мне неприятно принимать в этом участие.

Айрег пожал плечами; выражение его тонкого лица совершенно не изменилось.

— Не думал, что ты настолько брезглив, Мезор. Я ведь прошу тебя только установить связь с его сестрой. Его мать явно не пойдёт к тебе ужинать, а вот доченьку отправит — где ещё она найдёт такое выгодное предложение? А в следующий раз, когда она будет достаточно тебе доверять, пусть приводит с собой брата, вот и всё... Не требую же я, в самом деле, от тебя женитьбы на дочери посудомойки, — он усмехнулся. — Если, конечно, ты сам не намерен.

Мезор вздрогнул, как от пощёчины.

— Это не смешно, Айрег. Я не праведник, но и не растлитель малолетних; её мать сказала, что ей двадцать один. Надеюсь, ты помнишь мой возраст?

— Какая похвальная щепетильность. Должен напомнить, что твоя супруга (светлая ей память) тоже не была тебе ровесницей... Ладно, не нужно злиться. Но тебя, вероятно, сильно смущает и то, что мальчишку должны убить?

В кабинете повисла тишина. Мезор опустил взгляд и долго молчал, уставившись на носки обуви. Он не противился своей роли — и ощущал грязь, от которой уже никогда не отмыться. Он не ответил.

— В общем, всё будет сделано тихо и аккуратно — Близнецов лучше не подводить, — негромко продолжил градоправитель. — Мезор, эта девушка хотя бы красива?

— Да, очень. Вся семья поразительно миловидна. Я не встречал таких людей в тех кварталах, — признал младший аи Декар, с гадливостью вспоминая Улицу Кожевников.

— А кто отец детей? — задумчиво спросил Айрег, постукивая пальцами по столешнице.

— Понятия не имею. Но Кейла родом из фермерской семьи.

— Кейла — это твоя посудомойка? — уточнил градоправитель. Мезор кивнул. — Из фермеров — и пришла сюда с двумя детьми, одна? Занятно... Всё это крайне занятно. И мальчик... Он похож на мать?

— Немного. Не так сильно, как его сестра. И, кстати сказать, я не заметил в нём ничего необычного. Не представляю, чем он мог так помешать Близнецам и... тем, кто ими руководит.

— Я тоже не представляю, Мезор, — взгляд Айрега бродил по корешкам книг; он всегда рассматривал их, когда думал о чём-то значительном. — Но, как бы там ни было, мы выполним их просьбу.

— На твоём месте я бы не стал доверять Близнецам, Айрег, — решился возразить Мезор; его снова начало беспокоить покалывание в груди. — По-моему, юноша абсолютно безобиден.

Айрег хищно прищурился.

— Как всё-таки повезло Городу-на-Сини, что ты не на моём месте, брат.

ГЛАВА IV

В тот и следующий дни Мей был сам не свой. Он настолько погрузился в свои далеко идущие планы и смутные мечтания, что даже на уроках стал отвечать невпопад. Теига удивила его рассеянность, и Мей решился рассказать о приглашении Риэти. Тот искренне поздравил его, но было видно, что он раздосадован.

И вот настало заветное послезавтра. Отсидев кое-как на занятиях и отработав сокращённую норму у Вейра (совсем тот его не отпустил), Мей почти полетел на Улицу Зеленщиков, чтобы успеть — хотя успеть он мог, вероятно, скорее уже к ужину, чем к обеду. Его переполняли силы; хотелось сворачивать горы и поворачивать реки вспять. День медленно скатывался в вечер; на небе в золотистой дымке собирались тучи. Под ногами хлюпала и чавкала грязь (вчера прошёл дождь), причём с таким энтузиазмом, что хотелось пожелать ей приятного аппетита.

— Смотри, куда прёшь! — прикрикнул на Мея какой-то бородатый фермер, чуть не задавившей его своей телегой с головками сыра и бочонками простокваши.

— Это Вы смотрите, куда гоните свою тощую клячу! — задиристо вскрикнул Мей и, предупреждая ответную ругань, затерялся в толпе. Вообще такое поведение было необычно для него, но теперь он был слишком счастлив и взволнован.

«Интересно, как она уложит волосы? Ей очень идёт, когда они спускаются по спине...»

Волосы Риэти были собраны в пучок, но от этого она не стала менее прекрасной. Она сама открыла Мею, и от её смущённой улыбки сердце снова сбилось с ритма. Пробормотав «Здравствуй», Мей протянул ей кулёк дешёвого печенья (специально забежал в кондитерскую лавку) и боком протиснулся в дом.

Семья Тейно жила на первом этаже, но в значительно более богатой обстановке, нежели Мей; от обилия малознакомых вещей вокруг он сначала растерялся. К тому же коротковатое платье Риэти, из-под белого подола которого виднелись аккуратные серые чулки, мешало сосредоточиться...

— Присаживайся, дорогой. Мы уже заждались тебя... Подумать только, как вырос! — умилилась мать Риэти, приветливая полная женщина. (Мей не появлялся здесь с тринадцати лет, так что это было неудивительно). Суровый и молчаливый господин Тейно кивнул ему из-за стола: он устроился в кресле и попыхивал трубкой.

В целом тут было просторно и уютно. От вида многочисленных яств на столе в гостиной у Мея расширились глаза; их странное обилие явно указывало на то, что отец Риэти нашёл доходное место.

— Спасибо, госпожа Тейно, — сказал Мей, когда хозяйка по вышитой скатерти пододвинула к нему блюдо с кусочками печёной тыквы.

— Не за что, ты такой худой, что просто взглянуть страшно... Как поживает Кейла? — от Мея не укрылся холодок, сквозивший в её голосе: в их квартале недолюбливали его независимую мать, а её необщительность часто становилась поводом для разнообразных сплетен.

— Прекрасно, благодарю, — ответил Мей, глотая тыкву и стараясь не слишком злиться. Риэти улыбнулась ему через стол, и от её улыбки в помещении будто потеплело. Но через некоторое время ход приятных мыслей Мея сбил господин Тейно:

— На днях я видел, как ты упал у мастерской Вейра. Это что, был обморок? Ты чем-то болен? — глухо осведомился он, внимательно его разглядывая.

Госпожа Тейно вдруг прекратила стучать ложкой, а улыбка Риэти растаяла. Мей облизал губы; ему вовсе не хотелось об этом говорить. И ещё — у него почему-то возникло неприятное чувство: отец Риэти словно оценивал его, как породистого жеребца.

Мей проглотил кусок тыквы.

— Ммм... Нет. Я здоров, просто тогда очень устал. Сам не знаю, что со мной случилось, — он вздохнул: воспоминание о зеркалах на пустой равнине обдало его холодом изнутри.

Господин аи Тейно усмехнулся и прищурился.

— А тебе не кажется, что это несколько...

— Нельзя ли нам с Меем пойти прогуляться? — неожиданно и резко перебила Риэти. Густые брови господина Тейно почти сошлись на переносице, госпожа Тейно во второй раз перестала стучать ложкой по тарелке, а сам Мей благодарно уставился на девушку. Риэти неловко улыбнулась, поднялась из-за стола и, не дождавшись разрешения ни онемевшей от такой дерзости матери, ни очевидно разгневанного отца, двинулась к выходу. Мей поблагодарил за обед-ужин, поспешно поклонился и тоже вышел. Он чувствовал, что все мыслимые правила обязывают его извиниться и остаться, но в то же время ему было удивительно легко. И ещё его разбирал смех.

Риэти ждала его у входа в дом. В небе сиял закат. Взглянув на её серьёзное лицо, Мей не выдержал и засмеялся. Подбородок Риэти дрогнул, и их хохот зазвучал в унисон; Мей понадеялся, что родители Риэти его не услышат.

«Дождусь окончания школы, получу постоянное место у Вейра и предложу ей стать моей женой», — подумал он и взял Риэти под руку. Всё в тот миг казалось ему простым и понятным. Он не представлял, как его вообще могло интересовать и заботить что-то кроме её благосклонности.

— Пойдём куда-нибудь, — сказала Риэти, доверчиво приникнув к нему. — Прости меня — тебе, должно быть, было обидно.

— Ничего страшного. Просто твой отец меня не выносит, — заметил Мей, любуясь блеском её глаз и изяществом длинных пальцев.

«Мама и Атти как будто не против, да и в любом случае с ними не будет проблем. Вейр, конечно, оставит меня, я не плюю в потолок...».

— Совсем нет, просто он... — Риэти прикусила губу. — Он, наверное, думает, что ты ухаживаешь за мной... Но это ведь не так, правда? Мы ведь просто друзья?

«Мей, это слишком рано, поживи ещё и порадуйся. В твоём возрасте никто не задумывается о женитьбе», — язвительно возразил практичный внутренний голос. Но Мей не готов был согласиться с ним, особенно в тот вечер.

Он слушал переливы голоса Риэти так, будто впервые слышал его. Медленно наступала ночь, и воздух пропитывался прохладой. Вместо ответа он спросил:

— Тебе не холодно? — и набросил ей на плечи свой изношенный плащ, который вряд ли защитил бы её от осенней зябкости.

— Мой плащ теплее — вполне могу предложить его молодой госпоже, — донёсся откуда-то слева незнакомый голос. Мей сжал руку Риэти — так сильно, что она тихо ойкнула, — и развернулся.

У угла дома, мимо которого они проходили, стоял высокий мужчина средних лет, одетый во что-то изрядно потрёпанное. Стоял, смотрел и улыбался. От этой улыбки Мею стало не по себе; к тому же в переулке, как назло, никого больше не было.

— Кто Вы такой? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал сухо, но не слишком раздражённо. — Зачем Вы влезли в наш разговор, господин?

— Мей, не надо, пошли отсюда, — пролепетала Риэти, дёргая его за рукав.

— Не очень-то вежливо, молодой человек... Я, кажется, ничем не оскорбил Вас, лишь заметил, что Ваш плащ чересчур тонок для такой погоды, — с той же усмешкой, но очень спокойно сказал незнакомец. И всё же что-то в нём настораживало. То ли слишком значительный рост, то ли глаза, скрывавшиеся в тени, то ли...

«О нет, — подумал Мей. — Нет, нет, нет...»

Небольшое зеркало, прикреплённое к поясу незнакомца, тускло поблёскивало в свете фонаря.

— Это... — Мей сглотнул ком в горле. — Вы...

— Тебе и твоей милейшей спутнице нечего бояться, Меидир аи Онир, сын Кейлы с Улицы Кожевников. Знаешь, я давно ищу тебя.

— Мей, ты знаком... с Отражением? — сорвавшимся голосом прошептала Риэти.

ГЛАВА V

— А он точно придёт? — в который раз спросила Атти; она явно нервничала.

— Обязательно, — в который раз ответил Мей. Его мать сидела напротив и в задумчивости барабанила по столу кончиками пальцев, огрубевших от бесчисленной посуды, отмываемой в доме Мезора аи Декара. Мей чувствовал на себе её взгляд.

— Всё-таки я это не одобряю, — сказала она, кашляя и вставая, чтобы зажечь масляную лампу. Потом опять села. — Сначала ты идёшь к этим Тейно, потом заговариваешь на улице с... Ты понял, с кем.

— Я не заговаривал с ним первым, мам, я же тебе говорил, — вздохнул Мей. Он ощущал, что виноват в её тревоге; зря он, действительно, оказался вчера вечером в том переулке. Ещё и вместе с Риэти. Напугал её.

Тот, кто назвался Гэрхо, загадочно пообещал заглянуть в гости через сутки, чтобы обсудить какое-то важное дело, и исчез среди домов. Мей не успел ни отказать ему, ни согласиться и, вернувшись домой, назвал себя круглым идиотом. Надо быть самоубийцей, допуская за порог Отражение.

Об Отражениях говорили разные, по большей части жуткие, вещи. Говорили, что они похищают человеческих детей и приносят их в жертвы своим тёмным богам, что общаются с духами умерших и не горят в огне... Мей, конечно, почти никогда не верил таким сплетням — ну кто бы мог поверить, например, в то, что Отражения едят человечину? — но страх перед ними поселился в нём с детства. Просто потому, что они не люди. И ещё потому, что занимаются колдовством — с этим-то никто никогда не спорил. После падения древних королевств Отражения остались единственными хранителями знаний волшебников и, по слухам, этого не отрицали.

А узнавали их по зеркалам на поясе, с которыми они никогда не расставались. Говорили, что вся их магия основана на зеркалах. Естественно, Мей не мог не вспомнить то, что не так давно видел.

Как бы там ни было, Мей хотел всё же узнать, что было от него нужно одному из Отражений.

— Вдруг он искал тебя, чтобы убить? — тихо спросила Атти, положив руку ему на плечо. — Почему ты решил, что можно ему доверять?

— Если бы он вздумал меня убить, он легко сделал бы это прямо там, — возразил Мей. — Зачем ему заявляться сюда?

— Ему нет никакого смысла тебя убивать, но всё равно его приход не к добру, — сказала мама, устало растирая затёкшие плечи. За окном сгущались сумерки. — Опасайся Отражений, Мей... Я слышу шаги.

Дверь открылась — по такому случаю они оставили её незапертой. У Мея, который старательно убеждал себя, что совершенно не боится, мелькнула неуместная мысль: наверняка госпожа Тейно, увидев Отражение в их комнатке, растрезвонила бы новость соседям.

— Добрый вечер, — любезно сказал вошедший. Мей встал. Теперь, при свете лампы, он мог рассмотреть гостя подробнее: очень светлые глаза, тёмные волосы с лёгкой проседью, нос с горбинкой, небольшой шрам на щеке. Вполне человеческое и даже приятное лицо, если исключить ледяной и безучастный взгляд. И квадратное зеркальце, так же ненавязчиво поблёскивавшее на поясе.

— Здравствуйте, — напряжённо ответила Кейла. — Сядете?

— Да, спасибо, госпожа Онир, — он невозмутимо подошёл к стулу, с которого только что, и расслабленно уселся. Атти встала рядом с братом, и выражение её лица сделалось ещё более враждебным.

— Меня зовут Гэрхо. Как приятно видеть такую дружную семью.

— Неужели? — не выдержал Мей. Он не верил, что Отражению может быть что-то приятно, а тем более — «дружная семья». И в то же время странный гость чрезвычайно интересовал его.

Гэрхо чуть усмехнулся — как тогда, в переулке — и не ответил. Вместо этого он снова обратился к Кейле; казалось, что пришёл он исключительно к ней.

— Но кого-то не хватает, госпожа Онир, правда? Такие замечательные дети, а выросли без отца. Неудобно, не так ли? И денег взять неоткуда, и соседи судачат...

Мама побледнела и чуть подалась вперёд, опершись локтями о столешницу. Мею вдруг захотелось обнять её, и он осведомился, выразив, наверное, заодно и мысль Атти:

— Какое Вам дело?

— Увы, самое прямое, молодой человек, — насмешливо проговорил Гэрхо. — Ваша матушка, возможно, не говорила вам, но...

— Не нужно, — неожиданно перебила Кейла, и Отражение умолкло. Их взгляды встретились. Мей никак не мог понять, в чём дело.

— Зачем Вы пришли? — резко спросила Атти. С улицы донеслась чья-то пьяная песня. Мей отошёл к окну и закрыл ставни.

— Какое всё-таки милое место — ваш Город, — сказал Гэрхо в спину Мею. — И люди чудесные. Я, собственно, зашёл побеседовать о молодом человеке со светлой шевелюрой. С Вами в последнее время ничего странного не случалось?

Мей обернулся. Значит, он предполагал верно: Отражение знает и о его видении, и о мучающей боли в голове... Может быть, он объяснит, что это было?... Соблазн был велик, но Мею не хотелось лишний раз беспокоить родных.

— Что Вы имеете в виду? — спросил он, и Атти возмущённо добавила:

— Вот именно — что? Мей учится в школе, готовится стать красильщиком. Здесь нечего искать.

— Я имею в виду всё, выходящее за грани обыденного; тебе разве не известно значение слова «странный»? — будто не слыша её, съязвил Гэрхо. Мей встретился с ним глазами, и ему стало не по себе.

— Да, кое-что было... — пробормотал он. Мама и Атти уставились на него с одинаковым выражением на похожих лицах.

Он не собирался уточнять, и Гэрхо — слава богам! — едва заметно кивнул.

— Так и быть, можешь не вдаваться в подробности, — глубокий голос стал вкрадчивым. — Ты вообще в курсе, что тебя хотят убить?

Кейла то ли охнула, то ли сдавленно застонала и спрятала лицо в ладонях. Мей нахмурился; это звучало как бред, но реакция матери сбила его с толку.

— Вы знали, на что шли, — жёстко бросил Гэрхо, глядя на Кейлу. — Вы знали, что его ждёт. Уже поздно страдать.

— Нет, — выдавила мать, отнимая руки от лица; она словно постарела за эти несколько секунд. — Нет, я всегда была уверена, что всё обойдётся... Что это пустые страхи...

— Напрасно, — Гэрхо поднялся и приблизился к Мею; от его грузных шагов подпрыгнули плошки на полке. — Ты должен поскорее убраться отсюда, мальчик, в место, где будешь в безопасности. У тебя есть Дар.

Дар?... Тот самый Дар, из-за которого человеческих детей забирают к Отражениям в обучение?

— Нет, — Мей почти позволил себе поверить в это, но вовремя остановился. — Это какая-то ошибка. У меня нет Дара; откуда ему взяться у таких, как я?...

— И весьма необычный Дар, — как ни в чём не бывало продолжил Гэрхо. — Будь ты простым Одарённым, я бы отвёз тебя в наши земли, тебя бы обучили магии, и дело с концом. Если твоя уважаемая матушка, — издевательский поклон в сторону Кейлы, — соизволит объяснить тебе все обстоятельства твоего рождения, то, я полагаю, ты поймёшь больше. Но я скажу до предела кратко и утрированно: ты видишь будущее, и кое-кто считает, что таких, как ты, не должно существовать.

— Вы сумасшедший! — воскликнула Атти, видимо окончательно запутанная. — Мей не уличный шарлатан и не циркач, чтобы гадать. Мей, да скажи же ты ему!..

— Позвольте мне договорить, прекрасная дева, — Гэрхо вздохнул. — Можете мне верить, можете не верить, но факт есть факт. Пока они не способны добраться до тебя, Мей, без... учёта определённых условий. И всё же это лишь вопрос времени. Они найдут дорогу к тебе. А их цель, как я уже сказал, до пошлости проста.

— Убить меня? Но кто это — они? Кому так нужна моя смерть?

— Цитадели Порядка, — громко сказал Кейла.

Гэрхо обрадованно улыбнулся. Мей, дёрнувшись от неожиданности, поражённо посмотрел на мать — эти слова ни о чём ему не говорили.

— Я расскажу, когда он уйдёт, сынок. Я обещаю, что всё объясню, — глухо проговорила Кейла. С её лица не сходила восковая бледность — будто ей было так же плохо, как Мею в тот день возле мастерской.

Когда Гэрхо, вежливо откланявшись, ушёл, они ещё долго сидели молча, думая каждый о своём и в то же время — об одном и том же. Мею всё только что произошедшее казалось нелепым сном.

— Ну, садитесь, — почти шёпотом произнесла Кейла — она давно не говорила таким уставшим, севшим голосом. Мею вдруг подумалось, что она корит себя за что-то давнее, оставшееся за тремя морями времени. — Простите, мои дорогие, что не говорила вам раньше. Я должна была сказать это очень давно, но... Это трудно. У вас не один отец.

Атти судорожно вздохнула. Мей не знал, что сказать.

— Господин аи Онир, твой отец и мой муж, Атти, — продолжала она, — умер до твоего рождения — погиб в пьяной драке. Он много пил... Я не стала рассказывать тебе, поэтому...

— Но я же помню, — со слезами в голосе сказала Атти, — я помню его — бороду, улыбку...

— К этому я и веду. Это был отец Мея, но не твой. Очень хороший, удивительный человек. Мы встретились случайно, — её взгляд устремился куда-то за их спины. — Он говорил, что родом из Города-у-Белого-Камня. Но когда мы стали жить вместе, он открыл мне, что пришёл... — она перевела дыхание, будто испугавшись или удивляясь нелепости того, что собиралась выговорить, — из другого мира.

— Как это? Из-за океана? — не понял Мей.

— Нет. С другой земли и из-под другого неба с другими звёздами и луной. Хотя он говорил, что у них там несколько лун... Я не помню, сколько. Я теперь столько всего не помню, — лоб матери прорезала тонкая морщинка. — Но он не лгал, я знаю. Ещё он рассказывал мне что-то о Мироздании, о Цитаделях Порядка и Хаоса... Я не представляю, какими путями он попал сюда — он всегда говорил, что это не его тайна, и я не настаивала. А узнав, что я ношу его дитя, он очень встревожился. И рассказал... кое-что о тебе, Мей.

— Что именно? То же, что сказал Гэрхо? Что я смогу видеть будущее?

— Не совсем. Он сказал, что мы больше не можем быть вместе, что это опасно для нас обоих, а ещё больше — для тебя. И ещё он говорил, что в определённом возрасте у тебя могут проявиться... странные способности, о которых лучше не знать окружающим. Он сказал так: «Уходи, Кейла, и спрячься с детьми в богатом и далёком Городе, где никто не знает тебя в лицо. Когда ребёнок окончательно повзрослеет, сбереги его Дар от тех, кому он покажется уродливым и противоестественным для человека. Но будь осторожна также и с теми, кого вы зовёте Отражениями, не верь им сразу. Да хранят вас боги», — она на миг прикрыла глаза. — Да, так он сказал, а я выучила это наизусть. После этого он исчез, а я беременной ушла в Город-на-Сини. Я очень боялась за тебя, мой мальчик, и мои страхи были не напрасны... Скажи, что ты видел?

— Зеркала, — ответил Мей и не узнал своего голоса.

ГЛАВА VI

... Небо разверзалось над ним и втягивало всё в себя, напоминая не то гигантскую воронку, не то пасть беззубого чудовища. Бесконечно тянулись к звёздам мерцающие дорожки, сплетавшиеся вдали в один клубок. Он летел сквозь всё это, сгорая от неестественной боли и чувствуя странную, рвущую на части свободу. Боль и пустота под ногами, небо...

И — Женщина.

Её голос. Еле уловимый, душистый запах волос. Сияние и необъятность. Фразы-загадки. Глаза.

Удар в спину. Растоптан. Повержен.

... Мей вздрогнул и проснулся. Сел на тюфяке, потирая ладонью вспотевший лоб. В голове затихали отголоски боли. Он был уверен, что повторилось то самое — по словам Гэрхо, проявление Дара. Но что именно он видел? Он помнил всё очень чётко — не так, как обычно бывает со снами, которые забываются, — однако совершенно не мог это истолковать.

В комнате стояла противоестественная тишина — не было слышно даже сонного дыхания. Значит, мама и Атти так и не смогли уснуть.

Мей попытался мысленно воспроизвести всё, что узнал. Выходит, его отец — вовсе не деревенский кузнец Неиг аи Онир, а странник из... какого-то очень, очень далёкого места (другим миром он это называть пока не решался — что за чушь, какие ещё другие миры?). А сам он видит будущее. И из-за этого кто-то очень могущественный хочет его убить. Всё самое дикое и невообразимое с ним, похоже, уже случилось, а он и не заметил.

Что и говорить, картинка складывалась нерадостная. «Останусь в Городе — и меня, может быть, убьют. Могут напасть и на маму с Атти. Уеду к Отражениям — и оставлю их совершенно беззащитными и доверюсь непонятно кому», — сделал вывод Мей. Превосходно.

Теперь предстояло выбирать. Гэрхо говорил, что времени у него мало — и что-то заставляло верить ему.

Мезору не спалось. Он долго ворочался в своей постели под балдахином; потом грузно встал, чувствуя тяжесть постаревшего тела, и зажёг свечу.

Мезора тревожило, что дочь его посудомойки не пришла к нему на ужин.

Озвучив это мысленно, он чуть не расхохотался в голос, но осадил себя. Ведь это зачем-то нужно Айрегу. Значит, вряд ли в сути дела есть что-то забавное.

Она не пришла — неужели придётся идти туда второй раз? Ещё раз унижаться перед грязными оборванцами («— Да неужто это братец градоправителя? — Ха, кошелёк подержать не даст?»). Конечно, с ним была охрана, но это не спасало от подобных реплик вслед.

Однако беспокоило даже не столько это... Почему? Почему эта нищая девчонка отвергает такую немыслимую выгоду? Конечно, этот приход закончился бы печально для её брата — ведь Близнецам нужно, чтобы его привёл родственник — но она-то об этом не знает. В её глазах это должно выглядеть как деньги и положение в обществе.

«Всё продаётся и покупается — власть, знания, люди. Прямо или косвенно. Нужно лишь оказаться в правильном месте с правильной суммой», — сказал как-то Айрег. Мезор в то время был молод, вспыльчив и глуп, поэтому заспорил с ним, но с годами полностью согласился.

И всё же та странная семья с Улицы Кожевников явно не вписывалась в это правило. Они будто брезговали его присутствием. И мальчика зарежут, как жертвенного барана, по воле сил, с которыми ни Айрег, ни тем более он сам не решились бы спорить.

Может, обсудить это с братом ещё раз? Может, Близнецы согласятся на другой исход?...

В окно застучал клювом почтовый голубь. «Письмо от Айрега», — решил Мезор.

Он вздохнул, вдруг отчего-то вспомнив, как давным-давно мать пекла им обоим пончики, специально ради этого приходя на кухню и поражая отца фамильярностью со слугами. Теперь ему хотелось того же покоя, какой был тогда и давно исчез.

— Это случилось, брат. Я слышу.

— Я знаю, брат. Я вижу.

— Он собирается покинуть Город.

— Властителю не достать его.

— Мы последуем за ним.

Две одинаковые, точно срисованные друг с друга тени узорно заметались по стене.

ГЛАВА VII

На следующий день Мей второй раз в жизни позволил себе пропустить занятия (первый произошёл, когда он пару лет назад подхватил ветряную оспу). Он встал до рассвета — даже раньше матери — наскоро ополоснулся и ушёл бродить по Городу: ему было необходимо привести мысли в порядок.

Мей ещё раз осмыслил всё, что узнал от Гэрхо. «Не доверяй Отражениям», — предупреждала мама. Конечно, он мог легко сказать себе, что Гэрхо солгал, и выкинуть всё это из головы, но ведь то, что он видел этой ночью, ещё раз — теперь уже неоспоримо — подтверждало слова о Даре. Нужно было решать, и незамедлительно.

Город медленно просыпался, продираясь сквозь туманную осеннюю хмарь. На улицах царила редкая тишина. Мей поразмыслил и направился к Теигу; разумеется, время стояло раннее, но Теигу было не привыкать к утренним визитам — его отец редко ночует дома.

На пути к Медному переулку, где жил Теиг, Мею попалось лишь несколько прохожих; казалось, что Город прощается с ним в одиночестве.

«Я скоро вернусь. Только ненадолго уеду, а потом обязательно вернусь... Ну да, съезжу к Отражениям. Что за бред, в самом-то деле... Лишь бы Атти и маму никто не тронул. Как она могла так долго меня обманывать?» — сумбурно билось в голове.

Мей подошёл к серому строению из подгнивших досок и постучал в ставни (Теиг и его отец располагались на первом этаже). Ответа не последовало. Он постучал ещё раз. Тихо.

— Теиг! Теиг, это я!.. — громким шёпотом позвал он.

Мей прижался ухом к ставням, но с улицы услышать что-либо было невозможно. Какая-то старушка, увязая клюкой в грязи, прошла мимо и покосилась на него подозрительно.

— Теиг! — дождавшись, пока старушка скроется за углом, Мей повысил голос и забарабанил в ставни. — Теиг, это срочно!

Ставни наконец-то подались вперёд, и Мей увидел круглую заспанную физиономию Теига, который смотрел на него непонимающим взглядом.

— Ты чего так рано? — он широко зевнул. — Не спится, что ли?

— Открой мне.

— Ладно, сейчас...

Было слышно, как Теиг ковыряется в замке. Мей зашёл в тесный, тёмный коридорчик, пропахший элем, кошками и обувной кожей. Из одной из комнат доносился храп отца Теига, а сверху — звон соседской посуды. Теиг, потирая глаза, уселся за стол, заваленный картами.

— Так чего ты хотел-то?... Я бы ещё хоть полчаса поспал, а тут ещё такая холодища...

— Я уезжаю, — сказал Мей, разглядывая карты. Ему самому не верилось, что он так убеждённо это произнёс.

— Ты?! — взгляд Теига резко прояснился. — Уезжаешь? Но куда? Госпожа Кейла нашла новое место? Или Атти выходит замуж?

— Нет, я уезжаю один. Может быть, надолго, — он привычно уселся на пол, с трудом подбирая слова. — Пожалуйста, позаботься о них; заходи иногда, спрашивай, не нужно ли чего. Они тебе будут рады.

Теиг пялился на него, как на болотную нежить. Видимо, в голове у него никак не укладывалось, что Мей может оказаться где-то за пределами Города-на-Сини.

— Но куда? Разве ты куда-то собирался? Садись-ка, — он засуетился, снимая с одного из стульев чьи-то сапоги со стоптавшимися каблуками. — Рассказывай по порядку.

— Ты всё равно не поверишь, — Мей покорно пересел. Промозглый утренний холод пробирал до костей. — Помнишь, как я упал у мастерской?

— Ну да.

— Так вот, тогда я видел... Что-то странное. Не могу описать. И сегодня ночью — тоже... Короче говоря, мне надо к Отражениям, — сбивчиво пояснил он.

Теиг вытаращил глаза и фыркнул от смеха, но осёкся под взглядом Мея.

— Выходит, ты... волшебник?

— Нет, я просто... — «Просто вижу будущее? Ну и чушь, о боги...» — Просто обладаю каким-то Даром. Как выяснилось... И, кажется, из-за него мне опасно оставаться в Городе. Я уезжаю сегодня же.

— А... Совсем один? — выдавил Теиг. — А ты точно доберешься до Долины?

— Нет, ко мне приходило Отражение, я еду с ним. Я могу, конечно, не верить, но если оно... Если он всё-таки говорит правду, опасность грозит не только мне, но и маме с Атти. Ни к чему рисковать их спокойствием из-за того, что я вижу, — Мей решил не рассказывать о своём происхождении — Теиг уже выглядел так, будто с ним скоро случится удар.

— С ума сойти, Отражения... Ох, Мей, ну и вляпался же ты. Я даже не знаю, что тебе сказать. Так твой Дар и проявляется в том, что ты видишь? Что же это такое-то, а?

Мей с досадой понял, что проговорился, и прикусил губу.

— Ну... — он поколебался, осознавая и смехотворность своего признания. — Гэрхо — это Отражение — говорил, что я вижу будущее. Что я прорицатель... Или что-то вроде того.

После довольно-таки долгого разговора с Теигом Мей наведался к Сини. Начинался день, и народу на улицах Города было уже более чем достаточно, но площадь перед резиденцией градоправителя, как всегда, оставалась полупустой и тихой: по кругу стояли стражники, обязанные зорко наблюдать за тем, чтобы нога недостойных — таких, как Мей, например — не коснулась священного места. Часто здесь появлялись и слуги, специально приставленные для наблюдения за чистотой площади и состоянием источника.

Мей приучил себя обращать на стражников поменьше внимания. В этот раз он подоспел к очередной смене караула, выбрал себе место между двумя постами и встал туда.

Огромный беломраморный фонтан, несколько веков назад — ещё в эпоху королевств — возведённый вокруг Сини, блистал первозданной чистотой. А сама Синь мощно, с вечным шумом билась вверх, к недавно взошедшему солнцу, обрушиваясь громадой водяной пыли, и в прихотливых завитушках фонтана ей словно было тесно. Холодные капли влаги оседали на лице и ладонях Мея. А ведь скоро придут морозы, и тогда Синь покроется льдом — но он к тому времени, наверное, будет уже далеко...

Мей вспомнил, что как-то раз та молодая наглая гадалка, что всегда кокетничала с ним на рыночной площади (впрочем, не только с ним, разумеется) предсказала ему дальнюю и трудную дорогу. Но тут же решил, что это всё-таки было не более чем надувательство: наверняка она говорит это каждому второму. К тому же он никогда не верил в подобную чепуху — как и в страшные сказки об Отражениях.

Мей вздохнул и, развернувшись, зашагал прочь с площади. Нельзя больше оттягивать — пора идти к Гэрхо и собирать вещи, иначе он никогда не решится.

ГЛАВА VIII

— Ну, явился-таки? — не очень любезно — так, будто они были знакомы уже много лет — осведомился Гэрхо, завидев Мея на пороге. Порог был у самой обычной скрипучей двери, ведшей в маленькую и пыльную гостиничную комнату. А фигура Гэрхо, склонившегося над столом в углу, выглядела совершенно по-человечески — если бы не холодные глаза и зеркало, мерцающее на поясе.

— Я пришёл, — зачем-то сказал Мей, привыкая к полумраку и тесным дощатым стенам. — Вы давали мне время на размышления.

— И ты поразмыслил? — уточнил Гэрхо, скользнув по нему равнодушным взглядом.

— Да. Если я должен ехать, я еду. Но сначала всё-таки объясните мне подробнее.

Гэрхо тяжело вздохнул и отодвинул рукопись, над которой сидел. Мей разглядел загадочные чернильные крючки и штрихи.

— Тебе не было достаточно вчерашнего разговора? Не ожидал, признаться, что ты окажешься таким дотошным.

— Вчера я узнал много нового, конечно, — осторожно нашаривая слова и стараясь скрыть иронию в голосе, сказал Мей, — но я хочу больше знать о том, кто конкретно и каким образом стремится убить меня за мой, как Вы говорите, Дар. И насколько это опасно для моей семьи.

— Сядь уже куда-нибудь, не маячь в дверях, — предложило Отражение. Мей прошёл вперёд, сам не свой от волнения, сел на продавленную кровать, поскольку единственный в комнате стул был занят Гэрхо, и приготовился слушать.

— Итак, — продолжал Гэрхо, задумчиво потирая белый шрам на щеке. — Начну по порядку, но долго говорить не буду, ибо время поджимает. Убить тебя хотят из-за исключительности твоего Дара, о чём я уже говорил в вашем чудесном жилище (прости меня — не видел большего убожества, ну да ладно). До тебя, ты уж извини, нескоро дойдёт, какое сокровище у тебя в руках. Дар прорицателя даёт такое могущество, о котором страшно помыслить, и расходится, как круги по воде: пока ты наверняка видел только то, что связано лично с тобой и твоей жизнью, но скоро может статься так, что ты будешь заранее знать куски участи многих Городов, народов, обоих материков... Целых миров. Твоё знание станет неогранённой драгоценностью, и за ним с жадностью начнут охотиться все мыслимые и немыслимые силы. Поэтому тебя намерен уничтожить сам Порядок — одна из главных враждующих сил в Мироздании, составляющих его основу, одна из двух Цитаделей, — он помедлил, явно стараясь придать словам весомости. — Твой Дар по природе своей хаотичен — почему так, я попробую объяснить позже, если ты всё же решишься ехать.

— И это из-за моего отца? — подытожил Мей, помолчав. Непринуждённый тон Гэрхо несколько сбивал его с толку — тот словно говорил о погоде, а не о таких пугающих и непонятных вещах.

— Не совсем. Это из-за обоих твоих родителей, из-за самого факта их союза и из-за того, что они допустили рождение общего ребёнка. Это противоречило тому, что называют законом, или разумным порядком вещей, или как-то иначе — как хочешь. История твоего отца мне доподлинно не известна, но увести его за границы родного мира могла только поразительная сила ума и хитрости или большое несчастье, — при этих словах Гэрхо слегка усмехнулся, будто задумавшись о чём-то своём, но эта усмешка была так мимолётна, что Мей вскоре принял её за плод своего воображения. — Кроме того, он дал волю своим, так сказать, чувствам, напрочь забыл о вот этой полезной вещи, — Гэрхо постучал себя пальцем по лбу, — и вдова Онир произвела на свет тебя — дитя от родителей из двух разных вселенных. Такие дети всегда наделяются уникальными способностями; по крайней мере, на данный момент видящих грядущее в Мироздании больше нет. И такие дети не жильцы.

— Но вы считаете по-другому? — поинтересовался Мей, имея в виду Отражений вообще. Гэрхо ответил не сразу.

— Мы считаем, что это как минимум глупо — зря растратить такие возможности. Не лучше ли научить тебя управлять ими? Вот из этого вышел бы толк для многих. И потом, — он ухмыльнулся, — это было бы жутким вероломством — зарезать, как свинью, такого вот славного и невинного юношу, у которого ещё и девушки-то нет.

Мей почувствовал, как горят уши, и ощутил жгучую злость. Почуяв это, Гэрхо зычно расхохотался — надо отдать ему должное, это значительно разрядило обстановку.

— И можешь не таращиться на меня с такой свирепостью. Ну, вопрос решён?

— Нет, — отрезал Мей. — Вы ничего не сказали о моих родных.

Гэрхо быстро посерьёзнел.

— Ничего не сказал — потому что ничего хорошего их не ждёт, если ты останешься. Одной безлунной ночью к вам просто проберутся в дом — и, поверь мне, слабая женщина, юная девица и хлипкий, откровенно говоря, паренёк не одержат победу над обученными головорезами.

Мей в красках представил себе это, и у него свело скулы. Если хоть на миг вообразить, что Отражение не лжёт...

— Я еду. Скоро вернусь с вещами, — Мей поднялся. Гэрхо тоже встал — его макушка чуть-чуть не касалась низковатого потолка.

— Отлично. Только поторопись — нам лучше выехать до вечера.

— Я скоро. Соберусь и попрощаюсь, — Мей взялся за ручку двери. Его не покидало необъяснимое чувство, что он всё делает так, как надо — и в то же время всё это продолжало казаться сплошным безумием.

— Со своей красавицей? — Гэрхо даже подмигнул; если учесть то, как выглядели его металлические глаза, это было зрелище не из приятных. — Не беспокойся, посмотришь на наших девушек — и вскоре забудешь о ней.

— Ни за что, — запальчиво возразил Мей, но его тут же покоробило — вспомнилось ночное видение. Видение о Той, которая не была Риэти.

«Я вернусь», — ещё раз пообещал он себе, выходя на улицу.

ГЛАВА IX

У Атти болели глаза и устали руки. Она вышивала при тусклом свете масляной лампы — тусклой потому, что масла осталось всего ничего, а на новую бутыль денег пока не хватало. Прихотливый узор ложился на платок из грубой ткани, сшитый ею же на днях и украшенный покачивающейся по краям ершистой бахромой. За платок, в конце концов, можно немного выручить.

— Атти, ты не ложишься? — негромко спросила мама, которая уже давно стояла у окна, застыв, как изваяние, и смотрела вдаль.

Из-за её неожиданного вопроса Атти неосторожно дёрнула рукой и втянула носом воздух от резкого укола. Долго смотрела на багровую каплю, выступившую из пальца. Не ответила.

В доме было непривычно тихо и пусто — так, будто кто-нибудь умер.

«Мей уехал, — напомнила себе Атти. — Просто уехал... Ненадолго. И скоро вернётся. Ничего ужасного не случилось. Он уехал ради нас».

Кровяная капля отпечаталась на изжелта-белой ткани — платок был испорчен. Всхлипнув, Атти спрятала в нём лицо и расплакалась — тяжело и навзрыд, впервые за этот страшный день.

Неслышно подойдя, Кейла подошла и молча обняла её. Что тут сказать? Ещё сегодня Мей был дома, а сейчас он на пути к Отражениям. Долина Отражений — это звучало так же странно, как если бы он отправился к звёздам или пошёл воевать с дикими племенами с другого континента, о которых говорят, что они и объясняются-то знаками да воплями.

— К нам придёт аи Декар, — глухо сказала Кейла.

— Зачем? — Атти прерывисто вздохнула и отстранилась. — Ты думаешь, что это...

— Наверняка, — Кейла отошла к окну и закрыла ставни. В комнате стало ещё темнее. — Либо он, либо градоправитель. Кто ещё мог подобраться к тем силам, о которых говорил Гэрхо?

— А вдруг это... Слышишь?

По лестнице снаружи загрохотали чьи-то сапоги. Атти встала, чувствуя, как онемело всё тело; мама легко, будто девочка, порхнула к двери и на бегу бросила:

— Встань в тень, ему лучше не знать, что ты плакала.

Атти послушно отошла. Ей не хотелось видеть Мезора аи Декара: он и прежде вызывал у неё отвращение, а теперь она по-настоящему боялась. Что ему нужно от Мея? И зачем он пришёл теперь?

Сапоги принадлежали, конечно, телохранителям Мезора, которые вломились без стука и молча встали по обе стороны от двери. Младший аи Декар вплыл в комнатушку медленно и важно, словно в свою опочивальню. Кейла поклонилась; Атти неохотно последовала её примеру.

— Чем могу служить, господин Декар? — спросила мама. Один из охранников — бородатый детина, косой на один глаз, — смерил Атти задумчивым взглядом, и та в очередной раз пожалела, что с ней рядом нет Эйтона.

— Где Ваш сын, Кейла?

— Меидира нет сейчас в Городе, господин Декар. Что-нибудь ещё?

Морщины на мясистом лбу Мезора разгладились, а в глазах мгновенно мелькнуло... облегчение? Хотя, скорее всего, ей только показалось.

— Нет в Городе, правда? — Декар достал платок и отёр лицо; рука у него чуть дрожала. — И давно?

— Он уехал вчера вечером, — ровным голосом солгала Кейла. «Надеется, что они не попытаются его догнать», — догадалась Атти; сама она, впрочем, не очень-то в это верила.

— Прекрасно... Я хочу сказать — понимаю. Благодарю, Кейла.

— Присаживайтесь, если угодно.

— Нет-нет, не стоит. Простите, что нарушил ваш вечерний покой. Желаю мальчику удачной поездки.

И Мезор вместе с телохранителями удалился так же внезапно, как пришёл.

— Напиши Эйтону ещё раз, — сказала мама, когда топот копыт и стук колёс кареты Мезора затихли. — Город-над-Озером не так далеко от Долины Отражений; может быть, он как-нибудь сможет помочь Мею или переслать от него письмо.

— Ты правда веришь в это? — усомнилась Атти. Все говорили, что владения Отражений недоступны для посторонних — можно хоть целый день бродить вдоль и поперёк Долины, но ничего не увидишь, кроме неприветливой пустоши. Надо было спросить Гэрхо, конечно, однако ни одна из них не решилась.

Мей уехал невесть куда, и им ещё придётся с этим смириться.

— Нет, — мама вздохнула. — Остаётся только надеяться, что там он действительно будет в безопасности. Но ты всё-таки напиши. Эйтон ведь должен когда-нибудь ответить.

— Не знаю... А когда Мей вернётся? — Атти снова ощущала себя девочкой — льнущей к матери, маленькой и беспомощной.

— Не знаю, — эхом отозвалась Кейла, опять отходя к окну и открывая ставни. Где-то там, за городскими стенами, вилась дорога, по которой сегодня днём ушёл её сын — никогда ранее по ней не ходивший.

ГЛАВА X

В предрассветной хмари Мея разбудил грохот железа: это Гэрхо, поднявшийся ни свет ни заря, гремел котелком. Наверное, за водой собрался.

Мей, завернувшись в одеяло, предусмотрительно захваченное из дома, ещё немного поворочался на своей подстилке из лапника, вдыхая горьковатый запах дыма от костра и прелой земли. Потом сел, вытянув ноги.

— Удачного дня, — не оборачиваясь, пожелал Гэрхо.

— Доброе утро, — откликнулся Мей, не то ответив Отражению, не то поправив его.

— Тебе сегодня полезнее удачный день, чем доброе утро, человечек, — многозначительно сказал Гэрхо. — Сходи-ка лучше за водой — тут неподалёку есть ручей.

Закончив все приготовления (Мей с непривычки всё делал медленно и побаивался, что Отражение разозлится, однако этого почему-то не произошло), они освежевали и сварили какого-то мелкого местного зверька, который ненароком попал в ловушку, расставленную Гэрхо накануне вечером. Мей нерешительно высказал сомнение в том, стоит ли с утра есть мясо, но его спутник, снисходительно улыбнувшись, ответил, что сегодня ему потребуется как никогда много сил.

(... - Возвращайся скорее, мальчик мой, — прошептала мама в полумраке комнаты, целуя Мея в лоб. Атти замороженно бегала вокруг, заталкивая в мешок последние пожитки. — Мы будем за тебя молиться.)

Мей не особенно налегал на мясо несчастного зверька (он вдруг задумался о том, можно ли ему вообще есть пищу Отражений и как он будет выживать в Долине при неудачном раскладе), зато достал здоровое яблоко, взятое напоследок.

Рассветало; по небу над ельником, где они заночевали, с заунывным курлыканьем пролетел белый клин журавлей. Ёжась от холода, Мей слушал хруст своего яблока и травы на зубах лошадей, которые паслись неподалёку; одну Гэрхо каким-то чудом достал для него самого. Мей, никогда прежде не ездивший верхом, вчера долго мучился и за время их пути отбил себе всё, что можно, но в целом был доволен успехами.

(... Атти тоже обняла его и прошептала очень тихо, почти касаясь губами уха: «Я передам твоё прощание Риэти». Мей поразился: как она могла догадаться о не высказанной вслух просьбе?)

— Собирайся, едем, — сказал Гэрхо, деловито привязывая седельные сумки.

— Сколько пути до Долины? — спросил Мей, поглаживая гриву вороного (и, очевидно, безумно дорогого) коня.

— Через пару дней к вечеру будем там, если двигаться так же быстро и без лишних остановок, — Гэрхо легко вскочил в седло, и конь загарцевал под ним, перебирая тонкими сильными ногами. Мей вздохнул, задумчиво глядя на стремена: ему не хотелось позориться перед Отражением. Выбора, тем не менее, не было.

— Давай уже, человечек, — миролюбиво поторопил Гэрхо. — До ночи я тут стоять не собираюсь.

— Вы всегда теперь... будете так меня называть? — прохрипел Мей, лихорадочно хватаясь за упряжь и размышляя о возможных переломах.

— Пока не докажешь свою необычайную даровитость, — отозвалось Отражение. Мей наконец справился с задачей, и они пустили лошадей крупной рысью. Замелькали стволы елей.

— И как я смогу её доказать? Меня будут учить, как всех Одарённых?

— Будут, конечно, но не так, как всех, — загадочно ответил Гэрхо, и Мей понял, что не дождётся от него ничего более определённого. — Пошёл!..

Время до обеденного привала прошло в непрерывном перестуке копыт и бьющем в лицо холодном ветре. Они ехали не по тракту, а в стороне, хотя и вдоль него; Гэрхо постоянно петлял, а вскоре вообще отдалился от дороги. У Мея на языке, конечно, вертелось множество вопросов, но задать их он не решался: во-первых, беседовать на скаку было не очень-то удобно, а во-вторых — Гэрхо всё-таки Отражение. Несмотря на его дружелюбное поведение, совершенно доверять ему не следует.

Начинался удивительно красивый день, тихий и размеренный. Мей уже с трудом верил, что кто-то собирается его убить. Над ними раскрывалось серебристое, омытое прошедшими дождями небо, а впереди расстилались холмистые, темневшие редкими участками почти облетевших деревьев безлюдные дали (встречавшиеся деревеньки, фермы и постоялые дворы Гэрхо старательно объезжал). Осень готовилась к зиме, а Мей думал.

(... Отдельно ему удалось попрощаться с вещами. Мей никогда не отличался особой впечатлительностью и здесь остался спокоен, но в груди что-то противно щемило.

Вот он, тюфяк, на котором он столько лет видел сны, на который падал по вечерам от усталости. Вот стол, за которым они завтракали и ужинали все втроём; он помнил каждую щербинку на столешнице. Вот старый сундук — в детстве Мей частенько представлял, что там живёт какое-то враждебное существо, готовое в любой момент вылезти и расправиться с ним. Атти иногда улыбалась, вслух вспоминая, как он от него шарахался. Смешно.

Обведя глазами всё это, Мей шагнул к выходу.

В конце концов, когда-то он должен был это сделать.)

Мей не знал, сколько времени прошло, когда наступил тот самый желанный момент: Гэрхо объявил привал.

Мей озяб, у него слегка кружилась голова, к тому же он понятия не имел, на каком они сейчас расстоянии от Города-на-Сини и есть ли за ними погоня. Судя по всему, нет, но вот почему?... Очевидно, Гэрхо уловил его мрачное настроение и решил не мучить их обоих ловлей дичи, тем более что до ближайшего перелеска было далековато. Отражение извлекло из недр сумок головку сыра, какие-то лепёшки и флягу с водой. Мей про себя возмутился тем, что его фактически вынудили поменять местами обед и завтрак, но ничего не сказал.

— Рассказать тебе что-нибудь? — смилостивился Гэрхо, усаживаясь рядом. На еду он смотрел не менее и не более безучастно, чем на Мея.

— Я бы не отказался, — заверил его Мей.

— Что ж, спрашивай.

Мей удивился и оторвался от вкусной, чуть-чуть пряной лепёшки. Такое неожиданное разрешение привело его в замешательство, и он задумался, какой из десятков вопросов задать сейчас.

— Как долго я у вас пробуду?

— Пока не минует опасность.

— А поточнее?

— Пока не научишься толково управлять своим Даром... Или пока тебя не перестанут преследовать. Имей в виду — второе почти невероятно.

— Расскажите мне всё-таки о тех силах, которым нужна моя смерть. Вы назвали это Порядком?

Гэрхо прикрыл глаза и покачал головой.

— Это надолго. Когда будем на месте — сколько угодно, а здесь задавай вопросы попроще.

— Я смогу писать своей семье?

— Нет.

Ответ хлестанул Мея.

— Вот так однозначно?

— Абсолютно. В Долине у учеников нет никакой связи с внешним миром — таков закон. Ты будешь сосредоточен на обучении, и исключительно на нём, — тут голос Гэрхо ехидно вильнул. — Ну, конечно, если всё-таки не положишь глаз на какую-нибудь из наших красавиц.

— У Вас все шутки такие однообразные? — удручённо осведомился Мей.

— Твой пухлый друг-картограф, наверное, блистает большим остроумием? — зачем-то спросил Гэрхо, дожёвывая сыр.

«Он и про Теига знает», — со вздохом подумал Мей и попробовал сменить тему.

— Кто будет меня учить?

— Я, — Мей чуть не поперхнулся водой. — И ещё кое-кто, но в основном — я, так что будь со мной повежливее, чем сейчас, человечек. А впрочем, можешь и грубить, это даже забавно... Ещё вопросы?

— Почему люди называют вас Отражениями? — вырвалось у Мея; его давно волновала эта проблема. Он видел зеркало, видел нечеловеческие глаза — и всё-таки не понимал.

Гэрхо ухмыльнулся.

— Может быть, потому, что мы называем Отражениями таких, как ты.

ГЛАВА XI

Риэти думала о том, куда же всё-таки мог деться Мей.

Позавчера приходил Теиг — этот смешной толстячок, который вечно болтает о картах, — и сказал, краснея и заикаясь, что Мей уехал и, скорее всего, надолго. Чуть позже с той же новостью зашла сестра Мея, Атти, никогда раньше толком с Риэти не говорившая. Когда она осмелилась спросить, куда именно, Атти заявила, что не может сказать, и стала спешно прощаться. Всегда хладнокровный отец Риэти, услышав это известие, вдруг схватил плащ и выбежал из дома сам не свой, хотя с работой в тот день было покончено. А мама принялась тихо всхлипывать и молиться Льер.

В общем, Риэти не знала, что и думать. Само исчезновение было очень странным, а к тому же все вокруг загадочно отмалчивались. Да и куда, в самом-то деле, мог пропасть Мей, который нигде всю жизнь и не был, кроме Города-на-Сини (ну, если не считать окрестных ферм, куда он заходил иногда за молоком и хлебом подешевле)? Кроме того, Риэти была обижена, хотя и понимала, что обижаться глупо — мало ли, что такого срочного могло произойти. И всё же, всё же, всё же... Откровенно говоря, в последнее время её сильно тянуло к Мею — к его привычно взъерошенным пятернёй светлым волосам, к чуть застенчивой улыбке, усталому взгляду и веским словам. Она была очарована их вечерней прогулкой, которая так жутко закончилась. Она чувствовала смутное томление и смятение при одной мысли о нём. А тут он вдруг исчез — и даже не заглянул на прощание... Как бы там ни было, это наверняка связано с Отражениями, размышляла Риэти и вздрагивала.

Всё это подтолкнуло её к очередной попытке расспросить родителей.

Они отдыхали после ужина; отец записывал что-то в расходной книге, мама отмывала посуду в кадке (она не подпускала дочь к такому занятию — панически боялась за белизну её рук), а сама Риэти бродила по комнатам, не находя себе места. Родители изредка перебрасывались малозначащими фразами — о здоровье деревенских родственников, заготовках на зиму и прочем. Не особенно прислушиваясь, Риэти остановилась у высокого зеркала в резной раме, установленного в её спальне; наверное, это была одна из самых дорогих вещей в их доме. Осмотрев себя с головы до ног, она заправила за ухо тугой локон, рассеянно провела ладонью по тонкой шее — и, как обычно, осталась довольна зрелищем.

— Папа, что ты знаешь об Отражениях? — довольно громко — так, чтобы отец услышал в соседней комнате, — спросила она, не отходя от зеркала.

— Не отвлекай меня, Риэти. Я ведь рассказывал тебе, когда ты ещё под стол пешком ходила, — не сразу последовал угрюмый ответ.

— Расскажи ещё.

— Дорогая, не капризничай. Лучше сядь и вышей что-нибудь.

— Нет, я серьёзно, — Риэти одёрнула платье и вернулась в гостиную. — Я же говорила тебе об Отражении, которое встретили мы с Меем.

Господин аи Тейно отложил перо, размял затёкшие пальцы и раздражённо вздохнул.

— Я уже сказал тебе, что думаю об этом. Ты просто приняла за Отражение какого-то навязчивого пьяницу, вот и всё. А всё потому, что не надо грубить старшим и выбегать из дома на ночь глядя.

— Со мной же был Мей, и это правда было Отражение. Зеркало на поясе...

— Откуда ты знаешь, всё ли у него в порядке с головой, — поморщился отец. — Ради всех богов, не приставай ко мне с вопросами.

«Ступай, займись чем-нибудь», — закончила про себя Риэти. Почему отец так избегает любых упоминаний о Мее? Наверняка он думает о нём плохо. Риэти всегда берегли как сокровище — ведь она была единственным чадом в семье Тейно, все её братья и сёстры умерли во младенчестве.

— Пожалуйста, — она понизила голос до шёпота. — Говорят, что они забирают человеческих детей; это правда?

— Где ты нахваталась этих сказок?... Я очень мало знаю об Отражениях, дочка. Ты лучше спроси кого-нибудь, кто учится в этой школе для нищих. Хоть того же Теига.

— И у тебя нет догадок, зачем им понадобился Мей? — наугад спросила Риэти.

Отец побелел, а потом побагровел.

— Значит, так, — произнёс он, медленно отодвигая книгу. Риэти отступила; по спине у неё пробежал холодок. — Кто-то говорил тебе о чём-то подобном? Говорил, что он нужен Отражениям?

— Нет... — почти пискнула Риэти. — Я просто предположила.

— Предположила...

— Да, просто так... Ты разозлился, когда услышал, что Мея нет в Городе... Почему? — Риэти не могла скрыть дрожи в голосе: все полузабытые детские страхи разом поднялись в ней. Отец поманил её пальцем, и она шагнула вперёд, глядя в пол.

— Слушай меня внимательно, Риэти эи Тейно. Никогда. Не лезь. В то. Что тебя. Не касается. Поняла?

— Да, — пролепетала она, не поднимая глаз. Противный холод не отпускал, и ей хотелось вечно изучать доски пола.

— Это тебя не касается. Ни слова больше в моём присутствии об Отражениях, этом идиоте Меидире, его отъезде и моём новом месте; хватит спрашивать обо всём этом. И никакого общения с семьёй Онир, кроме приветствий на улице. Усвоила?...

— Да.

— Вот и умница. А теперь иди к себе — мне же надо посчитать, сколько мы потратили за этот месяц.

ГЛАВА XII

На третий день, когда солнце клонилось к закату, но ещё не рыжело, что-то изменилось. Мею показалось, что звуки — шелест ветра в траве, топот коней, редкие вскрики птиц в небе — стали глуше и ненадолго замерли, а воздух вокруг загустел, подрагивая. Даже запахло как-то иначе — будто они миновали невидимый барьер. «Наверное, я просто устал», — подумал Мей, потому что других разумных объяснений у него не находилось, но тут Гэрхо довольно вздохнул, натянул поводья и пустил коня шагом. А потом спешился.

— Хорошо всё-таки возвращаться. Иди сюда, Мей: вот она, красавица.

Они как раз приблизились к подошве одного из многочисленных пологих холмов, окаймлявших Долину. Мей вылез из седла (теперь он делал это значительно лучше, чем раньше) и пошёл вверх вслед за Гэрхо.

Он с некоторым волнением ожидал, что увидит сотни зеркал, но этого, к счастью, не случилось. Внизу, сколько мог охватить глаз — до Старых гор, смутно синеющих вдали к северу и западу, — расстилалась широкая буро-чёрно-зелёная местность, по которой были рассыпаны строения — как обычные деревянные, так и довольно странные, что отсюда было не рассмотреть, — и полоски вспаханной земли. Виднелись небольшие то ли рощицы, то ли садики, несколько мельниц, колодцы, сложное переплетение тропинок, извивы небольших речушек... Всё это было огорожено невысоким забором из заточенных сверху кольев.

Мей ощутил укол разочарования — он ожидал чего-то грандиозного, а пришёл к тому, что даже отдалённо не могло сравниться с Городом-на-Сини. Если весь мир выглядит, как эта холмистая пустошь, а самое загадочное место в нём — как этот исполинский посёлок, то стоило ли вообще покидать дом?... Другой вопрос — в том, что у него не было выбора.

— А почему никого не видно? — спросил он у Гэрхо, чтобы хоть что-то спросить.

— Вероятно, нас уже ожидают, — Гэрхо улыбнулся ему даже (кто бы мог подумать) ободряюще. — Пойдём.

Пока они спускались (лошади были удивительно послушны), стояла тишина, но Мею слышалось тонкое и печальное пение где-то вдалеке. Кажется, на том же языке, на котором бормотал что-то Гэрхо, когда время от времени задумывался.

Они спускались всё дальше в глубь Долины, но ни одного разумного существа им не повстречалось. Они беспрепятственно прошли через ограждение (Мея поражала безалаберность, с которой Отражения относились к своей защите). К большому дому необычной формы, над которым вился дымок, вела узкая тропка. Приземистое здание напоминало искажённый шестиугольник, стены его состояли из какого-то непроницаемо-чёрного камня. Пение явно доносилось оттуда и становилось всё громче, но не резало слух, а приятно его обволакивало. Мею вдруг стало жаль, что он ни слова не понимает.

— Как называется это место? — спросил Мей, когда они подходили к ступенчатому крыльцу.

— Меи-Зеешни, — ответил Гэрхо и решительно забрал у него сумки. — Зеркальный дом. Проходи.

Мей, всегда чутко реагировавший на любые звуки, не мог не заметить, что начало этого причудливого названия напоминает его имя. Простое совпадение, конечно. Он вошёл.

И вот там-то как раз были зеркала.

Первое, что понял Мей, — что внутри здание значительно больше, чем снаружи. Иначе как сюда можно было затолкать такую толпу?... Пение смолкло. Он нервно сглотнул, осматривая уставившихся на него мужчин, женщин, детей и стариков. Они выглядели бы просто как люди, если бы не одинаковые тёмные одеяния, похожие на жреческие, и зеркала на поясах — разных форм и размеров. И, разумеется, глаза. Не только безучастность во взглядах и серебристый оттенок, но даже разрез — всё было в точности как у Гэрхо. Разные черты лица, телосложение, возраст — и одинаковые глаза. Мея пробрал холодок.

— Здравствуйте, — хрипловато выдавил он, прочистив горло. Приветствие утонуло в молчании — все они, неподвижные, как восковые куклы, казалось, чего-то ждали от него.

— Здесь далеко не все понимают твой язык, — шепнул Гэрхо, наклонившись к его уху. — Хочешь, я буду переводить, человечек?

Мей кивнул, и Гэрхо быстро произнёс довольно длинную фразу — наверное, здороваться тут было принято более церемониально. От толпы отделился худой седобородый старик — вышел, опираясь на узловатую палку; её стук в зловещей тишине отдавался в ушах громом. И скрипуче заговорил, изредка заикаясь.

— Здравствуй в веках, прорицатель, — зашептал Гэрхо одновременно со стариком. — Мы давно ждали твоего появления. Почему ты пришёл к нам?

Мей озадачился: что он мог, по сути дела, сказать? «Потому что я доверился такому, как вы, совершенно его не зная»? «Потому что я боюсь за своих близких»? «Потому что моя мать скрывала от меня правду»?

— Потому что хочу научиться владеть своим Даром.

— В Долине ты найдёшь приют и достойное обучение... Если не продолжишь терзаться от тоски по мамочке, — язвительно пропел Гэрхо.

— Что?! — опешил и возмутился Мей. — Это он так сказал?

— Нет, условие было моё... Не замышлял ли ты недоброе, вступая на святую землю Долины?

— Не замышлял, — заверил Мей, живо вспомнив забор, грязь и пожухлую траву.

— Готов ли ты чтить законы Долины и беспрекословно подчиняться своим наставникам, отринув присущие твоему народу гордыню и самолюбие?

— Готов, — сказал он уже не так уверенно, краем глаза поглядывая на расплывшиеся в глумливой улыбке, обросшие щетиной впалые щёки своего наставника.

— Тогда сойди же к нам. Стань одним из нас на время своего обучения и назови своё имя! — голос старца торжественно возысился, и заикание пропало. Мей спустился по лесенке и оказался со множеством Отражений в буквальном смысле лицом к лицу. Он бы не пожелал испытать такое, пожалуй, даже Мезору аи Декару.

— Я пришёл из Города-на-Сини. Я Меидир... — он осёкся; как выяснилось, он не Онир. И неуклюже закончил: — Просто Меидир.

Перевода не требовалось. Отражения загалдели, заулыбались, задвигались; кто-то прорывался через толпу к нему и пытался что-то сказать, кто-то запел себе под нос, кто-то закружился с самим собой в пляске... Ничего более дикого и сумасшедшего — и в то же время почему-то завораживающего — Мей в своей жизни не видел. Послышалась тихая музыка — кажется, флейты и ещё какие-то инструменты, которых он не узнавал. Откуда-то вынырнули три девушки с подносами: одна несла блюдо румяных яблок, другая — круглый пирог с золотистой корочкой, а третья — наполненную чем-то бутыль и чашу.

— Гостю требуется ужин и отдых. Позволь проводить тебя до твоего жилища, Меидир, — с лёгким поклоном звонко проговорила самая миловидная из них, смутно напомнившая Мею Риэти. В её речи даже не слышалось акцента.

— Да, конечно. Спасибо, — Мей и впрямь был не прочь уйти: тут все вели себя как при появлении чего-то невиданного.

— Я сам провожу его, — послышался сбоку гортанный голос. К ним, мягко обходя собравшихся, приблизился роскошно одетый юноша с волосами ещё светлее, чем его собственные. Он окинул зашептавшихся девушек насмешливым, как показалось Мею, взглядом, а потом деловито водрузил на один поднос бутыль с чашей и яблоки. Мею досталось нести ароматный пирог, от одного вида которого рот наполнялся слюной. Следом за провожатым он направился к выходу; поискал глазами Гэрхо, но уже не нашёл. «Ладно уж, — решил Мей. — Раз у меня привычка доверять тем, кого я вижу впервые...»

Когда они вышли наконец на улицу (о, это счастье — вдохнуть более-менее свежего воздуха), Мей снова посмотрел своему спутнику в лицо и не смог сдержать ликования:

— Ты не Отражение?

— Нет, — снисходительно ответили ему. — Я только здесь учусь... Пошли быстрее, собирается дождь.

Мей поднял голову — действительно, небо темнело, и не только из-за вечера. Он прибавил шагу, чувствуя урчание в желудке; не хватало ещё подмочить пирог.

— Здесь живут ученики, — объявил парень, когда они дошли до вытянутого строения с покатой крышей из того же глянцевого камня (откуда они берут такой, интересно?), но уже не чёрного, а просто серого; здание было обнесено изгородью из до странности блестящего, совершенно не тронутого ржавчиной металла.

Юноша по-хозяйски пнул калитку носком щёгольского сапога. Потом толкнул тонко скрипнувшую входную дверь и отошёл в сторону, пропуская Мея. Он зашёл и огляделся: вдоль стен тёмного коридора тянулись двери; сосчитал — всего пять.

— Больше учеников не бывает? — поинтересовался он.

— Наверное, нет... Но сейчас-то здесь точно никого, так что выбирай любую комнату, — лениво протянул провожатый. — Кроме крайней слева — она моя. И давай быстрее — надоело мне тащить твои яблоки...

Мей, поразмыслив, подошёл к крайней справа двери. Парень, понимающе хмыкнув, двинулся за ним.

Комната была крошечная — меньше, чем в Городе-на-Сини — и, судя по состоянию стен, немного сыроватая. Но зато в ней имелось всё необходимое, а на письменном столе у кровати лежала стопка книг; Мей посмотрел на неё с радостным предвкушением.

На тот же самый стол они водрузили подносы. Мей подумал, что неудобно выпроваживать гостя просто так, и кивнул на еду.

— Будешь? Я сейчас не голоден... И спасибо, кстати.

— Оставь на завтра.

— Да бери, — Мей уселся на кровать (после тюфяка было совсем непривычно) и отломил себе приличный кусок пирога. В бутылке оказалась обычная вода, но он был ей рад — так пересохло в горле. Гость изящно опустился на табуретку; взяв кусок двумя пальцами, он критически осмотрел его, сдул что-то и только потом стал жевать.

— Твои вещи, скорее всего, принесут завтра. Если тебе интересно.

Мей благодарно кивнул — и тут до него дошло, что он до сих пор не знает имени того, кого кормит под своей новой крышей.

— Меня зовут Мей.

— Веттон аи Ниис, — они пожали друг другу руки.

— Ниис?... Я где-то это слышал...

— Сразу видно, что ты деревенщина, — усмехнулся Веттон. — Ниисы — один из Первых Родов людей. Мои предки жили на северо-восточных землях ещё до того, как заложили фундаменты Городов, и много столетий служили королям.

Мея охватила нерешительность — сразу вспомнились все так волновавшие в детстве легенды и сказания. Времена павших королевств — турниры, войны, рыцари и лорды, мореплаватели и сокровища, чудовища, волшебство, певцы и прекрасные леди... Ничего этого не осталось, да и он давно не тешил себя мыслями об этом — вырос уже. Но любопытство пересилило.

На «деревенщину» он решил пока не реагировать. В конце концов, смирился же он с «человечком» Гэрхо — а неизвестно ещё, что хуже.

— А откуда именно Вы... ты родом? Из замка?

— Наш замок недалеко от Города-у-Белого-камня.

— Ох... Ясно. А ты здесь давно?

— Четвёртый год.

— Так долго? А сколько вообще длится обучение?

Веттон пожал плечами.

— Понятия не имею. Должно быть, пока Старший наконец не надумает, что достаточно тебя мучить. Но в любом случае мои дорогие братья и сёстры наверняка уже забыли, как я выгляжу... — он поморщился. — Ты правда видишь будущее, Мей из Города-на-Сини?

— Наверное... Иногда. Но я совсем не умею это истолковывать. А что умеешь ты?

— О, разное... Но в основном вот это, — он взглянул на бутылку, нахмурился, и через мгновение она плавно поднялась в воздух, отлетела ладони на две в сторону и вновь приземлилась.

— Здорово. Правда, очень, — Мей и не пытался скрыть своей восторг. Лучше бы и он мог перемещать предметы вместо того, чтобы проваливаться в забытье во время жутких и запутанных видений.

Веттон снисходительно улыбнулся.

— Учиться тут хорошо, но нужно много заниматься, а мне давно уже лень... Кстати сказать, привыкай к пирогам и фруктам — ученикам тут нельзя есть ни рыбу, ни мясо.

— Вообще? Но почему?

— А кто бы их разобрал... Считается, что это лишает гармонии с живым миром на время обучения, и так далее, и тому подобное... Однако мне думается, что на самом деле они просто не жаждут лишни раз охотиться и рыбачить, а тем более для нас... Слышишь?

Мей прислушался и различил среди дробного стука разошедшегося дождя по крыше и оконному стеклу стук более редкий. По окошку долбил кулаками мальчишка лет семи, лохматый, промокший и грязнощёкий, закутанный в какие-то лохмотья. И с глазами Отражения — к тому же явно голодными. Мей схватился за пирог и встал.

— Не советую, — покачал головой Веттон. — Потом не отвяжется.

Но Мей всё-таки открыл окно и протянул мальчишке ломоть. Тот ухватился за него и с жадностью впился в корочку неестественно острыми и белыми зубами, а потом проворно скрылся в пелене ливня.

— Эй! — позвал Мей, но ему никто не ответил. Немного озадаченный, он закрыл окно и вернулся. — Может, надо было позвать его внутрь? Почему он не в Меи-Зеешни вместе с другими?

Веттон презрительно поморщился.

— Обойдётся. Ридием — на редкость приставучая тварь. Он не в себе и обожает вытворять пакости.

«И такие, значит, бывают Отражения. Надо же...» — подумал Мей и потянулся к яблоку. И вдруг замер.

— Как ты назвал его?...

— Ридием. А что?

Мей мысленно сопоставил ещё раз — и опять вернулось то гадкое чувство, которое он испытал в Зеркальном доме под взглядами Отражений.

— Да ничего. Просто моё полное имя — Меидир.

ГЛАВА XIII

На следующее утро Мей проснулся неожиданно бодрым и выспавшимся. Сначала, правда, долго не мог понять, где находится, но потом увидел остатки вчерашнего пирога и стопку книг. Не удержался, потянулся к верхней — довольно ветхой на вид — и осторожно раскрыл... На пожелтевших, истончившихся от времени страницах плясали буквы его родного языка — правда, несколько архаичных начертаний. Мей наткнулся взглядом на строчку: «... пожелаешь же отыскать сокровище, зарытое прежде третьего поколения — возьми слиток серебра и помести его в воду на семь дней, а затем окропи себя той водой со словами...»

Мею стало даже интересно, что же такое нужно для этого произнести (хотя найти клад предков ему определённо не светило), и он бы обязательно дочитал, если бы не мелодичный женский смех, донёсшийся откуда-то из-за стены. Потом в утренней тишине послышался мужской вкрадчивый голос, и Мей узнал его — Веттон, конечно же. «Неужели здесь такие тонкие стены?» — в смятении подумал Мей, вспомнив, что сын лорда живёт через весь коридор. Значит, у него свидание. Мей смутился — так, будто он мешал или подглядывал за тем, чего знать не следовало. Он слез с кровати и вышел на улицу, стараясь не шуметь.

Умывшись во дворе, ополоснувшись и переодевшись наконец-то в чистое, Мей решил, что ему необходимо найти кого-нибудь, кто объяснит ему, что делать дальше. Или хотя бы скажет, где тут можно позавтракать. И ещё надо поговорить с Гэрхо; мысли о маме и Атти не давали ему покоя. Точно ли нельзя им написать или хотя бы как-то убедиться, что с ними всё в порядке?...

Было приятно идти по земле, жирной и чёрной после дождя; дышалось легко. Маленький сад, находившийся между домом и оградой, кишел деревьями с голыми влажными ветвями. Под ногами шуршала прелая листва.

Тропинка, по которой он шёл, вела к другой, а та — к третьей. Они перетекали друг в друга и извивались, как речки, и утопали в густых тенях от деревьев. Стояла необыкновенная тишь; Мей не слышал ничего, кроме собственных шагов и дыхания.

Скоро он вышел на некое подобие центральной площади — туда, где стоял один из колодцев и откуда виднелся Зеркальный дом. И снова никого.

«Да куда же они все подевались», — раздражённо подумал Мей. Вчера все так торжественно приветствовали его, а сегодня как в воду канули. В сердцах он пнул попавшую под ноги ветку, и та отлетела в сторону колодца.

— Ах, нельзя обижать ветви, дорогой гость, — с укором произнёс кто-то у него за спиной на его языке. Мей резко обернулся и увидел маленькую горбатую старушку-Отражение с гривой седых волос и странным сооружением из мелких веток и сухих листьев на голове. Он готов был поклясться, что пару секунд назад её тут не было. — Ветви — это руки деревьев. Ты бы хотел, чтобы кто-то пинал твои руки?

«Они все здесь сумасшедшие», — тоскливо подумал Мей, вспомнив ребёнка, чьё имя звучало как отзеркаленное его. С другой стороны, этот бредовый лепет никак не вязался со здравомыслием Гэрхо.

— Простите... Вы не могли бы подсказать мне, где живёт Гэрхо?

— Смешной гость. Разве народ Долины может жить где-то? — старушка лукаво улыбнулась беззубым ртом и погрозила ему костистым пальцем. — Э, нет. Для таких, как ты, мы просто тени на воде. У нас нет постоянных жилищ, а те, что есть, — открыты для всех. Верь старой Деос, она не солжёт.

— Зачем тогда всё это? — Мей сделал широкий жест рукой, — если у вас нет жилищ? Для чего эти здания?

Про себя он уже решил, что эта старушка больше всего напоминает жриц Храма Льер: их жуткий лепет тоже редко бывал понятен.

— Гостю ещё многому надо научиться. Дом — то место, где живёшь ты, а не твои кости и мясо, — голос старухи стал строгим и хриплым. — Пойдём со мной. Старая Деос отведёт тебя, куда нужно.

— То есть к Гэрхо? — на всякий случай уточнил Мей, но старушка, будто не расслышав его, развернулась на пятках и засеменила прочь. Он вздохнул и пошёл следом.

Какими-то окольными путями (Долина всё ещё оставалась безмолвной, но пару раз Мею показалось, что он слышит доносящиеся из окон домов голоса) Деос привела его к участкам обработанной земли. Урожай, конечно, был давно собран, и кое-где виднелись сорняки, а в небе кружили вороны.

— Что ты видишь, гость из людских Городов? — спросила старушка, останавливаясь.

— Грядки, — осторожно ответил Мей, гадая, сколько же ещё его будут мучить загадками.

— Э, нет, — она нетерпеливо замотала головой, так что гигантское гнездо на макушке заколыхалось. — Ты ведь видишь будущее, так? Ты можешь видеть много возможностей — зелёные кущи или мёртвую землю в трещинах, или дворец, или поле битвы, или море, залившее всё вокруг. Грядки — сейчас. Что будет через тысячу лет, прорицатель?

Мей помедлил с ответом. Всё это звучало безумно, но, надо признать, увлекательно.

— Не знаю. Я не умею толковать свои видения, не знаю, как... как это работает. Я и пришёл, чтобы разобраться. Зачем Вы привели меня сюда?

— Здесь хорошо думать. Старая Деос приходила сюда думать вместе со Старшим, когда её тело было таким же лёгким и тонким, как твоё.

— Со Старшим? — Мея озарило предположение. — Так Вы его жена?

— Третья жена, да.

Мей счёл лучшим не вдаваться в подробности, но был сбит с толку. Он слышал, что в каких-то южных Городах до сих пор существует многожёнство, но у Отражений? «Или, может, она совсем не то имеет в виду?»

— Вы что-нибудь знаете о моём Даре? Или о тех, кто хочет меня убить?

— Знать о твоём Даре может каждый; следи, чтобы его не разорвали на куски, — ещё более туманно отозвалась Деос. — А охотятся за тобой двое ясноликих витязей, двое воинов добра.

Мей не сразу осознал, что у него отвисла челюсть.

— Воинов добра?... Так значит, моя смерть — это справедливо?

— Несомненно, — спокойно подтвердила Деос. — Твой Дар — проклятие этого мира. Но мы сохраним тебе жизнь; главное — учись.

— Выходит, вы собираетесь вырастить из меня проклятие миру?... С какой стати — это же и ваш мир тоже? — Мей даже позволил себе слегка повысить голос: всё это было ему очень не по нутру. Если дела действительно так обстоят, лучше уж встретиться с «ясноликими витязями» и покончить с этим.

Деос вскинула руки, словно защищаясь.

— Ах, совсем глупый мальчик, ничего не понимает!.. О, я слышу шаги твоего учителя. Спешить некуда, дорогой гость. Не ходи пока в Меи-Зеешни и не бойся этого, — она дотронулась до зеркала на поясе. — Такие, как ты, всегда боятся видеть правду — но ты обречён её видеть.

— Я хочу видеть правду. Точнее, слышать. И ни от кого пока не могу её добиться, — устало сказал Мей. Он посмотрел поверх головы Деос и рассмотрел силуэт Гэрхо с каким-то мешком, приближающийся к ним бодрым и лёгким шагом.

Старушка в невозмутимом молчании начала уходить.

— Стойте! — окликнул её Мей. — Тут есть один мальчик, его зовут Ридием...

Она нахмурилась, не дав ему договорить.

— О, остерегайся его, особенно ночью. Часто он собой не владеет, — проговорила Деос и повернулась к нему спиной, удаляясь. Гэрхо подошёл и приветственно хлопнул его по плечу.

— Ну и кто так делает, человечек? Я бегаю, ищу его, а он мирно беседует со старушкой Деос!.. Веттон сказал мне, что ты должен быть в комнате, но я не нашёл тебя там... Ты лучше не броди тут без меня, хотя бы на первых порах. Договорились?

Мей уже понял, что задавать ком-улибо по какому-либо поводу вопрос «почему?» бессмысленно, и только кивнул.

— Вот и хорошо, — Гэрхо энергично поставил мешок на землю, развязал его и вытащил нечто странное по очертаниям. Пара движений руками и щелчков — и Мей узнал раскладной стул, примерно такой, какие были у торговок на рынке.

— Зачем это?

— Тебе. Присаживайся, — Гэрхо беспощадно вогнал стул в землю всеми четырьмя ножками. Мею стало грустно.

— Уже начинается занятие?... Завтрака не будет?

— На голодный желудок будешь лучше соображать. Да не бойся, человечек, — сделаешь часть работы, и я отведу тебя перекусить. Садись, не трать время.

Мей сел, и стул под ним жалобно скрипнул. «Надо будет не забыть спросить Гэрхо о Деос и ясноликих витязях», — подумал он, глядя, как его наставник извлекает из мешка дощечку и горсть лучинок. Он вручил дощечку Мею, и тот, немного встревожившись, приспособил её на колене.

— Итак, Одарённый, первое, что ты должен усвоить: сейчас ты ничего не знаешь и не умеешь. Твоё сознание пусто и поросло сорняками, как эти грядки. Наша задача — прополоть и облагородить его...

— Ну, я бы не сказал так о своём сознании, — запротестовал Мей — это было уж слишком. — Я хорошо учусь... Учился.

— Так, не перебивай учителя, — сказал Гэрхо, но это прозвучало как-то совсем не строго. — Это ты о школе для бедняков при вашем храме? Лучше забудь об этом и смотри не скажи кому-нибудь — опозоришься... Пока не будем трогать твои видения. Вот, держи лучины. Сложи квадрат.

Мей подумал, что ослышался, и с недоумением уставился на Гэрхо. Тот с самым серьёзным видом кивнул на лучинки.

— Но... Их же три.

— Как верно подмечено, — съязвило Отражение. — И что это меняет?

— Ну, у квадрата четыре стороны...

— Я дал тебе задание, вот и выполняй.

Чувствуя себя полным идиотом, Мей разложил лучинки на доске. Посмотрел на них. «И ради этого я сюда приехал?...»

— Можно, наверное, их сломать. Но это, скорее всего, запрещено?

— Точно. Ещё варианты?

— Повторите задание, — попросил Мей, в голову которому пришла немного дикая мысль.

— Я дал тебе лучины — сложи квадрат, — проговорил Гэрхо, отчего-то довольный этой просьбой.

Мей положил две лучинки параллельно друг другу, третью — снизу, а их верхние концы соединил ребром собственной ладони.

«Ну всё, сейчас меня выдадут тем двоим за тупость...»

— Неплохо, — одобрил Гэрхо, и Мей выдохнул. Он понял — в безумном месте нужно и вести себя соответственно. — Как догадался?

— Вы не сказали, что можно использовать только эти лучины.

— Что ж, ты не так безнадёжен, как мне думалось. А теперь выложи мне траекторию человеческой мысли.

После кратковременного ступора Мей сообразил, что от него, видимо, требуется изобразить круг.

Так прошло всё утро — Гэрхо требовал показать на лучинках то бесконечность, то смех и слёзы, то главный страх всех живущих (Мей выложил слово «смерть»)... Он уже сбился, считая эти задания (впрочем, за три десятка они явно перевалили), когда Отражение наконец объявило перерыв.

«По крайней мере, это интереснее, чем в школе», — утешил себя Мей, шагая к зданию, где, как выяснилось, ела вся Долина.

— Так Вы мне всё-таки расскажете, кто они и почему она назвала их ясноликими? — спросил Мей, успевший вкратце рассказать о встрече с Деос. Они с Гэрхо уже сидели в громадном зале, уставленном длинными обеденными столами. Гэрхо, злорадно улыбаясь, принёс откуда-то миску каши, хлеб и огурец — для Мея и свинины для себя. И теперь, сидя напротив, с аппетитом жевал мясо.

— Попробую, ты же всё равно не отстанешь... Прекрасная свинина, кстати, — Гэрхо вытер блестящие от жира губы. — Я уже упоминал, что в Мироздании есть Цитадель Порядка и Цитадель Хаоса — два полюса всего сущего, две равнозначные силы, огромные крепости за гранями всех миров, наполненные духами. Естественно, между ними поддерживается равновесие, нарушение которого может привести к непредсказуемым последствиям — не только в плане материи. Чтобы сохранять это равновесие, существует Центр Мироздания, в котором находится Знающий. Пока понятно?

— Почти. И кто такой Знающий?

— Высший разум. По крайней мере, так считается, — как-то иронично ответил Гэрхо. — Но ты лучше, между нами говоря, не особенно в это вдавайся... Так вот, твой Дар — по природе своей порождение Хаоса. Не дано существу из плоти и крови видеть то, что произойдёт, — пусть туманно, пусть примерно, пусть лишь одну из многих вероятностей... Оговорок много, но так нельзя. Это нарушает нормальный ход вещей. Можно предполагать, но не знать.

— Ясно, — сказал Мей, помедлив. — И из этого следует?...

— Из этого следует, что твоя смерть нужна Порядку. Его духов Деос и назвала ясноликими витязями — чересчур выспренно, но она это любит.

Мей тяжело вздохнул и опёрся локтями о стол. Значит, правильно он сделал, что уехал... Почему, почему именно ему достался этот проклятый Дар, делающий его опасным уродом?

— Только не вздумай себя винить, — заметил Гэрхо, глядя на него в упор. — Тут нет твоей вины — это твоя кровь. Кто знает — очень может быть, что твоему Дару найдётся достойное и полезное применение.

— И всё-таки я — зло, за которым охотятся силы справедливости, — мрачно подытожил Мей. Вот уж в какой роли он точно никогда себя не представлял — даже в минуты разыгравшегося воображения. — Но они ведь не тронут мать и сестру, если выяснят, что меня нет?

— Конечно, нет. Им нужен только ты. Покинув Город, ты обезопасил всех, за кого боишься.

Мей уныло смотрел в остатки каши. Всё это мало воодушевляло, и лишь последний пункт обнадёживал.

— А раньше бывали такие случаи?

— Какие?

— Ну, кто-то рождался с такими же способностями?

— Не могу сказать тебе точно, однако... О, Анна. Как это неожиданно, — глядя куда-то за спину Мея, Гэрхо натянуто улыбнулся и привстал. — Ты же хотела посмотреть на нашего пророка — вот он.

— Очень рада, — произнёс чуть глуховатый, но приятный женский голос. Мей поднялся и оглянулся; возле них стояла молодая женщина в тёмном платье. На её поясе поблёскивало зеркало, но глаза были не как у Отражений, а вполне человеческие — тёплые, светло-карего цвета и формы миндаля, который в Город-на-Сини мешками привозили торговцы из Города-у-Красной-реки и других южных поселений. По давно приобретённой привычке всех встречных девушек мысленно сравнивать с Риэти, Мей снова проделал это. Разумеется, никакого сравнения быть не могло — нет ни того изящества, ни тонкости, ни нежно-розоватого оттенка кожи. Анна выглядела лет на шесть-семь старше, была совсем невысока ростом и, пожалуй, чересчур бледна, а ещё обладала немного тяжеловатой нижней челюстью. Однако её необыкновенно красили гладко собранные волосы какого-то золотисто-медвяного цвета и взгляд — живой и умный. — Меидир, правильно?

— Да, но лучше Мей, — сказал он и тут же смутился — как-то смешно это прозвучало. — Вы... Не Отражение?

— Эх, в моём присутствии... — хмыкнул Гэрхо, но Анна даже не взглянула на него.

— Верно. Просто я много путешествовала, а однажды пришла в Долину и осталась в ней, — она слабо улыбнулась, и в уголках губ наметились тонкие морщинки. — Удачи тебе, Мей. Надеюсь, ты не против обращения на «ты»?...

Она наклонила голову и величественно удалилась к другому столу, прошуршав подолом платья.

— Какое необычное имя — Анна. Никогда не слышал, — сказал Мей, усаживаясь обратно.

— Она издалека, — небрежно ответил Гэрхо, ковыряя в зубах зубочисткой. А потом совершенно спокойно сообщил: — И к тому же когда-то была моей женой. Ты бы держался от неё подальше.

Мей в смятении кашлянул. Такого он точно не ожидал.

— И вы... расстались?

— Какое красивое слово. Где ты его подцепил, в старых песнях? — Гэрхо возвёл глаза к потолку. — Эти ваши женщины-чужачки... — и неопределённо махнул рукой.

ГЛАВА XIV

Мезор ждал, когда же наконец подадут ужин; он не то чтобы был голоден, но любое отклонение от годами устоявшегося порядка возмущало его.

Он устал за день (вместе с Айрегом — приём послов Города-под-Соснами, церемония открытия новой лечебницы, разбор писем... ) и теперь утомлённо посматривал на часы, а ужин всё не подавали. Мезор со вздохом поднялся и поморщился от боли в спине. Тяжело подошёл к шнуру в стене и дёрнул; звякнул колокольчик. Вскоре в дверях появился слуга — щеголеватый юнец из семьи богатого купца. Служить у градоправителя или его родных было честью и отличным началом карьеры в Городе-на-Сини.

— Что Вам угодно, господин Декар?

— Мне угоден мой ужин, я ведь уже говорил.

— Сию минуту, господин Декар. Я схожу на кухню.

— Так ступай, — сказал Мезор, сдерживая раздражение. Скоро придёт Айрег, а у этих болванов ничего не готово.

Мальчишка поклонился и вышел; его шаги бесшумно тонули в ковре. Мезор снова опустился в кресло. У него ныла голова — будто наливалась металлом. На улице сгущались сумерки, и из-за дорогих жёлто-зелёных витражных стёкол (работы стекольщиков из бывшего Ти'арга [2] — лучших мастеров Обетованного) еле доносился шум Сини. Она рвалась из-под земли и уходила в неё и прежде — до рождения Мезора, и Айрега, и этого нищего Мея, и до того, как вырос Город, и до эпохи королей... Будет рваться и дальше. Ей всё равно.

Он посидел ещё немного, полуприкрыв глаза и глубоко дыша; часы тикали, ужин не приносили, и, отчаявшись, Мезор собрался уже сам спуститься на кухню, как вдруг вошедшая горничная скромно объявила:

— К Вам господин градоправитель.

— Моё почтение господину градоправителю, — пробормотал Мезор. — Скажи, что я его жду, и проводи сюда.

Айрег вообще часто ужинал у брата, а не в своей резиденции — особенно когда не хотел никого видеть. Иначе говоря — особенно с тех пор, как умерла Кларисса. Младший брат в счёт не шёл — его присутствие Айрега не трогало никогда и никоим образом.

«Не преувеличивай», — одёрнул себя Мезор. Ему давно надоело сражаться со своим оскорблённым самолюбием, к тому же он сразу почему-то вспомнил дом на Улице Кожевников.

— Нелёгкий денёк, правда? — спросил Айрег, вступая в двери столовой. Его взгляд вопросительно скользнул по пустой скатерти.

— Сейчас всё принесут... Да, день тяжёлый. Меакар не ответил на твоё письмо?

Меакар был единственным наследником Города, племянником Мезора — и, по его мнению, умом он пошёл далеко не в отца. А впрочем, и не только умом. Он давно пребывал в Городе-у-Красной-реки и возвращаться в ближайшее время, видимо, не собирался.

— Ответил, а как же, — рука Айрега нырнула за пазуху, и он достал свиток, перевязанный чёрной лентой. — Я тебе даже кое-что зачитаю... «Милый батюшка, позвольте справиться о Вашем здоровье...» Так, это всё неинтересно... Вот: «К сожалению, я не смогу прибыть к назначенному Вами сроку. Дороги зимой будут почти непроходимы, кроме того, здесь меня удерживают весьма важные обстоятельства личного свойства».

Мезор хмыкнул.

— Хотел бы я взглянуть на эти обстоятельства... Должно быть, хорошенькие.

— Вот именно, — брезгливо отозвался Айрег. Наконец начали вносить первые блюда. — Ну ничего, если понадобится, я пришлю за ним конвой... Непонятно, когда он успел так опуститься... Или вот это: «Впрочем, если Вам действительно необходима чья-то помощь, Вас всегда готов поддержать дядя Мезор. Он с успехом меня заменит. А на любой Ваш вопрос я готов ответить в письменной форме». Это самое забавное, ты не находишь?

— И правда, — Мезор не мог представить себе, кем надо быть, чтобы допустить хоть на секунду, что Айрег способен с кем-то советоваться о чём-то действительно важном. А тем более — с ним. — Приятной трапезы.

— Благодарю, — Айрег спрятал письмо и стал аккуратно нарезать мясо маленькими кусочками — он всегда отличался безукоризненной опрятностью.

— Что-то слышно о Близнецах? — этот вопрос давно вертелся у Мезора на языке, и брат ответил так, как ему и хотелось бы:

— Ничего, — Айрег отставил бокал и промокнул губы салфеткой. — Они ушли, и это всё. В любом случае — мальчишка, который их интересовал, наверняка уже успел добраться Долины Отражений, и теперь эта история нас не касается. Хотя, если он вернётся в Город, он будет в их распоряжении.

— Я думал, мы обеспечим ему защиту, — хрипло сказал Мезор.

— С какой стати?

— Он вырос в нашем Городе, он человек и совсем мальчишка. Чем он мог так помешать...

— Мезор, не будь смешным. Непостижимо для меня — почему тебя так волнует этот юнец? Он должен умереть, — Айрег отправил в рот очередной кусочек посочнее. — Понятия не имею, чем он там не угодил Цитадели, — но ты знаешь, что такое Цитадель. Жизнь одного парня не стоит жизни нашего Города — а то и целого мира. Поэтому мне безумно жаль, что мы не смогли выдать его тем, кто этого требовал, — жёстко закончил Айрег, а потом внезапно спросил: — Кстати, его мать всё ещё работает у тебя?

— Кейла? Да, конечно. Наверное, она ещё здесь — позвать её?

— Нет, не нужно. Я просто поинтересовался, — Айрег встал с кресла и задумчиво прошёлся вдоль стены. — Всё-таки мне было бы интересно узнать, что за всем этим кроется... Он явно одарён волшебством, но что в этом настолько особенного?

— Да какая разница?...

«... если его всё равно убьют, и мы никак не сможем этому помешать. И не станем».

— О нет, Мезор. Он может вернуться сюда когда-нибудь, обучившись у Отражений, и мы должны учесть это. Мы должны учитывать всё.

Мезор перевёл взгляд на окно и увидел хлопья снега — первые в этом году. И шума Сини уже не было слышно.

Теиг вышел из Медного переулка и направился на Улицу Зеленщиков. Под ногами у него поскрипывал первозданно-белый, выпавший за ночь снег. Он и сейчас продолжал валить, так что вскоре капюшон плаща насквозь промок. Вообще Теигу надо было в школу — совсем не много времени оставалось до момента выдачи документа о том, что он пригоден к работе, где требуется грамотность, — однако сегодня он решил посвятить утро кое-чему более важному. А именно — повидать Риэти эи Тейно.

После отъезда Мея Теиг ни разу не навестил её, хотя друг его просил. Заходил только к госпоже Кейле и Атти. Он многократно говорил себе, что завтра обязательно зайдёт, но каждый раз находились разнообразные и прямо-таки неотложные дела. Теиг не мог победить свою робость — и никогда бы не признался Мею или кому-то ещё, как он относится к Риэти.

«Может, её нет дома», — думал он с робкой надеждой. Тогда он просто извинится и уйдёт. И не будет позориться. Что о нём может думать такое прекрасное, неземное создание, как Риэти — та, которой он посвящал неумелые стихи и к которой не смел приблизиться? «Жирный увалень и чудак, вот что она думает».

А уж то, что он идёт туда в одиночестве, без Мея, — это вообще катастрофа. Он беспокоился за него: они провели всё детство вместе и выросли бок о бок — вместе глазели на дорогие, недоступные игрушечные мечи на рынках, сидели за школьной скамьёй, слушали и рассказывали страшные истории вечерами, сносили нападки (далеко не только словесные) враждебных мальчишеских группировок... В конце концов, Риэти они впервые встретили тоже вместе, в один день. Частенько они спорили (Теиг обычно уступал), пару раз крупно поссорились, а лет в десять даже умудрились всерьёз подраться. С кем ещё Теиг, нерасторопный и застенчивый, мог поговорить и у кого попросить помощи? К тому же Мей всегда был умнее многих своих сверстников, и с ним неизменно было интересно.

Когда Теиг узнал о свидании Мея и Риэти, он твёрдо решил проявить мужское благородство и пожелать им счастья, отказавшись от своих притязаний (если вдруг что). Он всегда считал Мея более достойным — честным и храбрым, не то что он сам. Однако никакого «если вдруг что» не случилось, и Мей как в воду канул. «Как в Сини растворился» — так ещё изредка говаривало старшее поколение в Городе.

Теиг уже почти добрался до Улицы Зеленщиков, когда заметил среди прохожих двух здоровяков в форме городских стражников. Всё бы ничего, но они вдруг стали приближаться, да и (как он заметил, близоруко сощурившись) посматривали на него как-то недружелюбно. Теиг ускорил шаги, но это его не спасло — он даже не понял, как оказался прижат к стене ближайшего дома, которая выходила в один из городских тупиков.

Один из стражников со зверской силой вдавил его в кладку и прижал к горлу нож. Широкое, хорошо заточенное лезвие хищно поблёскивало, а рукоятку украшали какие-то знаки. Пока Теиг, дрожа и обливаясь потом, смотрел в скуластое угрюмое лицо и пытался осмыслить происходящее, спутник человека с ножом отошёл от дома и начал осматривать улицу. Потом вальяжно достал трубку и принялся набивать её табаком.

— Только пикни — и отправишься к богам, понял? — прохрипел первый стражник. Теиг собрался кивнуть, но лезвие крепко впивалось в шею, и он просто моргнул. Такому, как он, сопротивляться в данном случае было бесполезно.

— Ты Теиг аи Дерро, сын сапожника?

Он снова моргнул.

— Ты знаешь парня по имени Меидир аи Онир?

Сердце Теига, и без того колотившееся как сумасшедшее, теперь просто вскачь понеслось. Мей, будь ты проклят, кому ты так насолил? И где ты?...

Сказать — не сказать?...

— Да.

— Он сейчас в Городе-на-Сини?

— Нет.

— Когда он уехал?

Теиг замер, вспоминая.

— Девять дней назад, — сказал он, прибавив двое суток.

— Он говорил тебе, куда?

— Нет, — опять соврал Теиг.

— А ну не води меня за нос, жирная крыса, — лезвие вдавилось в шею посильнее и, кажется, прокололо кожу. Теиг понял, что у него трясутся руки, а лицо полыхает похлеще алых знамён королевства Минши. — Куда он делся?

— Я правда не знаю, я...

— Что он ещё говорил? — стражник, куривший трубку, хмуро кашлянул. — Сейчас, Эд... Он ведь сказал, зачем ему надо уехать?

— Я не знаю, — выдавил Теиг, предполагая, что вот сейчас его убьют. О чём надо думать перед смертью?... — Он просто заходил... Попрощаться.

— Ну-ну, — к удивлению Теига, стражник ослабил хватку и отступил. Юноша выдохнул; кровь разлилась по телу горячей волной. — Мы ещё проверим, как он попрощаться заходил... Может, ещё и увидимся, толстячок.

Когда Теиг открыл глаза (до этого он зажмурился), стражников уже не было поблизости. Он вышел из тупика и со всех ног припустил к Риэти.

Ему больше, чем когда-либо, хотелось поговорить с ней о Мее.

ГЛАВА XV

Шли дни. Они слипались, как снежные хлопья, и, как хлопья становятся сугробами, превращались в недели. Тревога Мея куда-то ушла: будто не грозила ему смертельная опасность от «ясноликих витязей» Цитадели Порядка, будто не были опасны сами Отражения. Наоборот — он вдруг стал ощущать поразительный покой и умиротворённость (однако о маме и Атти беспокоиться не прекращал ни на секунду; от Гэрхо же невозможно было добиться разрешения как-то с ними связаться); ему теперь казалось, что именно так всё и должно было случиться — он должен был попасть в Долину и пройти обучение.

Уроки занимали почти всё время Мея, но достаточно долго никак не касались его Дара. Гэрхо продолжал мучить его задачками на логику и сообразительность, которых у него в запасе были целые бездны. Он приносил Мею книги и свитки (некоторые из них грозили рассыпаться в руках от ветхости), поручал прочитывать их и выбирал отрывки для заучивания наизусть. Мей набросился на них с жадностью, как и на те, что лежали в его комнате; тексты часто были старыми и сложными. Мей напрягался, как мог, следя за извилистой мыслью авторов. Теперь он штудировал трактаты учёных прошлого по истории, анатомии, астрономии; он прочёл описания обыкновенных и странных растений и существ, о многих из которых слыхом не слыхивал; он видел точные карты таких малоизвестных и недоступных земель, что Теиг бы умер от зависти. Он погрузился в хронику медленного падения древних королевств, о которых в школе им не могли рассказать ничего дельного. Обвал знаний, вопросов, поисков и предположений, обрушившийся на него, не мог сравниться ни с чем из того, что было в его жизни раньше. Большая часть текстов была написана на его родном, общем, языке, но некоторые — в основном почему-то стихи — составлялись на языке Отражений. Мей чувствовал их чарующую, мелодичную ритмичность — и, к сожалению, ни слова не понимал.

Впрочем, Долина Отражений вовсе не состояла из волшебных линий и мерцающего тумана. Как убедился Мей, здесь имелись не только колодцы и мельницы, но и козы, и куры — в общем, всё, что необходимо для жизни таких же людей, как он сам. Никто здесь не похищал человеческих детей, не приносил жертвы и не пел при луне. Хотя Отражения иногда вели себя довольно необычно по меркам Мея, он скоро осознал всю нелепость тех небылиц, в которые свято верили многие из его друзей и бывших соседей.

Он быстро погрузился в эту новую, немного безумную жизнь — погрузился настолько, что почти не успевал думать о Городе-на-Сини, или воинах Порядка, или даже о своём Даре. Точнее, о нём он не думал до одного морозного вечера недавно пришедшей зимы.

В тот раз Гэрхо экзаменовал его по очередному изученному труду. Он сидел напротив Мея в опустевшем обеденном помещении и с шелестом переворачивал жёлтые страницы. Ожидая нового вопроса, Мей подумал, насколько же Гэрхо не похож на такого наставника, какими они бывают в сказаниях и легендах — старого до древности, с длинной седой бородой. Хотя Мей явно не радовался бы, обучай его кто-то вроде красильщика Вейра.

— «И та орда разрушила белую твердыню» — это о ком? — спросил Гэрхо.

— О войсках Ингена, последнего короля Дорелии, — без запинки ответил Мей. — О том, как они захватили пограничную крепость Феорна. [3]

— Какую именно крепость?

Много их было, этих крепостей. В книге только их перечень с датами падений занимал пару страниц... Мей не помнил.

— «Белая твердыня»... Может, Тевик? — наугад сказал он.

— Эгорд. Нужно было запомнить, что она одна была построена из белого камня — совсем недалеко от неё ведь большие залежи известняка... Эй, ты в порядке?

Мей ощутил резкий укол головной боли — у него даже в глазах потемнело, так это было тяжело и неожиданно. Прошло несколько томительно-долгих ударов сердца, и укол повторился — будто в виски вогнали по спице.

Мей стиснул зубы, чтобы не издать ни звука; перед глазами у него всё плыло. В последний раз голова болела так, когда...

Рёв и гул. Смятая трава в придорожной грязи. Что-то вдали непрерывно и с чудовищной силой гремит. Махины, несущие смерть, ползут по земле, и их механизмы, их железные утробы работают без устали. Всё гибнет от их присутствия; реки полнятся кровью, не слышно птиц и не видно людей.

Мей пришёл в себя, услышав собственный стон. Он лежал на полу, а над ним склонились Гэрхо и какая-то женщина. Сначала он не узнал её лица, а потом увидел золотой ореол волос вокруг её головы и почувствовал мокрый платок, которым она протирала его лоб и губы.

— Анна? — выдохнул он, когда в глазах прояснилось. И сел.

— Конечно, я, — её гортанный голос почему-то успокаивал. — Я вернулась за своим платком, а здесь вы... У тебя было видение?

— Да. Думаю, да, — Мей напрягся и осторожно поднялся. Встали и Гэрхо с Анной.

— О чём? Что ты видел? — резко спросило Отражение.

— Погоди, дай ему прийти в себя, — укоризненно сказала Анна, и Гэрхо взглянул на неё отнюдь не доброжелательно. Опасаясь, что они начнут вспоминать давние размолвки, как нередко случалось, Мей поспешил уверить, что с ним всё хорошо, и попытался пояснее передать то, что видел. Это оказалось нелёгким делом: от одного воспоминания о грязных, кровавых, проклятых механизмах и запахе смерти его пробирали страх и брезгливость.

— Потрясающе, — проговорила Анна, когда он закончил.

— Потрясающе? — язвительно переспросил Гэрхо. — Это знак большой войны, женщина!

Но она, похоже, совершенно его не слушала. Кутаясь в шаль (деревянные стены обеденного помещения запросто продувались холодным ветром), она подошла к свободному от записей, книг и рисунков столу, взяла чистый лист, обмакнула перо в чернильницу и начала быстро, штрих за штрихом, что-то набрасывать. Мей зачарованно смотрел, как порхает перо в тонких пальцах и вырастает рисунок.

— Так они выглядели? — осведомилась она.

— Так, — подтвердил Мей, глядя на её набросок. И правда: те же очертания, те же приспособления для передвижения, напоминающие исполинских гусениц... Он помолчал.

— Ты знаешь, где это? — спросил Гэрхо, сверля взглядом Анну. Она кивнула. — Мы можем как-то помочь?

— Не думаю. Но я обязательно оповещу Старшего, — Анна скатала набросок в трубку.

— Простите?... — Мей совершенно не понял, о чём они, но объяснять ему, видимо, никто ничего не собирался.

— Пора вплотную заняться твоими видениями, человечек, — вздохнул Гэрхо. — Я не думал, что это придётся сделать так рано, но приходится...

— Ни в коем случае не покидай Долину, Мей, — Анна приблизилась и мягко, даже дружески положила руку ему на плечо. Мей ощутил исходящий от неё запах мороза и — почему-то — хвои. — Что бы ни случилось, слышишь? Духи Порядка не могут преодолеть барьер, но они рядом и ждут возможности разорвать тебя.

«Разорвать меня», — повторил Мей про себя. Это так напоминало его видение.

С этого вечера они с Гэрхо подробно разбирали каждое из них, от чего он определённо был не в восторге. А ещё на их занятиях теперь частенько присутствовала Анна.

ГЛАВА XVI

Знамёна Города-на-Сини с искусно вышитым на них источником редко, лишь по самым торжественным случаям, доставались из сундуков. Но сегодня был как раз такой исключительный случай, и знамёна сверкали на стенах Большого зала резиденции градоправителя.

Уже собрались гости — вся знать и богатейшие торговцы Города, все потомки древних родов из окрестных замков. Резиденция наполнилась шумом и блеском. Суетились слуги, звучала музыка (Айрег даже пригласил музыкантов, хотя вообще-то их не переносил), рубином отливало вино в хрустальных кубках, в каминах трещало поедавшее дрова пламя. Градоправитель ждал приезда сына.

Недавно Меакар вдруг переменил своё решение и написал, что обязательно прибудет зимой. Это означало, что случилось нечто важное — иначе он ни за что не почтил бы отчий Город своим присутствием. Его бесконечная поездка уже вошла в местные поговорки.

С улицы послышалось пение рогов. Мезор отошёл от стены, возле которой беседовал с одним из аристократов, и вернулся к своему месту за длинным столом — по левую руку от Айрега. Тот неподвижно стоял и бесстрастно вглядывался в высокие двери на другом конце зала.

— Ты рад? — тихо спросил Мезор. Градоправитель улыбнулся уголком рта, так что борода клинышком вздрогнула.

— Скорее обеспокоен. Я бы радовался, случись это года три назад.

В зал с парадно одетым эскортом вошёл Меакар. Он был ниже Айрега и вообще больше походил на покойную Клариссу: грубоватые черты лица, массивный подбородок, непослушные курчавые волосы. Он мало изменился с тех пор, как Мезор видел его в последний раз, во время очередного приезда на пару дней (сколько же лет назад это было?... ), за исключением одной детали — пропала широкая белозубая улыбка. Сегодня племянник был непривычно мрачен.

— Отец, — серьёзно сказал он, поклонившись Айрегу. — Дядя, — почтительный кивок в сторону Мезора.

— Садись, сын мой, — зорко глядя на Меакара, Айрег величественным жестом указал на стул. — Стены Города-на-Сини заждались тебя, как и я.

Меакар склонил голову и ничего не ответил.

— Пируйте, дорогие гости! Сегодня счастливый день! — Айрег хлопнул в ладоши, и в зал начали вносить блюда с дымящимися яствами. Помещение тут же наполнилось прежними разговорами и звоном посуды; многим вскоре потребовались услуги виночерпиев.

— Как же ты добрался, сын? Ведь сейчас почти разгар зимы, и дороги действительно в плачевном состоянии, — благожелательно заметил Айрег, которому как раз налили душистого бульона.

Меакар хмыкнул, не отрывая взгляда от своей тарелки.

— А ты всё так же язвителен, отец.

— Как дела в Городе-у-Красной-реки? — вмешался Мезор, и голос наследника заметно потеплел:

— Замечательно, дядя. Потому-то я и приехал.

— Как это понимать? — ледяным тоном поинтересовался Айрег. Меакар открыл рот для ответа, но его перебил аи Фертон, крупный торговец тканями; он год от года закупал лён почти у всех окрестных фермеров и даже у некоторых владельческих крестьян (по договору с лордами, конечно). И сейчас, встав с места и икнув, провозгласил:

— Друзья, я предлагаю поднять кубки за Меакара аи Декара, надежду нашего Города, солнце среди лютой зимы!

Мезору было бы смешно до колик, если бы он не ощущал напряжённость момента; аи Фертон славился своим вычурным и неуместным красноречием. По крайней мере, его племянник уж точно мало походил на это самое солнце. Он выглядел просто как усталый и несчастный человек.

Кубки начали подниматься, а стулья отодвигаться, когда Меакар встрепенулся, вскочил и неожиданно бодро, басовито рявкнул:

— Прошу повременить, дорогие гости!

В зал немедленно возвратилась тишина. Меакар повернулся к Айрегу и посмотрел ему в глаза (Мезор позавидовал его храбрости).

— Я приехал, чтобы объявить, что больше не могу оставаться вашей надеждой. Мой дом теперь там. Я помолвлен с Ребеккой Иногра из Города-у-Красной-реки и скоро женюсь. Перед всеми вами я отрекаюсь от поста градоправителя Города-на-Сини. Я не могу остаться.

Айрег не вздрогнул и не охнул, как некоторые из гостей (одной даме даже стало плохо, и вокруг неё поднялся страшный переполох). Но лицо его стало белее скатерти на столе.

— Это твоё окончательное решение?

— Да.

— Но не стоит ли подумать... — заметил Мезор, совершенно сбитый с толку. Он ожидал чего угодно, но не этого.

— Я давно всё решил, дядя, — отрезал Меакар. — Я ненавижу этот Город, я ненавижу всё и всех здесь. После смерти мамы меня тут ничего не держало. Выше моих сил стать градоправителем; этому не бывать.

— Ах вот как, — поднявшийся было Айрег вдруг покачнулся, а его рука судорожно дёрнулась к груди. Это движение было так быстро и неуловимо, что его в общей суматохе и ворохе разговоров, кажется, заметил только Мезор. Внутренне похолодев, он схватил брата за плечо.

— Я зову лекаря.

— Нет, со мной всё в порядке, — Айрег стиснул край столешницы. — В чью пользу ты отрекаешься — ты, тот, что более мне не сын?

— На Ваше усмотрение... Отец.

— Убирайся, — шёпотом процедил градоправитель, — или я прикажу бросить тебя к крысам в подземелье и подождать, пока установят виселицу, — Мезор замер: он давно не слышал в его голосе такой пугающе-искренней ненависти. — А ты, Мезор, поднимись ко мне в кабинет и принеси сюда шкатулку с документами. Я хочу при всех оформить тебя в правах наследника.

ГЛАВА XVII

После того случая настрой Мея снова изменился: теперь каждый вечер, ложась спать, он с затаённым, постыдным ужасом ожидал новых приступов боли и новых видений. Больше всего его угнетало собственное непонимание; если своё первое видение он мог истолковать как предстоящий приезд в Долину Отражений, то второе и третье трактовке не поддавались. Те громадины, наверное, и правда означали «большую войну», как сказал Гэрхо, но где, когда, из-за чего? Кажется, Отражения понимали в этом больше него; по крайней мере, на следующее утро Гэрхо и Старший долго совещались в Зеркальном доме.

— Дар прорицателя — самый сложный из всех, потому что самый непредсказуемый, — втолковывал Мею Гэрхо. — Ты можешь видеть события, касающиеся лично тебя, или Города, или целого мира. Ты можешь видеть то, что случится завтра или через тысячу лет. Ты можешь видеть войны, пожары, свадьбы, возведение мостов, рождения и смерти... Невозможно предугадать, что ты увидишь, можно лишь анализировать это. Это почти как игра в кости.

— То, что я вижу, произойдёт совершенно точно?

— Как тебе объяснить... Вот, скажем, этот свиток, — Гэрхо вытащил из кучи на столе тугой свиток и толкнул его; тот неспешно покатился по столу. — Какова вероятность, что он упадёт?

— Очень большая.

— Конечно. Но всегда есть шанс, что, допустим, из-под стола выпрыгнет кот и толкнёт свиток лапой... Или что-то похожее. Вероятность того, что свиток не упадёт без моего вмешательства, мизерна, но она, как ни крути, есть. А ты благодаря Дару увидишь самое очевидное последствие длинной цепочки событий — то, как свиток падает.

Будто в подтверждение его слов, «Рецепт сонного зелья» шлёпнулся на пол. Мей задумался.

— То есть всё может пойти иначе?

— Вполне, но для этого нужно что-то вроде кота из-под стола — нечто из ряда вон выходящее. Ты видишь предельно логичное следствие, до которого в принципе мог бы докопаться и кто-то ещё, своими силами. Но обычно у разумных существ не хватает времени, ума или воображения, чтобы проследить цепь до конца и осознать, что, скорее всего, случится в итоге. Теперь понимаешь, почему твой Дар так мешает Порядку и почему многие другие силы были бы счастливы заполучить тебя в своё распоряжение?

— Понимаю, — и, решив воспользоваться неожиданной разговорчивостью Гэрхо, Мей добавил: — А Отражения относятся к этим силам?...

Гэрхо усмехнулся.

— Даже если и да — поверь, это наилучший вариант для тебя. Пока. Но силой тебя тут никто не держит.

«Разве?» — усомнился Мей, вспомнив о невидимом барьере вокруг Долины. Пропустит ли барьер его, если он захочет уйти?

Об этом он предпочёл на всякий случай не спрашивать.

Зато он много спрашивал об Анне — о том, откуда и кто она. Его насторожил обмен репликами между нею и Гэрхо, особенно «Ты знаешь, где это?» Однако ответ всегда был один и тот же:

— Сам не знаю, человечек, а если бы и знал — не имел бы права рассказывать. Тайны Анны — не мои тайны, а у неё их немало, уж поверь.

Отчаявшись выведать что-то у него, Мей как-то раз даже решился обратиться к своему соседу Веттону (хотелось хоть с кем-то поделиться), но тот только томно протянул:

— Ох, лучше не забивай себе голову, — и изящным щелчком пальцев пододвинул к себе поднос с булочками. Мей в очередной раз позавидовал его Дару — это было куда лучше, чем корчиться от боли в голове и любоваться на то, как в какой-нибудь далёкой реальности кто-то кого-то душит. Точнее, будет душить через пару недель, если ничего кардинально не изменится.

Что до Анны, то с ней всё было, пожалуй, даже труднее, чем с Даром прорицателя.

Теперь, живо заинтересовавшись видениями Мея и их природой, она присутствовала почти на каждом их занятии. В основном сидела молча и лишь изредка снабжала речи Гэрхо уточнениями или остроумными комментариями. Тот терпел её, чуть ли не скрипя зубами от злости, и иногда бросался ядовитыми высказываниями в адрес «женщин-чужачек» и «отъявленных ведьм».

Мея всё это сначала безумно стесняло, особенно когда пришлось описывать Гэрхо своё второе видение — «о прекрасной женщине», как они его обозначили (Гэрхо поручил Мею обязательно записывать содержание каждого видения, чтобы ничего не забыть). Но вскоре он понял, что ему это даже нравится: чего-то не хватало без её загадочного молчания, обезоруживающей иронии, тёплого взгляда и кошачьей мягкости движений. Она была чем-то совершенно чужим, странным и в то же время непреодолимо манящим. Однако они с лёгкостью обсуждали такие вещи, которые и не снились всем его знакомым в Городе-на-Сини — от тактических тонкостей осад крепостей и ведения боёв на открытой местности до родословных древних королей. Казалось, что не существует такого вопроса, по которому Анна не могла бы поведать Мею уйму нового, и этим она поражала его больше Отражений — ведь она всё-таки была всего лишь человеком.

Однажды вечером, когда Гэрхо плюнул на усилия Мея вспомнить названия сорока трёх основных созвездий (он назвал только тридцать шесть) и отпустил его, они с Анной отправились гулять по Долине. Это решение пришло как-то спонтанно, и Мей был несказанно рад возможности провести на пару часов побольше с ней и поменьше — с Веттоном.

Было жутко, пронизывающе холодно, при дыхании изо рта вырывались облачка пара, и Мей кутался в тулуп, выданный уже в Долине. На Анне был тёплый белый плащ, отороченный лисьим мехом, и Мей подумал, что выглядит рядом с ней как неотёсанный крестьянин рядом со знатной дамой.

«А она, наверное, и есть знатная дама», — эта мысль почему-то повергла его в уныние.

— Здесь красиво, — сказал он, глядя, как в домах Отражений зажигаются лампы и свечи; кто-то, несмотря на мороз, разводил костры прямо на улице.

— Да, — согласилась Анна, пряча руки в муфту, — но в твоём Городе наверняка красивее.

— Смотря где, — ответил Мей, вспомнив Улицу Кожевников и Медный переулок. — Там, где живу я, не очень-то...

— А там, где Синь?

— Это другое дело, — Мей вздохнул, глотнув ледяного воздуха; по Сини он тосковал чуть ли не так же сильно, как по родным и Теигу. — Синь прекрасна.

— Её воды правда так целебны, как говорят?

Мей поразмыслил.

— Не думаю... Наверное, это просто легенда. Хотя — даже не знаю. Нам запрещено касаться её вод — они священны. А в Город вода поступает из речек в окрестностях.

— Там, откуда я родом, было много целебных источников, но вокруг них не возводили городов, — неожиданно сказала Анна. Мей быстро взглянул на неё; её строгий профиль, в густеющей тьме выглядевший мертвенно-белым, казался удивительно печальным.

— А откуда ты родом?

— Издалека, я же говорю, — она чуть улыбнулась.

— Из Города или... из замка?

— Неважно, Мей. Ты никогда не бывал в тех местах и вряд ли там окажешься... Расскажи лучше о себе. У тебя остались друзья в Городе-на-Сини?

Друг у него был один, а вот приятелей и просто знакомых — очень много.

— Остался, его зовут Теиг. Думаю, он бы тебе понравился... Он мечтает стать картографом, и мы с ним всё детство провели. Но обо мне совсем не интересно рассказывать... И слушать тоже.

— Неправда. Как ты можешь так говорить? Ты — человек с редчайшим Даром. Стоит тебе захотеть — и величайшие силы Мироздания склонятся перед тобой. В твоих руках знание об их судьбах.

Мей даже онемел ненадолго от таких слов. Он взглянул на свои руки — совсем обыкновенные, затянутые в перчатки. Где-то послышался смех. Заскрипело от ветра корявое дерево, мимо которого они проходили.

— Это не так. Я совсем ничего не знаю... И ничего не умею.

«И я жалок», — с отвращением добавил он про себя.

— Только пока. У тебя впереди много лет... Ты знаешь, что дети существ из разных миров живут дольше себе подобных?

Мей покачал головой. Этого ещё не хватало.

— Гэрхо не хочет говорить это тебе, — продолжала Анна, — но ты будешь волен уйти в чертоги богов, когда сам захочешь. Твой Дар открывает перед тобой множество дверей, Меидир аи Онир. Нужно лишь приложить усилия, чтобы достичь высот. Слава о тебе разнесётся по многим мирам, и сотни сказителей...

— Может, то, что ты говоришь, и верно, но мой Дар — не радость, — перебил Мей, глядя в снег. — Это чудовищная ответственность, которой я никогда не хотел. Я хотел просто...

— Быть счастливым? — закончила за него Анна. Она остановилась и смотрела на Долину; в желтовато-карих глазах отражались далёкие костры, поднимавшиеся над сугробами. — Ты и будешь, только иначе. Нести твоё бремя — это действительно великий труд, но и великое счастье. Тебя ждёт тяжёлая, но увлекательная дорога.

— Да, если служители Цитадели Порядка не прикончат меня через пару месяцев, — заметил Мей.

— Не прикончат, — легко отмахнулась Анна и, помолчав, вдруг добавила: — Спасут высокие стены героя для будущих славных дел...

— Звучит как стихи, — удивился Мей.

— Это одна старая песня, — с задумчивой полуулыбкой Анна посмотрела на усыпанное звёздами небо и, шагнув к Мею, взяла его за руку. Конечно, это был просто дружеский жест, но Мея пронзило жгучее смущение. — Хочешь, я спою её полностью?

И она запела — её глубокий, подрагивающий голос летел вверх и таял над снегами:

Она пела и дальше, а у Мея немного кружилась голова.

ГЛАВА XVIII

А на следующий день Отражения затевали большой праздник. Гэрхо давно говорил о нём. Они называли его «Днём середины зимы», хотя по родному календарю Мея эта дата уже прошла.

— Это одно из самых главных празднеств в году, и ученики тоже обязаны на нём присутствовать, — заявил Гэрхо накануне.

— А что именно будет происходить? — осторожно поинтересовался Мей.

— Увидишь.

Мей, разумеется, расспросил и Веттона, но тот снова лишь пожал плечами.

— Я слышал, что это у них отмечается раз в девять лет, так что, понятно, ни одного не застал... Как ты до сих пор о нём ничего не вычитал, ты же только книгами и занят?

«Раз в девять лет. Странно — так редко», — подумал Мей и приготовился к чему-то по-настоящему торжественному. Но он находился в смятении не по этой причине: его тревожила Анна. Именно тревожила, не давала спокойно жить самим фактом своего существования. Он чувствовал, что не понял её, что ни на шаг к ней не приблизился за всё это время, но его всё сильнее тянуло к этой немножко безумной, как все здесь, женщине, и он не пытался этому противиться. Может быть, её и нельзя было назвать красивой — особенно в сравнении с Риэти. Но было в ней что-то иное, неназываемое, что-то вроде густого блеска древнего золота в покинутой сокровищнице.

В общем, после их прогулки Мея с новой силой заняли два вопроса — кто она вообще и кто она конкретно для него. Друг? Учитель? И то, и другое вроде бы и являлось правдой, но звучало смехотворно.

«А Риэти, наверное, считает меня подлецом или трусом. Ещё бы — начал ухаживать за девушкой, а через день исчез».

От горестных размышлений его отвлёк стук в дверь. В комнату заглянул Веттон. Он вырядился во что-то, разноцветьем напоминающее оперение петуха — может быть, у лордов принято так одеваться по праздникам.

— Ты готов? Там уже собираются, — сказал представитель рода Ниисов. Говорил он так утомлённо, словно дни напролёт гнул спину в рудных шахтах.

— Иду, — отозвался Мей, отрываясь от книг и листков с записями.

В Долине к вечеру поднялась метель, так что празднество было решено провести в обеденном помещении. Мей отряхнулся, думая, что похож на оживший сугроб. Внутри действительно находилось уже большинство Отражений (вообще население Долины, как заметил Мей, было немногочисленно). Местные девушки исполняли нечто напоминающее пение по случаю прибытия нового ученика, но на этот раз это звучало как-то резко и грозно. Пробираясь к свободному месту, Мей выискивал взглядом знакомых Отражений, но старался не смотреть им в глаза.

— Иди сюда, человечек! — подозвал его Гэрхо, удобно расположившийся поближе к очагу. — Как погодка?

— Один снег, — Мей уселся, и наставник пододвинул к нему кружку с какой-то тёмной жидкостью. Он взглянул на Гэрхо с подозрением: обычно им с Веттоном не позволяли пить ничего, кроме воды.

— Пей-пей, согреешься. Сегодня всё-таки особенный вечер.

— Почему? — Мей сделал глоток, и горло сильно обожгло. Закашлявшись, оно отодвинул кружку, но по телу тут же разлилась горячая и приятная тяжесть. — Что такого особенного в дне середине зимы?

— По сути дела, в ночи, — уточнил Гэрхо. — По поверьям, на закате, среди холода и льдов, грани миров размываются и...

— И в мир людей и их Отражений приходит Смерть, — глуховато закончила за него подошедшая откуда-то сзади Анна. Мей дёрнулся, как от удара, и подвинулся, чтобы дать ей место. Сегодня она была в чёрном, и это необычайно шло к мраморному оттенку её кожи. В волосах, которые отливали рыжиной рядом с пламенем в очаге, таяли последние снежинки. Мей хотел было спросить, являются эти слова о Смерти просто специальным оборотом или чем-то ещё, но почему-то передумал.

— Ступай, женщина, и не отвлекай мальчишку. Тебе сейчас надо быть в другом месте, — грубовато, но миролюбиво обратился к ней Гэрхо.

— Не тебе решать, где мне следует быть, — холодно ответила Анна и вновь посмотрела на Мея: — Тебе предстоит увидеть разные вещи этой ночью. Будь к ним готов.

И так же невозмутимо ушла. Мей вздохнул; кровь бурлила у него внутри, била в виски и уши, и он сказал себе, что это от напитка.

— Пей, — хрипло велел помрачневший Гэрхо. — И смотри: сейчас начнётся.

Мей развернулся на скамье, чтобы видеть происходящее в зале. Он поискал Анну, но её уже нигде не было видно. Зато неподалёку от них устроился Веттон, чьё цветастое одеяние било по глазам.

Пение девушек оборвалось — в зал вошёл Старший в сопровождении нескольких пожилых Отражений. В их числе была и Деос с тем же сооружением из веток на голове. Старший остановился посреди зала и, возведя глаза к потолку, стал что-то говорить. На плече у него сидел ворон, и от этого зрелища Мея пробрала жуть.

— Братья и сёстры! — наклонившись к нему через стол, Гэрхо начал переводить. — Во имя зеркал и наших предков, нашедших вечный покой, встретим этот день с честью. Среди ночи и льдов госпожа Смерть побеждает; остры её когти и вкрадчив голос, она легко забирает богача и нищего, мудреца и глупого, женщину и мужчину, старика и младенца. Но пока мы живы — так скажем ей об этом!

Старший умолк, и отовсюду послышались непонятные Мею восклицания. Гортанное пение возобновилось, а потом началась ещё и пляска. Мей, как сквозь туман, слушал странные звуки, видел изгибы кружащихся в танце тел, смотрел на рассыпавшиеся повсюду лепестки чёрных цветов, непонятно откуда взявшихся зимой, и ему отчего-то было тоскливо. А где-то внутри, за противно саднящей грудью, звучало только одно имя — и оно не принадлежало Риэти.

Затем танец прервался, и одна из девушек, чья голова была увенчана венком из тех самых цветов (его сплели здесь же, не разрывая хоровода), шагнула в центр зала, туда, где недавно стоял Старший. Вновь стало так тихо, что Мей слышал завывания ветра снаружи. Девушка отвязала от пояса зеркало, подняла его над собой и с визгливым возгласом бросила на пол. Мей вздрогнул от неожиданности и зрелища разлетающихся осколков; он недолго жил в Долине, но успел усвоить: увидеть Отражение, разбивающее собственное зеркало, — немыслимо.

Тут же помещение заполнилось звоном и вскриками: все женщины почти одновременно швырнули оземь свои зеркала.

— Что они делают? — испуганно спросил Мей у Гэрхо, который спокойно наблюдал за действом.

— Призывают госпожу Смерть.

К девушкам медленно приблизилась Деос; под её шагами хрустело битое стекло, а ветви на голове величественно покачивались. «Руки деревьев», — вспомнил Мей.

— Приди же, повелительница, дабы мы встретились глазами, — перевёл Гэрхо ритуальную фразу, которую нараспев произнесла старушка. Ворон Старшего, вторя ей, широко расправил крылья и пронзительно каркнул. Мея прошиб пот.

А дальше началось нечто совершенно невообразимое.

Деос взмахнула рукавом, и прямо перед ней, в воздухе, возник мерцающий, подрагивающий овал, похожий на зеркало без рамы. По залу разлился гул, доносящийся будто из-под земли, и в следующую секунду из овала навстречу Деос кто-то шагнул. Мей поперхнулся: он видел, как из ниоткуда возник человек. Женщина в длинной чёрной мантии.

Если, конечно, она была человеком. Капюшон скрывал её лицо; виднелся только бледный подбородок.

«Это и есть леди Смерть?» — смятенно подумал Мей. Он взглянул на Веттона: его лицо было изжелта-белым на фоне ярких одежд.

— Гэрхо, это... — начал он, но тот приложил палец к губам:

— Смотри.

Женщина плавным движением откинула капюшон. И Мей увидел лицо Анны.

— Она просто играла, вот и всё. Это была постановка, — стуча зубами от холода и пережитого ужаса, повторил Веттон, когда они возвращались домой.

— Да, — согласился Мей, которому на ночном морозе наконец-то проветрило голову от хмельного напитка, жутких обрядов (которые, кстати, на моменте прихода госпожи Смерти только начались; впоследствии среди них было и совершенно отвратительное принесение в жертву того самого ворона) и присутствия Анны. — Но это получилось... устрашающе.

— Устрашающе?! Да это было чудовищно! — страдальчески срывающимся голосом воскликнул Веттон. — Я такого за все годы, что здесь провёл, ни разу не видел! Они хотят довести меня до безумия, как короля Ингена!..

— И род Ниисов останется без наследника, — трагично сказал Мей, но его сосед не заметил издёвки и рассудительно ответил:

— Не останется — у меня ведь трое братьев, да ещё и две сестры. Я третий в очереди на замок. Скорее всего, меня ожидает что-то другое — служба кому-то из градоправителей, например. Или путешествия и исследования. Или храм.

— Или занятия магией, — сказал Мей, про себя отметив, что где-где, а в храмах Веттона точно не ждут. С другой стороны, он испытал укол знакомой зависти — его точно не ждёт ничего подобного. Он будет всю жизнь прятаться от «ясноликих витязей» Цитадели Порядка, словно беглый преступник.

Наконец-то они, закоченевшие, добрели до своей калитки. И тут Мея кто-то окликнул. С досадой подумав, как же это не вовремя, он всмотрелся в затихающую пургу и узнал Ридиема — такого же оборванного, как прежде, только теперь резвящегося в снегу.

— Мей аи Онир! — с хохотом визжал он. — Меидир, сын Кейлы!

— Я же говорил — он помешанный, — брезгливо прошипел Веттон. — Идём отсюда.

— Ему холодно. Давай впустим его.

— Ну уж нет, хватит мне на сегодня впечатлений. К тому же он не пойдёт — он вообще никогда не бывает под крышей... И весь во вшах, наверное, — Веттон передёрнулся и, пнув калитку, поспешил к крыльцу.

Пару раз с сомнением оглянувшись на беснующегося мальчишку, Мей тоже прошёл в дом. Он зашёл в свою комнату, наскоро разделся, повалился на кровать и заснул как убитый, запретив себе думать об Анне.

Сначала ему ничего не снилось. А потом...

... Две одинаковые неслышные тени скользят вдоль каменной стены. Они жаждут покоя и правильности. Убить несправедливость. Уничтожить нарушителя. Да наступит возмездие за давний грех.

Чья-то кровь, женский вскрик.

Тишина...

Мей открыл глаза. Теперь он знал в лицо — или в лица? — тех, кто охотится за ним.

И знал, что они уже близко.

ГЛАВА XIX

В Городе-на-Сини зима постепенно сходила на нет. Конечно, далеко ещё было до бегущих ручьями талых снегов, до почек на деревьях и поздних закатов, но весна, благословленная всеми четырьмя богами, уже коснулась этого края. Ветер стал теплее и мягче, а люди оживились.

Все только и говорили, что об отречении Меакара — толки об этом оказались долговечнее прочих. Меакара — находящегося в расцвете сил, щедрого балагура — в Городе любили куда больше, чем Мезора. Особенно за него стояла молодёжь (в том числе аристократическая), и дошло даже до того. Что вслед бывшему наследнику стали отправляться послы с просительными письмами. Но они возвращались ни с чем, и Совет Города поддержал Мезора в его правах. А нынешний градоправитель тем временем слёг, и народ, прежде боявшийся и уважавший Айрега, теперь его пожалел.

Впрочем, Атти не так уж волновали все эти политические тонкости (если честно, она не думала, что со сменой власти в Городе вообще что-то изменится). Вместе с матерью она жила ожиданием вестей от Мея и Эйтона. Она бы и сама затруднилась ответить, от кого из них ждёт письма больше. Хотя, наверное, всё-таки от Мея — ведь им каждую секунду приходилось бояться за его жизнь.

Это было ужасно. Атти казалось, что огромный кусок жизни у неё бесцеремонно отобрали Отражения. Не стало запаха краски, который пропитывал одежду Мея в мастерской Вейра, не стало их подшучиваний друг над другом, перепалок, разговоров перед сном, стука камешков о ставни — так когда-то давно друзья Мея звали его на улицу... Без него их жильё выглядело ещё более пустынным и бедным. Всё это было совершенно неправильно.

Атти поверила в то, что Мей — сын другого отца, и принять это оказалось даже не так уж трудно. Но Мей — прорицатель? Мей, учащийся у Отражений? Мей, скрывающийся от убийц? Немыслимо.

Закончилась осень, теперь вот и зима — а они не получили ни строчки. «Он обязательно написал бы, если бы мог», — успокаивала дочь Кейла, но Атти видела, что она и сама не находит себе места и все вечера после работы проводит в храме, молясь за Мея Водной богине и Эакану, покровителю ветров и странствий.

А Эйтон... Что ж, по закону они всё ещё считались женихом и невестой (их помолвка была подтверждена письменно), однако Атти не видела никакой ясности в том, что происходит. Над ней уже посмеивались на улице, и не без оснований. Целых два года назад Эйтон уехал на заработки в Город-над-Озером, чтобы обеспечить себя и её, и больше года прошло с его последнего короткого письма.

Поэтому Атти старалась как можно чаще заглядывать в почтовую голубятню Реввена, или, как его обычно называли, Хромого Ревва. Вот и этим утром она привычно дошла до его скрипучего крыльца на Улице Печников и постучалась. «Голуби прилетели», — гласила корявая надпись на прибитом к двери клочке бумаги.

Открыли ей далеко не сразу: Ревв с детства страдал хромотой и к тому же был уже немолод. Сначала из дома донеслось шуршание, затем кашель, потом дверь открылась, и Атти увидела широкоскулое обветренное лицо и добрую улыбку держателя голубятни.

— Как раз недавно вспоминал тебя, дочка. Проходи, — хотя Хромой Ревв не был совсем уж стариком, он всех девушек и женщин моложе себя без разбору звал дочками. — Небось на рынок торопишься? — спросил он, когда отошёл в глубь дома, неуклюже подволакивая правую ногу.

Атти, прикрыв дверь, взглянула на свои корзинки: одну — с шитьём и другую — с выпечкой. Да уж, она торопилась. Хотелось бы добежать до рынка раньше, чем пирожки окончательно остынут.

Они поднялись на просторный чердак, где на бесчисленных насестах обитали голуби. Здесь всё прозябало в помёте и перьях, так что Атти, любившая чистоту, только хмурилась. Зато Ревв был, как всегда, сам не свой от радости.

— Совсем замёрзли мои красавицы, — любовно сказал он, кроша хлебную корку для одной из белых голубок. — Ну ничего, скоро потеплеет...

— Для меня ничего нет? — спросила Атти, сдерживая нетерпение.

— Сейчас посмотрим, — так же неспешно Ревв прошёл в угол, где грудой были сложены запечатанные свитки, и принялся в них копаться. Атти вздохнула; она уже собралась предложить помочь (ни на что, собственно, не надеясь), когда Ревв вдруг провозгласил: — Вот, держи, дочка. Из Города-у-Белого-камня, для Атти эи Онир, Город-на-Сини, Улица Кожевников.

— Город-у-Белого-камня? — с недоумением переспросила Атти; сердце отчаянно заколотилось. Выходит, Мей уже не в Долине. Или Эйтон — не в Городе-над-Озером. Что это может значить?

Немного дрожащими пальцами она взломала печать и развернула свиток. Ей всегда тяжело давались длинные тексты (короткое обучение девочек в Городе-на-Сини давало только азы грамоты и счёта), но это письмо она прочла легко и внимательно, вчитываясь в каждую букву. Писал Эйтон — тот, с кем они обручились перед богами и людьми.

Атти дочитала до подписи. Перечитывать ей не хотелось.

«Я не буду плакать», — сказала она себе. Никто, кроме мамы и Мея, её слёз не стоит.

Но глаза щипало, и что-то глухо болело в груди — так, будто её ударили.

— Что с тобой, дочка? Может, тебе воды? — засуетился Хромой Ревв.

Риэти ойкнула, когда неосторожный взмах кухонным ножом чуть не пришёлся ей по пальцу. Она нарезала овощи для похлёбки и задумалась. Риэти озабоченно посмотрела на свои руки — тонкие и ухоженные; таким позавидовала бы любая леди. Она совсем не хотела портить их порезами.

В следующий миг в кухню ворвалась госпожа Тейно с раскрасневшимся от волнения лицом и суетливо заносилась по помещению в поисках не то соли, не то горшков со специями.

— Твой батюшка уже идёт, дорогая; ступай, займись своими делами, я тут быстрее тебя всё закончу, — и госпожа Тейно ласково, но настойчиво вытолкала дочку за дверь.

Риэти вздохнула и ушла в спальню. Странно, что отец так рано возвращается.

Ей было тоскливо — может быть, от того, что её не покидала скука, а может быть, от того, что тот увалень, Теиг аи Дерро, не заходил уже третий день. Она даже не заметила, когда успела так сильно к нему привыкнуть.

Он смотрел на неё с преданным обожанием, точно ручной зверёк, и развлекал забавными историями. Частенько Теиг даже дарил ей сладости и милые безделушки; хоть Риэти и уговаривала его не делать этого (она знала, что сапожник Дерро — беспробудный пьяница и к тому же игрок в кости), ей всё равно было приятно.

Но, к сожалению, Теиг был ещё и живым напоминанием о Мее.

Под большой тайной он поведал ей, что Мей действительно поехал учиться к Отражениям и вернётся нескоро — если вернётся вообще. Значит, у него есть Дар — эта древняя и могущественная сила. Когда-нибудь Мей станет волшебником, и все женщины Обетованного будут мечтать о нём, а градоправители и лорды — искать его покровительства. Тогда-то он и забудет свою Риэти; а возможно, что и уже забыл.

Она старалась вспоминать о Мее как можно реже.

— Риэти, ты здесь? — спросил отец, заглядывая в комнату. Она отошла от окна, возле которого стояла.

— Добрый вечер, папа.

— У меня к тебе важное дело, — господин Тейно выглядел не менее угрюмо и сурово, чем всегда. Он потёр свой орлиный нос, уселся на стул и серьёзно взглянул на неё из-под кустистых бровей. — Твоя мать уже знает и завтра побежит к портнихе заказывать тебе новое платье. Готовься к меркам.

— Новое платье? — что ж, эта новость не могла не радовать. Риэти живо представила тёмно-зелёный шёлк, о котором давно мечтала. Этот цвет так подойдёт ей, тем более — наступающей весной. — Но зачем? Мы идём на праздник?

— Да уж, тебе предстоит большой праздник, — с усмешкой протянул отец. — К тебе посватался господин Лерто, и мы уже сговорились. Через две недели ты выходишь замуж.

Риэти ощутила внезапную слабость и ухватилась за край столика, чтобы не упасть.

— Ты язык проглотила? Скажи уж что-нибудь.

— Господин Лерто?... Часовщик?

— Да, именно он. Уважаемый человек с выгодным делом, да и к тебе неравнодушен. Надеюсь, ты довольна?

— Я... — Риэти провела рукой по лицу, пытаясь собраться с мыслями. Давно она не чувствовала себя такой одинокой и растерянной. — Я не знаю... Нельзя ли повременить с этим? Я очень прошу...

— Повременить? О боги, я рассчитывал, что ты умнее, — тихо выругавшись, господин Тейно встал и сердито прошёлся по комнате. Серый плащ, который она так и не снял, вился за ним, как крылья огромной птицы. — У тебя не было и не будет жениха лучше. Он неглуп и вежлив, молод — ему только минуло три десятка... Чего ещё тебе нужно? Мать забила тебе голову всякой ерундой, но ни один юный лорд никогда не взглянет в твою сторону. Ты предпочла бы детину-фермера? Или, может, кого-то из рыбаков с Большого Озера?

— Но я...

— Что? Не готова? Слышать об этом не желаю. Я столько лет гнул спину в этом треклятом Городе не для того, чтобы ты осталась старой девой, как дочь вдовы Онир!.. Нет, ни слова, — он поднял руку, предупреждая новую попытку Риэти что-то сказать. — Свадьба состоится, и потом ты поблагодаришь меня. А сейчас мы с твоей дражайшей матушкой сходим к часовщику, чтобы выяснить кое-какие детали. Нэнни!..

Госпожа Тейно впорхнула в комнату и заключила дочь в объятия; по щекам у неё текли слёзы. Риэти застыла, словно изваяние, и ощущала себя загнанной на охоте ланью. Привстав на цыпочки, мать расцеловала её.

— Моя дорогая, как же я счастлива! Господин Лерто — чудесный молодой человек, я всегда знала, что он влюблён в тебя...

— Да, мама. Я тоже очень рада.

— Пошли, — господин Тейно тронул супругу за плечо и направился к выходу. Когда они ушли, Риэти рухнула на кровать и свернулась в клубок, закрыв глаза. Ей не хотелось ничего ни слышать, ни видеть.

Она с детства думала о замужестве — о собственном доме, храбром муже, милых детях, которых назовёт в честь своих родителей. Вот только супругом ей представлялся явно не господин Лерто, а кто-то другой. Кто-то вроде Мея.

Да что там, и Теиг подошёл бы лучше, чем часовщик; с ним она хотя бы подружилась. Конечно, господин Лерто — хороший человек, и Риэти давно заметила, как он на неё смотрит, но... Но, но, но.

В доме стояла тишь, и не было слышно ничего, кроме голосов соседей за стеной и дыхания Риэти. Она хотела заснуть, но не сумела. Тогда встала и принялась бродить по опустевшим комнатам. «Мама сейчас, наверное, рассказывает, с каким восторгом я приняла предложение», — подумалось ей.

— Зато у меня будет новое платье, — сказала Риэти вслух, и стены выслушали её. В нём она затмит всех девушек Города, и часовщик окончательно потеряет голову. Пусть у неё отняли Мея, но красоту никто не отнимет.

«Кроме старости», — злорадно шепнул внутренний голос, и она с досадой отогнала эту мысль — это была ещё одна вещь, о которой она предпочитала не думать.

В гостиной она подошла к книжному шкафу и рассеянно провела пальцами по корешкам. В основном здесь стояли отцовские расчёты, но попадалось и что-то более интересное. Одна книга, например, привлекла внимание Риэти — толстая, обтянутая дорогим красным бархатом. Почему-то раньше она не замечала её.

Осторожно вытащив книгу, Риэти увидела торчащую закладку. «Странно, неужели отец её читает?» Она открыла фолиант на закладке, но текст был непонятен и тёмен. Риэти пролистала находку — множество схем и загадочных рисунков (птичьи лапки, костры, срубленные деревья), роскошное оформление... И пометки отцовской рукой. Все страницы были испещрены ими.

Риэти обыскала весь фолиант, но не нашла названия. А слова, попадавшиеся на глаза, наводили на мысли о чём-то отнюдь не обыденном: «дурман», «сновидения», «враги», «цепи крепче железа»... Она обязательно подумала бы о магии, не принадлежи книга её отцу. Представлять господина Тейно изучающим книгу о колдовстве было так же нелепо, как градоправителя — подметающим пол.

«Отнесу-ка я её к Теигу, — решила Риэти; эта вещь встревожила её, а заодно помогла отвлечься от мыслей о свадьбе. — Уж он-то сообразит, в чём тут дело».

И она поспешила расставить тома так, чтобы отец не заметил пропажу.

ГЛАВА XX

— Ну, и как дела с сочинениями Эннера Дорелийского? — вместо приветствия спросил Гэрхо, сосредоточенно изучавший через лупу что-то, лежавшее у него на ладони. Делал он это так непринуждённо, будто находился в удобном рабочем кабинете, а не под открытым небом на одной из редких проталин. Как только холода оставили Долину, они вновь стали заниматься на прежнем месте.

Мей, притащивший прямо-таки гигантскую книгу по ботанике, хмуро взглянул на него.

— Это жестоко — изучать растения, когда ещё снег не сошёл.

— От теории к практике, человечек, — Гэрхо невинно улыбнулся. — От теории к практике... Иди сюда, посмотри, какая прелесть.

Мей прошёл к нему, стараясь обходить лужи, покрытые тонкой и пузырящейся ледяной коркой, заново наросшей за ночь. От тяжести книги пальцы у него затекли.

На широкой ладони Гэрхо, затянутой в перчатку, лежало нечто крошечное и зелёное. Мей взял лупу свободной рукой.

— Какая-то трава.

— А ничего не напоминает?

Мей вгляделся внимательнее. Действительно, на что-то это похоже... Или на кого-то? Листья напоминают поджатые лапки, часть стебля — приплюснутую голову...

— Лягушка, — удивлённо сказал Мей. Живых лягушек он видел только пару раз — их приносили в Город мальчишки с Большого Озера.

— Вот именно. Лягушачья трава — первая весенняя трава Долины. Это, конечно, ещё росток.

Мей хмыкнул — высоченный и насмешливый Гэрхо, с трепетной нежностью рассуждающий о весенней травке, выглядел забавно.

— И зачем мне это? — спросил он, чувствуя, что скоро уронит проклятый труд Эннера Дорелийского. — Кстати, мне ещё долго держать книгу?

— Так перенеси сюда стол силой мысли — разве наш замечательный Веттон тебя ещё не научил?

— Я думал, Вы меня научите.

— Когда-нибудь потом — обязательно, — пообещал Гэрхо. — А пока учись толковать видения... Об этой траве есть старая сказка. Давным-давно возле Быстроструйной жила лягушка, которая прыгала так высоко, что доставала до древесных крон. Старший той поры сделал ей замечание, сказав, что у каждого в Долине и в мире своё место и что лягушка — не птица, чтобы быть так близко к небу. Но она даже не квакнула в ответ на его слова и прыгнула ещё выше, далеко оторвавшись от реки. Тогда Старший разгневался и превратил её в траву, удалив и от воды, и от ветра и заставив жить у земли, — Гэрхо дунул, и причудливая былинка упала к его ногам. — Вот так.

— Это похоже на историю Аавин, дочери Льер и Эакана. Она не могла решить, что ей ближе — вода или ветер, а в итоге сгорела в солнечных лучах. Вы украли нашу легенду.

— Не наоборот ли, человечек? — Гэрхо тихо засмеялся. — Впрочем, неважно. Старший думает, что тебе пора посетить Меи-Зеешни.

— Зеркальный дом? — Мей чуть не выронил труд Эннера. Он не надеялся, что его вообще когда-нибудь впустят туда. — Но зачем?

— Увидишь наконец-то, как можно использовать зеркала. Пошли.

Над входом в Зеркальный дом висели сосульки, пригретые солнцем, и капли, срываясь с них, мелодично позвякивали. Мама когда-то говорила им с Атти, что это зима плачет, уходя. «Где она сейчас — на работе, на рынке, дома?» — задумался Мей. Его кольнула тоска.

Зеркальный дом остался те же непроницаемо-чёрным, приземистым шестиугольным строением. Когда они вошли внутрь, там было пусто. Мей обвёл взглядом зеркала, покрывавшие стены. Они с Гэрхо отражались в них снова и снова — где-то в рост, где-то фрагментами, а где-то — искажёнными, искривлёнными, ненормально вытянутыми или растянутыми. Мею отчего-то стало нехорошо. Он не хотел шевелиться, чтобы сотни его подобий не пришли в движение.

Гэрхо тронул его за локоть.

— Нам не сюда. Пойдём в другой зал.

— Тут несколько залов? — спросил Мей и услышал эхо. Гэрхо молча двинулся вперёд.

Зеркала всё не заканчивались. Потолок тоже оказался зеркальным; но, когда Мей стал смотреть в пол, он и там увидел своё лицо. «Пол только что был дощатым...»

Он кашлянул.

— А Близнецы как-то связаны с Отражениями?

— Только в той же степени, в какой все мы связаны с Цитаделью Порядка, — Гэрхо пожал плечами. — Тебе не стоит брать в голову то, что они — близнецы. В некотором роде это одно, воплотившееся в двух... Мы на месте.

Перед ними вдруг выросла стена, а в ней дверь — не зеркальная, а красного дерева, с позолоченной ручкой. Мей вздохнул с облегчением. Оглядываться ему не хотелось.

Гэрхо повернул ручку.

За дверью находилась маленькая комната, и в ней стояло единственное зеркало — огромное, намного выше Мея и раза в три шире, в раме из местами почерневшего серебра. Комната выглядела довольно тёмной, но Мей смог разглядеть фигуры, украшавшие раму: отчеканенных птиц и зверей, людей с луками, щитами и странными инструментами. По краю всего этого вился искусный орнамент виноградными лозами.

— Здесь ты увидишь то, что приходило к тебе в видениях, — сказал Гэрхо, положив руку на зеркальную раму. — Прорицатели древности пользовались им для этого, а народ Долины иногда пользуется, чтобы воспроизвести событие прошлого и найти лучшее решение какого-то вопроса. Надо только приложить руку, сосредоточиться на том, что ты хочешь увидеть, и зеркало впустит тебя.

— Впустит меня?

— По крайней мере, я на это надеюсь, — Гэрхо отнял руку. — Хотя лучше оно реагирует на зеркальную кровь, но ты всё же прорицатель, и к тому же связан с Городом-на-Сини.

— Причём тут Город-на-Сини? — озадаченно спросил Мей, наблюдая, как Гэрхо постепенно отступает к двери.

— А какую, ты думаешь, воду когда-то применяли для изготовления наших зеркал?... Понятно, что не любую. В мире осталось не так много мест, подобных вашей Сини... В общем, просмотри своё последнее видение и постарайся получше запомнить. Ты обязан узнать Близнецов при встрече.

— Если я с ними встречусь, будет безразлично, узнаю я их или нет, — заметил Мей. — Вы уходите?

— Да, — Гэрхо уже стоял в дверном проёме. — Подожду тебя снаружи. Это всё же нечто личное для тебя... И отдай мне эту книгу, кстати.

«Откуда такая тактичность?»

Когда Гэрхо ушёл, Мей дотронулся до рамы и представил своё последнее видение так, как помнил; а точнее — так, как было написано в его записной книжке.

Он честно пытался думать о Близнецах, но, закрывая глаза, видел только Анну — и тогда его охватывала знакомая тревожная истома. «Что за чушь?» — с сердитой досадой спросил у себя Мей и прогнал её образ — зыбкий, как дым над костром.

— Близнецы, — проговорил он вслух. Рама нагрелась под его рукой и легонько запульсировала, точно живая плоть; он открыл глаза. Из зеркала на него смотрели они — двое как одно. Они стояли рядом — неподвижные, словно каменные истуканы — и их губы беззвучно шевелились. Если бы Мей не знал, что они не люди, он бы принял их за южан — тёмно-золотистая кожа, иссиня-чёрные волосы и миндалевидные глаза. Тела тонкие и гибкие — такие, наверное, бывают у хищников.

Мей смотрел на них некоторое время, а потом решил убрать руку и прекратить это — он всё равно не разбирал ни слова из того, что они бормотали в унисон. Но его ладонь намертво приросла к раме, и он, сколько ни дёргал, не мог сдвинуть её с места. В горле у него пересохло. Продолжая тащить руку, Мей пару раз позвал Гэрхо, но стояла тишина.

Он понял, что ещё немножко завораживающих взглядов и речей Близнецов прямо нос к носу — и он сойдёт с ума. Может, это замысел Отражений — оставить его здесь приваренным к этому зеркалу, чтобы он лишился рассудка или умер от жажды и голода?... Нет, Отражения защищают его. Он должен этому верить.

— Меидир, сын Кейлы, — прозвенел невдалеке детский голосок. В тот же миг рука Мея легко отошла от рамы, и Близнецы стёрлись со стеклянной глади. Обернувшись, Мей увидел Ридиема — тот стоял, покачиваясь из стороны в сторону и улыбаясь от уха до уха.

— Спасибо, — растерянно сказал Мей. Ридием рассмеялся, поманил его за собой и понёсся по коридору, весело подпрыгивая. Мей побрёл следом. Выход очень просто найти — он хорошо помнил, где он.

Однако зеркала тянулись и тянулись, а мальчишка всё скакал впереди, напевая что-то нечленораздельное. С Гэрхо они явно шли меньше, да и поворотов столько не насчитывалось...

— Куда ты меня ведёшь?

Ридием никак не отреагировал.

— Ридием, постой! Мне нужно к выходу.

Опять никакого ответа. Разозлившись, Мей остановился.

— Я не пойду дальше, пока ты не объяснишь, чего тебе надо.

Ридием медленно развернулся, отражаясь сразу во всех зеркалах. И у Мея перехватило дыхание, потому что его лицо было теперь лицом одного из Близнецов.

— Твою жизнь, — глухо сказало то, что казалось Ридиемом, и неспешно двинулось к нему.

Бежать от семилетнего ребёнка — смешно. Но Мей покрылся мурашками. Оно приближалось медленно и неумолимо — и он знал, что не скроется среди бесконечных зеркал, знал, что ни кулаки, ни Дар тут не помогут.

И тут где-то сбоку мелькнула вспышка бледно-зелёного света и качнулись ветви на седой голове.

— Деос, — успел удивиться Мей, а после его окутала темнота.

ГЛАВА XXI

ГЛАВА XXII

Мей очнулся на своей кровати, один в комнате. У него пересохло во рту, и всё тело тяжелила дремотная слабость, но в остальном ничего как будто и не случилось.

«Я жив, — сказал он себе. — Деос спасла меня».

Он обязан отблагодарить её. Только вот от чего она его спасла? Что случилось с Ридиемом? Мальчишка, очевидно, был слабоумным и раньше, но Мей не слышал о колдовстве, которое могло бы сотворить такое странное превращение. Зеркальный дом — место, где можно ожидать всего, и всё же...

«Они нашли меня, — подумал Мей, вставая и разминая шею. — Им и в Долину теперь легко пробраться. Что бы они сделали со мной, не подоспей Деос?»

Накинув плащ и обувшись, он вышел в коридор и постучал в комнату Веттона, но она была заперта. Тогда Мей обошёл дом, сполоснул лицо на заднем дворе (благо, теперь, когда морозы отступили, не приходилось каждое утро разбивать корочку льда, появившуюся за ночь на воде в бочке) и, вернувшись в сад, направился к калитке. Надо было найти Деос, а потом Гэрхо.

Уже стоял вечер, и Мей задумался, сколько же времени провалялся в беспамятстве. Под ногами у него лежал рыхлый последний снег. Вдали безмятежно тянулись хребты Старых гор с белыми, утонувшими в дымке вершинами.

Мей добрался до обеденного помещения, но там ни Гэрхо, ни Деос не обнаружилось, а ужинавшие и протиравшие опустевшие столы Отражения косились на него вопросительно. Зато Веттон неподалёку беседовал со своим наставником. Мей хотел было подойти к ним и спросить о Гэрхо, но тут сосед заметил его и сорвался с места. Он был почему-то весь в чёрном, и Мей встревожено подумал, всё ли в порядке с Деос.

— Ну вот, очнулся, — сказал Веттон и даже хлопнул его по плечу. — Мы с Гэрхо еле тебя дотащили — ты вырывался и бредил.

О боги, ну этого ещё не хватало...

«Тащил-то, наверное, один Гэрхо, а ты прыгал рядом и причитал», — с непонятным раздражением подумал Мей, но тут же раскаялся в озлобленной мысли.

— А где сам Гэрхо?

— Просил передать, что будет ждать тебя там, где вы всегда занимались. Вместе со старухой.

— Спасибо, — Мей собрался уйти, но Веттон удержал его.

— Завтра я уезжаю домой. Старший решил, что я достаточно обучен...

— Понятно, — Мей не знал, то ли поздравлять его, то ли придать лицу печальное выражение.

— ... и приказывает тебе поехать со мной, — закончил Ниис.

Мей недоумённо уставился на него. Уехать из Долины?...

Скорее всего, Старший хочет обезопасить свой народ от Близнецов, потому и выставляет его. Что ж, это мудрое решение.

Но что в таком случае ему делать? Вернуться в Город-на-Сини и навлечь беду на семью? Или просто проваливать куда глаза глядят?

— Эй, ты меня слышишь? — Веттон деловито щёлкнул пальцами у него перед носом. — Я говорю, поедешь ко мне домой.

— К тебе? В замок Ниис?

Веттон закатил глаза.

— В твоём Городе до всех так долго доходит?... Куда же ещё.

— Но как...

— Иди к Гэрхо, — со вздохом посоветовал Веттон. — Он тебе лучше всё объяснит. Только сразу имей в виду: в нашем замке ни одна потусторонняя тварь тебя не тронет.

«Если добрались здесь — доберутся и там».

Гэрхо и Деос негромко беседовали возле грядок, которые ждали, когда же наконец придёт месяц тепла и на них начнётся работа. Увидев приближающегося Мея, Гэрхо улыбнулся, а старушка взглянула на него со скорбью и сочувствием.

— Мы знали, что ты проснёшься к вечеру, дорогой гость, — сказала она. — Мы погрузили тебя в сон, чтобы ты не пострадал от одержимого.

— Одержимого? — Мей заметил, что её костлявые запястья оплетены лягушачьей травой. — Вы считаете, что Ридием... Одержим Близнецами?

Деос сокрушённо кивнула, качнув ветвями на седой голове.

— Они проникли в его разум, чтобы убить тебя, — вмешался Гэрхо. — Вероятно, полоумный показался им самой доступной добычей.

— А он... Жив?

— Он сейчас с целителями в Меи-Зеешни, они пытаются его выходить. Но тебя сейчас должна волновать не его, а собственная судьба, человечек, — Гэрхо помрачнел. — Близнецы получили возможность пересечь барьер, и пока мы не видим причин этого. Но, так или иначе, теперь ты должен покинуть нас, чтобы сберечь свой Дар и выжить.

— Веттон сказал мне о Ниисе... Почему именно туда? Меня ведь не спасёт никакая кладка, если даже ваш барьер не помог...

— В Долине ты жил бы ещё много зим и вёсен, дорогой гость, — посетовала Деос, и её холодный взгляд — взгляд Отражения — устремился к горам на горизонте. — Жил бы и учился, как полагается видящему, и вознёсся бы до облаков своим могуществом. Но мы отпускаем тебя, глупое дитя, и это беда, большая беда.

— Деос не согласна с решением Старшего, — пояснил Гэрхо, понизив голос. — У них был долгий разговор, однако он непреклонен... Может, он и прав, человечек. Я не знаю, — он потёр свой шрам. — Так или иначе, тебе невероятно повезло: Деос как раз совершала обход в Меи-Зеешни и сохранила тебе жизнь, а Веттон едет домой и готов захватить тебя. У замка Ниис высокие, крепкие стены, а Белый камень издавна не принимает чужаков. Семья Веттона — славные люди. Так что, если ты будешь вести себя осторожно...

— Я точно не могу вернуться домой? — но он уже знал, каким будёт ответ.

— Исключено, человечек. Именно там они и станут тебя ждать... Ты же понимаешь. Авось свидимся. Иди и собирай пожитки.

— Вы мне это уже говорили, — Мей не удержался от улыбки.

— Да благословят тебя твои четверо богов, дорогой гость, — вздохнула Деос. — И возвращайся к нам целым. Твой отец был честным и смелым. Иногда мне кажется, что ты на него похож.

Сердце Мея пропустило удар. Из-под него будто вышибли землю.

— Вы знали моего отца? Откуда? Кем он был?

— Он был странником, дитя. Он бродил по мирам, потому что утратил свою родину.

— А что случилось с его родиной? И где она?...

— Возможно, ты об этом ещё услышишь... Она так же близко от нас, как и далеко.

ГЛАВА XXIII

Мезору не было покоя. Теперь он неотлучно находился в резиденции градоправителя, пропитанной миазмами смерти. Ею пахли алые ковры и гобелены с историческими сюжетами, резная мебель и книги в библиотеке, документы, очаги и вышитые золотой нитью полги над кроватями. И невозможно было спастись от её зловонного, холодного дыхания, которое подбиралось к горлу Айрега.

И ещё к Мезору начали приходить сны — не только о юности, жене, Айреге и Меакаре, но и о том тощем мальчишке с Улицы Кожевников. Ночь за ночью он видел, как Близнецы, гибкие и безжалостные, будто кошки, перерезают ему горло от уха до уха, жадно вгрызаются в плоть... А потом вскакивал в поту.

Однажды утром, когда Айрег ещё не проснулся (спал он всегда на правом боку, тихо и крепко, со строго сжатыми губами, и ничего не говорило о его хвори, кроме испарины на лбу и лихорадочного жара, исходившего от тела) Мезор собрался наконец исполнить то, что давно планировал. Он велел запрячь лошадей (передвигаться по Городу пешком в месяц ручьёв он не решался), позвал охрану, совершил процедуру одевания в присутствии двух слуг и камердинера и взгромоздился в карету, уже ожидавшую у ворот резиденции. Говоря по совести, Мезор с молодости терпеть не мог эти шаткие колымаги, изящные только с виду, а по сути мало чем отличающиеся от бедняцких повозок. Однако статус есть статус. Может быть, его предки и копались в земле во времена королевств, но теперь Декары — имя чести и славы.

— На Улицу Кожевников! — крикнул он кучеру. Тот хлестнул лошадей, и они пошли, покорно буравя копытами смёрзшиеся за ночь остатки снега. Мезор задёрнул занавески. Конечно, из-за этого станет только душнее, но это лучше, чем терпеть взгляды уличных зевак.

На скамейке напротив него ютились двое дюжих охранников — у каждого короткий меч на поясе и пара ножей в запасе. Возможно, скоро их станет ещё больше — и они так же безмолвно, будто тени, продолжат его сопровождать.

От тряски и спёртого воздуха Мезор вскоре ощутил дурноту и поэтому даже обрадовался, когда его швырнуло вперёд от резкой остановки.

— Приехали, господин мой, — объявил кучер. Первым из кареты вылез один из охранников; он выдвинул ступеньку и помог спуститься Мезору.

Это место встретило его теми же грязью и запустением, что и тогда. Хотя, пожалуй, эта улица ранней весной представляла собой ещё более неприятное зрелище, нежели тёплой осенью. Старые дома жались друг к другу, как голодные воробьи. Мезор подумал, что Айрегу и Совету следовало бы больше заниматься этим кварталом, но тут же упрекнул себя за эту мысль — Айрег и так сделал для Города всё, что мог.

«Если эта кровь пролилась, она на моих руках, — думал Мезор, подходя к знакомому дому и вспоминая свои сны. — Я ведь мог бы отговорить Айрега. Мог бы, но не сделал этого. Трус. Не было, наверное, раньше в Городе правителей-трусов... Ничего, после моей смерти они сами начнут избирать своих повелителей. Нет больше крови Декаров — Меакар не принадлежит Сини... А ждать им недолго».

Он велел страже подождать снаружи и постучал. Как и в прошлый раз, открыла ему беззубая старуха, закутанная в какое-то тряпьё.

— Что угодно господину? — прошамкала она, пытаясь согнуться в поклоне.

— Пройти к семье Онир.

Старуха почтительно отошла в сторону, но, уже поднимаясь по лестнице, Мезор краем уха услышал, как она что-то сердито шепчет своему дряхлому мужу.

Дочь его судомойки ставила что-то в печурку, когда он вошёл. Мезор заметил, что она бледнее, чем прежде, и сильно осунулась; несколько тёмных прядей выбилось из-под её косынки, а бедненькое платье прикрывал тот же застиранный передник. Заметив его присутствие, она поспешно подвинула печную заслонку и поклонилась, глядя в пол.

«Она красива», — снова подумалось Мезору. Идеальный профиль, густо-бархатные ресницы, стройное, здоровое тело. Она стала бы украшением любого замка, теки в её жилах другая кровь.

Так могла бы выглядеть его дочь, если бы она существовала. Но Лилиан умерла много лет назад, разродившись мёртвым мальчиком, так что нечего и помышлять об этом.

— Вижу, Вашей матушки нет, — сказал он, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

— Нет, господин мой. Она работает в резиденции господина градоправителя.

Это правда — большинство его слуг следом за ним перешло в дом Айрега. За кем им ухаживать, кроме одинокого хозяина?

— Простите, что помешал Вам. Я скоро уйду.

— Всё в порядке, господин Декар.

— Я думал, что Вы торгуете на рынке. Не надеялся застать.

«Боги, как же её зовут?...»

— Сегодня — нет.

Он осмотрел всё ту же нищенскую обстановку их комнатушки.

— Ваш брат до сих пор не вернулся из своей поездки?

Она вздрогнула и вскинула на него карие глаза, смотревшие серьёзно и подозрительно.

— Нет, господин мой. Вам что-то известно о Мее?

Мезору ничего не оставалось, кроме как беспомощно покачать головой.

— Я просто спросил... Простите, но я забыл Ваше имя.

— Атти.

— Ах да... Вы бедно живёте, Атти. Вы голодаете вместе с Кейлой, и у вас нет никакой опоры. Я прав?

Она опять опустила голову и промолчала. На щеках выступила краска.

— Я пришёл, чтобы дать вам вот это, — он достал заранее приготовленный, тяжёлый от золота кошель и положил его на стол рядом с собой. — Это единственное, чем я могу помочь, Атти, и единственное, чем могу загладить свою вину, — он перевёл дыхание, — ибо я виноват перед всеми вами. Не спрашивайте, в чём, но виноват.

— Заберите эти деньги, господин Декар, — очень тихо, но твёрдо попросила она. — Я не возьму их.

Он ожидал такой реакции.

— Я просто оставлю их здесь, но не заберу — они в вашем с матерью распоряжении. Можете выбросить их в окно или раздать бездомным. Просто знайте, что этих денег хватит, например, на покупку добротного сельского дома. Они пригодятся Вам и Вашей матушке, когда Вы выйдете замуж.

«Я ведь умоляю её о милосердии, — внезапно понял он, — умоляю пощадить меня. Боги, как всё это ужасно».

Он развернулся и вышел из комнаты.

За время его отсутствия Айрегу не стало ни лучше, ни хуже. Выглядел он так же плохо, только лежал теперь на спине. На фоне запавших щёк и исхудавших рук поверх одеяла особенно выделялись его глаза — прежние, похожие на лёд.

— Оставьте нас, — сказал градоправитель своим слугам и сиделке, когда Мезор вошёл в опочивальню. Двери закрылись, и он произнёс: — Ты был на Улице Кожевников.

— Откуда ты знаешь? — удивился Мезор, но осёкся, увидев выражение его лица. Айрег всегда всё знал.

Он сел на край кровати и осторожно дотронулся до его лба — такой же огненный. Айрег усмехнулся.

— С утра они опять пустили мне кровь, и будь я проклят, если ещё раз подпущу к себе этого шарлатана. Ох...

Он закашлялся, и Мезор подал ему кружку с водой, которая стояла тут же. Айрег осушил её, и кашель унялся.

— Ты завтракал?

— У тебя хорошо получается быть курицей-наседкой, Мезор, — поморщился Айрег, — но лучше не надо. Что ты там делал? Мальчишки нет?

— Я как раз проверял, там ли он.

— Будь любезен, лги кому-нибудь другому. Так его нет?

— Нет.

— Отлично. Ты отнёс им что-то? Еду, деньги, сведения?

Мезор ощутил себя преступником на допросе.

— Немного денег... Это неважно.

— Да неужели? И сколько же?

— Три сотни золотых, — скрывать не было смысла. Айрег слабо застонал.

— О милосердные несуществующие боги, надеюсь, вы простите меня за то, что я дарю Сини градоправителя-идиота... Ты мог ограничиться хотя бы сотней? Я полагаю, для них и двадцать серебряников — целое состояние.

— Это мои личные деньги, Айрег. Им они нужнее.

— Ты уверен? А скольким людям негде укрыться от снега и дождя? Сколько сирот, сколько юродивых, калек? Сколько нищих шатается от деревни к деревне, от фермы к ферме? Почему им ты не раздаёшь городское золото? — Айрег снова зашёлся в кашле, и Мезор налил ему кружку. — Пожалей тогда фальшивомонетчиков, воров, гулящих девиц, разбойников... Пожалей их, Мезор. Ты же сама доброта.

— Это бессмысленный разговор. Просто мы поступили с тем парнем неправильно. Он ничего не сделал.

— Ты не знаешь, что он сделал или не сделал. И я не знаю. Но его жизнь поставила бы под угрозу весь Город, если не нечто большее. Нельзя недооценивать Цитадели. Короли не искали связей с ними и жестоко за это поплатились.

— Может быть, он жив.

— Тогда нас ничто не спасёт. Мы и так позорно упустили его.

— Если он до сих пор у Отражений, Близнецы не достанут его там.

— Близнецы достанут его везде, — Айрег тихо зашипел и схватился за грудь, комкая сорочку. — Уходи. И пришли ко мне казначея.

ГЛАВА XXIV

Они отправились в путь на следующий день. Мей собирался недолго — с того дня, как он покинул Город-на-Сини, вещей у него в общем-то не прибавилось. И всё-таки вскоре его мешок заметно потяжелел: Отражения, даже совершенно незнакомые, приносили ему на прощание кто кулёк орехов, кто засоленных овощей, кто амулет на удачу... А от Деос перепало даже несколько куриных крылышек, и, глядя на них, Мей замирал в предвкушении — несколько месяцев он не притрагивался ни к мясу, ни к птице. В ответ на всё это он благодарно кивал и улыбался, стыдясь того, что даже не удосужился выяснить, как будет «спасибо» на языке Долины.

Кроме того, по распоряжению Старшего им отдали двух прекрасных быстроногих коней и никудышного ослика под поклажу.

Прощаясь с этим местом, Мей испытывал смешанные чувства. По сути дела, уезжать ему не хотелось; он признавался себе, что не прочь когда-нибудь вернуться сюда и закончить своё обучение как следует, без спешки и страха.

Страха... Вскарабкиваясь в седло, он вспоминал песню Анны зимней ночью и понимал, что она не о нём; он не герой, а трусливая крыса, которая непрерывно где-то прячется. Беспомощная, неспособная сопротивляться, обречённая умереть. И за это время он не стал сильнее. Возможно, узнал больше, но это не прибавило шансов выжить при встрече с Близнецами. Это не спасёт его дом и друзей, не избавит от гибельного Дара. Он бы погиб от руки одержимого ребёнка, заблудившись в Зеркальном доме, если бы не Деос. Просто смешно. Кому какой прок в таком прорицателе?

— Готов? — к нему подъехал Веттон, необычайно статно державшийся в седле. Его багровый плащ был подбит горностаем и сверкал вышитым гербом Ниисов — золотистым снопом колосьев. Земли по берегам Зелёной реки славились своим изобилием.

— Да.

— С Гэрхо попрощался?

— Да, — повторил Мей. Прощание вышло скупым и скомканным; Гэрхо лишь похлопал его по плечу и пожелал: «Ну, счастливо, человечек». А Мей сказал «Спасибо», думая, что у него, наверное, не бывало друга надёжнее. Кроме Теига, конечно. — Веттон...

Тот взглянул на него вопросительно. Мей заметил, что выглядит он гораздо более оживлённым, чем обычно; должно быть, это от скорого возвращения.

— Я хотел бы кое-что уточнить. Ты правда уверен в том, что делаешь? Может, Гэрхо не рассказывал тебе...

— О духах-близнецах, которые охотятся за тобой из-за твоего Дара?... Рассказывал. Но ты просто не видел Ниис, — он снисходительно усмехнулся. — Поверь, у нас достаточно сил, чтобы защитить деревенщину-пророка.

— Я не об этом. Не о себе. Я ведь могу навлечь беду на твою семью.

Веттон начинал злиться; его конь нервно загарцевал, красиво перебирая мускулистыми ногами.

— О Прародитель, какая чушь... Ну наконец-то!

Последнее восклицание было явно обращено не к Мею, а к кому-то за его спиной. Он оглянулся и увидел ещё одного приближающегося всадника... Точнее, всадницу. Её тёмно-синий плащ стелился по спине вороного коня, как роскошная попона, а тонкие руки были затянуты в перчатки из грубой кожи. Анна. Мея охватила ребяческая, неконтролируемая радость, смешанная со жгучей досадой.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, догадываясь, каким будет ответ.

Анна изумлённо подняла брови.

— Это мне вместо «здравствуй»? Между прочим, мы давно не виделись.

Мей только вздохнул. Он уже привык к сюрпризам от неё, но такого точно не ожидал. И ещё было жутко непривычно видеть её в седле и в мужской одежде — холщовые штаны, сапоги, рубаха... Впрочем, ей всё это шло. Ей шли любые вещи, люди и обстоятельства.

— Здравствуй. Прости. Так ты... едешь с нами?

— Как видишь, — Анна ловко спешилась, подошла к задумчивому ослику и повесила на него небольшой вещевой мешок. — Не думаю, что помешаю вам.

— Тебе нужно в Ниис или ты едешь из-за меня?

— Я бы не отказалась взглянуть на такое древнее и прославленное место, как Ниис, — снова оказавшись в седле, она уважительно кивнула в сторону Веттона, — но второй вариант ближе к истине.

Мей отвёл глаза.

— Я не могу тебе этого позволить.

— Почему же? Старший одобрил моё решение. Тебе пригодится моя помощь, Мей. Я немало знаю и разбираюсь в людях.

«А может, и не только в людях», — подумал Мей, вспомнив разговор об убивающих машинах из его видения. В Обетованном таких определённо не было.

— Я понимаю... И благодарен.

— Так в чём же дело?

Что он мог ей сказать? «Ты ведь женщина»? «Это слишком опасно»? Ни одна из этих фраз не стала бы весомым доводом.

— Я боюсь за тебя.

— А я за тебя. Ты не представляешь, как ценна твоя жизнь, — голос Анны стал твёрже, и, встретившись с ней глазами, Мей утонул в горячем золоте радужки и черноте зрачка. — Потому я и еду. Я просто побуду там с вами — недолго — и вернусь. Может быть, вернусь.

— Вы закончили? — раздражённо осведомился Веттон. — Выезжаем!

Они ехали то по тракту, то по его ответвлениям, то по совершенно диким, наполовину заросшим тропкам. По левую руку лениво несла свои воды река Быстроструйная, названная так в давние времена, — вероятно, тогда, когда эта местность не была столь гладкой. А далеко за ней возвышались Старые горы, прячущие в своих ущельях дорогу в земли холода и Город-во-льдах.

По правую же руку, далеко на юге, оставалось то, что Мей знал и любил — Город-на-Сини, речка Синяя, Большое Озеро... Мир будто лежал у него на ладони, и, трясясь в седле, питаясь сухарями с солониной, ложась спать на голой земле или еловых ветках, закутавшись в мешковину, он думал, что отсюда рукой подать и до островов в Восточном море, где когда-то лежало странное королевство Минши, и до диких степных племён.

Мей в общем-то спокойно переносил все тяготы долгого путешествия (действительно долгого — при хорошей скорости они могли добраться до Нииса самое меньшее дней за пятнадцать), чего нельзя было сказать о Веттоне. Он жаловался на холод, на жару, на сильный ветер; он уставал искать удачное место для кормёжки лошадей и осла, разводить костёр (хотя дрова и хворост просто плыли за ним по воздуху) и даже разговаривать. Словно капризная леди, он не раз изъявлял желание остановиться в какой-нибудь сельской таверне, но Анна, строго следившая за их безопасностью, пресекала такие попытки. Мей был ей благодарен, но не уверен в том, что Близнецам будет сложно найти их в этих безлюдных местах.

Зима повсюду отступила: снега оставалось всё меньше, воздух стал ощутимо теплее. В перелесках по утрам верещали неприметные птицы. По ночам иногда слышалось совиное уханье или далёкий, заунывный волчий вой. Проталины всё больше зеленели, как и первые почки на ветках; глядя на них, Мей вспоминал Деос.

Как он и ожидал, сложнее всего ему давалась совместная дорога с Анной. Она была ровна и приветлива с ним так же, как в Долине — и так же, как в Долине, наглухо закрыта. Она держалась в седле, стреляла из лука Веттона и бегала не хуже многих мужчин, ухитряясь сохранять почти королевское изящество манер. Мей боялся своего чувства к ней — это было что-то слишком большое, всевластное, непоправимое, и он не собирался давать ему волю. И всё же... И тогда, и потом он не мог не признаваться себе, что просто находиться с ней бок о бок, помогать ей, смотреть на неё вечерами сквозь пламя костра — были самые счастливые и самые мучительные возможности в его жизни.

Однако, несмотря ни на что, он всё ещё верил, сам над собой посмеиваясь, что Риэти ждёт его дома. Может быть, он вернётся к ней и забудет об этом безумии — если хватит сил.

— К тебе больше не приходили видения? — как-то раз спросил Веттон, когда они расположились на ночлег у подножья невысокого холма. Мей покачал головой. В данном случае отрицательный ответ его скорее радовал, чем печалил.

— Я вот до сих пор не понимаю, — продолжил разглагольствовать третий сын лорда Нииса, — как ты подпустил к себе этого больного Ридиема? Было же очевидно, что он опасен.

«Он всегда становится разговорчивым после ужина», — устало подумал Мей.

— Я не думаю, что он справился у Мея разрешения подойти, — вмешалась Анна. Она сидела напротив, завернувшись в свой плащ и ещё что-то меховое. Искры от костра летели в густо-фиолетовое небо. Веттон пожал плечами и принялся жевать соломинку, глядя в огонь.

— Почему его так зовут? — спросил Мей у Анны. — Я давно хотел узнать. Ридием — это ведь моё имя наоборот.

— На самом деле это давняя история. Те поселенцы материка, которые стали твоими предками, приняли имена Отражений, к тому времени уже обосновавшихся в Долине. Скорее всего, имена эти казались людям красивыми и звучными, но сами Отражения в их глазах были нечистой силой — из-за магии. Чтобы обезопасить себя от тёмного колдовства, имена стали переворачивать... Помню — ты говорил, что твою сестру зовут Атти. Так вот, в Долине я знаю женщину по имени Итта.

— Значит, не они исковеркали наши имена, а наоборот?

— Именно. И всё-таки к твоему имени это относится не полностью; «меидир» — это правда «ветер», только на родном языке твоего отца.

Мей подался вперёд. Каждая недомолвка об отце действовала на него, как укус овода на лошадь; он и сам от себя не ждал этой напряжённой дрожи и вспыхнувших щёк.

— Ты тоже знаешь моего отца? Знаешь, откуда он?

— Лично — нет. Я слышала о нём от Старшего. Твой отец ведь жил какое-то время у Отражений, — Анна отвела глаза.

— Странно, что Старший не рассказал это Мею, — Веттон озвучил его собственную мысль.

— Да, — согласился Мей. Его охватило небывалое волнение. Столько времени прожить в Долине — и не знать, что его отец побывал там, ходил по той же земле в тени тех же деревьев!

— Ну ладно, — Веттон зевнул, прикрыв рот длиннопалой ладонью. — Спокойной всем ночи.

Он лёг, завернулся в мешковину, прикрылся плащом и через пару минут уже засопел.

— Я посижу на часах, — сказал Мей Анне, — а потом разбужу тебя.

Они переправились через реку Широкую (ворчащий паромщик всё осыпал проклятиями испуганных лошадей), и через два дня показалась река Зелёная, по берегам которой раскинулся Город-у-Белого-камня.

Стены его были построены из камня обыкновенного, серого, и впечатляли своей высотой. Городу не было видно края; насколько знал Мей, он был в разы больше Города-на-Сини.

К воротам они перебрались по огромному каменному мосту — поистине чуду мысли. Мей понятия не имел, на что смотреть сначала: то ли на разномастную толпу, входящую в центральные ворота и покидающую их (там виднелись и обыкновенные крестьяне, и явно зажиточные фермеры, и купцы в богатых одеждах, и даже мелькали гербовые, наглухо закрытые кареты аристократов), то ли на стены, то ли на паруса торговых суден, видневшихся в гавани ниже по течению. Из-за стен показывались шпили башен, и на них развевались знамёна Города — белый камень на зелёном полотнище.

— Набрось капюшон, — шепнула Анна, когда их окружил гомон путников у ворот. Мей опомнился и перестал глазеть по сторонам: она права, им нельзя терять бдительность.

Пройдя обычную процедуру с пошлиной и внесением своих имён в книгу стражников, они вошли в Город. За первым кольцом стен следовало второе — ниже, но толще в кладке. Миновав и вторые ворота, они оказались на прямо-таки необъятной мощёной площади.

— Привратная площадь, — гордо объявил Веттон. — Вон там — один из шести рынков, а слева от нас — Храм Прародителя. Чудесный мрамор, не правда ли?

— Да, но мы не можем задерживаться, — заметила Анна. — Куда дальше?

— Надо проехать через весь Город, наш замок дальше на востоке, неподалёку от камня, — явно разочарованно сказал Веттон, отворачиваясь от сверкающей белизной громады храма и колонн, увитых опаловым плющом. — Там мы окажемся только к вечеру.

— Значит, не будем терять время, — подытожила Анна и пустила коня шагом.

Пока они пересекали бесчисленные улицы, площади и переулки (Веттон уверенно ехал впереди), Мей успел увидеть много чего любопытного. Многоэтажные высокие дома; десятки храмов Прародителю, четверым богам и ещё каким-то неизвестным Мею не то божествам, не то духам — приземистые и яркие здания; рынки и множество лавок, где продавались не только известные Мею товары, но и разные диковинки — стрелы с оперением огромной, алой южной птицы, невесомые воздушные ткани, карты, натянутые на вращающиеся кожаные шары (вот бы Теиг обрадовался!), талисманы и амулеты из трав и драгоценных камней, книги размером меньше ладони... Здесь была даже своя Академия, гордо высившаяся неподалёку от резиденции градоправителя (более скромной, кстати, чем на родине Мея) — совсем как в Городе-под-Соснами и Ти'арге, обители знаний. Встретить здесь тоже можно было кого угодно — вплоть до темнокожих глоталей огня и фокусников с островов Минши.

Всё это, конечно, отличалось от Города-на-Сини, но вместе с тем и напоминало его; Мей ощущал себя здесь уютнее, чем в Долине. Вскоре потянулись окраины, и вот они как раз заставили думать о родных местах. Стены в тупиках и переулках были облеплены нищими, просящими милостыню. Пахло тут дешёвым вином, элем и помоями.

Они проехали несколько деревенек и ферм, выросших вокруг городских стен подобно грибам, а потом — небольшой лесок. И вот, когда заросли расступились и перестали шмыгать туда-сюда упитанные белки, на одном из холмов чуть правее показался многобашенный, суровый на вид замок.

— Вот и Ниис, — устало и чуть взволнованно вздохнул Веттон. — Уверен, там меня ждут-не дождутся.

— Веттон, мой мальчик!..

По мосту, переброшенному через глубокий на вид ров, бежала им навстречу рыдавшая в голос женщина, полноватая и маленького роста, с гладко зачёсанными светлыми волосами. Она пронеслась, подобно вихрю, мимо торжественно застывших стражников и затрубивших герольдов. Платье на ней было довольно простое, хотя и с длинным шлейфом, зато на плаще красовался такой же, как у Веттона, герб.

Забыв о любых приличиях и церемониях, заливаясь слезами, она прижалась к груди Веттона, который едва успел слезть с седла, и принялась осыпать поцелуями его впалые щёки и ерошить и без того свалявшуюся шевелюру. В представлении Мея леди Ниис должна была выглядеть и вести себя совсем иначе, но он был почему-то рад, что она именно такая.

— Как ты похудел, дорогой мой!.. Как мы тебя ждали! Отец и все остальные в Большом зале, готов даже твой любимый пирог... Маира теперь настоящая красавица, и Вейр и Эйла совсем большие... Но как ты похудел! Как вырос!..

— Матушка, ну что же, в самом деле... — растерянно и смущённо бормотал Веттон. — Всё хорошо, я ведь здесь. Не плачь. Это мои друзья — Меидир аи Онир из Города-на-Сини и госпожа Анна.

«Да уж, — подумал Мей, кланяясь. — Не назовёшь у неё ни родины, ни фамилии».

Но оказалось, что леди Ниис, которая утирала слёзы кружевным платком, и этого вполне достаточно.

— Для меня большая честь и радость видеть друзей моего сына. Будьте гостями под нашим кровом.

— Благодарим, миледи, — сказала Анна, и Мей вдруг остро почувствовал, какие они все трое грязные, голодные и уставшие.

— Я прикажу приготовить вам ванны, а после проводить на ужин. Ну пойдёмте же, пойдёмте скорее!

Как только они перешли мост (герольды снова старательно затрубили и чуть не оглушили Мея), к ним подбежали молчаливые слуги и с поклонами увели лошадей. Мею было неловко: прямо над ним возвышалась серая громада замка, окружённая зубчатой стеной. Они вошли в ворота и прошли через внутренний двор. Какие-то женщины — должно быть, служанки — возились с вёдрами у колодца, мальчишки дрались сучковатыми палками, шныряли разбежавшиеся куры... Мей видел множество деревянных строений — хлевов, конюшен, курятников, загонов — и даже, кажется, слышал стук кузнечного молота.

Леди Амельда (так представил свою мать Веттон) поручила всех, кроме сына, которого взялась лично отвести в покои, заботам старого и тяжело дышавшего, но довольно бойкого дворецкого с козлиной бородкой. По пустым, гулким каменным коридорам он проводил Анну в одно крыло, Мея — в другое. Когда Мей вошёл в комнату, служанка как раз заканчивала наполнять медную ванну, от которой валил густой пар.

Служанка вышла, и Мей осмотрелся, широко раскрыв глаза. Он никогда не бывал в таких просторных и прекрасно обставленных покоях. Мебель из блестящего чёрного дерева, золотистая обивка стен, мягкий ковёр на полу, а под балдахином — огромное ложе с парчовым покрывалом. Из окна почти в его рост открывался вид на поля и разбросанные то тут, то там крестьянские деревушки; всё это заливали лучи заходящего солнца.

— Да ты важная персона, Мей аи Онир, — хмыкнул он, разглядывая серебряную чернильницу в форме жабы на письменном столе.

Мей принял ванну, переоделся, рассмотрел всё в этих чудесных покоях и даже успел с боязнью присесть на кровать, сделанную явно для лорда, когда в дверь постучали.

— Войдите, — пригласил он, поморщившись от звука собственного голоса: как-то он не вязался со всем этим великолепием.

Дверь бесшумно отворилась. На пороге стояла другая служанка — совсем молодая, милая и круглолицая. Увидев Мея, она поклонилась и чуть покраснела.

— Вам что-нибудь нужно, господин Онир?

Господин Онир. Это чудовищно странно звучало.

— Ничего, спасибо.

— Я унесу Ваши вещи для стирки, если позволите, — предложила она, бросив взгляд на бесформенную кучу одежды возле ванны, — и верну назад. А Вы пока можете спуститься в Большой зал к ужину — вниз по лестнице на второй этаж и сразу налево. Милорд и миледи Вас ожидают.

— Спасибо, — Мей встал и двинулся к двери.

— Меня зовут Рина, — вдруг застенчиво сказала она, когда он проходил мимо.

— А меня Мей, — ответил он, надеясь, что это звучит не очень глупо после «господина Онира».

В устах служанки путь до Большого зала выглядел просто, но Мей долго плутал по коридорам, пока не встретил давешнего дворецкого; тот с каменным лицом проводил его.

Зал действительно был большим — там бы, наверное, легко разместились несколько таких домов, как тот, в котором жила семья Мея. В очагах трещал огонь, на потолке висели люстры, а длинные дубовые столы были накрыты гербовыми скатертями. Должно быть, в старину тут проходили весёлые и многолюдные пиршества.

Во главе одного из столов сидел грузный, широкоплечий мужчина с каштановой с проседью гривой волос и бородой. Глаза его смотрели внимательно и строго, так что Мей немного оробел, пока кланялся.

— Что ж, юноша, добро пожаловать в Ниис, — лорд неожиданно приветливо улыбнулся. — Присаживайся... Меидир?

— Да, милорд. Можно просто Мей.

— Мы к твоим услугам. Моя супруга — леди Амельда. Мой старший сын и наследник — Таллиам, второй сын — Керд, — эти двое, с разницей в пару лет, очень походили друг на друга; волосы у обоих были отцовские, только Таллиам казался выше и тоньше, а Керд был приземистым, жилистым и смотрел исподлобья. — Радость этого дома — Маира, — худенькая девочка лет четырнадцати со светлой косой смущённо зарделась, — а вот малыши Вейр и Эйла, — двое младших детей исподтишка пинали друг друга под столом, а Маира то и дело на них шикала.

— Я не малыш! — возмутился мальчик лет семи. — Я умею читать и стреляю из лука не хуже Талли.

— Ради Прародителя, не зови меня «Талли», — нахмурился «старший сын и наследник».

— И, собственно, Тернегар аи Ниис, — закончил лорд, не обратив ни малейшего внимания на эти заявления. — Как видишь, мы ждём только Веттона и вашу спутницу.

Веттон, наверное, вертится перед зеркалом. А Анна... Задерживаться необычно для неё.

— Для меня большая честь познакомиться с Вами и Вашей семьёй, милорд.

— Какими судьбами в наших краях? — спросила леди Амельда. Мей замялся. Что он мог ответить? «Чтобы спрятаться у вас, потому что меня хотят убить»?

От неловкой паузы его спас вошедший в зал Веттон, который галантно поддерживал под руку Анну. Он был в чём-то пёстром, она — в скромном, но изящном платье песчаного цвета. Мей с трудом верил, что столько дней видел её в рубахе и мужских штанах.

— А вот и виновник! Иди сюда, чародей, — с раскатистым смехом лорд Тернегар обнял сына. — Ты, наверное, все вещи в дороге тащил за собой силой мысли?

— Нет, на это требуется слишком много сил, — важно ответил Веттон.

Тут пошли семейные разговоры, взаимные восторги, восхищения и объятия, а слуги принялись разносить блюда.

— Расслабься, сегодня ведь радостный день, — негромко сказала Анна, усаживаясь рядом с Меем. Его обдало тонким запахом её духов.

— Да, конечно.

— Хочешь, сходим завтра посмотреть на Белый камень?

— Я думал, ты запретишь мне выходить из замка, — усмехнулся он.

— Я не настолько жестока.

Что и говорить, ужин был потрясающий: баранина под каким-то соусом, гусь, головка ароматного сыра, печёные яблоки... Всё это дополнялось водой и изысканным вином. И всё же Мей понял, что скучает по незамысловатой домашней еде.

И ещё у него разболелась голова. «Может, это от вина», — со слабой надеждой подумалось ему. Но вряд ли — эту боль он знал слишком хорошо.

После ужина семья Ниис долго не могла наговориться — обсуждали в основном успехи Веттона (слегка им приукрашенные) и предстоящую женитьбу Таллиама на младшей дочери лорда Леверна. Сам Таллиам, видимо, был не в восторге от этой перспективы.

Веттон не сказал ни слова о том, почему и зачем приехал Мей. Должно быть, решил поведать отцу наедине — так и вправду лучше.

Наконец все разошлись по комнатам, пожелав друг другу спокойной ночи. Слегка захмелевший Мей, терпя боль в черепе, подумал, что выторговал у Близнецов ещё один день.

Придя к себе, он еле переоделся на ночь и рухнул на перину, сражённый усталостью. Однако боль не отпускала, и он не мог уснуть.

— Ну давай уже, — взмолился он шёпотом. — Хватит.

И Дар будто послушался.

... Мир, скованный цепями позорного рабства. Властитель на троне в золотом ореоле.

И Другой — более жестокий, более опасный, как змея, или хлыст, или яд. Подбирается к трону — всё ближе и ближе, медленно, подобно чуме. Всё потонет в крови, когда он поднимется на ступени.

Ничего не останется...

Мей открыл глаза. Он лежал на ковре ничком — упал с кровати. Со вздохом он поднялся и отыскал в темноте сумку. Зажёг свечу на письменном столе и неспешно вывел в записной книжке: «403 год, месяц тепла, десятый день. Пятое видение...»

ГЛАВА XXV

Теиг давно так не волновался. Он метался по дому, не зная, за что взяться. Прикрыл дверь в комнату отца, чтобы оттуда не так оглушительно доносился храп. Поставил стол поровнее. Даже попробовал причесаться. Если бы неподалёку был Мей, он наверняка бы насмешливо скривился и назвал его девчонкой. Хотя нет, о Мее лучше не думать сейчас. Он и так ощущает себя редкостным негодяем — будто выкупался в грязи.

На улице темнело. «Уже скоро», — радостно и обречённо подумал Теиг. Скоро Риэти придёт в этот старый дом и увидит его таким же толстым, нелепым, трусливым идиотом, как всегда. Ещё и кое-что услышит. Он до сих пор не понимал, как осмелился решиться на то, что собирался сделать. Может быть, ему опустили на затылок что-то тяжёлое, а он и не заметил. По крайней мере, Мей сказал бы что-то в этом духе.

Нет, ни в коем случае не думать о Мее. Уже вовсю весна, а от него ни слова. Слава богам, если он жив. «Конечно, он должен быть жив. Лучше бы умер подлец вроде меня».

На днях Теиг получил коряво исписанную грамотку о том, что закончил школу, и нанялся носильщиком к местному богатому торговцу — другой работы не нашлось, хотя, надо признать, носильщиком он был никудышным. Вряд ли торговец нашёл бы себе кого-то ещё более неуклюжего и медлительного, но пока терпел.

Теиг снова раскрыл книгу на том самом месте. Пару дней назад, в очередной раз пролистывая жуткие страницы, он наткнулся на эти строчки — и ощутил, как волосы зашевелились на голове. Строки эти были обведены аккуратной рукой господина Тейно, и это оказалось, пожалуй, ужаснее всего.

До него донёсся лёгкий стук в дверь. Теиг одёрнул одежду, вздохнул и на цыпочках двинулся туда — не хватало наступить на скрипучую половицу и разбудить отца. Он, скорее всего, подумал бы, что до сих пор в пьяном бреду, если бы увидел в их логове девушку — к тому же из хорошей семьи и опрятную.

— Привет, — звонко сказала она, переступая порог. Её чёрный локон легонько коснулся его щеки; Теиг отступил — его обдало знакомым жаром. Он вымученно улыбнулся и приложил палец к губам; Риэти понимающе кивнула и перешла на шёпот: — Так что ты нашёл? Только скорее, а то меня хватятся дома.

— Проходи сюда, — он указал на стол, где лежал, обнажив свои гибельные страницы, фолиант кровавого цвета. Риэти кошачьим движением скинула плащ и повесила его на спинку стула; Теиг стал смотреть в книгу, чтобы не видеть её так близко. — Читай вот здесь, — он ткнул пальцем пожелтевший лист. — Кажется, я понял, зачем твой отец держал у себя книгу по тёмной магии.

— «А если кто захочет изнурить видящего и сжечь его, как пламя сжигает сухие листья — пусть сговорится с тем, у кого есть путь к сердцу видящего, — зашептала Риэти. — Пусть приведёт его имеющий путь к видящему, и да истребится зло ценой крови видящего». Дальше я не понимаю.

— Я тоже, — дальше был малоразборчивый набор обрядовых фраз. — Но здесь главное.

— Почему? — она беспомощно подняла на него глаза. — Может, я очень глупа, но я правда не могу понять. Причём тут какой-то видящий?

— Ты не глупа, — поспешно запротестовал Теиг, — я ведь тоже не сразу разобрался. Смотри, — и он начал загибать пальцы. — То, что мы знаем: сам брат градоправителя зовёт на ужин сестру Мея — раз. Она не идёт — два. За Меем охотятся — три. Он резко уезжает в Долину Отражений — четыре. Тем временем твой отец получает повышение лично от градоправителя — пять и избегает любых разговоров о Мее и магии — шесть. Наконец, ты находишь у него эту книгу — семь. Во что это складывается?

— То есть, по-твоему, мой отец получил повышение, потому что помогал градоправителю убить Мея? — в глазах у Риэти читались испуг и недоверие. — Даже если это так, причём здесь Атти?

— Имеющий путь к сердцу видящего. Если допустить, что Мей — видящий, хоть я и не знаю, что это означает, — он не хотел говорить даже ей о фразе Мея, обронённой в день его отъезда: «Я вижу будущее», — то Атти — верный путь к нему. Она — его сестра и дорогой ему человек. Они искали таких людей, чтобы Мей лишился своей защиты. Со стороны это выглядело бы как влюблённость Мезора аи Декара в симпатичную нищенку и ни у кого бы не вызвало подозрений.

— Слишком сложно, — помедлив, возразила она.

— Зато продуманно. Но они упустили такую возможность. Не знаю, откуда у твоего отца взялась эта книга, но этот способ наверняка обеспечил ему повышение... Извини, — виновато добавил он, увидев выражение её лица.

— Всё в порядке... Я просто не могу поверить, — они немного помолчали; из переулка слышались шаги и голоса, а из-за стены — храп господина аи Дерро. А потом Риэти решительно захлопнула книгу и объявила: — Я не выйду за часовщика.

На несколько мгновений Теиг потерял дар речи и просто смотрел на неё, не зная, что сказать.

— Но... но... Ваша свадьба через три дня, — он давно считал дни, и сегодня была его последняя возможность успеть.

— Ну и пусть, — она капризно дёрнула плечом. — Я просто уйду оттуда.

— Но твой отец...

— Мой отец негодяй, — неожиданно жёстко перебила она. — Он чуть не убил Мея, хотя видел, что я... — она прикусила губу и провела ногтём по столешнице. — Я... Я любила его, Теиг. О боги, какой же я была дурой!..

Потом её черты исказились, и случилось нечто невероятное — следующие несколько минут она жалобно и сдавленно, с невнятными причитаниями рыдала у него на плече. Ошарашенный Теиг молча гладил её по голове. После принёс воды и сказал:

— Риэти, ты же знаешь... В общем... Сейчас это совсем ни к чему, и я знаю, что ты мне откажешь, но я обязательно должен это сказать...

— Да, — тихонько перебила она. — Да, я стану твоей женой.

ГЛАВА XXVI

Жизнь Мея, недавно превратившаяся из мелкого озерца в бурливую реку, снова изменила русло — потянулись размеренные и спокойные дни в замке Ниис. Каждое утро, обед и вечер он ел за столом семьи Веттона, каждую ночь спал под их крышей, бродил по их исполинскому, древнему, как Город-у-Белого-Камня, жилищу и ничем не мог отплатить им за гостеприимство — и не простое, а спасающее его жизнь гостеприимство. Его мучили совесть, раскалывающая голову боль (видения посещали его чуть ли не с каждым закатом и становились всё более запутанными) и присутствие Анны. Впрочем, к последнему он начал даже как-то привыкать, хоть это и оставалось подобием изысканного и сладкого сумасшествия.

Веттон в очень общих чертах объяснил достопочтенным лорду и леди, что делает в их доме оборванный чужеземец с нищенским говором и чудаковатым именем. Надо полагать, в восторге они от этого не были, но молча смирились — особенно леди Амельда, которая была готова приютить кого угодно ради своего ненаглядного Веттона.

Конечно, в пребывании здесь были и свои преимущества — например, он мог сколько угодно наблюдать за настоящей, большой семьёй — за тем, как лорд Тернегар смеётся над привычкой Веттона вставать в полдень, как леди Амельда отдаёт распоряжения по хозяйству, Маира пытается музицировать, Таллиам и Керд охотятся в леске у Города, обсуждают книги или играют в «лисью нору», [5] а младшие дети просто мучаются с разного рода учителями (Мей вспоминал, как беззаботно провёл собственное детство, и считал себя счастливым человеком). Медленно, но верно он привыкал к рокочущему басу лорда, внутрисемейным перебранкам, слезливому нраву леди. Близнецы остались далеко, что тоже весьма успокаивало.

После сурового воспитания Гэрхо Мей мучался бездельем; наверное, когда-то, пару лет назад, он бы совсем не возражал против того, чтобы пожить в замке, да ещё и за чужой счёт, да ещё и без всякой работы, но прошлый он теперь казался себе редкостным дураком. Поэтому, чтобы не шататься по замку просто так и не показываться лишний раз навязчивым служанкам, многие из которых были явно заинтересованы новым человеком, он проводил часы в библиотеке — она впечатляла. Листал страницы и ждал ежевечерней боли в черепе, чтобы записать: «Видение одиннадцатое... двенадцатое... шестнадцатое...»

Соображениями по поводу видений он иногда делился с Анной, и она выслушивала его, как всегда, внимательно — она вообще прекрасно умела слушать. Обычно это случалось по пути к Белому камню, куда они частенько наведывались.

Это место сразу произвело на Мея невероятное впечатление — тут пахло прошлым, пахло колдовством, пожалуй, в сотни раз сильнее и загадочнее его Дара. Огромный и замшелый серовато-белый валун лежал на пригорке, глубоко вминаясь в повлажневшую землю; вокруг завывал ветер, вечно гулявший в этих местах, а сверху нависало серое небо. «Скоро там будет очень красиво — всюду зацветёт вереск», — пробормотала как-то Маира, пряча глаза.

В первый раз, когда они пришли сюда, Мей чувствовал себя на редкость скверно. Анна рассказывала ему об одной из многочисленных осад замка, но он то слушал вполуха, то хмуро перебивал.

— Тебе здесь не нравится, да? — вдруг спросила она, останавливаясь неподалёку от камня. Ветер шевелил её волосы и играл полами плаща.

— Нравится, — неохотно ответил Мей, — но... я бы хотел вернуться в Долину.

— Когда-нибудь ты вернёшься, — серьёзно сказала она.

— Разве?... Мне казалось, это место уже закрыто для меня. Собаки взяли след, — он положил руку на камень и ощутил дрожь — как если бы дотронулся до звонящего колокола. В голове пронёсся какой-то шёпот — возможно, много веков назад, в эпоху королевств, здесь стоял волшебник, взглядом способный поднимать горы. — Я как заяц, за которым несутся гончие. Помнишь, Керд вчера рассказывал?

— Ты не заяц, — Анна тоже положила ладонь на камень — свою рядом с его, — ты более ценный зверь. Гончим придётся постараться, чтобы разорвать тебя.

Мей мысленно решился и осторожно накрыл её руку своей — теплота и гладкость кожи вместо холодной шероховатости камня. Анна странно посмотрела на него, но ничего не сказала. Было удивительно хорошо просто стоять вот так, зная, что это вскоре закончится и одновременно не закончится никогда.

Прошло несколько мгновений, и она медленно высвободила руку. Мельком взглянула вверх — там собирались тучи.

— Пора идти. Нас, наверное, уже ждут к обеду.

Время тянулось, и не менялось решительно ничего — кроме того, что в замке начались приготовления к свадьбе Таллиама. Леди Амельда то и дело отчитывала дворецкого, дворецкий — служанок, а те грызлись между собой. Оттирались столы, из полузабытых сундуков доставались парадные портреты, знамёна и фамильное серебро, посыпались заказы портным. Маленький Вейр непрерывно хохотал над Таллиамом, который краснел от шуток Керда, а Маира, напевая что-то, заплетала косички Эйле. Веттон же... Просто оставался Веттоном и был невозмутим, как всегда.

Глядя на всё это и иногда кое в чём помогая, Мей как никогда скучал по дому. Он даже поймал себя на том, что критически поглядывает на половицы, думая, что наверняка покрасил бы их ровнее. Прорицатель-красильщик. Подмастерья старика Вейра бы долго смеялись.

Всё-таки стены, хотя и просторные, душили его, особенно когда невдалеке шумел Город, показавшийся лишь раз и такой манящий. Он долго упрашивал братьев Веттона, чтобы они взяли его с собой во время одной из своих поездок, но поначалу это было тщетно.

— Леди Анна запретила брать тебя в Город, Мей, — пожимал плечами Керд. — Она говорила, что тебя кто-то разыскивает и что это опасно.

— Но леди Анна мне не матушка, — замечал Мей, стараясь выражаться изысканнее. Обычно это возражение пропускалось мимо ушей.

Таллиам же взбудоражено бормотал:

— Да-да, обязательно, но сейчас я должен идти, — и убегал заниматься делами наследника или выслушивать родительские поучения.

Тем не менее, по какой-то счастливой случайности, когда до свадьбы оставались уже считанные дни и все в замке, кроме Анны, Мея и Веттона, носились как в лихорадке, Керд махнул рукой и велел привести лошадь из конюшни.

Лакей с отсутствующим выражением лица придержал Мею стремя, из-за чего он, влезая в седло, чувствовал себя донельзя неловко. Но всё же большим счастьем для него стало вновь оказаться верхом — он успел подзабыть это, а теперь со смехом вспомнил свою первую поездку.

— Чему ты так рад? — мрачно спросил Таллиам; он был белее холёного жеребца, на котором гарцевал.

— Просто хороший день. Обгоните, милорды? — и, хохоча как безумный, Мей пришпорил лошадь. Она тут же сорвалась с места, и он еле удержался в седле, но это всё равно было удивительно здорово.

С той же скоростью он доскакал до самых стен Города; кони братьев Ниисов покрылись испариной, но ни разу не обошли его. Ветер хлестал в лицо, а из-под копыт летели комья грязи, и в голове у Мея почему-то билась одна мысль: «Вырвался!».

— Проклятье, почему ему привели Быстроногую? — тяжело дыша, воскликнул Керд, когда они въезжали в распахнутые ворота.

— Понятия не имею, — устало отозвался Таллиам. — Ну что, здесь мы разминемся?

Мей кивнул. Они наскоро договорились встретиться у ворот на закате и разъехались. Конечно, Мей мог пойти с ними в городской дом к отцу Таллиамовой невесты, но его не приглашали, да и сам он не рвался туда.

Город-у-Белого-камня теперь показался ему ещё грандиознее, чем в первый раз, и он жадно впитывал новые впечатления. Щербинки на каменных зданиях, скрип ступенек, ведущих в лавки, даже конский навоз — всё было так, как в Городе-на-Сини, и одновременно не так. Другие люди, другие стены, другие интонации речи. Мею почему-то вспомнилось странное ощущение, которое он испытал, когда они с Анной стояли возле Белого камня, — ощущение поразительной, давящей на уши тишины и абсолютного покоя. Будто ничего вокруг больше не было, будто всякая жизнь замерла, прислушиваясь к дальнему гулу.

Может быть, поэтому он сильно удивился, увидев знакомое лицо. Толпа вынесла его к порту, где воняло рыбой и перекрикивались грузчики. Река Зелёная давным-давно кормила этот Город, много веков назад сделав его крупнейшей торговой точкой к северу от Великого леса. И толку от неё было явно больше, чем от священного Белого камня. Хотя, разумеется, вслух это никто бы не признал.

Нескладный сутуловатый паренёк в домотканой рубахе разговаривал с краснолицым, бурно жестикулировавшим толстяком, который то и дело тыкал пальцем в одно из стоявших на якоре суден и, брызжа слюной, что-то громко доказывал. Не веря собственным глазам, Мей спешился и подошёл.

— Эйтон? — позвал он, уверенный, что обознался.

Парень обернулся и взглянул на него. Это и правда был Эйтон — тот же нос с горбинкой, и лохматые брови, и россыпь веснушек... Разве что стал ещё костлявее с тех пор, как они в последний раз виделись. Глаза у него были тёмно-карие, почти чёрные, и это напоминало об Атти. В груди у Мея зашевелился гнев.

Несколько секунд они просто молча смотрели друг на друга, не зная, что бы такое сказать. Наконец толстяк не выдержал и дёрнул Эйтона за рукав.

— Эй, я что, с бревном говорю? Ты понимаешь или нет, что последний заказ не окупился? Ты знаешь, чем это нам грозит, щенок ты шелудивый?

— Извините. Давайте обсудим это позже, — проговорил Эйтон с отсутствующим видом и жестом пригласил Мея отойти.

Толстяк, по-видимому, не способный осознать такую дерзость, вытаращил глаза и разразился потоком брани, но Эйтон уже поспешно увлекал Мея в сторону, к верфи. Они остановились возле кучи ящиков, набитых каким-то барахлом.

— Что ты здесь делаешь? — почему-то шёпотом спросил Эйтон, встревоженно оглядываясь. Злость Мея окрепла.

— Это я у тебя хотел спросить. Ты же работаешь в Городе-над-Озером, разве нет?...

— Это долгая история, — он отмахнулся. — Я ввязался в долги и не мог больше там оставаться... Но ты... Проклятье, Мей, ты должен быть с Атти, ты же её брат!

— Это ты мне говоришь, что я должен быть с Атти? Вы с ней обручены!

— Уже нет, — ещё тише прежнего сказал Эйтон. — Я разорвал помолвку.

Мей потерял дар речи. Всё, чего ему хотелось, — броситься с кулаками на обладателя этой наглой и запуганной рожи; но, во-первых, он не хотел обманывать себя — он бы не справился с ним; а во-вторых, вокруг было слишком много народу, и их бы быстро разняли. С отвращением он понял, что бывший женишок Атти не случайно выбрал место для беседы.

— Можно узнать, с какой стати? — запредельно ровным голосом спросил он. — Ты вообще представляешь себе, как она переживала? Как она ждала тебя?

Он опустил голову.

— Пойми, всё дело в том, что я уехал... — пробормотал он. — Я... Я хотел как лучше, но не смог. Скоро я женюсь — на Лейле, это дочь моего нанимателя. Я ныряльщик за жемчугом, Мей. Ты не представляешь, какие реки золота меня ждут. Ты бы тоже не удержался на моём месте...

— На твоём месте, — холодно перебил Мей, — я бы скормил себя рыбам, чтобы земля не носила такую гниду. О боги, как же ты жалок. Сестра никогда не простит тебя — даже если ты приползёшь на коленях к нашему дому.

Эйтон молчал — а что он мог на это ответить? На песке в нескольких шагах от него Мей заметил кусок толстой железной цепи. С оружием он обращаться как раз не умел, а вот цепь... Какое счастливое совпадение. Если обмотать вокруг шеи и затянуть хорошенько... Он будто видел Атти — совсем одну, зябнувшую зимами, проводившую дни и ночи в работе, видел её сияющие глаза после каждого присланного листка бумаги. Опозоренную, обесчещенную Атти. Кто в Городе-на-Сини возьмёт замуж дочь судомойки, от которой отказался жених?

Цепь бы вполне подошла. Эйтон проследил за его взглядом и побелел.

Но Мей только посмотрел на него ещё раз, а потом ушёл. Ему хотелось скорее вернуться в замок.

ГЛАВА XXVII

Казалось, только в день свадьбы Риэти весна взяла своё окончательно. Впервые стало тепло именно в той степени, в которой необходимо. Душистый от запаха цветущих яблонь ветер ласково гнал облака по ясному небу и трепетно касался молодой травы. Город жил, как и всегда, как в каждый свой день. Люди работали, торговали, любили и скандалили, смеялись, считали деньги и воровали; градоправитель медленно и тоскливо умирал в своей резиденции. А Риэти выходила замуж.

Она была в изумрудно-зелёном платье, как и хотела, и дорогой, слишком дорогой для их доходов шёлк обтекал её юное, красивое тело, а ноги стискивали изящные башмачки из мягкой кожи. Госпожа эи Тейно всё утро трудилась над её волосами, укладывая их в замысловатую причёску с обилием лент и искусственного жемчуга; подружки из семей побогаче приносили ей кто шпилек, кто флакончик духов (самых дешёвых, но и это было неслыханной роскошью в их квартале); господин аи Тейно курил трубку и оглядывал её с довольным и гордым видом, отдавая последние распоряжения. Он даже нанял коляску, чтобы дочь не шла до храма Льер пешком. У кумушек-соседок только и толков было, что о богатстве семьи Тейно.

Сама же Риэти сидела, стояла или разговаривала как восковая кукла; ей не хотелось ничего, кроме как смотреть в одну точку. Вчера перед сном она даже помолилась Льер, чего давно уже не делала. «Владычица, — просила она, вспоминая, как дробится солнце в струях Сини, — приведи ко мне Меидира. Я знаю — ты можешь всё. Пусть случится чудо, пусть он вернётся завтра и заберёт меня. Я пойду куда угодно, даже к Отражениям, только пусть он придёт».

Но Льер не услышала Риэти. Не пришёл никто, и ей в любом случае предстояло стать женой сегодня — только вот чьей? Или часовщика Лерто, или Теига — смешного, по-собачьи преданного увальня Теига, который смотрит на неё с этим отвратительным вожделением. Конечно, выбор она уже сделала, и надеяться на чудо не имело смысла. Это последний день, принадлежащий лично ей. По дороге до коляски под руку с отцом и в самой коляске рядом с плачущей матерью Риэти почему-то разбирал нервный смех.

Коляску потряхивало на каждой рытвине и каждой кочке, а лошадёнка была довольно-таки куцей и неприглядной, но люди шарахались в стороны, как от настоящей кареты. Это доставило Риэти удовольствие, и она ненадолго отвлеклась — вдруг издали её действительно можно принять за аристократку. Однако, увидев молочно-белые стены храма, она вспомнила, что в школе при нём учился Мей. Школа находилась с другой стороны, и нужно было пройти через задний двор, чтобы попасть туда; Риэти поняла, что очень хочет это сделать, но уже ждали гости — и сам господин Лерто, щёгольски одетый и прилизанный. Он что-то говорил ей, но она не слышала; вокруг улыбались хорошо и смутно знакомые лица, но они не оставались в памяти, промелькивая и исчезая. Потом появился Теиг.

Он прибежал, запыхавшись, когда Риэти и часовщик уже проходили положенные семь кругов вокруг фонтанчика, символизировавшего Синь, а дряхлая жрица с седыми космами и выступающими венами на руках речитативом читала молитвы. Он принялся проталкиваться через гостей (впрочем, нельзя сказать, чтобы это далось ему трудно, — их было не больше двух десятков) и подавать Риэти отчаянные знаки. Она не знала, чего ей хочется больше — то ли радостно рассмеяться, то ли смерить его презрительным взглядом.

— Перед богами и людьми даёшь ли ты клятву быть мужем Риэти, дочери Тейно, до мгновения своей смерти, хранить ей верность и защищать её? — проскрипела жрица.

— Да, — спокойно ответил часовщик.

«... и защищать её». Только Мей мог защитить её. Только он имел на это право. Почему, почему она поняла это так поздно?

Жрица обвязала руку господина Лерто чёрной лентой и потянула её к Риэти. Та почти неосознанно отодвинулась.

— Перед богами и людьми даёшь ли ты клятву быть женой Пелия, сына Лерто, до мгновения своей смерти, хранить ему верность и заботиться о нём?

Пелий. Она ведь до сих пор даже ни разу не слышала его имени.

— Нет, — сказала она. Жрица недоумённо вытаращила глаза — казалось, что сейчас они вылезут из орбит. Лицо жениха осталось каменным, но в уголках его губ появились гневные складки. Многие гости ещё не осознали, что произошло, и продолжали улыбаться и переговариваться. Госпожа Тейно плакала и дальше, но теперь уже слезами горечи. Господин Тейно дёрнулся, выругался вполголоса и пошёл к Риэти. Она не стала дожидаться его, сама обошла фонтанчик и спустилась с возвышения, на котором они стояли. К ней, согласно их незамысловатому плану, поспешил Теиг. Она взяла его за руку, обвела взглядом притихшую публику и провозгласила:

— Вот тот, кто предназначен мне судьбой и богами. Вот мой муж.

Теиг стал багровее свёклы и потащил её к выходу из храма, пока никто не успел отреагировать. Отец что-то кричал вслед, кто-то даже погнался за ними... Риэти не заметила, когда они перешли с шага на бег, но скоро её причёска растрепалась, подол порвался, а башмачки увязали в грязи — непонятно когда начался дождь и теперь хлестал широкими струями, поливая всё и всех вокруг, перестуком по крышам благословляя бунтовщиков.

— Свободна! — кричала Риэти в дождящее небо, прыгая и хлопая в ладоши, сдирая с себя камни и серебро; редкие прохожие смотрели на неё как на сумасшедшую. Теиг пытался её держать, но слишком боялся сделать ей больно, поэтому она легко вырывалась и снова принималась бесноваться. — Свободна! Свободна! — кричала она, и ветер уносил её крики.

ГЛАВА XXVIII

— Ты сильно занят?

Мей вздохнул, услышав голос Анны. Он никак не мог привыкнуть к тому, как неслышно она входит в его комнату.

Он отложил перо и размял затёкшие пальцы. Всё снова получалось не так, как он хотел — то слишком грубо, то чересчур лицемерно и лебезяще... Это была уже по крайней мере третья попытка сесть за письмо к Атти об их с Эйтоном неожиданной встрече и неприятном разговоре. Он знал, что обязан сообщить — и понимал, что сделает ей больно. Врагу не пожелаешь стоять перед таким выбором; лучше уж ещё раз услышать голос Близнецов из глотки Ридиема.

— Нет, не занят. Что-нибудь случилось?

Анна подошла к его столу и встала рядом, скрестив руки на груди и оглядывая царящий там беспорядок. Записи Мея разного рода причудливо смешались с книгами и свитками из библиотеки лорда Нииса, перьями, картами, огрызками яблок и засохшими хлебными корками; столешницу покрывали чернильные пятна. Мей вообще-то всегда был достаточно аккуратен и сам от себя не ожидал такого кавардака. Перед Анной ему стало слегка неудобно.

— Ничего, просто зашла проведать, — её белый строгий лоб прорезала озабоченная морщинка. — Знаешь, ты плохо выглядишь.

— Разве? — Мей провёл рукой по лицу и взъерошил волосы. Он знал, что Анна права: он чувствовал себя скверно — так, будто выпил много вина или давно не спал. Но ни то, ни другое правдой не было. — Садись, — он опомнился и пододвинул Анне кресло; она качнула головой и осталась стоять.

— Тебе будто подбили оба глаза. А потом пару раз проехались по спине дубинками.

— Да уж, нелестно... — пробормотал Мей. — Просто я опять сижу с письмом.

— Ещё раз повторяю: ты не обязан это делать. Скорее всего, твоя сестра уже знает.

— Я должен сказать ей. Как я могу промолчать, если знаю правду?

«Хоть это и слишком неприглядная правда».

Он рассказал Анне сразу, как только вернулся из Города — его сжигали гнев и отчаяние. А потом было стыдно: почему она вечно вынуждена то утешать, то охранять его, словно он беспомощный ребёнок? «Ты не мужчина, — думал он потом, проклиная боль в голове. — Ты просто жалкая тряпка. Ты не способен даже защитить честь сестры; о каких Близнецах может идти речь?»

— Не кори себя, Мей. Здесь нет твоей вины, — сказала Анна, будто услышав его мысли. — Ты не можешь нести ответственность за всю подлость, что есть в мироздании.

— Это не вся подлость. Подло поступили с Атти... У тебя есть сёстры или братья? — вдруг спросил он.

Анна посмотрела в приотворённое окно — отсюда открывался широкий и спокойный вид на поля и крестьянские деревушки. Где-то пели незамысловатую песню, полную тоски, а над домишками вился дымок; рыжий отсвет заката лёг на её и без того золотые волосы.

— У меня была большая семья. Но потом не стало ни сестёр, ни братьев... Я давно одна.

— А родители? — у Мея даже сердце забилось чаще — неужели удалось вызвать её на откровенность?

Но его надежда тут же растаяла. Анна чуть насмешливо улыбнулась и взглянула на него в упор.

— Это не интересно — выслушивать моё жизнеописание. Не хочешь спуститься вниз? Скоро ужин. О тебе уже говорят, что ты живёшь затворником.

— Кто говорит — Веттон?... Завтра свадьба Таллиама, и я точно не побуду затворником...

Но противиться её обаянию Мей не мог; он дорожил каждым мгновением, проведённым с ней.

Они спустились, и в Большом зале всё уже было готово. Более того — семья Ниис с аппетитом уплетала баранину с овощами. Точнее — вся, кроме Таллиама и Керда, которых за столом почему-то не было (впрочем, по поводу Таллиама всё было ясно — скорее всего, сегодня ему кусок в горло не лез). Да ещё к Маире слово «уплетала», пожалуй, относилось мало — она всегда ела томно и изящно, крошечными кусочками.

— Добрый вечер, — сказал Мей, шлёпаясь на своё место — рядом с Веттоном. Его порция начинала остывать. Лорд Ниис кивнул ему и отпил вина из кубка, приветливо отсалютовав им перед этим.

— Как продвигается Ваша работа? — любезно спросила леди Ниис — она выглядела порядком утомлённой беготнёй по поводу свадьбы.

— Работа? — переспросил Мей, ножом отпиливая баранину. Он много раз говорил, что ничем определённым не занимается, но забывчивая леди Амельда, видимо, продолжала считать его не то чудаковатым учёным, не то странствующим поэтом. — Я только изучаю некоторые книги, миледи.

— Мей просто выжидает время, матушка, — промурлыкал Веттон; отъевшись и отдохнув дома, он стал похож на сытого кота. — Как скоро прибудут Леверны?

Леверны были одним из древних — хотя и не древнее Ниисов — аристократических родов, и Мей видел их имена в разных генеалогических перечнях, которые изучал в Долине. Он даже помнил их герб — змею, увенчанную короной из листьев. Однако теперь он был прежде всего благодарен Веттону за то, что тот перевёл тему.

— Через пару часов, если ничего не случилось в дороге, — леди Амельда тяжело вздохнула. — Вейр, дорогой, нельзя пачкать скатерть.

Боковым зрением Мей зацепил лёгкую, почти неприметную улыбку Анны. Почувствовав его взгляд, она осторожно пододвинула к нему блюдо с ореховым пирогом.

— Не забудь попробовать потом, Мей. Это пекла тётушка Фэнни, она весьма талантлива в своей сфере.

Многих рассмешила эта формулировка. Лорд Тернегар усмехнулся в бороду.

— Иногда мне кажется, что леди Анна училась остроумию в Академии за Рекой Забвения.

— Не согласна с Вами в том, что остроумию можно обучиться, милорд, равно как и в том, что я имею счастье им обладать, — гладко ответила Анна. Мей заёрзал на своём стуле с высокой резной спинкой. В секунды, подобные этой, он всё ещё ощущал себя полным неучем и деревенским дурачком.

— Какая же у тебя сила воли, старина, — еле уловимо шепнул Веттон, наклонившись к его уху. Мей знал, какой у Анны чуткий слух, и поэтому густо покраснел. Что она может подумать после этого?

Его спас вошедший слуга. Точнее, вбежавший.

— Милорд, миледи, господа, — выпалил он и закашлялся, раскланиваясь. — Простите за беспокойство... Вы срочно нужны... Случилось непредвиденное...

— Дерек, говорите по существу, — одёрнула его леди Амельда, промокнув губы кружевной салфеткой (она знала по именам всех слуг в замке). — Что произошло?

— Лорд Таллиам и лорд Керд возле конюшни, — пролепетал несчастный Дерек. — И они... Они подрались.

Сгущались сумерки. Когда они всей гурьбой прибежали к конюшне, дело принимало опасный оборот. Братья в полном молчании катались в грязи и старательно мутузили друг друга; перевес при этом явно был на стороне Керда. Было странно и жутко видеть их, всегда прекрасно ладивших, за таким неподобающим занятием. Вокруг столпились слуги; многие из них тайком усмехались, но подойти никто не решался.

— А ну прекратить, живо! — вскрикнул лорд Тернегар, багровея от гнева. Он выхватил у кого-то горящий факел и подбежал к сыновьям, размахивая им, как воин мечом. — Что вы себе позволяете, подлецы? Может, это я завтра женюсь?!

— Какой позор! — запричитала леди Амельда, заламывая руки. — Фэнни, пожалуйста, уведи детей... Мальчики, что могло вас так поссорить?

Веттон пошёл помогать отцу. Мей ринулся было за ним, но тот неожиданно властным жестом остановил его.

— Пусть сами разбираются, — шепнула Анна, придерживая его за локоть. — Мне это не нравится, тут что-то не так.

— Да уж, — сказал Мей, растерянно глядя на то, как лорд Ниис всей тяжестью стискивает Керда, отчаянно вырывающегося, с остекленевшими глазами, а Веттон пытается держать изодранного, грязного, тяжело дышащего Таллиама. Из конюшни доносилось ржание, от псарен — лай встревоженных собак.

— Будьте вы прокляты, если сейчас же не скажете мне, что заставило вас так себя вести! — рявкнул лорд Тернегар. Он хорошенько встряхнул Керда (у Мея от такого искры бы из глаз посыпались), но тот невозмутимо промолчал; оба Нииса будто онемели.

Леди Амельда начала тоненько всхлипывать; Мей подумал, как нелегко, наверное, Веттону держать Таллиама, который, впрочем, вроде бы стал успокаиваться. И вот случилось нечто совсем уж непредвиденное: Керд легко, как угорь, вывернулся из отцовских железных объятий, в один прыжок подскочил к Мею и повалил его в ту же грязь. Ничего не успев сообразить, он стал отбиваться, и они покатились по земле. Керд, конечно, был сильнее, да и натренирован лучше; вскоре он деловито уселся на Мея, всей тяжестью навалившись ему на рёбра и сдавливая руками горло. Сдавленно хрипя, Мей пытался сбросить его или хотя бы разжать пальцы; словно в тумане, он видел, как лорд Ниис с Веттоном безуспешно стараются стащить его. Положение становилось критическим — в планы Мея всё-таки определённо не входила смерть от удушья у входа в конюшню.

Вокруг суетились люди, но он их почти не видел и совершенно не слышал, глядя в остановившиеся глаза Керда, который уже не был Кердом. В глазах у самого Мея неумолимо темнело. Воздуха!.. Провалившись в гулкую пропасть, он увидел в зрачках Керда золотистый блеск взгляда Близнецов и пьяную пляску их стройных тел.

— Ты наш, ты наш, — шептали бесплотные губы. — Отдай нам себя, отдай нам свою жизнь. Ты уже мёртв, ты обречён, позволь забрать тебя быстро. Ты наш, Меидир аи Онир, и тебе не спрятаться.

А потом наваждение кончилось, и прохладный воздух живительной влагой пролился в его грудь. Он закашлялся от саднящей боли, и Керд грузно скатился с него.

Рядом на коленях стояла Анна, и в руках у неё было расколовшееся надвое зеркало.

ГЛАВА XXIX

Мей перекатился на бок и встал. Туман у него в голове медленно прояснялся. Он не собирался сейчас тратить время на лорда Тернегара, Веттона и даже бездыханного Керда — он схватил за руку Анну и потащил её к замку. Ему надоели бесчисленные неясности.

Как он и предполагал, за ними никто не последовал — семья Ниисов осталась разбираться с раненными в бою. Где-то наверху пропели трубы — чрезвычайно не вовремя прибыли Леверны.

Увязая в грязи, они дошли до чернеющей в ночи громады замка, и Мей подвёл Анну, лицо которой белело в темноте неясным пятном, к самой каменной кладке.

— Объясни мне, пожалуйста, что это было? — спросил он, стараясь говорить как можно спокойнее.

— Тела и разум Таллиама и Керда захватили Близнецы — как Ридиема в Долине, — она вздохнула. — Они добрались до тебя и здесь, но рано или поздно это должно было случиться. Нам нужно уходить.

«Нам?»

Больше он не мог молчать. Он понимал, что это прозвучит, скорее всего, неуместно и по-детски, но отмалчиваться не имел права.

— Значит, снова бежать?... Знала бы ты, как мне надоело. Я не хочу провести так всю жизнь, Анна. Я хочу заниматься тем, чем должен, а не бояться лишний раз показаться на людях и шарахаться от каждого шороха из-за этой боли в голове и видений. Я всего лишь хочу видеть родных и друзей, хочу работать... — «... хочу добиться твоей любви». — Скажи, когда это кончится?

— Это не кончится, если ты не стремишься умереть, — её голос стал холоднее. — Каждый из нас многого хочет, но обстоятельства значительно чаще распоряжаются иначе. Ты прорицатель, Мей — для тебя нет другой доли. Прими эту — или не принимай никакой.

— Объясни мне, я просто не понимаю. Ты же твердила, что в Ниисе я буду в безопасности, а главное — и мой драгоценный дар. А сейчас они опять достали меня — так же легко, как раньше. Куда идти теперь? Что может быть надёжнее Долины и Нииса? Научи меня защищаться, если хочешь спасти, — продолжал он, не дав ей перебить. — Научи бороться с ними, как учил Гэрхо — я же видел, как ты вытащила их из Керда... Тебе нужно, чтобы я жил, — так научи меня, а не прячь без конца!

Мей перевёл дыхание и умолк. Ночь полнилась шумом — издали доносились мужские голоса, визгливый плач леди Амельды, эхо топота копыт по мосту и внутреннему двору. На небе высыпали первые звёзды; Анна выступила из тени, и теперь её озаряло их мягкое сияние.

— Я воспользовалась зеркальной магией, чарами Отражений — и посмотри, что стало с моим зеркалом, — она подняла осколки. — Они сильнее меня, Мей, они ведь духи из Цитадели Порядка... Я знаю место надёжнее других. Это связано с магией — могущественной, древней магией. Под Белым камнем лежит вход в убежище, портал... В то место, откуда я родом.

Мей вспомнил то, что обрывочно слышал о порталах от Гэрхо. Ну конечно. Как он не догадался сразу.

— Ты из другого мира. Как мой отец.

Анна кивнула.

— Я расскажу тебе больше, обещаю. Только доверься мне. Мы пойдём туда вместе.

Вместе. Глядя на неё, Мей терял голову. Он слишком старательно держал себя, выбрал броню, которую не был в силах вынести. Он шагнул к Анне и поцеловал её прямо в губы — тонкие и горячие, со вкусом терпкого мёда. В воздухе резко просвистело, и Мея обожгла пощёчина. Он отпрянул; Анна молча, со странной улыбкой смотрела на него.

— Ты забылся.

— Да.

— Я прощаю. Не стоит этого делать, — и она легко пошла вдоль стены — к одному из чёрных входов. — Собирай вещи, Мей. Мы уйдём на рассвете, до свадьбы Таллиама, чтобы не задерживаться. Не советую засыпать этой ночью — Близнецам легче подобраться к спящим.

ГЛАВА XXX

Айрег послал за Мезором среди ночи, и тот понял сразу — что-то серьёзное. Он всё равно не спал — не мог уснуть, — поэтому поднялся легко, почти как в молодости, и последовал за заспанным слугой с канделябром в руке. Они шли по тёмным, душным коридорам, и ковры скрадывали шаги, но резиденция полнилась шёпотами, шорохами, тревожным перестуком подошв. На лбу Мезора выступил пот; сердце глухо стучало в груди, а голова болела. Впрочем, она теперь болела непрерывно — он не помнил, которую по счёту ночь почти не спал. Может, вторую, а может, и четвёртую.

— Выйдите все, — тихо, но твёрдо, как обычно, велел Айрег, когда он вошёл. Вокруг градоправителя суетились слуги и сиделки, негромко переговаривались лекари, плакала какая-то женщина... — Мезор, подойди.

Вся эта разношёрстная толпа двинулась к дверям, и Мезор, не дожидаясь, пока последний покинет помещение, упал перед кроватью на колени. Айрег будто уменьшился или совсем обесплотел: костлявые руки, похожие на лапы хищной птицы, лежали поверх одеяла, под которым еле просматривалась какая-то рельефность, напоминавшая о существовании иссохшего тела. Глаза смотрели с той же спокойной ясностью, как всегда, но черты лица заострились, как у покойника.

«Это игра света, — сказал себе Мезор. — Просто игра света, больше ничего».

— Ты меня звал?

— Да, — Айрег глядел куда-то поверх его головы. — Достань моё завещание из шкатулки с документами.

Мезор отошёл к столу, открыл шкатулку и выудил конверт — он знал его наощупь. Айрег, сощурившись, отнёс бумагу от глаз.

— Я ведь поставил подпись?

— Да, она здесь.

— Ты тоже?

Мезор промолчал.

— Мезор, подпиши сейчас.

— Айрег, я...

— Возьми перо и подпиши.

Мезор никогда не умел противиться властным ноткам в этом голосе. Он вывел своё имя рядом с именем брата. «Нижеподписавшийся согласен и подтверждает перед богами и людьми, что...» Он только что поклялся, что будет править — и хотел этого меньше, чем когда-либо ранее.

— Убери на место, — сказал Айрег, убедившись, что всё верно. Мезор дёрнулся было подать воды, но он остановил его царственным жестом. — Нет, не надо. Я уже ухожу. Попрощайся со мной, Мезор — ты теперь последний Декар на свете.

«Но Меакар...» — с горечью подумал Мезор, однако счёл лучшим промолчать. Он не сразу осознал, что плачет — он, мужчина с сединой в волосах. Последний раз это случилось с ним лет в восемь, когда Айрег бросил ему что-то совсем уж унизительное. Отец тогда приказал выпороть его — как он выразился, «по розге за слезинку». Аи Декар не должен рыдать, как девица.

— Я жалок, — выдохнул он, заметив выражение лица Айрега.

— Нет, — тот усмехнулся краем рта. — Просто ты мой брат.

— Я твой брат.

— Но ты не плакал, когда умирала Лилиан. Она всегда уверяла, что любит тебя и мечтает подарить тебе сыновей.

— Я не любил Лилиан, — сказал Мезор. Они помолчали.

— Прости меня, — Айрег посмотрел на него в упор, а потом закрыл глаза. — Я был плохим братом. Отвратительным отцом, посредственным мужем и годным градоправителем...

— Лучшим градоправителем, — поправил Мезор. Он не мог заставить себя произнести «был».

— Спасибо... Не будь ни с кем мягок, Мезор. И никого не слушай. Делай только то, что считаешь нужным, — не то, чего хотят другие, и не то, чего хочешь ты.

Всё это он говорил, не поднимая век. На Мезора повеяло холодом — как если бы кто-то открыл окно.

— Айрег, — в панике позвал он и взял брата за руку.

— Да?

— Не умирай, — это звучало как просьба из детства, как жалобное «Не ходи туда, Айрег, пожалуйста... Тебя ранят». Будучи ребёнком, он, естественно, не знал, в чём соль тренировочных поединков для наследника...

Айрег снова криво усмехнулся.

— Пора мне. Давно пора, — он прерывисто вздохнул, и по его телу прокатилась судорога. Рука Мезора наполнилась равнодушной тяжестью. Медленно таял свечной воск, а Мезор стоял на коленях и не понимал, что произошло.

— Мне пора, — сказал Теиг и поцеловал её в лоб. Риэти опустила глаза и улыбнулась, чувствуя себя самой скромной в мире. Ей нравилось быть такой — новое и странное ощущение.

— Буду ждать.

Он вздохнул и поплёлся к двери — смешной, сутулый, пухлый, с дряблыми щеками и грустным взглядом, в чёрном балахоне, в кои-то веки выстиранном (Риэти долго полоскала его после свадьбы; вода была вся чёрная, а она — в мыльных брызгах, но ей до странности нравилось).

... В тот день они просто шатались по Городу, забредая в самые злачные и самые безлюдные места — туда, где ни разу не были. Риэти разулась и ходила босиком по мокрой земле, а Теиг боялся, что она простудится. Прохожие оглядывались на них — ещё бы. Её платье превратилось в нечто ужасное, а дома (дома в Медном переулке) она расстригла его на тряпки — в хозяйстве пригодятся.

На следующее утро пришёл, угрюмо постучавшись, её отец. Он грубовато отстранил Риэти, не взглянув на неё, и заперся в комнате с Теигом и господином Дерро (увидев её в их доме и услышав гордую фразу Теига «Это моя жена», сапожник даже, кажется, протрезвел); у них был долгий мужской разговор, и Риэти могла разобрать лишь отрывки фраз. Потом отец ушёл (выражение его лица не изменилось), а Теиг, отирая пот со лба, виновато сказал, что семья Тейно обязуется помогать деньгами, но отныне разрывает с семьёй Дерро всякие отношения. Впрочем, госпожа Тейно потом приходила с пирожками с морковью — и увещевала, и плакала (конечно же, втайне от мужа), но Риэти теперь не так-то просто было сломить. «Я знаю то, чего никто из вас не знает», — часто хотелось ей сказать всем окружающим, причём она сама затруднилась бы выразить, в чём оно, это знание, заключается. «Госпожа Дерро», — с удовольствием повторяла она про себя, идя на рынок с корзинкой, или нарезая лук для похлёбки, или подметая пол. Ещё она поняла, что хочет родить сына — и даже знала, в чью честь его назовёт. Теиг чуть не умер, когда услышал её идею, но в конце концов она убедила его.

... — Чуть не забыл, — Теиг хлопнул себя по лбу и остановился.

— Ты опоздаешь, — заметила Риэти.

— Сейчас-сейчас... Просто ты ведь не знаешь. Этой ночью умер градоправитель — мне отец сказал.

— Теперь градоправитель — его брат? — она никогда не имела охоты разбираться в политике, но, разумеется, слышала, что Меакар отрёкся.

— Да, Мезор. Детей у него нет — и, видно, не будет. Последний Декар.

— Ясно, — на самом деле от этого ей не было ни печально, ни радостно. — Ступай, а то правда опоздаешь.

Когда он ушёл, она села за своё вышивание — когда-нибудь надо будет закончить это покрывало. Плавно, один за другим ложились стежки — тут будет дерево, а тут поле... Ей было так спокойно, и неспешно скользила игла.

ГЛАВА XXXI

Мей в последний раз окинул взглядом своё временное прибежище и закрыл за собой дверь. Легко подхватил сумку и пошёл к лестнице. Он вдруг понял, что ему надоело прощаться — снова и снова, как по замкнутому кругу. То с Городом-на-Сини, то с Долиной, теперь с замком Ниис... Долго ли ещё это продлится?

— Вам помочь, господин Меидир? — спросил вышедший из-за поворота чинный слуга.

— Донести сумку? — Мей даже остановился от удивления, а потом вспомнил, что здесь это в порядке вещей. — Нет, спасибо.

Он спустился, разглядывая стены — алую драпировку, все эти гобелены, портреты в витых золочёных рамах, свечи, сейчас не горевшие... Он знал, что внизу ждёт Анна — с этой безумной ночи он ещё не видел её. Он поморщился и провёл по лицу свободной рукой. Слишком болезненно врезались ему в память и её слова, и вкус её губ, и мазнувшая по щеке оплеуха...

«Нет, я не должен думать об этом».

Конечно, не должен. В сто раз разумнее поразмышлять хотя бы над тем, куда — и каким образом — они теперь отправляются. И как спастись от Близнецов, если это всё-таки возможно.

— Господин Меидир, мы будем Вас помнить, — с дежурной вежливостью проговорила леди Амельда и убежала смотреть, всё ли готово к свадьбе, а лорд Тернегар его обнял. Похлопал по спине и прогудел:

— Прости, что тебе пришлось пережить такое в нашем доме. Не хочу лезть в чужие дела, но удачи тебе.

— Я очень благодарен, милорд, — Мей поклонился так низко, как мог. — Вам незачем просить прощения. Это Вы простите за то, что так долго обременял Вас.

— Э, какие пустяки... Приезжай ещё, мы всегда будем рады, — он уже развернулся, чтобы уйти и подпустить стоявшего поодаль Веттона, но вдруг хлопнул себя по лбу ладонью (Мей почему-то только сейчас заметил, какая она у него широкая и красная — совсем не как у лорда). — Чуть не забыл. Маира просила тебе передать...

Он сунул Мею в руку что-то маленькое, завёрнутое в белый платок, и быстро ушёл. Веттон заглянул ему через плечо и осклабился. Это был засушенный стебелёк густо-фиолетового гелиотропа.

— Не обольщайся, — протянул он со своими обычными нотками, — сестрёнка просто в жизни не видела мужчин.

— Зря ты так говоришь, — сказал Мей; сам не зная зачем, бережно завернул цветок и убрал в карман. — Веттон...

— Да?

— Спасибо тебе.

— Пожалуйста... Осторожнее там, деревенщина. Может, ещё успеешь предсказать мне мучительную смерть от неправильного образа жизни.

— Вот ещё. Я не гадалка, — фыркнув, возразил Мей. Они коротко обнялись, и он направился к высоким резным дверям. Однако Веттон с беспечным видом пошёл рядом. — Ты что, меня провожаешь?

— Да так, меня просила дама твоего сердца, — небрежно бросил он, и Мею мучительно захотелось вкатить ему щелбан, а лучше парочку, но потом он вспомнил, что Веттон как-никак сын лорда.

Анна ждала их на улице — тоже пешая и совсем налегке, почти без вещей. Мей мрачно поздоровался, стараясь не смотреть на неё, но краем глаза успел заметить, что она кажется бледной и не выспавшейся.

— Как Таллиам и Керд? — спросила она у Веттона.

— Керд уже в порядке, а вот Таллиаму не очень хорошо. С ним сидит деревенский лекарь.

— Деревенский лекарь? — она нахмурилась. — Не лучше ли было бы позвать меня? Всё-таки я кое-что смыслю в этих вещах. Такая тяжёлая одержимость, к тому же для неодарённого... Это может иметь опасные последствия.

— Я знаю, но постарайся сначала убедить мою матушку обратиться к ведьме с таким делом, — снисходительно ответил Веттон. — А потом увидишь, как она отреагирует. Лучше уж это, чем ничего... А перенести свадьбу Леверны наотрез отказались. Мы уговаривали их всё утро.

— Мне жаль.

— Не беда. Никто в этом не виноват... Так что, мы идём?

— Хотя бы куда? — решился спросить Мей.

— К Белому камню, — сказала Анна, и он начал догадываться, зачем ей нужен Веттон. Они не спеша прошли по мосту через ров, потом — через поднятые ворота. Мей решил не оглядываться, хотя и знал, какое впечатляющее сооружение остаётся у него за спиной.

Вокруг стояла весенняя утренняя тишь, и всё было так мирно — не верилось, что этой же ночью в окрестностях творилось нечто настолько неправильное и жуткое. Лёгкий свет играл на стоячей воде во рву, заливал просторные поля, деревенские дома, лесок вдали и дорогу, убегавшую в сторону Города.

Ветер стал сильнее, когда они в молчании добрались до возвышенности с камнем. Веттон подошёл к валуну и деловито засучил щёгольские, расшитые серебром рукава.

— Не думаю, что с ним когда-нибудь обходились так фамильярно, — сказал он, кашлянув.

— Поставишь потом на место, — спокойно констатировала Анна. Веттон вздохнул и зажмурился, вытянул вперёд руки, нахмурился сосредоточенно и сначала просто молчал. Потом забормотал что-то на языке Отражений — какие-то сложные переливы звуков и смыслов. Воздух затрепетал от напряжения, а голову Мея пронзила острая боль — такая резкая, что он чуть сумку не выронил. Рядом с собой он слышал взволнованное дыхание Анны.

Пальцы Веттона дрожали мелкой дрожью, вены на висках вздулись, а аристократически белое лицо налилось кровью. Прошла ещё пара минут; его заливал пот; казалось, вся округа застыла в томительном ожидании. И вот громадный, коряжистый валун дрогнул, а потом с чавкающим звуком поднялся в воздух — и опустился на пару шагов левее, проделав в земле большую вмятину. Веттон со стоном упал на колени и захлебнулся кашлем.

— Быстрее, подходи и вставай туда, — скомандовала Анна. — Скорее, Мей, не тяни!

Под камнем оказалась толстая чёрная плита, покрытая письменами и звериными рисунками. Мей, сначала рванувшийся было помочь Веттону, вскочил на неё, и его потащило куда-то, размолов на тысячу кусков.

ГЛАВА XXXII

Хоронили градоправителя через день, пышно и со знанием дела. Шестеро жрецов помоложе пронесли его тело на своих плечах сначала по малому кругу — по площади вокруг Сини, а потом — по большому, вдоль городских стен. На стенах рыдали хорошо помнящие своё ремесло старушки-плакальщицы, и ветер играл их траурными балахонами и седыми космами. Сам Айрег аи Декар был облачён в синее с вышитым источником — в последнее одеяние градоправителя. Жреческая процессия вокруг него молилась, поливая высыпавшие на улицу толпы освящённой водой. Никто в этот день не работал, и чуть ли не весь Город собрался взглянуть на это зрелище и проводить Айрега. Дорогу перед процессией забрасывали цветами; некоторые женщины пускали тайком слезу, а из мужчин кто-то угрюмо молчал, кто-то думал или рассуждал с сожалением: «А мужик-то толковый был, что ни говори». Даже торговцы покинули свои бессменные посты за прилавками — всё равно покупателей им в эти часы ожидать было нечего.

Следом за основной процессией шли городские вельможи и советники разных рангов, горстка приехавших почтить Айрега лордов и леди, дальние родственники через браки и единственный кровный — младший брат, который, несмотря на своё тяжёлое состояние, предпочёл пойти пешком, как положено. Меакар не приехал — скорее всего, печальная весть долетела до него слишком поздно.

Пройдя до конца большой круг (солнце уже давно оставило зенит, хотя выдвинулись ранним утром), тело вынесли к Западным воротам и за стену — оттуда недалеко было до кладбища и усыпальницы семьи Декаров. Следуя обычаю, тело положили на сооружённый ночью постамент, окружили хворостом с ароматными травами, и одна из жриц Льер почти ласково дотронулась до хвороста зажжённым факелом. Пламя занялось легко; когда верховный жрец дочитал наконец молитвы и прекратился скорбный вой плакальщиц, всё уже было кончено.

— Да хранят тебя боги, Айрег аи Декар, — сказал верховный жрец, бережно ссыпая его прах в узорчатую урну. — Да оплачет тебя дождями Льер, да согреет тебя дыханием Шейиз, да разобьёт твои оковы Эакан, да упокоит тебя Дарекра. Город тебя помнит.

— Город тебя помнит, — нестройным гулом прокатилось по тем немногим, кто дошёл до конца церемонии. Потом все стали расходиться, и один Мезор ещё долго стоял, глядя, как закапывают урну.

— Собирается дождь, господин Декар, — робко кашлянув, сказал один из охранников.

— Что? — рассеянно откликнулся Мезор.

— Скоро дождь будет, говорю. Вам бы лучше пойти домой — простудитесь, а завтра ведь церемония.

Церемония. Ему в торжественной обстановке вручат ключи от Города. Странно, но он почти забыл об этом; он вообще стал ужасно забывчив. Он разговаривал с городским Советом по этому поводу и убеждал их перенести её, продлив траур, но они были непреклонны — им всё мерещились какие-то назревающие волнения.

— Конечно. Пойдёмте.

Под сгущавшимися тучами Мезор добрёл до своего дома (в градоправительскую резиденцию он не собирался заглядывать до завтра) и заперся в кабинете. Его уже успели навестить толпы соболезнующих, устроителей церемонии и просто льстецов, поэтому он закрылся на ключ и велел никого не впускать.

«Совсем никого, — устало добавил он про себя. — Даже если явится Меакар».

Какое-то время он сидел, спрятав лицо в ладонях — когда-то давно, ещё в детстве, он часто делал так, когда бывало тоскливо. Если бы Айрег мог видеть его сейчас, он бы назвал его слабым.

«Так и есть. Я слаб, я трус. Я боюсь так, как никогда не боялся, — боюсь смотреть в лицо твоей смерти, Айрег. Это меня она должна была забрать».

Хотя в таком случае ему было бы несравненно легче. Что и говорить, мир слишком жесток, чтобы дарить ему такие поблажки; да он ничем их и не заслужил.

В кабинете отчего-то было холодно; он встал и захлопнул приоткрытое окно. А потом вспомнил, что ничего не ел, кажется, со вчерашнего утра — и голода совершенно не чувствовал. И Мезора посетила странная мысль.

Он вышел, прошёл через коридор и спустился к подвальным помещениям — на кухню. Служанки, кухарки и поварята испуганно и почтительно от него отшатывались, сгибаясь в поклонах, — их господин забредал сюда пару раз за всю жизнь. Стоял дымный чад, в котором мало что можно было разобрать; звенела посуда, сверкали ножи, и со всех сторон давила грубо сколоченная деревянная мебель.

— Вам что-нибудь угодно, господин градоправитель? Прикажете подать обед?

Мезор дёрнулся от этого обращения и увидел главного повара — бодрого мужчину лет за сорок, необычно худощавого для своего места.

— Нет... Отчего так шумно?

— Готовится обед к завтрашней церемонии, конечно. Хотите взглянуть? Свежайшая говядина, запечённая стерлядь, как Вы любите...

— Нет, спасибо. Мне нужна Кейла эи Онир.

— Кейла? — повар нахмурился, припоминая. — Судомойка? Пойдёмте, я отведу Вас к ней. Надеюсь, она ничего не натворила?

— Я просто хотел бы поговорить с ней, — сказал Мезор, наблюдая, как вытягивается лицо повара. Он подобострастно умолк.

Лавируя между столами, они прошли в дальний конец кухни — туда, где стояли чаны с посудой. Мезор увидел Кейлу сразу — такая же моложавая и статная, как прежде, она как раз наливала в лохань горячей воды. Заметив его, выпрямилась, отставила ведро и поклонилась, отбросив выбившиеся из-под косынки волосы с раскрасневшегося лица. Повар удалился.

— Господин Декар, — сказала она, и Мезор мысленно поблагодарил её за отсутствие «господина градоправителя».

— Вы удивлены моим приходом?

— Да, — сказала она, глядя ему в глаза, но он видел, что она лжёт. Морщинки, чересчур впалые щёки, наверное, чуть более тяжёлая нижняя челюсть — в остальном же вылитая Атти. Мезор вздохнул.

— Я отвлёк Вас от работы. Простите. Можете продолжать.

Пожав плечами, она невозмутимо наклонилась над лоханью и стала оттирать сковороду. Мезор невольно залюбовался точными и сильными движениями её рук.

— Как Ваша дочь? По-прежнему не замужем?

— По-прежнему.

— А сын? Закончил школу?

Она замерла на мгновение, но в лице совсем не изменилась.

— Мой сын уехал... И пока не вернулся.

— Где он, Кейла? Скажите мне прямо.

— Я не знаю, господин Декар. Правда не знаю. Позвольте спросить, зачем Вам это?

— Выходит, он пропал?

Кейла старательно протёрла сковороду, потом сложила её в стопку чистой посуды и взялась за большое блюдо, не поднимая глаз.

— Выходит, так.

— Но Вы верите в то, что он до сих пор жив?

Она не ответила.

— Может быть, сейчас он беседует с моим братом, — продолжил Мезор, испытывая странное наслаждение от боли, которую ей причинял; он хотел, чтобы целому миру было так же больно, как ему, — на равных.

— Не думаю, что Ваш брат был при жизни слишком разговорчив, мой господин.

Такого хлёсткого ответа он не ожидал. На равных... Беседовал ли Айрег на равных когда-нибудь с кем-нибудь, даже с родителями, или с Клариссой, или с ним?

— Вы не знали его, Кейла.

— А Вы не знаете моего сына. Оставьте его в покое.

Он бы мог лишить её жалованья за такую дерзость.

— Если он когда-нибудь вернётся... Скажите ему, что в стенах Города-на-Сини ему ничего не грозит. Я обещаю это.

«Как я могу обещать? Разве я спасу его от Близнецов?»

Гибельная, гибельная связь Айрега с Цитаделью Порядка — слишком крупную он поймал рыбу.

Но почему, проклятье, почему даже сейчас его так беспокоит этот неприкаянный мальчишка?

— Я скажу ему, господин Декар.

— Кейла, — прошептал он так тихо, чтобы их не слышали — хотя в окружавшем лязге, шипении, шкворчании и разговорах это и так было бы почти невозможно, — я не знаю, что мне делать. Я потерял всё.

Он не знал, зачем ей всё это говорит. Вот теперь она снова вскинула на него глаза — тёмно-карие, ясные и умные. Мезору вспомнилось, что у мальчишки глаза были светлые — в отца.

— Жить, господин Декар. Жить и править Городом.

ГЛАВА XXXIII

Мей пришёл в себя под странный шорох. Он лежал на песке — мелком, тёмно-золотистом, совсем не похожем на приозёрный, а скорее напоминающем тот, что сыпался в часах в лавочке господина Лерто. Подняв голову, он понял, что на этот песок плавно, одна за другой набегают мелкие волны и легко откатываются обратно. А посмотрев ещё выше, увидел бескрайнюю водную гладь, тянувшуюся до самого горизонта — насквозь синюю, с густым тёмным отливом, облитую рыжими, почти красными лучами громадного заходящего солнца.

— Море, — сказал он вслух, самому себе не веря. Он не думал, что когда-то увидит его. Он встал и стряхнул с себя песок, чтобы окончательно убедиться, что не спит.

Воздух был лёгкий и прохладный, а на языке быстро появился солёный привкус. Неподалёку от себя Мей увидел лихо закрученную раковину — о таких он только читал, — а оглянувшись — странного вида деревья с шипастыми стволами и пористой листвой. Совсем крошечные в начале, они постепенно переходили в сплошную стену и образовывали настоящую чащу; их сплетавшиеся, как в объятиях, ветви с трудом пропускали солнечные лучи.

— Это остров Феалтах, — сказала Анна, подойдя откуда-то сбоку. — Когда-то он был сердцем огромной и сильной империи. Её границы охватывали почти весь мир, а молва о славе докатывалась до Центра Мироздания и обеих Цитаделей.

Неслыханная печаль звучала в её голосе, пока она обводила взглядом пустынный пейзаж. Мею вдруг захотелось просто обнять её и прижать к себе, утешая; это место явно причиняло ей сильную боль, которую она даже не особенно пыталась скрыть. Но вместо этого он только спросил:

— И что с ней стало потом?

— Она пала, — лоб Анны прорезала морщинка; она нервно потёрла плечо, обтянутое простой тёмной тканью. — Примерно так, как ваши королевства. Изнутри её грызли гражданские войны, с границ напирали дикие племена, но в итоге дело решил случай. Это была катастрофа, Мей. Страшные вещи творились — землю трясло почти непрерывно, море гневалось, и целые города оказывались затопленными. С неба низвергались потоки огня, и поля горели — видел бы ты, как жёны крестьян рвали на себе волосы. Не было спасу от мора: падала скотина — все дороги были завалены трупами коров, волов, лошадей; а люди гибли от чумы и других болезней, которые распространялись быстро и убивали в несколько дней. То и дело налетали ураганы, в степях — суховеи, в пустынях — пыльные бури, но по сравнению со всем прочим они даже не казались таким уж ужасным бедствием. Всё было кончено легко — вероятно, империя слишком возвысилась для государства смертных. Ты не представляешь, какой властью она обладала, Мей, какие здесь строились города и замки, какие открытия делались, какая музыка звучала... Иногда мне снится всё это. Изредка.

— Мой отец тоже отсюда родом? — спросил Мей, помедлив. Анна качнула головой.

— Он родился на окраинах империи, на севере, если я правильно понимаю. Лично я не знала его... Не знаю, жив ли он сейчас. Моя же юность прошла прямо здесь, на Феалтах. Я не до конца рассказала тебе эту историю, Мей. Те немногие, кто спасся после конца света — некоторые говорили, что это был суд за наши бессчётные грехи, — уже не надеялись выжить на развалинах всего, что им было дорого. И тогда духи Цитадели Порядка собрали нас и дали нам возможность ходить по мирам, нигде не задерживаясь надолго. Постепенно за нами закрепилось имя Странников — тех, кто остался без родины. Тот портал под камнем создали такие же, как твой отец и я.

— Так сколько же тебе лет?...

Она улыбнулась — своей вечной улыбкой с не двойным даже, а тройным дном — и не ответила.

— Как по-твоему — здесь красиво?

— Очень, — честно сказал Мей.

— То, что ты видишь, никак не сравнится с прошлым великолепием... Здесь теперь только чаща; эти деревья — гхоули — нечто вроде сорняков на всём Юге...

Она очень оживилась — в глазах появился блеск, которого Мей раньше не видел; не прежнее золотистое мерцание, а какой-то потаённый огонь. Ему было и горько, и радостно смотреть на неё в тот миг.

— Покажи мне остров, — попросил он, чувствуя, что Анна ждёт этой просьбы.

— Не думаю, что тут теперь есть хоть что-то кроме этих зарослей... Ты действительно хочешь?...

— Да.

— Что ж, пойдём.

Они бродили до тех пор, пока не наступила ночь — а не наступала она очень долго, гигантскому солнцу было будто бы тяжело уходить за горизонт. Гхоули правда заполонили остров, и Мей ломал голову над вопросом о том, сколько же лет должно было уйти на то, чтобы от человеческого присутствия на Феалтах не осталось ни малейшего следа. Иногда ему казалось, что скрытые под узлами корней камни напоминают когда-то заботливо отшлифованные плиты или что в груде листвы поблёскивает нечто металлическое, но обычно это оказывалось иллюзией. Анна рассказывала что-то почти непрерывно — нараспев, неспешно, получая явное удовольствие от каждого шага и вдоха. С её слов Мей пытался представить себе все эти мосты, арки, дороги, фонтаны, но у него ничего не выходило. И ещё — не получалось вообразить Анну юной и наивной перед лицом смерти, настигшей её мир.

Скорее всего, это и сделало её такой, какой он её встретил.

Задавать лишние вопросы он почти не пытался, справедливо полагая, что у них и так уйма времени. И всё же осмыслить тот факт, что они вдвоём в целом мире, он пока не мог. Это было слишком безумно и слишком желанно.

— А кем ты вообще была, можно узнать? — решился всё-таки спросить он, когда они сидели у нехитро разведённого ближе к берегу костра из ветвей гхоули, поедая их полосатые плоды, по вкусу похожие на груши.

— В каком смысле?

— Чем ты занималась до катастрофы? Кто твоя семья?

— Я была колдуньей, Мей, — неожиданно просто ответила Анна, внимательно глядя на него через костёр. — Я всегда ею была, и поэтому удел Странницы дался мне проще, чем многим другим.

Мей задумался над этими словами, глядя на взошедшие три луны — две серебристых и одну зеленоватую — в окружении прихотливо изогнутых созвездий.

— Помнишь, ты пела мне песню в Долине? Спасут высокие стены героя...

— Конечно, — она тихонько рассмеялась. — Приятно, что ты помнишь. Да, это вольный перевод одной из баллад моей молодости. Тебе допеть?

— Да... На твоём родном языке, если можно. Так, как это должно звучать. Пожалуйста.

— Погоди немного, я вспомню, — несколько мгновений она посидела, зажмурившись, а потом тряхнула головой, бросила огрызок плода на землю и запела.

... Чуть позже Анна уже заснула, но Мею, опьянённому этой ночью, не спалось. Он думал о своей семье, об отце, об Анне... Видений не было, но он всё-таки покопался в вещах и достал свою тетрадку с записями. Обмакнул перо в дорожный флакончик с чернилами.

Стихи лезли откуда-то изнутри, безжалостно раскраивая его; он был как котёл над огнём с плотно прижатой крышкой. Строчки летели одна за другой в каком-то угаре, и каждая дышала Анной и безысходностью; но он понимал, что это совсем не то, что нужно, что он никогда не сможет выразить и воспеть её так, как это сделал много веков назад, например, бард Эйвине Золотая Флейта из королевства Кезорре с далёкой северянкой, дочерью правителя Альсунга.

Мей выдрал листы и поджёг их. Долго смотрел, как бумага чернеет и съёживается. Рядом ровно дышала, свернувшись калачиком на покрывале, Анна, шумело море, и Мей успокаивался.

И тогда он написал одну фразу, уже не думая о стихах. В тот момент он даже не боялся Близнецов, и не тревожился за маму и Атти, и не размышлял о Гэрхо или Ниисах, и не ненавидел Эйтона, и не сгорал от страсти. Он был спокоен, как то самое море перед ним — и всё это тонуло в нём, не умея насытить. Фраза была простая и ясная — намного проще и яснее, чем он предполагал; и в то же время она с поразительной точностью воплощала именно то, что он хотел сказать, о чём думал и из-за чего волновался. «О боги, чем я занимаюсь», — с отвращением подумал Мей и написал следующую фразу. И понял, что ему нравится.

ГЛАВА XXXIV

В один из дней на исходе весны Атти стояла за прилавком на рынке. Перед ней на потрёпанной скатерти лежал каждодневный скарб — вышивание, шитьё (в основном для детей), блюдо с вишнёвыми пирожками... Иногда над блюдом принимались кружить ленивые, объевшиеся мухи, и она отгоняла их веткой. Солнце парило беспощадно, так что Атти была несказанно рада навесу, создававшему тень. Впрочем, это было лучше, чем пронизывающий зимний холод. Атти безумно устала, её пошатывало от голода, и думать ни о чём не хотелось. На рынке царила сутолока — как обычно, драли глотки торговцы и торговки, шныряли беспризорники, женщины важно бродили от прилавка к прилавку; среди них Атти заметила Риэти — далеко, у лотка с кусками мыла. Выглядела она счастливой, и Атти с острой скорбью вспомнила Мея. Она давно уже почти не верила в его возвращение, хотя видела, что мама не теряет надежды.

Пару дней назад к Атти посватался подмастерье красильщика Вейра — неглупый прыщавый парень с кошельком сбережений. Мей был мельком знаком с ним. Она не нашла в себе сил ответить ему сразу, но по глазам матери видела, что отказать не сможет, — они обе и так понимали, что без мужской помощи и защиты просто умрут от голода, рано или поздно. То состояние, которое с господского плеча подарил им Мезор аи Декар, они разнесли в лечебницу, храм и нищим. Глупый поступок, конечно, но ни она, ни Кейла принять это не могли.

— Завернёшь мне два пирожка, красавица?

Не приглядываясь к подошедшему молодому человеку, Атти кивнула, будто очнувшись, и кинулась к блюду.

— Шесть медяков, пожалуйста.

На прилавок со звоном высыпалась горсть серебра. Атти изумлённо подняла глаза.

— Но это слишком... — и осеклась. Незнакомец смотрел на неё с тёплой и виноватой улыбкой. Веснушки, нос с горбинкой. Нет, этого не может быть. — Эйтон?

— Атти. Я скучал.

Время на острове Феалтах текло медленнее, чем привык Мей. Дни неспешно переваливались в ночи и обратно; он не считал их — может быть, потому, что чувствовал себя по-настоящему счастливым; его, разломанного, как будто склеили изнутри. Ему нравилось бродить в одиночестве и слушать море, нравилось вспоминать и строить планы... Он планировал, как вернётся в Город-на-Сини и добьётся влияния при градоправителе: его Дар — нешуточное преимущество для любого политика. Они втроём станут богаты, и у них появится свой дом — большой и удобный. Мама сможет больше не мыть посуду и начнёт одеваться, как леди, а Атти выйдет замуж за надёжного человека и будет счастлива. Наведается он и в Долину — поживёт там пару лет или хотя бы месяцев, доучится у Гэрхо, побеседует с Деос, покажет Отражениям свои сочинения — что они, интересно, скажут по этому поводу? Пусть даже ничего хорошего — всё равно интересно узнать. И Ниис хотелось бы навестить — отблагодарить лорда Тернегара с леди Амельдой чем-то более значительным, чем слова, сказать Маире спасибо за гелиотроп, послушать язвительные монологи Веттона, посмотреть на жену Таллиама... И ещё он обязательно разузнает всё, что сможет, о своём отце. А если получится — найдёт его.

Он, конечно же, знал, что всего этого может никогда не произойти, что он может умереть на этом пустынном острове, прячась от Близнецов рядом с женщиной, к которой привязан намного больше, чем это позволено, и которой не нужен.

Однажды Мей сидел со своими записями на любимом месте на берегу, вытянув ноги так, что периодически пальцев касалась вода. Где-то вдалеке раздавались крики чаек — хотя это были и не совсем чайки, но Мей не знал их названия. К нему подошла Анна и села рядом — Мей увидел пару её босых маленьких ступней рядом со своими костистыми ногами.

— Я подумала о том, что ты сказал о грехе, и всё-таки не могу с тобой согласиться.

— И почему же? Потому что я красильщик? — хмыкнул Мей, искоса взглянув на её точёный профиль.

— Глупо говорить так — ты же знаешь, что нет. Просто ты сказал, что грехом называется...

— Грехом перед богами и людьми, — машинально поправил Мей, вспомнив жреческую формулировку.

— Я не верю в богов... Но пусть так — перед богами и людьми. Так вот, им, по-твоему, называется всё, что не является естественным, правильным и положенным. Но откуда ты знаешь, что именно естественно и правильно?

— Это все знают. Нельзя отрицать, что убить или украсть — это грех.

— А убить по случайности или в битве за своих родных? А украсть во имя спасения чьей-то жизни?

Мей вздохнул. Он не представлял, что ответить, к тому же уже и не помнил, с чего у них начался этот разговор. Он положил тетрадь и перо на песок между ними.

— Не уверен, что здесь могут быть какие-то оправдания.

— Тогда и твой Дар — грех. Вряд ли кто-то в здравом уме будет считать его естественным.

— Вполне вероятно — невольный, но грех. Я вижу то, что не дозволено видеть людям, и никогда не утверждал, что меня это радует, — запальчиво сказал Мей.

— Ты невыносим, красильщик... А любовь, по-твоему, тоже может быть грехом?

Мей собрался было ответить «Вполне», но не решился. В голове у него вертелось множество возможных слов, и ничего не подходило.

— Вряд ли вообще кто-то может ответить на этот вопрос, — тяжело вымолвил он наконец. По водяной кромке полз пурпурный морской ёж, и Мей стал смотреть на это маленькое чудовище. Жаль, что Теиг не видит.

— И всё-таки? — тихо произнесла Анна. «Чего ты добиваешься?» — с тоской подумал Мей.

— Если даже и может, я не откажусь от неё. Я люблю тебя, и пусть боги и люди проклянут меня, если это грех.

В следующую секунду в воздухе что-то тонко просвистело, запахло жаром и копотью. Анна вскочила, хищно изогнувшись, и Мея поразила перемена в её лице — раздувшиеся ноздри, встревоженно раскрытые глаза. Она смотрела куда-то за его спину. Поднялся ветер, и песок змеисто зашевелился. Мей осторожно встал.

— Анна, что слу...

Не ответив ему, она коротко вскрикнула что-то на незнакомом языке. Мей оглянулся. Перед ним стояли Близнецы — единые в двух телах, смуглые, вихрями перелетающие с места на место и одновременно неподвижные, как вода. И Мей только сейчас понял, на чьи глаза похожи их — на глаза Анны, и примерно с той же долей безумной, волчьей желтизны. Он замер.

— Мы пришли, сестра, — их голоса звучали в унисон. — Мы пришли по твоему зову.

— Сестра?... — переспросил Мей. У него спазмом сжало горло. «Нет. Нет, нет, нет».

— Я не приводила вас.

— Нет, ты привела нас. Это так, брат? — спросил один из них.

— Так, брат, — ответил другой. — Исполнилось то, что нам предначертали. Открылся путь к сердцу видящего, и открылась наша дорога.

— Путь к сердцу? — слабо повторил Мей. Так вот в чём дело. Как можно было быть таким идиотом и не понять сразу — сначала эта история с Атти, а потом... Он просто баран, предназначенный в жертву, и принести её мог только человек, к которому он привязан — только тот, чей удар способен нарушить его защиту. Он никто, он пешка.

— Мей, выслушай меня.

— Я тебе верил, — всё рухнуло так быстро и так неправдоподобно легко. Всё это время Анна не охраняла его, а вела к гибели; вся её помощь — одна большая ложь, призванная лишь заставить его абсолютно довериться... И полюбить. Зато теперь не надо бояться — всё, что можно потерять, уже потеряно. — Что ж, делайте, раз пришли. Убейте меня.

Близнецы не шелохнулись — должно быть, ожидали приказа своей сестры — или повелительницы. Анна молча смотрела на него, и Мею вскоре надоела эта немая сцена.

— Ну же, бездна тебя возьми, — он думал, что закричит на неё, но вместо этого голос сбился почти на шёпот. — Скажи им. Я ведь прорицатель, а ты из этой Цитадели Порядка — или как её там. Меня не должно существовать. Вот только интересно, как ты обвела вокруг пальца Отражений, особенно Гэрхо? А впрочем, неважно. Не отвечай. О боги, прекрати это немедленно. Я прошу.

— Мей...

— Не тяни, Анна. Ты и так потратила на меня уйму времени. На меня, красильщика, сына судомойки. Прекрати это.

— Мей, тебя не убьют, — её голос окреп, и она по-королевски подняла руку — хрупкая и величественная фигура, озарённая солнечными лучами. — Я так решила, и воля моя нерушима. Он останется жить, и его Дар будет при нём. Он подчинил его себе. Мы ошибались.

— С тобой не согласятся, сестра, — отстранённо и хором ответили Близнецы.

— Пускай, — Анна скрутила с большого пальца золотой перстень с массивным чёрным камнем, который Мей не видел раньше, и протянула ему. — Возьми. Это перстень, чтобы ходить по мирам, перстень странника. Ты увидишь всё, что захочешь, Мей, и тебя ждут великие и сложные пути — хоть и не мне предсказывать прорицателю.

— Нет в тебе жалости, — сказал Мей, принимая перстень. — Намного милосерднее было бы меня убить.

— Значит, считай меня жестокой, — на тонких губах играла грустная улыбка. — Но теперь ты можешь вернуться домой — всё закончилось, всё прошло.

— Закончилось, когда ты передумала?

— Когда я передумала. Как можно скорее забудь меня.

— Мне проще отказаться от Дара, — сказал он, и перстень услужливо сжал его палец.

ЭПИЛОГ

Летом того же года в Город-на-Сини через Восточные ворота вошёл светловолосый паренёк, легко одетый в поношенное тряпьё, загорелый и немного облезший от солнца, худой и долговязый. При нём был только небольшой узел с вещами, кошель да перстень, словно снятый с какого-нибудь лордовского сынка в трактирной драке.

Мей уплатил положенную пошлину, отметив про себя, что она несколько выросла, и пошёл по Городу. Его приветствовали до боли знакомые, наизусть выученные камни, улицы, звуки и запахи. Он помнил всё — лошадей, угрюмых прохожих, здания — от ажурных и величественных, как Храм или резиденция градоправителя, до жалких и одинаковых, каких было намного больше, — черепичные крыши, бродячих кошек, неопрятных сорок, ворон и голубей, маленькие палисадники с цветущими купами деревьев, крики возниц и торговцев, вывески на лавках — где сапог, где часы, где бутыль с лекарством, — манящий запах булочных и едкий — красильных мастерских, проросший между камней редких вымощенных участков подорожник... Это было то, чем он жил, где он вырос, — но так странно было теперь видеть всё это, как во сне, когда ты уверен, что скоро проснёшься, что это лишь морок. Мей не встретил ни одного знакомого лица (что и неудивительно — всё-таки разгар рабочего дня), но уже предвкушал это — и в то же время почему-то побаивался.

Он дошёл до Сини и постоял возле беломраморного барьера, ограждавшего её; даже стражники, патрулировавшие площадь, не сказали ни слова — наверное, их, в их громоздких доспехах, окончательно сморила жара. Синь летела к небу тем же мощным фонтаном, непередаваемо чистым и свежим, обнажая дремлющие соки земли. Потом Мей направился домой. Его сердцебиение участилось, а ноги сами несли по этому заветному маршруту. Даже если он не застанет их дома — он подождёт, он сможет передать...

Однако дома (вот двор, вот порог, вот дверь, вот лестница на второй этаж; вдох-выдох, вдох-выдох... ) оказались они обе. Ему открыла Атти — и замерла, смешно приоткрыв рот. Она была бледная и похудевшая, но такая же тоненькая и красивая, как раньше, с той же безукоризненно аккуратной чёрной косой под белой косынкой. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, а потом Мей шагнул вперёд и обнял её, а она глухо, надрывно расплакалась.

— Я вернулся, — шептал он, не зная, что ещё сказать, и гладил её по голове. — Не плачь, сестрёнка. Всё хорошо.

— Атти, кто там? — из комнаты вышла Кейла — она сильно постарела; у Мея больно кольнуло сердце, когда их взгляды встретились. — О боги... — простонала она и, подойдя, дрожащими руками обняла их обоих.

Мей не знал, сколько они так простояли — у открытой двери, в обнимку и молча. Потом мать, не то вздохнув, не то всхлипнув, разжала объятия и сказала:

— Пойдём, мой мальчик. Хочешь вина?

— Вина? — опешил Мей. — Откуда такая роскошь?

— О, — Кейла улыбнулась, а Атти, к удивлению Мея, чуть покраснела, — ты ведь не знаешь. Наша Атти теперь госпожа Фелм. Скоро они с Эйтоном переедут — и мои старые кости с собой возьмут, если позволят боги... Ты можешь тоже переехать или остаться — всё, что захочешь, — как-то боязливо прибавила она.

— С Эйтоном?... Подождите, я ничего не понимаю...

Следующая пара часов прошла в непрерывных, захлёбывающихся разговорах — причём говорили в основном женщины. Мей мог рассказать столько всего, что хватило бы и для летописи, но ему будто сковало язык. Он не представлял, как передать то, что случилось с ним, даже приблизительно — особенно устно. Поэтому больше молчал, только вкратце упомянул, что Близнецы больше не охотятся за ним, что он учился у Гэрхо, что гостил в настоящем замке. И о встрече с Эйтоном рассказал — опуская, конечно, подробности, которые могли ранить Атти.

— А откуда у тебя это кольцо? — осведомилась Кейла, и Мей с досадой потёр злосчастный камень. Обо всём, что касалось Анны и последней части его путешествия, он не собирался и упоминать, поэтому ответил:

— Да неважно. Это долгая история. Скажите лучше, где теперь Эйтон?

— Он работает писцом при одном из советников господина Мезора, — ответила Атти. — Вместе с Теигом, кстати. Он так беспокоился за тебя.

Произнеся имя Теига, она прикусила губу и отвела глаза. Мей заметил это и решил перейти в наступление.

— Очень хорошее место... Господина Мезора? Айрег умер?

— Да, ещё весной. А его сын отрёкся от поста — говорят, это и свело его в могилу.

— Так, а что там со стариной Теигом? Как он поживает?

Сестра снова замялась, а мама смущённо кашлянула и пододвинула к нему блюдо с курицей.

— Попробуй ножку, Мей, не вышло ли жестковато.

— Мама...

— Ладно, ладно, — ещё один вздох. — Видишь ли... Я не знаю, что ты сейчас думаешь по этому поводу, но...

— Скажи мне, что бы это ни было.

— В общем, Теиг женат на Риэти. И она ждёт ребёнка.

Мей помолчал, уставившись в стол. Он давно не был влюблён в Риэти и не держал зла на Теига, но ощущал во рту пепельный вкус предательства — такой же, как на острове Феалтах. Отчего-то ему стало холодно. Он встал, разминая затёкшие ноги.

— Ты куда? — встревожилась мама.

— Я скоро вернусь. Хочу повидать Риэти.

— Сынок, послушай меня...

— Да всё в порядке. Просто зайду проведать.

— Точно? — она с мольбой заглянула ему в глаза. — Обещай, что не наделаешь глупостей.

— Когда это я совершал глупости? — усмехнулся Мей и вышел. До Медного переулка он добрёл в каком-то жару. В голове у него росли и ширились стройные ряды фраз, цеплявшихся одна за другую.

Реакция Риэти на его приход в целом походила на реакцию Атти, но он осторожно отстранил её, когда она, плача и повторяя его имя, попыталась его обнять.

— Успокойся, пожалуйста. Я жив и здоров.

— Проходи, — она прерывисто вздохнула. — Наш дом — это твой дом.

Наш... И правда как во сне. Не понять только, кошмар это или нет.

— Спасибо, я ненадолго. Здесь теперь так... Чисто.

— Да, — смеясь сквозь слёзы, Риэти показала ему огрубевшие руки. — Как ты выжил, что ты видел? Расскажи мне всё.

— Боюсь, не получится... Поздравляю вас с Теигом, — добавил он, предупреждая дальнейшие расспросы. Улыбку с её лица будто смыло.

— Мей, прости нас. Мы оба думали, что ты умер... Все так думали. Меня хотели выдать за Лерто...

— За часовщика?

— Да.

Повисло томительное молчание, столь ненавистное Мею. Мысленно махнув на всё рукой, он взялся за ручку двери.

— Что ж, удачи вам. Передавай привет Теигу, — и вылетел на улицу, не дожидаясь ответа.

... Он жил дома ещё несколько дней, беседуя о том-о сём с сестрой и матерью, стараясь не замечать испуганные взгляды Эйтона, подыскивая себе работу. Атти и Кейла были счастливы — Атти почти светилась, так что и Мею было радостно, но сквозь эту радость он обречённо понимал, что не может, совершенно не способен здесь остаться, что стал этому месту абсолютно чужим. Он не знал, хорошо это или плохо, но знал, что не в силах это изменить. Он отвратительно спал по ночам — просыпался то от кошмаров, в которых Анна убивала его или умирала сама, то от видений (как-то раз он даже ясно увидел Атти с двумя славными дочерями и не преминул рассказать ей об этом), то от неотвязных мыслей о своей книге. И однажды утром принял решение.

Все ещё спали, что было Мею только на руку: он не хотел драматичных прощаний и искренне не желал кого-то расстраивать. Он зажёг свечу, написал короткое письмо и оставил его на столе, прижав чернильницей. Потом собрал свои пожитки и с лёгким сердцем спустился, чувствуя приятную тяжесть подаренного Анной перстня.

Он шёл, и вокруг бушевало цветущее лето, но в мыслях его была зима — снег, летевший белесой стеной и покрывавший всё вокруг, как кровавые реки после битвы. И не было рядом ни отца, ни матери, ни сестры, ни друга, ни возлюбленной, ни учителя — только он один, наедине со своим Даром. Он шёл и смотрел вперёд, а снег засыпал следы, монотонно отмеряя мгновения.