Этот пёстрый винегрет
Скромно дарит Вам поэт.
Вы, конечно, простите поэту,
Что на подарки денег нету.
1945 год
Я царица прекрасной страны,
Где нет ни забот, ни страданий,
Там свет серебристой луны
Всё покрыл лёгкой дымкой мечтаний.
Там прекрасные грёзы живут,
Вереницы несметно свивая,
Там цветы ложных сказок цветут,
Ароматом своим опьяняя.
Там чуть слышно фонтаны журчат
И, как жемчуг цветы окропляя,
Они к сладостной неге манят,
Наслажденья любви обещая.
О, мой друг, не разбей те мечты
Словом грубым, насмешкою злою.
Если в мире уж нет красоты,
Будем жить той прекрасной мечтою!
Хочу я мир познать любовью
И мрамор пламенем зажечь,
Всегда жить яркой, жгучей новью
И в хаос страсти всё увлечь.
Хочу я смело глянуть в очи
Всем тайнам сумрака веков,
Своей рукой покровы ночи
Сорвать с непознанных богов.
И если смерть вдруг остановит
Короткой жизни быстрый бег,
То может смерть сама проронит:
«Увы, то был лишь человек!..»
Предчувствия странно-тревожно
Заполнили жизни пути.
Всё кажется странно и ложно,
И некуда больше идти.
Загадка судьбы роковая
Задёрнула занавес вновь,
Опять неизбежность слепая
Свергает всесильно любовь.
И смерть лишь рукою костлявой
Своею косою грозит,
И отблеск заката кровавый
Сквозь мрачные тучи горит.
Всё кажется смутно и ложно
В мерцающем свете зари,
И тайну познать невозможно.
«Гори, моё сердце, гори!»
Мелькают, мелькают, мелькают мгновенья
Одной непрерывной сплошной чередой.
И кажется, кажется эти мгновенья
Меня навсегда разлучают с тобой.
Свисток паровоза, как символ печальный,
Торжественно-грозно пронзил темноту,
Я в стуке колёс слышу марш погребальный
И шёпот: «Так, так, ты хоронишь мечту!»
И надо так много сказать на прощанье,
Но слов подходящих никак не найду.
Скорей бы прервать горький миг расставанья
И глупую кончить молоть ерунду.
Последним пожатием стиснуты руки,
Глазами впиваюсь в родные черты.
Покорно снесу бремя тяжкой разлуки,
Но в сердце и в мыслях всё ты,
Только ты.
Медленно, медленно тянется время…
Час иль минута прошла?
Мыслей знакомых привычное бремя
И беспросветная мгла.
Тени знакомые вьются, сплетаются
В смутных созданьях мечты,
Рукою неведомой властно стираются
Все дорогие черты.
Сколько их было, любимых и ласковых!
Было и нет их теперь.
В этих минутах тоскливых, ненастливых
В отчаяньи распахнута дверь.
Мрак безнадёжности, мрак одиночества
Душу сжимает кольцом,
Смутно доносятся Оры пророчества.
Тихо, всё тихо кругом.
Опять пришла весна. Их много пережито,
И снова каждая тревогой давит грудь.
Всплывает в памяти, что было позабыто,
И вдаль влечёт неведомый мне путь.
Меня томит знакомая тревога,
Но не ждала её я в этот страшный год –
Так много прожито, потеряно так много,
И бой кровавый всё идёт.
И я сама, обломок страшной бойни,
Поверила судьбе, что молодость прошла,
Что буду я теперь навек покойна,
И не придёт моя весна.
Но вот она пришла, и сердце вновь забилось
Под ярким солнечным живительным лучом,
От сна кошмарного я будто пробудилась,
И стало всё опять, как прежде нипочём.
Я сбросила с души воспоминаний бремя –
Пусть мёртвые хоронят мертвецов,
А я ещё живу для бурь и для сомнений,
Для полных трепета и счастия годов.
Иди ж, моя весна! Я распахнула двери
И ждать тебя я вышла на порог,
Оставь же прошлому все прошлые потери,
Вдохнув вновь аромат не пройдённых дорог.
Ещё одна хмельная ночь…
Закрой плотнее дверь,
Гони отсюда лишних прочь,
И будем жить теперь.
Так пей же, пей бокал до дна,
Залей вином печаль,
У нас с тобой судьба одна –
Нас никому не жаль!
Эх, собутыльник милый мой,
Я знаю наперёд,
Что мерзость жизни прожитой
Нас снова завтра ждёт.
Так ночь идёт, часы летят,
В хмельном угаре всё…
Каких-то теней странный ряд…
Всё сбилось, понеслось…
И вдруг я вижу, что одна
И всё одна жила,
А тот другой, что пил до дна –
Тоска моя была.
Недосказанные были
Шевельнулись в глубине,
То, что знали и забыли,
И что грезилось во сне
Что неясной сладкой болью
Волновало душу мне,
Что облито сердца кровью,
И что грезилось во сне.
Что мелькнуло и пропало
В полусумрачном окне,
За собой куда-то звало
И всё грезилось во сне.
Но, увы, уж не смогу я
Вновь отдаться той волне,
Не вернуть уже, тоскуя,
То, что грезилось во сне.
Помнишь ли, милый, ты ночи безумные,
Ночи, спаленные страсти огнём,
Помнишь ли, милый, сияния лунные,
Помнишь, как были с тобой мы вдвоём?
Пусть ты завален землёю могильною,
Знаю, не сможешь меня ты забыть,
Ночью глухою, морозной и длинною,
Знаю, ты будешь ко мне приходить.
Я тебя жду, вся тревогой оббятая,
Слышу шаги у резного крыльца…
Душу сдавила тоска непонятная,
Боже, как жжёт поцелуй мертвеца.
Где ты, друг мой, друг далёкий?
Вспомни, отзовись.
Ведь не в шутку, не случайно
Две судьбы наши сплелись.
Помню вечер, помню речи,
Твой горящий взор…
Ты обнял меня за плечи…
Может это вздор?
Может это и не было
Иль приснилось мне,
Промелькнуло и забылось
В смутном полусне?
И войны рукой кровавой
Стёрла имена…
Фронт налево, фронт направо…
Снега пелена…
Гром сражений, стоны раны,
Сотня долгих лет…
Будут в памяти изъяны,
Чёрен белый свет.
Может встретишь – не узнаешь,
Коль судьба сведёт?
Сердце, ты о чём рыдаешь?
Верь и жди – придёт!
Я смеялась, когда ты плакал,
Когда ты плакал у моих ног,
А теперь я б хотела заплакать,
Если б только услышать ты мог.
Пройдёт ещё немного дней,
И на Восток помчаться эшелоны,
И сотни женщин и детей
Заполнят празднично перроны.
Я с ними вместе не пойду –
Встречать мне никого не надо,
Ведь средь бойцов я не найду
Ни мужа, ни отца, ни брата.
И будто бы проклятый бед,
Я слышу стук колёс вагонных:
«Не жди, его давно уж нет
Средь тех, победой озарённых».
Мои плечи горят от твоих поцелуев,
И хищны твои глаза,
И сама не пойму, тебя ли люблю я,
Иль только то страсти гроза.
И вот увлекла меня тайна иная,
От тебя я к другому ушла,
Но зачем же ты плачешь, меня проклиная,
Я твоей никогда не была.
Так забудь поскорее про то, что бывало,
Несказанную тайну тех встреч.
Нет, не душу свою я тебе отдавала,
А только лишь трепетность плеч.
Жене Белик
Нет, не хочу я писать Вам на память
Шаблонных и пылких стихов,
Бог с ними, они ведь растают, как пламя
В потоке суровых годов.
Взгляните кругом: у весеннего сада
Так пышно-нарядна листва,
Разлита кругом тишина и отрада,
Щебечет в саду детвора.
И прелесть невинного детского взгляда,
И в небе весеннем зарю,
И осени поздней пыльцу винограда –
Хотите, я вам подарю.
Вере Бокоевой
Ты сказала мне с грустным укором,
Что среди моих пёстрых стихов
Не нашла ты созвучий суровых
Про войну, про коварных врагов.
Но пойми, что я петь лишь умею,
Когда радость трепещет в груди,
Когда в сердце любовь пламенеет,
Иль захочется вдруг погрустить.
Но проклятий разящую силу
И звенящую медь торжества
Мне муза моя не вручила,
Когда песням учила меня.
… Не ищи же того, чего нету,
Чего не могла бы я дать,
Ведь смешно, если песни Победы
Станут мелкие пташки слагать.
Я была, поверь, когда-то
Безмятежна, весела,
И манило всё загадкой,
И куда-то жизнь звала.
Но прошли года, унынья
Дымкой всё заволокло,
Поломались мои крылья,
Стало тускло и темно.
И теперь, ты знаешь, кто я? –
Птица мудрая — сова!
Нету блеска в моём взоре,
Поседела голова.
И в мои ночные бденья
Мне открылась даль веков.
Нету тайны, нет сомненья,
И ответ на всё готов.
Нет небес за тучей чёрной,
Нет долин за высью гор…
Слышишь, брат мой, чёрный ворон,
Там прокаркал: «Nevermore!»
Безобразный оборванный нищий
Гнусавит надрывно и тупо,
Настойчиво требуют пищи
Его помертвелые губы.
Безжизненно взоры застыли,
В них нету ни искры сознанья,
И никнет он в хладном бессильи
У ступеней огромного зданья.
И вбок боязливо косится
Мимо идущий прохожий.
Ему, может, ночью приснится
Страшный призрак, на что-то похожий.
Перед твоей немеркнущей славой
Склоню смиренно голову свою.
О город мой, в кольце блокад кровавых
Ты выстоял, как воин, как в строю.
И острой болью сердце рвалось,
Когда слыхала о тебе рассказ.
И даже, может быть, срывалась
Солдатская горячая слеза.
И не ждала я счастья лучше,
Чем только быть в твоих стенах,
Погибнуть пусть, застыть от стужи,
Но это ведь в твоих рядах.
И вот, когда я возвратилась,
Скажи, ты сможешь мне простить,
Что я твоей судьбы не разделила?
Что нет твоей медали на груди?
Тот, кто дышал твоим туманом
Не сможет тебя забыть.
Осень дождливая, осень туманная,
За что мне тебя так любить?
И каким богам я должна молиться,
Чтоб выжечь впитавшийся яд,
Чтоб острой и злою тоской не томиться
В разлуке с тобой, Ленинград?
Дождик осенний, мелкий…
Иду, по асфальту скользя.
За этою призрачной сеткой
Вижу то, что видеть нельзя.
И кажется мне, что вот надо
За угол лишь завернуть,
И где-то у Летнего сада,
Как в сказке сейчас окажусь.
И к узорной чугунной ограде,
Как к святыне губами прильну,
И в сердце вольётся отрада,
И колена пред ней преклоню.
…Дальше, дальше летай, и дрожа и звеня,
Ленинградский весёлый трамвай.
На тротуарах толпа, свет реклам и огня…
Что ж, ещё помечтаем, давай!
Вот мелькнула, смотри, золотая Игла,
Справа – гордая арка Победы,
И весенняя ночь, так безлунно светла,
Залила их сиянием бледным.
И как прежде стоит вон на крыше дворца
Чёрный латник, спокойный и хмурый.
И в памяти вертятся всё, без конца,
Стихи Блока об этой фигуре.
…Вот и мост. На него мы взлетели стрелой.
Здравствуй, старый Васильевский остров!
А на том берегу, за широкой Невой
Исакий громадится гордо.
И на фоне его в дикой скачке застыл
Император на медном коне.
И по-прежнему руку вперёд устремил,
И Пушкин по-прежнему вспомнился мне.
Стой, вожатый, я больше не в силах мечтать,
Слишком больно былое тревожить,
И о невских туманах скучать,
И о встречах мечтать невозможно.
В мою тёмную тесную келью
Кто-то букет принёс,
Когда звёзды на небе бледнели,
Букет белых роз.
Зачем эти розы душистые
В келье моей пустой,
Где поступи жизни не слышу я,
Розы с их пышной красой?
И дразнили они ароматом,
Кому-то сказали: «Гори!»
Розы… в их сердцевине крылатой
Отблеск вечерней зари.
Только ночь прошла, и увяли
Розы в келье пустой.
Лишь страшные мысли остались
Да ворох резных лепестков.
Подожди, под дождём
Мы с тобою пойдём,
И день солнечным будет казаться.
И под шёпот дождя
Мы с тобою уснём.
И не надо, мой друг, просыпаться.
Мне хотелось волшебною сказкой
Вернуть в твою душу покой
И тебе подарить свою ласку,
Эту ласку, что ждал от другой.
Довольно, милый, хмуриться,
Довольно тосковать,
Пойдём гулять на улицу
Иль в сад пойдем гулять.
Смотри, густою тенью
Манит зелёный сад,
Там яблоки краснеют,
Там зреет виноград.
И если бросить хмуриться
И бросить тосковать,
То можешь, хоть на улице,
Меня поцеловать.
Вениамину Панову
В этот вечер всё было чудесно,
Так по-детски легко и светло,
И небо за сеткою звёздной
И ночи кавказкой тепло.
И, чтоб было похоже на сказку,
Украдкой пробрались мы в сад,
И роз там набрали охапку,
Не боясь, что шипы их ранят.
И мелодиям старых романсов
Старый сад шелестит будто в такт,
Хоть врывалось порой диссонансом
Завыванье сердитых собак.
Весеннего солнца свет
Плавит окна стекло,
И будто сомнений уж нет,
И будто всё в мире светло,
И вдруг захотелось запеть
Навстречу всходящего дня
И с звонкою песней лететь
В небесной лазури звеня.
Надоела привычная фраза,
Что «счастье лежит на пути»,
И зорким что надо лишь взглядом
Счастье это найти.
Как-будто какой-то растяпа
Уронил на пути кошелёк –
Поднять его надо и спрятать –
Иль уроненный кем-то платок.
Чепуха! Искать счастья не надо –
Оно с нами везде и всегда,
Оно в радужных красках заката,
Оно в мерно идущих годах.
Счастье в сердце трепещется птицей,
Оно вдаль открывает пути.
Счастье вечно чему-то учиться,
Счастье жить и творить и любить!
Там, за окном распахнутым
Чья-то жизнь чужая звенит,
А помнишь, когда-то мечтала ты
Смело жизни навстречу идти.
Но растратила слишком ты скоро
То, чем сердце так было полно,
И звенит теперь грустным укором
Шум жизни чужой за окном.
Нине Значко
Ты вновь у лестничных ступеней
Костыль из рук моих взяла.
О, если б крикнуть: «Стой, мгновенье!»
В нём столько жизни и тепла.
И будто светлое виденье
В тоской задушенных годах —
У тяжких каменных ступеней
Ты с костылём моим в руках.
Не хочу я, чтоб солнце светило,
Чтобы жарким и душным был день,
Я хочу, чтобы небо грустило,
Чтоб на всём была сумрака тень.
И чтоб капли дождя торопливо
Шелестели по крыше моей,
Чтоб ты рядом сидел молчаливый
И пыхтел папироской своей.
Если тоской неумолчною
Всё затуманится вдруг,
Мой совет тебе: в пору полночную
Не клади близко бритву, мой друг.
В жизни всё так случается просто,
Как случится, и сам не поймёшь,
Этой самою бритвою острой
По открытой руке полоснёшь.
И следить будешь ты молчаливо
За тягучею вязкой струёй
И руку потом торопливо
Окунёшь в чашку с тёплой водой.
Друг, запутан коль скукою липкой,
Не клади близко бритву иль нож!
В жизни можно исправить ошибки,
Только жизнь вот назад не вернёшь.
Только вспомню про неё,
Так и затоскую,
И не знаю, где найти
Девушку такую.
Только помню, как меня
Под огнём спасала,
«Потерпи же, дорогой», –
Тихо мне шептала.
Помню крест на рукаве
И глаза большие…
Эх, глаза же хороши,
Синие такие!
Долго буду вспоминать
Нежную, простую
Помогите отыскать
Девушку такую!
Посоветуй, мама, кем мне лучше стать,
Чтоб на фронте вместе с папой воевать?
Я танкистом буду, танк в бой поведу,
Я проеду всюду, всех врагов смету.
Или, как Будённый, ездить на коне.
С шашкой и усами лучше будет мне?
Или я, как лётчик, в небо полечу
И тебя с собою, мама, захвачу.
Ты не думай, мама, что я побоюсь,
Я уже и в тёмной комнате ложусь.
Только ты должна мне буквы показать,
Чтобы мог я мамочке письма написать.
Однажды лев, томясь от скуки,
Собрал к себе других зверей.
По-дружески пожал им руки
(Фу, то есть лапы – руки у людей)
И предложил им лев-хозяин
Стихи хорошие писать
И обещал (в серьёз? Не знаю…)
Стихи он эти издавать.
Взял слово волк с большим портфелем,
Им перспективы начертал
(он романтическим был зверем).
И вот такое он сказал:
«О жизни нашей, о звериной,
Должны красиво мы писать
И яркой лентой серпантина
Лягушек даже украшать».
Кот говорил о том, что надо
Архив покойных изучить,
О том, что лучшая награда
Поэту – очень скромным быть.
И мудрый филин тихо вставил
Свои серьёзные слова.
Стихи, где смерть поэт прославил,
Упадничеством он назвал.
И ласковая белочка
Просила слово дать:
«Про маленьких, про деточек
Я буду вам писать».
За нею следом поднял лапу
Большой задумчивый медведь:
«Я только в мировых масштабах
И о большом могу реветь».
А скромный зайчик обещался
Им про природу написать,
И почему-то извинялся,
Что он поэтом хочет стать.
С улыбкой умною и тонкой
На них глядел эстет-олень.
Сказал, что он поёт так звонко,
Что не поймёт лесная сень.
Про всё, про это написала
Одна сердитая сова.
И ничего не переврала.
По-моему, она права.
Ну что нам происки врагов,
Когда перед сомкнутым строем
Идёт, всегда на бой готов,
Мусса Хаким, поэт героев.
Отваги полон дерзкий взгляд,
Нигде преграды смелым нет!
Он захватил, как на парад,
Ермолку, трость и пистолет.
Тот пистолет немного мал
И никогда он не стрелял,
Но нам, друзья, признать пора:
Враги ведь наши — мошкара!
Кто-то в чувяках мягких
Тихо в мой дом зашёл.
Кто это ходит украдкой
В доме моём пустом?
А потом он чувяки на валенки
Старые зачем-то сменил.
Может зайчонок то маленький,
Может быть муза без крыл?
А на утро осталися валенки
И даже чувяки в сенях,
И кто-то ушёл по проталинке
В мягких больших сапогах.
Пусть мы небольшие поэты,
Зато мы большие друзья.
Товарищи, выпьем за это —
Друзьями не быть нам нельзя!
Если сдохнешь под забором, Ну так что ж?
Не гляди на нас с укором —
Не проймёшь!
В жизни место занимает всяк своё,
Только сильный выживает —
Вот и всё.
Если хочешь ты пробиться —
Стань как волк,
А по-честному трудиться
Какой толк?
20.10.1945. Ленинград
В гушь лесную скрыться бы мне. Только
Где осенних листьев прелый запах
Доползти на перебитых лапах
Злым, израненным, голодным волком.
Можжевельника сухие пряди
Скрыли б зверя там всего надёжней.
В прошлогодний высохший валёжник
Боль, тоску предсмертную запрятать.
Ухом бы ловить лесные шумы
И в бреду, в дыму видений странных
Взвизгивать, зализывая раны,
Ничего не помнить, ни о чём не думать,
И не знать, что рыщет стая гончих,
Что моей горячей кровью выжжен
Красный след в лесу — и ближе, ближе
Тот, кто ранил и идёт прикончить.
Август 1945 года
Плотно закрыла я двери,
Но никак не забыться сном —
Вспоминается сказка,
Сказка о звере лесном.
Будто сказка эта затронула
Молчавшую долго струну,
Будто что-то до боли знакомое
Нарушило вдруг тишину.
Что-то грубое, резкое, злое,
Только что, и сама не пойму.
Здравствуй, здравствуй знакомая улица,
Видишь, в гости к тебе я пришла.
Вот и вечер над городом хмурится,
И спускается синяя мгла.
Ты такою же, прежней осталась.
Вот и дом тот высокий стоит...
Знаешь, мне вдруг сейчас показалось
Будто сердце чего-то болит.
Впрочем, это со мною случается,
Ну сама понимаешь — война..
Только как это так получается,
Что сегодня пришла я одна.
И никак не могу я поверить,
И понять не могу я ничуть,
Что вот эти тяжёлые двери
Я не смею теперь распахнуть.
И по лестнице странно знакомой,
По ступеням поспешно взбежав,
Не смогу оказаться я дома,
И никто там не будет мне рад.
Видишь, окна знакомые дразнятся,
Как понять, что чужие они,
А помотришь, так нет будто разницы,
Будто он зажигал те огни.
Сумрак больше и больше сгущается,
Мне пора возвращаться теперь.
Как друзья мы с тобой попрощаемся,
Я вернусь к тебе скоро, поверь.
Может этому ты удивляешься,
Может шепчешь мне: "Не приходи".
Мы зачем-то всегда возвращаемся
В те места, где так больно грустить.
26.11.1945
Кружево белое, нежное,
Кружево всюду — смотри!..
Вуалью задёрнуты снежною
Тускло горят фонари.
Искры мелькают алмазные,
Искры повсюду летят...
Мыслей обрывки неясные
Странно куда-то манят.
Будто волшебною силою
Мир изменился вокруг.
Зачем же тоскоб унылою
Сердце так сжалося вдруг.
26.11.1945
Я хочу быть сегодня ребёнком —
Капризным, избалованным.
Хочу дерзко смеяться и звонко
Смехом, тоской надорванным.
Мои пальцы с твоими сплетаются
Нежно и злобно.
Знаю — кто-то из нас ошибается,
Будет кому-то больно.
Испепели же губами горячими
Сомнений горькую муку.
Кто-то смотрит глазами незрячими,
Бестелесную тянет к нам руку.
29.01.1946
В узорных подушках дивана
Зарыться хочу головой..
Расскажи, что такое нирвана?
Может это как мы вот с тобой?
За окном дробезжаньн трамваев,
Крик и шум над людскою толпой.
Может мы лишь с тобой только знаем,
Как найти совершенный покой.
Расскажи мне сейчас про нирвану,
Про восточный сладчайший дурман,
Ведь сегодня я спорить не стану —
Так спокойно уютен диван.
Ты сильный и смелый, ты знаешь пути
К большому и светлому счастью,
А я лишь умею мечтать и грустить
И робко склоняться в ненастье.
Но знаю я, как знаешь и ты,
Что дни эти снова вернутся.
Ты снова прийдешь для того, чтоб в мечты
Мои с головой окунуться.
Иди же борись, а я буду мечтать
От тебя далеко, но ты знаешь —
В светлой башне моей я тебя буду ждать,
Когда от борьбы ты устанешь.
5.02.1946
В краски пёстрые заката
Погрузиться навсегда,
Чтоб мечта была крылата,
Чтоб в гирлянды плесть года.
Чтобы грусть свою развеять
Звонкой россыпью стихов.
В сказки детские чтоб верить
И вернуть блаженство снов.
7.02.1946
Ты, я знаю, устал.
Тяжек скорбный был путь.
Страсти огненный шквал
Опалил твою грудь.
Так прийди же, прийди,
Я забвение дам.
У меня на груди
Ты отдашься мечтам.
Я тебе покажу
Мир неведомых стран,
Я тебе расскажу
Про волшебный туман.
Он плетётся как сеть
Из созвучия слов.
Отблеск звёздный в нём есть,
Ароматы цветов.
Но как броня тебя
Он в пути защитит,
От неправды, от бед,
Будет он тебе щит.
10.02.1946
В шуме сутолоки вокзальной
Затерялися слова.
Друг мой милый, друг мой дальний,
Значит, я была права?
Значит, снова разойдутся
Наши врозь с тобою пути.
Скорбным эхом отзовутся
Те последние "Прости".
Без тебя, мой друг любимый,
Снова быть мне суждено.
Снова счастье прошло мимо,
Ну и пусть, мне всё равно.
10.03.1946
Я знаю всё, что жребий мне сулит —
Ужасный, страшный путь средь мёртвых поколений,
Но он хотел, чтоб я спустилась в царствие теней,
И сделаю я всё, что он мне повелит.
Он любит этот мир, я больше солнцу рада,
Я жизнь и свет люблю, но им сказать "Прости"
Готова я, и чтобы не ждало меня в пути
Я вместе с ним пройду пределы роковые,
Где много громких слов, но нет где красоты.
О минувшем давно бескрылые мечты,
На месте, где богов или богинь нагих
Лишь мумии одни, фигуры восковые
В румянах и одеждах дорогих.
12.03.1946