Прощай, творение

Глава 9

Воскресный пятичасовой автобус из Бухареста в Будапешт практически пуст, исключая несколько ранних пташек из туристов, которые, впрочем, спят на сиденьях спереди. Габи, Раду и Кристания устроились позади. Раду в середине, а Кристания и Габи по бокам, у окон. Обе они сидят, опустив головы Раду на плечи и молчат.

Молчит и Раду. Дождь барабанит в окна, рассвет уже блестит на горизонте, но все еще медлит, не готовый начать новый день. Габи хочет поспать, но не может. Она закрывает глаза, и перед ее внутренним взором начинают танцевать шоколадные батончики, кексы, печенья и пончики. Вот, значит, думает Габи, что тебя, дура волнует. Кто будет делать эти чудесные шоколадки с нугой и орехами?

Дура, дура, дурочка. Все уже для себя решила?

Габи носом касается шеи Раду, вдыхает исходящий от него запах, крепче его обнимает.

- Я не хочу умирать, - говорит она. И эхом отвечает Кристания:

- Я тоже.

Раду некоторое время молчит, и Габи даже думает, что он заснул. Его лихорадочное тепло успокаивает и ее саму. Габи, скосив взгляд, смотрит, как путешествуют по стеклу капли. Стекают вниз и исчезают навсегда, как человеческие жизни. А если взять и стереть их все рукой?

- Если мы, - вдруг говорит Раду. - Откажемся. Усилий всех остальных все равно должно хватить. Даже кого-то одного. Единственная разница будет вот в чем: мы умрем.

- Ты хочешь нас утешить? - смеется Габи, но выходит плохо. Кристания фыркает, протягивает руку и касается пальцев Габи, потом крепко берет ее за запястье. И все они втроем оказываются, будто бы связаны еще крепче, чем были пару часов назад. Хотя казалось, что крепче уже невозможно. Грустный, печальный марш дождя набирает силу.

- Мы, правда, будем играть по его правилам? - спрашивает Габи. Раду молчит, а Кристания говорит:

- По крайней мере, мы сможем жить дальше. Наслаждаясь остатками цивилизации.

- Ты тоже хочешь нас утешить? - снова смеется Габи. Она роется в кармане, находит фруктовую жвачку и берет две пластинки. Все это как-то неправильно. Габи обменялась телефонами с Францем и Артемом, приятными пареньками, которым теперь тоже предстоит уничтожать мир.

Или умереть.

В памяти ее мобильного их телефоны отмечены улыбающимися смайликами. Ее кабал, ее семья. Они совершенно зря не обсудили все вместе. После того, как Шаул отошел ко сну в теле Учителя Раду, Айслинн, Гуннара и Ливии, все долго молчали, а потом решили разойтись.

Будто им, идиотам, не о чем было поговорить. Впрочем, ведь Габи тоже не знала, что сказать. Она и сейчас не знает. Габи выдувает огромный розовый пузырь, и Кристания лопает его ногтем.

Отскребая жвачку с подбородка, Габи говорит:

- Он может убить нас? Правда?

- В любой момент. Мы уже пережили сроки своих жизней и держимся только на его желании, - говорит Раду. - Я... на Востоке я кое-что искал.

- Способ избавиться от утреннего стояка? - предполагает Габи.

- Как соблазнить любую женщину за четырнадцать секунд? - интересуется Кристания.

- Нет, девочки, ни первое, ни второе не является для меня проблемой. Я искал для нас способ сбежать от Шаула. Сбежать из мира, понимаете? Я искал возможность Воплотиться. На Востоке озабоченные достижением Нирваны люди, породили озабоченных достижением Воплощения колдунов.

Габи видит, как небо за окном начинает розоветь, медленно, будто пирожное поливают липкой глазурью, и она вязкой массой стекает вниз.

- Но, - продолжает Раду. - Все это долгий процесс. Нужно всем существованием своим воплощать Слово, которое ты несешь. И прожить свою человеческую жизнь, угаснуть, а потом возродиться. Все это путь аскетизма и сосредоточенности лишь на одном, кроме того никто не может понять, какие методы Воплощения надежны, а какие нет. Мы не имеем возможности так рисковать. Может все это и вовсе миф, как всеобщий исход в Дао, Нирвану или просто в теплые края, где всегда все хорошо и никогда не болит голова.

Габи трется щекой о его плечо, а он водит пальцами по ее скуле, другой рукой гладит Кристанию по голове.

- Кроме того, там за гранью Воплощения...

- Что? - спрашивает Кристания, перебивая его.

- Этого я не узнал, милая. Мало кто оттуда общается. Будды в Сансаре больше нет и все дела.

- То есть, - говорит Габи. - Ты рассматривал вариант сбежать от Шаула в Воплощение, но отверг его как неконструктивный?

- Рассматривал, но это ненадежный способ. Слишком рискованно ничего не достичь или достичь чего-то не того, да и в лучшем случае результат крайне неопределенный.

Говорит Раду неожиданно очень спокойно, будто все происходящее касается совершенно не их. Будто все это отвлеченная философская теория, которая ничего общего не имеет с реальностью их страшного сегодня.

Страшное сегодня оказывается очень даже симпатичным - пасмурный осенний день, окрашивающий в серый проезжаемые ими городки, уютный стук дождя, лужицы, вздымающиеся под колесами машин.

Габи смотрит на вывески магазинов и магазинчиков, бензоколонки, многоэтажные дома и покосившиеся деревенские домики и думает, как же может быть так, что всего этого больше не будет.

Она отводит взгляд от окна, видит, что Кристания спит. Сопит, как младенец. Иногда Габи ей завидует. У Кристании внутри нет совершенно ничего, кроме ее великой цели - дарить жизнь мертвым. Ничто не волнует ее по-настоящему, не ранит, не трогает. Она любит Габи и любит Раду, но где-то там у себя внутри она все равно не для них и ни для кого другого. Не будь Кристания настолько безразличной к земной любви, впрочем, вряд ли они с Габи поладили бы так сильно. Кристания никогда не была влюблена в Раду, для нее он в первую очередь Учитель, и эта связь ближе, чем любая возможная для Кристании. Но и она находится куда дальше от ее сердца, чем мечта, которую она лелеет. И сейчас внутри у Кристании наверняка меньше сомнений. Больше мертвых - больше возможностей для исполнения ее мечты.

Габи целует Раду в уголок губ, он приоткрывает один глаз.

- Надеюсь, ты не хочешь спросить, сплю ли я? - говорит он шепотом.

- Не хочу. Я хочу спросить, знаешь ли ты, чем массовая культура отличается от высокой?

- Понятия не имею, моя радость. Но и ранним утром готов послушать.

Габи утыкается носом в его шубу, вдыхает запах магазина, еще не выветрившийся до конца и так причудливо мешающийся с запахом Раду.

- Массовая культура зарождалась в городах индустриальной эпохи, чтобы примирить людей с жизнью. Она учит людей надеяться. Правило обязательного хеппи-энда. Есть вот такая штука любовь, и ты ее обязательно найдешь. И все кончится хорошо, даже если кажется, что очень плохо. Все ошибки исправит за тебя судьба или, может быть, время, а ты однажды окажешься в чудесном месте, где в завершении всего получишь самую большую награду и съешь сладчайший кусок пирога.

Раду зажмуривается, и когда Габи уже думает, что он заснул, спрашивает:

- А что насчет высокой культуры?

- Высокая культура несет своему адресату совершенно другие смыслы. Здесь ты всегда один и сейчас наделаешь кучу ошибок, они могут быть и скорее всего будут непоправимы. И в конце все равно ничего от тебя не останется, тело и разум твои умрут. Ничего не останется, кроме того, что ты сотворил.

- Тогда первым произведением этой твоей высокой культуры можно считать Эпос о Гильгамеше. Он же примерно это и понимает, когда возвращается в град огражденный Урук.

Габи обнимает Раду покрепче, а потом спрашивает:

- Как ты думаешь, где правда? - но прежде, чем Раду успевает ответить, Габи прижимает палец к его губам. - Риторический вопрос. На самом деле не там и не там. Культура не может репрезентировать смыслы, полностью совпадающие с реальной жизнью.

- Иными словами, ты считаешь, что не стоит ни надеяться, ни отчаиваться.

- Похоже на то, - говорит Габи. Раду зевает, во рту у него на секунду мелькают острые и длинные звериные клыки. У него пасть хищника, рассеянно думает Габи, и отчасти ему понравится все, что они будут делать. А может быть и для Габи в разрушении мира найдется что-то привлекательное. В конце концов, это тоже шоу, которое они начнут. Самое великое из всех. Что-то на границе ее сознания считает мысль о безудержном разрушении привлекательной, почти нестерпимо манящей.

Габи больно щипает себя за запястье, наваждение не пропадает, но прячется куда-то в глубину ее мыслей. День будто бы замирает на самом пике бледного утра и дальше не двигается. Солнца на небе не видно, а дождь льет с ровной настойчивостью.

Раду, кажется, спит, как и Кристания. Габи приподнимается и целует его в висок, чувствуя на губах биение, венки под его кожей. Если бы у них могли быть дети, можно было бы не так бояться смерти. И было бы ради кого умирать.

А Альбрехт? Нет, он ее лучший друг и будь она сама по себе, может быть, он стал бы достойным поводом, чтобы умереть. Но есть Раду, есть Кристания. Есть, в конце концов, огромный шанс, что мир все равно неминуемо рухнет даже без их помощи.

Кристания смешно морщит нос во сне, что придает ее острым чертам еще больше макабрической умилительности. Дурочка, думает что-то безответственное внутри Габи, о чем ты волнуешься? Раду сделает всем сам, может быть, ему поможет Кристания. Но ты ничего не сможешь им предложить, а думаешь так, будто самолично заразишь полмира чумой.

Габи так и не может задремать. В конце концов, когда они пересекают границу Венгрии и останавливаются на заправке, Габи выходит из автобуса, садится на остановке, закуривает и набирает номер Альбрехта.

- Привет, дорогая, - говорит он. - Как все прошло?

- Нормально, - говорит Габи. - Я возвращаюсь в Венгрию.

- Надолго? - голос у Альбрехта совершенно обычный, как и всегда кажется, будто настроение у него чуть приподнято.

- Не знаю пока. Просто решила тебе позвонить.

Габи почти ляпает что-то вроде: уезжай, Альбрехт, далеко отсюда уезжай, как можно дальше уезжай.

И не может, будто язык приклеился к небу.

- Я уже не злюсь, дорогая. Я немного злился, но решил перестать.

- Что? Да на что ты мог злиться?

Альбрехт фыркает, тянет:

- Вот, теперь я снова начинаю.

Габи видит, как водитель садится в автобус, она тушит сигарету и говорит быстро:

- Ну, я тебе потом перезвоню, когда снова перестанешь.

Снова заняв свое место, Габи опять не может заснуть, даже пригревшись рядом с Раду. Они приезжают в Будапешт к полудню, который ничем не отличается от семи утра - такое же лишенное света небо и моросящий дождь. От недосыпа Габи знобит, и Раду надевает на нее свою шубу, такую длинную, что она волочется за Габи по асфальту.

Дома без воинственного и, наверняка, неомарксистского пения Бодрийяра как-то пусто. Габи говорит:

- Я в ванную!

- Потрясающая скорость реакции, - говорит Кристания. - На этот раз ты победила.

Габи распускает косы, снимает одежду, бросает ее прямо на пол и встает под душ. Горячие струи бьют ей в спину, лаская и в то же время почти делая больно. Габи садится и принимается смотреть за течением воды к стоку.

Так проходит время, думает она. А однажды кто-нибудь берет и выключает воду.

До нее доносятся обрывки фраз Раду и Кристании. Она слышит Раду:

- Возьмем части их тел...

Еще слышит восторженный голос Кристании:

- Коктейль из зараженной крови?

И снова, после множества слов, заглушенных током воды, Раду говорит:

- Что-то вроде голема.

Наконец, разговор прерывается счастливым визгом Кристании. Она пищит, как девочка, которой подарили лучшую на свете игрушку, ту самую, о которой она мечтала всю жизнь.

Габи выключает воду, вылезает, пока не успела замерзнуть и заворачивается в полотенце. Когда она выходит, ее тут же окликает Кристания:

- Габи, у нас лучший на свете план!

- Правда, Кристания? - спрашивает Габи, силясь улыбнуться.

- Вскоре навестим работу нашей Кристании. Поможешь нам? - говорит Раду, он так же полон энтузиазма, как и Кристания.

- Да, - говорит Габи. - Разумеется. О чем вообще речь?

Габи идет в свою комнату, залезает под одеяло, чувствуя, как приятно тепло разливается внутри. Раду приходит минут через десять, садится на край кровати. Габи обхватывает его руку, прижимает к своей щеке, как дети прижимают игрушки. И, наконец, будто что-то у нее внутри развязывается, расходится. Габи засыпает, и последнее, что она слышит перед тем, как провалиться в черный, непроницаемый сон - голос Раду.

Он говорит:

- Прости меня, моя радость.

Но Габи не слушает его, думая под аккомпанемент дождя о том, кого же она возьмет с собой на ковчег.