Прощай, творение

Глава 18

Очнувшись, Франц первым делом видит Гуннара. Как, впрочем, и предыдущие сто с лишним лет, Гуннар рядом. Какое приятное постоянство, думает Франц. В голове не сразу проясняется, и некоторое время Франц не совсем понимает, где они.

По крайней мере, Гуннар с ним, значит все более или менее нормально. Вот если бы Гуннара рядом не было, не у кого Францу было бы спросить, что происходит. А так Гуннар непременно знает. Кроме того, ощущение безопасности рядом с Учителем ужасно приятное.

Отчего-то Францу не хочется покидать туман полусонного сознания. Что-то, он уверен не слишком хорошее, поджидает его в реальности. Может быть, сама его жизнь.

Через некоторое время, когда прятаться от реальности дальше становится совершенно бессмысленным предприятием, Франц делает над собой заметное усилие, приподнимается.

- Гуннар? - зовет он. Они явно в автобусе, где очень и очень жарко. Франц вдыхает наполненный типичным машинным запахом воздух, чувствует, что его укачивает.

- Не думай так громко, - говорит Гуннар. - Я от тебя отвык.

- Сколько я без сознания?

- Около трех часов. Я держал тебя в этом состоянии просто на всякий случай. Не хотелось бы, чтобы из-за тебя начался артобстрел в зоне боевых действий.

- Не хотелось бы? - переспрашивает Франц. - Мне кажется или когда мы сюда приехали, то именно этого тебе и хотелось.

- Кажется, - говорит Гуннар, а потом одаривает Франца красноречивым взглядом или даже Взглядом.

Гуннар смотрит на Франца так, будто тот нарушил как минимум четыре пункта внутреннего кодекса хорошего ученика. Пункт первый: не говори, когда тебя не спрашивают, который Франц нарушал так часто, что Гуннар привык. Пункт четырнадцатый: оставь свои наблюдения при себе, если они не касаются дела. Пункт семьдесят первый: не ставь под сомнение действия вышестоящих. И, конечно, священный пункт номер девяносто четыре: никогда не оказывайся прав.

- Извини, - говорит Франц тихонько.

И неожиданно Гуннар отвечает:

- Все в порядке. Ты, в конечном счете, не ошибался.

Разумеется, Гуннар ведь никогда не скажет "ты был прав". Он продолжает:

- Быть может, мы с тобой начали не с того, с чего стоило бы начать.

- А с чего нам стоило начать? - спрашивает Франц. Солнце застит ему взгляд, он снимает очки и трет глаза. Надев очки обратно, он видит свои брюки, мятые и запыленные. Видок у него, конечно, тот еще. Гуннар, впрочем, как и всегда выглядит аккуратно, будто собрался на похороны.

- С того, Франц, чтобы послать Шаула к черту, - рявкает Гуннар. Франц вздрагивает, издает какой-то невразумительный звук, средний между испуганным писком и неловким одобрением.

- Мне плевать на этих людей, - говорит Гуннар громко. Люди в автобусе, впрочем, не обращают на них никакого внимания. Женщины с покрытыми головами и мужчины в длинных свободных рубашках явно заняты собственными делами. Изредка на них с любопытством посматривают дети, но скорее это связано с их необычной для местных бледностью и иным языком.

- И на их мир, - говорит Гуннар. - Но оказаться в Богом забытой дыре из-за его убеждений или что там движет Шаулом, это слишком. Я не собираюсь этого делать.

Эта, безусловно, красноречивая, короткая и ясная речь, которую Франц слышит даже не сразу доходит до его сознания. Значит ли это, что Гуннар согласился с ним? Франц некоторое время потирает переносицу, в которую больно впивались очки, пока он спал.

- Можно ли это интерпретировать так, что ты передумал разрушать мир?

- Можно.

Франц снова молчит, потом спрашивает еще:

- А почему ты так резко передумал, Гуннар?

- Потому что захотел.

- Но не сразу. И почему ты не собираешься делать того, что сказал Шаул?

- Потому что не хочу.

Франц замолкает снова, автобус встряхивает на повороте, и Франц занят тем, что старается удержать свои очки. Наконец, он набирает в грудь побольше воздуха и говорит:

- Иными словами: ты отказываешься разрушать мир из-за того, что у тебя дурной характер?

- Заткнись, Франц, - отвечает Гуннар.

- Извини, - машинально говорит Франц и замолкает. А потом утыкается лбом в плечо Гуннара, обессиленно и счастливо. О том, что, может быть, это Франц склонил Гуннара к борьбе с Шаулом, а не службе ему, он старается даже не думать.

У Гуннара действительно очень дурной характер. С него станется и передумать.

Франц вдруг чувствует спокойствие. По крайней мере, они с Гуннаром вместе решат, что им делать и как жить дальше. Или не жить. Франц вдруг резко вспоминает о бунте, который устроил в лагере.

- Бойня будет вернее.

- Ты мне не помогаешь, Гуннар, - говорит Франц. А потом чувствует, как у него дрожат руки. Из-за него погибли люди, из-за него случилась трагедия. Один раз за сотню лет Франц не смог себя сдержать, и вот.

- Прекрати развешивать сопли, - говорит Гуннар. Они будто поменялись местами, теперь это Франц думает, а Гуннар говорит вслух. - Погибло гораздо меньше людей, чем, если бы все прошло так, как я задумал. И, кстати говоря, гораздо меньше людей, чем, если бы все шло своим чередом.

- Ты меня успокаиваешь? - спрашивает Франц.

- Просто, ради Бога, приведи себя в надлежащий вид, - говорит Гуннар. - Физически и морально.

Франц чувствует себя вялым и усталым, будто все возможные силы истратил на ругань с Гуннаром там, среди опустошенной земли и бараков для изможденных людей. Франц некоторое время сосредоточенно отряхивается, пытаясь стряхнуть вместе с песком и страшные воспоминания о лагере. Ведь и правда, не устрой там Франц зомби-апокалипсис из второсортных кинофильмов, все эти люди умерли бы от лишений и голода. Где они, кстати, сейчас?

Франц с подозрением смотрит на Гуннара, но тот только пожимает плечами, мысленно говорит:

- Я их не трогал, разве что стер воспоминания о нас. И заставил водителя отвезти нас до города, только и всего. Остальное - не мое дело. Наверное, добираются домой или продолжают мародерствовать.

Воинственная ненависть Гуннара к людям никогда не была понятна Францу. Может быть, дело было в простой бесчувственности, свойственной его Учителю, а может быть в чем-то большем.

Франц чувствует смутное, неприятное, бессмысленное волнение, заставляющее Гуннара скривиться, будто от зубной боли.

- Я в любом случае не собираюсь рассказывать тебе о мотивации тех или иных моих действий, - говорит Гуннар.

- Я и не просил, - обиженно фыркает Франц, а потом выдавливает из себя. - Что мы теперь будем делать?

Задавать этот вопрос ужасно страшно. Францу нравится находиться в подвешенном состоянии, когда вроде как убивать невинных миллиардами они уже не собираются, но что делать вместо этого еще не придумали. Самый неприятный пункт плана отброшен, а самый трудоемкий выход еще не найден.

Гуннар достает из кармана пиджака билеты на самолет, показывает Францу. Пунктом их прибытия значится Будапешт.

- Когда ты успел?

- Я, в отличие от тебя, не лежал без сознания.

- Интересно, почему?

- Я связался с Ливией после того, как вытащил нас из лагеря, - невозмутимо продолжает Гуннар. - Мы попробуем работать в команде.

Кто бы нас с такими чудесными характерами в какую-либо команду еще взял, думает Франц.

- И ты, Франц, предоставишь этой команде оружие.

- Я?!

Франц едва не вскакивает на ноги, его резкий вскрик приводит в замешательство соседей. Со стороны водителя раздается недовольный окрик на арабском.

- Извините, - говорит Франц тихонько, а потом и вовсе шепчет:

- Какое оружие, Гуннар? Ты что с ума сошел? Ты что-то им пообещал?

Гуннар продолжает смотреть в окно, ничего не отвечая ни вслух, ни мысленно еще некоторое время. Наконец, соизволив посмотреть на Франца, он говорит:

- Разумеется, я пообещал, что ты изобретешь жидкость, которой можно поливать надоедливых духов, чтобы они разлагались на составляющие, либо же, если не сможешь, будешь вечным бессловесным рабом для Шаула, чтобы спасти души всех остальных.

- Что?!

- Это была шутка, - говорит Гуннар убийственно серьезно.

- Чудовищно.

Франц отворачивается, делая вид, что в салоне автобуса происходит что-то гораздо интереснее их разговора. Впрочем, практически все, что угодно может быть интереснее разговора с Гуннаром. К примеру, большая и толстая зеленая муха, перебирающая лапками по спинке переднего сиденья. Ее крылышки ловят радужный отблеск на свету, а большие фасеточные глаза напоминают Францу о коровах Аменти.

- Нам нужна формула твоего лекарства, - говорит Гуннар и добавляет мысленно:

- Блокирующего магию.

Кое-какие вещи он не станет говорить вслух никогда, какой отчаянной и нервной ни была бы ситуация.

- Но зачем?

- Потому что Шаул когда-то был колдуном. Если мы введем эту сыворотку, когда он войдет в чье-то тело, он не сможет его покинуть.

Франц поправляет очки, пытаясь вспомнить, говорил ли Гуннар, что Шаул был когда-то колдуном. По всему выходило, что нет.

- Не трудись, не говорил. Зная Ливию, она все тебе объяснит. Может быть, даже не один раз. А теперь, пожалуйста, прекрати думать или мне придется снова лишить тебя сознания.

Франц открывает было рот, чтобы возразить, но видит, какие темные тени залегли у Гуннара под глазами. Дело вовсе не в том, что он устал колдовать. Применяя свое Слово устать почти невозможно.

Дело в том, что Гуннар принял, наверное, самое сложное для себя решение. Решение рисковать. И Франц ловит себя на том, что ужасно благодарен Гуннару, неважно ради него Гуннар сделал это или нет.

И вместо усталости, вместо страха, к Францу вдруг приходит уверенность в том, что все происходит правильно. И эту уверенность Франц передает Гуннару, впервые чувствуя, насколько близко они связаны на самом деле - как сообщающиеся сосуды. И что не только Гуннар может влиять на Франца, но и наоборот.

В конце концов, Гуннар пошел против своей природы, чтобы Франц не шел против своей, и теперь очередь Франца быть сильным и смелым. Франц чувствует непривычное вдохновение, дает себе зарок не испугаться и не отступить, как бы сложно все ни было дальше.

Они подъезжают к аэропорту, Франц и Гуннар выходят из автобуса последними. После духоты и запаха бензина в салоне, воздух на улице кажется, почти прохладным и уж точно приятным.

- Я синтезирую лекарство, - говорит Франц. - В лаборатории Управления там, в Будапеште.

- Разумеется. Так что с этим у тебя проблем не будет.

Пока они проходят регистрацию и затем, в зале ожидания, Гуннар мрачнеет все больше. Наконец, когда Франц смотрит в окно, наблюдая за взлетающими за стеклом самолетами, в голове у него вдруг раздается голос Гуннара:

- Я не ненавижу людей, Франц. Просто им не стоит доверять. Когда я был маленьким ребенком, таким же, какими когда-то были все они, люди выбрали меня, чтобы принести в жертву своему богу. Я ничем не отличался от других детей, просто мне повезло меньше. И когда они играли на улице, а я смотрел на них из окна, я уже знал, что мне исполнится семь, я повзрослею и старше не стану уже никогда. А вот у них еще будет детство и целая жизнь впереди. Разумеется, я завидовал. И, разумеется, я не верил, что все и вправду случится. До того самого момента, как меня подвесили вниз головой на дереве, я не думал, что этот день и в самом деле настанет. Я был бы мертв уже тысячу лет, я бы умер ребенком, так ничего в жизни и не узнав, если бы за мной не пришел Тьери. Никто из людей, которые должны были меня защищать, не помог мне. Но Тьери, колдун и преступник, помог. Я бы и пальцем не пошевелил ради человека. Я видел худшее в них и хорошо это запомнил. Я бы никогда не отказался от собственной жизни из жалости к людям.

Слова "но я сделал это ради тебя" так и не звучат, и все же Францу кажется, что он почти слышит их, неосознаваемо, будто во сне.

В самолете Гуннар заказывает себе коньяк.