Прощай, творение

Глава 21

Габи вдохновлена спасением мира, тем не менее, перспектива попасть в Америку тут же кажется ей довольно туманной. Еще туманнее кажется вероятность каким бы то ни было образом убедить Айслинн сказать ей заклинание.

- А, собственно, куда мы попадем? - спрашивает она. - В аэропорт Джона Кеннеди?

Ливия отвечает:

- Вам придется хорошо представить место, куда вы хотите отправиться. Что-нибудь приметное, может достопримечательность...

Габи тут же представляет себя на вершине статуи Свободы, ежится от холодного ветра, который там, должно быть, дует.

- Не думаю, - говорит Гуннар. - Что у нас есть так много времени. Судя по тому, о чем думает Калеб, они уже готовятся к обряду. В телебашне Бостона.

Чтобы сгладить насмешливое безразличие в голосе Гуннара, Франц тут же добавляет:

- Давайте просто найдем картинки в Интернете, и вы постараетесь представить ее, чтобы сразу оказаться рядом!

Миленький какой. Он и понятия не имеет о степенях валидности информации в Интернете и о том, что, использовав последние горсти порошка, они могут оказаться, скажем, в Канзасе.

Другого выхода, тем не менее, нет.

- Надо взять деньги, - говорит Габи. - Во-первых, мы должны будем купить сувениры, а во-вторых нам нужно взять билеты обратно.

- А как насчет пограничного контроля? - спрашивает Артем.

- О, с этим у нас проблем нет. Во-первых, потому что мы не русские, а во-вторых, потому что я мастер иллюзий, - смеется Габи. Она судорожно пытается понять, что ей, мастеру иллюзий, делать с Айслинн. Чем она вообще может помочь, кроме как отвлечь ее?

Габи чувствует себя будто перед самым важным экзаменом. Раду же наоборот спокоен и весел, словно они собираются в путешествие. Отчасти, так и есть.

Некоторое время они смотрят фотографии Бостонской телебашни. Вполне симпатичное фаллическое здание, не самое высокое, не самое приметное, лишенное какой бы то ни было примечательности. Словом, и не скажешь, что оттуда начнется гибель мира.

- А что с работниками? - спрашивает Раду.

- В смысле? - Ливия достает пакетик с остатками порошка.

- Там наверняка будет море мешающихся под ногами свидетелей. Мы их убиваем?

- Во-первых, ты, - говорит Габи. - А во-вторых нет. Давай перестанем брать на себя лишние обязанности и предоставим Айслинн и Калебу решать эту проблему собственными силами, если они так уж хотят убить миллиарды невинных людей.

- Но я мог...

- Нет.

- А если...

- Нет.

Габи слишком хорошо знает Раду, ей даже не нужно читать его мысли, чтобы понять, что он имеет в виду некие простые действия с кровавыми последствиями. Айслинн в вопросе нейтрализации работников телебашни Габи доверяет куда больше, несмотря на ее решимость уничтожить мир.

- Ну, - говорит Габи, протягивая руку и забирая со стола последнюю конфету. - Пожелайте-ка нам удачи.

- Удачи, - говорит Кристания. - Адам, Габи и Раду уходят спасать мир!

- Надо же! Хорошо, что я не причём! - раздается его голос из комнаты Адама. - Но я желаю им удачи, хотя все еще немного обижен на Раду за то, что он хотел меня убить.

Франц говорит:

- Будьте очень осторожны и оставайтесь на связи с Гуннаром.

Гуннар только хмыкает, неспособный проявить нехитрое участие даже в этой ситуации. Артем неожиданно обнимает Габи, и это приятно. Чудесный он мальчик, но намеченный им градус сентиментальности Габи не выдерживает. В конце концов, она и не думает, что идет умирать.

- Знаешь, малыш, - говорит Раду. - А ведь я иду делать куда более опасное дело, чем Габи. Может, обнимемся?

- Нет! - быстро говорит Артем. Его щеку Раду уже залечил, но прецедент создает паттерн, оттого Артем смотрит на Раду крайне настороженно.

Ливия молчит дольше всех. В конце концов, она протягивает Раду порошок, еще раз повторяя суть ритуала.

- Очень занимательно, - говорит Раду. - Комментарии, напутствия, проводы?

- Сделай это быстро, я не хочу, чтобы Айслинн страдала. Ты же знаешь, когда-то она уже потеряла ученицу.

И в темном, мягком и обычно абсолютно безжалостном взгляде Раду на секунду мелькает сочувствие, которого Габи не видела уже очень и очень давно.

- Я понимаю, - говорит Раду. Но тут же он обнажает зубы в широкой, зубастой и очень голодной улыбке, тем самым стирая малейшие следы сочувствия им проявленного.

В конце концов, Раду берет Габи за руку, спрашивает:

- Готова, моя радость?

- Как те умилительные существа в красных галстуках из советского прошлого страны Артема.

- Эй! - говорит Артем. И сквозь его картинное, притворное возмущение пробивается настоящее волнение за них. Габи улыбается ему, как улыбнулась бы маленькому брату.

Пока они проводят этот нехитрый ритуал со спиралями из соли и инкантациями, Габи до самого конца не чувствует никакой магии. А потом одномоментно и полностью мир смазывается, расплывается, и Габи это напоминает ощущение, которое приходит перед обмороками. Внутри что-то обрывается, словно она взлетает в самолете, и уши моментально закладывает. Габи крепко сжимает руку Раду, привычное ощущение жара его тела успокаивает.

Когда мир, и в особенности Габи, приходят в себя, вокруг не оказывается ее скромной квартирки и скромного кабала. Сияют и трепещут огни большого города Бостона, который Габи не видела прежде за все сотни своих лет. Ее наполняет дикая радость от того нового, что она видит и чувствует. Здесь другой воздух, куда больше пахнущий машинами и уличной едой. Здесь другие высотки, они выше и подсвечены ярче. Когда город встает перед ней так неожиданно и во всей своей красоте, в первые секунды Габи думает, что дома вокруг - огромные ульи сказочных светлячков. Ощущение ирреальности, сонного восторга происходящего усиливается оттого, что в Бостоне уже темно. Габи даже не знает, сколько сейчас времени. Она не отпускает руку Раду, не шевелится вообще, чтобы не потерять чувство отчужденности от реальности. Будто перед Габи, стоящей за какой-то непреодолимой границей, за прозрачнейшим стеклом, распускается, как цветок, город Бостон, к которому она не в силах прикоснуться.

Раду говорит, голос его мягок и нежен:

- Моя радость, мы еще успеем насладиться видами. Если хочешь, даже возьмем обзорную экскурсию, когда все закончится.

- Я очень хочу сюда вернуться, - говорит Габи. И внезапно ее кусает, больно колет, царапает почти до слез истинная цена вопроса. Отказавшись уничтожать мир, она отказалась и от бесконечности обновления, от новых городов, удивительных открытий и невероятных радостей жизни. Отказалась, тем самым, может быть, сохранив все это для других.

Будут другие девочки, подобные Габи, которые, оказавшись в Бостоне, тоже захотят плакать от его красоты. А ей некогда. Раду мягко разворачивает ее, показывая телебашню. В отличие от картинок, на которых она смотрелась скромно, в реальности телебашня сияет прекрасными огнями, похожая на столб пламени. Она совсем недалеко и, взглянув на нее, Габи даже зажмуривается.

Они с Раду идут по направлению к башне, чуть пошатываясь, как пьяная парочка влюбленных. Габи слышит в голове голос Гуннара, холодный, как и всегда.

- Они внутри, - говорит Гуннар. - Я буду оставаться на связи с тобой, Габи.

- Потрясающе, - говорит Габи. - Об этом я и мечтала.

- Ты понятия не имеешь, что может повлиять на Айслинн. А я знаю. Хоть сейчас она для меня и закрыта, это моя сестра.

Впрочем, в голосе Гуннара не слышно никаких эмоций по этому поводу. Он предельно сосредоточен, и Габи передается его серьезность. Перед входом в телебашню, Раду целует ее, почти взяв на руки.

- Не уверена, что здесь это законно, - говорит Габи. - Хотя, если быть точной, все связанное с тобой незаконно в большинстве цивилизованных стран.

- Особенно то, чем я буду развлекаться прямо сейчас, - говорит Раду. И ей передается его радостное, кровожадное волнение. Габи ожидает, что ей придется выдумать иллюзию для персонала, но когда она заходит, то видит совершенно недвижные тела людей в зале. Плазменный телевизор транслирует план башни, слышно дыхание кондиционера, все работает, кроме людей. Часть из них в официальной одежде, другая же выглядит как типичные расслабленные отпуском туристы. На секунду Габи думает, что они все мертвы, но почти тут же слышит храп, исходящий из обширных недр какого-то бородатого мужчины. Люди спят и даже не представляют, как им повезло в любом случае. Даже если у Габи и Раду ничего не получится, эти люди очнутся живыми в рухнувшем мире.

Раду переступает через японских туристов, напоминая ребенка, который решил не наступать на тени в солнечный день.

- Пятый этаж, - говорит Гуннар. - Быстро.

В лифте тоже отдыхают двое мужчин в официальной одежде. Раду нажимает кнопку с номером пять, двери с нежным звоном закрываются, а Габи смотрит вверх, на зеркальный потолок, где отражаются тела двух людей, лежащие в неестественных, абсолютно неудобных позах, и Габи с Раду, держащиеся за руки.

- Как думаешь, мы были бы хорошим постером к ремейку "Прирожденных убийц"? - спрашивает Габи.

- Немного не хватает крови.

Габи вдруг думает, что, наверное, не все в Айслинн потеряно и плохо, раз она не убила всех этих людей, хотя легко могла бы. Наоборот, она дала им шанс пережить все последующее.

Они выходят из лифта и первым делом видят то, что Айслинн сделала с коридором, а уже потом саму Айслинн. Стены исписаны знаками, которые Айслинн наносит кисточкой, макая ее в собственную кровь. Габи не знает языка, на котором Айслинн пишет, и в то же время он кажется ей смутно знакомым. Айслинн проводит кисточой по длинной ране на своей руке, затем доводит на стене линию. Она стоит на цыпочках, похожая на маленькую девочку, пытающуюся достать до края школьной доски.

Услышав их, Айслинн оборачивается, шипит:

- Раду?!

И в долю секунды они с Раду прощаются, как будто навсегда, хотя Калеб и не входит в число смертельно опасных противников и даже просто в число противников хоть сколь-нибудь значительных. Габи и Раду разнимают руки, Габи скользит кончиками пальцев по его пальцам, и думает, что всегда будет помнить это прикосновение, хотя при этом ей совсем не страшно. Прежде чем Айслинн совершает движение рукой, Габи успевает поймать ее взгляд. И вот уже часть сознания Габи находится на пустом, совершенно пустом поле, а другая часть в исписанном неясными знаками коридоре. Раду идет дальше, искать Калеба, а Габи смотрит на Айслинн.

- Я поймала тебя, - говорит она. Картинка мелькает, и Габи забывает о коридоре, телебашне, Бостоне, Америке вообще, погружаясь в иллюзию. Она решила начать с места максимально пустого, чтобы Айслинн запутать. Поле обширное, зимнее, занесенное снегом, оно белеет так же, как небо над ним.

- Даже не рассчитывай, девочка, - говорит Айслинн. - Я найду тебя и убью, если это понадобится, чтобы выбраться отсюда.

Айслинн ее не видит, только слышит. Габи улыбается. Айслинн такая же самоуверенная, как и раньше. Все они думают, что Слово Габи слабо и сама она беззащитна. Но стоит ей поймать человека, и он никогда не увидит ее, пока она не захочет.

- Тогда найди, - говорит Габи.

Вокруг Айслинн вспархивают с земли сотни птиц, черных и маленьких. Айслинн отшатывается, небо над ней становится темнее от птичьей стаи, взмывшей ввысь.

- Если ты думаешь, - говорит Айслинн. - Что я не закончила обряд, это не так. Дальше Калеб справится и сам!

- Я ставлю на Раду, - говорит Габи. - Просто не хочу, чтобы ты ему мешала.

Габи смеется, наконец, появляется перед Айслинн, только в качестве обманки, голограммы. Айслинн бросается к ней одним кошачьим прыжком, но руки ее проходят сквозь иллюзию, и она падает.

- Я же говорю - сначала найди!

Кровь с руки Айслинн капает на снег. Она горяча, и снежинки тают под ее каплями.

- А еще лучше, - говорит Габи. - Послушай. Что ты творишь, Айслинн?

- Ты не поймешь, - говорит Айслинн. Она кричит куда-то в небо, не зная точно, где находится Габи. Пространство кажется ей огромным, она не почувствует стены, даже если прижмется к ней.

- Объясни мне! - говорит Габи. - Мы не чужие люди, Айслинн. Я хочу тебе помочь!

- Тогда выпусти меня!

И Габи не знает, понятия не имеет, как может заставить Айслинн помочь им. В голове пусто, и раздраженная Габи придумывает злой, промозглый ветер, ровно такой, какой гуляет сейчас в ее голове. Айслинн ежится от холода, обхватив себя руками.

А потом Габи слышит в голове голос Гуннара, спокойный и неожиданно успокаивающий ее саму:

- Аменти, - говорит он. - В те времена, когда мы жили там.

И картинка мелькает перед глазами, на секунду сменяясь белым шумом, как при помехах в эфире. Айслинн и Габи, погруженная в собственную иллюзию, оказываются в зале Аменти. Вовсе не таком, каким они видели его в последний раз. Мозаика, начищенная до блеска, отливает золотым напылением. Факелы и свечи заставляют это напыление искрить удивительным, нездешним сиянием. Высокие потолки, от которых кружится голова, расписаны фресками, а магия так и трепещет здесь.

Айслинн замирает, она с удивлением осматривает зал, который, может быть, и забыла уже. А может он все эти сотни лет не шел у нее из головы.

- Ты... - начинает было Айслинн, ее голос дрожит от злости. Гуннар говорит в голове Габи:

- Тьери.

И Габи старательно представляет Тьери таким, каким помнит его. Старик в черной мантии со спокойным, строгим взглядом. Айслинн замирает, не заканчивая предложение. Она смотрит на Тьери, мотает головой. Рука у Айслинн все еще кровоточит, кровь мажет по золоту на полу. Айслинн прижимает свою израненную руку к груди, будто боится запачкать даже воспоминание об Аменти.

Она смотрит на Тьери, и ей так больно, что Габи почти ощущает ее боль. И когда Габи начинает говорить, голос у нее дрожит.

- Я мало что о нем знаю, Айслинн. Но он был хорошим человеком, так говорил Раду. Он был лучше нас всех, вместе взятых.

- Именно, - вскрикивает Айслинн. - Именно!

И когда она падает на колени, у Габи перед глазами вспыхивает картинка, явно переданная Гуннаром - кладбище в лесу, тихое, спокойное место, где так хорошо провести вечность. Светит солнце, и его лучи скользят вниз с деревьев к аккуратным надгробиям. Тьери стоит у дерева, высокой и стройной осины. Его окружают Раду, Гуннар, Айслинн и Ливия. Они все в мантиях, лица у них скорбны и серьезны. Габи воспроизводит все это для Айслинн, так, что упав на колени, она чувствует колкую хвою, впивающуюся в кожу и луч теплого солнца, скользящий по ее макушке.

Габи с Гуннаром будто оказываются на одной волне, она подхватывает образы, которые Гуннар посылает ей, развивает их, достраивает. Она слышит слова Гуннара, но в иллюзии их говорит Тьери. Габи воспроизводит воспоминание, общее воспоминание Айслинн с Гуннаром. Она чувствует себя, будто радио, настроенное на определенную волну.

- Когда все закончится, - говорит Тьери. - Я хочу остаться здесь. По-моему, это чудесное место.

Айслинн, которая стоит между Гуннаром и Раду, заливается слезами ровно одновременно с Айслинн, которая стоит на коленях, пачкая алое платье.

- Не плачь, дочка, - говорит Тьери. - Все заканчивается и все продолжается. Разве не чудесное место, чтобы отдохнуть?

И место действительно чудесное. Солнце бьется между листьев, поют птицы, шуршат маленькие зверьки. Спокойное место, где даже в смерти продолжается жизнь.

Обе Айслинн говорят одновременно, совершенно синхронно:

- Замечательное место, только ты не будешь лежать здесь и любоваться солнцем, ты останешься под землей, в темном и холодном месте, где мы никогда не сможем...

Голос Айслинн из воспоминания прерывается всхлипом, за нее заканчивает Айслинн из будущего:

- ... хотя бы увидеть тебя.

Габи впервые чувствует себя зрителем, а не режиссером в собственной иллюзии. Ощущение странное, но довольно интересное.

- Эта боль тоже пройдет, милые дети, - говорит Тьери. - Как проходит любая боль, если только суметь ее отпустить.

Гуннар говорит:

- Море.

Ощущение удивительной синхронности с разумом Гуннара не исчезает, и Габи снова воспроизводит картинку из его воспоминаний: бьющиеся волны осеннего моря. Наверное, это тоже ноябрь, деревья уже окончательно обнажены, но снега еще нет. Корни деревьев обмывает море, вышедшее из берегов. Тьери стоит у этого моря, оно касается его, но отступает, будто не решаясь поглотить. Его ученики стоят в отдалении, они только смотрят.

- Что вы наделали? - спрашивает Тьери. - С кем вы заключили сделку?

- Это ради тебя, - выкрикивает Раду, и его голос тонет в плаче чаек, тут же отзывающемся ему.

Волна накатывает на берег, наконец, намочив Тьери ботинки.

- Нет, - говорит Тьери. - Это ради вашего эгоизма, из-за вашего неумения и нежелания отпустить меня в срок.

Ученики Тьери жмутся друг к другу, как дети, даже серьезный Гуннар, даже отстраненная Ливия.

- Я допустил ошибку, я чему-то вас не научил, - говорит Тьери. В голосе его звучит горечь. - Я мог бы исправить эту ошибку, если бы...

Волна ревет, и Тьери замолкает, но уже не продолжает, когда море утихает тоже. Некоторое время он смотрит в небо, чайки носятся по нему, будто обезумевшие, им передается волнение воды.

- Но я не сделаю этого, - говорит Тьери. - Я тоже не могу. Я слишком люблю вас. Вы все еще мои дети. Вы всегда будете моими детьми. Мы все оказались слишком слабы.

Айслинн из воспоминания смотрит на песок под ногами, не решаясь поднять глаз. Настоящая Айслинн стоит по пояс в воде, ее длинные рыжие волосы мокры, и она не отводит глаз от Тьери, будто пытаясь исправить свою ошибку и наглядеться на него сейчас.

- Дерево, - говорит Гуннар в голове у Габи. - То самое, в Аменти.

И Габи легко воспроизводит образ дерева с плодами человеческих черепов, с вечными и золотыми листьями, означающими непрерывное умирание. Габи и сама появляется в иллюзии, она сидит на толстой ветви, срывает один из черепов, держит в руках. Он теплый, внутри него горит огонь чьей-то души.

Айслинн стоит под деревом, задирает голову и смотрит на Габи без ненависти, только с усталостью и болью. Тушь у нее потекла, помада размазалась. Этот жуткий, клоунский макияж, впрочем, удивительным образом подчеркивает ее красоту, будто она подсвечивается этим контрастом.

Габи вертит в руках череп, касается пальцем края глазницы, проводит, очерчивая контур.

- Айслинн, - говорит Габи. - Я не хочу делать тебе больно. Я знала тебя, пусть и не так уж хорошо. Я знаю, что ты не плохой человек, что ты не чудовище. И не стала им, потому что ты одна из всех пытаешься разрушить мир не из страха, а из-за любви.

Габи протягивает череп Айслинн, и она берет его, а потом бросает, будто обжегшись. Череп разбивается в пыль.

- Я тоже плохой человек. Я убивала этих людей. Тоже.

- Но ты еще способна понять, Айслинн. Гуннар и Раду не способны. Я люблю Раду больше всех на свете, но он не способен понять, почему плохо уничтожить жизни миллиардов людей. А ты способна. Потому что ты лучше всех усвоила урок вашего Учителя. Он не хотел, чтобы вы убивали или умирали из-за него. Он хотел, чтобы жизнь продолжалась и без него, он надеялся, что вы сумеете его отпустить. Но даже когда вы ошиблись, он не перестал любить вас.

- И что? Чего хочет он, Габи? Чтобы его оставили в покое?

- Я думаю, он все прекрасно знал, когда передавал свое заклинание тебе. У него была сила предвидеть будущее, и он знал, где и как все закончится. Он дал тебе заклинание не для того, чтобы ты использовала его для уничтожения мира. Он дал тебе заклинание, потому что оно поможет уничтожить Шаула. Исправить все ваши ошибки самим. Даже если это будет стоить нам жизней, Айслинн.

- Уничтожить Шаула? - спрашивает Айслинн.

- Есть способ, милая. Помоги нам. Ты нужна, ты очень нужна. Поехали с нами, будь со своей семьей, когда все закончится. И сделай то, чего Тьери хотел бы по-настоящему. Ты ведь знаешь, что он не стал бы вынуждать тебя становиться чудовищем ради него?

- Ты спрашиваешь, Габи? - говорит Айслинн недоуменно.

- Я ведь не знаю его так хорошо, - пожимает плечами Габи. А потом Айслинн вдруг ревет, громко и некрасиво, как маленькая девочка. Она опускается на землю, обхватывает руками колени.

- Не стал бы, - говорит она сквозь слезы.

И Габи отпускает ее, и вот Айслинн уже сидит в коридоре, у стены, исписанной буквами странного языка.

Габи запускает руку в карман, берет конфету, разворачивает ее и откусывает кусочек. Награда за успешно выполненное задание.

Она подходит к Айслинн, садится рядом.

От Айслинн пахнет травами, резко и усыпляюще. Наверное, этот запах, казалось бы, неощутимый издали, и заставил людей уснуть. На колдунов он, тем не менее, не действует. Видимо, чтобы Калеб не прикорнул в уголке вместо того, чтобы строить из себя Джимми Джонса.

- Где заклинание, которое оставил тебе Тьери, Айслинн? - спрашивает Габи мягко. Айслинн поднимает голову вверх, смотря на символы, написанные ее собственной кровью.

- Вот оно, - говорит Айслинн. А потом она начинает рыдать еще горше, и Габи обнимает ее. Именно в этот момент буквы у них над головами вспыхивают и сияют мучительным алым, какого Габи никогда прежде не видела.