Прощай, творение

Глава 22

Когда Габи и Раду исчезают в золотой пыли, будто их и не было, Франц оборачивается к Гуннару. Гуннар выглядит еще более сосредоточенным, чем обычно.

- А мы? - спрашивает Франц.

Лишь через некоторое время Гуннар удосуживается ответить.

- А что мы? Пойдем и посетим филиал нашей работы в Будапеште и посмотрим на людей, которые так и не сумели поймать девочку-подростка и одержимую медсестру за столько лет.

Гуннар оборачивается к Ливии, спрашивает:

- Итак, Шаул, пребывая в физическом теле, использует его, как сосуд, значит и магию творит через него?

- Да, - говорит Ливия. - По крайней мере, он был вполне себе материален, когда излечил Тьери, если помнишь.

- Значит, - говорит Франц. - Мы отправимся за веществом, которое заблокирует его магию.

Он не может себе признаться в том, как сильно волнуется за Габи и даже за Раду. И, конечно, за Айслинн. А в некотором роде еще и за Калеба. Все эти люди Францу не чужие, как не чужие они Гуннару, сколько бы Гуннар этого не скрывал.

Кристания разрешает им принять душ. Гуннар, разумеется, идет первым, а Франц в это время сидит, стараясь не показываться никому на глаза, в гостиной. Через некоторое время в дверях появляется Адам.

- Может быть, желаете чаю?

- Нет, спасибо, - говорит Франц. - Благодарю.

- Тогда, может быть, желаете объяснить мне, что происходит?

Адам садится на край кровати. Он не выглядит мертвецом, хотя и чрезвычайно бледен. Скорее пугающим в нем кажется то, что детали его тела не соответствуют одна другой. В нем будто бы нет природной гармонии цельно созданного организма.

- Мы пытаемся если не спасти мир, то хотя бы его не уничтожать, - говорит Франц.

- Это семейное дело? - спрашивает Адам.

- Отчасти. Но мы не кровные родственники.

Адам некоторое время молчит, и Франц чувствует неловкость перед этим странным существом, чем бы оно ни было на самом деле. Наконец, Адам все-таки спрашивает то, что, по-видимому, хотел спросить изначально:

- А Кристании чем-нибудь грозят ваши жутко тайные всемирные дела?

Франц хочет было машинально сказать абсолютнейшую правду. Да, Кристании их дела грозят самым непосредственным образом. Смертью грозят. Но Франц смотрит в разные, блестящие глаза Адама, который переживает и волнуется, который умеет чувствовать, как и все прочие существа на этой земле и который боится за Кристанию.

Франц легонько мотает головой, а потом, набравшись смелости, говорит:

- Нет, нет, не грозят, конечно. Кристания - ученица Раду, она просто ему помогает. Ее, как и меня, это все не касается.

Францу тут же становится неловко, он даже боится, что щеки его заливаются краской, идентифицируя ложь, сказанную им только что. Франц закашливается, добавляет:

- В общем, не переживай. Все с Кристанией будет хорошо. Ты за нее волнуешься?

- Конечно, - говорит Адам так искренне, что Франц чувствует себя последним лгуном. Где же Гуннар? Почему он никак не закончит мыться? Впрочем, с него бы сталось оставить воду включенной и с интересом наблюдать, как Франц будет выкручиваться.

Как только Гуннар выходит из ванной, Франц срывается с места, говорит:

- Извините!

Прости, что я тебе солгал.

Ванная подчеркнуто девичья. Множество бутылочек и баночек с кремами, шампунями и бальзамами, пахнущими вкусно и разнообразно. Габи, наверное, принадлежит строй детских гелей для душа: земляничный, мятный, апельсиновый, карамельный, ванильный. Кристания, Франц почти уверен, пользуется дорогой серией профессиональных шампуней. Франц открывает один из них, чувствует запах, едва различимо исходящий от волос Кристании.

- Быстрее, извращенец, - говорит Гуннар в его голове.

- У тебя есть понятия о личном пространстве?

- Я счел нужным вмешаться прежде, чем ты начнешь искать ее зубную щетку.

Франц сталкивается с еще одной непредвиденной проблемой. Все моющие средства в ванной женские и пахнут, как женские. Франц долгое время изучает батарею гелей для душа, уверенный, что никогда и не прикоснется к банановому или шоколадному. В конце концов, он выбирает мятный, как наиболее нейтральный.

После ванной, пахнущий как жвачка, Франц выходит в коридор. Там Кристания доказывает Гуннару, что на улице холодно.

- Мы справимся, - говорит Гуннар.

- Но, - говорит Кристания. - У Раду есть отличные шубки. Они даже мужские. Может быть. Чудовищно похолодало.

- Кристания, мы не простудимся.

- Точно? Вы наши гости, - говорит Кристания. Франц невольно любуется ее бледным, прозрачным видом.

- Спасибо, - говорит Франц. - За заботу, я имею в виду. Спасибо, Кристания.

Она чуть вскидывает брови, потом улыбается уголком губ.

- Не за что.

- Дело не в заботе, она просто хочет нас унизить, - говорит Гуннар. - Пойдем.

- Подождите, - говорит Кристания напоследок. Голос у нее очень взволнованный. - Как там Раду и Габи, Гуннар? Все в порядке? Они живы? У них получается?

Глаза у Кристании при этом такие, что у Франца сердце разрывается, а Гуннар только говорит:

- Все в порядке.

И выходит, не оглядываясь.

Будапешт Франц любит по-своему сильно, он помнит его еще одной из столиц его Империи, Австро-Венгрии, которую Франц так любил. Там были те Вена и Будапешт, непохожие, но крепко связанные, как муж и жена.

Много воды утекло с тех пор, и все же Франц считает Будапешт своим вторым родным городом или, скорее, неотъемлемой частью Вены. Спустя столетие, Франц все еще отлично ориентируется в его улочках и улицах. Кристания, кстати говоря, не врала. Действительно похолодало.

Гуннар смотрит на Будапешт, как на старого врага.

- Отвратительный город, - скривившись, говорит Гуннар.

- Я бы не сказал, - пожимает плечами Франц. - Думаю, что он просто не в твоем вкусе.

Филиал Управления находится на окраине Будапешта, вдали от всех исторических мест и случайно забредающих туристов. Унылое серое здание времен социалистического строительства маскируется под психоневрологический диспансер. Интересно, думает Франц, у Гуннара был бы диагноз, если бы он обследовался, как следует?

Во всяком случае, он форменный параноик.

- Заткнись, Франц, - слышит он голос Гуннара в голове.

- Прости, - отвечает Франц вслух. И думает что это, наверное, самое частое слово, которое он употребляет в их с Гуннаром общении с самого начала. И в то же время Франц испытывает прилив радости оттого, что Учитель у него все-таки есть. В конце концов, именно в Будапеште работает Альбрехт, который от своего Учителя и вовсе сбежал. Они земляки, Альбрехт тоже из Вены, а потому Франц с ним сразу поладил. Альбрехт работает кем-то вроде разведчика, потому как его Слово как-то связано с невидимостью. Что это за Слово Франц до сих пор не знает, при всей своей умильной общительности, Альбрехт довольно скрытный.

Он встречает их в приемной, лучащийся от радости в одной из своих ярких рубашек. Альбрехт обнимает Франца и сдержанно пожимает руку Гуннару.

- Здравствуйте, господин Гуннар, - говорит Альбрехт. Он сияет улыбкой, обаятельной и нейтрально-вежливой одновременно.

- Мой отчет по поводу объекта наблюдения я уже сдал.

- Хорошо, - говорит Гуннар. - Спасибо.

- Но ничего противозаконного объекты не совершали, - быстро говорит Альбрехт.

- Не сомневаюсь, - отвечает Гуннар.

- О ком он? - мысленно спрашивает Франц.

- Габи и Кристания, - говорит Гуннар в его голове. - Он наблюдает за ними. Уже много лет.

- Но ты же сам полчаса назад говорил, что хочешь посмотреть на людей, которые не смогли их поймать. Я думал, что ты хочешь посадить их!

- Я преувеличивал. Просто хочу представлять, чем они занимаются.

Франц фыркает вслух, Альбрехт чуть вскидывает бровь, улыбка, впрочем, у него все так же сияет. Францу всегда несколько неудобно из-за того, что у Альбрехта-то Учителя нет. Разумеется, бывает, когда Учитель погиб или умер своей смертью, но ведь в этом случае сохраняется светлая память о нем.

- Проводи Франца в лабораторию, - говорит Гуннар. Его явно такие мелочи, как Альбрехт не волнуют. - А потом возвращайся, и мы побеседуем.

По крайней мере, не волнуют излишне.

- Да, господин Гуннар.

Гуннар остается, а Франц и Альбрехт идут дальше сквозь длинные, унылые коридоры. На первом этаже располагаются только кабинеты сотрудников. На втором находятся заключенные и только на третьем - сеть лабораторий.

Франц думает, что именно филиал в Будапеште, как ничто характеризует Управление. Безрадостное, бесчеловечное заведение с зарешеченными окнами. Самое яркое пятно, которое можно встретить во всем помещении - свежештукатуренные потолки, сияющие оглушительным белым. Здание будто бы пустует, но на самом деле каждый просто занят своим делом. В основном, на втором этаже. Вход на второй этаж, впрочем, закрыт на засов, они проходят мимо, поднимаясь сразу на третий.

- Откуда ты узнал, что у нас заканчиваются запасы? - говорит Альбрехт. - Вроде бы мы пока не посылали запроса.

- Время подошло, - неопределенно говорит Франц. Он единственный, кто знает формулу, так распорядился Гуннар. И периодически Францу приходится наведываться в разные города Европы и производить лекарство. В этом, по сути, и состоит самая большая часть его работы. Хранение секретов и преимуществ Гуннара. Альбрехт некоторое время молчит, потом, когда они поднимаются на третий этаж, говорит самым что ни на есть будничным тоном.

- О, Франц, друг мой, скажи, ты ведь мог бы как-нибудь повлиять на своего Учителя?

- В основном, - говорит Франц. - Это он на меня влияет.

Оба, Франц и Альбрехт, смеются. Лаборатории здесь просторные и чистые, содержатся в идеальном состоянии всегда. Сегодня на третьем этаже никого нет, Альбрехт говорит:

- Надо же, как удачно.

Альбрехт с присущей ему небрежностью садится на один из лабораторных столов, пока Франц достает из холодильника и кладовой вещества для работы.

- Знаешь, - говорит Альбрехт. - Гуннар такой строгий, страшный человек иногда.

- Не распространяйся об этом особенно никому, кроме меня, ладно? - говорит Франц.

- А то никто не в курсе.

Не то чтобы они с Альбрехтом друзья, скорее очень и очень хорошие знакомые. Франц к нему сильно привязан, всякий раз, когда Франц чувствует себя совершенно одиноким, он вспоминает о наличии Альбрехта. Да уж, не то чтобы они хорошие друзья, скорее Альбрехт контраргумент Франца против полного отсутствия общения. И тем самым очень ему дорог.

Франц создает яд совершенно автоматически, он делал это сотни раз. Совершенно автоматически он выверяет количество веществ, смешивает их, нагревает, собирает взвеси.

Альбрехт тем временем говорит:

- Я сейчас к нему пойду, но мне тебя кое о чем нужно попросить, Франц. Я бы никогда не стал, ты же знаешь, но тут такое дело. Я кое-что пропустил в своей работе, кое-что важное.

И машинально Франц спрашивает:

- Исцеление в больнице? Или разграбление морга?

Альбрехт не теряет своей обычной невозмутимой улыбки.

- Да, именно, Франц. Так вот, полагаю, Гуннар некоторым образом злится. Ты мог бы испросить его не увольнять меня. Я согласен быть пониженным в должности, но увольнение это уж слишком. Я полезен организации!

Франц даже забывает о горящей спиртовке, смотрит на Альбрехта.

- Увольнение?

- Я боюсь, что он меня уволит. Очень боюсь.

Впрочем, зная Альбрехта, на этот случай у него уже есть билет в далекую, теплую и недоступную Управлению страну. Увольнение в мире Гуннара означает только одно - смерть. Потому как информация, которой обладает любой из сотрудников никогда и ни при каких условиях не может выходить за пределы организации.

Франц облизывает губы, возвращается к работе.

- Я попытаюсь, - говорит он. - Но я ни в чем не уверен.

- Спасибо, Франц!

Альбрехт слезает со стола, идет вниз, к Гуннару, оставляя Франца одного. Пока Франц готовит свой яд, он думает, сможет ли Гуннар сделать поблажку для Альбрехта. С одной стороны, ведь Гуннар прекрасно знал, что собираются делать Раду и его ученицы. С другой, их действия подвергли опасности раскрытия магию. С третьей - что мог сделать Альбрехт?

Часа через два Франц заканчивает свою работу, помещает лекарство в герметичные ампулы, парочку из которых он берет с собой, остальное оставляет в холодильнике под кодовым замком.

Гуннар ждет его внизу, будто бы время его прибытия рассчитал. Альбрехт, взволнованный и бледный, улыбается Францу. Но даже это его волнение кажется немного наигранным.

- Я готов, - говорит Франц. - Спасибо, Альбрехт.

Гуннар с Альбрехтом не прощается. Они выходят на улицу и решают пройтись вместо того, чтобы спускаться в метро. Решают, впрочем, какое-то не совсем точное слово. Все происходит само собой.

Гуннар не спрашивает, сколько лекарства Франц взял, потому что, скорее всего, мысленно контролировал весь процесс. И уж точно слышал их с Альбрехтом разговор.

- Ты ведь не уволишь его? - спрашивает Франц.

- Я рассмотрю его дело позже, когда мы уничтожим Шаула.

- Мы ведь и сами с тобой едва не нарушили секретность. И ты прекрасно знал, что Раду будет уничтожать человечество. И тебе самому в какой-то момент было плевать на секретность, потому что ты хотел закончить весь мир...

- Таким, каким мы его знаем, - заканчивает Гуннар. - В твоих словах есть резон, тем не менее, Альбрехту было дано задание, которое он, в конечном итоге, провалил.

- Но он не заслуживает смерти!

- Я буду над этим думать.

В сквере, через который они проходят, снимается какой-то репортаж. Стоят люди с плакатами, на которых написано название города, где не так давно были Гуннар и Франц. Гуннар вскидывает бровь. Сколько времени прошло? Едва ли двое суток. Век медиатехнологий позволяет передавать информацию за секунды, и Франц, как и Гуннар, не может к этому привыкнуть.

Фургончик с логотипом какого-то заштатного городского канала является приютом для усталой съемочной группы. Миловидная блондинка с серьезным лицом смотрит в камеру оператора, говорит:

- Здесь проходит немногочисленный митинг в защиту бунтовщиков из лагеря военнопленных в Ливане, где продолжается гражданская война. Теперь, когда их судят в Бейруте, люди не понимают, за что. Как это нарушает базовые права человека? Правомочно ли судить солдат, как преступников, если они защищали свои жизни и свободу.

Франц видит один из плакатов, гласящий: "Мы не судили бы бунтовщиков Бухенвальда".

Репортер опрашивает людей, и Франц с Гуннаром стараются пройти мимо как можно быстрее. Но Франца, как и всегда, ловят. Репортер протягивает ему микрофон, спрашивает:

- Что вы думаете о ситуации?

- Я...

Франц было смотрит на Гуннара, но Гуннар идет вперед так невозмутимо, будто бы понятия не имеет, кто такой Франц и почему они так долго шли рядом.

Франц вздыхает, а потом говорит:

- Я думаю, что люди должны обладать своими естественными правами. У каждого есть право на жизнь и право на свободу, право чувствовать себя в безопасности. Мы ведем эти глупые войны друг с другом, лишаем ничем не отличающихся от нас мужчин и женщин жизней, заставляем их бояться и страдать. Зачем? Нет ни одной достойной причины для этого. Мы должны, наконец, понять, что зло способно породить только зло. Что наша жестокость выплескивается в ответную жестокость. Что все в мире возвращается. Мы, страдая от зла, причиняем зло другим. И нельзя вечно судить страждущих. Мы должны понять и, наконец, простить друг друга, чтобы завершить все начатые нами войны.

- Какая вдохновенная речь, - говорит репортер, когда Франц заканчивает. Франц улыбается ей, потом быстро говорит:

- Извините. У меня богатый жизненный опыт.

Франц смотрит в пустой, черный глаз камеры еще раз, как будто надеется увидеть там ответы на свои вопросы, потом отстраняет микрофон и спешит вслед за Гуннаром.