Прощай, творение

Глава 24

Габи держит на руках куницу, уговаривая ее превратиться обратно. Артем вздыхает, наблюдая за этим жалким зрелищем.

- Никто больше тебя не ищет, Раду, - говорит Габи. - Не думаю, что тебя вообще кто-то искал. Люди, конечно, видели твое лицо, но это единственный раз, когда ты не сделал ничего противозаконного. Кроме того, не думаю, что репортеры ждут тебя в Аменти.

Куница смотрит на нее глазами, похожими на блестящие бусинки, а потом сворачивается у Габи на руках. Артем говорит:

- Все еще отказывается, да?

- Ага, - говорит Габи. - Гуннар сказал, что они посадят его в тюрьму, где не будет ни книг, ни телевизора за инцидент с телевизионной сетью. Теперь он боится. Как превратился в машине, так и не хочет обратно.

Одной рукой Габи поддерживает куницу, а другой достает из кармана очередной "Moon Pie" с маршмеллоу. Артем полагает, что Габи съездила в Америку не зря хотя бы потому, что привезла с собой целый пакет странных сладостей, которые с удовольствием уплетает до сих пор, не всегда готовая поделиться.

Габи и Раду вернулись вместе с Айслинн обычным, человеческим способом. Габи, разумеется, легко могла предоставить в аэропорту все нужные документы, даже если у нее их не было.

До их звонка из аэропорта, Гуннар молчал по поводу успеха или же неудачи задания, Раду и Габи выполняемого. Вот же у человека дурной характер, думал Артем, нет бы сказать, где они и все ли у них получилось. Интересно, как Гуннара вообще терпел его кабал?

Словом, почти двое суток они провели в ожидании. Ливия бесконечно повторяла последовательность действий в грядущем ритуале и заставляла всех учить Слово Мир из заклинания Тьери, Гуннар демонстрировал свой дурной характер, Франц пытался понравиться Кристании, а Кристания переживала за своего Учителя и сестрицу, совершенно безразличная к неловкому флирту.

А Артем, не знающий, куда приткнуться, чувствовал странное, всепоглощающее волнение. Оно нарастало, как волна и угрожало накрыть его с головой. В конце концов, Габи и Раду привезли Айслинн, и Артем, увидев ее в коридоре, издал довольно-таки позорный, писклявый вскрик радости.

Айслинн ему очень нравилась, вовсе не хотелось бы, чтобы она оказалась злодейкой или же умерла. Хотелось, чтобы Айслинн была с ними. Калеба рядом не было, и заметив это, Артем отметил и бледность Айслинн, ее усталость и нездоровый вид.

Впрочем, с настроением у Айслинн, похоже, все было в порядке. Она сказала ему:

- Здравствуй, Артем. Рада тебя видеть, милый. И рада, что ты тоже рад.

- Красивые слова от красивой женщины, - сказал Артем.

- О, боги, герой-любовник, брысь отсюда, - засмеялся Раду, отстраняя его, а Габи протянула Артему пачку карамелизированного арахиса "Крэкерджек" и прошла мимо.

Отчего-то Артему стало жалко Калеба. Чувство было совершенно иррациональное и в этом - почти неприятное. Калеб сам во всем виноват, но, как и любое существо, наверное, тоже боялся и страдал. Смерть всех уравнивает, такая уж она штука. Наверное. Впрочем, думал Артем, скоро он возможно об этом узнает.

Ночью, пытаясь заснуть в гостиной и слушая вздохи Франца, который так же не мог задремать, слушая мерное дыхание Гуннара, такое ровное, что по нему можно было отсчитывать время, слушая по-детски смешное сопение Ливии рядом, Артем думал, что, наверное, это имел ввиду его друг Антон, описывая когда-то, как вся его семья собирается на даче. Никогда-никогда прежде у Артема не было большой семьи, и он не знал, что это такое - быть причастным ко всем теснящимся рядом людям, ощущать с ними оглушительное единство.

Впрочем, может Артем так ясно ощущал это, потому что ничего подобного прежде не испытывал. Он вздохнул, переворачиваясь. За стеной, в комнате Габи, он слышал ее всхлипы, стоны, их с Раду смех и не строил себе иллюзий по поводу того, чем именно они занимаются. Адам оглушительно храпел в комнате Кристании, периодически вызывая поток шипения от Айслинн, который в свою очередь вызывал раздраженный, почти неразличимый шепот Кристании.

Вот, думал Артем, стараясь запомнить само ощущение, вот он - мой кабал. Все их имена в далеком городе Риме написаны на одном пергаменте. Они - мои. Франц и Гуннар спали прямо на полу, а Артем и Ливия на диване. Артем подумал, что вообще-то довольно хорошо, что его Учитель - девушка, и ей уступают более удобные места.

Франц снова перевернулся, и Артем прошептал:

- Не спишь?

- Не могу заснуть, - ответил Франц. Они посмотрели друг на друга, в темноте белки глаз Франца нездорово блестели. Потом, не сговариваясь, тихонько встали и перебрались на кухню. Там они сели за стол, посмотрели друг на друга, потом Артем достал из холодильника молоко, налил себе в стакан.

- Волнуешься? - спросил он у Франца.

Франц пожал плечами, потом сказал:

- Да просто не спится. Гуннар, кстати, тоже не спит.

- А выглядит так, будто спит.

- Притворяется, - засмеялся Франц. - Я думаю вот что: бессмысленно спать. Нам вставать в шесть утра, а сейчас уже четыре. Какая разница два часа сна или никакого вовсе? Кроме того, не хочу спать, если это моя последняя ночь.

Артем согласно кивнул. Они проболтали до самого утра, пока рассвет не смазал звезды и луну, а молоко в пакете не кончилось. Артем подумал, что если бы они пили не молоко, а алкоголь, то непременно назвали бы друг друга лучшими друзьями. Артему понравились увлеченность Франца химией, наивность и мягкое чувство юмора.

Но как только он подумал, что они могли бы общаться и дальше, то вспомнил, что никакого дальше может не быть. И Франц, видимо, тоже о чем-то таком вспомнил, и оба они загрустили.

- Наверное, мы все правильно сделали, - сказал Франц. - Все равно бы умерли, а так хотя бы будем бороться. Даже если со смертью Шаула мы умрем, по крайней мере, мы не поступим подло и не будем смиренно ждать. Поэтому мы все правильно делаем. Это достойно.

- Точно все правильно сделали, - ответил Артем, и в голосах обоих сквозила неуверенность. А потом на кухню зашла Габи, больше похожая на кузена Оно из "Семейки Адамс" со своими распущенными волосами. Она сказала:

- Хватит развозить сопли, юноши. Современная культура с ее глянцевыми журналами и индустрией кино - галлюциногенный мир, где все желанные качества явлены в максимально концентрированном виде. Потребителю здесь уделяется роль догоняющего, роль ослика, идущего за морковкой, роль того, кто не соответствует идеалу, но должен к нему стремиться. Жизнь обывателя пуста и полна пустых ожиданий. Вам же предлагается роль героев, которую иначе вы в своей жизни никаким образом реализовать не могли. Вам предлагается прожить один настоящий день, будьте благодарны.

- Что? - спросил Франц.

- Ты попал в кино, - ответила она.

Габи налила себе воды из фильтра, развернулась, а Артем спросил ее:

- Ты что вообще не боишься умереть?

Но она так и не сказала ничего. А через полчаса все встали, и началась суета, напомнившая Артему о фильме "Один Дома". И Артем подумал, может быть, они забудут его, и он останется в чужой квартире, в городе Будапеште совсем один. Мысль была отчасти страшная, а отчасти притягательная. Все случится без него, а он будет смотреть телевизор, ожидая смерти. Мысль была настолько непохожей на все прочие мысли Артема во все времена, что показалась чужой.

Ливия повторяла ритуал, снова и снова читала заклинание, оставленное Тьери, и Артем никак не мог к ней подступиться. Адам готовил завтрак, напевая какую-то венгерскую песенку. А, ну да, одному дома остаться бы не получилось - Адам не собирался в Аменти, Кристания наказала ему следить за квартирой. Артем чувствовал себя маленьким, никому не нужным и мешающимся у всех под ногами. Конечно, никто не забыл Артема, отправляясь в Аменти.

И вот, после долгого пути, они снова стоят на опушке, на этот раз, прибыв туда не по отдельности, а вместе. Артем впервые видел лес перед замком, и он был ужасен - чудовищные животные, странные голоса, смертоносные ловушки. Но они были все вместе, а оттого путь показался ему чем-то вроде комнаты ужасов. Страшно, но не слишком. Жутко, но не пробирающей до костей жутью. В конце концов, с ним были взрослые, сильные колдуны, способные защитить их всех.

И вот они все стоят возле дерева, плодоносящего черепами. Древний символ их кабала, страшный и жестокий. Алые огоньки плещутся в черепах, Артем смотрит за их движением, и чувствует себя виноватым за те времена, когда его еще и на свете не было. Они не спеша идут к поляне, потом медлят, осматривая руины замка. Айслинн спрашивает:

- Все готовы?

И никто не отвечает сразу. В конце концов, каждый понимает, чего может лишиться. Каждый понимает, что успех не гарантирован. Каждый все-все понимает.

Айслинн добавляет:

- Лично я - вполне.

И говорит она очень уверенно для женщины, до последнего желавшей уничтожить мир. Франц с Гуннаром переглядываются, Гуннар коротко кивает, видимо, за них обоих.

- Давайте сделаем это побыстрее, Адам не может долго оставаться один, - говорит Кристания.

Габи жует печенье, вид у нее совершенно невозмутимый, как будто в другом месте и в другое время она себя совершенно не представляет. Куница у нее на руках кивает.

Ливия молчит дольше всех, и Артем смотрит на нее с непониманием. Она ведь все придумала, она всех собрала, она больше всех хотела уничтожить Шаула, что же ее останавливает?

- Я готов, - говорит Артем почти укоризненно.

Ливия еще некоторое время не отвечает, а потом говорит едва слышно:

- Разумеется.

Они идут через поле, коровы на этот раз жуют червей, доставая их из-под земли. Некоторые из них, впрочем, уплетают одну из своих падших товарок. Артем вскидывает брови, потом пожимает плечами. Куница провожает коров тоскливым, почти влюбленным взглядом.

Коровы не обращают на них ровно никакого внимания. Артем им даже завидует, ничего-то их не волнует, ничего не тревожит. Когда одна из коров умирает, они съедают ее, а весной вместо нее, наверное, рождается новая.

Хорошая у них здесь жизнь, спокойная. Не то, что у Артема. Артем бы не отказался до скончания веков лежать в поле и смотреть, как восходит луна. Или хотя бы оказаться сейчас дома, где мама и бабушка, и никогда ничего не происходит. Однако у него этой возможности нет. Артем смотрит на Гуннара, выражение лица у него непроницаемое. И, тем не менее, Артем почему-то уверен, что теперь Гуннар в курсе, что он завидует коровам. Надо же, еще пару лет назад Артем мечтал об удивительной жизни и чтобы от него непременно зависели судьбы мира. А теперь ему страшно, когда от него зависит его собственная судьба.

Они проходят в зал, осматриваются, будто в первый раз. Габи ставит куницу, говорит:

- Мы с Кристанией взяли твою одежду, долбанутое животное. Иди, стань человеком и оденься.

Шаги их отдаются от высоких стен, Артем чувствует какую-то общую торжественность момента. Вот они в далеком, жутком месте делают убийственно важное дело. Куница бежит в подвал, за ней следует Кристания с одеждой. Артем вдыхает запах Аменти и думает, что однажды Ливия любила это место. Он берет Ливию за руку, она смотрит на Артема, будто не совсем понимая, что он здесь делает.

- Прости, - говорит Ливия. - Я задумалась.

- Вспоминаешь, что здесь было раньше?

- Да, - говорит Ливия. - Думаю самое время.

Она обнимает Артема, а ведь никогда раньше не обнимала, треплет его по волосам.

- Не бойся, хорошо? Мы все отлично придумали. Станем свободными, и с миром все тоже будет хорошо. А знаешь что, когда все закончится, давай с тобой отправимся в Грецию снова, только надолго? Там тепло, есть море, замечательное солнце. Там даже йогурт может быть вкусным. И я буду учить тебя новым ритуалам, познакомлю с местными колдунами. Кроме того, тебе нужно знать греческий.

Говорит Ливия голосом, совершенно лишенным грусти, и Артем от ее веселых, нежных обещаний чувствует себя успокоенным. Всегда грустившая прежде, Ливия скоро освободится, и все станет иначе.

- А с нашим кабалом мы еще встретимся? - спрашивает Артем.

- Да, - говорит Ливия. - Хотя не скоро. Ты что не заметил, что они не слишком приятные люди?

Возвращается Раду, он впервые одет нормально, и отсутствие кислотного цвета шубы на нем кажется Артему странным и непривычным, почти тревожащим. Они все, один за одним, как в первый приезд сюда, поднимаются наверх. Только на этот раз Артем знает весь свой кабал, успел к нему привязаться.

День в самом разгаре, и солнечный свет пробивается сквозь окна. Артем рад, что на этот раз им не приходится пробираться по коридору в полной темноте. Ливия идет впереди, она ведет их в комнату, которую Артем не видел прежде. Просторная комната, где висит оружие. Какой рай для реконструкторов, думает Артем, рассматривая мечи и топоры. В каменном сундуке, все еще лежат черные мантии. Артем и Габи начинают смеяться одновременно, но, наверное, по разным причинам. Мантии, нетронутые сыростью, хорошо сохранившиеся и все же чудовищно старые, вдруг преображают их. И вот Гуннар одевший мантию поверх своего дорогого костюма, уже не тот, похожий на КГБшника мужчина, а Раду не выглядит, как молдавский сутенер, и в Айслинн исчезает кокетство, и даже Ливия приобретает какую-то особенную величественность.

Все они будто разом теряют тысячу лет, которую они прожили и становятся средневековыми, жуткими колдунами. Даже черты их, кажется, немного меняются. И Артем думает, кем же они были раньше. Впрочем, это вопрос решенный - чудовищами.

Мантии достаются и остальным. Габи ее мантия длинна и волочется за ней по полу.

- Н-да, - говорит она. - Ничего не изменилось с тех пор, как я в последний раз ее надевала.

Кристания в мантии выглядит еще более жутко, чем обычно.

- Тебе не хватает косы, - говорит Франц.

- Очень остроумно. Тебе не хватает шрама на лбу, Гарри, - фыркает Кристания.

- Я похож на ситха? - спрашивает Артем.

- Нет, - говорит Габи. - Но ты похож на плохого косплеера, если тебя утешит это.

Айслинн снимает со стены один из мечей, берет его привычным, кажется, совершенно не свойственным женщине движением. В этом движении есть что-то странное, и Артем не сразу понимает, что. Меч - тяжелая штука, а Айслинн поднимает его, как поролоновую палочку.

- Она похожа на ситха, - говорит Габи.

- Да иди ты.

- Сам иди.

- А теперь, - говорит Ливия. - Давайте закончим с этим.

Голос у нее неожиданно набирает силу, она продолжает:

- Все ведь помнят ритуал?

- Да! - говорит Артем, и чувствует себя несколько по-идиотски, потому что остальные просто кивают.

- Франц, лекарство готово?

- Конечно. Только я взял не одноразовый шприц, ведь он может сломаться, поэтому...

- Господи, да какая разница, Франц? - спрашивает Кристания.

- Принципиальная, - отвечает Франц смущенно. - Ты же медик.

- Но мы же собираемся Шаула убивать, а не лечить!

Все медлят, потому что слишком близко решающий момент. Артему нестерпимо хочется сказать, что у них еще достаточно времени, месяц не истек. Может поехать домой и провести недельку всем вместе, продумывая план снова и снова? Но слишком велика вероятность больше не решиться. Именно поэтому они делают все в такой спешке. Возможно, они идут отдавать свои жизни, а ждать смерти хуже, чем ее принять. Артему вдруг становится очень обидно, ведь нельзя сказать, что они идут отдавать свои жизни за человеческий мир. Они не спасают мир, а если и спасают все-таки, то только от самих себя и собственных страхов.

Они снова возвращаются в комнату с хрустальным гробом из сказки посередине. В гробу неподвижным и нетленным лежит Учитель Ливии. Будто ничего не изменилось за все те дни, пока они решали, что делать с миром. Время в Аменти словно замерло.

- Франц, начерти круг, - командует Гуннар. - Чтобы мы могли быстро начать ритуал.

Франц послушно чертит круг, затем они занимают свои места, Франц оказывается почти напротив Артема, ближе всего к гробу. Он наполняет шприц лекарством, прозрачным и похожим на воду.

На Тьери старшие стараются не смотреть, а вот Артем смотрит во все глаза, пытаясь понять, что он был за человек, почему его так любили ученики. Все ведь из-за их любви и произошло.

Франц говорит:

- Готов.

Ливия рядом с Артемом кивает. А потом она запрокидывает голову и издает крик, какого Артем прежде не слышал. Он хватает ее за руку, но замечает, что старшие не испуганы. Крик Ливии отдается от стен, проникает, кажется, в самую душу Артема, заставляя его трепетать. Никогда прежде он не видел ее такой, все в ней сила, жуткая и почти жестокая.

Прислушавшись к ней, Артем понимает - она заставляет Шаула вселиться в тело Тьери. Ужасающая сила, думает Артем. Она ведь может сделать так с живыми людьми и любыми другими духами. Наверное, она часто это делала тысячу лет назад, когда была таким же чудовищем, как ее братья и сестра.

И как у Ливии только воздуха хватает так долго кричать, думает Артем, и именно в этот момент Тьери резко поднимается, вдыхая воздух. Только пару секунд он выглядит удивленным. А может и не удивленным, а как человек, который очнулся после долгого сна. Этими секундами и пользуется Франц, втыкая шприц ему в шею и вводя лекарство.

- О, - говорит Шаул, отталкивая Франца, не сильно, скорее как надоедливого ребенка. - Как это неожиданно.

Но в голосе его никакого страха нет, скорее интерес.

- Вы же понимаете, что я могу убить вас прямо сейчас? - спрашивает он. Впрочем, Артему кажется, что сам Шаул знает вообще все, просто играет в дурачка с дурачками.

- Нет, - говорит Ливия. - Не в ближайшие шесть часов. Ты заперт в этом теле, потому что не можешь использовать магию, чтобы его покинуть. И не можешь использовать магию внутри него. Ты вообще не можешь использовать магию сейчас.

- Благодаря моему изобретению! - добавляет Франц.

- О, урвал минуту славы, мальчик? И на что мы употребим это время, мои жуткие, коварные темные колдуны? - смеется Шаул. Смотрит он только на Ливию, будто остальных для него не существует. И Ливия смотрит только на него. - Поговорим? Думаю, у всех у нас здесь богатый жизненный опыт, которым мы могли бы обменяться.

- Да, - говорит Раду. - Давай начнем вот с чего: что ты знаешь о смерти магии?

- О, поверь мне, Раду, - улыбается Шаул, не отводя взгляда от Ливии. - О смерти магии я знаю все и даже больше.

- Хорошо, - говорит Гуннар. - Тогда мы можем пропустить официальную часть и приступить к празднику.

- Ты что пошутил? - шепчет Франц.

- Заткнись, - отвечает Гуннар. А потом прикусывает себе язык и сплевывает кровь Шаулу под ноги, Шаул делает шаг назад. У него ловкие, лисьи повадки, которые так не идут телу Тьери. Шаул, судя по его истинному виду, при жизни был достаточно молодым мужчиной, вряд ли старше тридцати.

Вслед за Гуннаром то же самое делает, пусть и менее уверенно, Франц. Начало ритуала, думает Артем. Скоро очередь и до него дойдет, а если он не сможет прокусить себе язык и тем самым испортит все в самом начале. Следующей кровь сплевывает Кристания, в лице она при этом совершенно не меняется, как будто каждый день такие ритуалы проводит, за ней Габи, с тем же спокойствием, еще и, улыбнувшись, демонстрирует розовые от крови зубы. Раду, кажется, откусывает себе кусок языка, крови из него выходит очень много. Гуннар возводит глаза к потолку, мол, не выпендривайся. Айслинн делает все оперативно, и она единственная попадает кровью Шаулу на ботинок. Артем некоторое время медлит, пока Айслинн не толкает его в бок. Боль от укуса в языке оказывается ужасной и стремительной, Артем сплевывает кровь куда попало, думая, как тупо выглядит сейчас.

Ливия медлит. Шаул смотрит на нее выжидающе, почти подбадривающе. Интересно, думает Артем, это Гуннар не дает ему сбежать или Шаулу просто не хочется?

Наконец, Ливия делает то же, что и остальные. И Артем чувствует каким-то особым, колдовским чувством, что круг замкнулся, и пути назад нет.

- Вот и все, - говорит Шаул. - И вы готовы начать?

Раду достает из-под мантии свой золотой серп, пожимает плечами, улыбается чуточку виновато, как человек, который наступил кому-то на ногу в метро.

Он втыкает серп себе в грудь, проворачивает. Не так глубоко, чтобы это было смертельным ранением, и все же он будто бы выпускает что-то изнутри.

- Кровь крови моей, - говорит Раду, а потом добавляет Слово. Артем его и воспроизвести толком не может, будто слышит и одновременно нет, как во сне. Но в этих звуках, которые произносит Раду, есть будто бы и щебетание птиц, и жар болезни, и стоны наслаждения, и рычание зверей, и течение крови, и весь тот великий жизненный цикл, включающий отношения хищника и жертвы, тайну размножения, цветение и плодородие, эволюцию и изменчивость, круговорот существ, которые проникают всюду и побеждают все. В Слове этом бурлит сама Жизнь, в своей красоте и жестокости.

Помедлив, Раду передает серп Айслинн. Она смотрит на Шаула, но видит, наверное, только Тьери. Айслинн втыкает серп туда, где располагается ее шрам, вспарывает, чуть проворачивает кончик лезвия в ране, будто открывая какой-то клапан.

- Кровь крови моей, - говорит она, не запнувшись. И добавляет что-то, едва не заставляющее Артема упасть. Давящее, резкое, почти болезненное. Слово Айслинн выражает непобедимые и неостановимые Силы, действующие в мире. Она передает серп Артему, и он первые несколько секунд не знает, что же с ним делать. Воткнуть серп получается не сразу, кроме того, Артем путается в мантии. Ему кажется, будто все смотрят на него. Серп, наконец, входит под кожу. Ливия говорила, если Артем перестарается, то может себя убить. Нужно просто взрезать шрам, открыть его. И когда шрам открывается, когда кожа расходится под лезвием, Артем чувствует, как что-то выплескивается из него наружу. Не покидает его, органически соединенное с его телом, но выглядывает из него в мир.

- Кровь крови моей, - задыхаясь от восторга, говорит Артем. И произносит собственное Слово, и жар затапливает его, а на кончиках пальцев взвиваются огоньки, обжигающие и в то же время доставляющие почти невыносимый экстаз. В его Слове, которое Артем впервые произносит вслух, кажется, заключается весь огонь мира, его рев, его сияние, его жар. Все, что его составляет, составляет и Артема.

Артем передает серп, горячий от его магии, Ливии, и она шипит, обжегшись. Она оттягивает воротник, проводит окровавленным лезвием по шраму, заново открывая самую главную рану любого колдуна.

- Кровь крови моей, - говорит Ливия со вздохом. И, кажется, будто так она обращается к Шаулу, будто это древняя формула любовного признания. А потом Ливия называет свое Слово. И Артем чувствует, как душа его отзывается на это Слово, как она трепещет в подчинении и благоговении. Артем чувствует в этом Слове не только запах кладбищ, призрачную пыль, но и сами основы душ, суть, наполняющую мироздание, удивительную и красивую. Артему почти хочется плакать от открывшегося ему.

Гуннар принимает серп из рук Ливии, не медля взрезает собственный шрам. Гуннар говорит громким, звучным голосом:

- Кровь от крови моей.

А потом шепчет собственное Слово. Но Артем все равно слышит. Он слышит в нем страшную власть, незаметное движение разума, будто шестеренки вращаются внутри каждого из них. Артем чувствует в этом Слове подчиняющую силу, осторожную, но точную, как невидимые нитки, идущие к Гуннару от каждой его мысли. В основе мышления - стремление к упорядочиванию. К Контролю.

Франц смотрит на серп несколько недоуменно, потом, так же, как и Артем, запутавшись в мантии, расстегивает рубашку и проводит по шраму лезвием. Артем испытывает облегчение: они с Францем примерно одинаково глупо выглядели в процессе жуткого темного ритуала.

- Кровь, кхм, крови моей, - говорит Франц. А потом добавляет что-то такое, от чего Артему хочется сжечь здесь все к чертям, а потом сжечь весь мир. Слово Франца вызывает в нем невероятную злость, которую он может сдержать лишь из-за того, что Слово просто звучит, как бы где-то далеко от него, не совсем здесь. Артем чувствует пресловутую красную пелену перед глазами, головокружение, зуд в руках, но как только последний звук угасает, все заканчивается. Надо же, какое у Франца Слово, а Артем думал нечто вроде "Наука" или "Прилежание".

Когда Кристания, закончив с серпом и ритуальной формулой, произносит свое Слово, Артем чувствует холод, невозможность пошевелиться, удушливый запах земли и сладкий - разложения. Чувствует спокойствие и грань забытья, к которой подходит так близко, как никогда.

Смерть, думает Артем, ее Слово - Смерть. Он сразу его узнает. Но вовсе не страшно, просто очень холодно.

Габи берет серп, улыбается, потом подмигивает Артему. Она взрезает кожу, прямо сквозь майку со смешными щенятами, вывалившими розовые языки.

- Кровь крови моей, - говорит она, а потом Артем слышит что-то вроде смеха. И чувствует радость от успешного обмана, которую прежде не чувствовал никогда, будучи довольно честным молодым человеком. Артем слышит сладость лжи, именно слышит, не чувствует. Все ощущения мешаются, становятся неразличимыми, хаотически первозданными.

Когда Габи замыкает круг, Артем ощущает, как независимые потоки их магии сливаются, словно ручьи впадают в Океан. Жаркая магия Артема и мучительно-холодная магия Кристании, жесткое звучание Слова Гуннара и мягкие переливы Слова Габи, все становится единым, образует причудливый коктейль. Ливия говорила, что ритуал этот требует от участников предельной открытости. Что они говорят свои Слова вслух, что их магия сливается, и это куда более личное переживание, чем все, что Артем может себе представить.

И правда, то, что происходит невероятно лично. И хотя они полностью одеты, Артему кажется, что все перед ним обнажены, и он сам обнажен. Что безо всякой защиты остались не их тела, а их души, главные их составляющие. Артему кажется, будто бы он видит нити, соединяющие Учителей и их учеников. Нет, не нити, а будто бы живые сосуды, красные, бьющиеся не кровью, а чем-то гораздо более важным.

И впервые Артем понимает, как сильно он на самом деле любит Ливию, как много она значит для него. Они составляют друг друга, и он - неизменная ее часть. Они так едины, что Артем никогда толком не замечал этого, как не замечал собственное сердце, когда еще был человеком.

Артем боится утонуть в этих новых ощущениях. Несмотря на то, что он вскрыл шрам, магия не уходит, кажется, ее не становится меньше. Наоборот, будто бы она прибывает, сливается с магией остальных и наполняет его легкие, будто он дышит магией.

Артем закрывает глаза, а когда открывает, то видит прозрачные, чуть переливающиеся радужным отблеском волны, которые накрывают их всех. У Артема создается впечатление, будто он может дышать под водой.

Будто они стоят на дне океана, а над ними должны проплывать большие рыбины и большие корабли. Артем пьян, пьян или удолбан, он с трудом понимает, где он сейчас и что делает.

Наконец, он находит в себе силы посмотреть на Шаула. Лицо у Шаула восхищенное, он любуется и будто бы видит то, чего даже они представить не могут.

- Как красиво, - говорит Шаул. В голосе у него слышится восторг. - Невероятно, мои колдуны. Это просто невероятно. Я так долго решался, думая, что это страшно, мне понадобилась тысяча лет, но теперь я не отступлю.

Прозрачные волны магии переливаются разными цветами. Когда Артем видит отблеск черного, он знает - это Слово Кристании мешается с другими. Его собственное Слово, это красный. Слово Габи - желтое и яркое, а Слово Ливии - звеняще-белое, это знание инстинктивно, Артем не может его обосновать. Он знает, что есть и другие цвета, не принадлежащие им. Это отголоски магии Учителей их Учителей, тянущиеся от самого первого колдуна на земле.

Шаул смотрит на Ливию, улыбается ей нежно и ласково.

- Так ты это сделаешь? - спрашивает он.

И Ливия говорит:

- Я это сделаю.

Артем чувствует, что она плачет, хотя и не смотрит на нее. Между Ливией и Шаулом будто происходит неслышимый остальным разговор.

- Я знал, что ты поможешь мне, - шепчет Шаул за секунду прежде, чем Ливия говорит его Слово. А после нее Слово повторяют и все остальные. Оно оказывается вовсе не таким, каким Артем учил его, вслух оно звучит совершенно по-другому, чем Артем представлял. И в нем есть все, абсолютно все. В нем есть все, что Артем чувствовал в их Словах и намного-намного больше. Все, что Артем вообще когда-либо чувствовал. Его лучшие и худшие минуты. Артему кажется, что он несется на волне в самое сердце мира, в то место, где свои корни берут языки человеческие и пирожные "Твинкис", золото и смерть, шариковые ручки и древние цивилизации, лягушки и короли. Словно Артем видит тот колодец, из которого выходит все, что ни есть в мире.

Судя по всему, по крайней мере, Раду чувствует то же самое. Он говорит нараспев, как магическую формулу:

- Светлой Инанне, дочери моей, да отдам я ей:

Лживость, земель мятежность, мирность,

Бегство поспешное, жилье надежное,

Светлая Инанна в обладанье получит

Именем моей силы, именем моего Абзу!

Светлой Инанне, дочери моей, да отдам я ей:

Плотничество, медничество, ре

месло грамотейное,

Кузнечное дело, шорничество,

Стирку-мытье, построение домов,

Тростниковых циновок плетение.

Светлой Инанне даю в обладанье

Именем моей силы, именем моего Абзу!

Светлой Инанне, дочери моей, да отдам я ей:

Разумение, познавание, святое рук омовение,

Домы пастушьи,

Горячей золы сгребание, загоны скотьи,

Почитание безмолвное,

Молчание благоговейное, благоговение молчания.

Светлой Инанне даю в обладанье

Именем моей силы, именем моего Абзу!

Светлой Инанне, дочери моей, да отдам я ей:

Пение братское, огня возгорание

Огня угасание, рук трудом

Утомление, молчаливость,

Семью соединенную, потомственность.

Светлой Инанне даю в обладание

Именем моей силы, именем моего Абзу!

Шаул смеется, он кружится, будто мертвецки пьяный, говорит:

- Ты все понимаешь верно, Раду.

И Артем понимает, его сила была велика, и только теперь, за пять тысяч лет прошедших со времени его смерти, он вновь чувствует ее. Не может применить, но чувствует внутри себя. Шаул выглядит абсолютно счастливым, он искрится золотым, нежным сиянием. Артему кажется, что если всмотреться в искры, то можно увидеть в них все-все-все. Отражение каждой песчинки в мире тонет в этом золоте. Шаул улыбается, светло и нежно - Ливии.

- Я так благодарен тебе, любимая.

- Мне жаль, Шаул, - говорит она. Когда он подходит к ней, Ливия отшатывается, едва не разрывая круг.

- Ах, ну да, - смеется Шаул. - Я ведь в теле твоего Учителя.

Напряжение бесконечно, все сияет от него. Они произнесли Слово Шаула, и оно обнажено. Хрупкое, нежное, оно ждет. Если все остальные будто нагие, Шаул, кажется, лишен кожи. Его предельная обнаженность пугает. Они вытащили на свет самое главное в нем и готовы уничтожить это. Но Шаул, будто бы, не боится. Он запрокидывает голову, высовывает язык, словно пытаясь поймать невидимые снежинки. Он выглядит так, будто исполнились разом все его мечты.

Айслинн перехватывает меч, и Шаул смотрит на нее. Глаза у Айслинн злые, а взгляд решительный. Она старается не видеть в Шауле Тьери.

- Что, это так легко - убить то, что было когда-то твоим самым дорогим человеком. Собственноручно лишить жизни его тело, пусть только тело и все же. Кем ты была бы, Айслинн? Как скоро ты бы оказалась в выгребной яме без него? Кто бы обглодал косточки маленькой шлюшки?

И Артем понимает - Шаул злит ее специально, чтобы Айслинн смогла, чтобы Айслинн сделала это. Она перехватывает меч, улыбается, будто понимает правила игры и, самое главное, принимает их. Глаза у нее влажные.

- Ты не он, Шаул, - говорит она. - Ты недостоин быть в его теле. А душа его была бы рада знать, что мы исправили все, что натворили.

- Правда? Спроси у него при встрече, - улыбается Шаул, и Айслинн втыкает меч в грудь Тьери. Вернее погружает лезвие внутрь тела, когда-то ему принадлежавшего. Меч проходит насквозь, Айслинн почти до половины вгоняет его в тело Тьери. Слезы текут у нее из глаз, смывая брызнувшую на ее лицо кровь.

Вынув меч, Айслинн отбрасывает его. Искры вокруг Шаула вдруг бледнеют и гаснут.

Шаул разворачивается к Ливии, брызги крови пачкают лицо Артема. А вместе с кровью жидкое золото бьет из его раны чистым, прекрасным потоком.

- Ты, правда, думала, что я не побеждаю в любом случае? Что я не забавлялся, глядя на вас? - спрашивает Шаул, его обескровленные губы трогает смешливая, мальчишеская улыбка. - Вот теперь я хочу покоя.

А потом тело Тьери падает. Вытекшее из него золото растворяется, исчезает, как нестабильный элемент, неспособный существовать в естественной среде.

И Артем чувствует, как волны магии начинают таять, возвращаются внутрь своих хозяев. Он не ощущает никакой усталости, только радость победы, да еще немного саднит шрам. Все закончилось, безжизненное тело Тьери и безжизненная душа Шаула перед ними.

Теперь они могут вздохнуть с облегчением. Все, наконец, свободны. Ошибки исправлены, долги розданы, а жизнь продолжается. Артем готов прыгать от счастья, но когда он смотрит на Ливию, то видит, как она бледна. А потом видит, как бледны все, все остальные. Артем ничего необычного не чувствует, даже легкой слабости.

А они страшно, смертно бледны.