Просто командировка

Валерий Горбань

Просто командировка

- Я не хотела бы быть на той стороне, против которой этот Абадонна, сказала Маргарита, - на чьей он стороне?

... - Я успокою вас. Он на редкость беспристрастен и равно сочувствует обеим сражающимся сторонам. Вследствие этого и результаты для обеих сторон бывают всегда одинаковы.

( М. Булгаков. "Мастер и Маргарита")

Боюсь, что сердце отболит

И примет функции желудка,

В чернила кровь переварит...

И жутко. Жутко. Жутко...

(Анатолий Ягодин, военный корреспондент,

старший лейтенант,

погиб в Чечне 18 апреля 1996 года.)

МОРАТОРИЙ. ДЕНЬ ВТОРОЙ

А хороший был денек, ах, хороший! Ласковый такой... И ребята из комендатуры хороши. Говорили им, балбесам: "Не место это для отдыха, для трепотни". Шашлычков захотелось! На виду у "зеленки"1, за метровой стеночкой! Вот вам и шашлычок... Из девяти баранов в камуфляже.

На мораторий понадеялись. На душманскую сознательность. Покрепче бы вас обложить, да другие теперь слова нужны.

- Терпи, Витек, терпи. Терпи, брат, сейчас укольчик заработает, полегче будет.

- Ничего, Сашок, ничего, сейчас мы эту хреновинку выдернем. Ты не смотри только, там ничего страшного, ничего там нету-у-у... оба-на, готово! Держи на память.

- Да цела кость, цела, смотри: обе дырки сбоку... - Куда его, куда?

- В бочину, ах, б..., ты терпи, брат, терпи...

- Где машина,... вашу мать!

- Чего орешь, стоит машина. Куда она выскочит, если из "Шмелей"2 долбят, спалят в первом переулке!

- Терпи, Витек, терпи, брат!

Не умеют плакать мужики, не умеют. И жалеть не умеют.

Но сколько тепла и силы в словах простых: терпи, брат, терпи!

- А ну-ка, тезка, одеколончику тебе в дырочку! А ругайся, ори...

Не орет, зубы хрустят, сейчас посыпятся осколками белыми, но не орет, казачище кубанский, бугай здоровый.

А Витек тяжелый, очень тяжелый. Возле пупка дырочка небольшая, только страшноватая она, дырочка эта. Кровь из нее толчками, черными сгустками. Нехорошо это, ох, нехорошо. Но ведь жилистый, чертила, может, выкарабкается.

Не выкарабкался Витек. Умер. Через сутки.

У брата - бамовца3 из руки, над локтем, донышко от гранаты подствольника4 торчит. Хорош пятачок! Белый братан, белый весь, глаза блестят безумно. Но нельзя пока трогать эту блямбу, нельзя. Может, она сейчас зубом рваным за нерв зацепилась, а может, боком своим блестящим разорванную артерию пережала.

Два тюбика промедола5, два пакета перевязочных поверх натюрморта этого: мясо с металлом.

- Терпи, брат, терпи.

А в соседней комнате ржачка: собровец6 на руках свой камуфляж вертит. Штаны - решето, муку сеять можно. Но счастье его: не на заднице штаны были - сушились после стирки. Перекур у "сябров": глаза блестят, языки работают, а руки ловко цинки порют, магазины набивают, запалы в гранаты вкручивают. Эта смена весь боекомплект отработала. Смоленские. Через них ни один супостат без хорошей плюхи не пройдет. Сейчас вторая смена бьется, только треск с бабахами стоит, да комендатура подпрыгивает и раскачивается, как старая баржа в шторм.

Шлеп-шлеп-шлеп... Это пули мешки оконные целуют.

Дум-дум-дум... А это подствольники прилетели, как грачи, черной стайкой. Когда сам стреляешь, видишь их. А когда в тебя - видишь только вспышку смертную, да фонтанчики от осколков, да брызги крови.

Бум-ба-бах! Это гранатомет. Или "Шмелем" впарили наши из-за заборчика. А заборчик метрах в пятнадцати от комендатуры. И лупит реактивная струя в стенку так, что все прыгает и мешки с окон валятся. Впрочем, когда чужой подарок прилетает, эффект тот же. Но веселей думать, что свои бьют.

Комендант в коридорчике стоит. Злой, как тигр-людоед, и расстроен до смерти. Это его ребят покосили. Он не трус, наш Николаич. Умница-мужик и строг разумно, даром что молод и майор всего. До него алкаш-подполковник комендатурой правил, свинья конченая.

А Николаич быстро братию разбушлаченную в порядок привел. Но обманул его мужиков денек ласковый. И тяжело ему сейчас, ох, тяжело.

Вчера видел в ГУОШе 7 командира братского. Докладывал он домой, что омоновца его в руку ранило. Но нормально все. Врачи отремонтируют.

Силен, Славка, очень силен мужик. В блиндаже живет, в глине по уши. А выглядит всегда, как на приеме дипломатическом. Убивай его - глазом не моргнет, выражения лица своего азиатского не изменит. А тут не смог. Всю правду сказать не смог. Не повредило парню кисть, оторвало напрочь. За "Муху"8 неразряженную, духами подброшенную, схватился. "Не твое не трогай", - сотни раз долблено. В Новочеркасске еще, в центре каре омоновского стоя, командир отряда сводного раза три повторил простую эту истину. И нет в беде случившейся вины Славкиной. Но трубку телефонную положив, подломился он, лицо ладонями закрыл. На секунду прикрыл. А братва командирская, в телефонной очереди зубоскалившая, глаза отвела. Все вид сделали, что дружеской трепотней заняты. Не умеют они жалеть. И других жалостью не унизят, и сами сопли в чужую тельняшку ронять не будут. Только каждый, вздрогнув, от мысли черной отмахнулся. Только каждый мысленно через левое плечо поплевал.

Чуть легче Николаичу. Сборная у него команда. Со всей России. Не живет он рядом с семьями боевых друзей своих. Не повезет "груз 200" в родной город. Не проходить ему на похоронах сквозь строй глаз скорбных, безответным вопросом измученных.

Да только совестливый он мужик. И до конца своих дней сам себя казнить будет. Но это потом. А сейчас Николаич делом занят.

- Змей, своих выводи! Сколько в бой пустишь?

Мои все готовы. Но не нужны они здесь все.

А гранатометчики нужны. И стоят у выбитых окон, за стеночкой, Профессор с Полковником со своими "шайтан трубами" в обнимочку. Фанатики органной музыки, снайперы-громовержцы. Из РПГ9 ночью за триста метров мухе яйца отшибут.

А рядом четырнадцать чертей с подствольниками. Веселая бригада. у всех зубы наружу, смех, шуточки, как из мешка дырявого. Смешно на них смотреть: языки на автопилоте работают, а глаза от улицы не отрываются. "Давай, Фриц, давай", - орут, и тут же - грохот пулемета крупнокалиберного. Это наш БТР молотит. По окнам профтехучилища, что за мутной и шустрой Сунжей стоит. Речушка эта проклятая да 250 метров бугров зеленых - вот и все, что нас разделяет. И каждую ночь мы с этим ПТУ долбимся, любят его снайперы чеченские да автоматчики.

А сегодня средь бела дня поздравили. С четырех сторон приветы летят. Мы с Коксом по рации арифметикой занимаемся. Кокс с резервом рядом, в школе сидит.

Дум-дум-дум... - это в наш дворик подствольники прилетели. Закипел дворик султанами черными. Да такая же серия за школой легла.

- У тебя сколько?

- С десяток.

- И у нас семь-восемь.

Да еще три-четыре со стороны жилого сектора.

Два десятка подствольников одних, нехило духи за нас взялись!

А за спиной, у КПП центрального, ручные гранаты хлопают. Там братишки наши владивостокские. Через этих не пройдешь. Злые они сейчас. У них половина - на блок-посту, мост через Сунжу держат. И без рации слышно, и по рации слышно: бой идет на мосту. А не выскочить, не помочь своим. Переулочки извилистые, узкие. Смерть сейчас в них гуляет, в переулочках. Вот и бьются братишки, только зубами скрипят от ярости.

- Сматывай, Фриц! Драпай, немчура!

Правильно, ребятки, правильно: пора им с Мартом позицию менять. Пристреляются духи, прилетит подарочек, что я потом подругам их драгоценным объяснять буду?

Только не слышат они нас, грохот в БТРе да и связь наша родная... мать ее и ее создателей...

Удар, еще удар! Неужели?!

Успел, Фриц, успел, бес азартный! Ревут мои орлы от восторга. Только дал наш БТР "по коробке", только рванул назад, и прямо перед мордой его две "Мухи" долбанули.

А теперь наш черед.

Ну телепаты, ну психологи! Подумал только, рот еще не открыл, а четырнадцать лиц возбужденных разом развернулись, в упор смотрят: "Ну, что, командир?"

- Что-что, работать будем!

Легко сказать. Да только там, где работать будем, опять черные кучери вздыбились, опять ошметки железные во все стороны летят. А что бывает, если под это дело попасть, уже посмотрели орлы мои. Внимательно посмотрели.

Но идти надо. Иначе беда будет. Из "зеленки" на посты собрам уже ручные гранаты летят. Плохое место. Изрыто все, бугры вплотную: подползай и бей в упор. Трудно братишкам. А если прорвутся духи на территорию, вовсе нехорошо будет. Полдесятка смертников такого шороху наведут, столько пацанов положат, что потом хоть в клочья их порви, а горя не поправишь.

Духи - бойцы серьезные. Хорошо бьются, дьяволы, ничего не скажешь. Да наши черти не хуже.

- Змей - третьему.

- На связи.

- Прикрой, нас в упор лупят.

- Понял. Укройся. Сейчас подствольниками по вашему краю работать будем.

- Давай, ждем.

- Ну, ребята, пошли!

И застыли лица. У кого улыбка залихватская к физиономии прикипела, у кого - решимость мрачная. А кто орет непонятно что в азарте, сам себя криком яростным подстегивает. Ни один не тормознулся. Красиво пошли, как на учениях, в цепочку. Вот первая семерка стволы задрала.

- Третий, укройся!

- Укрылись.

- Огонь!

И пошла черная стайка. Через крышу пошла. Прямо на головы. Чужим и своим. Секунд пять она лететь будет. Много это - пять секунд. Очень много.

Уже первая семерка назад в коридор нырнула, уже вторая на смену ей выскочила. И пошла новая стайка, прямо в небо синее, прямо в тучки белые.

Дум... дум-дум... - а вот и прилетели. - Третий, как легло?

- Хорошо легло, Змей, хорошо!

- Не высовывайся, еще будет.

- Давай!

А теперь наоборот: на максимальную дистанцию бить будем, чтобы духам на задницу ответные гостинцы наши легли, чтобы волна разрывов их прямо на наши пулеметы поджала, под огонь АГСа10 безжалостного.

А хорошо ребятки работают. Умницы! Уже и командир им не нужен. Сами собой старшие в сменах определились - Чебан с Соломой - и, как часики швейцарские: тик-так, тик-так.

Прыгающими ВОГами11 бьют.

Хорошая игрушка - граната-попрыгушка. Лежит себе боевик в ямке или в колечке бетонном, пульки омоновские да собровские над головой посвистывают. А он лежит себе да из подствольника по "русским братьям" постреливает. Постреливает, и посмеивается. А тут те - нате! Гадость серебристая рядом плюхнулась да на два метра вверх подпрыгнула. Да по темечку железным веером, да по телу живому. И только вспышка смертная в глазах, только фонтанчики от осколков да брызги крови. Все - как у тех, кого ты сам недавно убивал. Только и разницы, что они в тебя тогда не стреляли. Они смеялись, курили, над шашлыком колдовали.

- Змей, выстрелы нужны!

Правильно, ребятки, правильно. Пора и АГСом заняться. Расчет дежурный эта бойня на посту застала, на крыше сарая кирпичного. Трое их всего, и туговато пришлось им. Наводчик почти в открытую работает - мишень живая. В серьезном бою АГС постоянно перемещаться должен. А куда ты с крыши денешься, когда все вокруг кипит и рвется. Только и радости, что два дня назад по жаре влажной на хребтах взмокших сами на сарайчик этот мешки с песком таскали. Да зато теперь в два слоя мешками обложены, да доски с жестью над головой настелены. Не Брестская крепость, но жить можно, и биться можно. И просто отсидеться.

Да только неймется гранатометчикам. Бой идет. А АГС молчит.

- Змей, выстрелы нужны.

Дружная команда - расчет АГС. Воюют вместе, отдыхают вместе и на пьянке попались вместе. Бригаду их бойцы за это группой "Синее пламя" окрестили. Но в драке крепкий народ. Те, что своим на подмогу должны идти, уже за спиной моей землю копытами роют.

Умру с Волчары! Он и в самом деле на волка похож. Из мультика. Ростика небольшого, сухощавый, голос хриплый. Азарта и злости - на троих хватит, а в жизни- добряк и трудяга неописуемый.

Сколько ж на него навесили! На неделю боев хватит! Дома бы он половину добра этого от земли не оторвал. А сейчас бегом причесал. Рад, что из резерва вырвался.

Ну что, пошли?

Немного бежать, метров семьдесят. Половина из них из зеленки простреливается. Коридорчик такой, как в тире. И по коридорчику этому трассеры рехнувшимися светлячками летают, да гранаты от подствольников порхают. А прямо посередке - лужа громадная. По колено жижи глинистой, БТРами перемешанной.

Ничего, прорвемся.

- Третий, четвертый, пятый, чесаните зеленку, прикройте нас.

- Сделаем, брат.

- Подствольники, огонь!

Четырнадцать щелчков сухих за спиной, четырнадцать разрывов над зеленкой зависло. Сотни осколков листву стригут, траву ровняют, живые тела вовсе не бесплотных духов в землю вжимают. Два десятка собровцев и бамовцев из автоматов да пулеметов молотят. Только конченый смертник сможет сейчас голову поднять, нас на мушку выловить. Да и он не сумеет: дымно, дружок, огненно!

Кто видел это: по воде, аки по суху? А мы не видели, мы сделали. Интересно, хоть подошвы замочили? Замочили, оказывается. Это спереди все чистые, а сзади до макушек уляпались. И хохочем радостно. Хорошо смеяться за кирпичным сарайчиком.

А теперь - наверх.

- Привет, орлы! Все живы?

- Все, командир, что нам сделается!

И сам вижу, что все. А только вопрос хороший, и отвечать на него весело. Любят на него отвечать.

Подмогу разгружают, жестянки щелкают.

- А что там в комендатуре, Змей? Мы видели, ребят понесли?

- Посекло ребят. У них да у бамовцев девятерых выбило, четверо тяжелые.

- А наши?

- Бог миловал. Давай показывай, что тут у тебя.

- Из-за трубы они бьют, слева от столба. Сначала из кустов справа работали, причесали мы их. А труба толстая, из-за нее трудно достать.

- Так ты смотри: у них прямо за спиной деревья да кусты высокие. Чесани по веткам, накрой их сверху осколками.

- Понял, сделаем!

Страшная штука - АГС. Двадцать девять гранат легли шахматкой. Тысячи осколков сплошной полосой сеются. Не зря за этой машинкой адской и охота настоящая идет.

Дум, дум! Это - ерунда, это - подствольники. Один прямо на верхнее перекрытие плюхнулся, песком через щели на головы сыпанул.

Бумм-ба-бах! А вот это уже серьезно. "Муха", однако. И врезали с того бережка. А до бережка ста пятидесяти метров не будет. А если по амбразуре, да из "Шмеля"? Только брызги бурые да шкварки черные от нас останутся.

Бумм-ба-бах! Совсем близко. Наружный слой мешков рвануло, посыпало.

- Все, орлы, пристреляли нас. Берем аппарат, драпаем.

- Все внизу?

- Все.

Только один наверху остался. Яцек-пулеметчик. Мы через коридорчик веселый назад пойдем, а он нас сверху прикрывать будет.

- Пошли!

Ай, нехорошо получилось, нехорошо! На секунду тормознулся посмотреть: все ли пошли дружно, не цапнуло ли кого. Вот теперь сиди на корточках, загорай на краешке этого коридорчика долбанного, В двадцати шагах от угла спасительного, за пеньком от старого тополя, да за железякой какой-то, благослови ее Господи! Лихо они меня подловили. Пульки щелкают - это ерунда, а вот гранатка сзади бахнула - это не есть хорошо. Вторая еще ближе легла совсем плохо получается. Спинным мозгом чувствую: третью прямо на темечко положат.

- А-а-а!

Волчара, черт отчаянный, вылетел из-за угла, орет что-то, из автомата по кустам полощет. Обалдели духи, отвлеклись. На долю секунды отвлеклись. Ноги, Змей, ноги! Рви, лети! Вот она - стеночка родненькая, вот он коридорчик уютненький!

А теперь - вразворот. Теперь Волчка надо доставать. Это он, зверь серый, специально от стаи отбился, чтобы командир последним не шел, без прикрытия. А сейчас торчит за сарайчиком, и Яцек с ним. Долбят духи туда из подствольников. Обиделись, наверное: так купили их красиво.

Держитесь, братишки! Сейчас наш черед, сейчас мы вас так прикроем, что небу жарко станет!

- Третий, четвертый! Подствольники!

Кипит зеленка. Небольшой пятачок: метров пятьсот на восемьсот. А мы в него три сотни ВОГов из подствольников да две сотни из АГСа, да "Шмелей" и "Мух" десятка три. А уж всякого свинца - немеряно.

Плохо сейчас в зеленке. Так плохо, что хохол-наемник выскочить из нее не смог. Проще оказалось сдаться, на посты наши выйти. И приятеля своего раненого к нам вытащить.

Мы, по сути, тоже наемники. На службе у государства. И работу нашу стерильной не назовешь. Да только есть она, полоска тонкая, что профессионала от ублюдка отделяет.

Сука подлая! Скажи спасибо, что руки марать не хочется о тварей, что за "гроши" братьев своих единокровных убивают.

А чешутся руки, ох чешутся! И собры орут: "Уберите этих б...й от греха подальше!".

Раненого на носилки, второго - на пинках - в машину. На фильтрационном пункте разберутся. Там народ ласковый.

Хотя падаль такую не сажать надо. Их живьем надо закапывать.

А вот к духам нет у нас настоящей злобы. У них своя правда, у нас своя. Если на центр Грозного посмотреть, да на траншеи кладбищенские, где тысячи женщин и детей вперемешку с мужиками лежат, то можно духов понять.

Всякое в этой войне было. Еще месяц назад здесь резня беспощадная кипела. Россияне друг друга убивали. Бред какой-то: ДРУГ - ДРУГА убивал. Кое-кто и до сих пор крови не напился.

А что до нас, то не бились мы в этих развалинах горящих. Не отправляли домой тела друзей, мерзкими надругательствами истерзанных. Свеженькие мы еще. Гуманные. Но многое знаем уже. И людей русских, из своих домов повыброшенных, да девчонок наших, грязным насилием униженных, понаслушались. И траншеи старые, задолго до ноября трупами забитые, да мэрию городскую, еще летом из дудаевских самоходок расстрелянную, видели.

Так что не все просто здесь. И хоть нет у нас ни на кого злобы лютой, настоящей, не надо нас убивать. Опасно это. ОМОН - фирма зубастая. Кусаемся мы. И крови тоже не боимся. Кровь за кровь мы обычно с процентами берем.

Вот и темно уже. Мои отработали. Выстрелов мало осталось. Надо на завтра приберечь. Сидят в комендатуре (мало ли что духи удумают) и ржут опять, как жеребцы стоялые. Обсуждают, как под "Шмеля" попали. Очень весело! Хорошо, что на открытом пространстве. Оглоушило троих, контузии схлопотали. Кот, санинструктор наш, метра три кувырком летел. Ну ничего, встал на четыре лапы, башкой помотал - и пополз другим помощь оказывать. У Удава от удара нога, как бревно. Сидит, штанину задрал, бухтит что-то сам себе. А дай команду - рванет в бой, как здоровый.

Комендант с оставшимися офицерами да энтузиасты из СОБРа группу сколотили, "Шмелями" да "Мухами" пообвешались. Профессор с Полковником к ним пристроились.

- Пошли!

Закат красивый был, еще кусочек золота по краешку неба завис. Черные тени по нему скользят.

Плохо духам-автоматчикам. Они в общагу ПТУ забрались, думали: нас сверху бить ловчее будет.

А Николаич поставил своих в хоровод, и долбят они эту общагу, как дятел осину. Только грохот непрерывный, только вспышки бешено сверкают. Выстрелил - отскочил - следующий выстрел готовь. А на твоем месте другой уже, в прицел впился, орет:

- Уши береги!

Вот Профессор со своим РПГ за кирпичной стеной примостился. Тяжко ухнула "шайтан-труба". Небо над общагой раскололось. Двойной удар землю потряс.

- Профессор, ты что, ядерную боеголовку пристроил?

- Сдетонировало что-то у них. Да не по мелочи сдетонировало!

Вяло огрызается "зеленка". Замолкла общага.

Да пора уже. Четвертый час. Утро скоро. Духам еще работы полно: убитых спрятать, раненых по пунктам Красного Креста разбросать, следы замести.

Сползаемся в комендатуру. Спина под броником мокрая. Липкие струйки по позвоночнику ползут.

- Ну что, Николаич, все?

- Все. Пошли в столовую, там шашлыки дожарили.

- Спасибо, я со своими.

- Это вам спасибо. Золотые у тебя парни.

x x x

- Бугор - Змею.

- Слушаю.

- Ужин готов?

- И завтрак тоже... Командир, тут ребята случайно в рюкзаке два пузыря нашли. Может, сегодня можно? В порядке исключения. Тут граммов по пятьдесят на брата, и то не выйдет.

- Ну раз нашли, не выбрасывать же. В порядке исключения...

Не знаешь ты, Николаич, этих золотых парней... Жулье одно, ухорезы.

Братишки мои.

ПРОСТО КОМАНДИРОВКА

Змей

Ну, здравствуй, Грозный!

Стремительная штука жизнь. Только вчера в родном городе по первому снежку берцами поскрипывали. А потом - с самолета на самолет, свечка вверх, крутое пике вниз... и привет, чеченская столица! Хорошо хоть в колонне не пришлось трястись, пыль глотать, да с холодными мурашками на загривке зеленку по обочинам рассматривать.

В самолете броники под задницы подкладывали. А в "Северном", перед погрузкой в "Уралы", заставил и "Модули" и шлемы на себя одеть. Пусть аборигены аэродромные улыбаются ехидно. Их тут в три кольца охраняют вместе с высоким начальством. А нам через враждебный город ехать. И что там за обстановочка - неизвестно. Береженого Бог бережет.

Да, город краше не стал. Полгода трепотня идет на всех уровнях о восстановлении. Миллиарды сюда врюхивают. А результатов что-то не видать. Хотя нет - вон целая площадка зачищена. И вокруг дудаевского Белого дома работа кипит. От зданий, что полуобваленные, со страшными ранами стояли только кучи мусора остались. Саперы поработали. А теперь Камазы щебень куда-то вывозят.

И люди изменились. В апреле пришибленные какие-то были. С виноватыми взглядами. Понимали, что получили страшный расчет за четыре года беспредела. Ощутили, что бывает, если Россию по-настоящему раздраконить.

А нынче - ты посмотри: как подменили. Теперь у них в глазах те же самые слова, что на бывшем кинотеатре Россия светятся: "Аллах над нами, Россия под нами, победа - за нами!" Вот он Буденновск-то. Вот она - трусость и тупость политиков наших. Премьер великой России - перед бандитом на коленях: "Басаевич, Басаевич". Ох, умоемся мы еще кровью, ох, умоемся! Ладно, все! Запретил себе об этом думать - вот и нечего сердце рвать. Свое дело делай, да ребят береги. Они еще Родине ох как пригодятся...

Приехали.

Ну что тут у нас? Небольшая двухэтажка - явно - бывший детский сад. Через заборчик - второй домик наробразовской наружности. А рядом, слева, огромная современная типовая школа. Тоже вся в колючке, значит и там - наши.

Во дворе перед детсадиком что-то среднее между сарайчиком и блиндажем. Похоже, баньку предшественники соорудили. Ай да молодцы! Рядом с банькой БТР в ровике. Въезд в комендатуру под двумя стволами пулеметными держит. На морде его имя написано: "Нафаня". Наверное, собровская броня. Эти черти краповые - народ веселый. В армии меньше вольностей. А вот и хозяева БТРа. Подошли, здороваются. Точно - собровцы, дальневосточники. Соседи наши по детскому садику.

- А в той двухэтажке кто?

- Еще два ОМОНа. Уральцы и сибиряки.

- О, да мы тут, по московским понятиям все - земляки, все - из-за Урала. А комендант где находится?

- А вон, за заборчиком и влево. Отсюда не видно, там домик такой маленький, одноэтажный. Только коменданта сейчас нет, в Ханкалу вместе с замами умотал.

Ну что ж, пока отцов-командиров нет, можно и в порядок себя привести. А парни мои и без меня разберутся. Вон взводные наперегонки в здание помчались - кубрики делить. Спасибо летунам: бойцы свеженькие и день только начался. К ночи все успеем отдраить, в порядок привести, да хозяйство обустроить. Долго нам раскачиваться не дадут. Мужики в ГУОШе буквально на ходу успели сказать, что отряд, который до нас был, смены не дождался. Их вэвэшники временно заменили, а кому охота чужую работу делать. Здесь и так - все внапряг. Так что комендант может нас на блок-пост оголенный уже сегодня кинуть. Не зря Агата Кристи - начальник штаба отряда, получивший свою кличку из-за горячей, почти фанатской любви к этой рок-группе, и Танкист - его помощник, уже под навесом летней кухни с картой и какими-то списками разложились.

Через увитый колючкой пролом в кирпичной стене, с помощью которого сообщались два дворика, аккуратно, бочком протиснулся здоровенный мужик. По повадке - командир, или кто-то из офицеров старших. По плечам могучим и антуражу спецовскому - омоновец или собренок. Голова свежевыбрита а на красном обожженном солнцем лице - щетина черная, душманская. Ну моджахед моджахедом.

- Здоров, братишка!- лапищу тянет, - подполковник Мишин.

- Здоров! Подполковник Змей.

- Брат - омоновец?

- Точно.

- Такой же Змей, как я Мишин?

- Птица-омоновец отличается умом и сообразительностью, умом и сообразительностью...

Заржал от души душманище. Звезданул по плечу ручищей:

- Наш человек! Ну, заходи вечером, расскажу что почем. Мы тут уже неделю, освоились.

- Это ты заходи. Приглашаю по случаю прибытия и представления. И второго соседа прихвати.

- Вот это по-нашему.

И опять - бабах ручищей! Ощущение такое, будто я с плеча из гаубицы выстрелил. Совсем свою дурь с моей тонкой натурой не соразмеряет, громила. Я тоже вроде бы не сильно дохлый. Но разряды спортивные у меня только по бегу и по пулевой стрельбе. И вообще считаю, что лучший прием самбо - выстрел из РПГ-7.

- Ну ладно, устраивайся. В девятнадцать, как стемнеет, подвалю.

И опять кувалда в плечо летит. Шалишь брат! Чуть влево сместился кулачище мимо просвистел. Заржал душманище:

- Точно - Змей. Ну, до вечера!

- Слушай, а в школе кто располагается?

- БОН, сибиряки. Но туда можешь не ходить.

- А что такое?

- Их комбат ментов не любит, даже разговаривать не хочет. Я сунулся было познакомиться, так он сквозь зубы что-то процедил, к своему начальнику штаба отправил и весь разговор. Хотел ему по башке дать, да не стал окончательно отношения портить. Тем более, что здесь вся техника - у него. Пока дает, если для дела надо. Да и хрен с ним. Мне его любовь не нужна.

Так, разговоры-разговорами, но пора уже и умыться-побриться после дальней дорожки. А на вечер вообще не мешало бы баньку раскочегарить, если работает. Повезло нам в этот раз. Сразу видно, что здесь напряга с водой нет. Те, кто лиха в первом штурме Грозного хлебанул, рассказывали, что снег топленый с копотью и кровью за напиток богов шел. А здесь цистернища перед входом - тонн на пять, небось. Только не защищена почему-то. Одна-две пули и стечет вся. И не подойти к ней, если комендатуру в кольцо зажмут. Да и вообще, все здесь безалаберно как-то. Окна в здании плохо заложены. Защитная стенка перед входом совсем развалилась. Ребятки решили, что все: уже победители? Ой, не кажи гоп...Надо будет с командиром собровским переговорить. Мы ведь теперь не только здание, судьбу делить будем. Тем более, что собрята уже с моими вовсю общаются. Свысока немножко, ну да ладно, это быстро пройдет, а дружба боевая - она иногда за секунды рождается, но годами живет.

Женька

Смотри ты, пижон какой - командир у омоновцев. Не успели расположиться, уже переоделся в чистенькое, стоит, бритвой скоблится возле умывальника. Сразу видно - новичок. Всем известно, что пуля первого - бритого ищет. Мы только две недели тут, а народ уже, как положено, выглядит. У каждого усы и бородка на свой лад курчавятся. Кепи уставные уродские на зеленые косынки поменяли. По городу, конечно, можно и в краповом берете порассекать. А на выезде - не стоит, боевику нашего брата собровца шлепнуть - за счастье. Немало собры волчьей крови выпили. Боятся они нас и за страх свой ненавистью платят.

Омоновцы снуют, как муравьи. Из расположения мусор выносят - мешки с песком заносят. А теперь за рулоны принялись. Кто-то до нас натаскал с молокозавода катки бумаги и полиэтиленовой пленки, из которой пакеты делают. Здоровенные, материал вязкий, ни одна пуля не пробьет. Раньше, пока стрельба была серьезная, рулоны, наверное, вход в бывший детский садик прикрывали, где мы теперь размещаемся. А нынче тихо, как-то само собой все и развалилось.

Но эти - новенькие. У страха глаза велики. Решили, наверное, себе крепость отгрохать.

- Эй, командир, поберег бы ребят. Пусть отдохнут с дороги!

Это Саня, корешок мой, прикалывается. А чистюля ухом не ведет. Ну, ничего. Здесь обычно начальнички попонтуются день-другой, а потом сдуваются, как пузыри. Этот, тоже небось из таких. Парней своих в дорогу вырядил в бронежилеты, шлемы одеть заставил. Как они у него по пути от жары не позагибались? Служи по уставу, завоюешь честь и славу! А у нас этот металлолом под койками валяется. От судьбы не уйдешь!

Что это Саня затевает? Встал у командира омоновского за спиной, ракету осветительную в руках держит. Вот хохма сейчас будет... Хлоп - п-ш-ш-ш! Пошла ракета! Был чистюля - и нет. Как ветром сдуло. За цистерной с водой пристроился. Сидит, по сторонам поглядывает.

Наши смеются. А Саня с невинной мордой:

- Ой, извините, случайно получилось. Да вы посмотрите: это просто ракета.

Пижон из-за цистерны вылез, плечами пожал:

- Ребята, если вы здесь сначала рассматривать будете, что хлопнуло, а потом прятаться, то вы - покойники.

- Да уж как-нибудь ракету по звуку отличим.

- Омоновец посмотрел странно, вроде с жалостью. "Суперспец - сам себе кабздец", - выговорил четко и пошел к себе.

- Смотри ты, деловой. Теоретик! Посмотреть бы, как под пулями себя поведешь. Да, Женька?

Промолчал я. То, что вначале смешным показалось, как-то глупо обернулось.

Боец ОМОНа с автоматом у внутреннего входа встал. Пост, что ли? От кого? Здесь только свои ходят.

- Эй, братишка, у вас командир в каком звании?

- Подполковник.

- Такой молодой? То-то выслуживается, вас гоняет.

Непонятная реакция. Обычно таких зануд подчиненные не любят, и случая не упустят за глаза протянуть. А этот процедил сквозь зубы: "Нас устраивает" - и отвернулся. Хотя, может и правильно. Это - дело семейное. Какой ни какой командир, а свой.

Перекур у омоновцев. Мы подсели, знакомимся. Братишки, в основном, нашего возраста - до тридцати. Особой разницы и нет, что мы все - офицеры, а они - сержанты, да прапорщики. Понятно, общаются с нами уважительно, интересуются, какие здесь порядки. Спрашивают:

- У вас какая командировка?

- Первая, но мы уже две недели здесь. А в Чечне день за три идет, понял?

- Понял, как не понять... Стреляют здесь?

- Не переживай, у нас район спокойный. Но если на шестом блоке будете стоять, там бывает.

- Да я не переживаю, интересно просто.

Саня наш улыбается снисходительно:

- Ничего, война всех обтешет, скоро сами опыта наберетесь.

- Да, опыт - дело важное... - И опять интонация странная, только на этот раз не сердитая, а с усмешечкой.

Покурили, поговорили. Поднялись омоновцы и снова - за работу.

А у меня в душе ощущение непонятки какой-то. Ясно, что с разговорами этими связано, а что конкретно? Черт его разберет. Занятные ребятки, с двойным дном. Может, просто рисуются, чтоб себя не уронить?

Ну и хрен с ними. Некогда тут самоанализом заниматься. Вон наш начальник Сашку зовет, похоже, команду на выезд получили.

x x x

БТР плавно идет, на выбоинах не трясет, колышется только. Саня за старшего. На башню верхом уселся и на ходу инструктаж проводит:

- Прибываем в ГУОШ, от брони не расходиться. Пойдем в сопровождение колонны. Она уже готовая стоит, нам команду поздно дали. Может даже догонять придется.

Серега, пулеметчик наш смеется:

- Саня, надо было тебе приятеля своего из ОМОНа пригласить. Пусть посмотрит на боевую работу, пока отряд совсем в стройбат не превратил.

- А чего ему смотреть? - это Генка - связист полюбопытствовал. Он перед самым выездом где-то пропадал, не в курсе дела.

- Новичкам не вредно.

- Какие новички? Они первую командировку еще пять месяцев назад отработали. Из боев не вылазили.

- Откуда фактишки?

- Из связи, вестимо. Я им к комендатуре подключаться помогал, пообщались.

- ?...

Ай да омоновцы! Вот, наверное, ржут сейчас! Свои и то вон закатываются, чуть с брони не падают.

Мы с Санькой отвернулись, чтобы друг на друга не смотреть. А Генка ничего не поймет, он ведь этой клоунады на дворе не видел...

Колонна ушла.

Вот, блин! Придется мчаться, как чокнутым. Догнать бы до выхода из города. В колонне веселей. А в одиночку можно и на неприятности напороться. Хотя, волков бояться - в СОБРе не служить.

На КПП у поворота на Ханкалу, узнали, что колонна уже минут сорок, как пропылила. Быстро катят, порожняком, так мы за ними долго гнаться будем.

Санька карту у военных попросил:

- Вот где можно срезать, здесь проселочная дорога, в полтора раза короче получается.

Офицер, вэвэшник с КПП, плечами пожал:

- Не советую. Лучше вернуться. Раз без вас ушли, значит, сопровождения хватает. Еще наездитесь.

- Кто не рискует, тот не пьет шампанское!

Влипли!

Задним умом теперь все понимаем. И что вэвэшника надо было послушать. И что дурь последняя - без разведки в такие ловушки соваться.

Еще пять минут назад катили весело, прикалывались:

- Все духи на центральных дорогах сидят, а мы тут у них по тылам гуляем!

Стали с горочки спускаться, в ложбинку. Вся в зелени, только успевай от веток уворачиваться. В самом низу - старые блоки бетонные на дороге валяются. БТР ход сбросил, между ними пробирается. А из лесу- мужик бородатый, лет тридцати, может сорока. Черт их, черных, разберет. В зеленом берете, но без оружия. Руку поднял.

- Привет! - улыбается.

Но что-то нехорошо мне от его улыбки стало.

БТР притормозил. Держим мужика на мушке:

- Чего надо?

- Я командир отряда самообороны. Я вас в плен беру.

- Чего-о-о?

- Ребя-а-та, по сторонам посмотрите внимательно. Только стрелять с перепугу не начните. А то беда будет.

Сердце у меня куда-то вниз обрушилось. Аж замутило. У всех наших тоже вид неважнецкий: из кустов человек двадцать высыпало. У доброй половины "Шмели" и "Мухи" в руках. Пулемет. Автоматы с подствольниками. И кажется, что все это на меня одного смотрит. А в кустах, небось, еще снайперы сидят. Спиной ощущаю, как чей-то взгляд между лопаток дыру сверлит.

- Оружие на БТР положите.

На Сашку смотрим. Ты собирался шампанское пить? Вот и расхлебывай.

Он белый, как полотно, но отвечает почти спокойно.

- Смысла нет нам оружие складывать. Все равно прикончите.

- Вы кто? Контрактники?

- Нет.

- А кто?

Молчим. Все знают, что контрактников духи за наемников держат. Сразу кончают. А если не сразу, то оставляют, чтобы поразвлечься. Нам комендант видеокассету давал. Там чеченцы контрактника два часа на запчасти разделывают. Но и нашего брата они не жалуют. Да какой смысл в молчанку играть. У каждого за пазухой - берет краповый. В карманах - удостоверения.

- СОБР.

- Милиция, значит? Офицеры все, наверное? Чего молчите? Стыдно что ли, что милиционеры, а убийствами занимаетесь?

- Мы не занимаемся.

- А это что у вас? Рогатки, да? Зачем вы на нашу землю с оружием приехали? Я сам - майор милиции. Омскую высшую школу закончил. Десять лет в уголовном розыске проработал. У меня по всей России друзья были. В гости друг к другу ездили. А теперь вы мою семью убили, за что? - голос у него на вскрик сорвался.

Здоровенный боевик, черной бородой чуть не до бровей заросший, рядом стоит, зубами скрипит, а правая рука предохранителем автомата - щелк-щелк, щелк-щелк.

- Мы никого не убивали.

- А я откуда знаю: убивали, не убивали? Кто у Руслана ( на бойца своего кивает) брата застрелил? Вы, или друзья ваши? А моих бомбой убили. Всех сразу. Трое детей. Мальчики мои и девочка. Жену убили, мать, отца. Пока я в командировке был, в Россию за бандитом ездил. Те с самолетов бомбили, а вы в Самашках на земле мирных людей расстреливали.

В Самашках и наших полегло немало. Нам рассказывали, что и зачистка-то проводилась после того, как эти "мирные люди" из засады сначала московских омоновцев расстреляли, а потом - девятнадцать ребят из внутренних войск. Автоматы забрали, самих раздели, над телами надругались. А после штурма села десятки своих трупов с оружием оставили. Чеченцы - те свое рассказывают: сколько женщин и детей погибло. Да уж, надо думать, в этой бойне всем досталось. Пуля - дура. Ни пол, ни возраст не разбирает. Не нужно было вообще до штурма доводить. Да только вякни сейчас про это...

- Что вам здесь нужно? У вас что, дома бандитов нет? Чего ты лезешь на чужой земле порядок наводить, если на своей не навел. Думаете мы тут сами не разберемся?

По-русски чисто говорит, грамотно. Только на гласных потягивает: "ребя-ата", да шипящие, как все они, по-своему произносит.

Сколько времени прошло? Нет сил уже слушать эту политбеседу. Тело все затекло от напряжения. Но шевельнись только. Двадцать пар глаз испепеляющих каждое движение секут. Так и ждут, волки, повода, чтобы нас в прах разнести вместе с БТРом. И сидим мы, как обезьяны перед удавом в мультике про Маугли.

Про детей рассказывает. Девочка ласковая была. За отцом хвостиком ходила. А пацаны мечтали в уголовном розыске работать. Года два назад младший у него значки с формы свинтил, фуражку забрал и убежал "в милицию" играть. А в райотделе, как на грех, строевой смотр. Хорошо, у начальника своих мальчишек четверо, только посмеялся.

Рассказывает он, а голос такой, что у меня - мурашки по коже. Горе страшное, неизбывное в каждом слове звучит.

Вот, опять заводиться начал! Санька поддакнул неловко, ненатурально как-то, а он сразу:

- Ты не прикидывайся ягненком. Не прикидывайся. Знали ведь куда ехали! Город видели! Разве непонятно, что когда так бомбят, тысячи невинных людей гибнут? Ведь ваших же, русских сколько поубивали! Большие политики большой пирог делят. А мы с вами режемся: кровь - за кровь, смерть - за смерть. Вы нас убиваете, мы - вас. Те, кто наверху, потом между собой договорятся. А мне кто моих родных вернет? И если я вас здесь сейчас порежу, как баранов, кто вместо вас к мамкам вернется? Кто вашим семьям помогать будет?

Хорошее слово -"если". Если сразу не убьют, может, потом на своих обменяют. Но ведь измываться будут... У Сашки на руке часы, вот он кисть чуть повернул. Ого! Около шестнадцати. Если даже с запасом взять, что мы от комендатуры сюда час ехали, то получается - третий час "беседуем". А сил больше нет. Все! Чувствую, что еще немного - и не выдержу. Или орать начну, или на них брошусь. Пусть убивают. Пусть что хотят делают. Но не могу я больше ждать, между жизнью и смертью висеть... Что он говорит?

- Уезжайте отсюда, чтоб я вас больше не видел. Бросайте оружие и катите назад. Вперед не советую. Там везде наши. Убьют и правильно сделают. Это я не могу на милиционеров руку поднять. Жаль вас, пацанов. Я вам жизни ваши дарю. Но если еще раз попадетесь, я с вами, как с последними скотами, поступлю. Ну?!

- Оставь оружие... Патроны, гранаты забери, оружие оставь! Нам с таким позором возвращаться нельзя, я сам тогда застрелюсь.

Ты что, Сашка, сдурел?! Башню рвануло? Ты глянь, как он на тебя, наглеца, смотрит, аж кулаки сжал. Ведь отпустил уже почти! Сдохнешь, дурак, и нас за собой потянешь.

Тишина гробовая повисла. По-моему, даже листья шелестеть перестали.

- Уезжайте! - и отвернулся.

Один из его абреков не выдержал, как загыргычет что-то. Другой тоже аж за голову схватился. И у остальных такое выражение в глазах, будто уже на спусковые крючки давят.

Но дисциплина у них! Гыркнул что-то в ответ. Опустили головы, повернулись следом и растворились в зеленке, будто и не было никого.

Кто-то из ребят шевельнулся, автомат приподнял.

- Не вздумай! - Сашка руку перехватил.

Правильно. Одно дело, что невидимые снайперы через оптику по-прежнему спины сверлят. Не такой дурак их командир, чтобы на одно наше благородство рассчитывать. Но можно назад на пригорок выскочить, а оттуда жахнуть из всего, что есть. Другое - главное: не по-человечески это - за подаренную жизнь смертью платить.

А не рано радуемся? Может, просто играют с нами? Ведь рядом стояли, в упор целили. Могли своих зацепить, осколками, да рикошетами. Сейчас чуть подальше отпустят и...

Выскочили! Выскочили!. . Аж до сих пор не верится. Водитель БТРа нашего, как до своих добрались - по тормозам, руль бросил. Минут тридцать его отходняк колотил. Да и остальные не лучше были. Геройство наше пижонское, пальцы растопыренные - вспоминать стыдно. Как там омоновец про суперспецов говорил?

А когда через город ехали, у меня будто повязку с глаз сняли. Дома, как в Сталинграде после битвы. Лишились люди всего, что имели. Сколько же, в самом деле, мирных полегло? Вон женщина идет, в черном платке, взглядом исподлобья провожает. Раньше бы не сказал, так подумал, что, мол, зыркаешь, сука бандитская! А сейчас другое в голове шевелится. Может она ребенка похоронила. Или мужа. Или всю семью. За что ей нас любить?

Жаль ее. А своих не жаль? Что здесь в девяносто третьем-девяносто четвертом творилось! Взять ту девчонку, что к нам в комендатуру приходила. Родители ее в один день исчезли, а два брата - полицая дудаевских в тот же вечер в их квартиру заселились. Ей сказали: "Живи в кладовке, служить нам будешь". Что они, да дружки их, с несчастной вытворяли. С тринадцатилетней! Рассказывала, как робот. Даже плакать уже разучилась. Сколько их, таких палачей было?

Но ведь не все. И не большинство даже. А оппозиция здесь какая была! Тысячи против Дудаева поднялись. Сами гибли, семьи теряли. Чеченский ОМОН, СОБР, гантамировцы, завгаевцы, милиция Урус-Мартана... А мы всех - под одни бомбы, под "Грады" и "Ураганы". Вместо того, чтобы плечом к плечу выродков уголовных и фанатиков оголтелых давить, общим горем нацию сплотили, да против себя развернули. Сам-то себе признайся, брат Женька, как бы ты, к примеру, на месте этого сыщика поступил? Ну, то-то!

Так что же делать?! Что делать, брат Женька? Как друга от врага отличить? Как Родину защитить, честь свою не замарав и с бандитами в кровожадности не сравнявшись?

Башка трещит от проклятых мыслей. Душа, и без того страшным приключением измотанная, ноет, как нарыв. Водки, что ли, еще выпить. Не поможет... Как приехали, чуть не по бутылке на брата выпили, а трезвее трезвых. Только еще муторней стало. Где гитара моя?

x x x

Женька в руки гитару взял.

Все в душе - кувырком. В голове - кувырком.

Водка не помогает. Только одно средство есть, только одно сейчас спасет: пальцы левой - на гриф, пальцы правой - на струны. "Только грифу дано пальцев вытерпеть бунт!" Женька и раньше Розенбаума любил. А теперь...

Поет Женька. Голос его высокий по этажам бывшего детского садика, разрывами опаленного, пулями исклеванного, мечется.

Нарисуйте мне дом,

Да такой, чтобы жил,

Да такой, где бы жить не мешали,

Где, устав от боев, снова силы копил,

И в котором никто,

И в котором никто никогда бы меня не ужалил!

x x x

Уехали сегодня собрята, укатили. Их после истории этой с пленом глупым и освобождением невероятным с неделю по разным инстанциям потаскали. А потом решили, от греха подальше, заменить, домой отправить. И правильно. Они жизнь свою, по сути, выменяли на обещание в этой войне больше не участвовать. Пусть впрямую и не клялись, но у каждого над душой это молчаливое обязательство дамокловым мечом висит. Все. Не воины они больше. Не бойцы.

Другие собровцы на замену им пришли, из Башкирии. Командир у них огромный, на медведя похож. С виду - неуклюжий, косолапый, а начнет двигаться - залюбуешься: мягко, ловко, неуловимо. Чемпион республики по национальной борьбе. Кличка у него - Гранатомет. У других в подсумках по десятку выстрелов к подствольнику висит. А у этого - десяток "лимонок". Парни его говорят, что он эти гранаты на такое расстояние швыряет, что они прямо над головами у чехов, как шрапнель, рвутся.

Нормальные ребята. Без спецовских закидонов, битые уже, обстрелянные. Будем дружить.

А все равно осадок на душе нехороший от замены этой.

Но жизнь - как тельняшка омоновская, черно-бело-полосатая. Не успел хреновую новость переварить, и вот тебе сюрприз радостный!

По связи передали, что Змею из первой комендатуры подарок от старых друзей везут. А подарочек-то на двух ногах оказался. Ленька, брат саратовский, собственной персоной. Стоит, лыбится, довольный своим розыгрышем. Ай, дружище, ай, молодец! А Змей еще сомневался: когда из ГУОШа позавчера выезжали, у КПП больно уж похожий мужик стоял, с какими-то ребятами, по виду кавказцами, обнимался. Останавливаться некогда было, но еще подумал: он не он? Знакомы-то были только по переговорам в эфире, да нескольким коротким встречам в ГУОШе. Но что это были за встречи!

В первую командировку повадились духи по ночам внезапно из подствольников комендатуру обстреливать. Потом настолько обнаглели, что пару раз и днем обстреляли. За зданием старого общежития пристроятся и бьют навесом. И никак их не достать. К тому же, за спиной у них - жилой сектор в метрах в пятидесяти. Ни из подствольников ответить, ни, тем более, из миномета окучить. Не дай Бог - перелет, мирные пострадают. Делегации, комиссии, разборки...

С добрый десяток ребят из комендатуры в госпитальные пижамы, да в цинковые рубашки эта группа завернула. Омоновцев-то серьезно ни разу не цапнуло, но при такой постановке дела - это только вопрос времени.

И тут, вдруг, после очередного совещания, во дворе ГУОШа подходит к Змею это чудо. Широкоплечий в животе, рожа чисто русская: добродушная, кровь с молоком. Командир сводного! Такому в колхозной бухгалтерии в нарукавниках сидеть, а еще лучше - пивом торговать, впишется в картинку. Но обманчива внешность, обманчива. Судя по тому, как бойцы при появлении командира подтянулись - в авторитете братишка. А в Чечне авторитет дешевыми трюками не заработаешь. Мужиком быть нужно.

- Ну ты чего молчишь, не задолбили они тебя еще?

- Кто они?

- Кто-кто? Кто тебя каждый вечер из-за общаги окучивает?

- Есть такое дело. Достали, гады, вконец!

- А мой снайпер у нас в первой комендатуре, на крыше точку нашел, с которой их любимый пятачок, как на ладони, видать.

- Да ты что! А чего не перестреляли сволочей? Я бы вам не стол - поляну целую накрыл!

- Они же не стоят, как мишени, а маскируются, поштучно не выбьешь. Да и далековато, почти километр, с ночником надежно не достанешь. Мы уже АГС и пулемет на крышу затащили. Вчера не успели, давай сегодня их в два смычка дернем. Они, кстати, потом не в жилой сектор уходят, а в зеленку, к дачам, по лэповской просеке. Ты туда со своих постов свободно достанешь. Поехали ко мне, я тебе все и живьем, и на карте покажу.

Ох, и дали духам просраться в ту ночь. Сначала Ленькины хлопцы их из АГСа, как в тире раздолбили: для этого аппарата километр - не расстояние. А потом - разрывами и трассерами от пулемета, как фейерверком, весь их путь освещали до того места, где бандюков неуемных змеевский АГС и три пулемета мстительных встретили. А Ленька по рации огонь корректировал.

Никто не знает, сколько духи своих трупов в уплату за братишек из комендатуры оставили. Местные, чуть свет, всех прибрали. Но заткнулись они почти на неделю. То ли до подхода новой бандешки, то ли пока старая раны зализывала, да от встрепки отходила. А Змею из той командировки, тьфу-тьфу-тьфу, так и не пришлось в родной город ни один "груз двести" вести.

Разве забудешь такое, разве за это, чем-нибудь когда-нибудь расплатишься! Вот и бойцы, только узнали, кто приехал - в командирский кубрик деликатесов натащили. Старшина отряда, по кличке Мамочка, скромно глазки потупя, две бутылки марочного коньяку дагестанского занес...

Ну что ж. Год не пей, два ни пей, а друг приехал - укради, да выпей. Обычно так про послебаньку говорят. Ну так и банька задымила. Омоновцы красивых слов благодарности говорить не умеют, но добро помнят.

- Ну рассказывай, дружище, каким макаром тут снова? Как ребята твои? С кем это ты возле ГУОШа обнимался? Только давай сначала - за встречу!

Ленька

С кем это я возле ГУОШа обнимался? Это братишка мой - Магомед... Не похожи на близнецов, говоришь? Это точно. Магомед - чистейших кавказских кровей. А я - волгарь коренной. Да только после одной истории мы с ним настоящими побратимами стали.

Вот прицепился, расскажи, да расскажи! Ну, ладно. Ты - свой человек, дерьма этого тоже похлебал, понять должен.

Да... Эта история мне столько крови стоила, что проще было бы хорошее ранение получить: меньше б кровушки вытекло.

После той командировки, где мы с тобой соседями были, попал я снова в Чечню летом. И добро бы в саму Чечню. Там попроще было даже в самую мясорубку: все понятней. А тут - на границу поставили. На дагестанской территории - мы, а через речку - чеченский пост. Боевые действия вроде как временно приостановлены, перемирие. Ну мы с тобой эти дела еще в апреле-мае проходили. Моратории эти долбанные. Поэтому, без ведома своего руководства, с командиром чеченским лично встретился и предупредил:

- Хочешь своих ребят сохранить - со мной не шути. У меня народ отмороженный, все уже воевали и крови не боятся. Хоть одного из наших зацепите - шарахнем со всего, что есть и ни у кого разрешения спрашивать не будем. Пусть там наверху свои договоры подписывают, а у нас - свой договор будет, лады?

- Хорошо, - говорит, - мне тоже кровь не нужна, и у моих ребят близкие есть.

Руки жать, обниматься-целоваться, бумаги подписывать мы не стали. Но, не считая мелких пакостей, за полтора месяца по серьезному ни разу не сцепились. И слава Богу. Знали бы чеченцы, кого я привез!

В первую командировку все нормально складывалось: и в комендатуре мужики были нормальные и отряды серьезные работали - СОБР, ОМОН. А здесь сборная солянка: ППС, ГАИ, какие-то пацаны из других подразделений. Сводный отряд ... твою мать! И ребята вроде неплохие, но дома-то их совсем для другого готовили.

А старший зоны!... Предки не дураки, прозвища не просто так давали. Если б я ему и его потомкам сам фамилию придумывал, то лучше теперешней вряд ли бы придумал. Дубьев! Что смеешься?...Слово офицера: именно - Дубьев. Его иначе, чем Дубина, никто и не называл. Ну, кадр был, не передать! Ему водки натрескаться - хлеба не надо, по пьянке из пистолета в потолок засадить всегда пожалуйста. К омоновцам прицепиться - почему излишек боеприпасов на блоке ( во, придурок!) - тоже без проблем. Зато, если надо для людей что-то сделать, или ответственность на себя взять, когда порохом попахивает, тут он - в кусты.

Слава Богу, в сводном отряде на полсотни человек - хоть десяток был, на которых положиться можно. И тех еле вырвал, пришлось к начальнику УВД идти, доказывать, что без профессионалов вся эта команда - прямые кандидаты в покойники. Шеф поупирался слегка, но дал добро на отделение омоновцев. А уж командир ОМОН не подкачал, братишка. Не зря с ним в первой командировке вместе носом грязь в Грозном рыли. Хлопцев дал отборных, из тех, что уже в боевых командировках работали. Сам знаешь: самые лучшие орлы из стреляных воробьев вырастают!

Без них бы - совсем пропасть. Зона ответственности серьезная. Двадцать километров границы с Чечней - это вам не шутки!

Тем более, перемирие совсем на соплях держалось. Банды шныряли туда-сюда, по ночам - стрельба по всей границе, да и днем дрессировали время от времени. У нас тоже на той стороне снайпер лазить повадился, с бесшумкой. И ведь не по боевому бил гад, понимал, что можем навернуть в ответ со всей дури. Нет: выберет, когда, например, машина Красного Креста подъедет к КПП. В ней "Врачи без границ" сидят, груз какой-нибудь гуманитарный в ящиках. Мы досмотр начинаем, иностранцы возмущение свое демонстрируют. А тут стрелок этот хренов - по колесам - шлеп... шлеп! Или по "кирпичу" возле КПП. Знак-то жестяной, грохоту побольше. Вот вам и скандальчик готов: беспредельные федералы подвергают опасности жизни врачей-гуманистов! Протесты, звонки начальства. Дубьев психует, орет: "Леня! Ты когда меня подставлять прекратишь? Не трогайте вы их!".

Как бы не так! Есть, конечно, среди этих деятелей и врачи настоящие. Но что-то я за два года не припомню, чтобы они нам хоть таблетку от головной боли дали. И когда духи наших на блок-постах зажимали, что-то не видать было белых джипов с красными крестами. Ни капли воды не привезли, ни одного из тех ребят, что в блоках от перитонитов, гангрены, да потери крови умирали, не спасли. А вот чеченцам помочь - тут они, как из-под земли. И сейчас такое впечатление, что все эти ЧП на границе были, как спектакли с расписанными ролями. Но хрен им этот номер пролез. Через наш КПП ни разу без досмотра не прошли. А начальство?... Меня снять можно, кого потом поставить? Сами отцы-командиры там торчать не будут. И со сменщиком - как повезет. Может у него вообще башню рванет, и он бои местного значения развяжет. Да если честно, то и командиры наши только для вида пылили. Сами-то они так же, как и мы, думали и этих односторонних гуманистов на дух не переносили.

Я раза три с командиром чеченского блока встречался. Все - как в кино: на мосту сходимся, с каждой стороны одинаковое количество людей, каждая сторона сопредельную на оптике держит. Спрашиваю:

- Когда стрелка своего уймете?

- Это не наш. Мы его сами ловим, никак поймать не можем, - врет, глазом не моргнет.

- Ну ладно. Только, если мы его пристрелим, не обижайтесь.

- Как это пристрелим? Кто вам позволит по территории суверенной Ичкерии огонь открывать?

- Тогда сами с ним разберитесь!

- Пробуем. Но никак поймать не можем...

В общем, сказка про белого бычка.

Вот так и жили. Мир - не мир, война - не война. Дурь одна.

Но случилось дело и покруче. Приезжает как-то Дубьев, напыженный, как голубь-дутыш, заваливается ко мне в командирский вагончик:

- Завтра выделяй двадцать человек на прочес!

- Какой прочес?

- В нейтральной зоне группа "непримиримых" бродит, человек десять, будем зеленку зачищать.

- А кто участвует?

- Все наши отряды людей выделят. Планируем сто человек.

- Это кто придумал?

- Мое решение. Информация наша, поэтому мы ее сами реализовывать будем.

Я аж взвился: генералиссимус, стратег хренов! Насмотрелся я на таких за это время. Когда настоящая драка была - все по штабам сидели, нос высунуть боялись. А как чуть затихнет - в очередь за орденами давятся, планы один гениальней другого предлагают. Но пока профессионалы у дела стояли, этой швали особо разгуляться не давали.

А тут - "командарм" Дубина! Спрашиваю я его:

- Нормальные карты местности у всех будут? Или опять по глобусу воевать пойдем? Дислокация боевиков, их маршруты? Схемы минных полей? Саперная поддержка? Рации толковые, чтобы нас не глушили, не прослушивали? Форму одинаковую выдадут или опознавательные знаки? И что-то я не помню: учения по взаимодействию мы провели?

- Когда их проводить? - глазенками моргает, - завтра уже операция.

- Вот ты, - говорю, - сам завтра и оперируйся. Пока эта банда через границу не полезет, пусть с ними сами чеченцы разбираются. Ты себе решил медальку заработать, а мне цинки с пацанами домой везти? Я своих людей гробить не дам. Мало крови пролили?

Как он завизжит:

- Да ты понимаешь, что говоришь?! Струсил, что ли? Я тебя сейчас от командования отрядом отстраню!

От последних слов меня нервный смех разобрал. И хорошо: хоть какая-то разрядка, а то я уже контроль над собой терять начал.

- Ладно, - говорю, - отстраняй. Сейчас я сюда командиров взводов соберу и объявлю, что теперь ты ими лично командуешь. Сам им все расскажешь. Только не говори, кто этот гениальный план придумал. Как бы чего не вышло...

- Это невыполнение приказа! Ты ответишь! Пиши рапорт!

- Я, по закону, преступные приказы выполнять не имею права. А рапорт обязательно напишу. Чтобы, когда ребят перемолотят, или, что скорее, они сами друг друга перестреляют, никто не забыл, кто за этот идиотизм отвечать должен.

Выскочил он, дверью хлопнул. А я соседу позвонил. Магомед - мужик отчаянный, ребята у него - как на подбор. Думаю: горячие, черти, точно полезут в эту авантюру. Тоже горцы, но "духов" не любят, еще больше чем мы. Говорят:

- Эти бандиты уже весь Кавказ достали! Ни своему народу, ни соседям жить спокойно не дают.

И получилось, что я как в воду смотрел! Магомед, правда, отказаться хотел. Но ребята его обиделись, - Командир, нас ведь трусами назовут! - и всем отрядом добровольно на это дело подписались.

И еще три командира своих людей выделили. Тех-то, кто уже своих ребят, или друзей из других отрядов в "черные тюльпаны" грузил, на такой трюк не возьмешь. Когда смерть рядом увидишь, на кишки своего братишки, да на кровь с мозгами посмотришь - быстро героизм проходит. Но это же после... А эти в первый раз здесь, горя не видали, на подвиги тянет.

Я понервничал, конечно. Весь день назавтра - как на иголках. Понятное дело: Дубьев после операции на меня телегу накатит - будь здоров. А если еще хоть одного боевика отловят или завалят, то - все: пыль до небес, колокола звонят, Дубина на белом коне, а я весь в дерьме! "Да, ладно, - думаю, - Бог не выдаст - свинья не съест. Лишь бы у ребят все обошлось".

Дело к вечеру, сижу у себя на КПП, на часы посматриваю: пора бы уже народу с прочеса вернуться. Тут телефон затренькал, Магомед звонит.

- Ну, наконец-то, - говорю, - как поработали?

- Брат, беда у меня...

- Что такое? Потери?

- Чеченцы у меня четверых захватили.

Ах, твою мать! У меня аж сердце закололо.

- Ну как вы так умудрились?!

- Да это не прочес был, а бардак какой-то. Лазили где попало. Где искать, кого искать - ничего непонятно. Чуть на мины не напоролись. Дубьев стал группы в разные стороны рассылать. Моих четверых в разведку отправил, и не вернулись ребята.

- Так может, заблудились где? Увлеклись. У тебя джигиты отчаянные, выйдут сами!

- Нет, Леня... Ко мне уже с той стороны посредники приезжали. Беда у меня, брат!

Представляешь?! У меня даже язык не повернулся попрекнуть его, и без того - горе у человека. Да и что ему было: на цепь джигитов своих посадить, не пускать? Так они бы с цепью ушли, а его самого не то, что за командира, за человека считать бы перестали.

- Держись, брат, - отвечаю, - и давай ко мне. Думать будем. Только Дубину с собой не бери. Видеть его не могу.

Приехал Магомед ко мне, уже темно было. Вошел в вагончик, я его даже не узнал сразу. Лицо серое, глаза ввалились. За несколько часов высох весь, будто месяц не кормили. Стал он рассказывать.

Приехал к ним на блок пастух. Он постоянно возле границы со своими баранами мотается. У пастуха - УАЗик четыреста пятьдесят второй, как "скорая помощь", мы их "таблетками" называли. Рассказал, что явились к нему трое боевиков вооруженных, велели передать условия: пятьдесят тысяч долларов за всех четверых. Иначе, мол, получим только головы отрезанные. Вид у этого бараньего командира напуганный был. Но, может, и прикидывался он. Вполне мог быть с бандитами в доле, наводчиком, да посредником подрабатывать. А мог и не быть. Шайтан их там разберет.

Переночевал Магомед у меня. А с раннего утра мы в райцентр махнули и на телефон сели. Когда в Грозном переговоры шли, я со своими ребятами Масхадова сопровождал. Кое-кого из его личной охраны знаю. И сумел в этот раз через них до самого Масхадова дозвониться. Тот уже в курсе дела был. Сказал коротко, как отрезал:

- Вооруженные силы Ичкерии к этому отношения не имеют. Это "индейцы"12. Разбирайтесь с ними сами. - И весь разговор.

Доложили руководству федеральной группировки, так и так: есть контакт с похитителями, надо либо выкупать ребят, либо операцию проводить. Руководство отвечает: - У вас там сил на такую операцию вполне достаточно. Считаете нужным, пусть старший зоны принимает решение и действуйте.

Резонно. Хочешь, не хочешь - поехали к Дубине. Он эту кашу заварил, пусть помогает расхлебывать. Угадай с трех раз, что он ответил?

Правильно! Сдристнул в кусты, только свист пошел:

- Я без санкции руководства ничего затевать не могу. Надо сообщить в правительственную комиссию, в Москве есть специальные люди, которые пленными занимаются..., - ну и тому подобная чухня. Кому мы там в Москве нужны?! Только-только Буденновск отгрохотал. Разборки на всех уровнях. Да пока до нас с нашими проблемами дело дойдет, ребят десять раз прирежут.

Тут Магомед как зарычит:

- Ты будешь моих мальчишек выручать?! Из-за тебя они попались!

Еле я его оттащил. Дубина мне всю оставшуюся жизнь должен за это проставляться...

Вернулись к нам на блок.

- Ладно, - говорю. - Я по должности официально числюсь заместителем этого чудака на букву "М". Так что формально имею право принимать решения на проведение специальных мероприятий. Передавай бандитам, что деньги будут. Звони немедленно домой, пусть доллары собирают.

Вот чему нам, русским, у кавказцев всю жизнь учиться надо - это как они друг за друга стоят. Сутки не прошли после нашего сообщения - прилетает специальный самолет от руководства республики! Привезли деньги, подарки всему отряду, снаряжения дополнительного целую кучу. Магомеду - команда конкретная: "Что бы ты не сделал, мы тебя спасем, оправдаем, не выдадим. Только выручи ребят!".

Вот как! Это не наши политиканы, что прибалтийские ОМОНы за их верность Присяге подставили и Парфенова13 продали. А Буденновск! У меня до сих пор, как этот позор вспомню, лицо горит, будто пощечин мне нахлестали. Да ты, брат, сам все понимаешь...

Ладно, отвлекся я.

Так вот, начинаем переговоры с "индейцами" закручивать. Понятно, напрямую они говорить не хотят, боятся. И не только нас. Эти беспредельщики уже и чеченцам самим мешать стали. От многих даже их тейпы отступились, а без защиты рода ты там - не человек и долго не покуролесишь.

Но, бойся - не бойся, а денежки-то получать надо самим. Чужому не доверишь: мало ли что у него на уме. Так что покрутили они, повертели, но решились: назначают передачу. В погранзоне, в стороне от всех постов: и наших и чеченских. Договорились, что Магомед сам за ребятами своими поедет.

Выехали мы на место заранее. Осмотрелись. Обстановочка такая: дорога-серпантинка над ущельем вьется, в конце, за поворотом резким площадка небольшая. Открыта метров на сто, вплотную с группой захвата не подойти. Из оружия, по-снайперски, тоже работать опасно. Выбить одного-двух бандитов можно, но любая осечка, промах, рикошет - и наши тоже полягут.

Поэтому, порешили так: отдадут ребят - пусть убираются, рисковать не станем. Можно будет ими попозже заняться, с толковой подготовкой. Но, чтобы не обманули они нас, какую-нибудь подлянку не устроили, мы ниже по дороге засаду выставили: два моих омоновца с гранатометом и прапорщик из сборной команды- старшим. А в "зеленке" над площадкой - я еще с одной группой, для наблюдения и прикрытия.

Мои группы выставились с раннего утра. И правильно сделали. За несколько часов до встречи начали чеченские разведчики лазить. Раньше по этой дороге раз в два-три дня, может, кто проезжал, а тут - то пацан на велосипеде кататься надумал, то "Жигуленок" проедет ( и у водителя с пассажиром головы на триста шестьдесят градусов, как локаторы, вертятся).

Подходит время. Подъезжает Магомед с ребятами на своем УАЗике, втроем. На дорогу вышли, деньги в целлофановом пакете держат. А тут уже пост снизу докладывает:

- Командир, УАЗик пастуха едет!

Точно: подъезжает, остановился. Вышли из него двое, в камуфляже, бородатые, вооружены до зубов. Видно, что и оружие наготове, и сами на взводе. А должно быть их трое, не считая водителя. Еще один, значит, - в машине, с пленными. Но не видно: кузов без окон, весь металлический. Надо же, как удачно у пастушка машина оборудована! Может, конечно, это для баранов сделано: чтоб не нервничали при переездах. Но и людей воровать удобно...

Я к биноклю прилип. Снайпер мой рядом тоже замер, от прицела не отрывается: ожидать от этих ухарей чего угодно можно. Пересчитали "индейцы" доллары, старший с деньгами в машину вернулся. Смотрю: дверка салона пошире открылась и стали ребята Магомеда из машины выходить. Я посту нижнему по рации шепчу:

- Пошла передача, но не расслабляйтесь, подъезд к площадке контролируйте.

Тут слышу: снайпер мой бормочет: "Что это с ними?", - у него-то на прицеле увеличение четырехкратное. А у меня бинокль мощный - двадцатка. Глянул, тоже понять не могу: у Магомеда все ребята - кавказцы, у них от природы лица смуглые, а тут - белые, будто мелом их вымазали. Может подмена какая, провокация? Да нет, вроде, обнимают их наши, в сторонку отводят. Трое пленных высадились, а четвертого нет. Тот бандит, что еще у машины оставался, за ним в салон полез. "Неужели, - думаю, - бедному парню так досталось, что ходить не может?".

И тут понеслось все вскачь!

Взревел УАЗик, да как рванет с места! А из салона, вместо четвертого парня - мешок полиэтиленовый вылетел и прямо Магомеду под ноги покатился. Вскинули ребята оружие, но куда там: машина уже за поворот заскочила. Я смотрю во все глаза, что там такое? Не бомбу подкатили?! И тут Магомед догадался: схватил мешок, поднял и ко мне повернул, а сквозь пленку прозрачную на меня голова мертвая смотрит!

Как во мне все вскипело, аж туман розовый в голову ударил. Падлы! Палачи! Нелюди! Кричу в рацию:

- Засада! Машину уничтожить!

А прапор, вместо того, чтобы команду выполнить, умничать начинает:

- Передача состоялась? На каком основании я должен открывать огонь?

- Стреляй, это приказ! Я отвечаю!

- Я не могу без оснований открывать огонь, если заложники освобождены!

Вот идиот! Напичкали его уставами и инструкциями, научили решений не принимать: как бы чего не вышло. А секунды идут, летят, молотками по мозгам грохочут! Вот-вот уйдут убийцы.

Задавил я себя. Ровным голосом говорю:

- Вернули троих. Вместо четвертого - отрезанная голова.

Прапор собрался было еще что-то вякнуть, но слышу, исчез из эфира, а по рации - голос старшины-омоновца:

- Вас понял.

И через секунду удар сдвоенный: РПГ лупанул! А на добавку - два автомата вперехлест.

Мы - бегом вниз. Магомед освобожденных ребят с охраной оставил, а сам следом - на ходу нас на своем УАЗике подхватил.

Подлетаем: лежит "таблетка" под обрывом. Дымится, но не горит. Вся, как решето. По ущелью баксы порхают. Спустились мы: два боевика - в куски, старший их - поцелее, но тоже готов. Водителю-пастуху кумулятивной струей досталось, полголовы срубило.

Прапор трясется, ноет:

- Кто за это отвечать будет? Пастух ведь мирный был!

Ребята - омоновцы, смотрю - тоже занервничали. Говорю им:

- Молодцы, мужики! С неприятностями разберемся. Ваше дело маленькое: вы по команде действовали. Кто, да что, да как - не знали и знать не могли. Я за все отвечаю. Ясно вам? А ты (это - прапору) уматывай с глаз моих. И если еще хоть полслова вякнешь, в порошок сотру!

Вызвали мы подмогу, отправили ребят освобожденных домой. А сами до глубокой ночи по ущелью ползали, доллары собирали. Что им пропадать? Семье погибшего пригодятся. Что интересно: оказывается, ночью при фонарях баксы лучше видать - серебрятся, отсвечивают. И хотя часть купюр поопалило, разорвало, но все до последнего доллара сошлось, никто из ребят не скурвился, не утаил.

А на другой день началось: комиссии, разборки! Следователи наши, следователи чеченские! Но я уже битый волк, механику эту знаю. Еще с ночи мои бойцы рапорта написали, а утром раненько я их уже на родину отправил. По приказу положено: после применения оружия реабилитационный отпуск предоставлять.

Один я отбивался. Дубина было подставлять меня начал, но приехали мужики из МВД России, из отдела по руководству ОМОНами, разобрались влет и ему с глазу на глаз сказали:

- Ты думай, что говоришь! Если твои подчиненные преступление совершили, то тогда - ты тоже преступник. Халатность проявил, ЧП не предупредил. А если ребята - герои, банду уничтожили, то они молодцы, им - честь и слава и тебе...ничего не будет.

Ну, с официальными разборками понятно, а что касается совести, то я лишь один день сомнениями мучился. Когда с операции вернулись. А вечером ко мне Магомед приехал. Обнял меня:

- Я и раньше тебя братом звал, а теперь ты всем нам - брат родной. Если бы не твои парни, ушли бы эти гады. Ты знаешь, почему ребята мои такие бледные были? Изуродовали их. Искалечили. Не мужчин из них сделали! Понимаешь?! А тот, которому голову отрезали, жить так не захотел. Он рукопашник сильный был. Голыми руками двоих сволочей прикончил, пока самого не убили...И пастушок этот во всем участвовал. Овечка невинная!

Сел Магомед за стол, руками голову обнял. А я смотрю: седина у него. Черный был, как смоль, а тут - будто паутиной волосы заплели, при лампе керосиновой так и блестят. То-ли я раньше не замечал, то-ли за эти сутки обсыпало...

А через две недели срок командировки отряда вышел, и мы все оттуда убрались.

Легко отделались, говоришь? Это точно. У нас Родине служить - дело опасное. Если на пулю не наскочишь, то политики в любой момент, как пешку, разменяют.

Но, мир не без добрых людей. И наша система - не без мужиков настоящих. Представляешь: через месяц, дома уже, приходит мне повестка. В Чечню вызывают по делу "об убийстве" пастуха этого. Об "индейцах" - ни слова. О ребятах искалеченных, нашем парне убитом - тоже. Генерал меня вызвал, я ему историю эту рассказал. Он на меня посмотрел, спрашивает:

- Ну и что ты думаешь?

- Как скажете, товарищ генерал. Прикажете, поеду.

- Давай мы лучше прямо здесь тебе голову отрежем. Хоть мучиться не придется. Опять же, будем знать, где могилка твоя, киселя на поминках нахлебаемся... Иди, работай! Пока Генеральный прокурор России тебя не затребует, можешь не переживать. А затребует... тогда и будем думать.

Что касается остальных, то судьба у них по разному сложилась. Дубьев, говорят, у себя в области карьеру делает, растет на глазах: герой войны! Омоновцев я к наградам представил, к ордену Мужества. Прапору-трусу наши бойцы полный бойкот устроили и, когда домой вернулись, уволился он. А из освобожденных ребят Магомеда один уже с собой покончил... До сих пор у меня за них сердце болит.

Вот и вся история. За двадцать минут рассказал, а сколько крови она мне стоила! Проще было бы хорошее ранение получить.

Плесни-ка мне еще. Кстати, у нас третий тост...

x x x

Застолье шло своим чередом. Подтянулись соседи, благо вечер пока тихий был. Упиваться никто не упивался. Нет у братьев -командиров такого права - в сопли надираться. Жизни человеческие на них. Но по сотке-другой (кому как комплекция позволяет) не вредно: чуток адреналин загасить, голосовые связочки промочить, чтобы пелось веселей. Гитара по кругу пошла. Начали, по традиции с "Офицеров" газмановских, стоя. Если по тревоге выскакивать срочно не придется, то и завершится застолье этим гимном офицерства российского.

Змей на всю жизнь запомнил случай необъяснимый, мистический, от которого до сих пор, только вспомни - мороз по шкуре продирает. Как-то, еще в первой командировке, соседи-вэвэшники в гости пригласили. Тоже вечерок хороший был. Пообщались, за хорошим столом о делах поговорили, песни попели, а когда гости расходиться собрались, встали - "Офицеров" запели. В это время один из хозяев подошел к старенькому телеку, что в уголке стоял, и включил "ящик". А там - передача идет, клуб "Белый попугай". Олег Газманов у Никулина в гостях. В руках гитара, поет что-то. Все, не прерывая своей песни, руками замахали - добавь мол, звук. Добавил... "Офицеры"! Слово в слово, нота в ноту, голос в голос с ними, будто с самого начала здесь за столом сидел, а теперь рядом стоит, и вместе с братишками в погонах словами светлыми чужую ночь разгоняет: "Вновь уходят ребята, растворяясь в закатах. Позвала их Россия, как бывало не раз..."

Вот и опять, вспомнил, и - мурашки по коже, волосы на руках под закатанными рукавами - дыбом.

- Что сосед задумался? - Душман весело локтем толкает. - А ну давай казачью!

Эх, хорошие песни коренной казак Розенбаум пишет:

- Задремал под ольхой есаул молоденький...

Танкист - гитару, как эстафетную палочку принял. Ну, теперь, рупь за сто - за "Уток" возьмется. Точно: с первых аккордов можно выигрыш забирать, жаль пари не успел ни с кем заключить. Змей рассмеялся и со всеми вместе грянул лихо:

- Любить так любить, гулять так гулять, стрелять так стрелять!...

Душман удивленно на Агату Кристи смотрит:

- Чего не пьешь? Завязал?

- Не, сегодня я на сухой вахте. Пусть командир хоть раз спокойно расслабится.-Агата ухмыльнулся и погромче, чтобы все слышали, добавил, желающие могут ботинки оставить с вечера.

Народ захлебнулся в середине куплета и кто под стол полез, кто на кровати откинулся, чтобы хохотать легче было.

Змей погрозил Агате кулаком:

- Убью болтуна, - а у самого губы в улыбке разъезжаются.

На прошлой неделе с ним презанятная история приключилась.

За неприветливыми боновцами еще один батальон стоит, ульяновцы. Пригласили они как-то всех соседей на день части. Праздник большой - день рождения батальона. Все пришли чин-чинарем: с поздравлениями, с незатейливыми подарками фронтовыми. Змей гитару прихватил. По случаю такому даже сам для именинников пару своих песен исполнил. Хоть и голос и аккомпанемент никудышние, но слова каждому братишке понятные, от сердца, от души. И пел и весь вечер провел трезвый абсолютно. Еще когда в гости по дощатым мосткам через могучие лужи пробирались, сказал Танкисту и Агате:

- Сегодня я у руля, отдыхайте. Но - в меру. До четырех утра все проверки постов на себя беру. К четырем, чтоб как стеклышки были.

Посидели часочек-другой - пора и честь знать.

Агата с Танкистом командирским разрешением хорошо успели попользоваться. Поэтому на обратном пути поперли через лужи напрямик. Но умудрились пройти так, чтоб в резиновые сапоги грязи не начерпать.

Змей, в относительно чистых еще берцах, аккуратно по мосточкам пошел. На секунду отвлекся, глянул, как его доблестные подчиненные лужи форсируют. Зацепился каблуком за стык, взмахнул руками, теряя равновесие, и ушел плавно по наклонной досточке в жидкое месиво из чеченской пыли, воды и мазута. В то самое месиво, что с резиновых сапог горячей водой не смывается. Весь. По подбородок. Нет, это не глубина такая была. Глубина - по колено. Просто мостик коварный так ловко его по "направляющим" спустил. Вскочил, выругался растерянно: как в таком виде в отряд показаться? Хоть и знает каждый боец, что не любит командир пьянчуг и сам к этому делу равнодушен, но видок-то после гулянки у соседей...

Пришлось с полпути к коменданту завернуть. Мужики оборжались, на Змея-трезвенника глядя, пока Агата за подменкой в отряд смотался. Новая загвоздка: сапоги свои резиновые Змей на блок-пост вчера отдал, а берцы-то одни, промокшие, с пудом грязи на каждом. Обковырял кое-как щепкой, а надевать снова - жутко. Граф - зам коменданта выручил, благо у него родной сорок третий размер оказался:

- Одевай мои. Утром принесешь, а я по комендатуре в тапочках порассекаю.

Спать Змей в пятом часу лег, а в шесть подскочил уже. Пнул Танкиста, отправил посты проверить. На форму, лежащую в ведре, с тоской посмотрел. Мутными, невыспавшимися глазами на две глыбы грязи, засохшие у печки, глянул. Там, внутри глыб этих, - родные берцы. А рядом на подстеленном целлофане - чужие стоят. Тоже не стерильные - в пыли, с кусками глины на подошве. В таком виде возвращать негоже. Взялся за щепки, за щетку. Через четверть часа дневального подозвал, зеркально сияющую обувь вручил.

- Не в службу, а в дружбу: я вчера в лужу врюхался, зам коменданта мне свои берцы отдал. Занеси тихонько, у них обувь перед порогом в сенях стоит.

Пока боец поручение исполнял, Змей за свои ботиночки взялся. Задача посложней оказалась. Но за полчаса и с ними справился.

Только полюбовался плодами победы своей, Агата Кристи проснулся. Минут десять сонный по кубрику слонялся, все что-то под табуретки, да под кровати заглядывал. За дверь вышел, тапочками шлепая.

- Командир, ты мои берцы не видел?

- Ну, вот же стоят - Змей с презрением ткнул пальцем в пару чумазых ботинок, стыдливо съежившихся рядом с начищенными командирскими собратьями.

- Да нет, это не мои.

- Может Танкист спросонок перепутал? Сейчас вернется.

- У него нога на два размера меньше, он бы из моих выпал.

- А у тебя какой?

- Сорок третий.

- Ну вот же - сорок третий...

- Да не мои. Ты что, командир? У нас же с тобой "Кедры" хромовые, а это - говнодавы юфтевые...

Тут Танкист вернулся. В руках сияющие берцы держит.

- Командир, Граф просил его ботинки вернуть, а если твои не просохли, эти возьми. У них какие-то чужие приблудились...

- Ой, едрена шиш... Так это что же получается... Это я с шести утра Агате обувь драил!

Ну, в общем, с неделю потом доставали "сокамерники":

- Командир, автоматик не почистишь? Змей, тельничек не постираешь?

Ну, понятно, и комендантские после размена ботинок от души повеселились.

Да и Бог с ними! Смеются друзья - значит живы! И самого смех от этой истории пустяковой разбирает. И готов каждому из них лично берцы надраить, лишь бы они в тех берцах своими ногами домой вернулись...

x x x

Пыль в Грозном особенная. Это не просто пыль. Это какая-то особая субстанция, впитавшая в себя весь надоедливый кошмар войны. Перемолотые в труху кирпичи, цемент и осколки бетона. Сгоревшие и сгнившие человеческие тела и трупы животных. Разбитые в микроскопические щепки деревья и обращенная в пепел трава. Все это, высохнув под беспощадным солнцем и смешавшись с выхлопными газами техники и сажей от пожарищ, растирается сотнями тысяч ног. А затем, вновь и вновь пропускается через жернова гусениц и колес и удушливыми, непроглядными облаками зависает над городом.

Пыль проникает повсюду. Перекрашивает в серый матовый цвет вороненые орудия убийства. Облепляет двигатели техники, забивает фильтры, клубится в кабинах и салонах. Смешавшись с потом, бурыми потеками разрисовывает и смуглые лица местных жителей и свежие румяные щеки молодых солдатиков, только вчера прибывших в Чечню откуда-то с Севера. Грязными сгустками вылетает из надсадно рвущихся легких и на судорожном вдохе снова вливается в них ядовитым облаком.

Черные трикотажные маски, зеленые косынки, лоскуты марли и даже респираторы - лишь временное препятствие для нее. Тончайшая липкая пудра, оклеив все лицо по периметру этих приспособлений, неизменно находит бреши и тонкими плотными линиями протягивается от них к углам губ и крыльям носа.

Змей с полчаса отхаркивался и фыркал возле умывальника, с наслаждением полоскал прохладной свежей водой слипшиеся под шлемом волосы, пригоршнями плескал ее на грудь и плечи, смывая пот и грязь с незагоревшей, молочно-белой кожи.

Все-таки, какой кайф, когда с водичкой проблем нет. В апреле, в первой командировке, за щелочной водой из горячих источников каждый раз, как на спецоперацию собирались, чтобы на засаду не нарваться. Готовили на ней, пили ее. А в ней тельняшку без щелока и мыла стирать можно. Зубы сыпанулись тогда почти у всех. Змей вспомнил, как у него в куске хлеба обыкновенного передний зуб остался. Отломился у основания, словно скорлупка яичная. Машинально потрогал языком фарфоровую обновку. Спасибо Ольге с Виталей. Супруги протезисты, друзья хорошие, успели до отъезда командиру приличный вид вернуть. А главное - возможность жевать по-человечески. На манной кашке при таких нагрузках долго не протянешь.

Наскоро обтершись полотенцем и весело напевая, Змей снял висевший на сучке дерева китель камуфляжа, встряхнул его и растерянно выругался: взвившаяся пыль мгновенно облепила еще влажное тело.

- Во, елы-палы! И откуда тебя столько, зараза серая! Серега, давай еще воды...

Впрочем, маленький инцидент не испортил настроения. Сегодня удалось вырвать в ГУОШе "полевые-гробовые" за десять дней. Суммы не Бог весть какие, но ребятам на "Сникерсы" и шашлыки хватит. Скучновато на одних стандартных армейских харчах-то.

- А кстати, что там сегодня на обед? Жрать хочется, как зимнему волку! На часиках-то уже семнадцать тридцать, почти десять часов после завтрака прошло. Что ж там Мамочка утром затевал, когда я уезжал? С такой хитрущей мордой напутствовал:

- Командир, сегодня к обеду не запаздывай!

Змей обошел молочно-полиэтиленовую стенку у входа, поднялся на второй этаж, в столовую и, остановившись на пороге, улыбнулся:

- Эй, шеф, в ваш ресторан без галстуков пускают?

- Что вы, как можно? Ну разве что для господ офицеров исключение! - И Мамочка, обернув руку полотенцем, с видом заправского официанта сделал приглашающий жест.

Составленные в ряд исполосованные, почерневшие, кое-как отмытые в первые дни столы теперь были покрыты все той же полиэтиленовой пленкой. Своей сияющей чистотой она мгновенно вернула былой стерильный вид помещению, в котором когда-то бойко стучала ложками перемазанная манной кашей ребятня.

- Обед командиру! - Торжественно провозгласил находчивый "шеф" - не по-старшински молодой, но крепкий телом и всегда энергичный, получивший свою кличку за детдомовское прошлое и любовь к разного рода авантюрам.

Тут Змей рассмеялся уже в полный голос. Из-за ряда шкафчиков, отделявшего от столовой небольшой хозяйственный закуток, грациозно покачивая бедрами, выплыл кухонный наряд: два здоровенных детины в камуфляжных брюках, сине-белых тельняшках и кружевных фартучках. У одного на розовом фартучке красовались надписи "КЕФИР", у второго - на голубом - "МОЛОКО".

- Ну молодцы! Настоящий ресторан! Осталось варьете по вечерам организовать, и не захочется домой возвращаться.

- С варьете не выйдет, больно публика некультурная, - пожаловался Мамочка, - шуточки гадкие отпускают, к обслуживающему персоналу пристают. Фартучки их, видите ли, возбуждают. Хорошо хоть, сегодня официанты у нас крепенькие, в теле. Мишенька одного ухажера обнял, тому и кушать расхотелось. А завтра я кухонному наряду резиновые палки выдам, у меня в одном ящичке лежат штук пять на всякий случай.

- Ладно, запасливый ты мой, давай обед, что там сегодня?

- Борщ из тушенки, макароны по-флотски.

- Черт, неужели свежинкой разжиться нельзя? - заглядывая в котелок, проворчал Змей, - уже тошнит от этой тушенки.

- Да есть вариант, надо с одним дедом по соседству переговорить. У него брат чабан, возит баранов в город на продажу. А лучше шустрых ребят послать, здесь окраина, многие скотину попастись выпускают...

- Ты не болтай ерунду. У людей и так сплошной разор. А мы последнее отберем. Мало без нас мародеров? Гробовые сегодня получите, да от матпомощи, что в УВД выписали, еще прилично осталось, сходи к деду, поторгуйся. Он даже рад будет, живую денежку наторговать.

- Да это я так...

- Вот и я так. О, черт! - Змей, зацепив ложкой за дужку котелка, плесканул борщом на "скатерть" - где тут у вас тряпка?

- Обижаете! У нас как у цивилизованных людей, все одноразовое. Мамочка ловко свернул пленку, сунул ее в загудевшую "буржуйку" и мгновенно раскатил перед Змеем один из заранее нарезанных запасных рулончиков. - А все-таки меня жаба давит. Они по нам тут пуляют днем и ночью, а мы им деньги!

И тут же, словив жесткий, пристальный взгляд командира, торопливо добавил:

- Как скажете! Переговорю. Я уже приценялся, вроде - недорого.

Да уж, что-что, а поторговаться Мамочка умел. Вплоть до финала, в котором вторая сторона получала в качестве удовлетворения только его обаятельную и слегка жуликоватую улыбку. Змей обычно сквозь пальцы посматривал на его лихие комбинации, в результате которых отряд не знал забот с питанием и боеприпасами, в любой обстановке мгновенно обрастал различными полевыми удобствами и даже умудрился сменить изрядно потрепанную форму на новенькие камуфляжи и легкие хромовые берцы. Иногда Мамочка зарывался. Но, представ пред грозные очи командира, ни за что и ни при каких обстоятельствах не признавался ни в самомалейшем грехе. Его защитные речи были способны заморочить голову десятку опытных адвокатов и выжать слезу из камня. Поэтому Змей, после двух-трех бесплодных педагогических попыток, освоил наипростейшую тактику общения со своим старшиной. Короткая ясная команда, обязательная проверка при малейшем сомнении и конкретная энергичная трепка при выявленных поползновениях за красные флажки.

- Купишь по нормальной рыночной цене, доложишь, проверю.

Мамочка оскорбленно вздохнул и отправился куда-то по своим многотрудным делам. Командир улыбнулся и жадно рванул зубами кусок душистого белого хлеба, который Мамочка выменивал на макароны, полученные взамен перловки в соседней части, не имевшей вообще никакого отношения к снабжению омоновцев...

Сквозь форточки-бойницы в заложенные мешками окна влетел сухой треск автоматной очереди. И почти сразу же ее заглушил нарастающий надсадный рев тяжелого грузовика. Змей вскочил, как подброшенный. Сразу бешено запрыгало сердце и стало сухо во рту: этот звук он узнал бы из тысячи.

С диким ревом отрядный "Урал" пролетел под поднятый шлагбаум и, извергая сизые клубы, под паровозное шипение и скрип тормозных колодок осел под окном комендатуры. Загрохотали ботинки спрыгивающих бойцов, залязгало оружие

Змей торопливо выскочил в коридор и направился к лестнице, ведущей вниз. Но, услышав доносящийся из командирского кубрика возбужденный голос, толкнул дверь в эту тесную комнатушку, которую делил со своими двумя ближайшими помощниками. В углу, возле своей кровати стоял Агата Кристи. Лихорадочно блестя глазами и, то пытаясь содрать с себя разгрузку, то бросая это занятие и начиная азартно размахивать руками, он рассказывал лежащему на кровати с гитарой Танкисту:

- Прямо в упор, ты понимаешь! Из-за забора! Как даст, аж чуть пламенем в рожу не захерачил! А Винни как газанет! Я ему кричу: останови, мы его суку сейчас разметелим, не успеет уйти! А Винни - на гашетку и летит, как ничего не слышит.

- Ну и правильно, - флегматично заметил Танкист. - Вы бы остановились и вас бы, как в тире, перещелкали.

- Да он один был!

- А ты проверял?

- Да говорю же, я кричу: стой! А он - на гашетку и летит!

- Ну и молодец, - сказал Танкист и снова вернулся к попыткам извлечь из ширпотребовской гитары мелодию с явно испанским акцентом.

- Что у вас приключилось? - встревоженно спросил Змей. Две недели тишины - хуже нет, и он давно уже ожидал какую-нибудь подлянку. Где тонко там и рвется. Где тихо - там опасно вдвойне.

- Возвращаемся с блока и на повороте уже, вот - рукой подать, сколько тут - метров двести, не больше? Вот он с поворота как врежет!

- Кто он?

- А кто его знает, кто? Боевик, кто еще! Очередью, чуть не в упор. У меня стекло опущено было, так чуть ухо мне не поджарил!

- А пули сквозь голову прошли? - лениво спросил Танкист.

- К тебе полетели, умник, - огрызнулся энша. - Вчера только говорили, что надо маршрут и время менять для смены на блоке, выпасут нас. Вот и выпасли, хорошо хоть не зацепили никого.

- Ну и как ты предлагаешь ездить?

- А никак, - остывая, пробурчал Кристи, - все тебе шуточки...

Змей хмуро улыбнулся. Какая тут смена маршрутов, если к блоку ведет единственная дорога. И время - меняй не меняй, а у боевиков его тоже предостаточно. Захотят - дождутся. И снова выпасут. Тут что-то другое нужно делать.

- Ну ладно, утро вечера мудреней. Думайте отцы-командиры.

Ночь упала, как обычно, непроглядной, сине-черной бархатистой шторой. Где-то в Ленинском районе сыпанулась горохом первая автоматная очередь, ей ответил одиночный хлесткий выстрел СВД, деловито простучал пулемет. И, будто дождавшись команды, замелькал трассерами, заворчал раскатами взрывов, залаял на разных автоматических языках разодранный враждой город, освещенный только факелами горящего газа, отблесками пожаров да снопами разнообразных ракет.

И странно-гармонично в эту музыку фронтового города вплеталась гордая и воинственная песня старенькой, видавшей виды гитары, подружившейся, наконец, с Танкистом.

Интересный он был человек, этот ПНШ. Настоящий профессионал, окончивший танковое училище, прошедший два года Афгана... и вышвырнутый из армии перестроечной ломкой. Водовороты жизни прибили его, изрядно подломленного, все чаще и чаще прихварывающего известной российской болезнью, к омоновскому берегу. Змею в свое время стоило немалых трудов заставить махнувшего на все рукой офицера снова собраться и поверить в себя. И здесь в Чечне, Танкист отплатил товарищам сторицей. Хладнокровный до флегматичности, далекий от всякого романтизма, не понаслышке знакомый с реалиями войны, он взял на себя всю организацию боевой работы, не чураясь и самой грязной. Но при всем при этом, Танкист отнюдь не выглядел и не вел себя как супермен из киношных боевиков. Его мягкий, леноватый юмор на корню губил любые проблески паники или ненужного ажиотажа. На гитаре он играл так, что и непосвященным было ясно, что этот человек когда-то учился музыке профессионально. Но особенно любили братья-омоновцы, когда ПНШ, обнаружив очередные упущения по службе со стороны какого-нибудь растяпы, начинал проводить "политико-воспитательную работу". Наизусть зная целые главы из уставов, он умел их цитировать так обстоятельно и торжественно, что доводил жертву педагогического воздействия до полного обалдения. А мгновенно собиравшиеся на эти представления бойцы тихо умирали от восторга и долго потом подначивали виновника торжества невинными вопросами типа:

- Так из какого расчета прорубаются очки в полевом сортире?

Змей, сбросив китель и брюки, переоблачился в чистую синюю "подменку", выполнявшую у него роль домашней пижамы и завалился на кровать, с наслаждением задрав на спинку гудящие, набитые берцами ноги. Нехотя развернул очередную сводку, полученную в ГУОШе.

- Вот послушайте, господа офицера, какие важные новости нам сообщают наши агенты 007 и 008: "По оперативной информации ФСК, ожидается усиление активности боевиков. Возможны: проведение террористических актов и обстрелы мест дислокации федеральных сил ..."

В трех или четырех районах города вовсю шла азартная стрельба. Со стороны Ханкалы ударил миномет-стодвадцатка и все с интересом послушали: пойдет мина в горы, или, наоборот, прилетит привет федералам. Отсвистелась и бухнула непонятно - где-то на окраине.

Ясность внесла рация. Голос какого-то двести тридцатого, до этого возбужденно докладывавшего Ханкале об обстреле его блока, и просивший "поддержать огоньком", затребовал сто тринадцатого и яростно, чуть ли не матом, напустился:

- Ты куда, чудило, пуляешь?

- Куда-куда?! В согласованный квадрат. Не ты сегодня мне рисовал?..

- Какой на... согласованный, ты мне чуть блок не развалил!

- Но-ови-ичок, - протянул Танкист, глу-упенький...

Это точно. Битые жизнью командиры всегда не только лично согласовывали планы огневой поддержки с минометчиками и артиллеристами. Они дотошно сверяли карты (бывало, что огневой поддержке и их "подзащитным" давали листы с различными обозначениями своих и чужих целей и даже с разным масштабом). Затем, вернувшись к своим и надежно укрыв личный состав, просили разок-другой подвесить осветительные мины, и, убедившись, что все в порядке... никогда, без крайней смертной нужды, не просили огневой поддержки! Ведь неизвестно, кто встанет "у ствола" - многоопытный артиллерийский снайпер, или свежеобученный новичок. Да и боеприпасы зачастую расстреливаются из древних запасов, не угадаешь, где упадут. На блоке сидеть - не в атаку ходить, когда все надежда на богов войны и огненный каток, что бежит впереди тебя. Если при оборудовании блока лодыря не гонять и потом ушами не хлопать, в девяносто девяти случаях из ста можно своими силами "отмахаться".

- Тот особняк, что мы вчера хотели проверить, принадлежит родственникам Ду даева. То ли теще, то ли еще кому-то из ближних, - вдруг, ни с того ни сего сказал Танкист.

- Точно? - Змей заинтересованно приподнялся.

- Я у главы администрации узнавал - подтвердил Кристи.

Вчера группа омоновцев прикрывала саперов комендатуры. Нужно было рвануть на месте обнаруженную мину. Смертоносный гостинец был поставлен на неизвлекаемость и располагался чуть ли не самом центре улицы странно целых, основательных и зажиточных частных домов. А ближе всего гордо возвышались железные, с кирпичными башенками ворота роскошного особняка. Пошли по домам предупредить, чтобы люди укрылись. Встречали федералов по-разному. Кто из хозяев вежливо благодарил и шел собирать в безопасное место многочисленных домочадцев. Кто злобно зыркал-буркал, но, вняв предупреждению, все же следовал примеру соседей. В особняке же, встав стеной на пороге, два ну совсем мирных бородача, глядя в землю, сказали, что хозяйка очень больная, выйти не может и взрывать здесь ничего нельзя.

- Да мы эту мину обложим мешками с песком, вон, видите - на БТРе лежат, она небольшая, ничего опасного и дома не пострадают. Просто людей на всякий случай все-равно убрать надо.

Но те, словно глухие, бубнили свое, не сдвигаясь ни на шаг.

Омоновцы напряглись. Впервые пришлось столкнуться с таким явлением в городе, где люди привыкли немедленно выполнять любую команду человека с автоматом, не задавая лишних, опасных для жизни вопросов. Заинтересовавшись недружелюбными охранниками, и проверив их затрепанные, но со всеми честными реквизитами паспорта, бойцы собирались уже, было, навестить несговорчивую хозяйку. Но тут на улицу влетел уазик начальника местного РОВД, битком набитый чеченскими милиционерами. Улыбчивый, не в пример своим насупившимся подчиненным, майор стал с жаром убеждать, что в этом доме живут очень почтенные и им лично не раз проверенные люди. И потом, у него есть прекрасный специалист, который не побоится рискнуть и извлечет мину без взрыва. Зачем пугать и без того запуганных людей, портить такие хорошие дома...Под аккомпанемент его пламенных речей из соседних домов вывалила целая куча женщин и детей. Они, будто проинструктированные заранее, плотно расселись вокруг, всем своим видом давая понять, что уходить не собираются и взрывать здесь ничего и никому не позволят.

Саперы плюнули и, взяв расписку с начальника райотдела, что он лично отвечает за обезвреживание опасной находки и безопасность людей, вернулись в комендатуру. А омоновцы, поворчав, как гончие, снятые со следа бестолковым хозяином, не жалея красочных эпитетов, доложили командиру об инциденте.

И вот как оно обернулось!

- Да там весь квартал такой. Все дома -дудаевской братии. Они там и бои не вели, чтобы не подставлять особнячки под обстрелы. Берегут свое добро, суки. А весь город под раздолбон подвели, - подтянутый и щеголеватый Кристи горячо сверкал своими черными глазами и яростно топорщил обычно аккуратные смоляные усики.

- Слушайте! А как же там мина тогда оказалась? Боев там не было. Нашим ставить ее не резон, да и постановка духовская.

- Да кто-нибудь из других кланов сунул. Они то с нами дерутся, то между собой разбираются. Пусть теперь сами ковыряются. - Танкист потянулся и опять неожиданно развернул разговор, - командир, а пиво за окошком. Прохладненькое уже, наверное. А рыбка под газеткой...

Змей уже давно уловил какой-то странный запах, висевший в комнате: припахивало вроде как дымком, но не едкой вонью пожарища, а, пожалуй, даже приятно.

Рыбка! Копченая! Вот конспираторы.

- Так чего ж молчите, черти! - Змей залез на подоконник, просунул руку в бойницу, из которой потягивало ночной прохладой грозненского октября и вытянул две бутылки "Жигулевского", бережно завернутые в кусок маскировочной сетки.

- Вы свое уже выдули?

- Ка-анечно!

- Ну теперь ясно, чего вас на музицирование разволокло. О, свеженькое!

Если верить этикетке, пиво только позавчера покинуло чан на родном московском заводе. Да... В этом городе, как только закончились большие сражения и основную массу боевиков выпихнули в горы, будто из под земли появились полчища разных торгашей и спекулянтов, в основном из местных. Начнется стрельба - рынок мгновенно пустеет. Только закончилась, глядь опять уже все на местах, торгуют, как ни в чем ни бывало. Боеприпасов в ГУОШе - по скудному пайку. Снаряжение, технику - не выпросишь. А на рынке есть все. Водки и пива - хоть залейся. И из Осетии, и из Ингушетии, и из столицы.

- Военно-транспортная авиация не бездействует! Да здравствуют славные воины тыла! - Змей отвернул газетку, - а это что за уродцы? Местные бычки?

На полиэтиленовом пакете в ряд лежали три странных горбатых рыбешки. Практически сразу за крупными головами их тела резко переходили в хвост.

Змей потянул одну повыше к тусклой лампе, висевшей как раз над столом и растерянно остановился. Рыбешка распалась пополам. На столе, грустно глядя круглыми золотистыми глазами, осталась голова обыкновенной селедки. А в руке - соответственно, селедочный же отрезанный хвост.

- Вот сволочи! - Змей положил хвостик и взялся за более весомую рыбью запчасть, прикидывая, кто главный автор этой каверзы. - Как там у Ваньки Жукова: "И ейной мордой начала мне в харю тыкать", а, соколики?!

Соколики весело скалились и никаких признаков раскаяния не проявляли. Первая голова полетела в Кристи. Танкист прикрылся гитарой и поспешно заорал:

- Командир, там еще целая есть, под пакетиком!

Змей священнодействовал. Сделанный из пластиковой бутылки бокал накрылся желтоватой, пахнущей хлебушком пенной шапкой. Жирная селедка была разделана по всем правилам: кусочки без косточек улеглись горкой на крышке котелка. Головы, хвостики и плавники ждали своего часа, когда насытившемуся гурману захочется неторопливо погрызть их под последние глотки бесценного ароматного напитка.

- И не глядите, вы свое стрескали. Танкист, ты лучше свяжись с соседом, пусть завтра с утра два БТРа на часок даст... Ладно, подваливайте, все-равно у вас пивко еще где-нибудь заначено. И давайте-ка еще разочек потолкуем, что там за домики. Их отсюда хорошо видно?

* * *

Куда там самым сложным компьютерам до самой простой человеческой головы.

Только что Змей спал, как убитый. Лег - и отрубился напрочь. Ночной город хлопал, бухал, трещал, свистел на разные голоса. "Грады" провыли на окраине. Мина рванула где-то южнее комендатуры. На боновском посту метрах в ста солдатик засадил из калаша длинную очередь по тени, которая то ли мелькнула в переулке, то ли почудилась. Но все это Змея не касалось, не волновало. Наоборот: хороший фон создавало, спокойный, убаюкивающий такой. Вот когда тишина - тогда подушка, как каменная, и мысли всякие за мозги дергают, спать не дают.

Но вот в километре отсюда, на северо-востоке, "Борз" протрещал. Пустяшный аппарат, самоделка чеченская под пистолетный патрон. Оружие террористов, для стрельбы в упор. И то не очень надежное. Даром, что название претенциозное - "Волк" по чеченски. Но протрещал он возле блок-поста омоновского. А потому, "компьютер" командирский - сигнал тревоги включил, руку проснувшуюся безошибочно к рации направил, заставил пальцы манипулятор нажать.

- Чебуратор -Змею, что там у вас.

- Пацан какой-то с "Борзом" бегает.

- Не зацепил никого?

- Серьезно - нет.

- Что значит, серьезно нет? - подпрыгнул на кровати Змей.- А несерьезно?

- Да меня щепками посекло, - в голосе Чебуратора смешались досада и злость, - он по ящику на бруствере залепил, ну и полетели деревяшки...

- Точно легко?

- Ухо рассек, перденыш, и в руку воткнулся кусок. Сейчас Док выковыривает.

Чебуратор хотел еще что-то сказать, но в рации и -синхронно- в ночном воздухе снова затрещал "Борз".

- Вы там осторожней. Еще не хватало, чтобы этот сопляк нам двухсотого сочинил.

- Змей, я его на угольнике держу, - включился в разговор снайпер Слон. Он, дурачок, за кустиком сидит, думает, не видно. Сто метров всего.

Да уж. Для СВД с ночником - кустик не преграда. Теплое тело светло-зеленым фосфорическим силуэтом за тонкими темно-зелеными прутиками маячит. Листочки чуть посветлей веточек: нагрелись за день, дышат, колышутся еле заметно. Подведи угольничек ровненько, нажми на спуск плавненько, и тяжелая пуля прошьет эту жидкую занавеску, вышибет незадачливого стрелка из-за призрачного укрытия, опрокинет навзничь тело с полуоторванной глупой черепушкой. На таком расстоянии снайпер даже может позволить себе изыск, почерк продемонстрировать: в глаз пулю влепить, или в переносицу. Некоторые точно в середину лба целят. А есть любители - в кончик носа - центр лица получается. Пару сантиметров туда, пару сюда - все одно затылок отлетит. У духов в уличных боях, пока необстрелянные солдатики в полный рост бегали, даже такая палаческая, издевательская мода появилась - в пах бить. При точном попадании мужское хозяйство уродуется или напрочь отлетает. Чуть выше попадешь - тазовые кости и позвонки нижние - вдрызг. Если выживет пацан всю жизнь в кресле-каталке проведет. Наши, правда, быстро это дело переняли. Где "чехи" куражатся - там и сами без яиц оставаться начинают. А уж если поймают бойцы снайпера такого... Ну, в общем, уголовно-процессуальный кодекс обычно не соблюдался.

- А точно пацан?

- Да мелкий совсем, фигура лет на четырнадцать. И повадка детская. В партизана играет.

- Нахер такие игрушки! Вали его! - Чебуратор и так-то с полоборота обычно заводится, а тут...

Вообще-то он, как командир взвода, старший сегодня на блоке. Ему и решение принимать. Но...

- Отставить!

- Есть отставить. - В голосе Слона облегчение.

- Хоть пугануть, Змей! - в голосе Чебуратора даже надежды нет. Характер командира он хорошо знает.

Невелика честь - пацана срубить. Понятно, что не без ведома старших он бегает. Скорее всего, все мужчины из его семьи с федералами воюют. А может быть, уже отвоевались. Вот и бегает юный герой-кровник, мужской долг в силу разумения своего чеченского исполняет. И никакой иронии нет в словах этих. Сумеет - убьет, не задумается. Он в этих понятиях с пеленок растет. И большинству пацанов чеченских во взрослом мужестве и гордости не откажешь. Попадет такой в руки федералов: тело от животного страха трясется, иной и штаны замочит. А марку из последних сил держать пытается. Взрослые порой хлипче себя ведут. А уж ему, зверенышу, в руки попасть - хуже нет. Он, может быть, потом и проблюется где-нибудь в одиночку, но чтобы перед старшими свою лихость показать, измываться будет, как палач профессиональный. А что тут удивительного? Он ведь в разум входил уже при Дудаеве. Под треск пропаганды удуговской. Он уже твердо знает, что все русские - вонючие собаки и трусливые оккупанты, исконные враги чеченского народа. Скорей всего, сначала на русских сверстниках, под одобрительными взглядами старших родичей, свое превосходство утверждал. На женщинах и стариках беззащитных. А потом ноябрь девяносто четвертого- январь девяносто пятого. Соседи его, друзья и родственники русских солдат, тупостью начальственной в грозненских улицах зажатых, как мишени в тире, расстреливали. Русские танки бенгальскими огнями полыхали. Непобедимые воины с блестящими глазами героическими рассказами опьяняли, голову юную кружили. Правда, навалилась потом осерчавшей медведицей Россия громадная. Захрустел Грозный, полилась потоками и чеченская кровь. В мясорубке этой все чаще матери чеченские волчицами ранеными выли. А в развалинах домов не только воины убитые, но и женщины, старики, дети грудами лежали. И вползали в юное сердце ледяной змеей страх, и горячим огнем - ненависть.

Можно, конечно, и убить его. Может быть, и нужно даже. Вряд ли что-то изменит еще одна смерть. Если остались мужчины-родственники, конечно-же все здесь в ближайшую ночь с автоматами будут. Побьемся, постреляемся. Отличиться можно, "следы крови и волочения" прибывшему начальству показать. А если повезет - и пару трупов, что не успеют духи до утра вынести. Не исключено, правда, что и другое тело будет на блоке лежать - в омоновской форме. А потом уже братишки-омоновцы за своего мстить будут. Без всяких команд любого "чеха" зазевавшегося на мушку ловить. И будет тут у нас на блоке своя чеченская война, местного значения.

- Ну его в задницу. Пусть носится, патроны тратит. Не высовывайтесь зря. Может из-под него снайперы пасут.

Пауза в эфире. Затем с ухмылочкой уже:

- Есть - его в задницу. Как поймаем, исполним.

Вот за это и любит народ Чебуратора. У него равнодушной рожи вообще не бывает. Никогда. Либо ярость боевая, либо восторг поросячий, либо улыбка хулиганская. Раньше у него, вообще-то, другой позывной был. Но недавно, на свою беду, рассказал он братишкам анекдот про Чебурашку, который Терминатором решил стать, а стал Чебуратором. А у самого рассказчика уши как у его любимого мультгероя. Ну и все. В тот же вечер новый позывной, командиром не утвержденный, в эфире явочным порядком обнаружился. А еще через пару дней у комвзвода день рождения был. Где его бойцы рыскали, как они это в раздолбленном городе сумели сделать - навсегда загадкой останется. Но вручили командиру своему, под восторженный рев всего отряда, здоровенного пушистого Чебурашку в омоновском берете. Теперь это чудо ушастое талисманом взвода стало. На кровати командирской сидит, хозяина и его товарищей веселых терпеливо с заданий дожидается.

И пусть дождется. А занозы-царапины - этим Чебуратора не проймешь. Хоть и трепло, хоть и хохмач, но отчаянного мужества человек, и товарищ надежней не бывает.

* * *

Утром на "дудаевской" улице, возле нарядных, вызывающе поблескивающих новенькими стеклами домов остановились бронетранспортеры. С брони ссыпались два десятка бойцов. Пулеметчики и снайперы, прогрохотав ботинками, рассыпались в разные стороны и исчезли. Только приглядевшись, можно было увидеть как поблескивает оптика с крыши какого-нибудь сарая. БТРы с парой автоматчиков прикрытия на каждом, разъехавшись, перекрыли уличные концы от появления нежелательных гостей. Еще несколько бойцов встали у ворот ближайших домов. А основная группа направилась в особняк.

- Туда нельзя!

- Вас не приглашали!

Голоса двух охранников, один - лет тридцати, другой постарше - под сорок, прозвучали синхронно. Стоят, скалят зубы в издевательских усмешках. Видимо, узнали кое-кого из вчерашних развернутых с порога посетителей. Мишаня, тот самый, что кокетничал давеча в столовой в розовом передничке, без лишних разговоров, по медвежьи огреб одного наглеца могучей лапой по макушке. Тот растерянно сел на порог, но тут же, получив пинок, откатился в сторону. Второго, также молча, втолкнули в дверь и прикрывшись вмиг заткнувшимся охранником, группа вошла в дом.

Никаких женщин, ни больных, ни здоровых в доме не было. Впрочем, не было больше и мужчин. Не было оружия и даже малейших намеков на возможность его пребывания в доме. Зато была умопомрачительная роскошь выстроенного рабами, набитого награбленным добром и не тронутого войной разбойничьего гнезда. Роскошь безвкусная и кричащая. Какая-то надерганная из разнородных дорогих, но не ужившихся еще друг с другом предметов.

- Вот они про наше мародерство орут, - глядя на всю эту пестроту, сказал Мамочка, - а сами сюда полгорода стянули. Как в хате у барыги. Раскулачить бы!

- Иди-ка на улицу, продармеец, - осадил его Змей, и скажи - пусть приведут второго.

В общем, так, - обратился он к скисшим и угрюмым сторожам. поставленным к завешенной коврами стенке, - сколько отсюда до комендатуры, знаете? Ну?

- Две улицы, - ответил тот, что с виду был чуть постарше.

- Правильно. Напрямую - триста метров. А сколько дальность выстрела у "Шмеля", знаете?

- Не знаю никакого шмеля.

- А я знаю: такой, как толстый пчела, - сумничал младший.

-Ты или по делу говори, или молчи. А то полетишь, как худой пчела, пообещал ему Мишаня.

- Все, молчу, - быстро проговорил остряк, на всякий случай отдвигаясь от бойца.

- Выйдите-ка все, кроме этого, - Змей показал на старшего.

Оставшись с глазу на глаз, он твердо встретил тяжелый взгляд своего визави и спокойно спросил:

- С тобой можно серьезно разговаривать?

- Можно.

- Так вот: все что скажу, передай своим хозяевам. Вчера прямо рядом с комендатурой обстреляли наш "Урал". Это ваши, местные. Чужой по дворам бы лазить не стал и так быстро спрятаться бы не сумел. Сегодня ночью вокруг блок-поста тоже ваш пацан бегал, из "Борза" стрелял. Мой снайпер его двадцать минут в оптике держал. Не стал пацана убивать. Он в партизана играет, а того не понимает, для чего его, дурачка, используют. Скальпы ваши мне не нужны. Земля ваша тоже. Я сюда пришел, чтобы вы перестали убивать. Русских, нерусских, своих же чеченцев. И я вам, пока нахожусь здесь с моими ребятами, убивать не позволю. Если по нашей комендатуре, или по нашему блок-посту снова будут стрелять, прикажу отвечать. Огнем на огонь. Этот дом сгорит первым. А если хоть один из моих людей будет ранен или убит, всю улицу развалю. Всю. Ты меня понял?

- Хорошо, я передам. Очень серьезным людям передам. А ты не боишься?

- Чего?...Что молчишь? Спрашиваешь, так спрашивай ясно.

- Умереть, например.

- Этого вам бояться надо, - Змей улыбнулся, - ты моих ребят видел? Я их пока на коротком поводке держу. И не дай Бог, чтобы они с этого поводка сорвались. Но если хоть один из них кровь братишки увидит, я их не остановлю. И останавливать не стану.

С улицы донесся визг тормозов и чей-то возмущенный голос.

- О, похоже, опять ваш дружок приехал! Сколько ему платите? Или он вас так, по-родственому прикрывает? Ну да ладно. Это ваши дела. Ты все запомнил, что надо передать?

- Все.

- Ну и молодец. Худой мир лучше доброй ссоры.

Змей вышел на улицу и направился к ближнему БТРу, у которого, словно дворняжка-дурнолайка прыгал остановленный бойцами начальник райотдела. Отмахнувшись от осатаневшего "коллеги" и, запрыгнув на броню, дал отмашку. БТРы взревели, обдали майора и его свиту облаками сгоревшей солярки и плавно закачались вдоль враждебно уставившихся окон.

- Командир, гляньте, вот это разминировали! - Мамочка весело ткнул пальцем за спину.

Змей оглянулся. Недалеко от особняка, где велись "переговоры на высшем уровне", на обочине дороги высилась пирамидка из битых кирпичей с воткнутой наискось фанеркой. На фанерке красовалась лаконичная надпись: "Мина".

x x x

Змей не успел еще подняться в командирский кубрик, как навстречу дневальный выскочил:

- Командир! Передали - в одиннадцать в ГУОШе совещание.

- О, Господи! Опять два часа воздух трясти. Мамочка, скажи Винни, пусть готовит Урал. Ты там что-то в ГУОШе выцыганил в прошлый раз?

- Сегодня прапор знакомый обещал кое-что из вещевки. Может я с вами?

- Расскажи все Винни, пусть он с ним разберется, пока я буду камуфляж на заднице протирать. А ты насчет баранинки похлопочи.

- Прикрытие возьмете?

- Я что, пижон, по Грозному с одним водителем ездить? Или ты мечтаешь обмен века произвести: меня на перловку у боевиков выменять?

Последняя реплика Мамочку не смутила. Скорей, наоборот. У него в глазах появилось странно-мечтательное выражение:

- Нет, за перловку я верну машину и Винни. А вас обменяю на дудаевскую тещу.

- Типун тебе на язык! Да и теща, видишь, смылась. Наверное услышала, что ты к ней в гости собрался, а тебя, афериста, похоже, уже весь город знает...Как они задолбали этими совещаниями!

Змей

Эх, война, война!

Впереди толпа гудит. Площадь народом запружена. На подходе к ней тоже кучки людей стоят, ненавидящими взглядами нас обжигают.

Митинг очередной.

Ну их к Аллаху. Через этот улей ехать - дураком надо быть. Либо пулю всадят исподтишка, либо вообще на машину полезут, попробуют заваруху какую-нибудь учинить. Омоновцев, конечно, могут и побояться. У нас народ отчаянный, дойдет дело до драки - гранатами дорогу зачистим. Да только зачем зря грех на душу брать. Женщин полно.

Нормальные герои всегда идут в обход. Плохо, конечно, что улочки незнакомые. Правда, меньше шансов на засаду напороться, нас ждут на постоянных маршрутах. Зато можно с любой другой неожиданностью столкнуться. Есть районы, где боевики в открытую разгуливают.

А хочется побыстрей домой, на базу. В кабине УРАЛа, на командирском сиденье огромная длинная дыня лежит. Специально на рынок заезжали. По жаре такой на эту фруктину чудесную спокойно смотреть невозможно.