PS-3444 11:14

Пастух ветра

Пасмурно.

Ветрено.

Где-то вдали повизгивали чайки, так пронзительно и противно.

Небольшая бухта, омываемая синим и обжигающе холодным шелком океана. С краю из бледно-белого песка торчит странная, довольно страшного вида длинная коряга. Когда-то она была деревом, большим и красивым, с зеленой раскидистой кроной. В скрюченных пальцах коряги застрял когда-то свободный разноцветный змей – сейчас он остервенело и безуспешно продолжает рваться к небесам.

Бухта, обрамленная стенами из серых камней, на которых изгородью стояли высокие сосны, была видна только со стороны океана. Идеальное место, куда можно сбежать и спрятаться от всего мира.

На песке около редких волн сидит маленький босой мальчик, бросающий камушки в воду. Его кеды, одиноко брошенные где-то вдалеке, резко выделяются в блеклой палитре цветов своей зеленой подошвой. Из-за пасмурной погоды и холодного пронизывающего ветра все кажется прорисованным в приглушенных тонах. Даже мальчик со своими тускло льняными взлохмаченными волосами и темными веснушками на обеих щеках казался бледнее обычного, и только кеды да все еще рвущийся на свободу воздушный змей выделялись яркими пятнами на фоне выцветшего окружающего мира.

Несмотря на майский ветер, как казалось, продувающий насквозь, мальчик сидел в одной футболке, задумчиво, по-взрослому, смотрел куда-то за океан, напевая песенку, немного раскачиваясь ей в такт из стороны в сторону.

«… И что над нами километры воды и что… шшшш… И кислорода не хватит … шшш… Я лежу в темноте…»

Ветер быстро уносил ненужные, как казалось ему, слова, чтобы никто посторонний не смог услышать. Забирая все лишнее, он будто подпевал мальчику, не умеючи и порой невпопад, и хотелось верить, что это неспроста.

Мальчик, которому на вид было не больше 12 лет, достал из заднего кармана джинсов простой, обгрызенный с одного конца карандаш и небольшой немного помятый блокнот. Открыв его, он начал медленно рассматривать свои рисунки. На каждой странице был портрет одного и того же человека – женщины лет тридцати-сорока. С каждым рисунком штрихи становились менее неуклюжими, тени более прорисованными, а очертания – четкими. Постепенно от изображения к изображению можно было проследить процесс оттачивании мастерства художника.

«… Я пытаюсь… шшш…на минуту отдать… шш…что не умели ценить… ш…ты спишь и не знаешь…»

Ветер все вклинивался и вклинивался в одинокую песню маленького мальчика, не желая оставить его наедине. Она всегда пела эту песню ему перед сном. Когда же он подрос и выучил слова, они стали петь вместе: она тихо почти неслышно довольно низким бархатным голосом, а он не умеючи, путая слова и не попадая в ритм; он лежал в своей кровати, накрытый тяжелым зимним одеялом с нашитыми ее заботливой рукой большими яркими звездами, а она сидела с краюшку кровати и гладила его по животу, чтобы он скорее заснул. Это была их вечерняя традиция, и ее прикосновения всегда успокаивали и будто благословляли на здоровый детский сон.

– Она часто говорила: «вот умру и поймешь, сколько я делала для тебя, как старалась! Да я работала как Папа Карло, чтобы тебе дать все. Все…» Теперь я понимаю, правда… Говорила: « Вот если умру, что ты делать будешь..»? И что же мне действительно делать… Что мне теперь делать…Что?.. Как будто назло! Я же ведь не хотел, я не мог представить, что ты… ты… – голос все чаще прерывался на всхлипы, все больше голос срывался, слова пропадали, уносимые ветром далеко за горизонт.

Мальчик плакал.

Он оглянулся, будто для того, чтобы удостовериться, что за ним никто не смотрит, но там, в дали одиноко лежали только кеды, чудные такие, с зеленой подошвой…

***

– Давай купим вот эти, – сказала высокая красивая женщина мальчику лет девяти, сидевшему насупившись на небольшом пуфике в детском магазине обуви, – ни у кого таких нет!

– Да надо мной все ржать будут! Ты что, разве не понимаешь, что сейчас все носят такие, ну знаешь, черные с железяками, как их… Заклепками! Они такие большие еще, ну очень, короче, крутые!

– Они же тяжеленные! И без супинатора, ноги еще испортишь, не дай бог! И потом, пойми, я понимаю, про какие ботинки ты говоришь, – женщина показала глазами мальчику на пару довольно страшных массивных ботинок, стоявших на отдаленной полке, – но их покупают люди, у которых мало средств, чтобы обуть своих детей в нормальные, нор-маль-ны-е ботинки, понимаешь меня? Или такие ботинки покупают подростки, которые стараются выделиться из толпы в знак протеста. Ты что, протестуешь, что ли?

– Но у всех моих друзей они! А я припрусь в этих… с непонятной зеленой подошвой! Как отстойник какой-то!

– Да ты посмотри на них! Какие они, – женщина сделала паузу, подбирая подходящее слово, а затем продолжила, – прикольные! Ни у кого таких нет! И потом, они похожи на те, ну, которые носил твой Питер Паркер.

Мальчик подозрительно посмотрел на женщину, потому что знал, что Питер Паркер никогда бы не надел кеды с зеленой подошвой, ну, ни-ког-да! Однако неохотно взял в руки один кед, повертел его в руках, поскреб ногтем его резиновый носок, а затем понюхал для верности, как бы показывая женщине свое крайнее недоверие цвету подошвы.

– Ну, не знаю… – протянул мальчик.

– Давай так, ты просто померь их, а если будет неудобно, то…

– Ну, ладно, – опять протянул он, – с тобой спорить просто бесполезно!

Мальчик закатил глаза и начал надевать ботинки. Он долго расшнуровывал, искал ложку для обуви, нашел, стягивая ноги ботинок, снял нечаянно носок, надевал носок, потом долго запихивал в кед ногу, будто сама она не хотела, чтобы ее обули в подозрительный ботинок…

Женщина молча наблюдала небольшую миниатюру, исполненную маленьким актером, улыбаясь одной из своих победных улыбок, ведь уговорить-то получилось! Так, наверное, улыбался Наполеон в начале войны с русскими.

– Ну как?

***

Ветер немного усилился. Заметно похолодало, и мальчик начал ежиться.

Он встал и зашагал прямиком к воде. Зайдя в прозрачную и просто наиледянющую воду, он быстро из нее выбежал. Немного попрыгав, чтобы согреться, он было вернулся обратно, но потом передумал и не стал заходить мочить ноги, чтобы опять не замерзнуть. Он прогуливался вдоль небольшого пространства берега, которое скрывали ото всего мира полукруглые стены обтесанных ветром и волнами камней пещеры.

Походив туда-сюда, он посмотрел вниз под ноги и заметил небольшой только что выплюнувшем волнами камушек с дырочкой. Мальчик поднял его и начал тереть, чтобы тот побыстрее просох и посмотреть, какого же он на самом деле цвета.

***

– Смотри, что я нашел!

Маленький паренек лет эдак шести бежал по пляжу прямиком к миловидной женщине, сидящей в купальнике и солнечных очках, несмотря на то, что было довольно пасмурно и дул легкий ветерок.

– Ты не замерз? – не обращая внимание на реплику ребенку, с беспокойством спросила она.

– Да нет, нет. – сказал мальчик и затряс головой от досады, как бы желая показать, что на подобные глупости у него нет времени отвлекаться, – смотри что нашел!

– Что у тебя, давай посмотрим. Ой, да это же куриный бог!

– Чего? – опешил ребенок – Какой Бог? Это камень!

– Ну, камень, в котором море само, своими волнами сделало дырочку, через которую можно продеть ниточку, называется Куринный Бог. Ты храни камушек этот, раньше давным-давно считалось, что он приносит удачу и оберегает своего хозяина. Своеобразный амулет такой.

– А почему Бог, да еще и куриный? Ведь он же не в перьях!

Мальчик рассмеялся.

– Не знаю даже.

Женщина задумалась, а потом добавила:

– Но мы можем посмотреть в энциклопедии, когда вернемся домой, если хочешь.

Мальчик серьезно кивнул.

***

Камушек был грязно-серого цвета, но плоский и идеально круглый с отверстием посередине. Мальчик поразился такой идеальной форме и подарку, который ему преподнес океан сегодня. Подбежав к своим кедам, он лихорадочно начал расшнуровывать ботинок. Вытащив шнурок, он попробовал просунуть его через отверстие найденного куриного бога – это был именно он, мальчик был уверен! Но после того, как он убедился, что шнурок оказался слишком толстым и не проходил в небольшое отверстие камушка, засунул оба предмета в карман. Просовывать шнурок опять в ботинок было лень.

Ребенок вновь достал блокнот. С первых страниц было сложно понять, кто изображен, потому что только благодаря расположению неровно нарисованных геометрических фигур можно было понять, что это человек, пружинки же, вылетающие из его головы, явно указывали на то, что это были длинные кудрявые волосы, а значит, изображена была даже была женщина или девочка. Кривые буквы, явно нанесенные неопытной рукой ребенка, только недавно начавшего учиться писать, лаконично гласили: «ПОРТРЕТ». С каждым новым рисунком техника оттачивалась, и уже с середины блокнота со страниц смотрела красивая женщина…

***

Большой просторный зал, стены которого были обрамлены картинами , по углам стояли огромные в человеческий рост вазы или скульптуры людей. Высокая женщина вела мальчика за руку, ему было на вид лет 7, по залам картиной галереи, название которой было настолько длинным, что мальчик его вскоре забыл, как только зашел в первый зал.

– А это Айвазовский. Называется «Шторм», нравится?– спросила высокая дама ребенка.

Мальчик скривился, давая понять, что картина не произвела большого впечатления на него.

Женщина тихо засмеялась, а потом подвела к портрету миловидной девушки в голубом платье. Она была в высоком парике и слегка улыбалась.

–О… – протянул ребенок – это она вот такой была, когда ее рисовали?

–Да, если художник изображает человека, то такой рисунок называется портретом, запомнил?

– ага, – сказал мальчик и тут же забыл, –

Мальчик еще немного постоял перед картиной, а потом добавил:

– Я хочу тоже, я так же хочу рисовать. Вот прям вот так. Может, даже тебя нарисовал бы

–Ну, это легко устроить.

***

Мальчик совсем уже замерз, тучи все больше сгущались над бухтой, а песня ветра все больше срывалась на крик, обдувая мальчика и поднимая волны все больше.

Ребенок стоял один и ветер был один. Только они и больше никого. Они были одни вдвоем.

– Я пастух ветра. Я твой пастух…

Мальчик медленно произносил слова, и слезы катились по его детским веснушчатым щекам.

***

– Ты у меня пастух ветра – сказала как-то мама.

– Почему?

– Потому что когда ты запускаешь змея, и тот летит по дуновению ветра, так легко и высоко, мне иногда кажется, что это ветер подчиняется змею, которым на самом деле незаметно управляешь ты, но ветер этого не знает или не видит. Чуднó, не правда ли?

***

Начало темнеть.

Небо тоже начало проливать пока редкие слезы, грозясь совсем разреветься. Волны уже были готовы биться о скалы и затопить пещерку – надо было уходить.

Мальчик взял свои уже промокшие кеды, обернулся назад, чтобы в еще раз посмотреть на потерявшую покой воду и скрылся в темноте. Змея он не стал забирать. Ветром он теперь может управлять и без него.

Он шел домой. Он промок и был очень голодным.

Завтра он постарается прийти, если сумеет сбежать. Ведь он должен. Кто же вместо него будет пасти ветер?

Пастух ветра

Пасмурно.

Ветрено.

Где-то вдали повизгивали чайки, так пронзительно и противно.

Небольшая бухта, омываемая синим и обжигающе холодным шелком океана. С краю из бледно-белого песка торчит странная, довольно страшного вида длинная коряга. Когда-то она была деревом, большим и красивым, с зеленой раскидистой кроной. В скрюченных пальцах коряги застрял когда-то свободный разноцветный змей – сейчас он остервенело и безуспешно продолжает рваться к небесам.

Бухта, обрамленная стенами из серых камней, на которых изгородью стояли высокие сосны, была видна только со стороны океана. Идеальное место, куда можно сбежать и спрятаться от всего мира.

На песке около редких волн сидит маленький босой мальчик, бросающий камушки в воду. Его кеды, одиноко брошенные где-то вдалеке, резко выделяются в блеклой палитре цветов своей зеленой подошвой. Из-за пасмурной погоды и холодного пронизывающего ветра все кажется прорисованным в приглушенных тонах. Даже мальчик со своими тускло льняными взлохмаченными волосами и темными веснушками на обеих щеках казался бледнее обычного, и только кеды да все еще рвущийся на свободу воздушный змей выделялись яркими пятнами на фоне выцветшего окружающего мира.

Несмотря на майский ветер, как казалось, продувающий насквозь, мальчик сидел в одной футболке, задумчиво, по-взрослому, смотрел куда-то за океан, напевая песенку, немного раскачиваясь ей в такт из стороны в сторону.

«… И что над нами километры воды и что… шшшш… И кислорода не хватит … шшш… Я лежу в темноте…»

Ветер быстро уносил ненужные, как казалось ему, слова, чтобы никто посторонний не смог услышать. Забирая все лишнее, он будто подпевал мальчику, не умеючи и порой невпопад, и хотелось верить, что это неспроста.

Мальчик, которому на вид было не больше 12 лет, достал из заднего кармана джинсов простой, обгрызенный с одного конца карандаш и небольшой немного помятый блокнот. Открыв его, он начал медленно рассматривать свои рисунки. На каждой странице был портрет одного и того же человека – женщины лет тридцати-сорока. С каждым рисунком штрихи становились менее неуклюжими, тени более прорисованными, а очертания – четкими. Постепенно от изображения к изображению можно было проследить процесс оттачивании мастерства художника.

«… Я пытаюсь… шшш…на минуту отдать… шш…что не умели ценить… ш…ты спишь и не знаешь…»

Ветер все вклинивался и вклинивался в одинокую песню маленького мальчика, не желая оставить его наедине. Она всегда пела эту песню ему перед сном. Когда же он подрос и выучил слова, они стали петь вместе: она тихо почти неслышно довольно низким бархатным голосом, а он не умеючи, путая слова и не попадая в ритм; он лежал в своей кровати, накрытый тяжелым зимним одеялом с нашитыми ее заботливой рукой большими яркими звездами, а она сидела с краюшку кровати и гладила его по животу, чтобы он скорее заснул. Это была их вечерняя традиция, и ее прикосновения всегда успокаивали и будто благословляли на здоровый детский сон.

– Она часто говорила: «вот умру и поймешь, сколько я делала для тебя, как старалась! Да я работала как Папа Карло, чтобы тебе дать все. Все…» Теперь я понимаю, правда… Говорила: « Вот если умру, что ты делать будешь..»? И что же мне действительно делать… Что мне теперь делать…Что?.. Как будто назло! Я же ведь не хотел, я не мог представить, что ты… ты… – голос все чаще прерывался на всхлипы, все больше голос срывался, слова пропадали, уносимые ветром далеко за горизонт.

Мальчик плакал.

Он оглянулся, будто для того, чтобы удостовериться, что за ним никто не смотрит, но там, в дали одиноко лежали только кеды, чудные такие, с зеленой подошвой…

***

– Давай купим вот эти, – сказала высокая красивая женщина мальчику лет девяти, сидевшему насупившись на небольшом пуфике в детском магазине обуви, – ни у кого таких нет!

– Да надо мной все ржать будут! Ты что, разве не понимаешь, что сейчас все носят такие, ну знаешь, черные с железяками, как их… Заклепками! Они такие большие еще, ну очень, короче, крутые!

– Они же тяжеленные! И без супинатора, ноги еще испортишь, не дай бог! И потом, пойми, я понимаю, про какие ботинки ты говоришь, – женщина показала глазами мальчику на пару довольно страшных массивных ботинок, стоявших на отдаленной полке, – но их покупают люди, у которых мало средств, чтобы обуть своих детей в нормальные, нор-маль-ны-е ботинки, понимаешь меня? Или такие ботинки покупают подростки, которые стараются выделиться из толпы в знак протеста. Ты что, протестуешь, что ли?

– Но у всех моих друзей они! А я припрусь в этих… с непонятной зеленой подошвой! Как отстойник какой-то!

– Да ты посмотри на них! Какие они, – женщина сделала паузу, подбирая подходящее слово, а затем продолжила, – прикольные! Ни у кого таких нет! И потом, они похожи на те, ну, которые носил твой Питер Паркер.

Мальчик подозрительно посмотрел на женщину, потому что знал, что Питер Паркер никогда бы не надел кеды с зеленой подошвой, ну, ни-ког-да! Однако неохотно взял в руки один кед, повертел его в руках, поскреб ногтем его резиновый носок, а затем понюхал для верности, как бы показывая женщине свое крайнее недоверие цвету подошвы.

– Ну, не знаю… – протянул мальчик.

– Давай так, ты просто померь их, а если будет неудобно, то…

– Ну, ладно, – опять протянул он, – с тобой спорить просто бесполезно!

Мальчик закатил глаза и начал надевать ботинки. Он долго расшнуровывал, искал ложку для обуви, нашел, стягивая ноги ботинок, снял нечаянно носок, надевал носок, потом долго запихивал в кед ногу, будто сама она не хотела, чтобы ее обули в подозрительный ботинок…

Женщина молча наблюдала небольшую миниатюру, исполненную маленьким актером, улыбаясь одной из своих победных улыбок, ведь уговорить-то получилось! Так, наверное, улыбался Наполеон в начале войны с русскими.

– Ну как?

***

Ветер немного усилился. Заметно похолодало, и мальчик начал ежиться.

Он встал и зашагал прямиком к воде. Зайдя в прозрачную и просто наиледянющую воду, он быстро из нее выбежал. Немного попрыгав, чтобы согреться, он было вернулся обратно, но потом передумал и не стал заходить мочить ноги, чтобы опять не замерзнуть. Он прогуливался вдоль небольшого пространства берега, которое скрывали ото всего мира полукруглые стены обтесанных ветром и волнами камней пещеры.

Походив туда-сюда, он посмотрел вниз под ноги и заметил небольшой только что выплюнувшем волнами камушек с дырочкой. Мальчик поднял его и начал тереть, чтобы тот побыстрее просох и посмотреть, какого же он на самом деле цвета.

***

– Смотри, что я нашел!

Маленький паренек лет эдак шести бежал по пляжу прямиком к миловидной женщине, сидящей в купальнике и солнечных очках, несмотря на то, что было довольно пасмурно и дул легкий ветерок.

– Ты не замерз? – не обращая внимание на реплику ребенку, с беспокойством спросила она.

– Да нет, нет. – сказал мальчик и затряс головой от досады, как бы желая показать, что на подобные глупости у него нет времени отвлекаться, – смотри что нашел!

– Что у тебя, давай посмотрим. Ой, да это же куриный бог!

– Чего? – опешил ребенок – Какой Бог? Это камень!

– Ну, камень, в котором море само, своими волнами сделало дырочку, через которую можно продеть ниточку, называется Куринный Бог. Ты храни камушек этот, раньше давным-давно считалось, что он приносит удачу и оберегает своего хозяина. Своеобразный амулет такой.

– А почему Бог, да еще и куриный? Ведь он же не в перьях!

Мальчик рассмеялся.

– Не знаю даже.

Женщина задумалась, а потом добавила:

– Но мы можем посмотреть в энциклопедии, когда вернемся домой, если хочешь.

Мальчик серьезно кивнул.

***

Камушек был грязно-серого цвета, но плоский и идеально круглый с отверстием посередине. Мальчик поразился такой идеальной форме и подарку, который ему преподнес океан сегодня. Подбежав к своим кедам, он лихорадочно начал расшнуровывать ботинок. Вытащив шнурок, он попробовал просунуть его через отверстие найденного куриного бога – это был именно он, мальчик был уверен! Но после того, как он убедился, что шнурок оказался слишком толстым и не проходил в небольшое отверстие камушка, засунул оба предмета в карман. Просовывать шнурок опять в ботинок было лень.

Ребенок вновь достал блокнот. С первых страниц было сложно понять, кто изображен, потому что только благодаря расположению неровно нарисованных геометрических фигур можно было понять, что это человек, пружинки же, вылетающие из его головы, явно указывали на то, что это были длинные кудрявые волосы, а значит, изображена была даже была женщина или девочка. Кривые буквы, явно нанесенные неопытной рукой ребенка, только недавно начавшего учиться писать, лаконично гласили: «ПОРТРЕТ». С каждым новым рисунком техника оттачивалась, и уже с середины блокнота со страниц смотрела красивая женщина…

***

Большой просторный зал, стены которого были обрамлены картинами , по углам стояли огромные в человеческий рост вазы или скульптуры людей. Высокая женщина вела мальчика за руку, ему было на вид лет 7, по залам картиной галереи, название которой было настолько длинным, что мальчик его вскоре забыл, как только зашел в первый зал.

– А это Айвазовский. Называется «Шторм», нравится?– спросила высокая дама ребенка.

Мальчик скривился, давая понять, что картина не произвела большого впечатления на него.

Женщина тихо засмеялась, а потом подвела к портрету миловидной девушки в голубом платье. Она была в высоком парике и слегка улыбалась.

–О… – протянул ребенок – это она вот такой была, когда ее рисовали?

–Да, если художник изображает человека, то такой рисунок называется портретом, запомнил?

– ага, – сказал мальчик и тут же забыл, –

Мальчик еще немного постоял перед картиной, а потом добавил:

– Я хочу тоже, я так же хочу рисовать. Вот прям вот так. Может, даже тебя нарисовал бы

–Ну, это легко устроить.

***

Мальчик совсем уже замерз, тучи все больше сгущались над бухтой, а песня ветра все больше срывалась на крик, обдувая мальчика и поднимая волны все больше.

Ребенок стоял один и ветер был один. Только они и больше никого. Они были одни вдвоем.

– Я пастух ветра. Я твой пастух…

Мальчик медленно произносил слова, и слезы катились по его детским веснушчатым щекам.

***

– Ты у меня пастух ветра – сказала как-то мама.

– Почему?

– Потому что когда ты запускаешь змея, и тот летит по дуновению ветра, так легко и высоко, мне иногда кажется, что это ветер подчиняется змею, которым на самом деле незаметно управляешь ты, но ветер этого не знает или не видит. Чуднó, не правда ли?

***

Начало темнеть.

Небо тоже начало проливать пока редкие слезы, грозясь совсем разреветься. Волны уже были готовы биться о скалы и затопить пещерку – надо было уходить.

Мальчик взял свои уже промокшие кеды, обернулся назад, чтобы в еще раз посмотреть на потерявшую покой воду и скрылся в темноте. Змея он не стал забирать. Ветром он теперь может управлять и без него.

Он шел домой. Он промок и был очень голодным.

Завтра он постарается прийти, если сумеет сбежать. Ведь он должен. Кто же вместо него будет пасти ветер?

Пастух ветра

Пасмурно.

Ветрено.

Где-то вдали повизгивали чайки, так пронзительно и противно.

Небольшая бухта, омываемая синим и обжигающе холодным шелком океана. С краю из бледно-белого песка торчит странная, довольно страшного вида длинная коряга. Когда-то она была деревом, большим и красивым, с зеленой раскидистой кроной. В скрюченных пальцах коряги застрял когда-то свободный разноцветный змей – сейчас он остервенело и безуспешно продолжает рваться к небесам.

Бухта, обрамленная стенами из серых камней, на которых изгородью стояли высокие сосны, была видна только со стороны океана. Идеальное место, куда можно сбежать и спрятаться от всего мира.

На песке около редких волн сидит маленький босой мальчик, бросающий камушки в воду. Его кеды, одиноко брошенные где-то вдалеке, резко выделяются в блеклой палитре цветов своей зеленой подошвой. Из-за пасмурной погоды и холодного пронизывающего ветра все кажется прорисованным в приглушенных тонах. Даже мальчик со своими тускло льняными взлохмаченными волосами и темными веснушками на обеих щеках казался бледнее обычного, и только кеды да все еще рвущийся на свободу воздушный змей выделялись яркими пятнами на фоне выцветшего окружающего мира.

Несмотря на майский ветер, как казалось, продувающий насквозь, мальчик сидел в одной футболке, задумчиво, по-взрослому, смотрел куда-то за океан, напевая песенку, немного раскачиваясь ей в такт из стороны в сторону.

«… И что над нами километры воды и что… шшшш… И кислорода не хватит … шшш… Я лежу в темноте…»

Ветер быстро уносил ненужные, как казалось ему, слова, чтобы никто посторонний не смог услышать. Забирая все лишнее, он будто подпевал мальчику, не умеючи и порой невпопад, и хотелось верить, что это неспроста.

Мальчик, которому на вид было не больше 12 лет, достал из заднего кармана джинсов простой, обгрызенный с одного конца карандаш и небольшой немного помятый блокнот. Открыв его, он начал медленно рассматривать свои рисунки. На каждой странице был портрет одного и того же человека – женщины лет тридцати-сорока. С каждым рисунком штрихи становились менее неуклюжими, тени более прорисованными, а очертания – четкими. Постепенно от изображения к изображению можно было проследить процесс оттачивании мастерства художника.

«… Я пытаюсь… шшш…на минуту отдать… шш…что не умели ценить… ш…ты спишь и не знаешь…»

Ветер все вклинивался и вклинивался в одинокую песню маленького мальчика, не желая оставить его наедине. Она всегда пела эту песню ему перед сном. Когда же он подрос и выучил слова, они стали петь вместе: она тихо почти неслышно довольно низким бархатным голосом, а он не умеючи, путая слова и не попадая в ритм; он лежал в своей кровати, накрытый тяжелым зимним одеялом с нашитыми ее заботливой рукой большими яркими звездами, а она сидела с краюшку кровати и гладила его по животу, чтобы он скорее заснул. Это была их вечерняя традиция, и ее прикосновения всегда успокаивали и будто благословляли на здоровый детский сон.

– Она часто говорила: «вот умру и поймешь, сколько я делала для тебя, как старалась! Да я работала как Папа Карло, чтобы тебе дать все. Все…» Теперь я понимаю, правда… Говорила: « Вот если умру, что ты делать будешь..»? И что же мне действительно делать… Что мне теперь делать…Что?.. Как будто назло! Я же ведь не хотел, я не мог представить, что ты… ты… – голос все чаще прерывался на всхлипы, все больше голос срывался, слова пропадали, уносимые ветром далеко за горизонт.

Мальчик плакал.

Он оглянулся, будто для того, чтобы удостовериться, что за ним никто не смотрит, но там, в дали одиноко лежали только кеды, чудные такие, с зеленой подошвой…

***

– Давай купим вот эти, – сказала высокая красивая женщина мальчику лет девяти, сидевшему насупившись на небольшом пуфике в детском магазине обуви, – ни у кого таких нет!

– Да надо мной все ржать будут! Ты что, разве не понимаешь, что сейчас все носят такие, ну знаешь, черные с железяками, как их… Заклепками! Они такие большие еще, ну очень, короче, крутые!

– Они же тяжеленные! И без супинатора, ноги еще испортишь, не дай бог! И потом, пойми, я понимаю, про какие ботинки ты говоришь, – женщина показала глазами мальчику на пару довольно страшных массивных ботинок, стоявших на отдаленной полке, – но их покупают люди, у которых мало средств, чтобы обуть своих детей в нормальные, нор-маль-ны-е ботинки, понимаешь меня? Или такие ботинки покупают подростки, которые стараются выделиться из толпы в знак протеста. Ты что, протестуешь, что ли?

– Но у всех моих друзей они! А я припрусь в этих… с непонятной зеленой подошвой! Как отстойник какой-то!

– Да ты посмотри на них! Какие они, – женщина сделала паузу, подбирая подходящее слово, а затем продолжила, – прикольные! Ни у кого таких нет! И потом, они похожи на те, ну, которые носил твой Питер Паркер.

Мальчик подозрительно посмотрел на женщину, потому что знал, что Питер Паркер никогда бы не надел кеды с зеленой подошвой, ну, ни-ког-да! Однако неохотно взял в руки один кед, повертел его в руках, поскреб ногтем его резиновый носок, а затем понюхал для верности, как бы показывая женщине свое крайнее недоверие цвету подошвы.

– Ну, не знаю… – протянул мальчик.

– Давай так, ты просто померь их, а если будет неудобно, то…

– Ну, ладно, – опять протянул он, – с тобой спорить просто бесполезно!

Мальчик закатил глаза и начал надевать ботинки. Он долго расшнуровывал, искал ложку для обуви, нашел, стягивая ноги ботинок, снял нечаянно носок, надевал носок, потом долго запихивал в кед ногу, будто сама она не хотела, чтобы ее обули в подозрительный ботинок…

Женщина молча наблюдала небольшую миниатюру, исполненную маленьким актером, улыбаясь одной из своих победных улыбок, ведь уговорить-то получилось! Так, наверное, улыбался Наполеон в начале войны с русскими.

– Ну как?

***

Ветер немного усилился. Заметно похолодало, и мальчик начал ежиться.

Он встал и зашагал прямиком к воде. Зайдя в прозрачную и просто наиледянющую воду, он быстро из нее выбежал. Немного попрыгав, чтобы согреться, он было вернулся обратно, но потом передумал и не стал заходить мочить ноги, чтобы опять не замерзнуть. Он прогуливался вдоль небольшого пространства берега, которое скрывали ото всего мира полукруглые стены обтесанных ветром и волнами камней пещеры.

Походив туда-сюда, он посмотрел вниз под ноги и заметил небольшой только что выплюнувшем волнами камушек с дырочкой. Мальчик поднял его и начал тереть, чтобы тот побыстрее просох и посмотреть, какого же он на самом деле цвета.

***

– Смотри, что я нашел!

Маленький паренек лет эдак шести бежал по пляжу прямиком к миловидной женщине, сидящей в купальнике и солнечных очках, несмотря на то, что было довольно пасмурно и дул легкий ветерок.

– Ты не замерз? – не обращая внимание на реплику ребенку, с беспокойством спросила она.

– Да нет, нет. – сказал мальчик и затряс головой от досады, как бы желая показать, что на подобные глупости у него нет времени отвлекаться, – смотри что нашел!

– Что у тебя, давай посмотрим. Ой, да это же куриный бог!

– Чего? – опешил ребенок – Какой Бог? Это камень!

– Ну, камень, в котором море само, своими волнами сделало дырочку, через которую можно продеть ниточку, называется Куринный Бог. Ты храни камушек этот, раньше давным-давно считалось, что он приносит удачу и оберегает своего хозяина. Своеобразный амулет такой.

– А почему Бог, да еще и куриный? Ведь он же не в перьях!

Мальчик рассмеялся.

– Не знаю даже.

Женщина задумалась, а потом добавила:

– Но мы можем посмотреть в энциклопедии, когда вернемся домой, если хочешь.

Мальчик серьезно кивнул.

***

Камушек был грязно-серого цвета, но плоский и идеально круглый с отверстием посередине. Мальчик поразился такой идеальной форме и подарку, который ему преподнес океан сегодня. Подбежав к своим кедам, он лихорадочно начал расшнуровывать ботинок. Вытащив шнурок, он попробовал просунуть его через отверстие найденного куриного бога – это был именно он, мальчик был уверен! Но после того, как он убедился, что шнурок оказался слишком толстым и не проходил в небольшое отверстие камушка, засунул оба предмета в карман. Просовывать шнурок опять в ботинок было лень.

Ребенок вновь достал блокнот. С первых страниц было сложно понять, кто изображен, потому что только благодаря расположению неровно нарисованных геометрических фигур можно было понять, что это человек, пружинки же, вылетающие из его головы, явно указывали на то, что это были длинные кудрявые волосы, а значит, изображена была даже была женщина или девочка. Кривые буквы, явно нанесенные неопытной рукой ребенка, только недавно начавшего учиться писать, лаконично гласили: «ПОРТРЕТ». С каждым новым рисунком техника оттачивалась, и уже с середины блокнота со страниц смотрела красивая женщина…

***

Большой просторный зал, стены которого были обрамлены картинами , по углам стояли огромные в человеческий рост вазы или скульптуры людей. Высокая женщина вела мальчика за руку, ему было на вид лет 7, по залам картиной галереи, название которой было настолько длинным, что мальчик его вскоре забыл, как только зашел в первый зал.

– А это Айвазовский. Называется «Шторм», нравится?– спросила высокая дама ребенка.

Мальчик скривился, давая понять, что картина не произвела большого впечатления на него.

Женщина тихо засмеялась, а потом подвела к портрету миловидной девушки в голубом платье. Она была в высоком парике и слегка улыбалась.

–О… – протянул ребенок – это она вот такой была, когда ее рисовали?

–Да, если художник изображает человека, то такой рисунок называется портретом, запомнил?

– ага, – сказал мальчик и тут же забыл, –

Мальчик еще немного постоял перед картиной, а потом добавил:

– Я хочу тоже, я так же хочу рисовать. Вот прям вот так. Может, даже тебя нарисовал бы

–Ну, это легко устроить.

***

Мальчик совсем уже замерз, тучи все больше сгущались над бухтой, а песня ветра все больше срывалась на крик, обдувая мальчика и поднимая волны все больше.

Ребенок стоял один и ветер был один. Только они и больше никого. Они были одни вдвоем.

– Я пастух ветра. Я твой пастух…

Мальчик медленно произносил слова, и слезы катились по его детским веснушчатым щекам.

***

– Ты у меня пастух ветра – сказала как-то мама.

– Почему?

– Потому что когда ты запускаешь змея, и тот летит по дуновению ветра, так легко и высоко, мне иногда кажется, что это ветер подчиняется змею, которым на самом деле незаметно управляешь ты, но ветер этого не знает или не видит. Чуднó, не правда ли?

***

Начало темнеть.

Небо тоже начало проливать пока редкие слезы, грозясь совсем разреветься. Волны уже были готовы биться о скалы и затопить пещерку – надо было уходить.

Мальчик взял свои уже промокшие кеды, обернулся назад, чтобы в еще раз посмотреть на потерявшую покой воду и скрылся в темноте. Змея он не стал забирать. Ветром он теперь может управлять и без него.

Он шел домой. Он промок и был очень голодным.

Завтра он постарается прийти, если сумеет сбежать. Ведь он должен. Кто же вместо него будет пасти ветер?

Пастух ветра

Пасмурно.

Ветрено.

Где-то вдали повизгивали чайки, так пронзительно и противно.

Небольшая бухта, омываемая синим и обжигающе холодным шелком океана. С краю из бледно-белого песка торчит странная, довольно страшного вида длинная коряга. Когда-то она была деревом, большим и красивым, с зеленой раскидистой кроной. В скрюченных пальцах коряги застрял когда-то свободный разноцветный змей – сейчас он остервенело и безуспешно продолжает рваться к небесам.

Бухта, обрамленная стенами из серых камней, на которых изгородью стояли высокие сосны, была видна только со стороны океана. Идеальное место, куда можно сбежать и спрятаться от всего мира.

На песке около редких волн сидит маленький босой мальчик, бросающий камушки в воду. Его кеды, одиноко брошенные где-то вдалеке, резко выделяются в блеклой палитре цветов своей зеленой подошвой. Из-за пасмурной погоды и холодного пронизывающего ветра все кажется прорисованным в приглушенных тонах. Даже мальчик со своими тускло льняными взлохмаченными волосами и темными веснушками на обеих щеках казался бледнее обычного, и только кеды да все еще рвущийся на свободу воздушный змей выделялись яркими пятнами на фоне выцветшего окружающего мира.

Несмотря на майский ветер, как казалось, продувающий насквозь, мальчик сидел в одной футболке, задумчиво, по-взрослому, смотрел куда-то за океан, напевая песенку, немного раскачиваясь ей в такт из стороны в сторону.

«… И что над нами километры воды и что… шшшш… И кислорода не хватит … шшш… Я лежу в темноте…»

Ветер быстро уносил ненужные, как казалось ему, слова, чтобы никто посторонний не смог услышать. Забирая все лишнее, он будто подпевал мальчику, не умеючи и порой невпопад, и хотелось верить, что это неспроста.

Мальчик, которому на вид было не больше 12 лет, достал из заднего кармана джинсов простой, обгрызенный с одного конца карандаш и небольшой немного помятый блокнот. Открыв его, он начал медленно рассматривать свои рисунки. На каждой странице был портрет одного и того же человека – женщины лет тридцати-сорока. С каждым рисунком штрихи становились менее неуклюжими, тени более прорисованными, а очертания – четкими. Постепенно от изображения к изображению можно было проследить процесс оттачивании мастерства художника.

«… Я пытаюсь… шшш…на минуту отдать… шш…что не умели ценить… ш…ты спишь и не знаешь…»

Ветер все вклинивался и вклинивался в одинокую песню маленького мальчика, не желая оставить его наедине. Она всегда пела эту песню ему перед сном. Когда же он подрос и выучил слова, они стали петь вместе: она тихо почти неслышно довольно низким бархатным голосом, а он не умеючи, путая слова и не попадая в ритм; он лежал в своей кровати, накрытый тяжелым зимним одеялом с нашитыми ее заботливой рукой большими яркими звездами, а она сидела с краюшку кровати и гладила его по животу, чтобы он скорее заснул. Это была их вечерняя традиция, и ее прикосновения всегда успокаивали и будто благословляли на здоровый детский сон.

– Она часто говорила: «вот умру и поймешь, сколько я делала для тебя, как старалась! Да я работала как Папа Карло, чтобы тебе дать все. Все…» Теперь я понимаю, правда… Говорила: « Вот если умру, что ты делать будешь..»? И что же мне действительно делать… Что мне теперь делать…Что?.. Как будто назло! Я же ведь не хотел, я не мог представить, что ты… ты… – голос все чаще прерывался на всхлипы, все больше голос срывался, слова пропадали, уносимые ветром далеко за горизонт.

Мальчик плакал.

Он оглянулся, будто для того, чтобы удостовериться, что за ним никто не смотрит, но там, в дали одиноко лежали только кеды, чудные такие, с зеленой подошвой…

***

– Давай купим вот эти, – сказала высокая красивая женщина мальчику лет девяти, сидевшему насупившись на небольшом пуфике в детском магазине обуви, – ни у кого таких нет!

– Да надо мной все ржать будут! Ты что, разве не понимаешь, что сейчас все носят такие, ну знаешь, черные с железяками, как их… Заклепками! Они такие большие еще, ну очень, короче, крутые!

– Они же тяжеленные! И без супинатора, ноги еще испортишь, не дай бог! И потом, пойми, я понимаю, про какие ботинки ты говоришь, – женщина показала глазами мальчику на пару довольно страшных массивных ботинок, стоявших на отдаленной полке, – но их покупают люди, у которых мало средств, чтобы обуть своих детей в нормальные, нор-маль-ны-е ботинки, понимаешь меня? Или такие ботинки покупают подростки, которые стараются выделиться из толпы в знак протеста. Ты что, протестуешь, что ли?

– Но у всех моих друзей они! А я припрусь в этих… с непонятной зеленой подошвой! Как отстойник какой-то!

– Да ты посмотри на них! Какие они, – женщина сделала паузу, подбирая подходящее слово, а затем продолжила, – прикольные! Ни у кого таких нет! И потом, они похожи на те, ну, которые носил твой Питер Паркер.

Мальчик подозрительно посмотрел на женщину, потому что знал, что Питер Паркер никогда бы не надел кеды с зеленой подошвой, ну, ни-ког-да! Однако неохотно взял в руки один кед, повертел его в руках, поскреб ногтем его резиновый носок, а затем понюхал для верности, как бы показывая женщине свое крайнее недоверие цвету подошвы.

– Ну, не знаю… – протянул мальчик.

– Давай так, ты просто померь их, а если будет неудобно, то…

– Ну, ладно, – опять протянул он, – с тобой спорить просто бесполезно!

Мальчик закатил глаза и начал надевать ботинки. Он долго расшнуровывал, искал ложку для обуви, нашел, стягивая ноги ботинок, снял нечаянно носок, надевал носок, потом долго запихивал в кед ногу, будто сама она не хотела, чтобы ее обули в подозрительный ботинок…

Женщина молча наблюдала небольшую миниатюру, исполненную маленьким актером, улыбаясь одной из своих победных улыбок, ведь уговорить-то получилось! Так, наверное, улыбался Наполеон в начале войны с русскими.

– Ну как?

***

Ветер немного усилился. Заметно похолодало, и мальчик начал ежиться.

Он встал и зашагал прямиком к воде. Зайдя в прозрачную и просто наиледянющую воду, он быстро из нее выбежал. Немного попрыгав, чтобы согреться, он было вернулся обратно, но потом передумал и не стал заходить мочить ноги, чтобы опять не замерзнуть. Он прогуливался вдоль небольшого пространства берега, которое скрывали ото всего мира полукруглые стены обтесанных ветром и волнами камней пещеры.

Походив туда-сюда, он посмотрел вниз под ноги и заметил небольшой только что выплюнувшем волнами камушек с дырочкой. Мальчик поднял его и начал тереть, чтобы тот побыстрее просох и посмотреть, какого же он на самом деле цвета.

***

– Смотри, что я нашел!

Маленький паренек лет эдак шести бежал по пляжу прямиком к миловидной женщине, сидящей в купальнике и солнечных очках, несмотря на то, что было довольно пасмурно и дул легкий ветерок.

– Ты не замерз? – не обращая внимание на реплику ребенку, с беспокойством спросила она.

– Да нет, нет. – сказал мальчик и затряс головой от досады, как бы желая показать, что на подобные глупости у него нет времени отвлекаться, – смотри что нашел!

– Что у тебя, давай посмотрим. Ой, да это же куриный бог!

– Чего? – опешил ребенок – Какой Бог? Это камень!

– Ну, камень, в котором море само, своими волнами сделало дырочку, через которую можно продеть ниточку, называется Куринный Бог. Ты храни камушек этот, раньше давным-давно считалось, что он приносит удачу и оберегает своего хозяина. Своеобразный амулет такой.

– А почему Бог, да еще и куриный? Ведь он же не в перьях!

Мальчик рассмеялся.

– Не знаю даже.

Женщина задумалась, а потом добавила:

– Но мы можем посмотреть в энциклопедии, когда вернемся домой, если хочешь.

Мальчик серьезно кивнул.

***

Камушек был грязно-серого цвета, но плоский и идеально круглый с отверстием посередине. Мальчик поразился такой идеальной форме и подарку, который ему преподнес океан сегодня. Подбежав к своим кедам, он лихорадочно начал расшнуровывать ботинок. Вытащив шнурок, он попробовал просунуть его через отверстие найденного куриного бога – это был именно он, мальчик был уверен! Но после того, как он убедился, что шнурок оказался слишком толстым и не проходил в небольшое отверстие камушка, засунул оба предмета в карман. Просовывать шнурок опять в ботинок было лень.

Ребенок вновь достал блокнот. С первых страниц было сложно понять, кто изображен, потому что только благодаря расположению неровно нарисованных геометрических фигур можно было понять, что это человек, пружинки же, вылетающие из его головы, явно указывали на то, что это были длинные кудрявые волосы, а значит, изображена была даже была женщина или девочка. Кривые буквы, явно нанесенные неопытной рукой ребенка, только недавно начавшего учиться писать, лаконично гласили: «ПОРТРЕТ». С каждым новым рисунком техника оттачивалась, и уже с середины блокнота со страниц смотрела красивая женщина…

***

Большой просторный зал, стены которого были обрамлены картинами , по углам стояли огромные в человеческий рост вазы или скульптуры людей. Высокая женщина вела мальчика за руку, ему было на вид лет 7, по залам картиной галереи, название которой было настолько длинным, что мальчик его вскоре забыл, как только зашел в первый зал.

– А это Айвазовский. Называется «Шторм», нравится?– спросила высокая дама ребенка.

Мальчик скривился, давая понять, что картина не произвела большого впечатления на него.

Женщина тихо засмеялась, а потом подвела к портрету миловидной девушки в голубом платье. Она была в высоком парике и слегка улыбалась.

–О… – протянул ребенок – это она вот такой была, когда ее рисовали?

–Да, если художник изображает человека, то такой рисунок называется портретом, запомнил?

– ага, – сказал мальчик и тут же забыл, –

Мальчик еще немного постоял перед картиной, а потом добавил:

– Я хочу тоже, я так же хочу рисовать. Вот прям вот так. Может, даже тебя нарисовал бы

–Ну, это легко устроить.

***

Мальчик совсем уже замерз, тучи все больше сгущались над бухтой, а песня ветра все больше срывалась на крик, обдувая мальчика и поднимая волны все больше.

Ребенок стоял один и ветер был один. Только они и больше никого. Они были одни вдвоем.

– Я пастух ветра. Я твой пастух…

Мальчик медленно произносил слова, и слезы катились по его детским веснушчатым щекам.

***

– Ты у меня пастух ветра – сказала как-то мама.

– Почему?

– Потому что когда ты запускаешь змея, и тот летит по дуновению ветра, так легко и высоко, мне иногда кажется, что это ветер подчиняется змею, которым на самом деле незаметно управляешь ты, но ветер этого не знает или не видит. Чуднó, не правда ли?

***

Начало темнеть.

Небо тоже начало проливать пока редкие слезы, грозясь совсем разреветься. Волны уже были готовы биться о скалы и затопить пещерку – надо было уходить.

Мальчик взял свои уже промокшие кеды, обернулся назад, чтобы в еще раз посмотреть на потерявшую покой воду и скрылся в темноте. Змея он не стал забирать. Ветром он теперь может управлять и без него.

Он шел домой. Он промок и был очень голодным.

Завтра он постарается прийти, если сумеет сбежать. Ведь он должен. Кто же вместо него будет пасти ветер?

Пастух ветра

Пасмурно.

Ветрено.

Где-то вдали повизгивали чайки, так пронзительно и противно.

Небольшая бухта, омываемая синим и обжигающе холодным шелком океана. С краю из бледно-белого песка торчит странная, довольно страшного вида длинная коряга. Когда-то она была деревом, большим и красивым, с зеленой раскидистой кроной. В скрюченных пальцах коряги застрял когда-то свободный разноцветный змей – сейчас он остервенело и безуспешно продолжает рваться к небесам.

Бухта, обрамленная стенами из серых камней, на которых изгородью стояли высокие сосны, была видна только со стороны океана. Идеальное место, куда можно сбежать и спрятаться от всего мира.

На песке около редких волн сидит маленький босой мальчик, бросающий камушки в воду. Его кеды, одиноко брошенные где-то вдалеке, резко выделяются в блеклой палитре цветов своей зеленой подошвой. Из-за пасмурной погоды и холодного пронизывающего ветра все кажется прорисованным в приглушенных тонах. Даже мальчик со своими тускло льняными взлохмаченными волосами и темными веснушками на обеих щеках казался бледнее обычного, и только кеды да все еще рвущийся на свободу воздушный змей выделялись яркими пятнами на фоне выцветшего окружающего мира.

Несмотря на майский ветер, как казалось, продувающий насквозь, мальчик сидел в одной футболке, задумчиво, по-взрослому, смотрел куда-то за океан, напевая песенку, немного раскачиваясь ей в такт из стороны в сторону.

«… И что над нами километры воды и что… шшшш… И кислорода не хватит … шшш… Я лежу в темноте…»

Ветер быстро уносил ненужные, как казалось ему, слова, чтобы никто посторонний не смог услышать. Забирая все лишнее, он будто подпевал мальчику, не умеючи и порой невпопад, и хотелось верить, что это неспроста.

Мальчик, которому на вид было не больше 12 лет, достал из заднего кармана джинсов простой, обгрызенный с одного конца карандаш и небольшой немного помятый блокнот. Открыв его, он начал медленно рассматривать свои рисунки. На каждой странице был портрет одного и того же человека – женщины лет тридцати-сорока. С каждым рисунком штрихи становились менее неуклюжими, тени более прорисованными, а очертания – четкими. Постепенно от изображения к изображению можно было проследить процесс оттачивании мастерства художника.

«… Я пытаюсь… шшш…на минуту отдать… шш…что не умели ценить… ш…ты спишь и не знаешь…»

Ветер все вклинивался и вклинивался в одинокую песню маленького мальчика, не желая оставить его наедине. Она всегда пела эту песню ему перед сном. Когда же он подрос и выучил слова, они стали петь вместе: она тихо почти неслышно довольно низким бархатным голосом, а он не умеючи, путая слова и не попадая в ритм; он лежал в своей кровати, накрытый тяжелым зимним одеялом с нашитыми ее заботливой рукой большими яркими звездами, а она сидела с краюшку кровати и гладила его по животу, чтобы он скорее заснул. Это была их вечерняя традиция, и ее прикосновения всегда успокаивали и будто благословляли на здоровый детский сон.

– Она часто говорила: «вот умру и поймешь, сколько я делала для тебя, как старалась! Да я работала как Папа Карло, чтобы тебе дать все. Все…» Теперь я понимаю, правда… Говорила: « Вот если умру, что ты делать будешь..»? И что же мне действительно делать… Что мне теперь делать…Что?.. Как будто назло! Я же ведь не хотел, я не мог представить, что ты… ты… – голос все чаще прерывался на всхлипы, все больше голос срывался, слова пропадали, уносимые ветром далеко за горизонт.

Мальчик плакал.

Он оглянулся, будто для того, чтобы удостовериться, что за ним никто не смотрит, но там, в дали одиноко лежали только кеды, чудные такие, с зеленой подошвой…

***

– Давай купим вот эти, – сказала высокая красивая женщина мальчику лет девяти, сидевшему насупившись на небольшом пуфике в детском магазине обуви, – ни у кого таких нет!

– Да надо мной все ржать будут! Ты что, разве не понимаешь, что сейчас все носят такие, ну знаешь, черные с железяками, как их… Заклепками! Они такие большие еще, ну очень, короче, крутые!

– Они же тяжеленные! И без супинатора, ноги еще испортишь, не дай бог! И потом, пойми, я понимаю, про какие ботинки ты говоришь, – женщина показала глазами мальчику на пару довольно страшных массивных ботинок, стоявших на отдаленной полке, – но их покупают люди, у которых мало средств, чтобы обуть своих детей в нормальные, нор-маль-ны-е ботинки, понимаешь меня? Или такие ботинки покупают подростки, которые стараются выделиться из толпы в знак протеста. Ты что, протестуешь, что ли?

– Но у всех моих друзей они! А я припрусь в этих… с непонятной зеленой подошвой! Как отстойник какой-то!

– Да ты посмотри на них! Какие они, – женщина сделала паузу, подбирая подходящее слово, а затем продолжила, – прикольные! Ни у кого таких нет! И потом, они похожи на те, ну, которые носил твой Питер Паркер.

Мальчик подозрительно посмотрел на женщину, потому что знал, что Питер Паркер никогда бы не надел кеды с зеленой подошвой, ну, ни-ког-да! Однако неохотно взял в руки один кед, повертел его в руках, поскреб ногтем его резиновый носок, а затем понюхал для верности, как бы показывая женщине свое крайнее недоверие цвету подошвы.

– Ну, не знаю… – протянул мальчик.

– Давай так, ты просто померь их, а если будет неудобно, то…

– Ну, ладно, – опять протянул он, – с тобой спорить просто бесполезно!

Мальчик закатил глаза и начал надевать ботинки. Он долго расшнуровывал, искал ложку для обуви, нашел, стягивая ноги ботинок, снял нечаянно носок, надевал носок, потом долго запихивал в кед ногу, будто сама она не хотела, чтобы ее обули в подозрительный ботинок…

Женщина молча наблюдала небольшую миниатюру, исполненную маленьким актером, улыбаясь одной из своих победных улыбок, ведь уговорить-то получилось! Так, наверное, улыбался Наполеон в начале войны с русскими.

– Ну как?

***

Ветер немного усилился. Заметно похолодало, и мальчик начал ежиться.

Он встал и зашагал прямиком к воде. Зайдя в прозрачную и просто наиледянющую воду, он быстро из нее выбежал. Немного попрыгав, чтобы согреться, он было вернулся обратно, но потом передумал и не стал заходить мочить ноги, чтобы опять не замерзнуть. Он прогуливался вдоль небольшого пространства берега, которое скрывали ото всего мира полукруглые стены обтесанных ветром и волнами камней пещеры.

Походив туда-сюда, он посмотрел вниз под ноги и заметил небольшой только что выплюнувшем волнами камушек с дырочкой. Мальчик поднял его и начал тереть, чтобы тот побыстрее просох и посмотреть, какого же он на самом деле цвета.

***

– Смотри, что я нашел!

Маленький паренек лет эдак шести бежал по пляжу прямиком к миловидной женщине, сидящей в купальнике и солнечных очках, несмотря на то, что было довольно пасмурно и дул легкий ветерок.

– Ты не замерз? – не обращая внимание на реплику ребенку, с беспокойством спросила она.

– Да нет, нет. – сказал мальчик и затряс головой от досады, как бы желая показать, что на подобные глупости у него нет времени отвлекаться, – смотри что нашел!

– Что у тебя, давай посмотрим. Ой, да это же куриный бог!

– Чего? – опешил ребенок – Какой Бог? Это камень!

– Ну, камень, в котором море само, своими волнами сделало дырочку, через которую можно продеть ниточку, называется Куринный Бог. Ты храни камушек этот, раньше давным-давно считалось, что он приносит удачу и оберегает своего хозяина. Своеобразный амулет такой.

– А почему Бог, да еще и куриный? Ведь он же не в перьях!

Мальчик рассмеялся.

– Не знаю даже.

Женщина задумалась, а потом добавила:

– Но мы можем посмотреть в энциклопедии, когда вернемся домой, если хочешь.

Мальчик серьезно кивнул.

***

Камушек был грязно-серого цвета, но плоский и идеально круглый с отверстием посередине. Мальчик поразился такой идеальной форме и подарку, который ему преподнес океан сегодня. Подбежав к своим кедам, он лихорадочно начал расшнуровывать ботинок. Вытащив шнурок, он попробовал просунуть его через отверстие найденного куриного бога – это был именно он, мальчик был уверен! Но после того, как он убедился, что шнурок оказался слишком толстым и не проходил в небольшое отверстие камушка, засунул оба предмета в карман. Просовывать шнурок опять в ботинок было лень.

Ребенок вновь достал блокнот. С первых страниц было сложно понять, кто изображен, потому что только благодаря расположению неровно нарисованных геометрических фигур можно было понять, что это человек, пружинки же, вылетающие из его головы, явно указывали на то, что это были длинные кудрявые волосы, а значит, изображена была даже была женщина или девочка. Кривые буквы, явно нанесенные неопытной рукой ребенка, только недавно начавшего учиться писать, лаконично гласили: «ПОРТРЕТ». С каждым новым рисунком техника оттачивалась, и уже с середины блокнота со страниц смотрела красивая женщина…

***

Большой просторный зал, стены которого были обрамлены картинами , по углам стояли огромные в человеческий рост вазы или скульптуры людей. Высокая женщина вела мальчика за руку, ему было на вид лет 7, по залам картиной галереи, название которой было настолько длинным, что мальчик его вскоре забыл, как только зашел в первый зал.

– А это Айвазовский. Называется «Шторм», нравится?– спросила высокая дама ребенка.

Мальчик скривился, давая понять, что картина не произвела большого впечатления на него.

Женщина тихо засмеялась, а потом подвела к портрету миловидной девушки в голубом платье. Она была в высоком парике и слегка улыбалась.

–О… – протянул ребенок – это она вот такой была, когда ее рисовали?

–Да, если художник изображает человека, то такой рисунок называется портретом, запомнил?

– ага, – сказал мальчик и тут же забыл, –

Мальчик еще немного постоял перед картиной, а потом добавил:

– Я хочу тоже, я так же хочу рисовать. Вот прям вот так. Может, даже тебя нарисовал бы

–Ну, это легко устроить.

***

Мальчик совсем уже замерз, тучи все больше сгущались над бухтой, а песня ветра все больше срывалась на крик, обдувая мальчика и поднимая волны все больше.

Ребенок стоял один и ветер был один. Только они и больше никого. Они были одни вдвоем.

– Я пастух ветра. Я твой пастух…

Мальчик медленно произносил слова, и слезы катились по его детским веснушчатым щекам.

***

– Ты у меня пастух ветра – сказала как-то мама.

– Почему?

– Потому что когда ты запускаешь змея, и тот летит по дуновению ветра, так легко и высоко, мне иногда кажется, что это ветер подчиняется змею, которым на самом деле незаметно управляешь ты, но ветер этого не знает или не видит. Чуднó, не правда ли?

***

Начало темнеть.

Небо тоже начало проливать пока редкие слезы, грозясь совсем разреветься. Волны уже были готовы биться о скалы и затопить пещерку – надо было уходить.

Мальчик взял свои уже промокшие кеды, обернулся назад, чтобы в еще раз посмотреть на потерявшую покой воду и скрылся в темноте. Змея он не стал забирать. Ветром он теперь может управлять и без него.

Он шел домой. Он промок и был очень голодным.

Завтра он постарается прийти, если сумеет сбежать. Ведь он должен. Кто же вместо него будет пасти ветер?

Пастух ветра

Пасмурно.

Ветрено.

Где-то вдали повизгивали чайки, так пронзительно и противно.

Небольшая бухта, омываемая синим и обжигающе холодным шелком океана. С краю из бледно-белого песка торчит странная, довольно страшного вида длинная коряга. Когда-то она была деревом, большим и красивым, с зеленой раскидистой кроной. В скрюченных пальцах коряги застрял когда-то свободный разноцветный змей – сейчас он остервенело и безуспешно продолжает рваться к небесам.