Психологи тоже шутят

Предисловие ко второму изданию

Первое издание этой книги распродали — на радость ее издателям и к немалому удивлению ее автора. А автор раздарил свои авторские экземпляры и к тому же залез в долги, обещав подарить эту книгу людям, для которых и у него не осталось экземпляров. Это и послужило основными причинами повторного издания книги.

Но были и еще две — дополнительные причины. Во-первых, автор не удосужился добросовестно вычитать верстку первого издания, в результате чего в книге оказалось много орфографических, стилистических и даже фактических ошибок, за которые он приносит читателю свои запоздалые извинения. Второе издание дает шанс эти ошибки исправить, и был бы грех его не использовать. Во-вторых, написав первый вариант книги, автор не сидел сложа руки, а продолжал шутить, хотя и меньше, чем прежде, поскольку после ее издания свойственная ему склонность пошутить и поиздеваться над ближними ослабла, очевидно, оказавшись сублимированной. Тем не менее он нашутил еще на две главы — «Ученые и политики» и «Начальникология», которые и были добавлены к первому изданию. И потому решил назвать второе издание «Психологи тоже шутят +» — по аналогии со «сникерсами» увеличенного размера.

Помимо объяснения причин, побудивших ко второму изданию книги, автор хотел исповедаться перед его потенциальным читателем, как было встречено первое издание. Оно вызвало три вида реакции. Первый — наиболее естественный и очевидный, которого автор собственно и ожидал. Книга рассмешила немало людей, особенно читавших ее на ночь, и это не могло не порадовать автора. Второй вид реакции его не удивил, но огорчил. Отдельные, наиболее сентиментальные, читатели расстроились из-за того, что, во-первых, находятся циники, которые считают возможным поиздеваться над святая святых науки, во-вторых, что еще хуже, оказывается, что есть над чем издеваться. Третий вид реакции автора, напротив, удивил, но не огорчил. Некоторые из прочитавших книгу поощрительно сообщили ему, что шутливый жанр — единственно возможный для того, чтобы обсуждать (и осуждать) серьезные вещи, при этом никого не обидев. В самом деле: что возьмешь с шута? И не случайно в прежние времена шуты были самыми привилегированными фигурами при монархах и единственными, кому те дозволяли говорить правду.

В общем, эффект от первого издания книги оказался любопытным и превысившим ожидавшийся. Тем более, что, если честно, и автор, и издатели не ожидали никакого эффекта. В результате издатели обратились к автору с вопросом: «А почему бы не выпустить второе издание?» И в самом деле: почему бы и нет?

С некоторых пор нормальные авторы не пишут ни введений, ни заключений, используя вместо этих некогда обязательных кусков текста их заменители с загадочными названиями «Вместо введения» и «Вместо заключения». Это, конечно, не означает, что они преподносят читателю некий суррогат традиционного продукта — что-то вроде коньячного напитка вместо настоящего коньяка. Дань моде тоже играет не самую важную роль, хотя желание заменить изрядно поднадоевшие введения и заключения чем-нибудь более оригинальным на намерения авторов явно влияет. Но все-таки основная причина перехода к «заменителям» в другом: текст, вставленный в канву введения и заключения, во-первых, напоминает Венеру с обрубленными руками, во-вторых, производит впечатление закупоренного сосуда, поскольку отсечен ими и от того, что было до него, и от того, что будет после. Хорошая же книга должна органически вытекать из того, что написали и наговорили до автора и, оставляя впечатление недописанности и недоговоренности, прокладывать мостик в будущее, по которому автор мог бы протащить связанного интригой читателя к своим будущим творениям.

«Вместо введения» означает, что вводить читателя в курс дела не надо, — он уже там. И не надо доказывать ему, что поднятая проблема действительно важна, как бы извиняясь перед ним за написанную книгу. Автор имеет право на презумпцию о том, что его читатель — не круглый дурак и сам все это понимает, а, стало быть, он — автор — пишет свою книгу не зря и не должен за нее оправдываться. Назовем ее презумпцией невиновности автора, не только избавляющей его от лишних хлопот, но и улучшающей, говоря современным языком, «отмывающей», имидж читателя. В результате взаимоуважительное «Вместо введения» позволяет перейти сразу к делу, минуя те ненужные индульгенции, которыми начинались традиционные тексты.

Совсем иное дело — предисловие. Без него никак не обойтись и его нельзя заменить каким-нибудь «Вместо предисловия». Оно всегда пишется третьими лицами, или же самим автором за этих третьих лиц, и в нем неизменно идет речь о гениальности автора. Например, в предисловии к одной из недавно вышедших у нас книг по психологии сказано, что в ней «впервые выявлены универсальные законы психической деятельности», проводится аналогия между автором и Фрейдом, причем таким образом, что остается неясным, кому из них она более лестна. В предисловиях авторов принято сравнивать также с Эйнштейном, Ньютоном, Лобачевским и другими корифеями науки, а их книги почти всегда характеризуются как вносящие эпохальный вклад в приращение научного знания.

Автор этой книги тоже не сомневается, что открыл фундаментальные законы и внес большой вклад в развитие науки. Но, во-первых, в дополнение к своим прочим достоинствам он еще и очень скромен и поэтому не считает возможным о них писать — даже чужими руками, во-вторых, он к тому же ненавязчив, предоставляет читателю самому убедиться в грандиозности сделанного им и поэтому готов перейти сразу к делу.

Не поленившийся прочитать или хотя бы бегло просмотреть эту книгу, откроет для себя, а, если он достаточно болтлив, то и для других, новую науку — психологологию, возникновение которой было исторической неизбежностью, порожденной двумя социальными законами.

Во-первых, в развитии любой социальной системы неизбежно наступает момент своеобразного нарциссизма, когда она начинает к себе самой проявлять больший интерес, чем ко всему, что ее окружает. Такая социальная система, как наука — не исключение. Этим путем возникла наука о самой науке — науковедение. Этим же способом и в любой конкретной науке рано или поздно возникает ответвление — своего рода аппендикс, которое начинает изучать развитие самой этой науки и поведение ее представителей. Психологология изучает закономерности поведения психологов (логия — наука, психологи — ее объект), которые заслуживают научного изучения ничуть не меньше, чем любые другие живые организмы или чем все прочие представители рода человеческого, изучаемые самими психологами. И, подобно тому, как любая система начинает эффективно выполнять свои внешние функции, лишь достигнув определенного внутреннего совершенства, психологи лишь тогда научатся познавать других, когда познают себя. То есть психология лишь тогда по-настоящему встанет на ноги, когда сможет опереться на психологологию. «Познай самого себя — это одна из главных заповедей силы и счастья человека», — писал один из самых сильных и самых счастливых психологов — Э. Фромм. Подобно этому, можно смело сказать, что «познай саму себя посредством психологологии» — одна из главных формул силы и счастья психологии.

Во-вторых, развитие любой социальной системы всегда сопровождается ее дифференциацией, что является следствием универсального биологического закона: все живое размножается. Социальные следствия этого биологического закона можно обнаружить повсюду: с каждым этапом эволюции человечества на политической карте прорисовывается все больше государств; с каждым шагом развития любой организации возрастает количество ее подразделений; чем дольше существует наука, тем больше у нее дочерних наук и т. д. Развитие психологии тоже было подчинено этому закону. На первом этапе ее развития существовала более или менее единая дисциплина. На втором — этапе первичного деления — эта дисциплина разделилась на общую, социальную, нейро — пато-, зоопсихологию и др. На третьем — этапе вторичного деления — от нее отпочковались психология памяти, внимания, мышления и т. п. На четвертом — этапе третичного деления — она дала жизнь инженерной, юридической, политической и тому подобным видам психологии. На нынешнем — пятом — этапе, когда на территории психологии появились такие образования, как психология души или христианская психология, а от лица психологической науки в средствах массовой информации орудуют доктора парапсихологических наук и магистры белой и черной магии, настала пора рождения и еще одного раздела психологии — психологии юмористической, которая все происходящее в этой науке отобразила бы в адекватной, т. е. в юмористической, форме.

Поскольку эта территория уже немного обжита, необходимо прояснить отношения нового переселенца с ее аборигенами. С. Меткалф и Р. Филибл совершенно справедливо усмотрели разницу между юмороптикой — умением видеть смешное — и юморобикой — умением делать смешное. В этих терминах юмористическая психология, безусловно, относится к юмороптике, в то время как вся остальная психология — к юморобике, поскольку нет психолога, который хоть чем-то не был бы смешон, но не все умеют (и хотят) видеть смешное.

Оформляя подобные дисциплины, необходимо определять и их отношение к основным видам юмора. В данном плане, как и во всех остальных, наше общество переживает тяжелый кризис. Хотя юмористов у нас сейчас как никогда много, и они как никогда хорошо живут, таких корифеев этого жанра, как Ильф и Петров, сейчас нет. Им на смену пришли Задорновы, пожертвовавшие тонким интеллигентным юмором ради таких шуток, как «пососите Упса». Соединив, как они любят выражаться, сатиру и юмор, они создали не юмористическую сатиру, и не сатирический юмор, а сортирный юмор, ориентированный на соответствующий контингент. И сейчас стоит задача возродить прежний — интеллигентный юмор, в возрождение которого должны внести вклад и ученые.

У любой науки — и материнской, и дочерней — всегда есть свое, уникальное лицо. Если у общей психологии оно серьезное и скучноватое, у педагогической — напоминающее лицо школьного завуча, у инженерной — похожее налицо советского инженера, у психологии бизнеса — смахивающее на лица строителей финансовых пирамид, то у юмористической психологии оно веселое и улыбчивое, но изменяющее свое выражение в зависимости от того, на что оно смотрит.

Сказанное вплотную подводит к обязательной части введения к любому научному труду общедисциплинарного масштаба — к определению предмета соответствующей дисциплины и его местоположения относительно других предметов.

Все существующие и когда-либо существовавшие науки можно разделить на пять типов: (1) науки о природе, (2) науки о человеке, (3) науки об обществе, (4) науки черт знает о чем, (5) науки о сообществах. Психологология принадлежит к последнему типу наук — это наука о сообществе психологов, хотя и некоторые характеристики всех прочих наук ей не чужды. Но подобного определения предмета психологологии, конечно же, недостаточно, и он нуждается в уточнении.

Предмет любой науки, особенно гуманитарной, имеет свои национальные особенности и несет на себе печать культурно-исторической специфики той страны, в которой эта наука развивается. Психология — и в этом отношении не исключение, а предмет ее различных ответвлений может быть очерчен только на фоне особенностей национальной культуры. Различия предметов основных отраслей психологии обычно иллюстрируются в нашей, отечественной психологии примерно так. Если человек пьет в одиночку, он служит предметом общей психологии, если при этом еще и шумно себя проявляет — предметом психологии личности, если пьет на троих — предметом социальной психологии, если делает это в каком-либо учреждении — предметом организационной психологии, если не пьет вообще — предметом патопсихологии. В данной системе координат предмет психологологии может быть обозначен как некоторое множество ситуаций, когда психологи пьют и вступают в сопутствующие виды взаимодействия с другими психологами и со своими клиентами. Впрочем, в современной науке все междисциплинарные границы очень условны, и каждая из них неминуемо вторгается на территории смежных дисциплин. Поэтому многие сюжеты, включенные в контекст совместной деятельности (например, по распиванию спиртных напитков) психологов с представителями других профессий, тоже по праву относимы к предмету психологологии, поскольку тоже во многом раскрывают особенности самих психологов.

По поводу социальной значимости психологологии следует отметить, что она вне всякого сомнения призвана выполнить важнейшую историческую миссию. В истории науки было время, когда ученые шутили, и это шло ей на пользу. Именно в ту пору было совершено одно из самых выдающихся открытий в истории человечества — открыт закон Паркинсона, а также ряд более частных вытекающих из него законов, описанных в соответствующей книге. Шутили и наши отечественные ученые, особенно физики, о чем можно было судить по таким книгам, как «Физики шутят» и «Физики продолжают шутить». И именно благодаря их шуточкам наши космические корабли бороздили просторы Вселенной. Сейчас отечественным физикам явно не до шуток, особенно если они до сих пор не эмигрировали. И кто-то должен перехватить у них эстафетную палочку, поскольку, во-первых, наука, что бы про нее не говорили, все-таки нужна, во-вторых, как показывает вся ее история, по-настоящему результативной может быть только шутящая наука. Кроме того, как учит эта же история, любая наука становится на ноги только тогда, когда начинает шутить над самой собой. Поэтому психологам сейчас как никогда важно поддержать почин физиков, не только показав всему миру, что они тоже могут шутить, но и создав ту самую юмористическую науку, которая совершает открытия, недоступные науке серьезной.

Один незаурядный человек, когда кто-либо из его подчиненных входил в нему с чересчур серьезным видом, непременно говорил: «Помните правило номер шесть». «Да, сэр. Непременно, сэр», — отвечал подчиненный, а спустя некоторое время спрашивал: «А что это такое, сэр?» «Правило номер шесть гласит: не принимайте себя чересчур всерьез», — отвечал незаурядный человек. «Да, сэр. Благодарю вас, сэр. А какие остальные правила?» — интересовался подчиненный и получал ответ: «Остальных нет».

Общеизвестно, что, что слово «шутка» происходит от слова «шут». А придворные шуты когда-то состояли на государственной службе, выполняя важнейшую государственную функцию — напоминали правителям и их министрам, что по любому вопросу может существовать и иная точка зрения. И нельзя сказать, что человечество утратило эту абсолютно правильную традицию: просто придворных шутов стало намного больше, и теперь они не называются шутами. Общеизвестно то, что смысл шутки состоит в высвечивании несовпадения того, что должно быть, с тем, что есть. А, значит, шутка выполняет как минимум две важные функции. Во-первых, критическую: она констатирует это несовпадение, а, стало быть, показывает нам, в чем мы ошибаемся. Во-вторых, прескриптивную: она намекает на то, что именно должно быть, а, следовательно, указывает путь истинный. И то, и другое особенно важно для наук, которые до сих пор не уверены, что идут правильным путем, в том числе и для психологии.

Каждый знает и то, что в любой шутке есть доля правды. Но далеко не каждый способен различить, где именно эта доля. Психологология нацелена на то, чтобы юмористическим способом находить правду в неправде — правду о психологах и их науке в той неправде, которая глубоко укоренилась в мифах о ней. Поэтому психологология — это не только одна из самых правдивых, но и очень практичная наука, способная снабдить будущего психолога знаниями, которые он никогда не найдет в официальных учебниках. А обладать этими знаниями он должен, поскольку нельзя стать полноценным психологом, не разобравшись в тех хитросплетениях, которые скрыты за официальной жизнью психологического сообщества.

В общем эта книга призвана внести свой вклад не только в человековедение, но и в человеководство, а ее практическая направленность воплощена в ее структуре. Воздав должное основным закономерностям выбора карьеры психолога, ключевым стадиям этой карьеры и прочим законам, которым подчинена жизнь психологического сообщества, она дальше строится как система советов — о том, как защитить диссертацию, как писать книги, как организовывать научные конференции, где и как просить деньги и т. п. Прочное усвоение этих советов позволит начинающему психологу, особенно тому, кто по недомыслию собирается стать ученым, получить самую важную часть психологического образования наиболее безболезненным способом, миную травмирующую стадию проб и ошибок.

Эта книга многое может дать не только психологам — как начинающим, так и уже состоявшимся (хотя, забегая вперед, скажем, что психолог никогда не может быть состоявшимся и вообще, тот, кто считается состоявшимся психологом, это на самом деле несостоявшийся кто-то еще), но и для представителей всех прочих наук. Закономерности, при выявлении которых опытными кроликами служили психологи, без труда можно уловить и в других популяциях. И наоборот, в закономерности поведения физиков или химиков подчас пытаются вписываться и психологи. Как защищать диссертации, писать книги или проводить научные конференции, тоже должны знать не только психологи. Все это иногда делают и представители других профессий, и им тоже пригодится то знание, которое культурно и доступно излагает автор. Пригодится им и психологический подход к делу, который вооружит их дополнительным знанием, а также юмористический подход, сделающий это знание еще и терпимым. Таким образом, психологология это не просто практичная, а./мультипрактичная наука, основы которой должен знать каждый культурный, да и некультурный, человек.

На фоне ее мультипрактичности может показаться парадоксальным тот факт, что в книге внимание между различными видами психологов распределено непропорционально, и меньше всего его достается именно так называемым практическим психологам. О них, правда, тоже кое-что сказано, но намного меньше, чем об их собратьях по профессии, которые считаются учеными или т. н. академическими психологами. Подобная дискриминация обусловлена тремя объективными обстоятельствами. Во-первых, практические психологи это практически психологи, т. е. в общем-то психологи, но не совсем, а многие из них — это деклассированные инженеры, военные и представители других невостребованных нашим обществом профессий. Предметом же психологологии, напомним, является психология именно психологов, а не инженеров или военных. Во-вторых, практические психологи, в основном, зарабатывают деньги, меньше, нежели академические психологи, пишут и говорят, соответственно, меньше шутят, и поэтому юмористическая психология пока не пустила глубоких корней на их территории. В-третьих, сам автор — не практический, а академический психолог, и ему проще шутить над тем, что его окружает. Да и вообще наша практическая психология, прочно спаянная с коммерческими структурами, которые она обслуживает, окружена мрачной завесой секретности, сквозь которую светлому лучу юмора пока трудно проникнуть.

Два стандартных фрагмента введений (и того, чем их заменяют) к научным книгам — это перечисление источников данных и обозначение круга лиц, которым книга предназначена.

Автор особенно рад сообщить начинающему читать эту книгу читателю, что среди использованных источников — не только всевозможные шутки, прибаутки и поучительные истории, циркулирующие в психологическом сообществе и за его пределами, но и вполне серьезная литература, посвященная закономерностям развития науки и поэтому содержащая больше юмористического, чем серьезного. Таким образом, юмористическая психология черпает свои данные не только из юмористических же источников, но и из того, что подается отнюдь не в шутливой форме, демонстрируя тем самым незаурядные возможности подведения самого разнообразного материала под юмористический знаменатель. Можно сказать, что юмористическая психология — это не только самостоятельная дисциплина, но и особый взгляд на вещи — тот самый взгляд, который, во-первых, позволяет не соскучиться и сохранить оптимизм, во-вторых, увидеть привычные явления в новом свете. Но все-таки главным источником данных для автора послужил его личный опыт, опыт почти тридцатилетнего собирания сплетен, иронизирования по поводу родной для него науки и насмешек над ее представителями.

Трудно сказать, для кого эта книга предназначена. И следует отметить, что в данной части введений к своим книгам их авторы обычно врут беспардонно. Точнее, не столько сознательно врут, сколько выдают желаемое за действительное. А еще точнее, упоминают не тех, для кого полезна книга, а тех, кто полезен ее автору. Вместо того, чтобы честно сказать, для кого их книги могут быть полезны, и откровенно сознаться, что они бесполезны почти для всех, авторы начинают мечтать о том, кого хотели бы видеть среди своих читателей. Поэтому большинство книг по психологии, выпускавшихся в советское время, было, если судить по введениям к ним, предназначено для «руководителей предприятий» и т. п., т. е. для больших начальников. А книги, выходящие сейчас, предназначены для практических психологов, бизнесменов и политиков, т. е. для тех, у кого есть деньги, а, еще лучше, и власть. В общем, мечты авторов напоминают ответ честолюбивого ребенка, который на вопрос о том, кем он хочет стать, отвечает: министром или миллионером. И их совершенно не смущает то, что ни начальники, ни бизнесмены, ни политики книг вообще не читают, а тем более книг, посвященных такому эфемерному предмету, как психология. Но они имеют на свои фантазии полное право, поскольку указание адресатов книги напоминает тост: ясно, что желаемое не сбудется, но пожелать можно и несбыточного.

Автор данной книги не хочет нарушать эту традицию и тоже не отказался бы иметь среди своих читателей побольше влиятельных людей — и начальников, и бизнесменов, и политиков, и криминальных авторитетов. Он бы не возражал, если бы его книгу прочитали олигархи, президенты богатых стран и руководители международных корпораций. Что же до психологов, ученых и собирающихся таковыми стать, то они тоже могут прочитать книгу, но это уже будет полезным скорее для них, чем для автора. Хотя, если честно, автор больших претензий не имеет и согласен на любого читателя, лишь бы он был и притом не в единственном числе.