Психология Юнга и буддизм

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга зародилась в Европе, куда несколько лет назад Прибыл во время своего путешествия из Азии на запад тибетский буддийский учитель лама Тхубтен Иеше для распространения там своего учения, в то время как я, со своей стороны, взяла курс на восток, чтобы приобщиться к этому учению у первоисточника. Однажды во время частной беседы, которой он меня удостоил, зная мой интерес к Юнгу, он попросил меня сделать импровизированное НИС по юнгианской психологии и ее взаимоотношениях с тибетским буддизмом. Я возражала, что почти не подготовлена и что мои знания по этому вопросу слишком невелики. Он деликатно настаивал. Напрасно я пыталась спорить с ем, чтобы уклониться от этой невозможной задачи, он не сдавался и отказывался внимать моим доводам. На этой первой встрече с ламой Иеше я действительно полагала, что нам не удалось наладить адекватное общение. Я и не могла подозревать того, что должно было произойти дальше.

Немного позже, в тот же день, я спокойно уселась в позе портного на полу медитационного зала напротив широкой уадитории учеников ламы Йеше и начала свое изложение. Это было больше, чем нерядовое воспоминание, это было одно из самых важных событий моей жизни. Начиная с того дня меня охватило пылкое желание углубить свои знания, претворить их на практике и сопоставить эти две традиции. Таким образом я начала путешествие с востока на запад и с запада на восток, между Востоком и Западом, и в моем разуме эти две дисциплины воспринимались как взаимодополняющие: одна позволяла углубить другую, и они взаимно обогащали друг друга. Несколько лет спустя была написана эта работа. Едва она была напечатана в Калифорнии, как туда после долгого отсутствия снова приехал лама Йеше. Я показала ему свой труд, и он тотчас же стал убеждать меня выпустить его отдельной книгой. И я опять я сопротивлялась, и снова мне не удалось отвертеться.

В этой книге я попыталась провести параллель между тибетским буддизмом и юнгианской психологией, анализ их сходства и различия. Ее цель состоит в установлении возможных связей между ними с тем, чтобы нанести мосты между различными аспектами философских и духовных традиций Востока и Запада, учитывая в то же время различные психологические и этические системы.

Один из основных вопросов, которые я хотела бы рассмотреть, заключается в следующем: если обе традиции развивались в различные эпохи Истории, в очень разных социально-культурных условиях и в очень отдаленных друг от друга регионах мира, не являются ли они такими разными по самой своей сущности, и не имеет ли их психологическая и этическая ценность значение лишь для тех пародов, в лоне которых они получили свое развитие? Или же возможно примирить эти две традиции, «соединить близнецов вместе», скрестить обе сущности, осуществить такой синтез результатов, методов и мудрости обеих систем, который — отвечая потребностям и удовлетворяя условиям современного общества — вышел бы за географические пределы?

Другие затрагиваемые мной вопросы звучат так: не опасно ли позволять западным людям практиковать восточные традиции, установившиеся очень давно и глубоко укоренившиеся в свою первоначальную культуру? Не будет ли опасно так просто пересаживать духовную дисциплину одной культуры на другую — с Востока на Запад — как и в обратном направлении, когда западная промышленная техника внедрялась в так называемые «малоразвитые страны игнорируя туземные нравы и профессиональные обычаи, подвергая суровому испытанию психологическое равновесие местного народонаселения? А вдруг эти возможные опасности являются еще более принципиальными, как например те, что были знакомы алхимикам, предостерегавшим: опус будет, «как смертельный яд»: не только для тела, но и для разума.

Итак, какие предосторожности и защитные барьеры нужно иметь в виду, приступая к изучению и практике ж к точной духовной дисциплины, которую держали в секрете в течение веков и только-только открывшуюся западному миру?

Итак, занимались ли К. Г. Юнг, алхимики и тибетские буддисты поиском одной и той же единственной истины — Самости, Философского камня, Просветления? Имеется ли в их работах общая основа, таящая в себе универсальную ценность, если ее правильно понять и применить или практике?

Имеется ли знаменательное совпадение в пророчестве V111 века: «Когда в небе будут летать стальные птицы, тибетцы покинут свои дома», сбывшемся в том самом (XX) веке который должен был дать нам К. Г. Юнга?

Многие тибетцы нашли свой новый дом в Швейцарии, одной из самых гостеприимных стран после Тибета, где они созерцают те же самые альпийские вершины, что вдохновляли Юнга и напоминают им родные Гималаи: и Окружение, и перспективы благоприятствуют медитации и расширению сознания.

За несколько лет до того та же самая сила, которая вынудила тибетцев оставить свою страну, заставила меня покинуть мою, и я тоже нашла временное убежище в Швейцарии. Там пробудился мой интерес к восточным мистическим традициям. Там же я впервые встретилась с Далай-Ламой. С тех пор я часто знакомилась с тибетцами, которые странным образом были благодарны этой «злокозненной» силе, которая свела нас вместе. Вот, на мой взгляд, потрясающий пример возможности проверить на практике это «преобразование мысли», которому учат тибетцы, и захватывающая дух демонстрация многомерного характера всякого события.

Совершенно спонтанно я одновременно стала заниматься трудами Юнга и тибетским буддизмом, и в том и в другом случае вследствие ряда одновременных событий. Обе системы сразу же оказали на меня определяющее влияние, и я совершенно интуитивно почувствовала, что каким-то образом они должны быть связаны между собой, ЧТО их связи имеют глубокий смысл, даже если эти системы укоренились в очень разных традициях и получили t вое развитие при весьма различных внешних обстоятельствах.

Я постараюсь рассмотреть здесь главные аспекты юнгианской психологии и тибетского буддизма. Речь идет о темах огромного масштаба и великой сложности, как в теории, так и на практике, и на эту тему уже были опубликованы значительные труды. Поэтому мое исследование ограничено некоторыми вопросами, которыми занимался Юнг, и отношением алхимии к своим собственным результатам. Разговор о буддизме сосредоточится на тантрическом буддизме и его соотношении с юнговской психологией. Но мне было бы трудно рассматривать тантрический буддизм в отрыве от более обширного контекста тибетского буддизма вообще. Поэтому я также даю Краткий очерк тибетского буддизма. Я избрала тему тантрического буддизма и его взаимоотношения с юнгианской психологией, потому что эта частная форма буддизма представляется мне наиболее тесно связанной с вопросами и проблемами, которые занимали Юнга на протяжении всей его жизни,— и, прежде всего, процесс расширения сознания и духовного преображения. Юнг описывал этот процесс как «замечательный опыт становления сознании, предоставленный природой человеческому роду, который объединяет в общую задачу самые разнообразные культуры».

Несмотря на свою глубокую сложность и свою эзотерическую природу, тибетский буддизм по самой своей сущности является психологической и этической системой. И в противоположность другим философским теориям и духовным концепциям, пришедшим к нам из Азии, тантрический буддизм представляет собой прежде всего живой процесс, заполняющий ту пропасть, которая разделяет наши самые заветные чаяния тайны — в ее символических и духовных измерениях — требования нашего существования в мире, которые беспрестанно принуждают нас не находить в жизни никакого другого смысла, кроме простого факта жизни.

Я надеюсь, что мне в итоге удастся прийти к решениям по некоторым рассматриваемым вопросам и наглядно продемонстрировать взаимоотношения обеих систем. Я надеюсь также суметь показать возможность примирения древней восточной духовной дисциплины с современном западной психологической системой, причем примирение но будет плодотворным и многозначным.