Птицы меня не обгонят

1

Белые облака мчались на запад. Я судорожно цеплялся за гриву жеребенка, и мои ладони ощущали ее грубоватую, подобную конопляной веревке, шероховатость. Я пристально глядел поверх его головы, но мне так и не удалось разобрать, по какой дороге мы мчимся. Быть может, это лишь межа среди полей или копытца жеребенка взрывают благоухающий цветами луг? Я захлебывался летящим навстречу ветром, голова кружилась, не знаю почему, но все это казалось необыкновенно прекрасным!

Мы остановились на косогоре, где корчились обглоданные деревца. Я сполз со спины жеребенка в высокую траву. Животное обратило ко мне большие глаза, вдруг схватив трепещущими губами мою руку. Я отмахнулся. Нет, не из боязни, а скорее от той удивительной радости, которую невозможно выразить словами. И тут, где-то наверху, над лесными вершинами, я увидал очи. Синие, зовущие, заплаканные. Мне захотелось крикнуть: «Остановись, подожди, я тебя знаю!..»

Я мчался к ним. Но очи исчезали в лесных поворотах, прятались в колючем терновнике… Меня влекло вслед за ними. Я бежал, задыхался, ноги мои наливались свинцом, коченели, вмерзали в ледяную гладь озера. А я все видел эти очи в бескрайней дали…

Какой странный сон!

2

Милан тащил в руке здоровенную, перевязанную бечевкой коробку. Сначала он собирался привязать ее к багажнику велосипеда — можно бы одолжить у кого-нибудь из соседей, — но кролики, которых он туда посадил, были настолько перепуганы, что не так-то просто было унести их из школы. И Милан отправился пешком. Он плелся по улицам, иногда перекладывая беспокойный груз из одной руки в другую.

Милан остановился на площади перед домом, над воротами которого улыбалась разбитая мордашка толстого мраморного ангелочка, и засвистел.

На первом этаже распахнулось окно.

— Тебе что, Милан? — высунулась из окна женщина в цветастом платье.

— Здравствуйте! — крикнул он. — Славечек дома?

— Нету.

— А вы не знаете, куда он пошел?

— Нет, не знаю!

— Гм…

Окно захлопнулось. Милан с досадой подхватил свою коробку и поплелся дальше. Носком ботинка он то и дело поддавал грязные льдинки, которые солнце еще не смогло растопить.

На углу его едва не сшиб с ног верзила в кожаной куртке, Милан ухмыльнулся:

— Эй, Рорейс, ты что здесь околачиваешься?

Верзила остановился, перевалил языком из стороны в сторону жевательную резинку, которую обрабатывал здоровенными челюстями, и угрожающе загудел:

— Но, но, поаккуратней, не то схлопочешь по шее!

Милан скривился, будто внезапно узнал, что сейчас, просто так, шутки ради, ему вольют в вену змеиный яд.

— Ой, как ты меня напугал, Рорейс! — Милан явно издевался над верзилой.

Тот побагровел и кинулся на Милана. Но Милан, не выпуская тяжелой коробки из рук, отскочил от долговязого и, уклоняясь от опасности, все время выкрикивал в его адрес что-нибудь обидное. Но вскоре эта игра Милану надоела, и он спокойно продолжил свой путь.

«Хорошо Рорейсу, — думал он про себя, — такой никчемушный типчик, а у него есть мотороллер. Три года назад, еще в девятом, математик посылал его к второклашкам, чтоб те объяснили, зачем на часах стрелки. Потом Рорейс бросил школу, и папаша купил ему мотоцикл, и теперь этот верзила пытается удивить весь мир! А у самого вместо мозгов опилки. И это называется справедливостью?»

Но тут мальчишка с коробкой в руках вдруг исчез в подъезде старого дома. Он с трудом поднялся на второй этаж и, остановившись у обшарпанных дверей с табличкой «Ножичка Алеш», позвонил. Один длинный, три коротких. После неимоверно долгого ожидания двери растворил мальчишка и сказал:

— Никого нету дома.

— А куда делся Вашек, не знаешь?

Мальчик заправил рубашку в штаны и тоном доверенного человека заявил, что старший брат после обеда с кем-то ушел. Вроде бы к ратуше.

— Ну, тогда приветик… — разочарованно вздохнул Милан.

— Что у тебя в коробке? — поинтересовался мальчик.

— Кролики. Хочешь взглянуть?

Они склонились над ящиком, Милан развязал толстый шпагат и вместе с парнишкой стал любоваться четырьмя насмерть запуганными зверьками.

— А этот рыжий вовсе и не кролик!

— Факт! Это же морская свинка!

— Я таких еще никогда не видал! Дай я ее подержу! — Мальчик взял свинку в руки и уткнулся носом в ее шкурку.

— Как ее зовут?

— Пузырек.

— Пузырек? Разве такое имя бывает?

— Мне нравится.

Мальчишка притиснул к себе зверька и заныл:

— Милан, дай ее мне!

Владелец морской свинки, ревниво и бережно взяв зверька обратно, сказал:

— Нет, свинку не дам. Вот кролика, если хочешь… могу хоть всех отдать. Возьмешь, а?

— Д-а-а! А если я хочу свинку… Мне кроликов девать некуда!

— А свинку куда?

Мальчишка был явно удивлен вопросом.

— Не знаю… Она может спать со мной в кровати!

Милан захлопнул крышку коробки, кое-как замотал шпагатом и затопал вниз по лестнице.

— Не дашь Пузырька? — закричал ему вслед с угрозой мальчишка.

— Не могу… — ответил Милан уже где-то в воротах.

Мальчишка лег на перила и высунул язык вслед жадному владельцу. Это, видимо, его утешило, потому что, запирая двери, он уже что-то фальшиво, но весело насвистывал.

3

В конце концов Милан обнаружил ребят перед ратушей. Еще издали он увидал, что, кроме Славечка и Вашека, там стоят этот воображала Петер, Мадла Странская и Вендула. Все они над чем-то склонились. Наверное, листают книгу, которую Петер держит в руке. Ребята и не заметили, как к ним подошел Милан. Только сейчас он понял, что они смотрят фотографии.

— Покажите, — протянул он руку.

Мадла подала ему два снимка.

— Привет, — сказала она удивленно. — Ты здесь?

— Нет… — трагически произнес Милан. — Я — за углом.

Все засмеялись, но тут же снова стали сосредоточенно разглядывать фотографии. Вид у них был, как у детективов, изучающих оттиски пальцев преступника.

— Кто делал? — спросил Милан.

— Я, — откликнулся Петер. В его голосе звучало самодовольство.

— Ты? — протянул Милан недоверчиво. — Брось врать!

— Гляди, вот мы с Мадлой, а ребята нас водой обливают! — с восторгом воскликнула Вендула.

— Покажи…

— А чего мне врать? — нудно завел Петер.

Милан молча пожал плечами.

— Ничего трудного, — продолжал Петер. — Бросишь в проявитель, потом в закрепитель…

— …а потом выкинешь в помойку, — добавил Славечек.

— Да нет… Факт, ребята, здорово просто… — Петер был готов спорить, убеждать всех в своем искусстве фотографа, но его не больно-то слушали. Ребята смотрели на снимки и вспоминали прогулки во время каникул. Это было последнее августовское воскресенье. Ребята решили отправиться вместе куда-нибудь за город, прежде чем их снова поглотит томительная регулярность ежедневных занятий. Без определенной цели, просто шагать часа три по берегу реки против течения. А потом варить в котелке обед. И в последний раз искупаться. И еще позагорать… Почти все получилось именно так, но на обратном пути Вендула вывихнула ногу. Она прыгала через большие валуны. Один раз — удачно, два раза — удачно, и вдруг, споткнувшись, грохнулась на землю. Ребята дотащили ее до ближайшей остановки, страшно долго ждали автобуса, но никому и в голову не пришло вызвать «неотложку». Все злились, что прогулка, не удалась. В конце концов все равно пришлось везти Вендулу в больницу. Какое-то время потом она ковыляла в школу в гипсе.

Милану показалось, что все это было давным-давно. Но даже само воспоминание несло с собой запах раскаленной гальки, покрывающей берег реки, где можно отыскать перламутровую ракушку, искривленный корень ольхи и…

— …Еще много зависит от бумаги. Если хотите, чтоб получился хороший глянец, то наводить его надо очень аккуратно. У моего папы есть специальная машинка, — продолжал свою лекцию Петер. Никто его не слушал, но для него это не имело значения.

— Подумаешь! Твой папа! — осадил его Милан. И поправил шарф. Тут он заметил, что в волосах у Вендулы запутались снежинки. Может быть, это ветер принес их с чьего-нибудь подоконника?

— Ну-ка, Вендула… — Он коснулся ее волос и осторожно сбросил снег на землю. Кончиками пальцев Милан ощутил их удивительную шелковистость.

Милан смутился и, чтоб никто не увидел его лица, нагнулся к своей коробке. Тут все заметили грязный ящик и заинтересовались его содержимым.

— Что это ты тащишь? — спросил Славечек.

— Бронтозавра! — огрызнулся Милан. — Я два часа, высунув язык, гоняюсь за тобой по городу, а ты тут чирикаешь с дамами!

— Зачем?

— Чтоб отдать кроликов!

— Мне?..

— А кому же? Тебе или Вашеку. Только тебе, наверное, дома не разрешат, а ты как, Вашек?

Вашек неуверенно переступил с ноги на ногу, потом, надвинув шапку на лоб, сказал:

— Да что ты! Если я притащу их домой, у нас начнется такое родео… нет, наши насчет животных…

— Славечек… — заныл Милан, — значит, бери ты. Я с твоим братишкой уже говорил, он — «за».

— А почему у себя не оставляешь?

Милан в бессилии развел руками.

— Не могу. Это просто невозможно. Отец их выкинет. У меня жила галка Андула. Красивая такая. Один раз он обозлился, будто она стащила его запонки, и ее пришлось отдать.

— Ты ведь держал кроликов у школьного сторожа. Почему же забрал? — удивилась Мадла. — Он добряк, мог бы немного подождать…

— Он-то добряк… — вздохнул Милан, — только сторожиха вчера взбесилась: причитает, кричит, что он только и знает — нянчится со своими ангорскими! Заявила, что возьмет и заведет себе наседку с цыплятами. Вот и пришлось моим ушастеньким убираться оттуда. И морской свинке тоже.

— И она тоже здесь? — с любопытством спросила Вендула.

— Конечно.

— Покажи… — попросила она.

— Нет настроения.

— Милан, покажи… — присоединилась к Вендуле Мадла.

— Как маленькие… — фыркнул Милан, но коробку все-таки развязал.

Все помогали доставать свинку.

— Какая хорошенькая!.. — ахнула Вендула.

— Да? — Милану хотелось услышать это еще раз, словно она сказала ему что-то очень приятное, хотя эти слова относились всего-навсего к рыженькой зверушке.

— Ну-ка, Пузырек, покажи, какой ты красавец?

— Это «он»? — хихикнула Мадла.

— Конечно. Это пан Пузырек!

Все рассмеялись.

— Послушай, Милан, — повернулся к нему Славечек, — а на ужин он нам не подойдет?

Милан погладил свинку по нежной шерстке и сказал с явной гордостью:

— Еще чего! На ужин! Морские свинки несъедобны.

— А зачем они вообще? — с недоумением спросил Вашек.

— Так просто, ни за чем, — попытался объяснить Милан. — Красивые, и все тут.

— Гм… — сказал кто-то недоверчиво.

— А свинку ты тоже отдаешь? — вдруг спросила Вендула.

Милан неуклюже затоптался на месте, мельком поглядел на девочку и, опустив глаза, стал разглядывать носки своих ботинок.

— Свинку пока нет… Попробую, может, дома… С нашими трудно. Если бы Лилина не была такой чокнутой…

— Ваша Лилина собирается поступать в театральный? Да? — спросила Мадла.

— Не знаю. Мне-то что!.. Наверное!

— А еще брат…

— У меня свои заботы. Ну, Вашек, ты как?

— Нет, не могу. Я сказал. Отец меня на куски разорвет! Вот Славечек — тот может.

— Итак, дамы и господа, я беру их, — провозгласил Славечек. — Правда, дома будет легкий скандальчик, факт. Вместо того чтоб зубрить формулы, я являюсь с кроликами!

Милан улыбнулся. Завязал коробку и, сказав Вендуле: «Отдай!» — засунул морскую свинку себе за пазуху, а коробку протянул Славечку.

— Сыпь поскорей домой, не то мне их заморозишь!

— Тебе? А я-то думал, что уже «мне»!

— Тебе, тебе! Можешь их насовсем оставить. Только давай не задерживайся…

— Что ты меня гонишь, чего я там не видал!

Милан безнадежно махнул рукой:

— Делай как хочешь!

— Ну, Милан, если ты в конце концов из-за этих косматых образин не спятишь, я буду не я! — ужасалась Мадла.

— Знаешь, Мадлинка, каждый из нас чокнутый по-своему. Некоторые, например, еще в девятом в куклы играют…

Мадла обиделась. Подняла воротник и обиженно протянула:

— Ну и ладно, ничего в этом плохого нет!

— Конечно… — успокоил ее Славечек. — Мы даем грудным деткам куклу, чтоб не кричали «уа-уа-уа!».

— Погодите, погодите, мальчики, скоро вам будет не до шуточек. Еще несколько месяцев, и начнете вкалывать до одурения.

— Вам директор уже раздавал анкеты? — спросила Мадла.

— Ага… вчера! Ох, у меня ноги зябнут! — затопал ногами Славечек.

— Беги домой! — посоветовал Милан. — Согреешься. Ну и что же ты, Вендула, написала?

— Или в экономическую или в двенадцатилетку.

— Молодчина, все по-умному! — закивал головой Петер.

— Это почему?

Петер самоуверенно тряхнул длинными патлами.

— Да потому! Неужели не ясно? Если в экономическую сыпанешься, то зашагаешь в школу, если, конечно, возьмут…

Славечек понял, что должен вмешаться:

— Главное, дорогуша Петер, что у тебя все пройдет как по маслу!

— Ага! Что касается Петера, его не иначе приведут на вступительные под звон литавр!..

— А ты, Вашек?

Вашек развел руками, пожал широкими плечами и наконец провозгласил, что будет каменщиком, как отец и дед.

Славечек с умным видом погладил подбородок.

— Ну да, это вполне естественно, — сказал он серьезно. — Я где-то недавно прочел, что в связи с твоим решением вокруг домов начнут возводить более прочные леса. Чтобы могли тебя выдержать!

Вашек не реагировал. Вашек был спокойный парень.

— А ты, Милан?

Милан молчал. Вендула его толкнула:

— Ты что написал?

— Я… ничего.

— То есть как?

— Обыкновенно. Я не буду отдавать директору анкету.

— Не дури. Ведь куда-то идти надо…

Вместо нудных длинных пояснений он опять пожал плечами.

— Мне пора. Приветик. Вечером дай им поесть! — сказал он Славечку. — Хотя бы корку хлеба.

Милан повернулся и пошел. Ребята с удивлением смотрели ему вслед.

— Что это с ним? — тихо спросила Вендула.

— Не знаю.

Славечек не мог объяснить этой странной перемены в товарище.

— Выпендривается, известное дело! — оценил поведение Милана Петер.

— А может, у него неприятности…

Все молча смотрели вслед удаляющемуся Милану, пока он не исчез за углом обшарпанного дома.

Беседа стала напоминать порванные рыболовные сети, в ячейках которых то тут, то там блеснет уклейка. Надежда на веселый обмен мнениями лопнула, словно воздушный шарик. Ребята расстались.

4

«За последние несколько месяцев у нас дома все изменилось. Лилина валяется на диване и читает свои дурацкие книжонки, мама ходит на цыпочках, чтоб, не дай бог, Лилинку не побеспокоить, а папа ворчит, потому что не может прочесть газету, полежать на диване, включить телевизор, не смеет курить и разговаривать во время еды, не смеет ни то, ни это, ни пятое, ни десятое потому, что это может помешать Лилинке. Лилинка Мразкова зубрит театральные роли!

А потом являюсь домой я. Я стал вдруг казаться всем страшно противным, невыносимым, ужасающе невоспитанным: «О, господи, что только из этого мальчишки будет?!»

Никогда еще я с такой неохотой не возвращался домой. Каждый раз, когда я берусь за ручку двери, у меня такое чувство, что я задохнусь.

Я задыхаюсь на нашей кухне, даже если там иногда открывают окно, задыхаюсь везде, куда ни приду, мне больно от того, что близкие не понимают меня…»

5

— Какое у тебя настроение, папа? — спросил Милан, выслушав пятнадцатиминутную лекцию о том, что из школы надо приходить вовремя. Он и не пытался особенно возражать. — Я был у Божьей коровки в кабинете. Помогал ей.

— У Божьей коровки? — ужаснулась мать.

— У нашей классной руководительницы Броучковой. Мы ее так прозвали.

Мама укоризненно покачала головой.

— Кроме того, отметки могли бы быть поприличней. В голове одно озорство. А потом удивляешься…

— Мама…

Плотина маминых советов и указаний была, видимо, сильно подгнившей. Поток ее слов хлынул неудержимо. Хорошо еще, что характер у Милана незлобивый. Отряхнется, как щенок, и в памяти не останется даже воспоминания о нудных нотациях.

Он повернулся к отцу.

— Выкладывай, что произошло! — бросил отец коротко.

— Ну вот, опять я горю синим пламенем! — разочарованно заметил сын.

Отец отложил газету и с подозрением спросил:

— Что-нибудь в школе случилось?

— Да нет…

— Тогда в чем дело?

Милан медленно, не спеша полез к себе за пазуху, вытащил перепуганную свинку и сказал:

— Вот в чем.

Лилина на диване испуганно завизжала:

— Крыса!

Милан сочувственно поглядел на нее:

— Как обычно, пальцем в небо!

Отец с матерью не понимая глядели на зверька. Потом оба начали выспрашивать, где он его взял.

— Выменял за тех двух ангорских кроликов… Можно мне его у себя оставить? Мама… скажи!

— Меня от него тошнит! Какой противный! — кричала Лилина. — Пускай он этого урода немедленно выкинет! Мама, вели ему!

Милан счел себя кровно оскорбленным.

— Послушай-ка, дорогая сестрица, — произнес он медленно, не переставая гладить свинку, — если бы ты была такой красавицей, как Пузырек, тебя избрали бы «Мисс 2000 года». Только тебе повременить придется!

— Папа, он грубит!

Мать поставила на стол тарелки с ужином.

— Не ссорьтесь, дети, идите ужинать! — Она, как обычно, избрала мудрую тактику.

— Ну, папа, — не отставал Милан, — ну скажи, можно мне его оставить? Он будет жить в коробке под диваном. Пузырек мировой парень! Ну, папа, скажи, можно?

Отец придвинул стул поближе к столу и наклонился над тарелкой.

Старый испытанный мамин трюк. Сначала она ставила тарелки с пюре и лишь потом предлагала отбивные. Милан любил отбивные, но сейчас они его не занимали. Он чувствовал себя несчастным из-за равнодушия отца. Слово «увидим», которое отец обронил, склонившись над тарелкой, давало слишком маленькую надежду.

— Лилина? — спросила мама и насадила на вилку отбивную.

— Половинку маленькой, — пропищала та.

— Отец?

— Целую. И поменьше жира!

— Ну, а ты?

Милан молчком поднял вверх два пальца.

6

«Все ребята и девчонки из нашего класса давно спят, им не с чего ворочаться с боку на бок, они не лежат, уставившись в потолок, на котором время от времени мелькает отблеск фар проезжающих под окнами автомобилей. Они спят себе спокойненько. Они заполнили анкеты, дали их на подпись родителям и завтра вернут Божьей коровке…

Только один я не верну!»

7

Утром, не успев захлопнуть за собой дверь, Милан наткнулся на Лупоглазого. Зовут его, правда, Ярослав Кадержабек, но даже он, наверное, об этом давно забыл. Теперь уже трудно выяснить, кто придумал это прозвище. Но оно ему здорово подходит!

— А что у меня есть! — похвалился Лупоглазый.

— Не интересуюсь!

Лупоглазый что-то старательно мусолил в кармане своего пальто и был не в силах больше скрывать от Милана этот загадочный предмет.

— Гляди! — он разжал ладонь. — Зажигалка!

— Где ты ее взял?

Лупоглазый таинственно улыбнулся.

— Подарили!

— Небось стащил?

— Вот еще… — защищался Лупоглазый.

Милан поглядел на него испытующе. Лупоглазый был воришкой. Чужие вещи словно магнит притягивали его к себе. Лупоглазый не мог противиться. Он проводил в учительской больше времени, чем в классе.

— Говорят, у тебя морская свинка есть? Бери зажигалку за свинку!

Милан ухмыльнулся:

— Держи карман шире! — И, положив Лупоглазому руку на макушку, посоветовал: — Забирай свою зажигалку и катись, пока я добрый!

Лупоглазый скривился и с трудом выдавил:

— Шутки шутишь…

Но принял угрозу к сведению и перебежал на другую сторону улицы. Там, на тротуаре, он еще некоторое время любовался зажигалкой, а потом вдруг спрятал ее и принялся грызть ногти.

На площади Милана дожидались Славечек и Петер.

Они поздоровались, и все вместе зашагали в школу. Дождались, пока сторож отпер двери, и, работая локтями, первыми ворвались в раздевалку.

8

Физика. К Милану на парту упал сложенный листок бумаги. Записка. Он огляделся, украдкой бросил взгляд на Божью коровку, которая у доски пыталась привести в действие какой-то загадочный прибор для выпрямления переменного тока, и, спрятав записку под парту, нетерпеливо развернул ее. Почерк Вендулы он узнал сразу. Никто в классе не умел выводить такие длинные, тощие буквы. Только она! На этот раз в записке стояло одно единственное слово: «Принес?» — и ничего больше.

Он знал, о чем Вендула спрашивает, и, скомкав бумажку в крохотный шарик, повернулся к окошку, где за третьей партой сидела Вендула. Милан медленно покачал головой. На лице девочки отразилось удивление. Милан прочел в ее взгляде целую фразу: «Ты что, рехнулся?»

Он попытался улыбнуться, стараясь изобразить, будто ему вовсе не важно, что произойдет потом. Но улыбка выдала его мысли, и Вендула это наверняка поняла.

Раздался звонок.

Божья коровка закончила опыт, выключила ток, записала что-то в классном журнале и собралась было уйти в учительскую, но чья-то усердная рука замахала перед ее носом листком бумаги.

— Ах да, сегодня вы должны отдать анкеты. Сейчас я их соберу, — сказала учительница.

Ребята кинулись к ней, торопливо, через головы друг друга передавая подписанные анкеты. Списка у Божьей коровки не было. Она пересчитала анкеты и обнаружила, что двух не хватает.

— Кто еще не сдал?

— Прхалова, — отметила Мадла. — Она больна.

— Кто еще? — нетерпеливо допытывалась Божья коровка.

Ребята переглянулись.

Божья коровка вернулась к своему столу. Всем пришлось снова усесться за парты. Божья коровка читала фамилии и складывала анкеты в стопку перед собой.

— Кого я не назвала? — спросила она.

Милан встал.

— Меня.

Класс зашумел.

— Почему ты не сдал анкету, Милан?

Он молчал.

— Ты ее забыл?

Милан отрицательно качал головой, уставившись на крышку парты, на которой его предшественник вырезал ножом какой-то загадочный рисунок. Может быть, это была подводная лодка, а может, и космический корабль. Этого Милану еще не удалось разгадать.

— Ты ее неправильно заполнил? Или потерял? — настаивала классная руководительница.

Милан упрямо молчал.

— Я не могу из-за тебя задерживаться! На большой перемене зайди ко мне в учительскую! — Она взяла стопку анкет и вышла из класса.

Ребята толпились вокруг его парты; они приставали, выпытывали, выспрашивали. Их вопросы были нескончаемы. Ему вдруг все опротивели. Наверное, думал он, во всем классе лишь одна Вендула может понять его. Видимо, потому-то она сейчас не обращает на него никакого внимания и следит за мухой на оконном стекле. А та — вот смешная! — пытается отыскать лазейку, чтоб выбраться из теплого класса на морозную улицу.

И еще Славечек понимает его. Потому-то он и предлагает всем ребятам катиться подальше от Милана.

Но умнее всех поступил звонок: он разогнал всех по своим местам.

Милан облегченно вздохнул.

А сонной мухе так и не удалось найти дорогу на свободу.

9

— Ну, так как, Милан, что все это значит? — спросила Божья коровка в учительской.

Он разглядывал чучела ястребов, ворон и сусликов, пробегал взглядом по ряду банок с выцветшими телами змей и ужей и молчал.

— Может быть, ты мне все-таки ответишь?

Милан нерешительно развел руками. Учительница поняла, что его можно убедить, и, взяв за руку, притянула поближе к себе.

— Послушай!

Он отвел глаза от ее сосредоточенного взгляда и уставился на чучело старого барсука, из которого торчали сено и опилки.

— Я не могу дать анкету родителям… — пробормотал он.

— Это еще почему, скажи на милость?

Наступило молчание.

— Они хотят, чтоб я шел в химический техникум…

— А ты?

Он тяжело вздохнул.

— Ну, а ты… чего хочешь ты?

— Я люблю животных, я хочу… заниматься ими.

Божья коровка уселась к столу, уставленному коробочками, пузырьками, сосновыми шишками, — здесь не было ни кусочка свободного места.

— Мама?..

— Нет, отец.

— Анкету и заявление отдать необходимо. Иначе вообще никуда не попадешь.

— Мне все равно!

— Что ты говоришь, Милан!

Он молчал. Учительница взяла в руки цветной карандаш и стала, словно первоклашка, беспомощно грызть его. Видимо, размышляла о Милане. Наконец она решилась:

— Скажи, чтоб родители пришли в школу, ладно?

Милан кивнул.

— Только непременно. Завтра я их жду. Обещаешь, Милан?

— Обещаю…

— А теперь беги в класс! — Она открыла дверь учительской.

— До свиданья!

Он покинул этот ни с чем не сравнимый уголок с его ароматом сухих растений, чучелами животных и старыми книгами и вышел в коридор. Малыши на бегу натыкались на него, он их не замечал и шел дальше, словно у него не хватало сил избежать столкновения. В классе Милан обессиленно, как мокрая курица, опустился на парту.

— Что было? — толкнул его Славечек.

— Да ничего… велела позвать отца.

— Привет! Вот радости-то, а?

— Через край…

— Чего это Божья коровка к тебе вдруг прицепилась?

— Ты не поймешь…

— Где нам…

10

В половине пятого мама послала его за покупками. На листке бумаги растянулся длинный список. В магазине самообслуживания он столкнулся с Вендулой. Увидал светлые волосы, нависшие над пирамидой баночек томата-пасты. Вендула Милана не заметила. Он прижал пустую бутылку к ее спине, как раз между лопаток, и произнес:

— Лапки вверх, барышня!

Вендула быстро повернулась и, улыбаясь, спросила:

— Привет… ты что здесь делаешь?

«Какие у нее замечательные зубы», — неожиданно для себя самого заметил Милан, и это настолько на него подействовало, что он, заикаясь, выдавил:

— Мама просила купить маргарин!

Вендула помогла ему выбрать лучший сорт. Он заплатил, и они вместе вышли на улицу. Смеркалось; на уличных углах на мостовую отбрасывали свет уродливые фонари. Говорят, летом во всем городе установят лампы дневного света.

— Ты спешишь? — спросила Вендула.

— Нет… совсем не спешу, — ответил он.

Они шли рядом и молчали, словно все сказали друг другу давным-давно, и лишь иногда останавливались перед витринами.

«Я, наверное, должен ей что-нибудь говорить», — мелькнула у Милана мысль, но в голову ничего не приходило — ни умное, ни смешное. Он ненавидел себя. Вечно его осеняет, да только не тогда, когда надо. Вендула сама пришла ему на помощь.

— Ты своим сегодня скажешь? — спросила она.

Милан вздохнул.

— А что мне остается?

И вдруг он подумал, что может помочь Вендуле нести сумки с покупками.

— Дай-ка, — сказал он и взял у нее из рук одну сумку. — Какая тяжелая, а я, осел, и не заметил.

— Не страшно. А как ты думаешь, они что?..

— Не знаю. Их не переубедишь.

— Химия, да?

— Ага…

Они перешли на другую сторону площади.

— Погляди, какие очки! — ткнул Милан пальцем в витрину.

Какое-то время они, стоя рядышком, разглядывали фотоаппараты, флакончики с одеколоном, кисти и колбы с яркой краской.

— Ты пойдешь в экономическую?

— Если примут.

— Там четыре года?

— Ага, целых четыре! А потом буду сама зарабатывать. Ты понимаешь — сама! У меня будут свои собственные деньги. И я куплю себе… куплю мороженое со сбитыми сливками! Большую порцию…

— А жить будешь в интернате?

— Наверное. Ведь ездить нельзя… Почему ты спрашиваешь?

Милан ничего не ответил. И только когда они остановились у красного домика, где жила Вендула, заметил:

— Будем редко видеться…

Она посмотрела на него удивленно и, взяв из его рук сумку, принялась ритмично раскачивать ее. Потом подняла голову и заявила, что мама уже дома. Окно второго этажа отбрасывало в темноту свет.

— Что будешь делать? — спросил он.

— Не знаю. Наверное, спать лягу!

Милан махнул рукой, словно хотел отогнать назойливую муху.

— Так рано? — изумился он.

В ее глазах вспыхнула искорка.

— Ну и что же? Знаешь, Милан, я ужасно хочу спать. Наверное, у меня начинается зимняя спячка… Добрый вечер!.. — крикнула она вдруг.

Милан обернулся и, заметив за собой знакомую фигуру пожилого человека, тоже поздоровался. Мужчина ответил. Когда он исчез в темнеющей улочке, Вендула скроила гримасу и вздохнула:

— Шикола… Вот налетели! Он нас видел…

Милан вскинул голову.

— Чего бояться! Не умирать же теперь. Мы не первоклашки.

Вендула опять вздохнула и сказала, что теперь Шикола засыплет ее по математике. Вот ведь мучение…

Встреча с математиком отбила у нее всякое желание продолжать беседу.

— Мне пора. Мама ждет…

— Ну, пока! — крикнул Милан, когда она дошла до калитки.

Вендула помахала рукой и улыбнулась.

А он не спеша зашагал к дому по пустынной улице.

11

Лилина, подняв правую руку, стояла посреди кухни и декламировала какой-то монолог. Мама сидела за столом и восхищенно слушала.

Милан вошел, поставил на стол хозяйственную сумку с покупками и включил радио.

— Где папа? — спросил он.

Лилина не прекращала своего выступления.

— Тшшш… — зашипела на него мама и многозначительно кивнула головой по направлению к Лилине.

Он недовольно махнул рукой. Радио разразилось энергичным маршем. Лилина скисла.

— Ах… — причитала она, — разве я могу репетировать в такой обстановке? Дождешься от вас сочувствия! Через несколько дней ехать, а еще столько учить!

— Шла бы ты, сестричка, в комнату! — посоветовал ей Милан.

Он снял куртку и свитер, положил аккуратно в шкафчик, потому что знал — сегодня маму сердить нельзя. Тем временем вернулся отец. Было слышно, как он топает ногами в передней. Милан выскочил ему навстречу.

— Привет, папа… — сказал Милан, вглядываясь в лицо отца. Он, как обычно, пытался по его лицу определить настроение.

— Я голоден как волк! — провозгласил отец вместо приветствия и стал греть над плитой озябшие руки, заявив, что на дворе чертовский холод и пускай мать поторопится с ужином.

— Лилина, ты могла бы поставить тарелки! — обратился он к дочери.

— Мне некогда… мне надо заниматься!

Мать за нее вступилась:

— Прошу тебя, оставь ее. Ты же знаешь, что у нее экзамены. Я решила ехать с ней вместе в Прагу. Я уже и на работе отпросилась. Что ты на это скажешь?

— Как хочешь. Ты что, полагаешь, что в Праге она непременно попадет под машину?..

Милан захохотал.

— Ты глуп как пробка! — оценила его поведение сестра.

— Где мне до тебя, Лилина! Наверное, когда распределяли ум, тебе перепала двойная порция…

Сегодня у матери не было никакого желания слушать их нескончаемые препирания. Она заявила, что и ей хотелось бы иметь немножко покоя, что она измучилась на работе, а тут еще надо возиться с ужином. А это не пустяк.

— Молчи, мать, молчи, — успокаивал ее отец, — через несколько лет все будет по-другому. Милан станет инженером, изобретет какие-нибудь таблетки. Проглотишь — и не надо никакой пищи. Нет тебе ни варки, ни жарки. Печей в доме не станет. К чему? Ведь химия творит чудеса. Съешь таблетку — и весь обед.

— Скорей бы… — вздохнула мама и налила в тарелки суп.

— Молчи, мать, молчи, дождемся! Возьмем хотя бы нашего Милана! Вдруг эти таблетки изобретет именно он! — Отец похлопал Милана по плечу. Инженер-химик Милан Мразек, лауреат Государственной премии!

Милан вздрогнул, словно его ужалила змея, покраснел и свистящим шепотом произнес:

— Я в химический не пойду!

Отец положил ложку на стол и сказал:

— Я считаю, что тебе пора кое-что соображать. Я в твои годы уже твердо стоял на собственных ногах. Когда мне было четырнадцать лет, я пошел на фабрику. Работал до седьмого пота. Я все бы отдал, чтоб иметь возможность учиться… Мы хотим, чтобы тебе жилось легче, чтоб тебе не пришлось надрываться. Но ты не умеешь этого ценить!

Мама стала всхлипывать и искать носовой платок.

— Ты что? — повернулся к ней отец.

— С ним одно мученье! С детства. Еще с пеленок одни неприятности. Лилина — золото… Боже, что из него будет?..

— Слишком балуем — вот что! — повысил голос отец. — С меня хватит!

— Я в химический все равно не пойду. Меня химия не интересует…

— Послушай, мой мальчик! (Милан ненавидел, когда отец говорил «мой мальчик», и тот наверняка это знал.) Ты думаешь, что мне всегда нравилась моя работа? Глубоко ошибаешься! Но только знай: человеку приходится иногда делать и то, что ему вовсе не по вкусу. Ты еще этого не понимаешь… («Как же!» — подумал Милан.) Но привыкнешь. И химия тебе понравится, вот увидишь…

Отец говорил еще не менее получаса. Милан не осмеливался возражать. Но когда понял, что отец готов закончить проповедь, объявил родителям, что их вызывают в школу.

— Зачем?

— Наверное, из-за анкеты, а может, еще что…

— Но я занят, — сказал отец. — Завтра у нас ревизия. Придется, мать, тебе…

Мать привычно закивала головой:

— Как всегда. Все на мне! Ты совсем не занимаешься детьми. У меня и работа, и готовка, и уборка, и дети…

— Перестань, пожалуйста, — стал успокаивать ее отец, а потом прогнал Лилину с дивана, закурил и улегся читать газету.

В семь часов он включил телевизор. Милан вытер посуду и стал стелить постель.

— Ты что, не будешь смотреть передачу? — спросила мама удивленно.

— Не буду, нет настроения.

Милан разделся и стал читать, но, честно переводя взгляд со строчки на строчку, совсем не вникал в содержание. «Что-то будет завтра?» — думал он. Вскоре Милан погасил свет и попытался уснуть. Из комнаты доносился монотонный рокот телевизора. Милан подумал, что так, вероятно, кричал мамонт. Мамонт в их комнате!.. Забравшись под одеяло, он рассмеялся.

12

«В витрине книжного магазина я видел большой атлас животных, цена восемьдесят крон. Целая куча денег. Но в атласе, наверное, собраны все животные, какие только существуют на свете. И африканские. А также змеи.

Змей я не боюсь. Ужа преспокойненько беру в руки. Змею… змею я в руки не брал. Вот если б у нас водились анаконды! Длина — двенадцать метров! И такие толщенные, руками не обхватишь. Я бы и анаконду не побоялся.

Да, но только атлас стоит восемьдесят крон! Приличная сумма!»

13

На переменке Петер развлекался тем, что поджигал у девчонок промокашки. Он прогуливался между партами и, если на парте лежала тетрадка, отыскивал в ней промокашку, щелкал зажигалкой и неудержимо радовался пламени, которое бедная девчонка спешила погасить.

Милану зажигалка показалась знакомой.

Он окликнул Петера и, когда тот подошел к его парте, спросил:

— Где взял зажигалку?

— Купил…

Милан усмехнулся:

— Я знаю — у Лупоглазого…

— Как ты догадался? — изумился Петер.

— Мне он ее тоже подсовывал. Сколько ты ему дал?

Петер щелкнул зажигалкой.

— Десять. Дороговато, а? Но она того стоит.

— А что, если Лупоглазый ее стащил? — недоверчиво сказал Милан.

— Я ее купил! — возразил Петер, но поспешил засунуть зажигалку в карман.

Милан ухмыльнулся:

— Почему же тогда прячешь? Мы же не отнимаем.

— Теперь купи сигареты и будешь совсем взрослым мужиком! — посоветовал ему Славечек.

Петер надулся и уселся за свою парту.

— А зажигалка и вправду хороша! — признал Славечек и достал из портфеля учебник истории. — Как ты думаешь, наша Бабуля меня сегодня засыплет?

— Я не пророк Магомет! — огрызнулся Милан.

Славечек поднял взгляд к потолку:

— Да будет на то воля аллаха!

А Бабуля уже, словно яхта в гавань, вплывала в девятый «Б».

14

«Какие горести могут быть у морской свинки? За ней захлопнулись двери школы, и ей ни до чего дела нет. Лежит себе в коробке и ждет, пока я ее приласкаю, или, когда никого дома нету, вылезает и прогуливается по кухне. У морской свинки, наверное, вообще нет никаких забот. Ей куда лучше, чем мне. Но свинка не может нарисовать картину и не умеет говорить, хотя говорить, может быть, и умеет, только я не понимаю ее языка.

Мой Пузырек наверняка знает, что есть на свете кто-то, кто его любит. Хоть один-единственный человек…

Иногда мне кажется, что вокруг меня жуткая пустота, море непонимания. Но где-то вдали, я чувствую, есть и мой островок…

Я хотел бы найти в себе достаточно смелости и назвать его вслух: Вендула».

15

В полдень захрипело школьное радио и среди прочих сообщений назвало фамилию Милана. Его вызывал к себе директор.

— Что стряслось? — спрашивали ребята.

— Ничего, — успокаивал он их.

У дверей директорского кабинета Милан нагнулся и попытался через замочную скважину определить, что его ждет. Это ему не удалось. Тогда, набрав в легкие побольше воздуха, Милан нажал на ручку.

— Здравствуйте, — сказал Милан и одним взглядом сразу оценил обстановку: мама, Божья коровка, директор.

— Садись, Мразек! — предложил директор, хлопая ладонью по столу в поисках очков.

Милан опустился на свободный стул и принялся разглядывать стены кабинета. Над рабочим столом директора висела большая картина: «Подсолнечники».

Каждый раз, как Милан приходил сюда, взгляд его останавливался на этих подсолнечниках. Он не смог бы объяснить, чем они так его привлекали. Может быть, тусклым оранжевым цветом?

Директор начал говорить о том, что Мразек учится уже в девятом классе и ему, должно быть, известно, что он должен сейчас решить, куда пойти учиться после окончания девятилетки.

— Я же вам говорю, товарищ директор, — ответила вместо Милана мама, — мы хотим, чтобы сын поступил в химический техникум. Учится он хорошо, голова на месте, было бы жалко, если б…

— Но я не хочу… — перебил ее Милан.

Какая невоспитанность!

Тогда в разговор вмешалась Божья коровка:

— Но, пани Мразкова, у Милана по химии тройка, вы не можете этого не знать!

Мама улыбнулась и заявила, что знает, и очень даже хорошо знает.

— Если он может получать пятерки по математике, а по другим предметам только пятерки и четверки, почему же ему не дается химия? — добавила она. — Чтоб вам было ясно, да потому, что он просто не хочет. Он упрям, не так ли? — Мама наклонилась к Милану и легонько стукнула его по голове.

— Вы уверены, пани Мразкова, что поступаете правильно?

— Что вы хотите этим сказать?

— У Милана душа лежит к иному. Он любит животных, понимает их, ему с ними хорошо…

— Мальчик в пятнадцать лет еще не может сам решать свою судьбу.

— В химический техникум могут пойти другие ребята, но не ваш Милан. Поймите это! — Учительница нервно терла лоб.

Милан заметил, что разговор ее утомляет. Но мать не уступала:

— У меня двое детей…

Тут Милан многозначительно вздохнул, ибо знал, что последует за этим словами. Все посмотрели на него, но мать это не смутило.

— …двое детей, — повторила она. — И я хочу, чтоб они твердо стояли на ногах. Лилина подает в театральное. Сами понимаете, сколько хлопот. Если бы не знакомства… как говорится… А сын чтоб всю жизнь маялся где-то в захолустье только потому, что в пятнадцать лет забил себе голову ерундой? Я не хочу дожить до этого. Когда-нибудь он сам попрекнет нас, что мы не настояли на своем.

— На экзаменах в техникум будет большой конкурс, — предостерегал ее директор. — Что вы будете делать, если Милан провалится?

Мать, видимо, все обдумала заранее и спокойно ответила:

— Год отработает на химическом заводе учеником, а потом будет снова сдавать.

— Вы погубите Милана, пани Мразкова! — резко ответила ей Божья коровка.

Мать заерзала на своем стуле.

— Послушайте, что я вам скажу! Когда у вас будут свои дети, вы станете по-другому смотреть на вещи. Милан наш сын, и решать за него будем мы!

— В таком случае не рассчитывайте, что школа даст ему рекомендацию… Что вы скажете, товарищ директор?

Директор поигрывал очками. Он начал издалека, стал говорить о проблемах молодежи вообще и так далее, и Милан понял, что директор не хочет поддерживать Божью коровку.

Мать победоносно взглянула на учительницу.

— Мне можно идти? — спросил Милан; он чувствовал несправедливость, жалел Божью коровку, как жалел бы жертву кораблекрушения на одиноком плоту, которой никто не может помочь.

— Ступай, Мразек! — закартавил директор.

Мать, прежде чем Милан успел подняться, стала поправлять ему воротник рубашки.

— Не срами нас, — заметила она многозначительно.

— Мама, оставь меня, пожалуйста. — Милан сопротивлялся и отталкивал ее руку. — До свиданья! — крикнул он и так хлопнул дверьми, что по коридору пошел гул, словно выстрелила пушка. — Ой, извините, я случайно, — сказал он извиняющимся тоном, сунув нос обратно в кабинет.

И его злость сразу пошла на убыль. Словно, хлопнув дверью, он разрядился. Он успокоился. Он больше не злился ни на мать, ни на директора. Ему было все безразлично. Только в душе остался странный, щемящий осадок: жалость к себе. Милан плелся по пустому коридору и чертил пальцем на стене ломаную линию.

16

После уроков в зале состоялся турнир по настольному теннису. Собралось много ребят. Милан тоже записался, но вылетел уже в третьем круге. Более того, его, Милана, победил семиклашка, потому что сегодня Милан никак не мог сосредоточиться. А может быть, потому, что тот мальчишка из седьмого на самом деле был классным игроком.

Милан злился на себя. Он вполне мог выиграть. Но все болели за того, из седьмого. Даже Вендула. Наверное, потому, что он младше. Ну и пусть!

Милан сел на стул у стенки, недалеко от дверей. Потом пошел играть Славечек и освободил место рядом с Вендулой. Милан тут же перебрался туда.

Явился Петер с транзистором. Все стали слушать танцевальную музыку. Петер был счастлив: наконец-то он был в центре внимания; собственно, не он, а его транзистор, но ему, видимо, и этого достаточно. Он начал заливать, будто приемник ему привез дядюшка из Японии.

Никто ему не поверил.

Петер клялся самыми страшными клятвами, утверждая, что готов провалиться на этом самом месте.

Потом к Петеру подошла какая-то девчонка из шестого. Милан не знал, как ее зовут, только видел иногда среди малышей возле школы. Наверное, она жила на другом конце Стршибровиц. Девочка протянула Петеру какой-то сверток в черной бумаге.

— Папа послал тебе все фотографии, которые остались, — сказала она и побежала к своим ребятам.

Мадла испытующе поглядела на Петера:

— Что за фотки?

— Да так, ничего… — стал отнекиваться Петер, пытаясь поскорее спрятать сверток в карман куртки.

— Показывай, — приказал Милан и схватил таинственный сверток.

В нем оказались те самые фотографии, которые сделал Петер во время каникул. Милан показал их всем ребятам.

— Значит, ты их вовсе не сам проявляешь! — воскликнула Вендула.

— Ясненько! Таскает пленку к Водеру, а нам внушает, будто он мастер фотодела! — хихикала Мадла. — Ну и гусь…

— И не совестно тебе, Петер? — упрекала его Вендула.

— Подумаешь, делов! Что тут такого? — оскорбленно оборонялся Петер, тряся кудрявой головой.

Потом отобрал фотографии, спрятал их и тут же принялся ругать Славечка за то, что тот безобразно держит ракетку. Милан сидел и удивлялся, как это Петер может так унижаться перед ребятами, лишь бы хоть чем-то выделиться!

В зале наконец наступила тишина. Стали называть победителей. Выиграл мальчишка из седьмого. Он стоял весь красный на ящике из-под сахара, улыбался и принимал поздравления.

— Я бы обязательно… — Милан хотел кое-что сказать Вендуле, но она его перебила:

— Погоди, я тоже пойду его поздравлю. Он так здорово играл! Правда?

И побежала к победителю. Милан пытался делать вид, будто он этого вовсе не замечает, а сам тайком поглядывал за улыбающейся девочкой, которая гладила мальчишку по голове и шептала ему что-то очень смешное.

— Подумаешь, — хмыкнул Милан. — Просто повезло. Потому что все за него болели… И Вендула тоже! Странно, ей-то что до него?

Он почему-то страшно злился на Вендулу.

17

Отец сам заполнил анкету для поступления в химический техникум, вложил ее в конверт и велел Милану отдать учительнице.

По дороге в школу Милан изорвал конверт на мелкие клочки и разбросал вокруг себя, словно снежные хлопья. Что будет потом, его совсем не занимало.

Из школы он возвращался со Славечком и Вашеком. Они договорились пойти играть в хоккей. Наверное, лед на пруду еще крепкий и их выдержит. Ночью была оттепель. Последняя возможность побегать, прежде чем коньки будут закинуты на чердак. Но возле костела они заметили старого Ганжлика. Он развозил уголь на маленькой тележке, запряженной парой пони.

— Ребята, наверное, не соберутся! — крикнул Милан и кинулся вслед за повозкой, которая на улице, среди автомобилей, мотоциклов и автобусов, выглядела достаточно странно. — Дядя!.. — кричал он Ганжлику. — Подождите меня, дядюшка!

Старик в мохнатой шубе обернулся, натянул поводья, и лошадки остановились. Милан подбежал к тележке.

— Можно мне с вами? — спросил он, запыхавшись. С его губ срывались клубочки белого пара.

Ганжлик кивнул и подвинулся на козлах, освободив Милану место. Когда Милан уселся, он передал ему вожжи и прикрыл колени клетчатым пледом.

— Нет, дядя, мне не холодно… — счастливо хохотнул Милан. Он чмокнул губами и слегка дернул вожжи. Пони подались вперед, скользя копытцами по обледеневшей мостовой. — Куда едете, дядюшка?

— Везу уголь Стрнадам…

— Это там внизу, в Египте, да?

«Египтом» называли отдаленную улочку рядом с вокзалом. Милан обрадовался, что ехать далеко.

— Ангорские еще у тебя? — спросил Милана Ганжлик, доставая из кармана коробку сигарет и зажигалку.

— Уже нет. Отец сердился. Пришлось раздать. Осталась только морская свинка.

— Сигарету хочешь? — с серьезным видом поинтересовался старик.

Милан засмеялся.

— Ну вот еще…

— Боишься?

— Чего?

Старику удалось наконец закурить. Он с наслаждением выпустил синее облачко дыма.

— А что ваши увидят тебя со мной, — объяснил он Милану.

— Пускай… — упрямо заявил Милан.

Он вспомнил мамину проповедь о том, что не годится сыну директора разъезжать на пони по городу. Что скажут люди? Мама однажды дождалась старого Ганжлика и сделала ему выговор. Но старик в тот момент словно оглох на оба уха, и мама потом не слишком лестно отзывалась о нем.

— Что случилось с Фердой? — Милан показал на ногу коренника.

Ганжлик махнул рукой, похожей на суковатую палку.

— Да так, пустяки. Зашиб.

— Почему же вы не смазали? А если будет заражение?

— Мне бы твои заботы…

— Ну да! Вы, дядюшка, больше любите Маржену. Вот если б она поранила ногу, вы бы по-другому говорили! Бедняжка Ферда…

— Ферда — злюка… А ну-ка поворачивай!

Повозка завернула в боковую улочку.

«Все равно нужно посмотреть, что там у Ферды, — решил Милан. — Вдруг в рану попадет грязь… Тогда придется резать. Мне Ферду жалко. Хоть он и злой, но работает за двоих».

— Мила-а-ан!.. — послышалось вдруг.

Возле трактира он увидал братишку Вашека. Тот тащил полную сумку продуктов. Милан взмахнул над его головой кнутом.

— Покатай меня! — попросил мальчонка.

Милан вопросительно посмотрел на Ганжлика.

— Что ж, можно…

— Садись, да побыстрее!..

У мальчика засверкали глаза. Он подал старику сумку и полез на козлы.

— Аккуратней, как бы тебя Ферда не лягнул! — с важностью предупредил его Милан. «Что бы я стал делать, если бы вдруг появилась Вендула? — пришло ему вдруг в голову. — Я бы ее окликнул? Или постеснялся?.. Нет, наверняка нет! Ведь управлять парой пони вовсе не просто, особенно когда гололедица».

До самого вечера Милан развозил с Ганжликом уголь. В половине шестого старик погнал его домой.

— А Ферде копыто все-таки смажьте, дядюшка! — крикнул напоследок мальчик.

— Есть у меня на него время! Как же! — пробормотал себе под нос Ганжлик и, взмахнув над головами пони кнутом, поспешно покатил на пустой тележке прочь.

«И почему я не пошел на пруд? Хоккей — ведь это здорово! — размышлял Милан по дороге к дому. — Ну ладно. Тогда бы мне не удалось покататься на пони».

Его так радовала мысль, что старый Ганжлик доверяет Ферду с Марженкой только ему!

18

Дома все подозрительно помалкивали относительно анкеты. Наверное, потому, что Лилина готовилась к поездке в Прагу, на экзамены в театральный.

За несколько дней до отъезда мать провела подготовку, очень напоминающую передислокацию войск. Прежде всего она перевернула вверх дном все шкафы и ящики с единственной целью убедиться в том, что Лилине буквально нечего надеть.

Поэтому они обе пустились по магазинам выбирать Лилине платье. Выбрали, но дома обнаружилось, что платье необходимо укоротить. Два дня в кухне тарахтела швейная машинка. Милан с Пузырьком, а потом и отец перепрыгивали через коробки с нитками, ужинали бутербродами или разогревали вчерашние шпекачики.

Лилина готовится в театральное! Сумасшедший дом!

Милан эти семейные неурядицы воспринимал спокойно, отлично понимая, что именно поэтому внимание родителей сосредоточено сейчас не на нем.

Он старательно избегал подковырок в адрес Лилины. Более того, в тайниках своей души Милан обнаружил дальний уголок и время от времени вытаскивал оттуда добрые советы, как, например: «Лилина, смотри не дрейфь!», «Лилина, не мямли!», «Лилина, не пей холодную воду!» — и прочие ценные и полезные указания, что надо делать и чего избегать. При всем при том он потешался (конечно, про себя) над суматохой, царящей в доме.

Малодушней всех оказался отец.

После двухчасового «циркового аттракциона» он заявил, что нервы у него не купленные, схватил пальто и шапку и выскочил из дому. Суматоха усиливалась прямо пропорционально приближающимся экзаменам.

19

Петер явился в класс со страшным синяком под левым глазом. Синяк загадочным образом изменял свой цвет. Поначалу он казался совершенно синим, но вскоре его края пожелтели, а середина окрасилась в черное. Любопытная игра природы!

— Кто его тебе посадил? — выпытывали ребята.

— А вам-то что? — огрызался потерпевший.

Он почему-то все время куда-то спешил: то отточить карандаш, то разлиновать бумагу — или садился зубрить математические формулы.

— Ну, Петер, не выкручивайся и выкладывай! — сказал ему Вашек. — Не станешь же ты рассказывать нам бабушкины сказки о том, как стукнулся о канделябр.

— Мне вчера шайбой влепили, если уж вам так необходимо знать!

— На пруду тебя не было, — заметил Славечек.

Петер вяло пожал плечами.

Больше он ничего не сказал.

20

Милан остался дома совсем один. Мама с Лилиной уехали в Прагу, отец утром сообщил, что у него собрание и он вернется поздно.

На улице шел дождь, и Милану вовсе не хотелось выходить из дому. В холодильнике он обнаружил остатки колбасы, намазал хлеб маслом, нашел в чулане бутылку минеральной воды и решил, что это здорово — так вот кормиться самому.

Милан включил радио, полагая, что будут передавать легкую музыку, но лекция о средневековой церковной музыке его не привлекала. Повернув рычажок, он выключил радио. Потом он вытащил из коробки Пузырька, улегся на диван и стал возиться с ним. Пузырек карабкался к нему на грудь, водил мордочкой по складкам его свитера, а он хохотал, понимая, что любопытство свинки вызвано тем, что она учуяла колбасный дух. Милан отломил кусочек хлеба и дал Пузырьку. Зверек жадно разинул рот.

Наступило кормление «хищного зверя». Вдруг тишину кухни нарушил звонок.

Милан посадил свинку на плечо, подошел к дверям и отворил их.

Вендула!

Перед дверями их квартиры стояла самая настоящая, живая, невыдуманная Вендула.

— Привет! — сказала она тихо, с явным смущением.

Милан заметил, что в руках она держит тетрадь.

— Тебе чего? — не слишком вежливо спросил Милан и шагнул из передней на лестницу.

Вендула улыбнулась, словно желая извиниться за неожиданное вторжение.

— Я хотела… Ты уже сделал математику?

Милана, видимо, испугала ее улыбка.

— Нет… Хотя да, да, сделал… — Он заикался на каждом слове.

— Никак не могу решить. А завтра математика первая. Если Шикола станет проверять примеры — я пропала.

— Не дрейфь… — выдавил Милан. — Я тебе дам свою тетрадку…

Он неловко повернулся, исчез в передней и через секунду возвратился с тетрадью.

— Ты хороший… — сказал Вендула благодарно.

— Вот еще…

С минуту они молчали.

На лестнице хлопнули двери, и появилась пани Кулганкова, их соседка.

— Здрасте… — поздоровался Милан.

— Здравствуй… — ответила она и, неимоверно медленно запирая двери, принялась разглядывать Вендулу.

Милан понимал, что она это делает нарочно. Потом соседка смерила их уничтожающим, полным презрения взглядом, и лестница загудела от стука ее каблуков.

Они смотрели ей вслед, пока Кулганкова не исчезла в прямоугольнике ворот.

— Противная баба… — облегчил душу Милан.

— Почему?

— До всего ей дело…

— Ну, я пошла, — сказала Вендула.

— Ладно… привет! — Милан прикрыл дверь, успев заметить, что через щель к нему обращен ее взгляд. Удивленный, смущенный…

Милан колебался: может, ему следовало попросить Вендулу зайти?.. Нет, они и так очень долго были одни. Он захлопнул двери и, приложив ухо, слушал, как Вендула уходит.

21

«Когда Ферда устанет, Ганжлик запросто может вместо него запрячь меня. Я глупее самой тупой лошади. О господи… Вендула пришла ко мне, хотела поговорить, наверное, о чем-то страшно важном, а я ее выставил за дверь! Я готов сам себя отхлестать по физиономии!!! Как это я не понял, что задачки пустяковые и решить их она могла без меня!..

Если будет созван Всемирный конгресс дураков, я там буду председателем. Факт».

22

Лилина с мамой возвратились с приемных экзаменов. Наверное, все прошло успешно, потому что Лилина молчала и держалась таинственно, предоставляя обо всем рассказывать маме. У Лилины был бешеный аппетит — так по крайней мере она утверждала, — и потому она съела полкусочка хлеба и два ломтика ветчины.

Мама взяла слово. Она весь вечер говорила не переставая; до мельчайших подробностей рассказывала о каждом, с кем они встречались, и беспрестанно поворачивалась к дочери, чтобы та подтвердила ее слова хотя бы кивком головы.

— Значит, тебя приняли? — спросил Милан.

Мать возмутилась.

— Что за глупый вопрос?! — перебила она его.

— Так все-таки — приняли или нет? — присоединился отец, который тщетно искал свою пижаму.

— Ответ пришлют по почте, так ведь, Лилиночка?

— Значит, еще не приняли? — добивался истины Милан.

— Конечно, нет. Никому ничего не сказали. Но наша Лилина!.. Вы бы ее видели и слышали! Ну, отец, я и не знала, что она такая смелая. Ты понимаешь, наша девочка совсем не волновалась…

— Мама, ну, пожалуйста… — вмешалась дочь.

— Оставь ее, — потихоньку уговаривал сестру Милан, — ты же знаешь, что для нашей мамы просто наслаждение, когда мы сдаем экзамены.

Он улегся рядом с сестрой на диван.

— Сколько схватила? — спросил он фамильярно.

Сестра усмехнулась:

— Трудно угадать…

— Думаешь, тебя примут?

Лилина пожала плечами и перевернулась на спину.

— Там были и лучше тебя?

Она ответила не сразу. Но после паузы все-таки сказала:

— Конечно!

— Но мама считает, что ты… — попытался он возразить.

— Ты же ее знаешь!

— Пора спать! — нарушила их доверительную беседу мать. Она уже была в ночной рубашке и взволнованно металась по кухне.

«Опять ее будет мучить бессонница», — подумал Милан.

— Ты дашь мне наконец пижаму? — недовольно ворчал отец.

Мать хлопнула себя по лбу:

— У меня после этой Праги совсем память отшибло. Что тебе дать? Ага, пижаму…

Лилина поднялась с дивана и удалилась в спальню. Через минуту она вернулась с отцовской пижамой.

— Где она была? — спросил отец таким тоном, будто обнаружил исчезнувший клад.

— В постели, как обычно, — многозначительно заметила Лилина.

Мать вздохнула: «Ты — есть ты!»

Отец что-то пробормотал и исчез в спальне.

Милан погасил в кухне свет.

23

Перед математикой Вендула вернула ему тетрадку.

— Ты на меня злишься, да? — спросил Милан.

Она, не понимая, взглянула на него:

— За что?..

— Я думал, ты…

Он не договорил: Славечек вернулся к парте и стал искать задачник. Видно, и у него совесть была нечиста. Он открыл Миланову тетрадку и, увидав три длинных примера, скроил кислую гримасу.

— Ого!.. Уже не успею списать…

— Что же ты будешь делать? — спросила Вендула.

— Рискну! Может, пронесет…

— Смотри…

Звенел звонок. Класс понемногу утихал. В дверях появилась тощая физиономия математика Шиколы.

— Привет… — прошептала Вендула и незаметно проскользнула к своей парте.

«Если Шикола ее заметил, то обязательно вызовет, — подумал Милан. — Тогда она пропала. Придется мне что-нибудь придумать. Например, упасть в обморок… или нет — порезать палец, тогда Шикола кинется перевязывать…»

Но урок математики прошел, по обыкновению, тихо и нудно.

Милана это огорчило, даже самому себе он не смог доказать, что ради Вендулы готов… готов — ну, скажем, порезать палец!

После математики — история. Учитель Фиширек уже переходил от прихода Кирилла и Мефодия к правлению князя Вацлава, как в класс вдруг явился директор.

— Извините, пожалуйста… — сказал он без долгих объяснений историку.

Фиширек отложил в сторону указку, при помощи которой он уже довольно долго пытался показать девятому «Б» на карте приблизительное расселение чехов в девятом веке.

— Мне срочно необходимы Голуб и Мразек!

Фиширек вежливо поклонился:

— Пожалуйста… — и ткнул ореховой указкой в Петера и Милана.

— Идите, идите, — подбодрял их директор, улыбаясь историку.

Ребята вышли в коридор. Директор подал знак следовать за ним и направился к своему кабинету. Они без энтузиазма плелись следом.

— Что стряслось? Не знаешь? — спросил Милан товарища, синяк под глазом которого сегодня отливал золотисто-синим цветом.

— Вроде бы знаю… — ответил тот загадочно.

Милан ткнул его локтем:

— Давай выкладывай, в чем дело?

— Отцепись! — отрезал Петер и прибавил шагу, стараясь очутиться у дверей директорской первым.

Милан оттопырил нижнюю губу. Он размышлял. На ум пришло одно-единственное слово: «Анкета».

Он не отдал анкету! Что говорить? Надо поскорее придумать причину. Чтоб была убедительна и точна, как удар кузнечного молота. Ну, хотя бы… что потерял, или…

И вдруг — стоп! А при чем тогда Петер? Ведь он уже свою анкету отдал!

Петер постучался.

Они услыхали: «Войдите».

И тут Милан увидал, что их в кабинете пятеро: директор, Петер, Лупоглазый, он и… милиционер!

А этот что тут делает? Неужели Лупоглазый опять?..

— Садитесь, товарищи ученики! — предложил директор.

Ну и ну! Если директор вместо ребята говорит ученики — значит, дело совсем плохо!

Ученики сели. Милан погрузился в глубокое кресло. Оно подозрительно застонало. Милан метнул извиняющийся взгляд на директора. Но лицо у того оставалось непроницаемым.

Милан увидал, что Лупоглазый сидит на стуле красный как рак и грызет ногти, беспокойно обводя глазами комнату.

— Значит, так, ребята, послушайте! — произнес седовласый милиционер и, нацепив очки, стал читать бумагу, которую вытащил из пишущей машинки: — «Показания Ярослава Кадержабека…» Ага, вот отсюда!.. «Дней десять назад я находился на станции неподалеку от угольного склада. В это время два человека разгружали вагон. Я заметил, что один из них, гражданин Франтишек Длоугий, положил на перила свое пальто. Я проходил мимо и увидал в его кармане зажигалку…» — Седовласый многозначительно посмотрел сквозь очки на Лупоглазого и продолжал: — «…Я влез в его карман и присвоил зажигалку».

Милану слово «присвоил» казалось колючим. А Лупоглазый эту зажигалку просто украл!

— «Вместе с зажигалкой я взял бумажник, в котором было 120 крон. С присвоенными вещами я ушел домой. Я хотел выменять зажигалку на открытки с ковбоями или продать. На вопрос, кто про зажигалку знал, отвечаю: Милан Мразек из девятого «Б» класса и Петер Голуб из того же класса, которому я продал эту зажигалку за 10 крон».

Милиционер умолк, снял очки и положил их на стол перед собой:

— Кто из вас Мразек, ребята?

— Я… — ответил Милан и попытался встать, но под ним снова заскрипели пружины, и он отказался от своего намерения.

— Ты знал, что Кадержабек украл зажигалку и деньги?

Милан отрицательно покачал головой.

— Но зажигалку ты у него видел!

— Да…

— А деньги?

— Денег не видел…

— Он говорил тебе, где взял зажигалку?

— Нет, не говорил… — послушно отвечал Милан.

Милиционер пригладил рукой свои редкие волосы.

— Значит, ты не знал, что зажигалка краденая?

— Нет, но… — Милан запнулся.

— Что «но»? — вмешался директор. — Договаривай, Мразек, что ты хотел сказать!

Милан уставился на «Подсолнечники». Точно так же он сидел перед этой картиной несколько дней назад. Ему показалось, что подсолнечники вдруг стали другого цвета. Или на улице посветлело?

— Просто я так подумал…

— Подумал?

— Да.

— Почему?

— Этот Лупоглазый… то есть Кадержабек, иногда что-нибудь… крадет!

— Гм… — хмыкнул милиционер.

— А тебе не пришло в голову, что ты должен об этом заявить?

— Нет… — ответил Милан.

Директор несколько минут убеждал Милана в том, что такой способный и думающий ученик, как он, должен был прийти и заявить, что подозревает Лупоглазого в воровстве.

— Ты должен был так поступить, Мразек, правда? — спросил он наконец.

Милана передернуло.

— Не знаю…

Голос директора становился от волнения все выше и даже слегка задрожал. Может быть, сама фамилия «Мразек» раздражала его, ведь директор не выговаривал букву «р».

— Как это так не знаешь?

Милан молчал. Но про себя думал: «Мне-то что за дело! У меня свои заботы!»

— Ты поступил несерьезно, — продолжал директор, картавя. — Я вынужден сообщить об этом твоим родителям. Тот, кто покрывает преступника, становится соучастником преступления. Ты должен это понять.

Милан оторвал наконец взгляд от зеленого линолеума, покрывающего пол, взглянул на рассерженное лицо директора и набрал в легкие воздуха, чтобы объяснить, что он не знал, стащил Лупоглазый зажигалку или нет, но тут же отказался от своего намерения. Милан молчал. Тишину нарушил милиционер:

— М-да, уж вы, товарищ директор, разберитесь с этим пареньком сами… — И, обратившись к Петеру, сказал: — Ну, а ты?

— Мне Лупоглазый продал…

— Кто? — переспросил милиционер.

— Да этот, Кадержабек… — пояснил Петер. — Мы его так прозвали. Я купил у него зажигалку за десять крон. Я ее просто купил!

После минутной паузы он продолжал:

— А потом пан Длоугий меня поймал, сказал, что я — вор, и отвесил мне такую оплеуху, что… — Петер потрогал синяк под глазом.

Милан насторожился. Так вот откуда у Петера «монокль»!

— Как пан Длоугий узнал, что зажигалка у тебя? — продолжал свой допрос седовласый милиционер. — Откуда ему это стало известно?

— Не знаю…

Милиционер усмехнулся и сказал директору:

— Ему нажаловался этот… — Он ткнул пожелтевшим от курения пальцем в Лупоглазого. — Сказал, что зажигалку у него стащил Голуб.

Лупоглазый, глупо улыбаясь, опустил голову.

— Сам украл зажигалку и пошел выдавать товарища — это просто неслыханно! — ужаснулся директор.

— Ну и ну… — не удержался Милан.

— Ты, Мразек, молчи: ты о воровстве знал и мог события предупредить, если б вел себя как порядочный человек! — перебил его директор.

— Я порядочный человек!

— Не груби!

Милан опустил глаза. Он чувствовал, что в горле у него пересохло. Ему было мучительно стыдно. Директор не прав. Он не мог ябедничать на Лупоглазого, ведь… Но если теперь директор вызовет в школу мать или отца… Он и не пытался представить себе, что ждет его в результате этой встречи. Сначала анкета, а теперь еще и эта история!..

— Я поставлю родителей в известность о твоем поведении. Пошлю письмо. Ты мог предотвратить как избиение Голуба, так и другие вещи.

Неприятнее всего для директора было присутствие в школе милиционера. Он то и дело обращался к нему.

Подсолнечники светились в лучах солнца и привлекали внимание Милана. Вероятно, поэтому он не следил за словами директора. Мимо него мчался бурный поток, половодье грохочущих звуков, смысл которых до него не доходил.

Наконец директор умолк, и Милан понял, что может вернуться в класс.

24

На большой перемене, во время обеда, он рассказал Вендуле обо всем, что происходило у директора, и увидал, что Вендула проявляет искренний интерес.

— Боишься? — спросила она заботливо.

— Из-за письма? Что ты… — Милан попытался выдавить самоуверенную улыбку. Он живо представил себе минуту, когда мать получит заказное письмо со штампом школы. Сколько ненужных слов выльется на его голову! Потом с работы вернется отец, и сцена повторится, произойдут лишь небольшие изменения в «действующих лицах и исполнителях».

— Одна беда за другой! — добавила Вендула.

— Еще несколько месяцев, и тогда…

— Что «тогда»? — спросила она, не понимая.

Договорить он не успел, потому что к их столу подошли Вомачка и еще двое мальчишек.

— Ну, как дела у супругов? Что слышно? — съязвил Вомачка и уселся за стол с тарелкой кнедликов.

— Ты, случайно, не того… А? — вспыхнул Милан. — Сходил бы, проверился.

— Пойдем отсюда… — сказала Вендула.

Они вернулись в свой класс. Славечек разглядывал какой-то заграничный журнал. «Попрошу, чтоб дал мне домой, — решил Милан. — Если английский, Лилина переведет. Английский она знает прилично…»

Но прежде чем Милан успел заговорить про журнал, в класс вернулся Петер.

Только сейчас! Петеру понадобилось всего несколько минут, чтобы выложить ребятам все, что произошло у директора.

История с Лупоглазым была словно крючок с наживкой, на который попался весь класс. Были высказаны первые суждения. Детективы-любители состязались со знатоками криминалистики.

Но в большинстве своем ребята сделали два вывода: 1) что Лупоглазый продолжает свои кражи; 2) что Милану попало ни за что ни про что.

Но на все советы и указания, что ему делать, — ибо многие специалисты предсказывали самое меньшее четверку по поведению и плохую характеристику, — Милан отвечал два слова: «Еще чего!»

«В субботу после обеда надо сходить с Вендулой на реку», — решил он. Его самого удивило, что именно сейчас ему лезут в голову мысли, ничего общего с грозным письмом не имеющие.

Только бы хватило смелости сказать Вендуле. Ведь это… ведь это же самое настоящее свидание! Факт.

25

«Ничего плохого я не сделал. Зажигалку стащил не я, а что Петеру подбили глаз, так это же не по моей вине! Почему директор не хочет этого понять? Письмо он обязательно пошлет. Если б я бегал к нему каждый раз, когда кого-нибудь в чем-нибудь заподозрю, что бы обо мне думали ребята? Лупоглазый и раньше подворовывал, это известно всем. И директору тоже. Говорят, что Лупоглазого отправят в исправительную колонию. Но за что же попало мне? Это жестоко. И несправедливо».

26

Прошли два долгих дня. Письмо не приходило. Милан с большой неохотой являлся домой и вопросительно поглядывал на мать. Но та была слишком занята мыслями о Лилининых экзаменах. Она нервничала, ни на чем не могла сосредоточиться и, раскопав старый свитер, вдруг принялась распускать его, решив безотлагательно связать из него новый, для Милана. Модный. Связав с десяток рядов, она звала сына и заставляла поворачиваться спиной; прикладывала спицы, беспрестанно делая замечания и упрекая, что он не может и минутки постоять спокойно, и что рубаха у него не заправлена, и вообще ему следует немедленно отправляться мыть уши…

Но Милан честно признавался себе, что беготня к ее стулу — хоть она и не вызывала у него восторга — намного приятнее, чем тягостные мысли об анкете или письме, которое непременно придет.

Отец стоял нагнувшись над разобранным пылесосом, пытаясь его исправить. И хотя все его ремонтные работы мать обычно сопровождала язвительными замечаниями, Милан считал, что папа — мастер на все руки.

— Как ты думаешь, мы можем в субботу съездить к Кларе?

Милан даже застонал. Это ужасно! Тетя Клара — мамина сестра. Когда бы она ни приехала, всегда ухитрится всех замучить насмерть. Она, видимо, полагает, что Милан пятилетнее дитя, которое только и ждет, чтоб его погладили по головке да поцеловали… В ее присутствии Милан становился страшно дерзким. Мама говорит — «грубым». Но он ничего не может поделать с собой. Он не может выносить тетиных разговоров, этого Ниагарского водопада сладких слов.

— К тете? О господи!.. — воскликнул он с ужасом.

— Ну-ну!.. — прикрикнула мать.

Отец поднял голову от пылесоса:

— В субботу я не могу. Встреча по баскетболу. Первенство района. Я должен пойти…

— «Должен»… — перебила его мать. — Ты всегда что-нибудь должен, когда я куда-то собираюсь! Ты ведь знаешь, что для нас Клара сделала!

— Знаю, знаю. К чему эти вечные разговоры? А может, в другой раз? А?

— Еще бы! Твой баскетбол для тебя важнее. Разве можно хоть раз сделать по-моему!

Последнее слово всегда за мамой. Милан это знает. Мама никогда не ссорится, не пытается воздействовать на отца угрозами, но так долго и нудно уговаривает и доказывает, что отец в конце концов соглашается.

А в тех случаях, когда решение отца бывает тверже каменной скалы, мать прибегает к самому действенному методу — сердечному приступу. Она хватается за сердце, валится на стул и стонет: «Ты своего добился…» Эти слова относятся к отцу, и тому приходится уступать. А что ему еще остается?

Милан злится, что отец не может настоять на своем.

Вот почему все субботние планы предстали перед ним в черном свете. Не было ни малейшего сомнения, что семейство отправится в Фидликов к тете Кларе. Но Милан хочет пойти с Вендулой на реку!

Он должен пойти. Должен!

Опять придется врать. Отцу и маме. А врать нехорошо. Он и сам не выносит вранья. Взять бы да удрать, тогда и врать не придется…

Чепуха! Он отверг такое решение. Не имеет смысла. Все равно ему не удрать. Смелости не хватит. Он весь в отца — тряпка! Милан поглядел на отцовские руки. Пальцы точно и ловко вводили шурупы в узкие отверстия. Отец умеет всё. И вовсе он не тряпка! Просто хочет, чтоб в доме было тихо. У него и на работе забот хватает.

— Ты у нас молодец, папа! — сказал Милан одобрительно, когда отец включил пылесос. В шуме мотора тот не разобрал его слов.

— Что ты сказал?

— Да так, ничего… — Милан ни за что не смог бы повторить эти слова.

27

«Надо найти для Пузырька новое место. В кухне уже начало попахивать. Так сказала Лилина. Пока что я вынес коробку в коридор. Пузырек иногда высовывает из нее мордочку, озирается, а потом снова испуганно прячется. Иногда мне кажется, что у нас похожая судьба. Может быть, и меня вот так же выставят куда-нибудь… Почему наши меня не понимают? Никогда еще дома не было столько пустых споров из-за меня, как сейчас. Не пойму, почему они совсем позабыли про анкету. Я всегда злился на Лилину, а теперь вдруг ее заботы мне на руку.

Интересно, зажило копыто у Ферды?»

28

Милан помогал Божьей коровке. Он нес в кабинет муляжи — органы пищеварения — и мечтал, как здорово было бы увидеть когда-нибудь операцию желудка. Или слепой кишки. Он смотрел бы спокойно.

Милан осторожно положил тяжелую модель на стол.

— Как дела с анкетой, Милан? — спросила Божья коровка.

Милан покраснел.

— Я… я… — он запнулся, — наши, кажется, отдали директору.

— Значит, все в порядке?

— Да… Мне пора идти. У нас сейчас география.

Он выскочил из кабинета, торопясь спастись бегством от неприятных вопросов классного руководителя.

Милан лгал. Он обманул Божью коровку, а она этого не заслуживала.

Он возненавидел себя.

Он просто трус. Он — боится…

И Вендуле про субботу ничего не скажет. Постесняется. Побоится… Тряпка!..

29

Мама послала его на почту с письмом к тете Кларе. Итак, решение принято: в субботу после обеда вся семья отправится с визитом в Фидликов. Предчувствие Милана сбылось.

«Если я не опущу письма, — размышлял по дороге Милан, — тетя его не получит, а может, ее вообще дома не будет. На воскресенье она обычно уезжает в Градец или Весели. Тогда мы вернемся обратно…»

Под аркой дома, где находится почта, он чуть не налетел на девчонку в красном свитере.

Это была Вендула.

— Привет… — сказал он удивленно. — Вот так встреча!

— Угу… — буркнула она, продолжая свой путь.

— Что с тобой, Вендула? — спросил Милан. Он заметил, что глаза у нее красные; плакала она, что ли?

— Ничего. А что?

— Ревела, да?

Она поправила волосы.

— Ну говори — ревела? — настаивал Милан.

— А если и так? Тебе-то что?

Вендула не должна с ним так разговаривать. Наверное, просто сердится. А впрочем, не наверное, а наверняка.

— Я тебя обидел?

— Да отстань ты, чего пристал?

«Это он-то пристал! Очень надо. Станет он набиваться!»

Милан сделал несколько шагов и опустил письмо в ящик. Он тоже поедет в субботу к тете Кларе!

Милан стоял не оборачиваясь. Он решил: Вендула, конечно, ушла. Но девочка стояла на тротуаре.

— Шикола говорил с мамой! — вырвалось у нее.

— Почему? Ведь у тебя сейчас с математикой порядок. — Он хотел перейти улицу, но Вендула удержала его:

— Погоди… мне нельзя с тобой.

Они вернулись под арку.

— А что он ей сказал?

— Что видел меня с тобой. Тогда вечером, помнишь?

— Ну и что тут такого?

— Он сказал, что надо мне думать о математике, а не о мальчишках. Иначе мне с уравнениями не справиться. — Вендула процарапала ногтем на заиндевевших воротах какой-то странный орнамент. — Мама меня ругала. Ей это неприятно… Ты…

Милан не дал ей договорить:

— Я знаю…

— Мама боится, чтоб люди нас не осудили. А Шикола ей сказал, чтоб она побольше думала о моем воспитании.

— …рак! — выскочило у Милана не слишком вежливо. Он спросил: — Почему же ты не рассказала маме, как было дело? Ведь мы же просто стояли на тротуаре. Что в этом такого?

— Мне теперь нельзя ни с кем гулять, только с девчонками.

— И со мной тоже?

Она покачала головой:

— Мама будет очень огорчена, если узнает об этом.

— Не обязательно обо всем ей докладывать.

— Я никогда не врала…

Милан нашел в своем кармане жевательную резинку. Разломил пополам и большую часть протянул девочке.

— Возьми…

— Спасибо… Мне пора, Милан, мама…

Милан взял Вендулу за руку, сказал «подожди», но тут же отпустил. Ему казалось, что он сделал что-то ужасающе глупое. В лицо бросилась кровь. «Тряпка!» — мелькнуло у него в голове. Он судорожно сглотнул слюну.

— Вендула, что ты будешь делать завтра днем?

Она уставилась на него своими темными глазами.

— Заниматься, а что?

Он смущенно потоптался на месте. Потом, набравшись духу, выпалил:

— Ты не хочешь пойти… я бы пошел на реку. Может, и ты со мной… я думал. В два часа… я бы за тобой зашел. Маме не обязательно знать.

Никогда в жизни он не одолевал такой высоты. Но сейчас ему это удалось. Слово «тряпка» теперь к нему не пристанет, он может теперь написать его только с маленькой буквы.

Вендула улыбнулась.

— Не знаю. Если мама…

— Зависит от тебя.

— Я попробую. Во сколько?

— В два. Значит, договорились?

— Мне пора, — сказала она и, попрощавшись, побежала по тротуару к дому.

Милан смотрел ей вслед и чувствовал, что у него дрожат кончики пальцев. А потом кинулся домой, будто кто-то преследовал его по пятам.

— Не обязательно так носиться! — недовольно заметила мама.

Конечно, не обязательно. Просто он не мог выразить свою радость иначе.

А ведь завтра суббота!

30

Утром отец объявил, что должен наконец взяться за мопед. Через несколько дней шоссе подсохнет и он сможет добираться на работу на колесах.

Милан предложил свою помощь. Целое утро они провозились с мопедом.

В половине одиннадцатого отец сказал:

— Поднажмем. Иначе не поспеем к поезду.

— Папа… — заныл Милан. — Я хочу остаться дома.

Отец оторвал взгляд от машины.

— Что? — протянул он, не понимая.

— Мне неохота ехать. Она такая нудная…

— Кто? Тетя?

— Ага…

В сарае появилась Лилина. На ней были фиолетовые брючки и зеленый свитер. Милан про себя отметил, что этот наряд ей очень идет.

— Мама велит сейчас же идти домой! Только быстро! — закричала она.

— Уже идем, — ответил отец. — А что, пожар?

Отец вытер старой тряпкой замасленные руки, поставил мопед к стене и сказал Милану:

— Ну, пошли!

Такая экстренность показалась Милану подозрительной.

Он подтолкнул сестру:

— Что случилось?

Она держалась таинственно.

— Увидишь… Можешь радоваться!

«Письмо!» — мелькнуло у Милана в голове.

В коридоре они сняли ботинки и в одних носках вошли в переднюю. То, что они увидели, было не очень привлекательным. Посреди кухни стояла мама с листом исписанной бумаги в руке. Конверт и зеленоватая бумага лежали на столе.

— Что-нибудь принесли? — спросил отец.

— Да! — коротко бросила мама.

Отец не мог взять письмо в руки — боялся испачкать. Он показал кивком головы, чтобы мать положила его на стол, и принялся читать. На его лице Милан заметил жадный интерес. Глаза торопливо бегали по строкам.

Отец дочитал все до конца и выдавил из себя одно-единственное слово:

— Шалопай!

Мама, облокотись на стол, без устали повторяла:

— Ну, ты видишь, ты видишь!..

Отец крикнул Лилине, чтоб налила в таз горячей воды. Он мыл грязные руки, и вода стекала с покрытой маслом кожи мелкими капельками, струйки грязи сбегали по стенке таза. Милан почему-то страшно внимательно следил за этим. Наверное, намного внимательнее и сосредоточеннее, чем за угрозами, уговорами, бранью, которые сыпались на его голову.

В довершение всего отец наконец понял, что директор приложил к письму новую анкету.

— Что ты сделал со старой?

Был ли смысл отпираться?

— Разорвал! — признался Милан.

Шлеп. Отцовская рука припечатала к его лицу пощечину. Такого не случалось очень давно.

Милан схватился за щеку. Он не ощущал боли — лишь стыд и беспомощность.

На него смотрели мама и Лилина.

— Выкладывай все, как было! — кричал, окончательно выйдя из себя, отец.

Милан рассказал про Лупоглазого.

Отец мерил кухню шагами. Взад-вперед, взад-вперед.

— Ты должен был вовремя сказать об этом директору!

Милан молчал. Потом сказал:

— Это было бы непорядочно, нехорошо.

Мать засмеялась:

— Сынок будет нас учить, что хорошо и что плохо!

— Погоди… — оборвал ее отец. — Я сам с ним разберусь!

Он снова нервно зашагал по кухне, настойчиво задавая Милану вопросы и припоминая, сколько раз в жизни ему приходилось поступаться своими убеждениями и принципами. И всегда оказывалось, что это было мудро и прозорливо.

— Но я не хочу ничем поступаться! — крикнул Милан. — Директор не прав. Я не сделал ничего бесчестного! Я это знаю. И все ребята тоже так считают.

— Конечно… все ребята. Еще бы! Мы для тебя ничего не значим. До всего доходишь своим умишком! И чего же ты добился? Ты это понимаешь? Кто будет писать тебе характеристику, а? Директор?.. И что он там напишет? Ну? Что?

— Не знаю.

Отец снова вернулся к разорванной анкете.

— Ты знаешь, чего ты заслужил?

— Знаю. Только я все равно в химический не пойду.

— Ради бога, скажи, — взволнованно вмешалась мама, — а чем же ты хочешь заниматься, мальчик?

— Вы же знаете… — ответил он тихо.

— Лошадьми, скотом, коровами! Он хочет копаться в навозе! — Мама захлебнулась в приступе гнева. Представление о профессии, которую сын хочет избрать, ужасало ее. — Кем ты будешь, скажи на милость?

— Не знаю… — упорствовал Милан.

— Это все потому, что мы с тобой нянчимся! — снова завела мама.

— Я вас об этом не прошу!

— Не говори дерзостей! — предостерегающе воскликнул отец. — Ты с матерью разговариваешь!

«Могу молчать, пожалуйста», — думал Милан, а сам убеждал себя, что не должен, не смеет поддаваться, не смеет позволить переубедить себя. Он понимал, что отец не совсем уверен, что он виноват в этой истории с Лупоглазым. Ему только неприятно, что это стряслось именно сейчас, в то время, когда заполняются анкеты и заявления, когда школа дает характеристики. Отец умел отказаться от своей предвзятости. Он умел уступать. Но за мечту о сыне-химике почему-то держался с необычной страстью.

Спор продолжался еще не меньше получаса.

— Я тебя вышвырну вместе с твоей свинкой! — крикнул вдруг отец.

Милан снисходительно усмехнулся: он прекрасно знал, что на такое отец никогда не решится. Вышвырнуть Пузырька — это еще куда ни шло, но его!..

Слова, слова. Одни слова.

Вдруг мама перевела взгляд на часы.

— О боже мой… — простонала она и сорвала с себя фартук. — Ведь мы опоздаем! Лилина, быстро ставь тарелки, наливай суп, слышишь?

Поднялась суматоха. Отец какое-то время еще пытался выговаривать сыну, мать же перебивала его замечаниями о том, что время летит, и изредка бросала в адрес сына угрозы.

— И давай собирайся, мы тебя ждать не будем!

Милан наконец решился. Терять уже было нечего.

— Я никуда не поеду. Я останусь дома.

Подготовка к отъезду мгновенно оборвалась. И снова крик и выговоры.

Милан словно не замечал их. Он был согласен даже получить еще одну оплеуху.

Мать пришла в ужас:

— Что подумает тетя?!

— Что? — перебил ее отец. — Что у нас сын грубиян. Только ты, сыночек, просчитался. Да, ты останешься дома. Мы тебя запрем, и ты малость поостынешь, забудешь о своих фокусах!

Милан покорно пожал плечами.

Обед показался ему совсем невкусным.

В половине двенадцатого Лилина и родители были уже готовы.

— Папа… — просила Лилина, — может быть, не нужно запирать Милана? Как собаку…

— Не вмешивайся! — отрезал отец.

Мать подхватила сверток — наверное, это был подарок для тети Клары — и приказала:

— Перемоешь всю посуду, понял? И натрешь в кухне линолеум!

Отец закрыл за собой двери и дважды повернул ключ в замке. Милан остался один.

31

«Я прочел письмо директора. Отец оставил его на столе. Ну и сочинил! Весь тут. Я его знаю. А как он обошелся с Петером? Наказал? Наверное, нет.

Если б я мог выйти хотя бы к Пузырьку! Он там сидит закрытый в коробке. Как в тюрьме. Спрошу у Вендулы, — может, она возьмет его к себе. Вендула… Скоро без четверти час. Я обещал ждать ее в два. Из дому мне не выбраться. Не стану же я скакать с балкона третьего этажа! Еще разобьюсь. Ну и что?.. Что произойдет? Ничего.

Вендула, может быть… Может быть, она поплачет. Лилина — тоже. У мамы будет сердечный приступ. По-настоящему… Ах, все это глупости».

32

Он сидел на диване, тупо уставившись на гору тарелок, кружек и кастрюль, которые ему предстояло перемыть. Он все думал и думал — о себе, об анкете; в ушах все еще звучали родительские угрозы.

Потом в его голове родился план.

Что, если он сбежит?

Да… Сбежит из дому… На несколько месяцев, пока в школе не закончится прием заявлений. На экзамены он опоздает. Все равно отец заставит его поехать в Пардубице, а он опоздает — и все кончено, он выиграл!

Сбежать!.. Но куда? Куда-нибудь, где его никто не найдет. Его мозг лихорадочно работал. За несколько секунд ему в голову пришли сотни вариантов различных укрытий и тайников, которые он тут же отвергал. В конце концов он решил обдумать все по дороге.

Но по какой дороге он отправится?

Он решил оставить родителям записку, чтоб они не очень беспокоились.

Но куда же все-таки двинуться?

Милан кинулся в комнату. В коробке за книгами лежали его сбережения. Он быстро пересчитал. Двадцать восемь крон. Этого вполне достаточно.

Он вернулся в кухню, взялся за ручку двери, несколько раз рванул — не открывается.

«Отмычка! — сказал он себе решительно. Он вспомнил, как однажды отец отпирал дверь, когда Лилина потеряла ключи. — Но где взять проволоку?»

Он долго копался в ящиках, перерыл все коробки и жестянки, пока не обнаружил, наконец, в корзинке с рукодельем спицу.

Он согнул спицу под острым углом, сделал на конце большую петлю и стал ковыряться в замке. Наконец, после многочисленных попыток, раздался щелчок, и дверь открылась.

Милан смог выбраться в переднюю. Входную дверь отпереть легко. Запасные ключи всегда висят на гвозде. Он обул теплые ботинки, надел свитер и куртку. С минуту колебался, стоит ли надевать шапку, но решил все-таки надеть. Ну, теперь он готов.

И вдруг какая-то неведомая сила подтолкнула его обратно к дверям. Остановившись на пороге, он долго смотрел на пустую кухню. Она казалась ему такой одинокой, такой печальной и непривычно чужой.

Когда-то он сюда вернется?

«Пузырек!» — мелькнуло у него в голове. Свинка спала в коридоре, свернувшись в коробке клубочком. Милан наклонился к ней и погладил по шерстке. Зверек лениво потянулся и открыл глаза.

— Прощай, Пузырек!.. Ах ты дурачок, ничего-то ты не понимаешь… Ты и не знаешь, что мы должны проститься. Спи, спи… Так для тебя лучше. Может быть, они без меня будут к тебе добрее…

Он глубоко вздохнул. Потом отвернулся от коробки. Пузырек снова засыпал.

Милан запер двери передней и, спрятав ключ под половичком, взглянул на часы. Четверть третьего.

33

У почты он уже никого не застал. Вместо Вендулиной улыбки на него оскалили зубастые пасти два бронзовых страшилища, украшающие тяжелые дубовые ворота. Он оглядел проход под аркой и прошелся по длинному коридору вдоль дверей с табличками: «Посылки», «Телефон», «Телеграф». Сегодня суббота, все заперто.

Ждала его Вендула? Может быть. А он все не шёл и не шел, слишком долго не мог открыть замок. Наверное, ей наскучило ждать, и она вернулась домой.

Из дверей трактира выскочил мальчишка. Милан узнал Петера и окликнул его. Он заметил, что Петер тащит в руке тяжелую сумку с пивом.

— Петер? Ты не видел Вендулу?

— Кого? — спросил Петер.

Милан повторил. Имя, столько раз произнесенное вслух и в мыслях, имя, которое так волнует и вместе с тем успокаивает. Он заметил, что синяк под глазом Петера совершенно исчез.

— Видал… — подтвердил Петер. — Она, кажется, домой пошла. Стояла у почты… с кем-то.

Милан насторожился.

— Постой, постой, — продолжал Петер. — Она пошла, кажется, не домой. С ней был Славечек. Ты ее ждал?

Милан покачал головой.

— Сознавайся…

— В чем я должен сознаваться? — пожал плечами Милан. — А даже если ждал?

— Фьють… — многозначительно присвистнул Петер. — Вот накладочка!

— Что значит накладочка?

— Я же тебе говорю: ты не пришел, а Вендула взяла и ушла со Славечком. Встретила его здесь. Вот это здорово!..

Петер все подливал да подливал масла в огонь.

— Не лезь ты не в свое дело, — посоветовал Милан. Но по голосу было ясно, что он смущен и раздосадован: неужели Вендула могла пойти к реке со Славечком? Хотя Славечек был его самым лучшим другом.

— Ну, приветик, — попрощался Петер. И успокаивающе добавил: — Ты не расстраивайся. Сам понимаешь, Вендула…

— Ты у меня сейчас заработаешь!..

Милану надоело слушать подковырки. Петер самоуверенно засвистел мотив какой-то незнакомой песенки и исчез в боковой улочке.

«А теперь куда? — размышлял Милан. — Если Вендула действительно пошла со Славечком, то поступила так потому, что разозлилась. Ведь я-то опоздал, не пришел вовремя, чего же ей тут торчать! И маме своей она должна что-то сказать…»

Но Милан хотел проститься. Кто знает, когда они с Вендулой снова увидятся. Должна же она по крайней мере знать, что он уходит из дому!

Милан кинулся бежать и остановился только под ее окном. Немного поколебавшись, он засвистел. Никогда раньше он не вызывал ее свистом.

Штора в темном окне осталась неподвижной.

Он снова засвистел. Потом расхрабрился и позвонил. Если выйдет Вендулина мама, он скажет, что ему необходимо поговорить с Вендулой. Не выгонит же она его! Но тут наверху приоткрылось окно и послышался девчоночий голос:

— Чего тебе?

Вендула. Какое у нее лицо! Совсем чужое.

— Спустись, пожалуйста, вниз…

Она презрительно вскинула голову.

— Чего тебе?

— Я тебе все объясню. Я не мог прийти…

— Не мог… — Она усмехнулась.

— Правда. Сегодня пришло то письмо. И новая анкета.

С Вендулой вдруг произошла какая-то перемена. Безразличие и высокомерие исчезли, словно крупинки песка в редком сите. Она крикнула: «Подожди!» — и резко захлопнула окно.

«Она не ходила со Славечком. Она ждала его, Милана!» — убеждал он сам себя. Ему уже вовсе не было скучно торчать тут, на тротуаре, в ожидании Вендулы. Значит, Петер наврал. А он, балда, поверил ему. Зачем Петер это сделал?

— Ну что? — участливо спросила Вендула еще в дверях.

Он оглянулся. На другой стороне улицы он увидал группу пожилых женщин. Их заботливое любопытство было ему хорошо знакомо.

— Пошли к реке. Тебе можно?

Вендула кивнула.

— Мамы нету дома. Я ей говорила, что пойду гулять…

— Здо́рово…

Они поспешно удалились, преследуемые испытующими взглядами женщин.

— Зачем тебе убегать? Не выдумывай! — сказала Вендула, когда выслушала его рассказ.

— Я должен… Неужели не понимаешь?

Она покачала головой:

— Тебя поймают, отправят домой, ты только опозоришься.

— Не поймают, — твердил он упрямо. — Я убегу куда-нибудь на Шумаву… Пойду хотя бы овец пасти или…

— Как ковбой, да? — высмеивала его Вендула.

Ему было неприятно, что она так насмешливо относится к его планам, хотя он и понимал, что и сам еще не убежден в своей правоте.

Они шли по узкой тропинке вдоль реки. Он поднял камушек и швырнул его в мутную воду. Зачем, он и сам не знал этого.

— Тебе хорошо смеяться… — сказал он ей почти с упреком. — Тебе-то чего не хватает?

Вендула остановилась и посмотрела ему прямо в глаза.

— Ты так думаешь?

Милан понял, что переборщил. Два года назад от Вендулы ушел отец. Милан знал его, говорили, что он сильно пьет.

— Я не хотел обидеть тебя… — пробормотал он в свое оправдание.

Она посмотрела куда-то вдаль, через реку. Потом произнесла:

— Всем до нас дело. До мамы и до меня. Папу даже жалеют. Будто живет один, как собака. Только никто не знает, что у нас творилось, когда он являлся из пивной. Никто!..

Милан не перебивал ее. Он понял, что и ей хочется поделиться с ним своей самой тайной болью.

Они всё шли и шли, и шум реки заглушал их слова. Но они не замечали ее переменчивого голоса, поглощенные своими заботами.

34

— Вернись, Милан! — Вендула снова уговаривала его.

Он остановился. Здесь еще никто из них никогда не был.

— Знаешь, Вендула, у меня когда-то была живая форель. Красавица! Серебряная, с темными точками на спинке. Я думал, что эту красоту смогу иметь дома. Я пустил ее в воду, в ведро с чистой водой. Я-то, дуралей, представлял себе, что буду наслаждаться этой красотой, понимаешь… Утром пришел в сарай поглядеть, а форель плавает вверх белым брюхом… Задохнулась…

Милан отломил веточку вербы.

— Со мной будет то же самое, Вендула, я просто не смогу заниматься химией.

Она долго молчала.

— Знаешь, что я думаю, Милан? — Она рассуждала вслух. — Может быть, твой отец заставляет тебя идти в химический не из упрямства. Что, если и он хотел когда-то иметь у себя красавицу форель или чего-то в жизни добиться, а у него не получилось? И теперь он надеется, что радужную форель можешь поймать ты!

Милан удивленно смотрел на девочку.

— Ты ведешь дневник, правда?

— Почему ты так думаешь? — спросила она, не понимая.

— Такие фразы девчонки записывают в дневнике, я знаю.

Вендула подняла брови.

— Если ты считаешь, что это фраза…

— Нет… постой, может быть, ты права, но почему именно я?

— Ваша Лилина добьется того, о чем мечтала мама: станет артисткой!

— А может, еще и не станет…

— В городе все об этом говорят.

— Еще бы! Мать не удержишь… А почему я должен отказаться от своей мечты? Я люблю животных и хочу заниматься любимым делом, родители должны меня отпустить…

— Милан! — она почти кричала. — У меня мировая идея! Знаешь что? Иди в химический, а заниматься потом будешь животными. Может, изобретешь какое-нибудь средство, такой порошок! Если насыпать его в реку — рыба никогда не погибнет. Или придумаешь лекарство против… я не знаю против чего. Иди, Милан, в химический. Увидишь — тебе понравится…

Она его просила.

Милан колебался. Словно боялся отказаться от своих планов. И вдруг сказал совсем без всякой связи:

— Тебе, Вендула, надо в Африку ехать!

Она изумилась.

— Это еще зачем?

— Миссионеркой к людоедам!

Вендула размахнулась и стукнула его в бок:

— Да, если они не будут такими упрямыми, как ты!

Милан в долгу не остался, и они стали носиться вокруг толстой ольхи, суля жестоко отомстить друг другу.

35

Возвращение домой имеет разный вкус. Иногда оно сопровождается привкусом полыни. Ты ощущаешь горечь, неуверенность и страх.

На сей раз путь Милана обратно домой был подобен движению по тонкому льду. Возвращался он уже а темноте. Ярко освещенные стрелки часов на ратуше сообщали, что скоро пробьет семь. Час назад он проводил Вендулу. Может быть, и ей попадет. А потом бродил по опустевшим улицам, на углах которых мерцали фонари, и все думал и думал о своем…

В конце концов он согласился: да, Вендула права. Да, он вернется домой. Послушается отца, заполнит анкету и отдаст директору. Он не отречется от своей мечты, даже если этот его путь к пастбищам, лугам и косогорам, где носятся кони с развевающимися гривами, будет долгим.

Что его ждет дома? Все, наверное, уже возвратились. Милан не послушался отца, удрал, не вымыл посуду, не натер линолеум. Ох и достанется же ему… Может быть, отец возьмется за ремень и изобьет его?! Пускай, он выдержит. Мама начнет поддакивать: «Ну вот, дождались! Лилина — наша гордость, а ты? Позор семьи! Отец — директор, а сын будет всю жизнь возиться со скотиной! Погляди на Лилину — какие у нее планы!»

Он уже слышит все эти слова, да и Лилина тоже поддаст жару: будет злиться за невымытую посуду.

Но только Милан — не тряпка!

36

Еще у дверей он услыхал мамин плач. Но разобрать, в чем дело, не смог. Он тихонько снял в передней ботинки, повесил куртку на вешалку и вошел в кухню.

— Добрый веч… — Слова замерли у него на губах. Он ожидал, что все кинутся к нему с криком: «Наконец-то!» Отец набросится на него, и тут же, возле дверей, Милан сразит его своим сообщением.

Но его прихода никто и не заметил. Мама сидела у стола, в руках у нее был лист бумаги, она что-то неразборчиво читала вслух и плакала. Лилина всхлипывала, уткнувшись головой в подушку на диване. Отец длинными шагами мерил кухню, курил и все время повторял: «Не устраивай, пожалуйста, сцен…»

— Что случилось? — робко спросил Милан.

Мама подняла на него мокрые глаза.

— Лилина… — всхлипнула она. — Нашу Лилину не приняли в театральный институт!

И снова залилась слезами.

— Нет!.. Не может быть! — не мог поверить Милан.

Мать протянула ему листок бумаги, влажный от слез.

«Заказное».

Он поспешно пробежал листок глазами:

«Уважаемый товарищ, сообщаем Вам, что Вы не приняты в наше учебное заведение. Приемная комиссия не нашла оснований для вашего успешного обучения. О своем несогласии Вы можете заявить в течение двух недель».

И подпись. Милан возвратил письмо маме.

— Кто его принес? — спросил он.

— Кулганкова. Сказала, что почтальон утром забыл отдать, торопился…

Мать снова запричитала. Она все возвращалась к письму, словно не хотела поверить в решение комиссии. Милан сел на диван возле сестры.

Ему вдруг стало жаль Лилину. Он понял, что мечта, в которую она так верила, рухнула.

— А ты действительно хотела стать артисткой? — спросил он, быть может, и не совсем кстати.

Лилина кивнула головой. Он погладил ее по волосам.

— Не реви… На следующий год опять попробуешь!..

Тут вмешалась мать:

— Ведь мне все вокруг твердили, что Лилина — талант. Все были ею довольны, и председатель комиссии тоже… Это ужасно! Что нам теперь делать?

— Что? — Отец прервал свой марш по кухне. — А что мы должны делать? Ничего. Абсолютно ничего. Лилина для театра не подходит — тут сказано черным по белому!

Но мать воспротивилась. Она снова схватила письмо и прочла:

— «…О своем несогласии Вы можете заявить в течение двух недель». Ты слышишь, отец, мы можем заявить!

Но отец решительно и твердо произнес:

— Никаких заявлений! С меня хватит. У Лилины нет таланта. И мы это прекрасно знали. Но ты нас всех убедила, ты вообразила: «Моя доченька будет артисткой, все вокруг станут мне завидовать, наша Лилинка будет знаменита!» Так?

— Так!.. — взорвалась мать. — В конце концов я окажусь виноватой! Я! Хотя делала все, чтоб из девчонки что-то вышло. Кто бегал по всевозможным учреждениям и школам? Я! Ты детей годами не замечаешь. Мальчишка растет, как лопух при дороге…

Мать обрела второе дыхание. Запас ее упреков и перечень собственных заслуг были неисчерпаемы. Отец и не пытался обороняться. Он молчал. И лишь когда появилась надежда, что и у матери нет желания продолжать словесный турнир, он сухо заметил:

— О чем ты говоришь! Читай внимательно. Ты же слепа! Ты не можешь сознаться, что другие на экзаменах были лучше Лилины.

— Интересно знать, как ты это всем объяснишь?!

— Я никому ничего объяснять не стану. Лилина пойдет работать в лабораторию. На сахарном заводе будет набор. Останется жить дома, чем плохо?

— Ведь это… — попыталась еще раз возразить мать, но отец оборвал ее, твердо заявив, что ни о чем больше не желает слышать.

Милану пришло в голову, что именно сейчас самый подходящий момент, чтобы… Сейчас он всех поразит, он доставит им радость, если Лилина принесла огорчение.

— Папа… — начал он неуверенно.

Отец повернулся к нему:

— С тобой я еще поговорю. Как это ты посмел удрать?

Милан смог лишь робко улыбнуться.

— Я хотел тебе сказать, я хотел вам сказать, что пойду в химический!

Все смолкли. Даже Лилина в удивлении приподнялась с дивана и утерла платочком глаза. Мать улыбнулась:

— Правда, Милан?

Он подтвердил и протянул отцу анкету:

— Мы ее заполним, и ты подпишешь. Ладно, папа?

Отец посмотрел на него недоверчиво:

— Что это вдруг?

— Я передумал. Мне будет полезно изучить химию… Ты же говорил, что за химией будущее!

— Гм… — согласился отец, но браться за анкету не спешил.

Он снова посмотрел все ее пункты, несколько раз перевернул страницы с текстом и медленно положил ручку на стол.

— Знаешь, Милан, — сказал он, подумав. — Не торопись… Подождем до завтра.

Так и порешили. За ужином родители говорили о Лилине. В конце концов она согласилась пойти в лабораторию сахарного завода. Пока.

Но почему же отец не хочет подписать Милану анкету?

И почему его отослали пораньше спать?

По телевизору сегодня детективный фильм. Разве отец не будет смотреть?

Нет.

Отец с матерью закрылись в комнате. Милан понял, что они хотят поговорить без него. Он надел пижаму, постелил на диван простыню, положил одеяло и только было собрался спать, как вдруг вспомнил: Пузырек.

Как он мог забыть о нем! Ведь зверек целый день просидел в коробке. И в полдень не ел. Поскорей налить ему молока!

Милан вызволил свинку из коробки. Она кинулась прямо к миске с молоком. Видно, порядком изголодалась, бедняжка. Он почесал ее за ушками, она зажмурилась. Придется найти Пузырьку что-нибудь понадежнее, чем эта коробка. Как только прекратятся морозы, надо будет переселить его в сарай.

Милан вернулся в кухню. Забрался под одеяло и погасил лампочку. Из комнаты доносились голоса родителей. Он разобрал, что говорят о нем. Несколько раз он слышал: «мальчишка». Значит, о нем.

Иногда он улавливал целые фразы. Мама все время повторяла: «Что люди скажут. У тебя такое положение… а мальчишка?»

Голос отца был более спокойным и уравновешенным. И хотя Милан слышал не все, ему казалось, что слова отца подобны кирпичам, которые он обдуманно кладет один на другой, ряд за рядом. Как они все-таки решат?..

Он еще раз вспомнил Вендулу. Не попало ей за то, что она так поздно вернулась? Ну да ладно! До чего же здорово вместе ходить вдоль реки! Где бы он ночевал сегодня, если б не встретился с Вендулой?

— …Ты знаешь, кем бы он стал? Рабом восьми часов, галерником! — услыхал Милан голос отца.

Он навострил слух, ловя обрывки разговора. И снова голос отца:

— Я же сказал!

Потом наступила долгая тишина. Милан почувствовал, что устал от этого сумасшедшего дня, переполненного новостями, он повернулся на левый бок и через несколько секунд уже крепко спал.

37

Воскресное утро.

Милан поднялся раньше всех. Вошел в комнату. На столике увидал перо и анкету. Нагнулся — она была заполнена. И нигде, ни разу не было слов «химический техникум».

Наоборот, там стояло…

— У-у-у-у!.. — заорал Милан, когда под пунктом «Название школы» увидел несколько простых букв, воплотивших его мечту и страстное желание.

Издав воинственный клич индейца, он ворвался в спальню. Отец читал, лежа в постели. Ни слова не говоря, Милан навалился на него.

— Ты что, спятил, что ли? — крикнул отец, а мама, положив на ночной столик книжку, засмеялась.

— Спятил, что ли? — с опаской спросила она.

— Ты не сердишься, ма? Правда?

Мама шлепнула его ладонью по спине.

— Все вы одинаковые упрямцы! Весь в отца!

— Но, ма…

— Не воображай, Милан, что все уже в порядке, — пытался погасить его восторг отец. — Завтра я пойду в школу, и если насчет зажигалки ты солгал, то…

— Не солгал, все правда, честное слово!.. Ты у нас отец экстра-класса! — крикнул Милан восторженно и расцеловал его. — О… ты колешься, скорее брейся!

— Неженка, — сказала мама.

Милан побежал будить Лилину.

— Я не пойду! Я не пойду!.. — орал он во все горло.

Лилина сонно моргала глазами.

— Куда ты не пойдешь?

— Не пойду в химический техникум, уу-уу!..

— Значит, будешь выращивать своих улиток?

Милан счастливо засмеялся.

— А хоть бы и так! Привет!

— Куда летишь? — крикнула вслед ему Лилина.

Но Милан исчез в передней. Он лихорадочно одевался. В куртке и в спортивных брюках Милан сунулся в спальню.

— Мама, я сейчас вернусь, ладно? Мне надо кое-что сказать Вендуле!

— Кому? — не поняла мама.

— Вендуле, — он смутился. — Одной девчонке из нашего класса, понимаешь?

— Ага… — ответила мама. Хотя, видимо, так ничего и не поняла.

38

Он остановился только под окнами красного домика. Нагнулся, чтоб поднять камушек, но заколебался. Наверху еще были опущены шторы. Милан кинул камушек, но он, миновав цель, загрохотал по водосточной трубе. Еще раз. Дзинь! — и камушек стукнулся об стекло.

Штора взлетела вверх, и в окне появилась Вендула в пижаме. Она чуть-чуть приоткрыла окошко, чтоб не напустить холоду, и вполголоса спросила Милана:

— Тебе чего?

— Я не пойду в техникум! — объявил он счастливым тоном.

Вендула вытаращила глаза.

— Ну да? Факт?

— Ага… Отец поумнел.

— А мама?

— Мама пока ни туда ни сюда, но все будет в порядке. Анкету уже подписали!

Вендуле было очень интересно, куда же он подаст?

— Потом скажу, когда… Пошли днем в кино, а?

Она согласилась. И вдруг, быстро оглянувшись назад, что-то сказала маме.

— Велела закрыть окно, — тихо сказала она Милану. — Ну, пока!

Милан махнул рукой. Девочка захлопнула окошко и исчезла.

Он возвращался домой, засунув руки в карманы штанов и широко шагая по тротуару. И вдруг ни с того ни с сего стал насвистывать песенку про молодого жеребца.

Начинался новый, необыкновенный, великолепный день…