Пулеметчик

Глава 12

Лето 1903 — зима 1904

А потом случилась война. Ее, конечно, ждали, ощущение “вот-вот рванет” прямо носилось в воздухе, но все равно началось внезапно.

Шедшие ни шатко ни валко дальневосточные переговоры явно зашли в тупик из-за желания и Японии, и России нахапать всего и побольше. Так что всю весну стороны перекрашивали корабли в боевой цвет, в сибирских бригадах формировались третьи батальоны, ставились минные заграждения у военно-морских баз, японцы спешно строили дороги в Корее, накапливали снабжение на складах и перегоняли свежекупленные крейсера, а на станциях в Забайкалье и Маньчжии буквально толкались составы с военными запасами для Порт-Артура. Наконец японцы разорвали дипломатические отношения и все замерло в ожидании отмашки.

Она и случилась, как по писаному — в ночь с воскресенья на понедельник 27 июля эскадра Уриу высадила десант и утопила в Чемульпо крейсер “Боярин” и канонерскую лодку “Гиляк”, потеряв один миноносец. Также получил приличные повреждения крейсер “Асама”, поскольку командир “Боярина” Сарычев приказал сосредоточить на вражеском флагмане весь огонь, не отвлекаясь на другие цели.

В ту же ночь японские миноносцы атаковали рейд Порт-Артура, но преуспели лишь отчасти: группе радиоперехвата удалось еще в пятницу зафиксировать возросшую активность в эфире и убедить адмирала Старка принять меры, так что на берег выбросился только крейсер “Паллада”, броненосцы не пострадали, зато эскадра отчиталась об уничтожении пяти японских миноносцев (на самом деле, артиллерийским огнем повредили только два, один затонул, а второй затопили с сами японцы, но и так неплохо вышло).

По горячим следам наутро государь-император выдал манифест с объявлением войны, а по Москве прокатилась демонстрация в поддержку — орущая толпа шарахалась по бульварам туда-сюда, красные от жары и водки рожи махали флагами и хоругвями, заставляли все ресторанные оркестры играть “Боже, царя храни”, произносили патриотические речи и грозились “надрать косоглазым макакам задницы”, закидать шапками и вообще порвать на японский военно-морской флаг. Большинство из призывавших явно не собирались делать это сами, в основном, по причине возраста и социального положения, и потому выглядело это, мягко говоря, неприятно. Ну и пришлось на некоторое время прикрыть кабинет Цзюминя — бьют, как известно, не по паспорту, а по роже, а Ян мне нужен живой и здоровый.

Я же последовал примеру императора, но в гораздо более скромном масштабе — накатал телеграмму, а вслед и письмо Собко, в которых изложил все, что знал про бронепоезда, особенно упирая на опыт недавней войны в Южной Африке и установку орудий на платформы в годы Гражданской войны в США. Глядишь, и построит внудервафлю неуемный путеец.

Еще через пару недель австриец Грейнц написал стихотворение “Auf Deck, Kameraden, all' auf Deck!”, которое теперь, наверное, будет звучать как “Врагу не сдается наш гордый “Боярин”, надеюсь, переводчики не оплошают и будут советские, или как там будет называться прекрасная Россия будущего, матросики петь про крейсер с социально чуждым названием. “Варяг”, кстати, тоже утонул — напоролся на мину и пока там возились со спасательными работами, начался шторм и корабль пришлось бросить.

Тем временем Макаров был назначен командующим Тихоокеанской эскадрой, началась массированная высадка японцев в Корее и марш их на север к границе с Китаем. У Виджу произошла артиллерийская перестрелка прикрывавшего границу по реке Ялу отряда с авангардом генерала Асада, в тот же день влетел на мины и затонул броненосец “Цесаревич”, а “Петропавловск” получил пробоину, но остался на плаву, Макарова же сильно контузило при взрыве мины и флот заперся в Порт-Артуре, ожидая возвращения адмирала в строй. Правда, Степан Осипович, который слыл сторонником прогресса, успел накрутить хвосты и потребовал прислать дополнительное радиооборудование — и для кораблей, и для береговых станций.

Так что я отписал Болдыреву насчет возможности постановок помех, пусть проконсультируется с Лебедевым, тот как раз должен вернуться после второго захода в санаторий доктора Амслера. И мягко намекнул Лавру на то, чтобы обратили внимание на лиц, лоббирующих поставки французских и немецких приемников и передатчиков, поскольку наши, улучшенные Поповым и Лебедевым, и так круче импортных, но самое главное, что они наши и что уплаченные за них деньги не уйдут чужому дяде, а послужат развитию отечественной радиопромышленности.

Собко, хоть и занятый по уши срочной прокладкой дополнительных веток для нужд армии, идею с бронепоездом воспринял серьезно и ухитрился заложить целых два — “Харбин” и “Мукден”. Военное начальство в лице назначенного командующим Куропаткина обозрело укрепленные шпалами платформы и блиндированные котельным железом паровозы и буркнуло что-то благосклонное. Так что Вася совсем зашился, срочно впихивая в построенное трехдюймовки и пулеметы, и отбирая паровозные команды. Если военные не прощелкают с комплектацией экипажей, может получиться неплохо.

В начале ноября состоялось первое серьезное столкновение императорских армий — японцы переправились через Ялу, служившую границей между Кореей и Китаем. Командующий Восточным отрядом генерал Засулич (тоже Иванович, как и наша “Тетка” Вера Засулич, брат что ли?) отдал приказ об отступлении, как только японцы сбили его левый фланг. Впрочем, у них было троекратное преимущество что в людях, что в артиллерии. Русская армия начала пятиться к линии Южно-Маньчжурской дороги. На флоте тоже все было не слава богу — джапы, не будь дураки, попытались затопить десяток груженых камнями судов на выходном фарватере Порт-Артура и тем самым заблокировать флот в бухте. Но малость пришедший в форму Макаров внимательно слушал радистов, гонял миноносцы в дозоры и моряки худо-бедно сумели отбиться, отделавшись лишь двумя затонувшими в канале брандерами.

И сразу же началась высадка армии генерала Оку на Ляодунском полуострове. Флот попытался выйти на перехват, но из-за командования Витгефта и встречей со всеми силами адмирала Того, ограничился вялой перестрелкой и ушел под защиту крепости обратно, так и не помешав десанту.

***

При аккуратной прическе и солидном костюме Зубатов ухитрялся выглядеть… взъерошенным, что ли. Такое впечатление, что его не просто лишили места, но еще основательно трясли за шкирку, отчего он постоянно отвлекался от игры и зависал.

Встретились мы в шахматной комнате Художественного кружка, где по утреннему времени кроме нас было только два человека за доской в дальнем углу. Конспиративные квартиры были для наших встреч теперь закрыты, ибо передо мной сидел не заведующий Особым отделом Департамента полиции, а надворный советник в отставке — скандал с Плеве ожидаемо закончился увольнением.

— Нет, вы представляете, Михаил Дмитриевич, как щенка, как паршивого щенка! После стольких лет службы! После реформы всего политического сыска! — экс-охранник снова начал кипятиться и мне пришлось просить его быть тише. Мы устроились между камином и окном и вот уже полчаса двигали фигуры, не особо вдумываясь в происходящее на доске.

В комнату заглянул неприметный человечек, обвел взглядом помещение, особо осмотрев наш угол и, удовлетворившись увиденным, прикрыл за собой дверь.

— Ш-шпионят, — сквозь зубы процедил Зубатов, сжимая фигуру в руке так, как будто это горло ненавистного министра. Больше всего его раздражала даже не скорость, с которой его выперли из полиции и выслали из Питера “в двадцать четыре часа”, а то, что за ним поставили наружное наблюдение. — Господи, скорее бы в ссылку, чтобы эти рожи не видеть…

— Все так плохо?

— Все под откос! — повысил голос Сергей, но взял себя в руки и продолжил уже тише. — Общества закрыть, активистов под надзор, никаких реформ, только репрессии. А люди мне верили! Вот сейчас, когда война и непременно будет расти недовольство — взять и свернуть всю работу!

— А давайте я ваших людей приберу, — вкрадчиво предложил я и сделал ход.

— Куда, куда вы приберете, Михаил Дмитриевич? — скептически махнул рукой свежий отставник.

— Ну, вот была там у вас еврейская рабочая организация — так желающих можно через сионистов отправить в Палестину. А общества-профсоюзы переформировать и пусть работают дальше, только без полицейского контроля, как я и предлагал.

— Так они же без надзора в бомбисты уйдут!

— У нас не уйдут, не беспокойтесь, — заверил я его. — В конце концов, мы же работали раздельно, но с общей целью. Я спровадил Гоца, вы арестовали Гершуни, так давайте продолжим. И людей сбережем, и дело сделаем.

— Не знаю, — он опять сжал фигуру в руке и уставился в окно. Наверное, надо было не торопиться, а встретится через месяц, когда остынет и обдумает ситуацию.

— Ну, если не хотите так, то займитесь чем-нибудь, чтобы поедом себя не есть

— Да чем я могу заняться? — Зубатов мало что не швырнул фигуру на доску.

— Книгу напишите “Как я руководил охранкой”, например, — решил я попробовать “клин клином”.

— Вы с ума сошли, такое писать нельзя! — оторопел Сергей.

— Для себя — можно, никто ведь не требует ее издавать, — ага, пусть напишет, а уж мы найдем способ наложить на нее лапу. А то и сам отдаст, по результатам раздумий. — Просто пишите, регулярно, ежедневно. Это очень успокаивает дух и вытесняет тяжелые мысли.

— Я подумаю, — медленно проговорил Зубатов и после паузы, в которую поместились три хода, продолжил, видимо, на что-то решившись.

— Насчет рабочих обществ, есть в Питере такой священник, отец Георгий, Гапон его фамилия. Тоже считает, что общества должны быть без полицейского контроля, я вам, Михаил Дмитриевич, дам его адрес, а то он человек горячий, может такого наворотить — в три года не расхлебаешь.

Ну да. Как раз три года и расхлебывали.

— Хорошо, договорились. С вас книга, с меня Гапон. Если что — от меня придет человек с моей визиткой. Кстати, партия, — мы пожали друг другу руки.

— Договорились, — Зубатов развернул доску и принялся расставлять белые. — А что это мы все обо мне, у вас-то как дела?

— О, отлично! Мы тут с Жилищным обществом такую аферу затеяли…

В сентябре мы сдали под заселение целый квартал доходных домов. Причем московская публика, с ее ежегодными страданиями найма жилья после дачного сезона, вцепилась в наше предложение, как клещ и даже устроила что-то вроде аукциона на место в очереди. Еще бы, весь город знал про “американские” квартиры, а цены мы выставили немного “ниже рыночных”, так что запись желающих шла уже на следующий год, когда мы сдадим еще десяток домов.

Вообще, Марьина Роща и весь район между Крестовской и Бутырской заставами на север от Камер-коллежского вала фактически стал вотчиной М.Ж.О. Здесь стоял наш первый квартал, сюда уже было проложено ответвление городской канализации (бог ты мой, сколько нервов нам стоило пробить прокладку в первоочередном порядке), здесь же, на пересечениях Сущевского вала с Новотихвинской и Ямской строились “конторские здания”, прообраз бизнес-центров моего времени и на них тоже стояли в очередь арендаторы.

А на днях Волжско-Камский банк, Московское жилищное общество и Союз артелей (съезд нам так и не дали провести, заразы, отменили в последний момент — ну да ничего, умнее будем) презентовали программу обмена поместий на долю в доходных домах М.Ж.О. На доставшуюся таким образом землю можно было отселять ближние к Москве деревни, а вместо них строить новые кварталы или рабочие поселки. Или просто использовать для расширения артелей и как рычаг влияния на окрестное крестьянство, так что все получали свое: хреновые помещики, не умеющие сами наладить хозяйство — источник дохода, мы — расширение сферы влияния, а банк — проценты со всей этой движухи. Ну и связка Общества с артелями становилась зародышем всероссийской кооперативной структуры.

— Так что вот, вскоре, надеюсь, будем и для рабочих жилье строить, — закончил я экскурс в наши дела. — Да, самое смешное, знаете что? Ваш преемник, Кожин, въехал в один из наших домов. Я ради такого дела ему лично экскурсию провел, в том числе и по конторским зданиям. Он, бедолага, аж обзавидовался, говорит, его отделение в такой тесноте работает…

Неприметный человечек снова приоткрыл дверь, но напоролся на взгляд своего бывшего начальника и поспешил скрыться.

— Да, у нас… нет, теперь уже у них, — поправился Зубатов, — с помещениями на Гнездниковском беда, и все очень неудобно.

— Ну вот я его и уговорил подумать насчет ремонта и перепланировки. Так что, глядишь, и будет Московское жилищное общество поставщиком Охранного отделения.

Сергей печально усмехнулся и сделал ход.

***

Японцы медленно расползлись по Квантуну, перерезали железную дорогу в Порт-Артур, а с моря блокировали крепость крупными силами. На деле все ограничивалось действиями миноносцев и в качестве редкого исключения — перестрелками крейсеров, так и шло до конца ноября, когда были вычислены периодичность движения и маршруты японцев. Минзаг “Амур” в тумане выставил мины и на них через день налетел броненосец “Хацусе”, затонувший после третьего взрыва. Счет потерянных броненосцев сравнялся, их осталось пять у японцев и семь у наших.

В декабре, накопив силы и разведав местность, генерал Оку сбил отряд Фока с отличной оборонительной позиции у Цзиньчжоу. Поди разберись, что там было на самом деле, но по газетным сообщениям (в том числе английским, французским и американским) складывалось впечатление нерешительности русского командования.

Рождественский бой у Вафаньгоу прошел в том же задумчивом стиле, хотя появление бронепоезда “Мукден” позволило отступить в относительном порядке. Черт его знает, сильно ли события отличалось от реала, но как по мне — генералы пятились и пятились, Куропаткин и флот мышей не ловили.

На зиму столкновения подутихли, разве что состоялись “бои местного значения” у неизвестных мне ранее Ташичао, Симучена и на Янзелинском перевале. Японцы медленно продвигались вперед, армия Куропаткина при каждом удобном случае отходила, все больше увеличивая разрыв между собой и Порт-Артуром и уже становилось ясно, что деблокады не будет. Видимо, осознав это, Макаров сразу по выходу из госпиталя велел готовиться к прорыву во Владивосток. Адмирал он был авторитетный и сумел заразить эскадру своей уверенностью, что нехрен сидеть на рейде и ждать, когда корабли утопит осадная артиллерия, даже неравный размен в морском бою будет лучше.

Несмотря на все усилия Болдырева и его коллег, японская разведка исправно получала сведения из крепости, хоть и в меньшем объеме, так что Того встретил вышедшую в Желтое море Тихоокеанскую эскадру всего в сорока милях от Порт-Артура. Началась мясорубка, через три часа Макаров был убит разрывом снаряда в боевой рубке “Петропавловска”, командование принял Витгефт, подтвердивший приказ пробиваться любой ценой. Еще через семь часов, в темноте, сильно побитые корабли японцев вышли из боя, дав возможность почти потерявшей ход “Полтаве” вернуться в Порт-Артур, а “Пересвету”, “Севастополю” и крейсерам прорваться. Размен в целом получился сильно в пользу японцев — четыре русских броненосца на два японских”, но хотя бы часть флота избежала гибели в Артуре. Ну и дотопили толком не отремонтированную “Асаму”, малость поквитавшись за “Боярина”.

***

Кооперативный, он же артельный съезд мы провели в феврале в Выборге, чтобы далеко не ходить. Княжество Финляндское по обычаю показывало козью морду имперской администрации и разрешило проведение без дурацких мелочных придирок, да и с помещениями у финнов было попроще, разве что добраться до соплеменного вокзала, у которого Ильич толкал речь с броневика, без пересадки было невозможно — в столице империи ни одного железнодорожного моста через Неву пока не было.

Почти неделя заседаний дала нам программу Кооперативного союза с секциями кредитной, потребительской, производственной, сельскохозяйственной и жилищной. Получилась крепкая такая взаимосвязанная конструкция, причем в силу того, что мы существовали как бы неофициально, без “высочайшего разрешения” и утвержденного устава, все приходилось делать исключительно на неформальных связях. Вернее, связи были более-менее формальными, но как бы не признанными государством.

Гости приехали на съезд не только из наших артелей и потребительских обществ, немало было приглашено земцев, агрономов, экономистов, юристов, статистиков, в том числе ряд известных профессоров, разделявших идеи кооперации. Но вот любопытно — если выступали крестьяне или низовые работники кооперации, они говорили о практических, насущных вещах, например, как организовать совместную закупку техники или что нужно для коллективного сбыта льна напрямую в Британию, а вот если на трибуну попадал кто-то из интеллигентов или паче чаяния, профессор… Нет, они тоже говорили нужные вещи, но все больше в части теории, в облаках парили, в общем. Один даже ухитрился брякнуть “кооперация ставит своей основной задачей внести изменения в экономические отношения современного общества в области потребления, обмена и производства, внести изменения в отношения между трудом и капиталом”. Оно, конечно, верно, но думать же надо, товарищи дорогие, в какой стране живем и чего не стоит говорить с трибуны.

Посему мы постарались “профессуру” немедленно запрячь в мастер-классы по учету, страхованию, отчетности, юридическим вопросам, чтобы времени на говорильню не оставалось. И надо сказать, они весьма тому порадовались, поскольку “простой народ” внимал их сокровенным знаниям даром что не раскрыв рот.

Но особенно наши мужики гордились присутствием иностранных представителей из Итальянского союза кооперации, Имперского союза немецких сельскохозяйственных товариществ, Центрального союза английских потребительных обществ — короче, вся просвещенная Европа нас поддержала, я прям слышал зубовный скрежет, доносившийся до Выборга из здания МВД в Петербурге. Ох, чую, перекроют нам кислород, если революция не начнется, прямо хоть самому подталкивай. А подталкивать нельзя, война у нас, и так во всем, любое решение делает где-то хорошо, а где-то плохо и надо стараться, чтобы “хорошо” хоть немножечко, но перевешивало.

Почти все вопросы повестки были решены, что называется, влет, чему очень помогла наработанная за эти годы практика, да и просветительская деятельность группы Губанова. Была даже учреждена “артельная стипендия” для студентов-агрономов, договорились о создании и всероссийских союзов, и о профильных объединениях льноводов и маслоделов, и даже о создании оптовых складов на местах.

А потом мы собрались, так сказать, руководящим ядром и активом, человек тридцать, чтобы обсудить цели и задачи на будущее. Я присутствовал как представитель Московского жилищного общества и рассказал о нашей “афере”.

Вообще, за два года рост “самосознания” был удивительный — Никита Свинцов, например, первым заговорил о том, что кооперации нужен собственный банк, его поддержали с идеями создания своих фабрик и плотной увязке всех сторон деятельности. Ну и перестали бояться быстрого роста — было решено за год добиться стотысячной численности низовых обществ и артелей. А в таких в среднем числилось человек по тридцать, а если с семьями, то и все сто-сто пятьдесят.

Это что же получается, нас через год будет десять миллионов??? Хотя уже сейчас нас всего впятеро меньше, миллионный рубеж давно пройден.

***

Давно ожидаемое, но не менее печальное известие встретило меня по возвращении в Москву — умер Сергей Желябужский, фиктивный муж Наташи. Как ни лечили его немцы, как ни старалась сама Наташа, а туберкулез оказался сильней. Иной раз я остро жалею, что строитель, а не врач, и не могу изобрести какой-нибудь пенициллин, а про лекарства я в лучшем случае знаю названия. Ну, кроме алко-зельцера, но это была производственная необходимость, как гласила вторая заповедь прораба — “рожденный строить не пить не может”.

В мае Наташа должна получить диплом “помощника врача”, до полного доктора надо учиться еще два года, но она решила уехать из осточертевшего Бадена и попробовать доучиться в России. Для нынешних нравов это запредельно, хотя попробовать можно — и сама она дочь генерал-лейтенанта, и профессора-медики в количестве в наших домах живут, попробуем найти подход. Ну и надо думать, как правильно оформить наши отношения — это в мое время все было просто, а тут целый клубок проблем. И социальное происхождение разное, и гражданство-подданство разное и даже вероисповедание разное. Надо будет зайти к нашему с Бари знакомцу, американскому консулу в Москве Сэмюэлю Смиту и задать ему этот вопрос, тем более что он совсем рядом — консульство снимает помещение в том же доме Александра Вениаминовича, где расположена строительная контора.

В моих делах после съезда никакой паузы не получилось, заработали две первые комиссионерские фирмы, наши школы в Швеции выпустили первые пятьдесят человек. Для них я написал все, что помнил и знал о сетевых структурах, о реальных методах конспирации большевиков, о принципе делегирования, о формах забастовок и еще о многих полезных вещах. Глядишь, никакого Шарпа не потребуется, будут поминать “методику Скамова”, хе-хе.

В апреле мы собирались начать строительства первого рабочего поселка, на что уговорили Савву Морозова и теперь по два раза в неделю мотался в село Никольское, где стояли его мануфактуры. “Селом” это именовалось только де-юре, в мое время такие место называлось бы “моногород”, то есть тысячи людей вокруг градообразующего предприятия — ткачи, красильщики, мастера, обслуга, ремонтники и даже трактирщики — живут только с фабрики, убери ее и все разъедутся. Точно так же выглядели и соседние Орехово и Зуево, вот там-то, в “центре забастовочного и стачечного движения” мы запланировали “город-сад” на сотню двухэтажных домов с благоустроенными квартирами и общежитиями, с палисадничками и огородами — нечто вроде того, что строилось в реале в двадцатых годах, только без такого явного конструктивизма.

За основу взяли каркасные “финские домики” из стандартных деревянных конструкций, кухни для удешевления пришлось делать общими на лестничную площадку, а ввиду того, что о канализации приходилось только мечтать, “удобства” пришлось ставить во дворе. Но даже так это был громадный шаг вперед по сравнению с бараками и рабочими казармами, причем совсем не дорогой.