Пулеметчик

Глава 18

Зима-весна 1905

Совсем ведь молодые, скуластый Арсений и круглолицый Мрузов выглядят вообще мальчишками. Сколько им, восемнадцать, девятнадцать?

Я оглядел остальных собравшихся — буйные вихры такого же молодого Химика, даже пенсне не делало его взрослым, оттопыренные уши Архипыча, узкое девичье лицо Канарейки, высокий лоб Дяди и юнкерские усики Мироныча… Ивановцы были похожи на школьников под присмотром двух учителей — сорокалетних Отца и Екатерины Николаевны. Ну и Вани Федорова, направленного в город в качестве советника и организатора.

А я, наверное, на их фоне выгляжу стариком.

За бревенчатой стеной снова взвизгнула гармошка и дробно ударили каблуки — там шла гулянка, созванная ради прикрытия нашей встречи, несмотря на то, что собрались мы не в Русском Манчестере, а под крылом Саввы Морозова, в Никольском — тут полиция лишний раз в дела фабричных не лезла.

— Товарищи, — начал Красин, стоя почти под образами, — как вы знаете, Исполнительный комитет готовит общероссийскую политическую стачку и вам в ней предназначена особая роль. Слово представителю комитета, товарищу Внучку.

Я взял свой стул, поднес его к покрытому полосатой скатеркой круглому столу и сел.

— Ну, раз у нас тут есть Отец, Дядя и Внучок, давайте будем по семейному, теснее.

Кружок из десятка человек задвигался, пересаживаясь ближе.

— Первое, для сведения. С несомненностью установлено, что в школу под Стокгольмом был внедрен агент охранки. К сожалению, узнали мы об этом поздно, кто именно, пока не вычислили, но он точно был и потому полиция имеет описания внешности сидящих здесь Архипыча, Дяди и Мироныча. Вы, товарищи, действовали под чужими именами и сменили клички, но мы считаем своим долгом предупредить вас и предложить на время отойти от дел. Или переехать в другие губернии.

Все трое отрицательно помотали головами.

Не люди — кремень. Мы бы, наверное, подняли дело и без них, но “шведы” знают и умеют больше остальных. Очень, очень вовремя мы успели со школой, но забастовки идут по всей стране и каждый из сотни с лишним выпускников на вес золота.

— Принято. В Иваново-Вознесенске несколько крупных фабрик, хорошо организованные рабочие и сильные ячейки социалистов. Поэтому Исполком предлагает вам испытать новый способ управления забастовками — советы рабочих уполномоченных.

— Так каждый раз стачечные комитеты выбираем, — как самый старший, Отец взял на себя роль выразителя общего мнения.

— Верно, а сейчас можно попробовать не просто вести забастовку, но и взять власть в городе.

— А полиция? — несколько оторопел Дядя.

— Заменить ее. Создать дружины для поддержания порядка.

Не ждали, зашевелились, запереглядывлись, разве что Арсений с Мрузовым радостно, а остальные удивленно и даже с некоторой опаской.

— Непросто, опыта нет, — от лица “молодых” высказался Химик.

— А его ни у кого нет, но надо же когда-то начинать? Если возьметесь, мы пришлем подготовленных ребят. Сколько сможем, Лошадь? — повернулся я к сидевшему в углу комнаты Красину.

— Намечали шесть летучих отрядов, до сотни человек.

— Ого! — удивились и обрадовались ивановцы. — Так полиции в городе едва ли столько же.

— Вот добавите своих дружинников и замените.

— А если заартачатся?

— Так поговорить надо с каждым, сперва по хорошему. Мол, сидите по домам до окончания забастовки, мы сами управимся. А не согласятся — разоружить и запереть, самых буйных к ним же, в холодную.

У ребят аж глаза загорелись — еще бы, с детства знакомого держиморду в кутузку запереть, дай только волю!

— Только предупреждаю, товарищи: никаких самосудов, погромов, грабежей, избиений. Все должно быть пристойно и тихо, чтобы вся Россия увидела, что рабочие могут все делать сами. Теперь о том, как строить работу. В цехах выбираются советы уполномоченных, они, в свою очередь, направляют делегатов в фабричный совет, а фабрики уже в общегородской. По ходу выборов составляется общий наказ — за что стачка, какие требования, от чего отступать нельзя и так далее. Важно вот что: делегата можно заменить в любой момент, по решению пославшего его совета, главное — наказ, а не делегат.

— Так настроения на фабриках разные, где побоевитее, где, наоборот, соглашательские, — тихо, но твердо высказалась Канарейка. — Такие нам весь городской совет раздергают, будут делегатов туда-сюда заменять.

— Наказ. Выработан — осуществляем. И опять же, из городского совета отозвать может только фабричный, из фабричного — только цеховой.

— Вроде как фильтр такой?

— Точно. И общее правило: не нравится, что делает большинство — отойди в сторону, не мешай.

Трое “шведов” согласно кивали головами по ходу моего изложения. Еще бы, их в том числе этому и учили.

— Городской совет создает уже упомянутую дружину по охране порядка и комиссии: забастовочную, переговорную, финансовую, продовольственную…

— А где его брать? — вскинулась Екатерина Николаевна. — Они же фабричные лавки позакрывают, да на городские давить будут!

— Вы будете властью, откроете. Ну и есть уговор с артелями в вашем и соседних уездах о продаже по оптовым ценам муки, птицы, яиц и прочего, организуйте доставку, раздачу или того лучше — столовые и пекарни.

— А деньги?

— Ну вы же страховые стачечные кассы создаете? И к тому же Исполком выделяет пятьдесят тысяч рублей.

— На семьдесят тысяч ткачей негусто.

— Ну, товарищи, в других городах и того нет. Заработает Политпомощь — еще и оттуда будут.

***

— Что то вы, Леонид Борисович, невеселы, — мы шли по заснеженному Никольскому в сторону морозовской мануфактуры, где была фабричные дома инженеров. В голубом свете молочно-белой луны падали крупные мягкие хлопья, в домах горели красные и желтые огоньки.

— Чему радоваться-то?

— Ну как же, Союз Труда вон создали, невзирая на все японские происки и гапонские поползновения.

— Да ладно, что там ваш Гапон, фантазер. Все, конечно, его к себе завлекали, но исключительно как декоративную фигуру.

— И с кем же встречался наш пострел?

— Да почитай со всеми, — начал перечисление Красин. — С Плехановым, Стариком, Дейчем, Черновым, Азефом. Но как мне кажется, он сильно увлекся хлебовольцами, вернее, их синдикалистским крылом. Чем-то зацепили его Дайнов и Раевский с их вольными коммунами трудящихся.

— Азеф в Исполком вошел? — во дворе, мимо которого мы проходили, вдруг залаял на нас здоровенный кобель и стал бросаться на забор, громыхая цепью, я дернулся от него.

— Нет, отодвинули, как вы и просили, — Красин тоже посторонился. — От эсеров Каляев и Ракитников.

— Каляев из практиков, от Крамера?

— Да, он его с детства знает. Вообще почти весь исполком — большевцы.

— Ну, так и планировали — практики в Исполком Союза Труда, литераторы в Совет.

— Да, но вот эмигранты в Совете, как этот пес, с цепи рвутся, требуют немедленного восстания.

— Надо им идею подкинуть — кто за восстание, тот пусть собирается и едет в Россию, сможем их перебросить, Леонид Борисович?

— А вы иезуит, Михаил Дмитриевич.

— Да? А посылать людей на смерть, сидя в прекрасном далеке — это не иезуитство? Вон, Гапон, куда как дров наломал, но шел-то на выстрелы впереди людей, не побоялся.

Красин издал странный звук, я повернулся и обомлел — ироничный, щеголеватый Красин был белее падавшего снега и скрипел зубами.

— Господи, Леонид, что с вами?

— Извините, Сосед, как вспомню Кровавое воскресенье, в глазах темнеет, ненависть прямо оглушает.

Никитич взял себя в руки и двинулся дальше, скрипя свежевыпавшим снегом.

— Иной раз думаешь — ну почему не зимой случилось? Сколько бы народу уцелело…

— Почему? — удивился я.

— Тулупы да шапки хоть как-то защитить могли. Опять же, речки да каналы льдом покрыты — сколько бы людей не утонуло, а по ним выбралось? Вот так и думаю, думаю, а потом понимаю, что не в зиме дело, а в тех сволочах, что стреляли да командовали. Поубивать бы их всех, да нельзя, вот и бешусь, — Красин помолчал. — Может, все-таки можно, самых рьяных, а? Пусть эсеры займутся? Объявить, что в каждом случае стрельбы по народу мы будем проводить свое расследование и если кто отдал приказ стрелять в мирных и невооруженных людей, то Исполком будет приветствовать акцию возмездия в его отношении.

— Хм… Вообще да, как начнется активная фаза революции, масса отчаянной молодежи кинется в анархисты, а они, судя по последним статьям, ничего лучше безмотивного террора не придумают. Так пусть хоть карателей отстреливают, а не первых попавшихся.

— Активная фаза? Уверены? — с надеждой обернулся ко мне Красин.

— Уверен, уверен, — утвердительно покачал я головой, а чего мне не быть уверенным, если все идет примерно так же, как помню, только со сдвигом на пять-семь месяцев?

— И восстания будут?

— И восстания. И карательные экспедиции. И ускоренные суды. И виселицы. Так что разворачивайте как минимум тысячу боевиков, оружия должно хватить, еще из демобилизованных амурцев можно набрать, да пулеметы — нужно будет несколько крепких отрядов, есть у меня мысли, чем их занять. Кстати, как там с литературой для военнопленных?

— Шифф слово держит, “Правда” и брошюры в Японию поступают регулярно, уже есть ячейки в нескольких лагерях. По нашим прикидкам, к весне их будет шесть-семь десятков.

— Ну вот, войну, полагаю, зимой закончат, весной будут возвращать пленных, вам пополнение, — я приобнял и слегка встряхнул Леонида. — И сахалинцы еще будут, народ обстрелянный. Назовем, скажем, “Армией Свободы”.

— Почему? Может, “социалистической армией”?

— Не-не-не, у нас в Союзе Правды и так все сплошь социалисты и республиканцы и все за свободу. Вот пусть и гадают, чья это армия — эсеров, эсдеков или анархистов. По-моему, подходящее название.

И будет у нас мало того, что Народный фронт, так еще и Шин Фейн с Ирландской Республиканской Армией, спасибо ирландцам за идею. Хорошая метода у них вышла — одни легально в парламенте заседают, курсы ведут, статейки пишут, другие из подполья сассенахов мочат, а разделение труда, как известно, повышает производительность. А у нас посередке еще и прослойка “практиков” будет.

***

— Слушайте, Лавр Максимович, у вас опять звездочки с погон пропали! Чтож за напасть такая?

— Досрочно произведен в полковники, да еще “владимира” с мечами выхватил, так сказать, за отличие в деле с неприятелем, — с гордостью сообщил казак.

— Ого, были, значит, в бою?

— Ну, не совсем, — смутился Болдырев, — но разведку японскую мы пару раз крепко ущучили.

Свежеиспеченный полковник с интересом осваивал кресло в моем кабинете, катаясь туда-сюда и регулируя наклон спинки. Кстати, надо бы мне обзавестись пишущей машинкой, ундервуды уже вроде выпускаются, а компьютерную раскладку клавиатуры я должен помнить, литеры мне на заводе Бари отольют или еще где.

— А с Сахалина новости есть?

Болдырев пустился рассказывать о событиях на острове. После высадки дивизии японцев, военный губернатор Ляпунов быстро поднял лапки вверх, но несколько отрядов численностью в двести-триста человек перешли к партизанской войне. Правда, большую часть японцы быстро разгромили, да и как могло быть иначе, если засада на превосходящего противника — линия окопов с последующей обороной? Одну такую “ссыльно-каторжную дружину” полностью расстреляли, дескать, заключенные, значит, бандиты. А вот ребята Медведника, как оказалось, время зря не теряли и успели создать в тайге сеть баз, заимок, складов и подобрать боевой костяк. Например, туда в ссылку попал некто Костюшко-Валюжанич, полу-однофамилец знаменитого польского инсургента, но что еще важнее — павлон, то есть выпускник престижного Павловского военного училища. Плюс офицеры, направленные туда Болдыревым, плюс “буры”, воевавшие в Трансваале, плюс мои воспоминания о действиях партизан в России, на Кубе, во Вьетнаме… Армейские-то герильясы все больше на великую, но устаревшую книжку Дениса Давыдова опираются, “Опыт теории партизанского действия”, а Егор настоял на том, чтобы действовать малыми отрядами, да больше по ночам. Ударил-отошел, ударил-отошел… Японцы в погоню — а там пулеметные засады или вьетнамские ловушки с кольями или собранные на коленке из чего ни попадя мины-растяжки.

— Скажите, Михаил Дмитриевич, а пулеметы откуда там взялись?

— Это наш маленький секрет, Лавр Максимович. Но если прям очень хочется узнать — через латиноамериканцев перекупили. А вот откуда вы так хорошо осведомлены, ведь японцы заняли Александровск и телеграфный кабель в их руках?

— Тут никаких секретов нет, ни больших, ни маленьких. Амурский лиман замерз и ваш Медведник организовал экспедицию в Николаевск, заодно часть раненых вывезли, правда, в дороге многие померли, мороза не выдержали. В общем, связь есть, но не быстрая, но отчеты и фотографические материалы поступают регулярно. Страшненькие, доложу я вам, снимки, не стесняются японцы совсем.

— Так публикуйте!

— Цензура не позволит, слишком там все, — Лавр замялся, — трупы сожженые, распятые, повешенные…

— А вы попробуйте в Европе напечатать. Там публика любит себе нервы пощекотать, можно очень неплохой фитиль желтолицым вставить, чтобы весь мир видел, что Англия да Америка поддерживают настоящих средневековых дикарей. Пусть видят, что сопротивление не сломлено, Сахалин не оккупирован. И еще одна мыслишка есть, как там японцам свинью подложить.

— Ну-ка, ну-ка, — катнулся на кресле Болдырев, — ваши мыслишки всегда интересны.

— Я так думаю, Сахалин им на самом деле не нужен, это всего лишь козырь на переговорах.

— Точно так, Ляодун и Маньчжурия земля китайская, а тут российская территория.

— Поэтому надо их как-то напугать, что коли русские будут говорить “давайте уступим им половину Сахалина или даже весь остров”, то это ловушка и за пол-Сахалина будут выторговывать пол-Кореи, например.

— Да не может быть, чтобы кто-то японцам русские земли предлагал!

Я вздохнул. Может, Лавр Максимович, может. Есть там один, думает, раз он хозяин земли Русской, то может казенные земли разбазаривать. А японцы, между прочим, сами на последнем издыхании — тонка у них кишка пока что, экономика на пределе, еще месяц-другой под Мукденом потопчутся и все может посыпаться.

— Лучше бы соломки подстелить, вон, как господин Безобразов со товарищи втянули нас в войну за собственный интерес, так министры и царедворцы за чужой счет и вылезать будут, нет у меня им особой веры.

***

Как только закончилось строительство первого “бизнес-центра” Жилищного общества на углу Новотихвинской и Сущевского вала, сразу же началось заселение. Арендаторы ломились, даже невзирая на Миусское кладбище напротив — пусть соседи мертвые, зато тихие и цены на конторские помещения низкие. Весь второй этаж мы отхватили под проектное бюро общества, разместив там большую чертежную, несколько кабинетов, комнату для совещаний и даже пяток “капсульных” спальных мест для тех, кто засидится допоздна. Переездом и обустройством занимался мой зам Саша Кузнецов, вернее, уже Александр Васильевич, поскольку и возрастом вышел, и де-факто рулил конторой в мое частое отсутствие, но и мне приходилось принимать участие.

Вот и сегодня мы провозились до восьми вечера, тащиться по морозу пешком на Знаменский как-то не улыбалось и я воспользовался символом прогресса, электрическим трамваем номер пятнадцать, ходившим по валам, Долгоруковской и далее до Охотного ряда.

Умотанный кондуктор, явно ожидавший окончания смены, принял от меня рубль и радостно насыпал на девяносто пять копеек медяков, чтобы облегчить себе процедуру сдачи кассы. Ну да бог с ним, медяки тоже деньги.

Я устроился на деревянной скамейке у окна и с удовольствием представил, как меня встретят дома. Не знаю, но как-то моя здешняя семья мне нравилась куда больше, чем то, что было в прошлой жизни, наверное, потому, что тут у Наташи и Митьки было меньше амбиций и больше возможностей.

Через минут сорок, когда мы уже катили по Большой Дмитровке и все либо подремывали, либо просто спали, наверху с оглушительным бабахом рвануло, трамвай окутался ореолом золотых искр и встал как вкопанный. Пассажиры ломанулись к дверям под крики кондуктора и вожатого:

— Спокойно господа, спокойно! Верхний выключатель замкнуло, обычное дело! Десять минут и заменим!

Но все равно, дожидаться починки смысла не было, до дома пешком оставалось не так уж далеко.

Стоило мне раздеться в прихожей, как Наташа молча потянула меня в кабинет, закрыла дверь, несколько мгновений прислушивалась к происходящему в коридоре и только потом тихо и очень серьезно сказала:

— У нас в семье бомбист.

Сказать, что я был ошарашен, значит, ничего не сказать — кандидат был только один, Митяй, но вот чтобы он…

— Вот, выпало сегодня у него из шинели.

Она вынула из кармашка домашнего фартука свернутый листок бумаги — анархистскую листовку с призывами к “беспощадной борьбе”, сиречь террору.

— Ну, это еще не бомбист, но я с ним поговорю…

— Это не все, — остановила меня Наташа. — Я проверила лабораторию и нашла характерные желтые следы. Поначалу я думала, что это от Митиных опытов с твоими смесями, но среди реактивов и посуды обнаружился изрядный запас селитры, карболовой и серной кислот и керамические емкости.

— Извини, я не очень хорошо разбираюсь в химии…

— Это все необходимо для выработки мелинита, от него и желтые следы. Мне для работы с красителем это не нужно, так что если это не ты, то кроме Мити некому.

Я обнял жену, погладил ее по спине и поцеловал в ушко.

— Не волнуйся, все будет хорошо.

После расспросов Ираиды и Аглаи выяснилось, что компания реалистов, прописавшаяся у нас дома, в последнее время не занимается, а все больше шушукается и что верховодит в ней “длинный” — насколько я понял, Митин одноклассник Лятошинский. Совсем уж в нехороших мыслях я проверил ящик стола и не нашел одного из своих пистолетов.

— Митя, зайди ко мне.

Митька пришел с книгой, заложив в ней пальцем только что прочтенную страницу.

— Скажи пожалуйста, куда делся браунинг из второго ящика?

Глаза его дернулись и уставились в угол.

— Не знаю. Наверное, кто-нибудь взял, — выдавил он наконец.

— Кто? Я не брал, у Наташи свое оружие.

На митяевом лице отразилась внутренняя борьба — ему хотелось спастись и свалить все на прислугу, но он все-таки не мог подставить неповинных людей.

— Знаешь, я скорее переживу, что ты террорист, чем врун.

— Я не террорист, — краска начала заливать лицо парня снизу, от шеи.

— А вот это откуда? — я развернул и показал ему листовку. — Что ты там такого интересного нашел?

— Правду там пишут, — бросился как в омут Митяй. — И как в деревне мы жили, и как отец горбатился и мать умерла, и как подрядчики да фабриканты обманывают, отчего сами как сыр в масле катаются, а мужики в нищете живут.

— Да, это правда. И вы решили, что несправедливость можно устранить бомбой и пистолетом?

Красный, как рак Митька кивнул.

— А вот Петр Алексеевич Кропоткин, с которым я виделся в Лондоне, считает, что это неверное решение. И я тоже, как инженер тебе говорю. Из точно сформулированных условий задачи вы сделали не те выводы. Убийствами несправедливость не устранить. Вот вы наверняка решили казнить приспешников самодержавия…

Митяй едва заметно кивнул.

— …и наверняка начнете с городовых, потому как они рядом, а на серьезный теракт возможностей нет. Например, с Никанорыча.

Казалось, что краснеть дальше некуда, но Митяй смог.

— А о том, что у него останутся сироты, вы, конечно, не подумали. И о том, что можете взлететь на воздух с половиной дома, тоже.

— Тут все буржуи, — неожиданно возразил Митька.

— Что, Ираида и Аглая тоже? И прислуга в других квартирах? И дети? — я вздохнул. — Запомни, любая власть это систематическое насилие или угроза применения такового. Так было тысячи лет, и так будет еще долго. Вы же пытаетесь запугать насилием государство, которое и построено на насилии, и живет им. Это как в стеношном бою выйти ребенку против здоровенного громилы в надежде, что он детского кулачка испугается.

— Надо же что-то делать, бороться! — поднял голову Митяй.

— Конечно, надо. Бить врага там, где он слаб, а ты силен. Много знать и уметь. Думать. Помогать людям. Действовать не кучкой, а большой, сильной организацией, потому как ничего власть не боится больше, чем образованных и солидарных людей. Поразмышляй об этом, а я принесу тебе книги Кропоткина, Бакунина и Прудона, если уж ты так заинтересовался анархизмом. Да, верни пистолет и скажи, когда вы в следующий раз собираетесь?