Пусть дерутся другие

Глава 9

Поездка в столицу Нанды отложилась в памяти калейдоскопом людей, действий, впечатлений и хронической усталостью от повышенного внимания окружающих. Носились со мной, как с наследным принцем, поселив в особо охраняемом отеле при правительственной резиденции с бассейном, мягкими коврами и достойной кухней.

На каждом этаже — охрана. В холле — охрана. По периметру — нагромождение датчиков и вежливые, но очень убедительные мужчины в штатском. Куда ни пойди — внимательные взгляды следуют по пятам.

Помощник главы представительства хоть и не отправился со мной, однако во всём ощущалось его незримое присутствие. Ежедневно устраивались созвоны с требованием отчёта о происходящем, на него, не стесняясь, ссылались здешние клерки, скрупулёзно отслеживая исполнение договорённостей.

Мне действительно перевели пятнадцать тысяч кредитов, причём на счёт в инопланетном, серьёзном банке. Оформили приглашение и краткосрочный диппаспорт, действительный по всему космическому сектору. Не забывал помощник и про Психа, уведомляя об этапах его освобождения.

В случае с первым номером сотрудники представительства, являвшегося, по факту, открытым разведцентром, пошли другим путём, отказавшись от оформления помилования. В силу некоторых юридических тонкостей моего друга решили обменять на высокопоставленного пленного из Розении, обставив сделку как жест доброй воли и намечающийся прогресс в нормализации отношений между государствами.

— Так — целесообразнее, — сказал помощник. — Из-за гражданства, попадающего под трёхстороннюю общепланетную конвенцию по обмену заключёнными.

В качестве доказательства я получил видеообращение Психа, где он просил не волноваться и много, по-настоящему улыбался. После моего ответного послания тотчас пришло новое, ещё более оптимистичное и построенное в форме заочного диалога.

Убедился, не голограмма. Мимика, манера общения его, первого номера.

Отправив новое сообщение с положенными пожеланиями, я ощутимо успокоился, сконцентрировавшись на поставленных задачах и даче показаний. Про смерть Роны промолчал. Не смог сказать. Едва представил: «Привет, Псих! Как ты там? Отлично? А у тебя маму убили. Ага. А в целом как? Ну ты не расстраивайся, всё будет отлично. Выйдешь на свободу, колумбарий проведаешь! Цветочки в вазочку поставишь. Я подскажу, где продают!» — захотелось вымыть рот с мылом.

Вернётся — скажу. Лично. В лицо.

***

Общение... Оно изматывало больше всего. Следователи сменяли следователей, задница болела от многочасового сидения, вопросы порождали уточнения, перетекающие в новые вопросы, и так по кругу...

Государственные власти, представленные прокурорскими работниками, интересовал очень непродолжительный эпизод из моей жизни: от последней ночи на маяке до расставания с сержантом Бо у клиники. Они спрашивали, переспрашивали, уточняли, чертили, и тут же корректировали хронологические таблицы, требовали дословно воспроизвести реплику каждого военнослужащего, составляли план-схемы перемещений, а я лишь удивлялся, сколько забытого может хранить человеческая память, если за неё взяться всерьёз.

Отдельно шла история с освобождением. Несмотря на полное неучастие в ней Нанды, меня всячески заверяли в оказанном содействии, указывали на гневные посты в соцсетях про бесчинства над пленными, тыкали заявлениями с высоких трибун и резким осуждением.

Послушать их, так более целеустремлённых освободителей во Вселенной ещё поискать надо. Супергерои комиксов без страха и упрёка, чтоб им...

Не выдержав напора, я позволил себе откровенную отповедь:

— Вы меня к чему-то готовите? Скажите прямо, не загаживайте мозг пропагандистской болтовнёй. Не было там никакой помощи. Так всем и скажу, если спросят! Не-бы-ло!!! Отвяжитесь!

Следователи, регулярно напоминавшие о неравнодушии к судьбе многострадальных узников, деликатно проглотили услышанное, порекомендовав мыслить позитивно и верить в лучшее, однако психологическая обработка прекратилась. Похоже, кто-то посчитал проект неудачным и предпочёл его свернуть, уступая место медийщикам.

Те повели себя умнее. Воздержавшись от агитации, мне предоставили список вопросов для интервью, дали суточную паузу на изучение. Тогда же позвонил Псих.

— Привет! Я говорю с чужого коммуникатора. Не могу долго общаться. Меня обменяли на розенийского офицера, и теперь я почти дома. Но немножко задержусь. Почему — сказали, что говорить нельзя, однако мне дали слово, что ненадолго. Да. Скоро увидимся.

В качестве доказательства он прислал фото. В гражданской одежде, на фоне пограничного пункта, торчавшего словно прыщ среди редкой южной растительности. Флаг над зданием развивался правильный, независимого государства Нанда.

Попрощавшись с товарищем и вновь не сумев сказать ему о гибели матери, я погрузился в чтение, при этом отмечая изворотливость телевизионщиков. Вопросы, на которые предстояло ответить, в корне отличались формулировками от вопросов Гленноу, в то же время сохраняя общую суть.

Когда, от безделья, начал проговаривать ответы вслух, репетируя интонацию, то был шокирован тем, как перевёрнуто может звучать одна и та же история.

По предложенной к обсуждению схеме выходило, что отступающему взводу никто открыто не угрожал. Наоборот, местные жители всячески содействовали в мероприятиях по эвакуации, лично провожая платформу с ранеными до медицинского учреждения и на руках занося умирающих воинов в приёмный покой. Полиция, в едином порыве, храбро встала на охрану периметра от внешних посягательств, отдавая последнее на нужды солдат Федерации, а их начальник буквально грудью пробивал связь с командованием сквозь создаваемые врагами помехи.

От всеобщей самоотверженности и героизма наружу просилась скупая слеза умиления. Еле сдержал.

С каждым прочитанным знаком, с каждой запятой во мне разгоралось возмущение, желание донести правду, высказав всё пережитое в сытые рожи, но это чувство вдрызг разбивалось о примитивнейший рационализм: «Кому оно надо, Вит? Кому?»

Выжившие сослуживцы по взводу на свободе, далеко. Мёртвым не поможешь. Месть за них — тут армии карты в руки. Флоту, пехоте, да кому угодно с оружием и шевроном Федерации на рукаве. Пусть придут и спросят. А я... Я вытаскиваю Психа. Цинично, но честно.

***

Запись интервью перенесли. Вместо завтрашнего дня съёмки назначили на эту ночь, в отдельной комнате для переговоров (имелась тут и такая). Без объяснения причин, без предварительных уведомлений. Торопились, будто на пожар.

Понаехавшие в отель телевизионщики вкалывали аврально, до пропотевших футболок, а интервьюер, незнакомый, но очень лощёный господин в стильном костюме, умело играл лицом, натягивая подходящее моменту выражение, важно качал головой и вообще, делал всё, что обыкновенно делают обозреватели с топовых каналов, привыкшие держать себя в выгодном ракурсе.

Я отвечал, подтверждал, соглашался, перекраивая собственное прошлое, и не ощущал ни малейших угрызений совести. Нужна сказка — пусть будет сказка. Мне пофиг, лишь бы поскорее закончилось.

***

Телевизионщики успокоились под утро. Шумно собрались, оживлённо обсуждая предстоящий монтаж, а после свалили, не прощаясь. Из их переговоров стало понятно главное — материал необходим срочно. Почти вчера.

Едва вернулся в номер, позвонил помощник, словно за дверью стоял и подглядывал в ожидании, когда я освобожусь:

— После обеда пресс-конференция в центральном выставочном зале. С тобой проведут инструктаж. Расскажут, что отвечать и в каком порядке. Потом ты свободен. На все четыре стороны. Если по времени получится — встретишь друга. Он прибывает сегодня. Оставшиеся деньги скоро поступят на твой счёт.

— А дальше?

— Я бы свалил с планеты на ближайшем корабле, — снова посоветовал звонящий. — Мало тебе здесь проблем? Они же к тебе так и липнут. Удачи.

Но на этом суета не закончилась. В номер, для проформы разок стукнув в косяк, вошёл подтянутый человек, манерно сообщивший:

— Доброе утро. Я представляю службу протокола. Мне поручено проработать с вами комплекс действий, ограничивающий излишнее вмешательство в вашу личную жизнь и согласованных с общей канвой грядущего общения с журналистами.

... Понятно говорить этот тип не умел. Высокопарная, сложносоставленная заумь плохо ложилась на солдатское восприятие, требуя упрощения. А он словно упражнялся в интеллектуальном красноречии, вызывая с трудом сдерживаемое желание свернуть ему шею.

Какой кретин выбрал этого заучку для инструктажа? Вместо доступных, чётких пунктов звучал гибрид учебника по редко используемым словам и философско-политического справочника. Да я на середине фразы забывал, с чего всё началось!

Поручи мне подобное дельце, справился бы в разы лучше, без всяких учёб в колледжах и университетах. Я бы сказал:

— Приятель! Мы разработали легенду, чтобы тебя меньше доставали всякие борзописцы. Ничего такого, но кое-какие правки в твоей биографии появятся. Их мы сейчас и разучим.

На эту незамысловатую мысль у гостя ушло около получаса. Ещё три часа с четвертью ушли на проговаривание нескольких пунктов. И ещё минут восемь на сообщение о том, с кем мне предстоит сидеть за одним столом.

С президентом.

***

Я впервые попал на сцену большого конференц-зала и обескураженно вертел головой по сторонам, морщась от обилия людей там, внизу, в креслах для зрителей.

— Смотри или под ноги, или вдаль, — опытно посоветовал сопровождавший меня распорядитель. — Когда сядешь за стол, тоже сконцентрируйся на дальней перспективе.

Каждый стул, за исключением президентского, имел на спинке приклеенную табличку с фамилией того или иного участника пресс-конференции. Удобно. Мне выпало сидеть вторым с краю, рядом с бесцветной женщиной в строгом костюме и с волевым подбородком. Кто она такая — мне не сказали, а я и не спрашивал. Других присутствующих так же не представили.

В ожидании появления главы государства все принялись усердно готовиться к предстоящему мероприятию, включая заранее разложенные планшеты с информацией. Включил и я, внутренне содрогаясь от своей неуместности среди всей этой высокой публики. Экран высветил всего два слова: «Сиди молча», сменившихся уточнением: «Напоминаю! Отвечать только после прочтения подсказки».

Зал перед нами пестрел глазками камер. Журналисты, представляющие ведущие издания Нанды и известные сетевые обозреватели вроде бы и вели себя тихо каждый по отдельности, но от всей этой братии в зале стоял низкий гул.

Появление президента с сопровождающим его секретарём вызвало аплодисменты.

— Прошу тишины, — потребовал секретарь громким, усиленным аудиоаппаратурой, голосом. — Пресс-конференция начинается.

Приглашённые медийщики не сразу выполнили просьбу. Усаживаясь, они ёрзали в креслах, возились с принесённой техникой. Впрочем, эта возня быстро закончилась и стало тихо, как на выступлении директора школы.

— Добрый день, — произнёс президент без капли волнения. — Сегодняшняя пресс-конференция будет посвящена довольно занимательной теме. Да, — продолжил он, обращаясь к кому-то конкретно в зале, — скандальной.

Среди журналистов прокатился смешок. Реприза, без сомнения, была запланированной и призывала к непринуждённой атмосфере в помещении.

Дальше говорил, в основном, секретарь. Начал он издалека — с войны и суровых будней, потом прошёлся по патриотизму, заставляющему пылать сердце любого истинного гражданина. Как журналисты не зевали от этой болтологии — не представляю. Скучно говорилось, без огонька.

Оттарабанив положенные лозунги, оратор понемногу перешёл на коварного врага, днём и ночью мечтающего попрать своими грязными сапогами демократические ценности и готового на любые злодеяния ради реализации коварных замыслов. Тут присутствующие оживились, почуяв переход к сути.

Президент, до этого отличавшийся немногословием, согласно качнул головой, подтверждая всеобщие догадки.

— Наши враги, не гнушаясь любыми подлостями, вознамерились перейти в наступление на информационном фронте, — секретарь ловко сменил интонацию, и его речь стала отрывистой, наступательной. — Они создали фильм, призванный извратить мировоззрение наших граждан отвратительнейшей ложью и дискредитировать саму сущность президентской власти, — в зале напряглись. — Его цель — обвинить руководство нашего государства в предательстве, в сокрытии важной информации и нарушении закона.

Приглашённые деликатно зашумели, выражая неодобрение чужим проискам.

Слово взял президент.

— Мы покажем вам этот фильм. Наша разведка смогла предупредить публикацию с грязными потоками лжи и мы, посовещавшись, предоставляем эту мерзость на ваш суд. В какой-то степени, у нас сегодня премьера, — вновь пошутил он. — Все вопросы зададите потом.

За минуту, потраченную на произнесение нескольких предложений, глава государства успел сделать многое: еле заметно ослабить галстук, слегка, без небрежности, откинуться на спинку стула, принять полурасслабленную позу, натянуть насмешливо-беззаботную гримасу на лицо.

Я видел происходящие метаморфозы краем глаза, стесняясь прилюдно вертеть головой, как потерявший маму ребёнок, но был впечатлён артистизмом этого человека.

— Приступим, господа.

Свет погас, оставив лишь дежурные светильники, за нашими спинами включился экран проектора. И понеслось...

К сожалению, повернуться к экрану я не решился, ограничившись прослушиванием.

Мой голос, голос Гленноу, голос неизвестного диктора, анализирующего сказанное в том злополучном интервью и выстраивающего логическую цепочку из разрозненных обрывков сведений так, что складывалось впечатление, будто президент лично наводил беспилотники на маяк Федерации.

Упомянули и поддельные имена, под которыми сидели в закрытой тюрьме мои товарищи по армейскому взводу, намекнули на перебор с секретностью и прямо указали на нарушение всех конвенций и договорённостей межгалактического союза независимых государств.

Псих на экране мелькнул пару раз, как свидетель моим воспоминаниям.

Про наркоту — ничего, как и про деятельность добровольческой бригады. Скорее всего, монтажёры или оставили материал для второй серии, или здесь, в Нанде постарались, убирая лишнее.

Когда фильм закончился и в зале включили свет, среди приглашённых царила немая сцена. Будучи, в подавляющей своей части, людьми неглупыми, они без труда опознали главного героя сюжета и теперь внимательно, с недоверием глядели на меня.

— Да. Это Виталис Самадаки, позывной «Маяк», — подтвердил секретарь. — Тот самый, с экрана. Рядовой Федерации, вступивший в ряды добровольческой бригады «Титан» и с честью защищавший нашу страну от вооружённой агрессии Розении. Он попал в плен и был вынужден нести всякую околесицу под угрозами пыток. Впоследствии господин Самадаки обрёл свободу при помощи нашей группы по обмену пленными и с участием дипломатического корпуса Федерации...

Какое же вопиющее, но убедительное враньё!

— Давайте отложим вопросы на потом, — человек президента, объяснив, кто я такой, с отработанной сноровкой перевёл внимание на себя. — У нас есть ещё кое-что.

Многие из присутствующих от любопытства подались вперёд. На двойную сенсацию они явно не рассчитывали.

Свет вновь погас, заработал экран, и я, забив на все протоколы, повернулся к экрану.

Показывали сержанта Бо. В форме, гладко выбритого, по обыкновению, поджарого.

— Вы сержант Федерации?

— Да. Сержант Бо Мид, личный номер...

Отвечал мой бывший командир коротко, строго на поставленные вопросы. Рассказал о налёте, о том, как добирался до ближайшего населённого пункта, как пребывал на военной базе в ожидании возвращения в часть. Про тюрьму или наш побег — тишина. Видимо, с ним медийщики поработали…

До меня не сразу дошло, что съёмка недавняя. Сержант выглядел точно так же, как и при нашей встрече в посольстве, с неизбежными изменениями во внешности, особенно заметными тем, кто его хорошо знает и давно не видел.

Следом показали и парней из взвода, ограничившись парой-тройкой общих фраз.

Затем картинка продемонстрировала пограничный пункт, уходящих колонной по двое солдат за условную линию границы, автобус, ждущий их на нейтральной полосе.

— Все военнослужащие давно переданы командованию, — не дожидаясь окончания видео, заметил секретарь. — В установленном порядке и с сопроводительными документами. В силу дипломатических ограничений Федерации, отправка по месту службы произведена с территории нейтральной НьюДании, с участием заинтересованных лиц из представительства... Так что весь предыдущий фильм — откровенная ложь!

Свет загорелся повторно.

— Задавайте вопросы, — ответственный за общение с прессой указал на сухощавого, высокого мужчину.

— Почему использовались другие имена?

— По рекомендации Службы Безопасности. Имелись веские основания предполагать, что враг осмелится совершить покушение на военнослужащих Федерации. По этой причине они секретно находились на территории военной базы до разъяснения всех обстоятельств произошедшего. Как свидетели. Разумеется, с соблюдением всех положенных формальностей.

— Для чего могло понадобиться повторное нападение? — спрашивал следующий.

— Сержант Бо Мид видел атакующую технику врага и визуально опознал модели, имеющиеся на вооружении Розении. Так же его подчинённые заметили корректировщика огня, через полицию уведомив об этом Министерство Обороны.

Во заливает! Как по писанному!..

В общих чертах смысл ответов сводился к тому, что государство окружило отеческой заботой выживших солдат и тщательно оберегало их от шпионских и диверсионных атак. А некоторая задержка в пребывании обуславливалась затяжным периодом дипломатической переписки в силу действующих ограничений из-за войны, досадным, но неизбежным формализмом со стороны командования взвода Федерации да работой особой комиссии, расследующей нападение на маяк и гибель лидера оппозиции.

— В ходе следствия опрошены более полутысячи свидетелей, — выдавал «подробности» секретарь. — Вы же понимаете, какой это колоссальный объём работы и насколько важно выяснить всю подноготную случившегося!

Не удовлетворившись произведенным эффектом — кое-кто из журналистов демонстрировал откровенный скепсис, он напустил туману по поводу разоблачённой агентурной сети противника, пустившей корни в самом сердце генерального штаба. Зазвучали фамилии, серьёзные должности, из чего я сделал вывод, что недавно в армейских рядах прошла определённая чистка.

Кирпичик лжи ложился на кирпичик правды, смазываясь раствором недосказанностей и очень убедительно подтверждая версию властей. Чувствовалось, этих умников не сбить и не разоблачить на нестыковках. Подготовились тщательно, прогнозируя любой поворот в журналистских головах и готовые к любым каверзам.

На многие вопросы президент отвечал лично, демонстрируя незаурядный ум, владение обстановкой и умышленно простую речь, избавленную от лощёных, статусных оборотов.

— Ну а чего вы хотели? — вопрошал он в зал. — У нас — гости. Солдаты. На шее — угроза конфликта с Федерацией. Вы что думаете, атака на маяк — это обычная диверсия? Поставьте себя на место наших звёздных партнёров. Гибнут их военнослужащие, в тылу. В нашем тылу! — выделил глава государства. — Вы представляете последствия? Мы, гаранты безопасности, позволили врагу уничтожить элемент навигационной системы на своей территории. Погибает мой главный оппонент, гроздьями вскрываются иностранные агенты... Кто бы нам дал время на раскачку?

И всё в таком духе. Принимали меры, выявляли, проделали комплекс мероприятий, сохранили добрососедские отношения, шли навстречу, не пили, не ели, не спали, спасая от многочисленных злопыхателей престиж государства и солдатские жизни, пока их эвакуационный транспорт едва ли не пешком тащился через всю галактику.

***

Постепенно добрались до меня. Экран планшета подсказал: «При неудобных вопросах ссылайся на режим секретности».

— Почему вы оказались вне вашего подразделения?

— Находился в увольнении, — озвучил я поданный суфлёром ответ. — Гулял по столице.

Кто там знает, что нас ни разу не выпустили за периметр охраняемого объекта!

— Тогда почему вы записались в добровольческую бригаду, а не присоединились к своим?

— Посчитал, что там от меня будет больше пользы.

— Вы действовали с разрешения командира?

— Нет.

— Дезертировали?

— Нет. Заочно испросил отпуск, обязавшись явиться по первому требованию.

— Можно подробнее?

— Пожалуйста. Мой контракт подходил к концу. Я не стал тратить время на бесполезные переезды из столицы в расположение, а воспользовался правом догулять положенный отпуск вне своего подразделения. Его окончание совпало с окончанием моей службы. Так как никаких приказов о продлении контракта не поступало, я отправился в добровольческую бригаду. Не раньше. По данному факту командованием проведено разбирательство, и мои действия признаны законными.

Желая сделать свой бред более весомым, я отогнул правое ухо, демонстрируя отсутствие армейского чипа.

— И вы не опасались возможной угрозы, как ваши товарищи?

— Опасался.

— Но пошли воевать…

На выручку пришёл секретарь президента:

— Насколько мне известно, господина Самадаки отговаривали от так смакуемого вами поступка. Однако он — свободный человек и волен распоряжаться своей судьбой по собственному разумению. Это нормально для демократии, — припечатал секретарь журналиста, — определять выбор жизненного пути исходя из моральных убеждений. В отчёте, который раздадут по окончании пресс-конференции, имеются все необходимые сведения о действиях господина Самадаки, его мотивации и службе в рядах «Титана», включая плен. Так же вскоре выйдет фильм-расследование, посвящённый информационным диверсиям во время войны с участием господина Самадаки. Там он подробно расскажет, как всё произошло на самом деле. Отдельно прошу заметить, что материалы проверены Генеральной прокуратурой, потому готовьтесь к неприглядной правде.

Заранее полученные инструкции вполне позволяли обойтись и без чужой помощи — мою биографию зануда из протокольной службы расписал чуть ли ни поминутно, но нападки собравшихся журналистов начали утомлять.

— Вы давали интервью Глену Гленноу, — покладисто сменил тему последний спрашивающий, — и утверждали, что ваш взвод попал в окружение правительственных войск в клинике, куда привезли раненых.

— Полиции, — поправил я. — В окружение полицейских сил. Да, утверждал. После пяти суток карцера в блоке «А» начнёшь утверждать что угодно, лишь бы туда не возвращаться. Полиция — была, но она нас не окружала. Охраняла периметр. Это нормально, почитайте регламенты действий структур правопорядка при определённых ситуациях. Правительственных войск я не видел.

Последнее — чистейшая, сука, правда...

— Подвергались ли вы пыткам?

— Вам карцера мало? Хорошо. Меня избивали (назову конвейер с обоюдным мордобоем избиением — тогда действительно здорово досталось), держали в одиночной камере (тут я не врал — один ведь сидел), запрещали прогулки (тоже чистая правда, и как звучит), измордовали допросами. Продолжать?!

Последнее я почти выкрикнул, привстав со стула и с ненавистью глядя в оторопевшую от такой экспрессии рожу журналиста, пробормотавшего перед тем, как сесть:

— Спасибо за ответ.

— И после всего этого я здесь. Понимаете? — телесуфлёр одобрял мой экспромт, в онлайн-режиме выдавая текст. — Даю свидетельские показания, доношу правду до общественности, разоблачаю заговор тех, кто стрелял в меня и моих друзей по бригаде, уничтожил половину моего взвода!

Шумно выдохнув, я тоже сел.

— С какой целью вы вступили в «Титан» — бросил из зала кто-то неугомонный.

— У меня там служил друг. Артур Бауэр. Патриот до мозга костей и детский писатель, известный далеко за пределами планеты. Он многое мне рассказал... Я не мог остаться в стороне от того, что творилось на передовой.

Патетики хоть отбавляй, но поди, проверь.

— Дядюшка Чичух?

— Именно. Вы видели его в провокационном фильме.

— А где он в настоящий момент?

Я едва не брякнул: «Скоро появится», но телесуфлёр написал другое: «В плену». Да, это тоже было оговорено.

— В плену! А пока вы тут удовлетворяете своё нездоровое любопытство, — меня вновь попёрло, — он там гниет в камере!

И тут же секретарь объявил, под ласковую улыбку президента:

— Артур Бауэр в этот момент едет домой. Мы до последнего сомневались в приверженности правящей клики врага к исполнению взятых обязательств, однако наши дипломаты и мировое сообщество сумели заставить воинствующий режим Розении отпустить героя из застенков. Вскоре он будет в столице. Дома, — закончил он трогательным, проникновенным полушёпотом.

На том ветвь расспросов о Психе прекратилась. Присутствующие в зале наверняка получили инструкции по общей линии пресс-конференции и, в основной своей массе, старались далеко не отходить от темы.

Когда-то давно мне довелось услышать такое словосочетание, как «парад лицемеров». Я плохо понял его значение, однако теперь весь смысл высочайшего вранья раскрывался во всей красе. Парад лицемеров, и я — его участник.

***

Слово вновь взял президент.

— Уважаемые соотечественники! Я бы хотел высказаться по поводу всего вот этого, — он сделал неопределённый жест рукой, как бы подразумевая подведение финальной черты. — Все предоставленные вам материалы так или иначе дают основание полагать о моей причастности к множеству противоправных событий, упомянутых в снятом врагами фильме. Правда это или нет — судить, прежде всего, генеральному прокурору и судьям, отвечающим за верховенство права в нашем государстве. Но я не могу оставаться в стороне и делать вид, что ничего не произошло, ибо сомнения, посеянные в обществе, нуждаются либо в подтверждении, либо в полном опровержении. Других исходов быть не может. Президент, которому не доверяют, пусть он трижды не виноват, обязан подчиняться мнению большинства.

Лица приглашённых окаменели, предчувствуя нечто эпохальное. Женщина рядом со мной скучно смотрела в планшет, на экране которого не было ничего, кроме базового меню.

— Поэтому я объявляю о своей отставке, — очень спокойно, как о давно свершившемся событии, сказал глава государства, превратившийся в морщинистого, пожилого человека, измученного неподъёмным бременем усталости. — В парламент уже подано прошение о её принятии, мою должность до проведения новых выборов, согласно закону, займёт премьер-министр. Я не желаю, — слова лязгнули бронированной сталью, — подвергаться беспочвенным нападкам критиканов и приверженцев пятой колонны. И не готов терпеть унижения от всяких горлопанов, выискивающих возможность обличать тех, кто трудится на благо страны... Кто может, пусть сделает больше, — закончил президент, сжав губы в нитку.

В зале повисла тишина.

Гениально! — я зачарованно осознавал всю вскрывшуюся подноготную просьб президента к Федерации. — Эта клоунада со мной, с интервью имела совершенно другую цель — красиво выйти сухим из воды! Убедительно, с вызовом, до тошноты вдумчиво и законно. Ему было наплевать на истину — он искал достойный повод сбросить с себя всю ответственность, и только!

Опровержение, о котором так пёкся помощник из НьюДании, оказалось фикцией. У президента имелось своё, заранее заготовленное: с сержантом Бо, парнями и продуманным сценарием. А всё то, что происходит в этом зале — усиление требуемой шумихи. Потому, в начале шантажа, он и обратился к Федерации . Не ради запрета показа, как могло показаться. Не для тайных переговоров. Ему требовалось элементарно нейтрализовать Федерацию в своих планах, чтобы теперь она не вздумала вмешиваться. Блокировать сильного игрока заранее полученным согласием о помощи.

Но что дальше?

— Выборы будут назначены в установленный законом срок, — осознав, что вновь пришёл его черёд молоть языком, перешёл к частностям секретарь, полностью копируя железную манеру шефа. — На столе у генерального прокурора уже лежит заявление о защите чести и достоинства господина президента, а также о проведении беспристрастного следствия по всем пунктам дезинформационной компании врага. Будет обеспечено полное содействие органам следствия, создана особая комиссия с привлечением представителей всех парламентских сил и фракций. Результаты процесса, как транзитные, так и итоговые, станут известны всем без исключения...

***

Пресс-конференция закончилась через пять минут, без всяких обсуждений. Журналисты, переговариваясь, расходились из зала, а особо трудолюбивые уже звонили в редакции, в студии, записывали срочные выпуски прямо среди коллег, поворачиваясь спиной к пустеющему возвышению со столами и на ходу сочиняя текст.

Мне удалось всё это увидеть лишь потому, что порядок убытия со сцены был заранее предусмотрен телесуфлёром. Первым ушёл президент, не оборачиваясь и с гордо поднятой головой, следом секретарь.

Сидевшая рядом дама, которую пригласили неизвестно зачем, задержалась, указав ногтем на экран планшета. Я должен был идти после неё, но раз она сидит, то нечего и рыпаться, нарушая порядок.

Команда подниматься и валить пришла минуты через полторы. В пустом служебном коридоре нас встретил охранник, пропустил женщину, а мне указал на неприметные двери без вывески.

— Проходите, — произнёс мужчина в костюме, обосновавшийся в крохотном помещении со стеллажами, моющими средствами и тумбой робота-уборщика у стены. — Вам просили передать, что ваш друг прибывает на вокзал через два часа сорок минут. Поезд... — он, не спрашивая номера, отправил мне сообщение с координатами состава. — Желаете встретить?

— Хотелось бы.

— Тогда поезжайте.

Угу. Свободен, значит. И тут же пискнул коммуникатор:

— Слушаю.

— Валил бы ты с планеты, пока есть возможность, — в очередной раз посоветовал динамик голосом вездесущего помощника. — Ты ведь тоже обо всём догадался? Скоро начнётся... Цирк с клоунами под куполом и пьяными шпрехшталмейстерами, — звонящий коротко, но ёмко выругался. — Выборы-выборы...

***

Пробиться к Психу мне не удалось. Заранее предупреждённые репортёры плотно облепили выход из вагона, мешая остальным выходящим и спешащим по перрону пассажирам, потому наблюдал издали.

Первый номер вернулся с кампанией. Рядом с ним отирался дородный майор, изображавший из себя заботливую няньку. Получалось у него неважно из-за широченной улыбки, точно парализовавшей физиономию, и постоянного желания угодить в объективы камер, оттеснив виновника торжества. Тот, впрочем, не возражал, отмахиваясь от наседающей журналисткой братии, и кивал на майора.

Псих... Он похудел ещё больше, осунулся. Некрасивое лицо с острым носом было будто не от мира сего: сдержанное, прохладное, какое-то... всё в себе.

Репортёры что-то спрашивали у освобождённого бойца, но за него отвечал сопровождающий, сообщая всех и каждому о приглашении на пресс-конференцию с последующим банкетом.

Затем, сквозь плотную толпу, протиснулся видный господин, громко объявивший о своей принадлежности к ветеранскому комитету. Поздравил, пожал руку, приобнял Психа за плечи и замер, давая возможность запечатлеть столь трогательный момент для вечерних новостей. Майор тоже прижался, с другой стороны, стерев улыбку и придав суровости полной морде, под стать отрешённости освобождённого.

— Маяк! — Псих даже привстал на цыпочки, заметив меня. — Маяк!

Я сделал приветственный взмах рукой, с непонятным удовольствием глядя, как мой первый номер бесцеремонно расталкивает репортёров, под сдавленный визг наступает кому-то на ногу, игнорирует возмущённый тон сопровождающего, требующего «соблюдать протокол».

— Привет, — он подошёл вплотную, жадно глядя мне в глаза.

— Привет.

— Встречаешь?

— Да. Как добрался?

— Потом расскажу. Ты как?

— В порядке. Тут...

— Про маму знаю, — у Психа дёрнулось веко. — Рассказали. Кто?

— Кано, — ответил я одними губами. — По его наводке.

Он закусил нижнюю губу, мелко покачал головой.

— Падла... За что?

— Господин Бауэр! — вклинился между нами майор. — У нас график! Вас ждут! Мы, если помните, договаривались!

— Да. Помню, — освобождённый и взглядом не удостоил навязчивого сопровождающего. — Он может поехать с нами?

Человек в форме окинул меня взглядом, явно не понимая, для чего ему отходить от заранее полученных инструкций.

— Нет. Кто это?

Толпа перекочевала от вагона к нам, заинтересованно прислушиваясь к разговору. Некоторые меня узнали.

— Господин Самадаки! Как давно вы знакомы с господином Бауэром?

— Что вас связывает?

— Какое участие вы принимали в процессе освобождения?

Не дадут поговорить... Я положил ладонь на шею Психа, притянул его голову к себе и тихо сказал:

— Вечером. На центральной площади. Как разгребёшься — приходи. Буду ждать ежедневно!

***

Нервы первому номеру истрепали знатно.

Он появился почти ночью. Злющий, дёрганый, тихо матерящийся в нос и постоянно осматривающийся, словно искал притаившегося папарацци. С красивой медалью на груди — два перекрещенных меча и скромная надпись: «За Доблесть».

— А, — заметив моё внимание к награде, отмахнулся Псих, — повесили побрякушку. Лично из администрации президента притащились, будто у них другой работы нет.

— Как прошло?

— Тоскливо. Спрашивают, суетятся, кровавых подробностей жаждут, камерами толкаются. Только кто же им расскажет? Мне перед поездом методичку дали, что и как отвечать. И майора в нагрузку, из пресс-центра.

— Давно отпустили?

— Из плена? За сутки до того, как селфи на границе делал. Потом чуть-чуть держали в армейской части — контрразведчики проверяли мою личность и общались на отвлечённые темы. Но это нормально. Да-да. Когда им наскучило — перепоручили майору. Но о нём я уже сказал... Куда пойдём? Хотелось бы пообщаться в спокойной обстановке.

— Мне всё равно. Некуда идти. Можем в хостел или в гостиницу.

— В ресторан! — категорично объявил Псих. — В лучший! Посидим по-человечески. Мы это заслужили.