Рано утром в соседней камере завыла девушка. Именно завыла, не заплакала. Сон у меня, естественно, пропал. «Продольные» успокаивали её своеобразно: били ключами в металлическую дверь, шикали, но и они, в конце-концов не выдержав, стали ей что-то рассказывать. Отходя же от двери, «ловили ха-ха», им явно было весело. Спустя час то затухающего, то разгорающегося воя догадались позвать врача. Пришёл «доктор Смерть», сделал укольчик, и день продолжился своим чередом.
Похоже, бедолага только «заехала» и ей просто хотелось домой. Наши «хаты» были соседними, и разговор в коридоре я слышал неплохо. После слов инспектора: «убери пальцы, а то прищемим», я включил телевизор и, не смотря на спящих соседей, сделал его погромче. Достал с полки чистую тетрадь и озаглавил будущий дневник: «Люди. Мысли. События».
Буду писать о тех, кто мне чем-то интересен и о том, что не даёт оставаться спокойным. Вспоминать события придётся с самого начала, ведь с той партии в нарды прошло уже более семи месяцев.
Возможно, эта игра с Любимой мне бы и не запомнилась - всё же события, прервавшие её, были куда ярче. Но каким-то невероятным образом о игре узнавали все мои будущие соседи по камере. И лишь спустя пару месяцев я понял, что из-за немногочисленности арестантов и их постоянной «килишовки» в Лефортово, интересные истории распространяются здесь очень быстро. И вот уже в который раз я выслушивал историю о жутком экстремисте, беззаботно играющем с женой то в длинные, то в короткие нарды, пока чекисты штурмовали его то малогабаритную квартирку в Подмосковье, то пентхауз на Садовом кольце. Я же внимательно слушал о доселе неизвестных мне фактах операции, интерьере комнат, дизайне нард и удивлялся...
Выть за стеной перестали. Похоже, укол подействовал. Посплю я часик, пожалуй…
Второй день подряд беспрерывно играем с соседом в шахматы. Я люблю эту игру, хоть играю и плохо. Но сокамерник играет ещё хуже, чем тешит моё тщеславие. Долго мечтал найти партнёра в шахматы, вот он и объявился. Хотя поначалу он показался мне бесполезным человеком. Сидит за наркотики, поговорить не о чем. Целыми днями он живёт между МТВ, МУЗ-ТВ и радио, эдакий любитель музыки, причём, всей подряд. И вдруг оказалось, что как и я, любит шахматы. Отлично! Теперь по вечерам играем не только в нарды.
К слову о нардах. Это самая распространённая в тюрьме настольная игра. В нарды «режутся» в каждой камере, и я уже обзавёлся своей доской, чему всегда рады новые соседи. А так как переселение случается каждый месяц, то и соседи обновляются постоянно. Как уже заметил ранее, именно потому здесь все всё и знают друг о друге или хотя бы «что-то слышали». По крайней мере о тех, кто прославился «громким» делом или просто долго сидит.
Интересная игра, как и любое увлекательное дело, помогает времени течь быстрее, что в тюрьме всегда в радость. Нарды же не требуют значительного напряжения ума, но очень азартны и быстро затягивают. Думаю, потому они и популярны. В свою очередь шахматы никогда не надоедают, в отличии от нард. В них можно провалиться на месяцы, а то и годы. Так и коротают арестанты свой тюремный срок за досками с фигурами или фишками. В том числе и я.
Сосед-меломан, любитель рэпа и наркотиков вздыхает грустно каждый раз, стоит ему увидеть по ТВ гламурную Леру Кудрявцеву, «светскую львицу». К его безумной радости я подарил ему выдранную из Penthouse страничку с Лерой в одних туфельках. Мне же довелось Леру выиграть в нарды у толстого соседа в прошлой камере. Вот и пригодилась. Можно сказать, несу людям счастье, хоть и в таком странном виде.
Леру повесили на холодильник, прямо напротив наркоманской шконки. Теперь счастливчик засыпает, глядя на красотку, просыпается, на неё же глядя и, по любому, на неё же и онанирует. В тюрьме такие картинки называются - «сеансы».
Думаю, на первом же шмоне «сеанс» заберут. Администрацией здесь не приветствуется всё то, что отвлекает от хандры. Но пока сосед улыбается и ловит ежеминутное счастье.
В прошлой камере сосед «мошенник» приходил после каждого допроса с кучей полезной мелочёвки — тырил её у следака. Ручки, бумагу, скотч, скрепки и даже странички, выдранные из эротических журналов. Это я так думал, что тырил. Потом-то умнее стал, понял откуда и за что такие богатства, но тогда ещё не знал.
Бывало, брал толстяк собранный каталог эротических «сеансов», раскладывал вокруг себя вырезки из газет с немецкими автомобилями и пересматривал затёртые картинки часами, листал странички, мечтал. Потом дремал. И в таком состоянии он мог провести весь день. Говорил, что мечтает о лучшей жизни. Фантазировал «мошенник» качественно, вплоть до мелких деталей своей «будущей» многокомнатной квартиры или элитарного коттеджа.
Глядя на то, как сосед постепенно превращается в кусок протоплазмы, я не раз предлагал ему заняться хотя бы гимнастикой. В ответ он рассказывал мне про нейрофизиков и волшебную силу мысли, коей можно накачивать мышцы. Я думал, он шутит. Но оказалось, что толстяк детально представляет даже поход в спортзал.
Вот такой человек. Гигант мысли.
Мой сосед – чеченец. Этого уже не мало. Ко всему, он ещё и крайне религиозен. Когда читает Намаз, просит выключить телевизор. Теперь моя однообразная жизнь перестала быть таковой.
Взяли его в «Спортмастере» на попытке расплатиться фальшивыми тысячными купюрами. Пачки подделок он получал из автобусов, шедших из южных краёв. Всё что наменял, отправлял обратно борцам за «независимую Ичкерию» различным товаром. Естественно, всё это «якобы» и «будто бы» со слов следствия и обвинительных заключений. Что было на самом деле знает только каждый из нас. В том же «Коммерсанте» я прочитал, что моего соседа вообще взяли при вскрытии им какого-то тайника с оружием под некой ёлкой в Москве. Но есть ли вера этому источнику, что в первой же статье обо мне вставил чужую фотографию? Однако, как я уже понял, дыма без огня не бывает и здесь. Как никак, в «Спортмастере» мой сосед закупал спальные мешки, это он не отрицает.
В последнее время я то и дело соседствую с ингушами, чеченцами, дагестанцами — со всеми теми, кого я, мягко говоря, недолюбливал на воле. То ли это случайность, то ли мне таким образом пытаются привить толерантность или давануть на психику - не знаю. Но хорошо вижу и то, что в Лефортово у меня есть возможность познакомиться с так называемыми «радикальными исламистами». Заглянуть в их мозги, проверить, есть ли сердце.
Ежедневно и допоздна общаемся с ним на тему Ислама, Шариата и ваххабизма. Я теперь посвящён и в аскетичный быт горцев, и в их жизненные устои, и в семейные отношения радикальных мусульман, и во многое другое, о чём не услышишь по радио.
Признаюсь, немало моментов вызывают уважение, а некоторые постулаты Шариата можно было бы смело перенимать хоть сейчас. Начиная от «харама» на алкоголь и кончая отрубанием руки за воровство. Хотя, конечно, это средневековье. В XXI веке руку можно отнимать лазером, а то и разбирать проворовавшегося чиновника на органы.
И в чём я с ним точно согласен, это в том, что свою свободу народ может получить только с оружием в руках. Любой народ. "Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идёт за них на бой." Товарищ Гёте был не дурак.
Понятное дело, что говоря об уважении, я имею в виду только конкретных людей и отдельные их деяния. В целом, моё мнение о возможности «дружбы не комплиментарных народов» только укрепляется — бороться за место под солнцем мы будем однозначно. Вряд ли спокойно уживёмся в их «всемирном халифате» Хотя почему «будем бороться»? Не из-за того ли я сижу, что борьба уже идёт? И на первый взгляд, шансов у этих ребят не мало. Но это не означает и того, что нет шансов у нас, у русских. Время рассудит.
Однако в тюрьме у меня появился дополнительный нюанс для осмысления. Здесь, за решёткой у нас общий враг, и наше противостояние ему тоже общее. Здесь мы — временные союзники.
Тем для обсуждения хватает, чем я активно и занимаюсь. Тут явно не тюрьма, а какой-то секретный институт повышения квалификации.
Коран в библиотеке уже заказан, гляну что и как.
Сегодня день «Дураков», но на поверку день оказался просто чудесным! Хотя в суде, слушая бубнёж судьи, я подумал, что продлить срок ареста и дурак сможет…
Нет, этот день был особенный на неожиданные и потому чудесные встречи. На первый взгляд они казались случайностью, но чем больше я вспоминал их, тем яснее понимал - в нашем мире предопределены даже совпадения.
Утром меня повезли в лефортовский суд на рутинное продление срока содержания в СИЗО. Настроения не было. Накануне я сменил соседей, а это всегда — выброс эмоций. Тем более, что Система всякий раз подбирает мне сокамерников в чём-то неординарных. Плюс к тому, я ожидал поездку в микроавтобусе с «фэйсовскими» операми. Ведут они себя не лучшим образом, всю дорогу стебаются и пытаются меня пронять. В прошлый раз возле суда мы в окно авто увидели какого-то бухарика. «О! - обрадовался молоденький оперок, - не твоя ли это группа поддержки, Мухачёв?» И сам же над своей шуткой и посмеялся. Я же напомнил ему, что мои друзья не употребляют и все, как один подсели на ЗОЖ. А вот спившихся офицеров, об кого Система вытерла ноги и выкинула на обочину пруд пруди. Так что возможно это ваш коллега и ваше будущее, сказал я ему. Я всегда с ними разговаривал на «вы».
В общем, настроение у меня было мрачное…
Но то, что день будет хорошим я понял, когда увидел не микроавтобус, а общий автозак. В нём я в суд ещё не ездил. Что-то новое здесь всегда радует, а отсутствие тупых острот дерзкого молодняка с ксивами ФэСэБэ меня порадовало ещё больше.
Автозак был чуть ли не из музея. Я бы не удивился, если бы узнал, что именно из нёго Жеглов стрелял по Фоксу. Внутри автозака были два ряда «стаканов» - узких отделений на одного человека. В конце автобуса решётка и скамья поперёк на троих человек. Там, как правило, возили женщин.
Меня засунули в «стакан» напротив выхода и в маленькое отверстие для воздуха я мог видеть всех тех, кого из Лефортово выводили в автозак. Мне показалось, но в автобус завели и Олега Тр., моего подельника. С ним я дружил добрый десяток лет, но нынче судьба нас зачем-то раскидала по разные стороны баррикад. Выяснять, он ли это, я не спешил, вдруг обознался.
До суда добрались быстро, и езда в позе «ноги за ушами» не утомила. Осознание скорой встречи с Любимой помогло бы мне преодолеть куда большие мучения. Однако сегодня Боги решили порадовать меня не единственной хорошей встречей.
В камеру ожидания, тесную и мрачную комнатёнку без окон кроме меня завели ещё двух человек. Слово за слово, завязался разговор с обитателями других централов. Мы сравнивали условия содержания, делились своими бедами. Слушая о Лефортово, мне сочувствовали и хлопали по плечу: «крепись». А мне казалось, что у нас не так уж всё и плохо. И вдруг, бородатый мужчина лет за сорок отзывается о себе: я -старовер. «Старовер – христианин или язычник? - уточняю я». «Из последних, - глядя в глаза, ответил он». После этого мне уже не важно было, сколько я просижу в этой каморке. Система дала сбой, Боги дали понять – я не один. Он был из Инглингов, на шее висел кумир Перуна-Громовержца, с собой у мужчины были отрывки из Вед и открытка с репродукцией Васильева «Человек с филином». Одна из моих любимых! Слава Велесу!
Время ожидания пролетело в миг. Пообщались мы как два старых знакомых. Я был безумно рад тому, что наши с ним Пути пересеклись. Эта встреча вихрем смела мои сомнения и переживания и, уходя, я обернулся и запомнил его улыбку, глаза, бороду с проседью. Мне подмигнул он, мне подмигнули Боги.
В суде я мельком повидал Любимую. Нам препятствуют даже обняться! Из-за закрытых заседаний её в судебный зал не пускают, но она терпеливо дожидается моего выхода, чтобы ещё раз встретиться глазами, а то и дотронуться друг до друга. Но даже этого мимолётного заряда мне хватает для того, чтобы чувствовать себя счастливым. Я Люблю и меня Любят, слава Богам за эту силу, за это чувство. С ним я готов идти на многое.
На этом подарки свыше не закончились. На обратном пути мне всё же удалось полноценно пообщаться с Олегом. Он был заперт в стакане напротив и, что удивительно, наш конвоир склонил голову и даже похрапывал. На подобную "мусорскую" разводку мог купиться только ребёнок. Потому я тут же предупредил Олежича, чтоб он не болтал ни о чём, кроме как «ни о чём».
К моему сожалению, следаки умудрились внушить Олегу то, что взяли его из-за меня. Обычный приём - клин в отношения, чтобы потом взять показания с обоих. Так, в своё время меня постоянно убеждали, что я сел из-за жены. Правда, я в ответ всегда молчал и улыбался.
Но сейчас, в «автозаке» мы поговорили от души. Не забывая о «спящем» караульном, мы прекрасно понимали друг друга среди поэтических намёков и лёгкой недосказанности. Я объяснил свои наивные попытки надурить следствие "левыми" показаниями и сказками о ЦРУ, он признался мне в своей обиде и от того болтовне обо мне во всех камерах.
Из автозака я выходил с твёрдым убеждением, что мы снова вместе. Даже находясь в таком положении, ни капли злобы друг на друга, только взаимная поддержка и обоюдная уверенность в нашей общей победе.
В камеру я вернулся всемогущим. Встань кто на пути - прошёл бы насквозь! Но со "шконарей" раздавался храп - соседи дрыхли.
Сегодня я впервые в жизни увидел шпиона. И не просто увидел, а живу с ним бок о бок! Но все мои представления о шпионах рухнули в момент, стоило мне взглянуть на него. Вместо смокинга, цепких глаз и тяжёлого подбородка, передо мной стоял взлохмаченный дедушка в очках роговой оправы, майке и трениках с оттянутыми коленками. В руках он держал самоучитель английского языка. М-да, российская действительность вносит свои коррективы в Голливудские образы.
Шпион – дедушка Степаныч, программист из Екатеринбурга, узнал о том, кто он есть, когда его крутило доблестное ЧК. Да и то, не сразу. Сначала его ткнули лицом в асфальт, зажав рот и скрутив в узел руки. Степаныч от испуга прокусил палец оперативнику и ещё больше испугался, когда ему, уже в Москве, предъявили обвинение в госизмене и нанесении лёгких телесных сотруднику ФСБ.
Любитель путешествий, дедушка коллекционировал топографические карты. Закачивая в свой навигатор очередную карту, он с рюкзачком за спиной отправлялся изведывать нетуристические тропы от Парижа до Мехико. На путешествия зарабатывал в банке Ё-бурга сисадмином. На свою беду он с кем-то обменялся картами в интернете, отдав за подробности современного Парижа старые карты Ямало-Ненецкого округа. На старых картах стояли штампики «Совершенно секретно», и сколько не доказывал Степаныч на следствии, что картам больше 25 лет и они давно рассекречены, молодой следователь был неумолим. Штампика «Рассекречено» нет, значит официально - Госизмена.
Точка. Обморок.
С другой стороны ему всё же повезло. Ведь он познакомился с экстремистом, то есть со мной. Когда бы ещё довелось?
Степаныч отличный собеседник и самый спокойный сосед из возможных. Куча книг с журналами по истории и географии обеспечат мне нескучное время на ближайший месяц, а то и на пару. Правда, «шпион» так интересно рассказывает о Гранд Каньоне и секвойях, об Альпах и Венеции, что мне журналы и не нужны. Я закрываю глаза и путешествую вместе с ним.
В Лефортово нет логики переселения, по крайней мере я пока её не вычислил. Но некоторые соседи появляются явно не случайно. Одного из таких «не случайных» я встретил в прошлой «хате». В ней я провёл всего 10 дней, возможно, именно из-за того, что вычислил эту «подсадную утку». Уж очень явно он грузил мой мозг воровскими принципами, обещая мне на зоне массу проблем из-за своих убеждений. Заглядывая в глубину его карих глаз, я видел страх, но ему была поставлена задача, и он её пытался выполнить, провоцируя постоянные конфликты. Стоило же мне проявить любопытство к его персоне и попросить адвоката «пробить» эту подозрительную личность, как моим новым соседом тут же стал тихий интеллектуал с «нехилой» статьёй. А я в очередной раз убедился, что тюремная система пытается достать меня в любую минуту.
Я не могу расслабиться. Это тяжело.
А страх в агентурных глазах я запомнил. Он мне понравился.
Нет пути к счастью.
Счастливым может быть лишь сам Путь
...
Жила на краю леса в своём доме семья счастливая. Жена, красавица, о хозяйстве заботилась, муж в лес на охоту ходил, и любили они друг друга.
Как-то раз пошёл муж пищу добывать и долго не возвращался, увлёкся погоней за зверем лесным. Жена ждала его и волновалась, ведь любила больше жизни своей и потерять боялась.
Мимо дома их проходил человек, в чёрном облачении, на посох опирающийся, да счастьем людским кормящийся. Почуял он сильные чувства, исходящие от жены-красавицы, остановился и спросил, приблизившись, в чём причина волнений её и грусти.
Поведала она о своих мыслях ему, раскрылась не таясь, что и нужно было ему, чего и добивался он. «Знаю, - говорит, - средство верное, для счастья вечного необходимое. Готов раскрыть тебе тайну сию, мудрость дать, все волнения исчезнут, и с ними и грусть, и печаль».
Хоть и счастлива была она, но желала быть всегда такой, очень боялась потерять Любовь, а потому согласилась принять от странника тайну вечного счастья. Дал он книгу ей толстую и замочек маленький: "Читай книгу эту, там скрыты знания вековые, а дверь дома своего на замочек запри, дабы не мешал никто и не отвлекал мудрость постигать. А прочитав её, ещё раз прочти, запомнишь всё лучше. Будешь жить по ней – будешь счастлива вечно".
С теми словами и ушёл старец, а Краса молодая, дверь закрыв, села мудрость древнюю изучать, глубоко в неё уйдя, с душою и сердцем.
Муж тем временем с охоты возвращался, большого оленя на плечах неся. А к дому подойдя, дверь закрытую обнаружил. Руку занёс, постучать дабы, но понял всё, ведуном будучи. Не стал он счастью вечному мешать, ибо тоже любил. Положил оленя на порог да ушёл вдаль.
Сидим со «шпионом» вдвоём уже третью неделю и без телевизора. Кому-то было бы скучно. Бывает, и на меня накатит тоска по МТV, но очень редко. Эдакая наркотическая без «дебилизатора». Впрочем, грех жаловаться, глядя со стороны на нашу «хату», я бы подумал, что приз «умницы и умники» точно наш. Оба арестанта погружены в книги, изучение английского и заумные разговоры по вечерам.К тому же у меня появилась редкая возможность сосредоточиться на внутренних ощущениях и на мыслях о глобальном. Порой, этого так не хватает ни на воле, ни в чересчур весёлых «хатах». И я уже несколько привык к отсутствию ТВ, так что хотел бы с ним не пересекаться как можно дольше. Информации об окружающем мире мне хватает и из поступающей прессы.
Степаныч переживает. В Ё-бурге у него осталась престарелая мама, еле ходит даже по квартире. Он жил с ней, помогал ей даже в бытовых мелочах, не говоря уже о содержании. И вот теперь ни его, ни содержания. Очень переживает. Когда перестаёт думать о маме, думает о работе. Боится, что если инфа о нём распространится по городу, то уже ни одно крупное предприятие его к себе не возьмёт. Да и квалификация у программистов теряется быстро, технологии то развиваются, а Степаныч закатан в консервную банку. И правда, есть о чём попереживать. Правда, с его здоровьем это опасно — давление скачет, сердце ёкает. Следаки на том и играют, дескать всё подпишешь, признаешь вину и раскаешься в суде, там и к маме вернёшься, условкой отделаешься. Степаныч — человек взрослый, а верит. Я не отговариваю, хоть и предупредил его, что обмануть могут без зазрения совести. Но вдруг у него получится поскорее вернуться, всякие бывают чудеса.
Спорт, понятное дело, не заброшен. В «хате» на троих нас двое. Простор! В моём «спортзале» теперь значительно больше места, чем я активно и пользуюсь. Отжимаюсь от пола, от койки, верх ногами возле стены. Приседаю так и с выпадами. На «шконаре» долблю пресс. В качестве мотиватора повесил на холодильник газетную вырезку нашего главнокомандующего. Как раз холодильник рядом. Сгибаюсь к Великому, правой-левой ему в подбородок и назад, снова сгибаюсь и так тысчонку раз. Не даю продыха ни себе, ни Ему. Хоть какой-то толк от Царя.
«Шпион» мне компанию в физкультуре не составляет, жаль конечно, вдвоём веселее и не так сильна борьба с ленью. Надеюсь, что рано или поздно я всё же попаду в камеру к спортсменам, там и оторвусь. А пока доволен и тем, что имею.
Довольствоваться малым — отличная возможность всегда оставаться на позитиве. Странно, что этим не пользуются мои лефортовские соседи. Да и на воле, честно говоря, полным полно тех, кто в стакане совсем не замечает воды.
Так и живём.
Человеку, оказывается, не нужен чекист, чтобы потерять людской облик.
Он вполне может справиться собственными силами.
Невозможно сохранить даже остатки совести путём маскировки её под лояльность и уклонение от протеста.
(А. Цветков)
...
Читаю-читаю-читаю, какой-то книжный марафон. Мураками, Салтыков-Щедрин, Наполеон: стили несопоставимы, авторов множество. Все те, чьи книги я хотел бы прочесть на воле, да не было времени, здесь проходят сквозь меня. Библиотека в Лефортово шикарная. В каталоге около пяти тысяч книг, видно, что здесь сидело немало интеллектуалов, получающих книги с воли. Из каталога в специальные карточки выписывается несколько десятков книг, что хочу получить, а библиотекарь - молодая девушка - приносит их по две-три штуки. Получается на двоих у нас в камере целая стопка. И так хочется справиться с ними побыстрее и получить новую партию. Читать, естественно, начинаешь книги соседа. Вдруг нас завтра раскидают, свои всегда успеешь.
Если же мне чего-то не хватает из книг, то вскоре это присылает Любимая. Меня пока никто не отвлекает и, пока есть возможность «мега-чтива», надо этим пользоваться.
А на воле солнце уже не только светит, но и греет. И с каждым днём всё жарче.
...
«Учтите, у настоящего политика гнев никогда не поднимается выше жопы».
«В стране, где правит собственность, - правят законы, а в стране, где правят неимущие, - правят законы природы».
«Мало выиграть войну, надо уметь заключить мир».
«Врага можно простить, но предварительно его надо уничтожить».
Книгу о Наполеоне писал его личный секретарь Лас Каз, что мёрз вместе с Бонапартом на о. Святой Елены. По воспоминаниям секретаря, уже свою книгу написал Радзинский. Его то я сейчас и штудирую. Этот писклявый еврей пишет хорошо, но его либеральная сущность сидит в книге настолько прочно, что появляется мнение о Наполеоне, как о владельце маленького члена и не более. Именно его минихуй поставил Европу на колени. О Кодексе Наполеона, о дорогах Франции, о постреволюционном порядке – всё вскользь. Громадьё трупов, да писюн Наполеона, вот и весь Радзинский. Но интерес к этой исторической личности (я не о Радзинском) у меня возник сильный, надо будет порыскать ещё что-нибудь о Наполеоне. Мне интересно, мысль о «генерале Морозе», как об основном победителе Бонапарта - это мысль Императора или Радзинского?
Еврей еврею рознь - это факт. Книга Михаила Веллера «Гражданская история безумной войны» на меня произвела столь огромное впечатление, что я снова решил — эта книга достойна быть на моей полке всегда. На воле я её читал, и дома на полке она у меня стояла. «Что», «кто», «зачем», «как» - то кровавое время расписано от и до. Чувствуется, что коммунистов он не любит, хотя и старался писать книгу объективно. И если моё неприятие левых идей сидит где-то в «нутрях», скорее наитие, чем обоснование, то в книге Веллера вина коммунистов в гибели цвета русской нации проходит красной линией. Кроваво красной. Я же, к моему большому сожалению, снова убедился в том, что в России порядок можно навести только силой, террором и страхом. Возможно и потому большевики одолели всех конкурентов - их цинизм в терроре не знал предела. Этот вывод вверг меня в уныние на весь вечер.
Можно ли русскому позволить вольницу и самоорганизацию? Возможно ли то государство, что не суёт своё рыло в частную жизнь его граждан? Душа и сердце твердят «да», мозг и разум однозначно «нет». Есть над чем поразмыслить.
Читаю – читаю – читаю… Позади «Братья Карамазовы», «Буры Трансвааля и Оранжевой», на подходе «Гитлер и Сталин».
Любимая прислала лекции по журналистике, дабы писал чётче, ярче, круче. Приходится учиться, куда деваться. К тому, по её словам, мои текста пользуются успехом. Это льстит. К тому же мне интересно щупать терпение цензуры. С каждой статьёй увеличиваю градус накала и проверяю, когда же тормознут написанное. На воле проходят митинги, о нас пишут газеты - милая старается. Моя писанина пока всё, чем я могу ей помочь. Ну и маленькие сюрпризы в виде букетика роз с доставкой на дом.
Грустно мне.
Степаныча обманули.
Старичок-боровичок, переживающий о престарелой маме и потере квалификации, дал себя уговорить на сделку со следствием. Иногда он спрашивал меня, стоит ли идти на этот шаг, но что я мог ответить? Я рассказывал ему, как в своё время следаки дурили и меня, шантажировали только родившейся Яськой и прикрывались моей женой. Объяснял, что нынче «честное офицерское» не стоит и пустоты, ибо ни чести, ни офицеров я в местных кабинетах так и не нашёл. Но это был мой печальный опыт. Есть же опыт и тех, кто, оговаривая только себя получал за это куда меньше иных упёртых. Да и дед - не боец, умирает он здесь, здоровье хреновое, надо валить ему отсюда.
Степанычу пообещали четыре года условно. За это он должен пойти в сознанку: всё подписать, признать вину и раскаяться. Да, картам Ямало-Ненецкого округа 30 лет, да, там рельеф давно изменился и да, никакого вреда нанести Родине не хотел. Однако с некими людьми этими картами «махнулся» получив взамен подробную топографию Парижа. Штампик «Сов.секретно» в уголочке действительно стоял. Госизмена.
Сознался. Всё подписал. Ждал суда.
Одним из условий сделки была тишина. Степаныч слышал мои рассказы о шумихе вокруг политзаключённых, и себе он желал прямо противоположного. Чтоб ни одного журналиста в суде! Он был уверен, что газетные статьи помешают ему в будущем найти работу, и постоянно просил следователей о тишине вокруг дела. Ему пообещали и это.
И вот он уехал в суд. Я пожелал ему ни пуха, он ритуально послал меня подальше.
Вечером в камеру он вошёл, шатаясь и тут же вызвал врача. Четыре года строгого режима.
Не могу быть уверенным, но, по-моему, ночью он плакал.
К сожалению, это был только первый удар. Каждый день мне приносили прессу. «Коммерсантъ» я выписывал не только для того, чтоб вырезать смешные статьи о моём деле, но и знать, кто сидит в Лефортово. Так я заочно знакомился с будущими соседями.
На следующий день, когда Степаныч лежал бревном на койке и смотрел в потолок, я читал о нём статью на полполосы. Под фотографией заморенного дедушки было описание его страшного преступления. Если коротко, то карта Ямало-Ненецкого округа за семьдесят какой-то год были передана иностранным шпионам для последующей корректировки полёта НАТОвских боеголовок. И только доблестная контрразведка смогла предотвратить бла-бла-бла.
Снова пришлось вызывать врача.
На этот раз «шпион» был в диком гневе. Он носился по камере и уже не сюсюкал, а рычал. Я предложил ему написать кассационную жалобу. Он согласился. Всю ночь мы сидели с его бумагами и УПК, писали и переписывали, спорили и договаривались. Утром Степаныч отдал в «кормушку» кассационную жалобу, а днём его вызвал следователь.
Когда дед вернулся, я уже привычно вызвал врача.
После Степаныч тихо рассказывал, что следователь кричал на него и матерился, былой вежливости и соучастия не было и впомине. Угрожал, что если приговор сломают, то он получит всю десятку, потому как и так дали срок «меньше меньшего». А с его болезнями он вряд ли выйдет, а если и выйдет, то маму уже и не застанет. В общем, уговаривать чекисты умеют.
Глаза деда потухли.
Я очень не люблю мёрзнуть. Казалось бы, родился и вырос в Норильске, промерзал там насквозь, а промозглость тюремной камеры мне всё равно неприятна. Отопление отключено, горячий водопровод в Лефортово пока не придуман, а стены всё ещё хранят в себе зиму. Зябко.
В очередной передачке Любимая передала мне футболку, сделанную на заказ. Не знаю, что на ней было изображено, но выдать футболку администрация СИЗО отказалась наотрез. Без объяснения причин.
Это был вызов.
В Лефортово я живу почти год. За всё это время я ни разу не доставлял какого-либо беспокойства своим охранникам. Мои «тёрки» были со следователями и прокуратурой, но не с самим СИЗО. И вот я почувствовал давление уже от местных властей. Футболка - это мелочь, но прогибы всегда начинается с мелочей. Сначала мне не выдали книгу Вани Миронова, теперь футболку. А завтра что? Гавкать потребуют? В Лефортово на всё ответ примерно одинаков: «Отказать» и «Не положено».
У меня есть одежда и мне есть в чём ходить, как и полно на полке книг. Но ещё у меня есть вредность и нежелание смириться.
Я решил выразить протест.
Написал и отдал ДПНС (дежурному помощнику начальника смены) заявление о том, что пусть мне либо выдадут футболку, либо обоснуют отказ в её выдаче на законном основании. А до этого момента я хожу голый. На прогулку, к следователю, к адвокату и в суд. Понятное дело, что голый по пояс. Я же экстремист, а не эксбиционист.
Акция чревата последствиями, а ещё мне будет холодно. Уже мёрзну. Что же, отличный повод энергичнее проводить тренировки.
Акт первый – утром на прогулку не пустили. Успел пройти по коридору метров двадцать. Вернули со скандалом. Сослались на необходимость быть одетым по сезону. Тут же написал жалобу руководству СИЗО и в прокуратуру по надзору о лишении положенной мне прогулки.
Акт второй – с ещё большим скандалом, но в баню днём я всё-таки прорвался. Идти по «продолу» с голым торсом было из разряда «категорично не положено», в Лефортово, да ещё и с женщинами в смене. Но куда большим нарушением было бы конечно лишить меня законной помывки, и они это знали. С гордостью продефилировал мимо дежурного поста с мониторами, сверкая татухой на плече. Все кругом удивлены и недовольны. А что вы хотели? Протест. Интересно, как меня поведут к адвокату или следователю? Спросил у них, но в ответ лишь ухмылки.
Акт третий. Вечером принесли мои высокохудожественные жалобы на произвол и беспредел. На них рукой начальника СИЗО было обоснование отказа со ссылкой на какой-то Федеральный Закон. С удовольствием натянул термобельё.
Спектакль в три акта. В финале систему всё же заставил вспомнить о законе - маленькая победа. Всё таки, это возможно!
Свободным можно быть даже в тюрьме, ибо свобода, прежде всего, в душе.
...
Как всегда, в дни Солнца, я заинтриговал соседа и охранников ритуалом праздника. Что и как делать в летнее солнцестояние – об этом не задумывался. Знал и всё тут. На прогулке пообливался - погода была чудесная, небо чистое, солнце доброе… Подумал о том, что дочка «Славящая Ярило» вчера праздновала 1,5 года, случайно ли?
Уже в камере сделал в миске для баланды 3D композицию из спичек и бумаги. Пригодилась и открытка от Любимой, куда я добавил чуток солярной символики. Поджог на полу небольшой костёр. Перешагнул через него туда-сюда, да и вылил на себя целый тазик холодной воды, устроив в камере потоп.
Дед «шпион» смотрел молча, без комментариев.
В камеру заехал новый сосед. По статье «мошенник», по образованию юрист. Как я понял, влетел со сделками на недвижимость, вместе со своим директором. Теперь его "колят" на показания против начальника, но пока юрист всех посылает на три буквы. Грамотным юридическим языком. Развлекается тем, что достаёт и нервирует Систему по любому поводу. С учётом местной скуки - это хотя бы весело. Андроиды в погонах охреневают, хотя некоторые, более развитые, понимают, что над ними издеваются и ещё сильнее от этого бесятся. В остальное время смотрим футбол и играем в шахматы.
Два дня назад меня повели на опознание. Чтобы доставить следаку больше «радости», сбрил привычную для всех бороду. Мероприятие затянулось - пока искали безбородых статистов, прошло часа два. Подумал, что было бы ещё интереснее оставить бороду, но побриться наголо. Бегали бы в мыле ещё дольше, хотя в целом – всё было спланированным спектаклем. С понятыми особо не канителили, с какой-то стройки дёрнули двух таджиков, по-русски ни «бум-бум». Но я и там поиздевался всласть. Все процессы старался усложнять, пусть как следует отрабатывают свою з/п. Хотя и так сижу на 51-й, куда уж сложнее.
Хорошо было всё это время, спокойно. Если и дёргали в кабинеты, то лишь на "тёплые" беседы без адвоката да топорный шантаж. Теперь же начнутся “трудовые будни” – “ознакомка”. Юридическим сленгом – переходим на 217-ю.
Сегодня я окончательно узнал, в чем меня обвиняют, т.е. перешел на стадию ознакомления. Начало моего обвинительного заключения вызвало смесь восхищения и удивления. Никогда бы не подумал о себе, что: «Мухачёв А.Ю., чье мировоззрение о собственном превосходстве как представителя русской национальности над другими народностями… …обвиняется в создании экстремистской организации с целью прихода к власти путём «бархатной революции и создании на территории Росийской Федерации государства «Светлая Русь».
Я хоть и тщеславен, но всё же удивился больше, чем восхитился.
Что же, теперь почти каждый день я буду читать о собственной жизни – “взгляд со стороны”. Кто и что обо мне чистосердечно рассказал. Любопытно.
Возвращаться в камеру от следака и адвоката в эти дни совсем не спешил. На улице +35, в «хате» - полный песец. На плечах - мокрые полотенца, делать что-либо невозможно. Открыть окно не разрешают, взять на прогулку воду не дают. На всё один ответ – «не положено». Воду проносим тайком, под футболками. Во дворике счастливо бесимся и обливаемся, но «погоны» орут, хотя и не понятно, им то что. Пришло местное начальство, попрепирались со взаимными колкостями, разрешили открыть окно, но на один день. Сделали одолжение.
От них же и узнал, что футболка Любимой, за которую мёрз ещё недавно, была с символом солнца на полгруди. Хороший юмор. Попытался продавить её получение, как предмет религиозного культа - не прокатило.
После прогулки подверглись нападкам за то, что на дверях прогулочных двориков кто-то рисует рожицы. На полном серьёзе охранник закатил скандал, дескать: «кто рисует рожицы?». Сами появляются, ответил я, как круги на полях пшеницы. Не поверил.
Несколько дней “ознакомки” дают понять, что мои следователи целый год бездельничали. Пока всё то, что я читаю – это слухи, домыслы и статьи из интернета. Если так и дальше пойдёт, то мне будет не понятно, за что я, собственно, сижу в тюрьме. Хотя то, что «Отдел по борьбе с преступлениями против Конституционного строя» любит сочинять заговоры и их же раскрывать, сажая при этом в чём-то им неугодных - не секрет. Но вся моя “ознакомка” пока ещё впереди, может быть и вычитаю что-нибудь посущественнее.
За решёткой вот уже какой день стоит жуткая жара. Липкой духотой лезет и к нам. В Подмосковье горят торфяники, во двориках смог. Работающий вентилятор практически бесполезен, елозит лопастями в спёртом воздухе, будто кисель мешает. Три мужика греют маленькую «хату» словно три радиатора. При этом все потеют и пердят. Но даже это не так мучительно, как наше безделие. Теперь я хорошо понимаю матросов при полном штиле где-нибудь на экваторе лет двести назад. Занять себя чем-то нереально, сидишь как в сахарной вате, и вместо мозгов – карамель. Физически напрягаться тяжело, сердце тут же дает о себе знать. Отжимания приостановил. Растяжку оставил.
Все лежат на койках, как вареные медузы. Читать или общаться желания нет. Во рту пустыня, но вода не утоляет жажду. Пью зеленый чай, но ведь и он горячий. До безумия хочу эскимо.
В этой маете ещё чаще задираемся с Системой. В прогулочном дворике появляются нарисованные на двери огромные “смайлы” с глазами, носом, широченной улыбкой и чубом.
Главарь "продольных" сорокалетний Коля, чьё серьезное отношение к безумной работе забавляет всех сидельцев, как-то после нашей прогулки увидел этот смайл и закатил истерику. Его крики и жесты вызвали у нас смех. “Кто нарисовал Рожицу?” – кричал он, тыча пальцем в дверь. “Я знаю! Это вы рисуете рожицы!”. Смех смехом, но он был серьезен. Естественно, мы ответили, что они сами появляются. Так как сделать с нами Коля ничего не мог - мы ведь пока еще не бесправные осужденные, скандал на том и прекратился. Побухтел, пригрозил докладной, потребовал объяснительную, услышал наш ответ и замолчал.
Однако, две перебранки по одной теме нам уже не интересны. Надо придумать что-то еще.
Мой сосед, мошенник по статье и юрист по образованию в конфликтных ситуациях ловит кайф. И стоит отдать ему должное, ссорится он не с соседями, а с администрацией. В укусах Системы я поддерживаю его как могу. Тем более эти стычки юридически поучительны. Любая грызня с администрацией всегда связана либо с борьбой за наши права, либо с банальным желанием улучшить свой быт.
Койку по утрам юрист заправляет не сразу. Он не обращает внимания на крики «продольных», и через пару минут те чуть ли не орут в «кормушку»: «Подъём! Постельные принадлежности заправляем!» Но так как нигде не написано, как надо заправлять койку и надо ли вообще, то юрист стоит на своём, а точнее лежит. Откровенно забивает на них всех и, даже, немного бравирует этим. Классный тип, хоть и высокомерный немного. В конце-концов, к нам прибегает ДПНС, заходит в камеру, и только тогда юрист встаёт и пару минут ругается уже с самим дежурным по смене. А когда «погоны» уходят, бывало, бросив в сердцах: “Зона вас научит!”, юрист весело идёт умываться. Радуется вслух, что наконец-то проснулся. Будильник у него такой – скандалы.
Последняя наша удачная битва была за открытие окна. К этой борьбе подключился даже дед, тихо дожидавшийся этапирования на зону. После нескольких заявлений о необходимости открыть окно, улетевших словно в никуда и претензии в лицо проверяющему прокурору, мы собрали совет самоуправления и постановили освежить камеру. С официальным устным предупреждением “продольного”. Он, точнее она, не поверила своим ушам. Бунт? – переспросила она. Похоже, в её смену ещё никто не пытался так нагло решать свои проблемы.
Соседи начали открывать створки окна зубной щёткой. Я же принялся расставлять на пороге бутылки с водой. Так и представил, как вбегают граждане начальники, "радуются" моим ловушкам и всем нам поднимают настроение. Но вбегать никто не стал. В небольшой квадрат открытой «кормушки» заглянуло несколько начальствующих лиц одновременно. Их громкие требования прекратить беспредел наткнулись на яркие доводы о беспределе с их стороны.
Через полчаса резко ухудшение самочувствия шпиона вынудило администрацию сдаться. Но сначала всё же был приглашен «доктор-смерть». Давление у деда и правда оказалось запредельным, а я думал - подыгрывает.
Окно оставили открытым даже на ночь, что в Лефортово само по себе было чем-то нереальным. Чуть позже окна стали открывать и в других камерах, но наше было первым. После столь значимой для нас победы, я выдал соседям спич о пользе народного самоуправления. Дескать, стоит государству перестать выполнять свои функции, и добиться народу чего-то ему необходимого можно будет только при взятии исполнение этих функций на себя. Как результат – Система очень боится появления альтернативы самой себе и в такие моменты либо подавляет, либо прогибается. Нас подавить пока не смогли. Надо этим пользоваться.
Мне заметили, что я, конечно, прав, но за подобные идеи я, собственно, и сижу. Здесь их правоту пришлось признать и мне.
В конце "сходки" мы решили и далее не давать спуску Системе и отстаивать свои права по любому поводу. Это и полезно, и не скучно.
Жара с духотой сводят с ума. Читать и писать нереально. Сидеть липко, дышать сложно, хотя окно, после продолжительных боев, открыто круглосуточно. Над Москвой всё так же смог, что-то где-то горит. Мечтаешь даже не о кондиционере - об обычном эскимо. Ночью не сильно прохладнее, но ещё и комары летят на свет никогда не выключаемой лампы. В общем – тюрьма, радости мало, но жить можно. Непрекращаемый дискомфорт приводит к вспышкам раздражения и конфликтам. Чтобы не ссориться друг с другом, воюем с системой.
Нынче бьёмся за питьевую воде на прогулке. Они опять врубают своё «не положено», хотя в этом бетонном колодце уже все 40, и деду постоянно хреново. Иногда удается проносить бутылку с водой под одеждой, но со вчерашнего дня охранники стали нас обыскивать. Дескать не хотите – не гуляйте, а вода «не положена». Полный бред. Пишем жалобы, но на всё ответ один. В правилах содержания вычитали пункт о том, что мы обязаны убираться во дворике после прогулки. Завтра попробуем пронести воду под этим предлогом. Понятное дело, убираться и не собираемся, для этого существует «хозбанда». Но если не будем бороться за свои права, то так и сдохнем в этой микроволновке.
Днём, когда мы вернулись с прогулки, какой-то новенький “продольный” включил в камере свет. Буря вспыхнула тут же.
Теоретически, дежурный свет конечно же гореть должен. Однако, в полдень светло и без него. Греет же плафон ещё как, потому мы и просим его выключать, что все делают без проблем. Но молодой инспектор с круглым лицом и золотым зубом во рту, - тут же прямо в глаза прозванный нами “златозубкой” - выключать свет не стал, а после издевательств над его интеллектом ещё и качать стал. Прибежал его начальник и тут же выключил свет. “Златозубка” только пошипел, глядя на наши ехидные лица. А спустя минут пять его и вовсе поменяли на более опытного и лояльного к нам надсмотрщика. Стоило так бузить? Лишь погоняло себе приобрёл – «златозубка».
Я хорошо понимаю, что на этапе и в лагере такие номера нам вряд ли сойдут с рук, но пока есть возможность безнаказанно давить на систему – давим. Хотя моё личное дело, уверен, уже испоганили.
Сегодня был шмон. С серьёзными лицами, будто они и правда защищают родину и честь мундира, у нас забирают то длинную нитку, то погнутую зубную щётку, то сплетённую из пакета верёвочку. Мы с шутками и прибаутками пытаемся что-то отвоевать, доказывая, что это не крючок, а зубная щётка, что это не нитка, а мусор, что это не верёвка из пакета, а пакет, похожий на верёвку – но нет, они неподкупны и бесчувственны! Забрали мой любимый тренировочный нож – красный кусок пластика.
Жалко, потеря потерь.
Сегодня понедельник. Проснулись мы за полчаса до подъёма, что уже как-то странно. Видно, предчувствовали что-то и, как оказалось, не зря.
Среди «инспекторов» Лефортово выделяются два субъекта - Рыжая Женщина и капитан Коля. Первая персона уже давно не рыжая, но все называют её именно так. Пристальное к себе внимание она заслужила какой-то необыкновенной грубостью к арестантам, доминирующей властностью и не к месту командным тоном. Среди всеобщей вежливости и учтивости эта персона отличается придирчивостью к мелким нарушениям режима, громкими приказами и явной пренебрежительностью к обитателям Лефортово. Ещё будучи на карантине, я помню, она постоянно одергивала меня окриками. Стоило мне днём спрятаться от холода под одеялом, как тут же хлопала открытая «кормушка» и в неё пронзительно кричали: «постельные принадлежности заправляем!» «Сюда подходим!”. И снова оглушительный грохот уже захлопнутой «кормушки». Этой Рыжей Женщине работать бы на зоне, там она была бы в своей среде. Но точно не в Лефортово.
Спустя месяцы заключения я понял, что особой власти у “продольных” нет. Ну поорут, погрозят, выговор влепят. Даже за серьёзные нарушения – максимум карцер. Так что можно хоть на хер посылать, только умоются да утрутся. Естественно, таким поведением, мы вызываем ответную реакцию, что время от времени и происходит.
Все эти «не положено» и тщательные шмоны – месть со стороны системы. Если бы мы не требовали, а просили, не отстаивали, а умоляли, быть может нам сиделось бы и шоколаднее. Но вот хрен!
ФСИНовские «продольные» для меня – «вуайеристы», будильники и подносители бритвенных принадлежностей. Слуги! И Рыжая Женщина в их числе. Может она от того и бесится, что знает то, что знаю я. А вот уже те, кто конвоирует нас на прогулку, в баню или к следаку с адвокатом – откомандированые чекисты. И если ФСИН – слуги, то «фэйса» - наша охрана, некий ЧОП. Так я об этом думаю. Так мне здесь легче выживать.
На командной должности этих «ЧОПовцев» свою службу несёт ещё один неадекватный персонаж - капитан Коля. По слухам – Моисеевич.
На фоне зелёного молодняка, капитан Коля выделяется никому не понятным рвением и фанатичной старательностью. При полном отсутствии юмора, он яро пытается словить какого-нибудь арестанта на самой мелкой проделке, тем самым доказав, что свою кость он грызёт не зря. Эдакий пёс Барбос.
Это именно он с полной серьезностью закатывал скандал на тему весёлых рожиц на дверях прогулочных двориков. Именно он со всей своей старательностью шмонает нас по утрам и отбирает питьевую воду, что мы уже вторую неделю пытаемся пронести утром на прогулку. Именно он командует всем составом откомандированных нас охранять и шмонать. Очкастая беспринципная тварь.
Итак, утро. Мы знаем, что вчера весь день хозяйничала “****ская” смена - самая тупая и конфликтная. Значит сегодня утром командует она же. И судя по грохоту соседских “кормушек”, будить нас собирается именно Рыжая Женщина.
Вчера эта смена на прогулке врубила громкость радио на всю мощность, и на наши просьбы сделать потише только ухмылялась. Жалоба на их действия уже заготовлена.
Ночью кто-то из их же смены выключил розетку. Случается эта беда каждые четыре дня, то есть как раз в их дежурство. Отключение электричества мы замечаем по сбившимся часам на ТВ и мокрому холодильнику. Свои действия они объясняют тем, что мы якобы по ночам смотрим ТВ, а это запрещено. Телик мы не смотрим, это всего лишь повод. Идёт тихая вражда: они издеваются, мы скандалим, они подло мстят. Вот и на этот раз попахивает конфликтом, уж сосед-юрист своё не упустит. Я его конечно же поддерживаю.
С грохотом открывается «кормушка». Звучит недовольный голос: «Подъём! Письма, заявления, записи!!!». Я демонстративно не спеша встаю, отдаю Рыжей Женщине письма, очередные заявления на воду и две жалобы. Она читает бумаги, и «кормушка» с треском захлопывается. Я успеваю крикнуть ей требование дежурного и, чтобы не забыла, включаю сигнал вызова. Снова ложусь на шконку. Все в ожидании. Для большей провокации юрист накинул на ноги простыню – для «инспекторши» это как красная тряпка. И правда, проходит буквально пара минут, опять грохот дверцы и женский истеричный вопль: «Постельные принадлежности заправляем!!!»
Большинство сидельцев реагирует на её команды, но не наш юрист. Костя лежит будто спит - на глазах повязка. Мы ждали этот крик, и даже обсудили наши последующие действия. Как только Рыжая Женщина повелась на нашу провокацию и заорала про постельные принадлежности, в ответ тут же услышала дружный хохот.
- Я сказала, заправляем постель!!!
- А с нами не хотите её заправить?
- Вы с ума сошли?
- А у вас его и не было!
И снова гогот.
Секундное замешательство, и “кормушка” невероятно бабахнула.
Продолжаем лежать и ждём развития ситуации. То, что оно будет, уверены все. Минут через десять снова грохот.
- Подходим!
- Зачем? – кричит кто-то с постели.
Волны её ненависти щекочут наши лица.
- Подходим, я сказала!
- Кто именно? – в её сторону мы даже не смотрим.
- На кого я указываю!
- Лично я смотрю в другую сторону, и без понятия на кого вы указываете, - смеюсь я и думаю, понимает ли она, что над ней глумятся.
- А я вообще сплю и вас не вижу, - заявляет Костя.
- Фамилию свою называем! – орёт Рыжая.
Почему-то, когда кто-то из служителей видит какое-то нарушение или дерзость, то тут же спрашивает фамилию, хотя и так её прекрасно знает. По правилам СИЗО называть свою фамилию мы обязаны, но не сейчас.
- Кто именно, не понимаем!
- Справа от окна! – кричит она в сторону Кости.
- Справа относительно вас или окна? – я уже явно хамлю, но меня это веселит.
- Все называем фамилию!
В ответ тишина. Молчание. Слышно сопение гестаповки. Наконец, мой сосед её просто посылает:
- Закройте дверь с той стороны! Сквозняк!
М-да, это не зона, это интеллигентное Лефортово. Уверен, я ещё с ностальгией буду вспоминать этот санаторий. Но пока что Рыжая сдаётся и сваливает. Мы опять одолели систему. Через минут десять приходит другая женщина. С ней мы общаемся как ласковые котики. Обсуждаем наши утренние заявления с жалобами и расходимся взаимоудовлетворенные. Если к нам человеческое отношение, то и наша реакция совершенно адекватная. Но скандал всех разбудил и раззадорил - неделя началась чудесно. Весь день впереди, что-то еще будет. 100%.
Перед прогулкой капитан Коля лично обшмонал каждого из нас. Залезал чуть ли не в трусы. И, тем не менее, во рту за губой я пронёс кусочек карандаша. Вычисляя по шагам «вертухая» и считая вслух секунды, я запрыгивал на широкую спину юриста и буква за буквой выводил под самой решёткой огромную надпись: «Душегубы». Она нам так понравилась, что рядом тут же появились ещё несколько печатных букв: «Свободу!»
Эти простые слова на недосягаемой высоте почему-то настолько обеспокоили капитана Колю, что тот прибежал мокрый, как загнанная лошадь и, брызгая пеной, потребовал объяснительную по поводу надписей на стенах. Странно, причем тут мы?
Коля постоянно требует от нас какие-то объяснительные. И так же всегда их не получает. Не повезло ему и на этот раз. Только и хватило на угрожающее: “Ну ла-а-адно…”. Обиженный взрослый ребенок. Теперь ждём шмон или каких-нибудь иных разборок.
После обеда пришла чудесная новость – официально разрешили брать воду на прогулку. Ура! Две недели измывательств, но они всё же прогнулись! Мы так пели и плясали, так веселились и радовались, что пришедший ДПНСи для выяснения сути жалоб о розетках был удивлен общей атмосферой вежливости. И хотя его заявления о том, что дед-шпион по ночам смотрит телик всё же спровоцировало лёгкую грызню, но без агрессии и с юмором. Деду по ночам плохо, хоть окно и открыто круглосуточно (единственное в крыле, по словам «продольных»). Он сидит на шконке и смотрит в одну точку, а местным вуайеристам кажется, что тот нарушает режим. Ругаться бесполезно, просто пишем высокохудожественные жалобы и издевательском тоне.
Окно и вода – на достигнутом не останавливаемся. Теперь пишем заявления на двухчасовую прогулку и ежедневный душ. Это конечно же фантастика, но пусть не расслабляются. Да и нам развлечение. Я требую пропустить в посылке дачный «душ-топтун».
Остаток дня проходит в обычном режиме. Обливаемся, шутим, читаем прессу. Я пытаюсь читать Ветхий Завет, но перескочил на боевик от Иоанна Богослова. Вечером английский, шахматы и письмо Любимой. Ночью душный короткий сон.
На следующий день нас перед прогулкой не шмонают вообще. На глазах у мрачного капитана Коли плескаемся как тюлени и обливаем соседей. Те орут, но нам весело, а значит пусть и соседи не грустят. Обратный путь с прогулки тоже без обысков. Коля смотрит в пол, про объяснительные уж и не вспоминает.
Нам опять скучно.
По телику говорят: «что ни день, то температурные рекорды». Бывает, трудно даже дышать - со спёртым воздухом не справляется ни открытое окно, ни вентилятор.
Вспомнил карантин год назад. Натурально мёрз. Может и нервное. Когда привезли и одели в казённую одежду, голова была пуста - это я точно помню. Полная прострация. Ни мыслишки, лишь желание как-то повернуть всё назад. В тюрьму жутко не хотелось, я только-только начал жить счастливо. Года не прошло, как я женился, полугода – как родилась Яська, и вот на тебе!
Штаны мне в карантине выдали размера эдак 60-го и, чтобы они не сваливались, я завязывал их спереди на узел. Ботинки же, наоборот, оказались на два размера меньше и нестерпимо жали. В Лефортово я заехал как на зло в «рыжую» смену. Сидя в пустой одиночной камере, я раз за разом подпрыгивал от стука “кормушки”. Сидя на жёсткой и неудобной койке среди голых стен, я пытался вспомнить, как в разных фильмах выглядит тюрьма, что надо делать и гадал о том, что мне предстоит в ближайшем будущем. Кроме криков Рыжей заправить постель и прекратить накрываться одеялом, мне запомнился дикий холод в камере. Несмотря на август, меня трясло до стука зубов. Когда приносили чайник с горячим псевдочаем, я сидел и обнимал его - грелся. Потом начал активно отжиматься и не забросил по сей день, хотя давно уже не мёрзну.
Радио на карантине не работало. В одиночке я провёл четыре дня и ел всё, что дают. Впервые после детского сада я съел манную кашу. Понравилось.
И вот за мной пришли. Я свернул трубочкой хилый матрас, взял «сухпай» и, придерживая спадающие штаны, пошел в мир ЗеКа.
Коридоры, стены, перила, решётки, сетки, стальные двери с прикрытыми глазками. Подвели к одной из них, лицом к стене, лязг засова, глубокий вдох, ни пуха!
И вот ведь я обманулся-то как!
Первое впечатление – попал в малогабаритную уютно-обжитую квартирку. Я ещё не знал, что Лефортово – это другая планета среди СИЗО России. Я ждал чего угодно, но только не телевизора, холодильника, электрочайника и двух гостеприимных сидельцев-ветеранов. «Ого!», только и выдохнул я. Дверь за спиной закрылась.
«Клади матрас сюда. Кофе будешь?» – это были первые слова моего первого соседа в моей первой камере. Олег Скоробогатов, совладелец (по его словам) сети автомагазинов, влетевший за контрабанду и на момент нашей встречи отсидевший почти полтора года. Полтора года! От этого срока я обалдел настолько, что не сразу ответил на его вопрос о кофе.
Но когда я расположился на своей новой кровати по имени шконка и ответил «буду», то последовал ещё более удивительный вопрос:
- Растворимый или заварной?
Я подумал, что надо мной издеваются и ответил вопросом на вопрос:
- А куда я попал? У вас есть кофемашина?
- Это Лефортово. Привыкай…
И я начал привыкать.
Кофе, заваренный в электрочайнике, был на порядок вкуснее того, что я постоянно пил в Кофе-Хаусе на воле. Уже на следующий день после голодного карантина я впервые в жизни ел хамон, по словам Олега, ценой в 500 у.е. за кг. На обед баланда выливалась в туалет, и на столе появлялись салаты из свежих овощей, фрукты, орехи и даже борщ, сделанный на кипятильнике. И это тюрьма? Нет, это Лефортово. "Сухпай" отправился в помойку, а я стал постигать жизнь в ограниченном пространстве среди чужих людей. Мытьё полов по очереди, когда едим – в туалет не ходим, а когда ходим – жгём бумагу и десятки десятков простейших аксиом тюремного бытия.
Сейчас, когда за год я поменял уже двадцать соседей, разных по характерам, социальному положению, вероисповеданию и взглядам на жизнь, первые дни мне видятся куда иначе. Да и об этом Олеге я позже наслушался массу негативных историй - уж слишком много новеньких сидельцев заезжало именно через него. Уж слишком часто и навязчиво этот «контрабандист» впихивал в ошалевшие головы одну и ту же установку: «51-я – это очень плохо», “со следствием лучше сотрудничать”, “вот я не глуплю, а потому скоро выйду”. Не знаю, вышел ли он, но его жена кормила Олега домашней пищей еженедельно. А заодно и следователя.
Но даже сейчас я не могу чересчур плохо думать о человеке, если лично мне он не сделал ничего дурного. Ну сделка и сделка, каждый выбирает свой путь. За собственным языком я следил с самого карантина, а потому подсадных уток особо не боялся.
Странным образом Олег Скоробогатов был просвещен и о моём деле. Ещё не раз в будущем я заезжал в «хату» с таким же всезнающим соседом, нет-нет, да и задающим мне наводящий вопрос. Лишь один раз, всего раз я подпустил сидельца слишком близко к себе. Возможно, как раз для урока – “не доверяй никому, кроме тех, кого любишь”. Но этот урок ещё будет, а в то время я просто наслаждался ощущениями тюремной VIP жизни.
В камерах тогда находилось по трое человек. Если двое вставало, третьему приходилось сидеть. 8,8 кв. метра на три шконки и «дальняк». Никак не мог понять, что это - туалет в спальне или мы спим в общественном туалете. Из удовольствий – ежедневная прогулка в чуть более просторном дворике и баня раз в неделю по четвергам. Хотя на воле у такой бани было бы название иное – душ. На всё про всё: помыться, побриться – 10 минут. Остальная гигиена – в раковине «хаты» с мечтой о горячей воде.
Второй мой сосед – Юрий Гайдуков, работник Счётной Палаты, под 50 лет, но выглядел на все 60. Два года назад (два года!!!) заехал по одной из самых распространенных в Лефортово статей – «получение взятки». За время отсидки почти ослеп, но так и не потерял надежды выйти. Круглые сутки он изучал кодексы и законодательство. И, похоже, сидел в них не зря - позже я узнал, что он вышел. Правда на время, и под залог в десять лямов, но вышел.
С ними я провёл почти месяц, и это был моё лучшее время в Лефортово. Счетовод выписывал «Коммерсант», и там я обнаружил статью о себе. Юра неотрывно смотрел по Евроньюс биржевые сводки и всё что-то высчитывал.
Олег учил меня плетению шнурков и верёвок из мусорных пакетов, изготовлению крючков из зубных щеток и многим другим несложным премудростям, что позже мне были не раз полезны.
В те первые дни мне особенно запомнились два переживания, ощущения того, что я уже в ином, не вольном мире. Первое - это когда я, офигевший от нескольких дней карантина и весь в надеждах на скорое освобождение, услышал от моих соседей про их сроки пребывания в Лефортово. Полтора и два года! Я не верил, мотал головой и жевал губы…
Прожить несколько лет ЗДЕСЬ? В этой клетушке?! В разлуке с семьей!
И ведь два года – это всего лишь предварительное судебное разбирательство. А потом ещё и срок!
Сейчас, когда позади уже год, я как-то попривык, но тогда… Я не мог поверить, хоть Олег и сразу заявил, что тот, кто сюда заехал, жить здесь будет минимум год. Исключение – так называемые «паспортисты» - нелегалы, пойманные при пересечении границы. Те, как правило, обитают в пятиместных номерах и сидят не более полугода, после чего их депортируют. Иногда тех арестантов, кто плохо ведёт себя со следствием и не идёт на сотрудничество, селят с этими «паспортистам», сплошь узбеками-неграми-грузинами. Юра Гайдучков через всё это прошёл, и о своих приключениях рассказывал с удовольствием. Планы людей в погонах сорвались, так как узбеки, вместо того чтобы всячески давить на престарелого Юру, стали за ним заботиться и оказывать всяческие почести его возрасту. Мыли за него полы, сами ходили к «кормушке» за едой, шёпотом разговаривали, когда тот дремал над газетой. Через неделю столь барской жизни Юру кинули в камеру к Людоеду, и вот с ним-то общение уже было не столь комфортным. Но это другая история.
Ещё одно понимание того, куда я попал, у меня появилось после услышанного разговора моих первых соседей. Минут сорок взрослые люди на полном серьёзе обсуждали щи, поданные на обед. Крупно ли порезана капуста, добавляли ли туда сырую воду, гнилая ли там картошка. Я не понимал, стебутся они или, действительно, два устоявшихся в жизни человека могут столь долго, тщательно и скрупулёзно общаться на ничего не значащую тему. Удивление и ужас – вот те ощущения, с которыми я слушал их беседу. Не политика, не судьба мира, не семья, а просто щи. Неужели и я буду таким же через год?
И вот он, этот год… Надеюсь, я все же не такой глубокомысленный.
Через месяц меня перевели от них. Тут переезды постоянны, бывает и в неделю пару раз. Не дают спокойной жизни. Сейчас мне интересно знакомиться с новыми людьми, а тогда всё новое было волнительным и немного страшным. От Юры и Олега я уезжал с ворохом подарков. Сломав моё сопротивление, Олег снабдил меня едой, тазиком (целое сокровище в тюрьме) и другой полезной мелочью. Вручил и запрещенный предмет – кусок лезвия. Он был уверен, что "мойка" мне обязательно пригодится, так как то, что я увижу Людоеда, сомнений у него не вызывало. Он постоянно пугал меня им, если я не уступлю следствию. С мыслями об этом персонаже я и двинулся навстречу новым знакомствам и приключениям.
Пятница 13-е. Более день ничем не примечателен. На ознакомлении с уголовным делом я не был почти месяц. В таком подвешенном состоянии людей здесь маринуют месяцами. УПК по этому поводу хранит гробовое молчание. Но хоть какое-то разнообразие в мою жизнь внесли новые соседи.
С задиристым юристом нас, к сожалению, расселили. За прошедший год мне было с ним веселее всего. Однако терпение у администрации лопнуло.
После очередного нам отказа в ежедневном душе, мы стали плескаться в камере прямо в тазике возле двери. Мылись не очень аккуратно, три-четыре литра воды, якобы случайно, выливалось нами прямо под дверь. С той стороны лежали ковровые дорожки. По ним тихо ходили "продольные", подглядывали за нами. Под ноги этим вуайеристам мы и лили воду. Ковёр её впитывал, разбухал и чвокая выдавал порции воды прямо в туфли инспекторам. Я прежде никогда не слышал таких матов сначала инспектора, а потом и дежурного помощника.
Так мы баловались всю неделю. Юрист залихватски ругался со всеми подряд. Я дипломатично выжимал с них различные поблажки. Однажды к нам пришёл какой-то полковник и терпеливо выслушивал наши претензии, отводя глаза от намыленного в тазике Кости. Тот старательно драил себе яйца и цитировал наизусть федеральные законы о нормах нашего содержания. Выглядело забавно, но безрезультатно.
Вскоре нас уплотнили, переселив к одному из братьев Картоевых. Их в Лефортово сидело, наверное, с десяток. Кому-то «шили терроризм», кому-то бандитизм, но все они проходили по одному и тому же делу о подрыве «Невского Экспресса». По словам нашего соседа, тот заехал за компанию с братьями. Он рассказывал, что в их селе половина жителей - Картоевы. Он даже жил на улице им. Картоевых. Поэтому, когда в село вошёл Спецназ, то практически все схваченные лица мужского пола оказались Картоевыми. Так их общей кучей и привезли в Лефортово, дескать, разберутся. Разбираются долго, братья всё сидят и сидят. Однако, как я помню, почти все мои соседи заезжали случайно. И всем им я так же рассказывал о своём случайном «попадосе». Похоже, Лефортово – это место встречи «случайных».
Снова последовала серия развлекательных провокаций. По субботам был обход. В камеру заходил дежурный с инспектором и называл наши фамилии, сверяя лица с фотокарточками. Походило на перекличку в подводной лодке. Но порядок есть порядок. В пятницу вечером мы слегка забаррикадировали вход в камеру. На пороге расставили бутылки с водой, возле двери перевернули стол, между ножек всунули полный тазик. Ждали.
Утром дежурный, прозванный нами за свою злость и причёску "лысый фашист", с первого раза в «хату» зайти не смог. Он брызгал слюной и требовал всё убрать. Похоже, нервы у лысого были ни к чёрту. На его требования мы даже не встали с коек. Мы были не судимые, а потому считали себя людьми невиновными, насильно сюда привезёнными. Почти вольные люди. Дежурный принялся распихивать наше имущество ногами, что, конечно же, мы тут же расценили, как покушение на личное имущество. А так как среди прочего он пнул и таз с водой, то после переклички и его ухода, вода снова «расплескалась» инспекторам под ноги.
Потом мы заметили, что в глазок за нами подглядывает «рыжая женщина». По слухам, нами же активно и распространяемым, жена «лысого фашиста». Мы уселись втроём «играть в карты». Конечно, карт у нас не было. Вместо них мы швыряли на стол мои карточки с английскими глаголами. Но рыжая попалась!
Уже вскоре прибежал дежурный и «словил» нас на нарушении. Когда же я доходчиво объяснил ему, что из-за крайней некомпетентности его рыжего коллеги тот зря мчался на третий этаж, да и вообще, мягко говоря, лоханулся, тот только заскрипел зубами.
Вообще, у нас с Костей хорошо получилось распределить роли доброго и злого скандалиста. Он ругается, я беседую - работаем мы как слаженная команда забияк. Магомед никогда не был в театре, а тут такие спектакли!
Утром в прогулочном дворике на трёхметровой высоте появилась огромная надпись: «Свободу всем!». И это под носом у вертухая! Днём нас раскидали.
Предварительно нас ещё и наказали, выключив в камере воду с электричеством. Неслыханно для Лефортово, видно мы их, и правда, достали.
Мои новые соседи оказались поспокойнее юриста. Один, коротко стриженный, с покатыми плечами и мощными бицепсами сидел в Лефортово… пять с половиной лет!!! Член так называемой «кингисеппской группы», возглавляемой бывшим сенатором Изместьевым. Наёмный киллер банды имел разнообразнейший букет статей: от убийств, до покушения на теракт. Всё это не мешало ему быть буддистом. Спокойный, как камень, он почти ежедневно ездил в суд, как на работу. По первому делу он уже получил двенадцать лет строгого, теперь же судится по второй делюге. В свободное от судов время он убирается в камере, читает книги по йоге и грызёт орехи. На мой вопрос, как же буддист может сидеть за убийства он ответил, что готов прекратить убивать, но только в следующей жизни. Я выпросил у него свою первую книгу по йоге.
Второй сосед, я уже не удивляюсь, чеченец. В свои тридцать лет у него семь детей. Этому я тоже не удивлён. Картоев, мой прежний сосед, был в семье четырнадцатым. Чеченца арестовали за то, что он, якобы, вербовал смертниц в Латвии. По словам соседа, конечно же не виновен. Хотя «смертница из Латвии», и правда, звучит глупо. Но нашим следователям виднее, они же никогда ничего не выдумывают. Раз посадили, значит есть за что.
Чеченец держит пост в Рамадан. Днём еда не положена, и потому он весь день спит. В общем, «хата» мне досталась спокойная. Я как в одиночке, есть время побыть с самим собой.
Как-то раз, этот чеченец, Апти Магмадов, поведал мне интересный факт. Сидельцы Лефортово тоже подвергаются пыткам. Для этого их выводят из СИЗО в следственный корпус, и уже там балуются с пакетами. Говорит, что молится всё время, пока задыхается, а потом раз, и в отключку! Не сложно, если не паниковать.
Que te mueres, cabron!
Чтоб ты сдох, ублюдок! (исп.)
...
Последний день лета. Странно, но холод в камере такой, что мы все надели куртки, хотя ещё пару недель назад изнывали от жары. Как же всё-таки капризен человек. Какая разница, от чего именно тебе плохо, если ты всё равно сидишь в тюрьме?
«Движуха» в нашей камере появляется только к вечеру. Моя «ознакомка» идёт крайне медленно, в неделю по паре томов. С учётом оставшихся двух десятков, так и до нового года дотянут.
Как-то разговорились с Апти. Прекрасно знает испанский. Поначалу он с земляками обосновался в Аргентине, но уже через год их оттуда депортировали. В газетах этот процесс освещался под заголовками борьбы с "Russian Mafia". Потом он жил в Перу и контрабандой поставлял в США красную древесину. Говорил, что зря о русских думают, что они ленивы. По его словам, нет никого ленивее местных индейцев. Стоит отвернуться, те лист коки за щеку и под куст. Работать было сложно.
Поехал Апти в Москву навестить сестру, где их обоих и арестовали. Сестра сидит тут же, в Лефортово, возможно за стенкой. В Латвии всех подозреваемых отпустили, там "смертницам" удалось доказать свою непричастность. Но наши следователи латвийским не поверили. Под "честное офицерское" Апти пообещали выпустить сестру, если тот подпишет самооговор. Пакеты на голове оказались бессильны, а вот на «честное офицерское» Апти повёлся. Надурили, конечно. И сестра сидит, и показания против себя дал. И ведь не он один! Очень трудно молчать на допросах, когда шантажируют родными. Это, к сожалению, хорошо прочувствовал и я.
Написал текст о разводках в Лефортово. Апти попросил упомянуть о пытках. Назвал фамилию палача. Я долго думал, стоит ли мне из-за него и ради него усложнять свою жизнь? Честно говоря, мне так сильно хочется покоя! Только-только появилась семья, родилась дочь, бизнес пошёл в гору... Ничего уже нет, и хочется просто чтоб оставили в покое. Я часто представляю себя разогнавшимся локомотивом, что тащит и тащит за собой вагоны, а когда у меня появилось желание притормозить и свернуть на свою колею, вагоны продолжают толкают, и уже не свернуть. И выбора, вроде бы, и нет.
Решил, что ради чеченца воевать не буду. Но вот ради борца с Системой, конечно же, да! И тут национальность уже не важна. И пусть мои подсознательные надежды на снисхождение неистребимы, понятное дело, что хочется домой. Но я убеждён - ждать от Системы великодушия «не комильфо». Особенно тому, кто об неё точит зубы.
У соседа-чеченца в горах два брата. Точнее, было два. Несколько дней назад он ходил опознавать по фотографии одного ликвидированного. Вернулся радостным. Говорит, брат мечтал умереть шахидом. Мечты сбываются.
Я весь день внимательно присматривался к соседу, будет ли он переживать. Но тот лишь молился чуть дольше. Говорит, что и сам хочет в горы. Хотя у него в тридцать лет семеро детей. Я вот думаю, такая ли он невинная жертва? В любом случае, сейчас мы против Системы на одной стороне.
А в нашем «жёлтом доме» очередной «детский сад». При шмоне в камере наткнулись в сумке на игрушку. Маленькую китайскую машинку, что как приз лежал в пачке с кашей. Всё бы ничего, но взрослые люди на полном серьёзе стали у меня выяснять «откуда», «где взял» и гнуть своё «не положено». Цирк, да и только! Ещё и меня обвиняют в несерьёзном поведении. И ведь не отстали! Говорю им: «заберите, да выкиньте». Нет, пиши объяснительную, где взял и прочее. Ну не дебилы? Написал им следующее:
Объяснительная.
При плановом обыске у меня была изъята детская игрушка - «космическая машинка» (50х20х20). Так как в приобретении игровой приставки мне было отказано, а других игрушек у меня не было, то в целях психологической разгрузки я был вынужден играть с изъятой у меня машинкой.
«Космическая машинка» появилась у меня благодаря рекламной акции каши «Быстров», официально приобретённой в ларьке ФБУ СИЗО ФСИН РФ.
Так как в «Правилах внутреннего распорядка СИЗО» и Федеральном Законе от 15.06.95 г. ФЗ-103 «О содержании под стражей обвиняемых и подозреваемых в совершении преступления» нет запрета на хранение космических машинок, я не стал уведомлять о её наличии администрацию СИЗО. С удивлением я узнал, что она является запрещённым к хранению предметом. Впредь обязуюсь сообщать о поступлении мне и других замечательных призов и своевременно сдавать их дежурному по смене.
С уважением и деятельным раскаянием, обладатель различных замечательных призов Мухачёв А. Ю.
Я думал, что почитают, посмеются и отстанут. Куда там! Пришлось ещё писать и заявление о сдаче «космической машинки» на склад. Бред!
Очередная миграция. Стоило мне рассказать адвокату с кем я сижу, как уже вечером случился переезд. Хотя комнаты для свиданий, по идее, должны быть без прослушки.
Соседство с наёмником было для меня крайне полезным. Так как сидел он уже шестой год, то был неплохо начитан. Стоило мне безапелляционно о чём-то заявить, как он тут же находил с десяток опровергающих доводов и ссылок на источники. Без Яндекса с ним спорить было сложно, и я чаще молчал. Зато тренировался я с ним ежедневно, и начал по его книге изучать йогу. «Кингисеппский» в плечах был широк и довольно рельефен. Как-то я спросил его, где он берёт гантели и штангу, чтобы так классно поддерживать свой рельеф. Он усмехнулся и сказал, что надо поменьше есть хлеб с картошкой. Но на деле, конечно, он ещё и занимался не мало.
У киллера была интересная система изометрических упражнений. Он не тягал бутылки с солью и не приседал с соседями на плечах, как это делали спортсмены в других камерах. Каждый день он напрягал поочерёдно мускулы от голени до шеи, держа усилие как можно дольше. Давил и толкал руками части своего тела, создавая обратное усилие и имитируя подъёмы тяжестей. Так он умудрялся прокачиваться весь. Выглядело необычно, но его тело было доказательством эффективности изометрической системы.
Расставаться было жаль, однако теперь мне хоть стало понятно, что делать, если возникло желание сменить соседей. Всего лишь рассказать о них адвокату. На встрече адвокат мне ещё и настроение испортил. Сообщил о новом уголовном деле на Любимую. Публичное оправдание экстремизма. ФСБ не дремлет.
И вот меня в крайне удручённом состоянии «переселяют» в Китай.
В новой камере оба соседа оказались «паспортистами». Так в Лефортово называют иностранных граждан, задержанных за незаконное пересечение границы. Нет, их не ловят на тайных тропах или в секретных тоннелях. Как правило, они прилетают из своего Таджикистана или Китая с поддельными паспортами, чаще всего, даже и не подозревая об этом. Так как «погранцы» под ФСБ, то многих «паспортистов» везут из Шереметьево в Лефортово. Сидится им неплохо. Они знают, что максимум полгода – и депортация домой. А тут ещё и кормят так, как многие из них дома не ели. Так что отъедаются за российский бюджет, и не суетятся.
Имена китаёз я запоминал неделю. Прилепил бумажку к холодильнику и по ней ориентировался, кто есть кто. Чен Бинь, пухленький юноша, по-русски ни бум-бум. Второй, лет за 40, учит русский и чуток меня понимает. Благодаря этому мне не составило труда устроить на следующий день генеральную уборку. Муравьи из китайцев получились хорошие.
От нечего делать учу старшего материться. Хань Куй Линь обложил русским народным уже с десяток надзирателей. Тем смешно, китаец счастлив, а мне хоть не так скучно. Как-то пришла медсестра уколоть молодого китайчонка. И тут же услышала от другого: «Ох…нная доктола! Классная зопа! Холосо, бл.!». М-да, взрослый человек, а воспитания никакого!
Я же учусь рисовать иероглифы. Буду жене объясняться в любви по-китайски.
Попросил соседа нарисовать «жена» и «я тебя люблю». Полдня перерисовывал каракули на открытку, показал Хан Куй Линю, тот захихикал как умалишённый. Говорит, что это я его жене в любви признался. Так ничего и не понял, странный у них язык.
Пару дней назад старший китаёза предложил мне сделать массаж. Сам он занимался какой-то разновидностью йоги, и тело его было как у двадцатилетнего – стройное и рельефное. Только лицо как жёваная бумажка. Утром он пил подсоленную воду, вечером парил и массировал себе ступни. Несколько толстых книг о мужском здоровье лежало у него на полке, и по вечерам он оттуда что-то постоянно выписывал.
Как-то я поинтересовался у него, как и что надо делать, чтобы стояк был минимум до восьмидесяти лет. Он ответил, что нужна регулярная йога и секс раз в три дня. Ни чаще, но и не реже. Я вспомнил свою недолгую супружескую жизнь и посмеялся. На фиг жить так долго, если раз в три дня?
В общем, его предложение о массаже мне хоть и показалось сомнительным, но я рискнул. Думал это приятно, и потому будет смахивать на гомосятину. Но уже вечером я орал в подушку так, что чуть не съел её. Было такое ощущение, будто китаец отделял мне щипцами от кости каждую мышцу. На голове он находил какие-то особенно больнючие точки, и мне казалось, что сейчас он сдерёт с меня скальп. Но стоило ему приняться за ступни, как в моих глазах и вовсе потемнело.
Когда гестаповская пытка закончилась, я успел расслышать, что у меня проблемы с сердцем и простатой. Верно, подумал я, и вырубился на мокрой от слёз и соплей подушке.
Проснулся я до «подъёма», свежий как наливное яблочко. Весь день мухой летал по камере, а вечером потребовал экзекуцию. Постепенно китаец стал учить меня, что где жать и массировать на ступнях, чтобы благостно влиять на сердце, желудок и печень.
До нашего Чайна-Тауна я вёл ночной образ жизни. Письма, рассказы, дневник – писанина начиналась с вечера. Теперь же по вечерам что-то делать не реально. Руки трясутся, и голова пустая. Ноги синие, спина фиолетовая. Но за утреннюю, доселе мною неведанную мегаэнергичную бодрость я готов простить китайцам и их дурацкое чириканье, и отрыжки за обедом и чересчур громкий телевизор весь день.
Тем более, послушные они. Я в камере за ветерана, и они делают, что скажу. Пару дней назад, получая у серьёзного охранника в бане бельё, китаец заявил: «Лоссия для лусских!» Сотрудник захохотал так, что Хан Куй Линь даже затанцевал от счастья. Бабку-повара, редкостную хамку, сосед поучал: «Буди везливай, сталая самка! А то зопу полву!». Та чуть в обморок не свалилась, а Линь доволен.
Вечерами китаец заполняет какую-то таблицу. Иероглифы, кружочки, цифры и треугольнички. Так он подводит итоги дня. Сам себе проставляет оценки по различным категориям: спорт, еда, настроение, мысли, счастье. По-моему, он считает даже количество улыбок за день. При всём этом, то и дело стонет - по жене скучает. А кто не скучает? Но я при этом всё же счастлив, а он страдает. Хоть и будет на воле уже через два месяца, а я - х.з. когда.
Сегодня ровно десять лет, как с меня слетели розовые очки, и я с удивлением увидел мир по-иному.
«Круглые даты» не отличаются от обычных дней, лишь воспоминаний больше. В любой другой день мозг забывает о прошедшем, но в годовщины злая память «пробуждается».
Человек привык цепляться за «этапы жизни», делит своё бытиё на «до» и «после». Думаю, это свойство нашего человека - быть центром вселенной. Хотя бы для самого себя. Жизнь «до» первой любви и «после» её потери, девственник и «полный вперёд», скитание по углам и своя квартира, живые родители и вот их уже нет, мир сквозь розовые очки и разбитые стёкла от ударов судьбы…
Так и я, ничем не отличный от всех, помню тот момент, когда оглянулся и увидел мир иным. Не другой мир, но иной на него взгляд. На Путь националиста я вступил ох как не по своей воле. Но именно тогда в моём восприятии мира перегорели некие блоки, что так старательно оберегает у «овощей» Система.
Честно говоря, мне нередко хочется опять «заснуть». Как в той Матрице, где давали на выбор пару пилюль. Жить, как большинство - проще, легче и, быть может и счастливее.
Но уже вряд ли получится. Почти каждый день я задаю себе вопрос: зачем мне всё это, ради чего я несусь с палкой навстречу локомотиву? Может и для того, чтобы первая любовь моей дочки по прихоти Системы не накрылась обломками кирпичей.
Весь последний год я пытался понять, зачем я для чего мне менять мир. Пока не понял. Но пока и не хочу следовать совету: «Не можешь изменить мир, поменяй своё отношение к нему». Мне просто интересно прогибать окружающее пространство, и я буду делать это. Ну а если благодаря моим делам мир станет хоть чуточку ярче, хоть капельку чище, то почему бы и нет? Это как игра. Большая Игра. И если на кону спокойная и стабильная жизнь поколения Яси, то почему бы и нет? Сам я уже вряд ли изменюсь. Десять прежних лет доказали это. Значит мне остаётся изменить мир.
Но так дико хочется просто спокойной семейной жизни с Любимой.
"К тюрьме человек приучается скоро, если он имеет сколько-нибудь внутреннего содержания."
(Герцен. «Былое и Думы»)
Интересно, считал ли Герцен предыдущие поколения революционеров такими же наивными и романтичными, каким мне сейчас показался сам Герцен.
Но в целом, похоже, ничего не меняется. Россия как была с византийской кровью, так с нею и осталась. Меняются названия страны, режимы, правители, а дух насилия, предательства и лизоблюдства в Системе всё тот же.
Если реинкарнация души действительно существует, можно ли предположить вечное перевоплощение революционного духа? Или моё желание что-то улучшить вокруг себя - это природная необходимость? Кто-то гнездо обустраивает, кто-то весь лес, а кому и мира мало. По мне - что угодно, лишь бы не клетку…
* * *
Очередной выезд в суд на «продлёнку» - очередной цирк. Полчаса бубнения судьи, и целый день ожидания. Автозак, подвал, вонь и тоска. Но всё это стоит того, чтобы увидеть Любимую.
В подвале «Мосгорцирка» упёрся руками-ногами в стены и забрался к самому потолку. Среди мрачных историй людских приговоров оставил и свой позитив с огромным смайлом. Нам или никому!
На обратном пути ехал с молодыми скинами из Матроски. После моих слов: «Северное братство» - выдохнули в голос. Читали, слышали, знают. Молодняк, но настырный. С такими победим. Совершенно не удручены положением. Книги, спорт и надежда на революцию. Их наивная непоколебимость вдохновляет и меня. В прессе эта группа скинов обозначена как «Объединённый Славянский Союз». Ребята смеются, говорят, что всё это выдумки СМИ. С радостью сменил бы своих соседей-китайцев на их компанию. Хочу понять, что же всё-таки толкает совсем молодых парней на огромные срока, в том числе и пожизненные. Идея? Авантюризм? Безысходность? Однако придётся изучать труды Блаватской и неправильные английские глаголы.
Под вечер китаец порадовал. Местные офицеры притащили мусорную тележку, а тот им и выдал: «О…енная у вас лабота!!!». Надо было видеть их лица! Дверью хлопнули так, что даже китаец удивился: «Поцему?». Ну как мне ему рассказать про офицерскую честь? Пожал в ответ плечами.
Массажиста переселили - потеря потерь! В автозаке мне все так завидовали, у одного спина болит, у другого поясница, а я живу с личным массажистом. Но, похоже, администрации надоело выслушивать, как их ежедневно обкладывают, а может и график такой. Хан Куй Линь долго и сильно жал мне руку и приглашал в Китай. Я подарил ему картонную черепашку. На этом мои уроки китайского и закончились. Ву э ни, ла бо!!!
Движуха продолжается, но на это раз меня ожидал сюрприз. Переехал с молодым китайченком в соседнее крыло, где последние два месяца шел ремонт. Новая камера побелена и покрашена. Но вместо третьей койки – парта. Над ней железный ящик с полочками. Ощущение, что камера гораздо больше хоть метраж и остался прежним. Но нас то теперь двое. В углу под потолком появилась полка для телика. В общем, нам с китайчонком понравилось.
Во время ужина оказалось, что за одним столом мы вдвоём не помещаемся. Пришлось кушать на койках. Телевизор же хоть на полке и поместился, но места для антенны уже не было. Зато пространство для спорта во дворике прибавится. Лучше обращать внимания на плюсы. Тут и так всё не так.
Уехал китайчонок, заехал ингуш. Оказался младшим из братьев Картоевых, проходящих по делу о взрыве «Невского Экспресса». Также не курит и также увлеченно читает Коран. К сожалению, поговорить нам совсем не о чем. Парень что ни на есть деревенский. Уж не знаю, какой из него «террор», больше на пастуха похож или на разнорабочего.
Ильяс рассказывает, что работал грузчиком. И так же, как и многих из Картоевых, его взяли за компанию. Не реши он заехать домой на обед, сейчас был бы на работе, а не в Лефортово. Уже в машине ОМОНовцы заметили, что спортивные штаны у Ильяса заправлены в носки. За этот, якобы, признак ваххабизма, ОМОНовец в маске разбил прикладом голову ингуша. Теперь Ильяс мучается головными болями, не помогают ни таблетки, ни молитвы.
Пару вечеров мы поговорили, всё обсудили, теперь и пообщаться не о чем. Что ж, в такой тишине опять чтиво в огромных количествах. Если кто-то не прочитал Блаватскую с Достоевским на воле, обязательно столкнется с ними в тюрьме. Идеально место для размышлений о глобальном.
Вчера снова «закусился» с властью. В иное время всё и обошлось бы, но тут я что-то не в духе был. Может от того, что писем от Любимой нет уже как две недели. Вроде бы мелочь, но здесь всё и всегда чересчур гипертрофировано.
Выкидывая вечером мусор в бачок на тележке, я что-то обронил мимо. Какую-то заплесневевшую гниль. Попроси ли бы инспектора по-человечески, может я и поднял бы мусор. Но после их шутки о том, что дескать веник был захвачен не зря и сейчас весь коридор будет мною прибран, я их просто далеко послал. Может и нахамил, не спорю, но настроения для вежливых препирательств не было. Странно, но моя грубость вызвала у них крайнее недоумение. Неужели в соседних камерах все послушные и аккуратные?
Пока думал об этом, прибежал дежурный, закатил скандал. Как я посмел не убраться за собой? Так и ежу понятно, говорю я, что сижу здесь не по своей воле. С удовольствием и в камере не убирался бы, но не жить же в грязи. А что там за дверью творится, мне по барабану. Это ваша территория, я в «хозбанду» не нанимался.
Ругались. Естественно, потребовали объяснительную. И так же естественно получили вместо неё жалобу в прокуратуру на принуждение к незаконным работам
И опять тоска…
Снова вспоминаю бывших соседей.
От Юры Гайдукова и Олега Скоробогатова меня через пару недель переселили в камеру с более скромным убранством. Там сидел юный спонсор терроризма с украинским гражданством и крупный наркодилер. Что между ними произошло до моего появления я точно не знаю, могу только догадываться. Я был ещё наивен и очень напряжён, многое пропускал мимо и только сейчас более-менее понимаю, что там могло быть.
Парню, лет двадцати, вменяли перевоз денег для "терроров". В результате, тот не только пошёл на сделку со следствием, но ещё и, будучи мусульманином, покрестился прямо в кабинете у следователей. Вроде бы те даже не поленились позвать священника.
В камере молодой бедолага постоянно лежал на койке к стене лицом. Когда ему приходилось разговаривать со вторым соседом, то сильно нервничал и говорил, что тот во всём виноват.
На следующий день юношу переселили и я, где-то на пару месяцев, остался один на один с Лисом.
Личностью этот Лис оказался любопытной.
Байкер. Переломанный в аварии и с титановой пластиной в голове. Иногда он двумя руками брал себя за голову, и мял её как кусок теста, придавая ей необычные формы. Рассказывал, что участвовал в ралли Париж-Дакар. Но не в качестве гонщика, на это ему скромности хватило, а в команде техобслуги КаМАЗов. Опоздав на старт из-за проблем с таможней, Лис вернулся из Таджикистана в Москву. Уже где-то в Московской области его взяли с сотней кило героина в фальшбортах спортивного КаМАЗа.
Но это всё, конечно же, только с его слов.
А историй Сергей Чеснов знал столько, что весь день не замолкал ни на минуту. Даже когда рисовал. А рисовал он круто! Прочитав пару моих рассказов о лефортовской жизни, он стал рисовать к ним иллюстрации. Он был Лисом, я Флаем, охрана – псами. Так, день за днём мы сближались, стали товарищами, и, как-то незаметно для меня, он принялся мне рассказывать, что если офицеры ФСБ дают слово, то они выполняют его любым способом. Дело чести и мундира. Но, в то же время, он убеждал меня и в том, что идти в «сознанку» не стоит ни при каких обстоятельствах. И тут же, вздыхая, утверждал, что родные ждут, а ради них принципами можно и поступиться.
В какой-то момент он с печалью в глазах сообщил мне, что жить ему осталось не так много. Рак крови. Было бы что, отдал бы ему последнее. А так, только яблоко в холодильнике и съели пополам.
Ещё через неделю он сообщил мне, что освобождается. То ли дело развалилось, то ли срок содержания кончилось, то ли его активировали по смертельной болезни – я так и не понял. Я тогда и сам собирался вот-вот вернуться домой. Срок моего содержания подходил к концу, предъявить мне что-то внятное так и не смогли, да и я, чтоб потянуть время, пошёл на встречу следствию и стал «лепить» такие сказки про ЦРУ и захват власти, что на допросах еле сдерживал улыбку.
Лис вышел на свободу, прихватив номер телефона моей Любимой. И вот тут-то началась жесть.
Сначала мне предъявили новые обвинения в мошенничестве. Следователь с розовыми щёчками позвал к себе на подстраховку коллегу покрупнее. Наверное думал, что я кинусь на них с кулаками. Но я сдержался, и кроме обвинений в гомосексуализме они от меня ничего не услышали. Я ушёл на 51-ю.
Конечно же, и моим рассказам про ЦРУ они не поверили, а потому своё «честное офицерское» отпустить меня тоже не сдержали. Во вранье друг другу мы были квиты. Но писем от Любимой всё не было.
И лишь через пару недель я узнал, что Лис не только позвонил жене, но и стал разводить её на деньги, набиваясь в дружбу и давя на жалость. И какие-то суммы, якобы, на наш с ним совместный бизнес уже выпросил. Дальше - больше. Преследования, звонки, попытки давления и шантажа.
«Я был вне себя» – это просто слова. Их надо умножить в сто крат. Я готов был разорвать Шакала, его кураторов и, конечно, себя дурака. Мои кулаки были разбиты об свой лоб и стены Лефортово.
В конце концов жена с помощью друзей от него отвязалась, но урок мне был огромный. С тех пор номера телефонов в записных книжках я шифровал, конверты с домашними адресами рвал, соседям не верил.
Позже, я не раз слышал от местных сидельцев о неком списке «бл**ских» работников. Их фамилии и клички передавались из уст в уста, из камеры в камеру. В этом списке оказался и мой первый сосед, и Лис, и некоторые последующие сокамерники. В закрытом изолированном пространстве очень быстро становится ясно - кто есть кто.
Сергей Чеснов из Подмосковья. Я запомнил тебя.
Однажды к нам в камеру зашёл пират. Настоящий.
Он был, мягко говоря, растерян. При задержании его избили, потом сутки везли в холоде, пить давали редко, кормить и подавно не кормили. Потом карантин Лефортово, что тоже не сказочный терем.
В общем, на Джека Воробья или Капитана Блада новенький был точно не похож.
Дмитрий Савинс жил в Прибалтике. Как-то он рассказал, что сам то родом из России, и по фамилии Савин. Но в Латвии стал Савинсом.
И, конечно, в начале он представился нам экологом. А мы с Лисом, понятное дело, у него не уточняли. Хотя уже неделю читали приключенческие статьи из Коммерсанта о захвате судна, заложниках и их бравом освобождении военно-десантным кораблём «Ладный». Но Диму мы так и прозвали - Эколог.
Поотпиравшись месяц, Савинс всё же пошёл на сделку со следствием. Первым обнимать следаков, правда, рванул штурман пиратского «Arctic Sea». И уже только за ним пошёл «в сознанку» и капитан корабля. То есть наш новенький сосед.
В камере Эколог уже не стеснялся рассказывать нам о настоящем грузе, о действительных целях «Arctic Sea», о том, как их жёстко брали десантники. И как сейчас, беспредельно и без доказательств, им «лепят дело» об экономической составляющей, о желании получить выкуп за судно с, якобы, лесом. Но его сделка со следствием в том-то и состояла, чтобы не только признать в суде вину и раскаяться, но и подтвердить версию следствия. И, более того, дать журналистам интервью с подробными деталями этой версии.
В камере-то он рассказывал совсем другое. И даже если предположить, что он зачем-то фантазировал, то его «фантазии» позже подтверждались и другими членами пиратской команды. На сделку со следствием пошла не вся команда, и эти «не все» не стеснялись рассказывать своим соседям в Лефортово об истинных целях «экологов».
Всего их было около десятка: повара, водители, грузчики. Моряком из них был только Дима - служил во флоте, потом ходил в плавание по всему миру. Как-то я поинтересовался у него, в каких странах можно долго и безопасно жить с сотней тысяч долларов на счету, и не бояться, что к тебе кто-то придёт и попросит ими поделиться. Те страны, что он мне начал перечислять, вызвали у меня недоумение. Панама, Коста-Рика, Доминикана, Уругвай и что-то ещё подобное. С такими деньгами там ты будешь чувствовать себя белым хозяином, говорил он, и тебя ещё и оберегать будут. А если ещё и бизнес какой-нибудь откроешь, то и на руках носить будут.
По мне, так это всё «пиратские» страны. Но, ему виднее.
Как-то вечером мы смотрели по НТВ передачу. Там Дима вещал о сухогрузе с лесом и желании пиратов получить за него выкуп. О неудачном захвате и молниеносном освобождении. О своей ошибке и доблести российских спецслужб.
Дима лежал перед телевизором на койке и смеялся. Говорил, что своими руками трогал ПЗРК С-300 в трюме сухогруза. Корабль вёз контрабанду в Сирию, а Моссад руками латышких спецслужб провернул операцию с пиратами. Целью «пиратов» было заснять на видео настоящий груз, и через уже подготовленные СМИ обвинить Россию в нарушении каких-то там договорённостей.
Совпадение, но в Кремль срочно вылетел глава Моссада, пообщался с кем хотел и был таков. Один из организаторов команды пиратов, что захватывали «Arctic Sea» - исчез. По крайней мере, на следствии и в суде Дмитрий его недосчитался. Свою задачу таинственный агент выполнил, пираты же были слиты за ненадобностью. Прибывшие десантники с «Ладного» размазали флибустьеров по палубе и увезли их в холодном трюме. Уже позже Россия наградила пиратов сроками от пяти до двенадцати строгого. Савинс получил семь.
Кстати, капитана Лис развёл на сделку со следствием как раз за месяц.
Эта печальная история, что удивительно, закончилась победой Любви над Системой. По крайней мере, я так хочу думать.
После убытия Лиса, к нам с пиратом заселили очередного бедолагу. По его ошалевшим глазам было ясно, что человек только что с воли. Так и оказалось. К нам в камеру попал глава ювелирного холдинга «Алтын».
Его уголовное дело – это классика российского жанра по отжиму бизнеса в угоду конкурентов. Утром силовики пришли домой к предпринимателям и, на глазах у детей, забрали с собой маму и папу. Как потом рассказывал Володя Феньков, владелец бизнеса, они только и успели сказать: «дети, не волнуйтесь, мы поехали в тюрьму». Где-то сейчас в соседней камере сидела жена Володи Антонина Бабосюк. Ещё до своей посадки я не раз проезжал мимо рекламных билбордов со статной блондинкой. И вот она уже в тюрьме.
На фоне их семейной трагедии моя беда казалась мне уже и не такой страшной. Я лишь на миг представил, как моя Любимая где-то в застенках, как тут же у меня появилось желание убивать. Представлять я перестал.
В первые дни директор «Алтына» очень смущался, даже комплексовал.
Я давно заметил, что богатые люди, заезжая в тюрьму, чувствуют себя в разы хуже обычных бедолаг. Бизнесмен ли, чиновник ли – привыкнув на воле к комфорту и власти, они оказываются совершенно беспомощны в пустой бетонной клетке. Почти раздавлены. И опытные следователи умело этим пользуются. Обещают и домой отпустить под подписку, и поскорее наладить потоки «передачек», лишь бы подписал, лишь бы признал вину, лишь бы оговорил того, на кого покажут. И многие на это идут. А кто не спешит навстречу следствию - быстро теряет здоровье. Тут ведь ни таблеток, ни массажисток, ни целебных вод.
Но Феньков не сдался. Хоть, поначалу, и стеснялся есть наши продукты. Но когда на его счёт пришли первые деньги, он одной только воды купил блоков двадцать, заставив ею всё свободное пространство.
Уже освоившись, он показывал мне свои фотографии из прошлого. На них я видел киргизского бая среди колонн, фарфора и ковров. Торговые точки в Эмиратах, Казахстане, Киргизии и России – с одного только московского магазина на Кузнецком мосту у него вывезли полторы тонны ювелирных изделий. Володя рассказывал мне, что лезть в Россию и не собирался, ему хватало бизнеса и в родной Киргизии. Но красивая жена всё же уговорила открыть магазины в России. Так он и оказался на восьми голых квадратах в компании с пиратом и экстремистом. Из вещей – роба да зубная щётка.
С первого же дня Феньков с головой ушёл в йогу. И на первой же прогулке он, не обращая внимания на вертухаев, звал жену: «Тоня! Тоня!». Даже когда нас с ним расселили, я часто слышал в соседних двориках его призывы: «Тоня! Тоня!», и здоровался с ним через стенку.
На допросах ни он, ни его жена обвинений в контрабанде не признавали. На «честное офицерское» тоже не велись. Всё же опытные были люди. Но, пока они сидели, их бизнес потрошили.
Вместе с ними был арестован и начальник отдела безопасности. Первое время он тоже не признавал вину. Тогда его этапировали в «знаменитое» по беспределу омское СИЗО, и оттуда он вернулся уже совершенно иным человеком. Подписал всё, что требовали и рассказал всё, что хотели.
Однако и это не повлияло на супругов, они продолжали гнуть свою линию защиты. Начальнику безопасности суд выписал шесть лет и отправил его на зону. А через некоторое время Володя вышел на свободу прямо из Лефортово.
Случилось то, что случается раз в тысячу лет. Статью о контрабанде декриминализировали, и с ювелиров уголовное обвинение полностью сняли. Счастливые супруги как можно скорее уехали из приветливой и гостеприимной России.
Начальник безопасности остался сидеть дальше.
В очередной раз осознал, насколько же всё-таки могучая сила у обычного слова. А, значит, моя шариковая ручка – это тоже оружие. Попробуй, отбери теперь!
Не так давно я написал о видах «разводок» арестантов в Лефортово и смог передать их на волю. Рассказал и о пытках. Написал о жертве, указал и на палача. Заметки попали в Интернет.
И вот, спустя неделю, мой розовощёкий следователь высказывает недовольство: видите ли, я обидел «хорошего и доброго человека». Да и всех остальных разозлил. Ещё мой следователь умудрился ляпнуть: «Как ты можешь, Мухачёв, чёрных защищать, ведь ты националист?»
Это только подтвердило мои догадки, что тема пыток для «фэйсов» особенно неудобна. Молодому следаку в голубом мундире не понять, что я никогда и не был «против чёрных», а всегда был против той Системы, что даёт им зелёный свет. Разве сильный кавказец виноват в слабости русского? В этом виноват сам русский и та Система, что потворствует наглости одних, и запоям других. И сейчас моё «против» - это помощь Апти.
Но шмонать меня теперь стали намного тщательнее. На обысках служивые вчитываются в мои записи, пытаются разобрать мои каракули. Ещё недавно я писал красиво, работал над почерком, но сейчас наоборот, пишу, как усталый врач. Пусть мучаются.
На «ознакомке» один на один с адвокатом уже не оставляют. Само же ознакомление с уголовным делом вдруг стала стремительным, как никогда. Сегодня меня даже покормили отдельно, без очереди, лишь бы побыстрее привести в кабинет. Похоже следаку скомандовали «сверху» побыстрее со мной разделаться, без этого он бы хрен пошевелился. И всё это как раз после выхода в инете моей статьи о пытках. Ну что же, хоть ускорения «ознакомки» этим добился, уже хорошо. А утяжелит ли это мой срок, покажет время.
Снова навалилась апатия. Периодически это случается. Кто-то и вовсе в ней сидит месяцами, надоедая соседям и терроризируя родню на воле. Я же борюсь с тоской, как могу, но не всегда побеждаю. У этого чувства есть очень мощный союзник – лень.
Вот уже как три дня забиваю на спорт. После утренней прогулки снова ложусь спать. Сплю и по ночам. Стал перед сном есть хлеб, будто принимаю снотворное. Ничего не хочется и кажется, что всё уже предрешено. А коли так, к чему бултыхать лапками. История про активную лягушку и взбитое масло – сказка. В реальности её бы вместе с маслом намазали бы на бутер или перекинули бы в другой горшок, чтоб и там лапками повозила. И писать надоело. Посплю я, пожалуй.
Подумалось, что спать мне нравится не из-за лени. Сон – лучшее средство вырваться из этих стен. Ведь именно эти стены и нагоняют тоску. А ещё мне часто стали сниться мои Любимые. Очень скучаю. Пожалуй, только Любовь к ним мне и помогает толкать самого себя вперёд. Стать лучше, чем был. Не для себя, но для них. А, значит, завтра снова спорт и битва с ленью.
Ещё тюрьма учит толерантности. Самой обычной, без национальностей и религиозных различий. Терпимость к соседу в быту - та закалка, что пригодится и на воле. Нет, мой сосед самый обычный, за столом не пердит. Но жизнь вдвоём или втроём на восьми квадратных метрах имеет свою специфику.
Какой бы хороший человек ни был, рано или поздно его отрицательные стороны проявятся. Чавканье, нечистоплотность или храп с каждым днём будут раздражать всё сильнее. Когда человека любишь, ему многое прощается, списывается, а то и вовсе не замечается. Но тут, в Лефортово, нет ни того, кого бы я любил, ни того, кого бы я сейчас мог смело назвать хорошим человеком.
Но как-то мне удалось понять, что дело не в соседях. Они меняются, а раздражение остаётся. Недостатки одних меняются на «косяки» других. И если продолжать обращать на них внимание, то рано или поздно я кого-нибудь ночью задушу. Приходится учиться терпимости. Тем более, что ведь и меня тоже терпят.
Вчера у Мамы был День Рождения.
А сегодня следователь, смакуя слова, сообщил мне, что Мама подавала прошение о свидании, но он ей отказал.
Смотрел на меня, гнида, и ждал, когда же я поинтересуюсь причиной отказа. Но я молчал и улыбался. И всё же у него свербило в одном месте, уж очень он хотел испортить мне настроение и потому сказал, что во всём виноват мой недавний текст. Видите ли, я в нём «хорошего человека» задел. Я не стал уточнять, все ли люди, в его понимании «хорошие», пытают заключённых. Более того, я даже обрадовался. Раз мой текст так сильно их зацепил, значит цель достигнута! Хотя укусить их побольнее - цель не самая важная. Куда важнее, если мои обнародованные буквы помогут Апти и другим арестантам.
Однако следаку я всё же сказал, что раз я их задел правдой, значит правды они и боятся. Неужели, говорю, вы думаете, что я буду переживать из-за ваших подлостей, зная, что страдаю за правду, а вот вы её опасаетесь и избегаете? Избегаете правды в моём уголовном деле. Избегаете правды в делах моих соседей. Пытаете и шантажируете, потому что нет доказательств, и нет правды! Убегаете от того, что во всех детских книжках называют добром. Следак отвёл глаза и промолчал. И это ещё больше убедило меня в собственной правоте.
Впервые я вернулся в камеру в таком приподнятом настроении. Левиафан не побеждён, но боль он чувствует, а значит не такой уж он и бессмертный. Правда, из-за мамы всё же было немного грустно. Надеюсь, она поймёт.
Сегодня разнообразил свою скучную жизнь, и снова кусанул Систему. Если и не подёргал тигра за усы, то пощекотал его уж точно.
На очередной «ознакомке» молодой следак, совсем лопух, забыл в кабинете оригиналы графиков наших встреч. И не только мои, но и адвокатов. Единственные экземпляры официальных документов! Такой шанс я упустить не мог!
Уже в камере, сидя на «толчке» с листами А4 в руках, я думал, что же с ними делать. Теоретически, можно ими подтереться и начать знакомиться с уголовным делом заново. Оттяну завершение «ознакомки» ещё на пару месяцев. Но выгоды мне в этом никакой, а нервотрёпка если у следака и будет, то небольшая. Максимум, премии его лишат. Эврика! Я их верну!
Тут же написал заявление на начальника СИЗО «Лефортово» с просьбой вернуть официальные документы моего уголовного дела «маше-растеряше» в таком-то звании с такой-то фамилией.
Документ, официально зарегистрированный в тюремной канцелярии, отправился по всем этапам местной бюрократической системы. Уверен, в их практике этот случай единственный.
Ох, как же мне хочется увидеть выражение лица у следака, когда ему вручат под роспись пропажу. А перед этим, небось, ему начальство ещё и очко прочистит.
За свиданку отомстил!
На утренней «ознакомке» следак вскользь, эдаким полунамёком спросил у меня: «Не помню ли я, где…». Я внимательно следил за ним, но если и заметил его волнение, то очень-очень лёгкое. Совсем не как у девственницы перед анальным сексом. Однако то, что документ важный и следаку не всё равно, я убедился, когда он опросил моих конвойных. Но те всё отрицали, хотя и видели у меня документы, а на обратном пути в камеру один из них даже улыбнулся и сказал: «Правильно, пусть понервничают». Воюют они, что ли?
Недавно следак мне сообщил, что в суд на продление моего содержания в общем автозаке я больше не поеду. Дескать, там конвоиры не чисты на руку, вследствие чего моя изоляция не полная. Он думает, я через них в инет выхожу?
Но вообще, сотрудники ФСИН, мягко говоря, недолюбливает работников Конторы. Хотя и не показывают вид - боятся. Впрочем, мне плевать на обе стороны, я хотел устроить себе небольшое веселье – и я его получил.
Сегодня у моего соседа день рождения. Вечером я достал из сумки шоколадный вафельный торт, вместо свечей воткнул в него спички и зажёг их. «Дуй», – говорю удивлённому ингушу. Задул. Съели. Ильяс признался мне, что за двадцать четыре года он праздновал свой день рождения впервые, так как в их семье отмечают только мусульманские праздники.
И какой идиот верит, что наши народы могут ассимилироваться?
Как-то мы разговорились.
- О жене я ещё не думал. Придёт время, мне её отец найдёт.
- А как же любовь? – спрашиваю.
- Что?
Только тот, кто не может обрести веры внутри себя, нуждается в приобщении к ней снаружи, через стояние в толпе и соучастие в обрядах.
(М. Веллер)
...
На днях ездил в Мосгорсуд на очередной спектакль. Чудес не жду, как год назад. Езжу, только на свидания с Любимой. Смотрим друг на друга, обниматься давно не дают, конвой растаскивает.
На этот раз на улице было не +40, а –20, и я ехал не в микроволновке, как летом, а в морозильной камере. Не самые приятные ощущения. Пришлось всё время поездки думать о зеках Крайнего Севера где-нибудь в Норильлаге. От этих фантазий казалось, что мне не так уж и холодно. Последующие часы тупого ожидания в подвале суда тоже не вдохновляют на высокий слог. Каждый раз после этих маленьких и вонючих каморок с грязными стенами и тусклой лампочкой очень болит голова. Просто раскалывается. Я не могу даже представить, сколько здесь прошло людей за десятки лет со своими бедами, отчаянием, злобой и ненавистью. Стены впитывают годами чёрную энергетику и потом распространяют её вокруг себя точно чернильное облако вокруг спрута.
Ничего, скоро придётся ездить сюда постоянно - привыкну.
***
Учу соседа делить числа в столбик. При том, что он закончил не только школу, но и какой-то там институт в Ингушетии. Бывает, оказывается, и такое. Но, что интересно, спросил его: «Вот если тебе будет известно, что, сказав правду, сделаешь многим близким плохо или больно, то ты соврёшь?» «Нет, - отвечает, - скажу правду». «А если твоя правда брата в тюрьму отправит?» «Меня, - он говорит, - учили, что врать нельзя, я не буду врать ни при каких условиях». Вот смотрю и думаю, он ребёнок или святой, со статьёй терроризм?
* * *
Прочитал книгу Веллера «Всё о жизни» и тут же начал перечитывать её заново. Пожалуй, это наиполезнейшая для меня книга из всех здесь усвоенных. Интересное у него мировоззрение, и во многом оказалось схоже с моим. Но если о причине многих своих поступков я только догадывался, то Веллер смог их мне объяснить простым и доступным языком. Конечно, все его слова я не воспринимаю за чистую монету, но всё же, зараза такая, молодец еврей. Помог увериться в себе и в своих деяниях.
Прочь сомнения! И к суду стало готовиться ещё легче. Что бы в будущем ни случилось, какой бы срок мне ни влепили, это не станет для меня великим потрясением. Я готов ко всему. Моя вера в романтику – не наивность. Это энергия любви. О её силе я предполагал интуитивно. Теперь же мне её ещё и обосновали с точки зрения сухого материализма.
* * *
Кто понимает неизбежное, тот не дёргается понапрасну.
Надо обратить взор внутрь себя, и устремить усилия не к внешним вещам, над которыми ты часто не властен, а к внутреннему состоянию, когда даже при малом ты счастлив.
Так и живу.
Вот уже две недели, как полное забвение. Ни адвокатов, ни «ознакомки». Опять всё затягивается. С одной стороны - хорошо, в феврале искать свидетелей легче, чем в начале года. С другой стороны — здесь всё уже так зае...! Я готов к судебным стычкам, к схваткам, к войне, но с такими «активными» адвокатами меня накрывает уныние. В последнее время настроение скачет вверх-вниз по десять раз на дню. То готов свернуть горы, то хочется забраться с головой под подушку и «отвалите вы все!»
В последних письмах Любимой перестал чувствовать её поддержку. Быть может я мнителен, а возможно и она устала. Однако мне от этого всё хуже и хуже. Зато появилась злость. Пригодится на суде.
* * *
Ровно год назад на волю вышел Лис. Мой бывший сокамерник, провокатор и агент ещё долго будет надоедать моей жене, втираться к ней в доверие, разводить её на деньги. И разведёт. И в квартире поселится. И еле-еле отвяжется. Помню, когда я наконец-то узнал из «задержавшихся» у следака писем, что этот «шакал» признаётся ей в любви и шантажирует моим здоровьем, у меня чуть сердце не остановилось. Бить стены Лефортово было бесполезно. Но я бил. И мечтал, что кара настигнет этого ублюдка ещё при этой жизни. Честнов — была его фамилия. Хотя он утверждал, что Юсупов. После него я ещё не раз попадал в камеры к «агентам влияния».
Как-то раз меня занесло сразу к двум. Конечно, кто они на самом деле, я узнал гораздо позже, а тогда они были «люди как люди». Один сосед, худощавый брюнет, специализировался на «террорах» и на тот момент только проходил обработку Системой. Вроде бы чеченец, а Женя Петров. Вроде бы мусульманин, а у следователей в кабинете покрестился. С виду мальчик, а по газетам – сборщик податей для Доку Умарова.
Позже я узнал, что немало лефортовских «терроров» имели на Женю Петрова большой зуб. Тот в своих показаниях то одного «видел», то другого «опознал». Впрочем, мне их разборки были совсем не интересны. Однако это был мой первый сосед мусульманин, хоть и бутафорский.
Вторым соседом был жирный лентяй. Мошенник по уголовному делу и доносчик по слухам. На меня доносить уж было нечего, после общения с Лисом я стал давать следствию пусть и сказочные, но показания, то есть «спрыгнул с 51-й» и пошёл на контакт со следствием. Но со стороны мне было интересно наблюдать, как работают агенты. То невинные вопросы мягко перетекающие в домашний допрос, то провоцирующие подколы, выводящие на эмоциональные оправдания, то откровенные вопросы «в лоб».
Как-то Петров не выдержал и пообещал ночью заколоть соседа, как жирную свинью. В тот же вечер «террора» увели из нашей камеры. Напоследок он при всех заявил, что толстый из «оперских работничков» и посоветовал мне быть с соседом аккуратнее. Странно, но жирдяй ничего не сказал. Хотя нормальный человек за такие слова призвал бы к ответу.
В «хате» я замолчал как «рыба об лёд». И конечно же стал аккуратно предупреждать всех новых соседей о провокаторе. Его вызывали на допросы, после которых он всегда приходил с автомобильными журналами, а бывало и с «Плэйбоем». На мои удивлённые вопросы он горделиво рассказывал, как спёр у следака очередной журнал со стола. Думаю, он доносил за глянцевые картинки.
Толстый сосед очень любил поесть. После еды он целыми днями валялся на койке, уткнувшись в стену. Он фантазировал о богатстве. Такой уход от реальности мне был в новинку, и я поначалу считал, что тот притворяется. Но нет, сосед смотрел по телевизору «Квартирный вопрос» с «Дачным ответом» и потом визуализировал ремонт в своей несуществующей двухярусной квартире. К ней он подъезжал на последней модели BMW, что была вырезана из журнала и зубной пастой прилеплена на стену.
В перерывах между мысленным онанизмом и вялыми допросами соседских мусульман, толстяк с завидным аппетитом подчищал холодильник. Когда заканчивались чужие продукты, - а свои он не получал - сосед крошил в миску хлеб, густо заливал его подсолнечным маслом и обильно сдабривал специями. После страданий на «толчке» он проклинал свою жадность и клялся объявить голодовку. На следующий день всё повторялось.
2010-й год мы встречали вместе. Пили газированный Дюшес. Снежинки на стенах создавали праздничное настроение. Все конечно же загадали в следующем году вернуться домой. Я в исполнении своего желания был уверен на 100%. Год спустя я улыбаюсь своей наивности.
После отъезда странного чеченца с русской фамилией к нам заехал уже настояший мусульманин. Магомед был довольно таки начитан и в меру религиозен. Что не помешало ему в свои сорок отхватить четырнадцать лет строгого за глупейшее похищение сына какого-то нефтяного магната прямо в центре Москвы. По неснятым номерам на машине их и вычислили.
С Магомедом мы частенько дискутировали о Коране, о жизни в мусульманских деревнях, о терактах и джихаде. Сосед-фантазёр в эти часы как мог боролся со сном и слушал-слушал-слушал.
Как-то Магомеду родственники прислали огромный копчёный курдюк. Вонял он страшно. В холодильнике лежал он недолго, все продукты пахли курдюком. Магомед убрал его под шконку. Запах стоял неимоверный. На вкус баранье сало сильно отличалось от привычного, я так и не смог его есть. А вот толстяк уничтожил его с удовольствием, но запах в «хате» ещё долго не мог выветриться.
Однажды толстый агент прихвастнул, что на воле у него был Хаммер. Я сначала не поверил. Но при очередной банной помывке я вдруг вспомнил поговорку: «чем меньше хер, тем больше джип» и понял, что хотя бы один раз он мне всё же не соврал.
Через час Новый Год. 2011-й. Украсил «хату» как мог. Стены обклеены, конфеты развешаны и даже есть ёлка. Под ней журнальный Десептикон в обнимку с красоткой. Год назад моё настроение было иным — я тогда со дня на день собирался выйти. Но прошёл год, а я всё здесь. И х.з. где я буду встречать следующий. Однако желание под куранты будет загадано то же самое — хочу домой!
В камеру зашёл начальник Лефортово. Увидел обклеенные стены, почмокал губами, пожевал усы, но после поздравлений удалился. Пожелал, чтобы в следующем году мы были счастливы. Я подумал, что если все зеки станут таковыми, он останется без работы.
Декабрь был богат на эмоции. У милой проблемы. Потеряла очередную работу и кучу нервных клеток. «Погоны» шантажируют и не дают нормально жить. Если дождётся меня - я всегда буду с ней, В этом я уверен.
Пару дней назад я встретил очередной день рождения. Надоело. Очень хочу домой. Всё надоело. После публикации моей статьи о пытках меня шмонают чуть ли не каждый день. Читают даже черновики. Во время прошлого шмона изъяли тетрадь с записями. Но тетрадь моя, она нужна мне! Тут же отправил в прокуратуру жалобу с перечислением всех возможных нарушений в СИЗО. Тетрадь вернули на следующий же день и даже извинились! Ещё одна маленькая засечка в рубрике побед.
Но настроение всё равно тоскливое. Уходящий год научил меня никому не верить кроме тех, кого Любишь.
Сражайся, не думая о последствиях
(Бхагавад-гита)
...
Праздник пролетел. Сами собой вспомнились события прошедшего года. Не обошлось и без рейтингов плохих и хороших дней. Большая часть переживаний связана с милой. С ней не скучно. Ну что же, начну свой топ-лист.
Победителем среди самых хреновых дней был несомненно тот, когда мне предъявили обвинение в новом уголовном деле о мошенничестве. Мой законный срок содержания подходил к концу, обвинение в экстремизме рассыпалось, и «липу» высосали из страха моих работодателей. Шантаж был прост: или бизнес, или я.
Единственный раз я выплеснул эмоции. Не было страха, ни унижений, ни слёз. Были гнев, злость и обида. И много ругательств в адрес следака и его Конторы. Розовощёкий лейтенант явно опасался последствий, и в кабинете сидел ещё какой-то молчаливый крепыш. Их обоих я и пропоносил от души.
Этот день был облом обломов. Я собирался домой и раздал в камере все вещи. Я представлял, как неожиданно появляюсь на пороге дома. Как радуется Любимая и как пищит дочка. И как же я потом благодарил Богов, что не поддался уговорам Лиса и всё-таки никого не сдал, а наговорил лишь сказок да немного о себе. Урок.
Хреново было и тогда, когда главный «голубой мундир» пытался зародить во мне червь сомнения к Любимой. Эта встреча без адвокатов была жесточайшим испытанием моей веры к жене, но «голубого мундира» я отлично уел . Даже сейчас помню как тот орал, когда я на его предложение ознакомиться с железным «доказательством» измены лишь рассмеялся ему в лицо и пожелал здоровья. Что-либо читать или смотреть я отказался. Моя Любовь фанатична. А тот вспылил! Вот тебе и спецслужба. Эмоции чекиста– ещё одно доказательство моего верного поведения. Всё их зло бессильно против Любви.
Ещё одна проблема — дурные соседи. Когда живёшь бок о бок с какой-нибудь свиньёй - это угнетает. Круглосуточный быт в маленьком помещении с незнакомыми людьми – сильное испытание для нервов. С кем-то из них мне на воле даже дышать одним воздухом было бы брезгливо, а тут я с ним обедаю, хожу в туалет, моюсь. Отличная закалка! Хотелось бы верить, что такая переносимость уродов поможет мне на воле достигнуть больших высот.
Хорошего было мало. Всё, что приходит на ум – это окончание чего-то плохого. Быть может ещё и мелкие победы над Системой - бунт и унижение сатрапов, мелкие хулиганства. Удавшийся шпагат, хорошая книга, редкий смех. Солнце, что так редко здесь можно увидеть. Интересная встреча в автозаке. Вот и всё. Не густо. Разве это радости?
Даже мимолётная встреча с Любимой в коридоре суда мне больше причиняет боль. И всё же единственное, что действительно может быть в графе настоящих радостей – это моя непроходящая Любовь. От неё болит сердце, от неё я глотаю слёзы, от неё я сбиваю об стены кулаки.
Такое моё счастье.
У соседа праздник. Был «террором», стал бандитом.
Младшего брата из семьи Картоевых задержали за компанию со старшими. По его словам, у них вся улица — Картоевы. В любой дом приди и бери — не промажешь. Кто-то из Картоевых и правда мог попасть под «двести пятую» УК, но остальных братьев - эдак штук шесть - ОМОН взял походя.
В КаМАЗе младшего всю дорогу били прикладом по голове за то что у него штаны были заправлены в носки. По мнению «погон» - это верный признак ваххабизма.
Деревенский паренёк мне всё время повторял, что ни к чему не причастен. Работал на стройке у дяди и таскал мешки с цементом. Но, по утверждению следака, на одежде у паренька обнаружили частицы взрывчатых веществ. Пусть она была и не на нём, а изъята из дома. Виновен!
И вот спустя несколько месяцев моему соседу официально сообщают, что обвинения в терроризме с него снимают. А неофициально говорят, что не отпускать ведь, раз уж столько времени на него потрачено и «свидетелей» с «понятыми» привлечено. Пойдёт он дальше по статье «бандитизм». Легко отделался, можно сказать «соскочил».
Вот они, тюремные радости жизни.
После январских каникул снова началась «ознакомка». Может в марте всё же будет суд. Жду его с нетерпением.
После каждого ознакомления прихожу злой на весь мир, огромное желание кого-нибудь избить. Пью кофе, смотрю на фото Любимых, успокаиваюсь. Никто не обещал, что будет легко. Но лучше бы били, чем с улыбкой рассказывали гадости. Пока читаю ворох бумаг с кучей туфты, в уши постоянно вливают с ехидством порцию ими же выдуманных сплетен: «а вот твоя жена...». Мрази.
Стали приходить газеты, хоть что-то узнаю о мире вне стен.
Мы все дрянь и правды не выносим, или уж я не знаю.
Д. Ф. М.
...
Москва опять взрывается. Газеты пестрят и наперебой упражняются в наездах на власть. В любое другое время я был бы этому рад, но в такие дни у меня крайне портится настроение. Память возвращается к утру 13-го сентября конца девяностых. То был переломный момент в моём мироощущении. Злость и ненависть окатывает с головы до ног. Не раз читал, что «терроры» именно этого и добиваются. Сосед-мусульманин, пусть и явно «не при делах», но всё равно в эти дни вызывает особое раздражение. Хочется ударить, но после каждого выпуска новостей он лишь тихо молится и потом рассказывает мне, как же это плохо - убивать невинных. Я не верю ему.
Нервы гудят, время от времени лопаются со звоном в голове. И, в то же время, накрывает апатия. Будь, что будет, «ко всему безжалостно привык».
Ознакомление очень вялое, непонятно, зачем они так затягивают дело. Посчитал сегодня, скоро будет 7 месяцев, и это на 35 томов. Другие умудряются такой же объём читать за пару месяцев максимум. Уже так надоели местные стены, хочется чего-то нового, пусть и худшего.
Мой сосед, как оказалось, где-то там у себя учился на заочном. Без трёх месяцев дипломированный экономист. Правда таблицу умножения помнил не всю, но сегодня уже успешно делил числа в столбик. В том числе и на 0.
В каждом несчастии ближнего есть всегда нечто веселящее посторонний глаз…
Д. Ф. М.
***
Девятнадцать месяцев позади. Цифра кажется невероятной. Когда-то в первой камере мои соседи при знакомстве заявили, что каждый из них уже сидит по полтора года. Помню, я не мог даже и представить какого это, на восьми квадратах жить годами. И вот, пожалуйста, сам такой. Теперь и я пугаю новоприбывших цинично-равнодушным тоном: «тут мы все надолго». Видел бы кто-нибудь их глаза!
Пару дней назад ездил на очередное продление. Судья очень удивился от моих сроков ознакомления с делом. А что я могу поделать? Я же не хожу, когда хочу, меня вызывают. Впрочем, моему следаку всё «божья роса» – ни после суда, ни на следующий день, ни позже – меня так и не позвали. Все в недоумении.
На воле появилась версия, что со мной торгуются. Или подписываю всё, что дадут и отделываюсь малым, или крутят на полный срок. На самом деле, на меня просто забили. Время торговли давно позади.
В автозаке я познакомился с интересным собеседником - Дмитрием Барановским. Слышали друг от друге от общих соседей. Хорошо пообщались. Узнал, что сидит в соседней камере. Теперь иногда перестукиваемся. Соседи часто здесь стучат или в стену или по шконке, приваренной к стене. Но, в отличие от арестантов сто лет назад, у нас не было общей арестантской «азбуки перестукивания». Просто удар в стену - «с добрым утром!». В ответ два удара - «взаимно».
Дима тоже вёл блог, передавая статьи на волю. Даже сайт у него был. Сопротивлялся, не соглашался, не боялся посылать следаков. В общем, свой человек. С учётом того, что адвокаты и юристы у него были крутые, как ни как почти олигарх, толк в законе и правах он знал. И делился своим знанием всю дорогу.
Предложил мне денег, чтобы я погасил ущерб по экономическим делам. Я удивился, но отказался. Если оплачу якобы ущерб, то признаю его. А это недопустимо. Я тысячу раз экстремист, но ни разу не мошенник.
В суд я ехал с тревогой. Что-то Любимая совсем на меня обозлилась. Думаю, потому бесится, что «жизнь проходит мимо», а я в тюрьме. Имеет на то право. Мелькнула мысль, что если мне влепят большой срок, то разлуку ей не пережить.
Но заглянув ей в глаза, мои сомнения опять развеялись. Верю, что любит. Местным гнидам меня в этом не переубедить, как бы ни пытались. А во что мне ещё верить, как не в Любовь?
На обратном пути я ехал в одном закутке с десятком дагестанцев. Немного устал от них. Наверное из-за соседа. Уже четыре месяца бок о бок я живу с тем, с кем не о чем пообщаться. Слышал, что на следующей неделе всю семью Картоевых переводят в Бутырку. Надо будет мне предупредить местное руководство, что если снова подселят кавказца, то будут конфликты.
***
Вот уже вторые сутки живу в полном кайфе от уединения. Хотел написать «одиночество», но это не то слово. Здесь я всё время одинок, несмотря на постоянное присутствие соседа. Но сейчас, когда его нет я могу наслаждаться тишиной и покоем. Я почти счастлив.
Следак вчера пообещал от пяти до семи лет. Порадовал.
Иногда листаю свой дневник. Жалею, что начал вести его лишь через полгода. Что-то мог и позабыть. Читаю первые главы - писал как лошара, сплошные розовые сопли. Но и про эти строки через пару лет я буду думать так же. Но переписывать не хочу, вдруг пропадут эмоции. А они для меня важнее, чем даже факты. Немного опасаюсь писать полноценную правду или совсем уж глубокие чувства - и тетради могут «отмести», и сосед может читать, пока я на «ознакомке». Решил страницы дневника прятать среди других бумаг. Каких? Не скажу.
По утрам стал медитировать. Иногда ловлю ощущение, будто вырываюсь отсюда за стены. Как было бы классно побыть одному ещё немного.
***
Ну вот, сглазил. Подселили азиата. Китаец. Шпион. Хоть в шахматы играет.
Сосед забавный. Поёт песни, убирается каждый день и бреет брови. Спрашиваю, зачем? Так красиво, говорит. Полковник китайских ВВС. Дополковничал лет на семь строгого. Теперь под моим влиянием учит Есенина и пытается стоять на голове. Жаль не знает английский, мне нужна тренировка.
На очередной «ознакомке» при изучении вещдоков я потребовал прослушать диск группы «Иван-Царевич». Не возражали, имею полное право. В их песни я влюблён. «Иду на Вы» когда-то свели меня с наезженной колеи. Всё-таки музыка на людей влияет, меняет мир и решает судьбы. Мог ли Святослав Храбрый предать? Помня о нём, разве могу предавать я?
Наслаждаясь знакомыми гитарными рифами, я читал рукопись новой книги Хомякова. Ещё бы кофе. Такая «ознакомка» мне нравится. В этот раз она меня настолько «качнула духом», что возможно это была одна из главных ошибок следствия. Теперь я и подавно не сделаю к ним шаг навстречу.
Темпы ознакомления вдруг так подскочили, что нет времени ни на английский, ни на спорт. С каких-то хренов суд признал за мной волокиту и установил короткие сроки на ознакомление с материалами уголовным делом. Ну не козлы?
От Любимой пришли фотографии. Её красота рвёт мне сердце. Ревную безумно.
* * *
У русских людей довольно распространена эта форма душевной болезни – национальная прострация.
(Меньшиков)
Официально закончилась «ознакомка», в том числе и с вещественными доказательствами. Основные вещдоки – это книги. Тысячи книг, причём изъятые не у меня. Мне это льстит. Чувствую себя интеллектуалом.
На последней «ознакомке» вскрыли коробку с моим ноутбуком. Вместо родного и почти нового ASUS лежал старый обшарпанный Acer. Следак засуетился, типа перепутали, и через полчаса принёс показать мне мой. Что-то я не уверен, что он вернул его на место.
Смотрел на своём ноуте фильм «Русское сопротивление». Как будто побывал на на свидании с Любимой.
Всё, конец. Полтора месяца - и суд. Все материалы – херня, так можно любого укатать. Следак знает, что все эпизоды «мошенничества» – это банальная «обналичка» и уход от налогов. Но им нужно укатать именно меня и они это не скрывают. Если всё решено, то может мне стоит учинить в суде кровавый спектакль? Надо подумать.
***
Сосед-китаец меня очаровал. По вечерам устраивает спектакли одного актёра. Брависсимо! Я от души ему аплодирую. Он чудесно поёт на русском «Катюшу», потом изображает смерть красноармейца и, извиваясь на полу, превращается в ручей. Я о таком одарённом соседе и мечтать не мог.
В ответ я учу его отжиматься на кулаках. Странно, он вроде бы офицер, а физподготовка нулевая. Говорит, что он военный переводчик и отжиматься ему не обязательно. Я разрешаю ему стелить под кулаки газету, но бетонный пол она не сильно смягчает. Я подпрыгиваю в планке, показательно бью кулаками в пол и громко матерюсь. Потом встаю, ору на китайца: «Тряпка! Азиатская баба! Давай, жми!» и слегка бью его ногой в бок. Он пыхтит, но отжимается.
Потом китаец с удовольствием драит камеру от пола до потолка.
За всё время его тут пребывания, я ещё ни разу не убирался. Он моет всё и везде, даже под моим шконарём. Я не против. Чувствую себя белым колонизатором.
Он видит, что я постоянно что-то пишу. Попросил меня написать в китайское представительство письмо. Верит, что ему помогут. Как-никак столько лет служил, добывал инфу по С-300. Мне не трудно. Написал чуть ли не Манифест. От имени соседа поклялся отдать жизнь за страну, лишь бы не мёрзнуть в холодном сибирском лагере. Закончил словами «Народ для Китая, Китай для народа!». Сосед перечитал, поцокал языком и долго мне кланялся. Потом попросил дописать пару слов. Я дал ему ручку и после перечитал концовку.
Сразу после слов о народе кривым почерком была приписка: «...а ещё пришлите мне кипятильник и щипчики для ногтей»
* * *
Цо! Уехал китаец. Даже грустно немного, офигенный был сосед. Подарил ему кипятильник.
Когда не за что умирать, не для чего жить.
***
Если после долгого совместного проживания остаёшься в камере один — чувства двойственные. Наслаждение относительной тишиной и кратковременным уединением. Глаза и уши отдыхают, никто не мелькает и не шебуршит. В то же время внутри любопытное предвкушение, вдруг сосед будет интересный. И небольшая тревога от того, а вдруг снова мудак или свинья.
Но один я не просидел и часа. У администрации похоже установка: не селить меня со славянами. Тщедушный китаец сменился на дагестанского борца.
Руку друг другу не подали. Он с порога спросил, здравый ли я. То есть не пидор ли? У меня по-жизни всё нормально, отвечаю. А ты много русских поубивал? Он насупился. Пока не довелось, говорит.
Тогда милости прошу к нашему шалашу. Поставил чайник, знакомимся. У Ахмада статья «террора» - 205-я. Плюс стандартный к ней набор: оружие, незаконное вооружённое формирование, что-то там ещё. Коран, Аль-Ваххаб, мировой халифат. Как собираетесь победить без ядерных боеголовок? На всё воля Аллаха.
Я впервые увидел настоящего ваххабита. Он русских националистов до меня тоже не встречал. Играем в шахматы. Он исключительно чёрными. Надевает балахон, затягивает шнурок под капюшоном — только нос наружу. Сверкает угольками глаз. Выводит в начале партии ферзя и гоняет его по всей доске. Пару раз меня подловил и выиграл, после чего стали играть на отжимания. Теперь Ахмад постоянно отжимается и кипит, хочет отыграться. Для меня наша игра сродни вызову, пусть ваххабит физически крепче, но русского националиста он должен запомнить по уму и духу. Войны-то выигрывают не культуристы.
Общаемся нормально. Идейные люди лучше уживаются друг с другом, даже с противоположными взглядами. Конечно же, если молчат о них. Я и от соседей, и от следаков не раз слышал: «У тебя было всё: бизнес, квартира, молодая жена, ребёнок — что тебе ещё надо было?» Как им объяснить, что есть в жизни что-то большее? Идейным ничего объяснять не надо, они понимают мотивы поступков без слов.
Ахмад был наслышан обо мне. На допросах следователи стращали его психом-скинхедом, что мнит себя президентом. Смешно. Теперь он видит, что я не псих, не скинхед, не президент. Просто Светлый Князь.
Ещё он рассказал, что на «Кавказ-Центре» вышла моя статья об Апти Магмадове и пытках, и потому многие лефортовские «моджахеды» знают обо мне. Думаю, всё это ещё аукнется, но Систему куснуть удалось, я рад.
Из прокуратуры пришло обвинение. Это значит, что дело ушло в суд. Жду процесс с замиранием сердца. Недавно узнал, что в мою следственную группу входит та самая неприятная личность, о пытках которой и писали на «Кавказ-Центре». И уж этот «бывший майор» точно повлияет на исход моего дела. Чувствую, будет не сладко. Но зато и не скучно.
Отпраздновал сегодня Масленицу. Соорудил из спичек, коробка и бумаги подобие куклы. Устроил в миске костёр. Перешагнул туда-сюда огонь, вылил на себя таз воды, сел в медитацию. Дагестанец в шоке. Многобожник?! Отвернулся, молился, тряс указательным пальцем. Потом снова проиграл и отжимался.
Болото забулькало. Покой закончился. Начался суд. Последние месяцы с нетерпением ждал этот день, хотя его точная дата стала известна неделю назад. Тем не менее, накрыла волна мандража — а всё ли я решил сам для себя, идти в бой или признать вину и склонить голову?Сегодня судья по фамилии Гапушина проводит предварительное слушание. Женщина-судья интригует. По статистике, молодым обвиняемым женщины дают большие срока, чем мужчины… Молод ли я? Глянул в зеркало. Плюнул на статистику.
Память о неудобствах поездок в автозаке свежа, а впереди их много. Но и свежо общение, точнее радость новых ощущений от лиц, характеров и разговоров. Буду стараться впитывать все и описывать потом свои впечатления. Может, именно это отвлечет от физического дискомфорта.
Футболку буду надевать со Святославом Храбрым «Иду на Вы!» . Видно его под свитером не будет, но для меня он - символ спокойствия в суде. Иногда думаю о том, что Святослав пленить себя не позволил.
Еды беру минимум. Яблоко, чай, пачку галет. Голодный разум трезвее. В подвалах суда буду писать рассказы и учить английский.
Савеловский суд – не самый близкий к Лефортово. Автозак сначала едет в Мосгорсуд, там нас пересаживают по другим машинам-клеткам и они нас развозят по Москве. Пока добрались до Савёловского, с непривычки укачало.
Познакомился и перекинулся парой слов с Тихоновым Никитой. Суд присяжных над ним и его девушкой Женей Хасис проходит в Мосгорсуде. Достойный парень достойно идет на пожизненное. Всей душой желаю им выйти из зала суда за руку с любимой и без сопровождения конвоя. Но читая в газетах про его дело и зная «справедливость» российской судебной системы, я подозреваю, что всё же будет п/ж.
От Мосгорсуда до Савёловского ехал в компании чадящих грузин, то ли блатных, то ли из себя таких строящих. Молчал и слушал. Грузинская речь и русский мат. А говорили, что зеки не матерятся. Миф. Грузины отхватили за разбой по пять-семь лет и ехали на «касатку». Напротив сидел молодой воришка и переживал, что отхватит два года. Жулик постарше – все руки в перстнях – успокаивал, что могут дать и условно. Мне бы их проблемы.
Заседание после обеда. В камере ожидания сижу один. Намного чище и не так воняет, как в «Мосгоре». Видно, что трафик зеков послабее. Конвой, соответственно, порасхлябаннее. Но наручники надевают так же ловко.
Когда ведут по коридору с руками за спиной и навстречу попадаются вольные люди - ловишь на себе презрительные и осуждающие или, наоборот, жалостливые или поддерживающие взгляды. Равнодушие только у служивых - они к чужим бедам привыкли. Приелось.
Судья – злой галчонок. Миниатюрная брюнетка с глазами-точками. Часто говорит сквозь зубы.
Судебные заседания будут закрытыми. Это первый удар. Так надеялся видеть на заседаниях жену. Ещё и засудят теперь втихую.
Первое судебное заседание назначено на 14 апреля на 14:00. Эта цифра преследует меня.
В коридоре умудрился поцеловать Любимую. Вкус губ рвет мозг. Конвой лоялен. Я влюблен.
Удивительно, но в суд явилась Маврикия, моя бывшая девушка. Вот уж не ожидал. Улыбалась и сжимала поднятую руку в кулак. Смешно, но не уютно. Чувствую себя как зверь в клетке. Уже вижу плюс в закрытых заседаниях: буду думать о деле, а не о том, как выгляжу и достойно ли отвечаю.
На обратном пути опять общался с Тихоновым. Он говорит, что у них вместо прокурора обвинением занимается судья. Председатель присяжных явно на стороне обвинения. Доказательств практически нет, всё какие-то липовые свидетельства и задним числом обнаруженные свидетели. Да и те из "бывших" работников. Но вид Никиты не удрученный, держится молодцом, улыбается и шутит. Такие люди не должны сидеть в тюрьме, уже только ради этого нужно изменить мир.
Приехал уставший, но счастливый. Память о Любимой вряд ли позволит быстро уснуть. Еще чуть-чуть и лопнет сердце. Надеюсь, хотя бы свидание нам разрешат. Вопреки предчувствиям быстро провалился в сон. Последняя перед сном мысль - я счастлив всем на зло!
Сегодня встретил в автозаке Диму Барановского. Начитан о нём. То ли олигарх, то ли чёрный рейдер, то ли удачный бизнесмен. Состоит в «Боевом Братстве» ветеранов «афганцев». Уже одно название мне нравится. Братство. По версии следствия Дима сидит в Лефортово за вымогательство, клевету и ложный донос. За что на самом деле сидит Дима знает только он сам.
Оказалось, мы с ним косвенно знакомы. Прошлым летом стояла дикая жара и горели торфяники. Мы с соседом юристом воевали за открытые окна и питьевую воду на прогулках. После долгих боёв я радостно отмечал на прогулке нашу победу. Прыскал чистой водой в соседний прогулочный дворик и с удивлением слушал вопли какого-то нерусского. Думал, ну как можно не радоваться дождику в такую жару. Сейчас же выяснилось, что Дима тогда вынес на прогулку «Коммерсант» и читал статью о себе любимом, а какой-то придурок из соседнего дворика залил ему всю газету водой. Нерусский сокамерник Димы оттого и не выдержал, орал как бещеный, чуть паралич его не разбил. Тот сосед думал, а вдруг провокация фсбшников и их мочой поливают. Да, тут бы и я кричал, нервы ни к чёрту.
Разговорились. Сразу же завязался разговор о судьбе России. Такое впечатление, что собственные судьбы нас волнуют куда меньше. Дима уверен, что Россия не пропадёт благодаря православию. Я же убеждён, что из-за него она и пропала. Тем интереснее общаться обоим.
Вдруг наши интеллектуальные измышления оборвал глубокий женский голос. Запертая в тесном «стакане», с нами ехала Женя Хасис. Она с удовольствием подключилась к беседе. С Димой они уже были знакомы. По версии следствия, девушка Никиты Тихонова была не только его невестой, но и подельницей. Каково любить человека, что идёт на пожизненное? Разглядеть Женю мне не удалось, на первой же остановке у Мосгорсуда её вывели.
Уже под конец совместной поездки Дима дал мне пару дельных советов по моему уголовному делу. Надеюсь, пригодятся. Человек он опытный, мотается в суд почти каждый день и адвокатов у него что пчелиный рой. Интересно, помогут они ему?
До суда доехали без пересадок.
В камере ожидания тусклая лампа, читать нереально. Время тянется очень медленно. Через пару часов идём в зал заседаний. По пути замечаю своего тренера по ножевому и Любимую. Как всегда красотка.
В этот раз все было быстрее: свидетели пришли собранные, судья отвлекаться не давала. Один из адвокатов опоздал, начали без него.
На допрос вызвали домработницу Хомякова. Она ничего не знала, не слышала и не помнила. Ан нет, вспомнила плакат «Северного братства» на кухне у профессора. Плакат был знатный. На нём стройная красотка в одной руке держала меч, в другой чью-то голову. Девушка была обнажена и воинственна. Красивая фотомодель, выбранная профессором по каталогу. Приехала, разделась, сфотографировалась с мечом и авоськой и уехала. По-моему, сеанс стоил долларов пятьсот. Что удивительно, профессор даже не намекал на непристойности, чувствовал себя наверное Демиургом, не хотел размениваться. Уже позже дизайнер изменил авоську с крупным памело на голову негра. Так у нас появился плакат со знойной амазонкой из ЮАР.
Домохозяку отпустили быстро. Если бы прокурор знал, что та не только убиралась дома, но и утешала профессора, то допрашивал бы её тщательнее. Уверен, болтун не мало нашептал на ушко своему «тигрясику».
Пригласили тренера. Тот забыл всё, даже как меня зовут. Красавчик! Прокурор удивился. Зато тренер в красках живописал, как несколько десятков спецназовцев чуть ли не штурмом брали наш спортзал, где в тот день шли тренировки с детьми. Напугали тех до жути, поставили всех к стенке, держали подростков около трёх часов, ни попить, ни пописать. Герои в масках.
К слову сказать, на предварительном следствии на допросах тренер помнил куда больше. Но когда сегодня огласили его прежние показания, он и их забыл. Память человека удивительна, все плохое быстро забывает. Мне жаль, что у хорошего человека было из-за меня столько неприятностей. Отпустили его с миром. Ножевой я люблю по сей день. Правда, тренироваться удаётся с трудом. Как-то вынес пластиковый нож на прогулочный дворик и целый час отрабатывал приёмы. Такой переполох поднялся, отобрали нож, влепили выговор, как будто я маньяк какой.
Последним на сегодня свидетелем был участник «Большой игры: Сломай Систему», естественно по версии обвинения. Он уверенно зашёл в зал и подмигнул мне. Я понял, что его игра продолжается. Сухопарый, светловолосый улыбчивый паренек. Из всех сил убедительно доказывал суду, что «Северное братство» никогда не призывало к убийствам, взрывам и диверсиям. Это правда, я тоже такого не помню. Вот водку не пить и спортом заниматься – это да! А взрывать и убивать – это «бяка».
Прокурор: «Свидетель, у вас при обыске была найдена селитра и краска-серебрянка. Вы можете пояснить, зачем они вам?».
Свидетель: «Конечно! Селитра – это удобрение. Я же дачник. А краской можно столбы забора красить».
Судья: «Свидетель, у вас при обыске были изъяты различные радиодетали и схемы каких-то устройств. Вы можете пояснить, что это и для чего?».
Свидетель: «Я, Ваша честь, работал некоторое время инженером и от работы остались некоторые материалы».
Прокурор: «А описание производства взрывчатых веществ и зажигательных устройств, найденных так же в ходе обыска, для чего были вам необходимы»?
Свидетель: «Я увлекался подобным чтивом, но никогда и ничего подобного не делал».
Под конец допроса парнишку снесло на тему национализма, сетевого сопротивления и боевых групп. Прокурор обрадовался и засыпал того вопросами.
Мне показалось странным, что в конце-концов паренёк всё же самостоятельно ушел домой, а не под конвоем в СИЗО. Что же, игрок, удачи!
Уже вечером в камере мой сосед-ваххабит рассказывал мне, что у них в Дагестане если бы при обыске нашли банку «серебрянки», то её хозяин домой бы вернулся нескоро. Бывало, арестовывали даже за пару блоков сникерсов, так как могли посчитать, что это провизия для моджахедов. Хотя казалось бы, предметы легальны. Я порадовался, что живу не в Дагестане.
Спустя несколько часов судебных допросов я был препровожден обратно в свой каземат. По пути смог сполна насладиться великолепными ножками своей жены и не преминул в очередной раз признаться ей в любви. В этом я был честен.
На обратном пути в изолятор в «стакан» запихали уже меня. В автозаке ехала бригада мошенников, парни и девушки. Все они хорошо знали друг друга, обсуждали свою делюгу, делились впечатлениями, передавали сигареты и малявки. Только две цыганки ехали обособленно и молча. Когда начали обсуждать тему снов, они стали их толковать. Скрючившись, я молча ехал в своем «стакане» и выглядывал в глазок сквозь окно автозака. Вылавливал яркие витрины бутиков, блестящие автомобили, куда-то спешащих людей. Мог ли я когда-то представить, что буду вот так, упершись коленками в холодный ржавый металл и задыхаясь от табачного дыма, наслаждаться видом обычной жизни.
От мыслей отвлек крик цыганки. Кто-но назвал её колдуньей и предложил сжечь на костре.
- Кого сжечь? Меня! Кто ты, чтоб такое говорить? За базар надо отвечать! – кричала она.
- Ну и как тебе ответить? – с ехидством вопрошали её.
- Всё отсохнет у тебя, - кричала она, - и язык, и отросток твой!
На Матроске нас раскидали. Я наконец-то вылез из консервы и пересел в более комфортные условия. В новом автозаке меня в одиночестве ожидал Никита. Он все так же улыбался. «Заряженные» присяжные, судья-обвинитель, левые свидетели и гнилые бывшие соратники – всё это было в его деле, и ничего хорошего он не ждал. Двадцать лет приговора, как он сказал — это будет удача. И при всём этом он был вполне расслаблен, весел и разговорчив. Смог бы я так держаться? Думаю, вряд ли…
Пока ехали, травили друг другу байки, делились впечатлениями и обменивались мнениями. Он с уважением рассказывал о ребятах из бригады «НСО-Север», что так же судятся в Мосгорсуде. Большую часть из них так же ждёт пожизненное. Парнишки беспределят в суде, активно сопротивляются прессу администрации и блатных на Матроске и, при любом поводе, массово «вскрывают» вены.
После общения с Никитой я стал с иронией относиться к собственному положению. Дима Барановский катается в суд пять дней в неделю. Никита с Женей почти каждый день, и одному из них светит п/ж, а дело явно гнилое. Скины из Матроски приезжают с суда, и, если спят, то с «мойкой»-лезвием за щекой, у них война не прекращается ни на час.
Мне стыдно даже подумать о том, что мне плохо и трудно. Разлука с Любимой – единственное, что меня угнетает. Всё остальное – мелочи жизни. Я готов на многое, но цель моя – выйти как можно скорее и сделать все для того, чтобы счастлива была не только моя семья, но и Женя с Никитой, и «северные» и многие другие, такие же герои русского сопротивления. Главное, не забыть об этом, когда я выйду и не замкнуться лишь на себе.
Приехали поздно. И сны последующей ночью были опять красочны и незабываемы.
Вчера в своей камере вскрыл горло Никита Тихонов. Разложил на полу чистую тряпку, подставил тазик – не пачкать же пол, который сам и моет – достал лезвие бритвы и полоснул руку и шею.
О беспредельном давлении на присяжных в деле Тихонова и Хасис пишут уже в центральных СМИ, но всё без толку. Факты беспардонно подтасовывают, свидетели сплошь из бывших сотрудников, вещдоки «случайно» находят спустя месяцы там, где их и не было... Некоторые присяжные возмущены, но их председатель утверждает, что обвиняемые несомненно виновны, а кто с этим несогласен, пусть складывает с себя полномочия и уходит. Так одна из присяжных не выдержала, сложила с себя полномочия и дала развёрнутое интервью в «Московском Комсомольце» о беспрецедентном на них давлении.
Никита уверен, что если среди присяжных больше нет тех, кто по совести возьмёт самоотвод — пожизненное ему гарантировано. Я же думаю, что такие совестливые люди пусть лучше остались бы и голосовали бы за «не виновен». Ведь если они уйдут, останутся как раз те, кто проголосует против Тихонова и Хасис.
В Лефортово Никите наложили швы и уже на следующий день, то есть сегодня, он опять едет в суд. По пути он мне всё и рассказал. Так же поделился, что вскрыться собиралась и Женя Хасис. Их акция не была попыткой суицида или актом отчаяния, это был именно протест. На правосудие и справедливое рассмотрение дела они уже не надеялись, пытались хоть как-то привлечь внимание к беспределу обвинительной стороны.
Несмотря на волнение, Никита улыбался и шутил. Рядом с ним я всегда забываю о своих проблемах. Они мне начинают казаться просто жизненными неурядицами. Ехал с нами и Дима Барановский. За полчаса мы устроили мозговой штурм, что ещё можно успеть сделать, как вести себя перед присяжными. Никите предстояло толкать речь на последнем слове, а это хоть маленький, но шанс. Я не предложил ничего лучше, как вскрыться ещё раз, но уже перед присяжными. Если среди них есть впечатлительные натуры, то возможно они проникнутся жестом отчаяния. Но Никита возразил, что сердце у его отца в зале заседания не железное.
Я же думаю, что если сын уедет на п/ж, то это испытание для сердца куда как серьёзнее. Однако настаивать на своей мысли я не стал, тут уж всё решать Никите. Подъехали к его остановке – удачи, Никита!
Пока сидели в автозаке с Димой Барановским, порешали быстренько будущее России. Единогласно заключили, что Никита очень долго не засидятся, впереди у России глобальные потрясения. Дай-то Боги!
К Савеловскому суду я ехал уже в другом автозаке. Периодически выглядывал через решетку в оконце, любовался весной и короткими юбчонками, эх, свобода! Рядом со мной потел седой грузин в костюме и начищенных туфлях. Он ехал за приговором. Боялся, что могут дать не условный, а реальный срок. Соседи его успокаивали, говорили, что за кражу ему вряд ли дадут много, тем более в первый раз.
Я общался с соседом за стенкой. Тот сидел в спецблоке на Матроске (99/1) и постоянно писал жалобы на бытовые неудобства. Я об этом спецблоке наслышан, он очень похож на Лефортово. Там же когда-то сидели и Квачков с Ваней Мироновым. Последний написал книгу «Замурованные» о жизни в «Кремлёвском централе», но в Лефортово книгу не пропустили. И потому мне было интересно послушать, что же там за условия жизни.
Сосед жаловался, что адвокаты у них ожидают в очередях по два часа, а ларек «всего» лишь пару раз в месяц. Я спросил, есть ли у них горячая вода в камере. Тот удивился, сказал, что конечно же есть.
Горячая вода в камере — это счастье. Она есть во всех изоляторах Москвы, кроме Лефортово. На «шестёрке» в Печатниках, где содержатся женщины с бывшими сотрудниками в камерах есть даже душ. Понятное дело, что те, у кого есть горячая вода, этого не ценят. Кому-то и жемчуг мелок.
После моего рассказа о том, что в Лефортово адвокаты занимают очередь в шесть утра без гарантии попасть к клиенту, а ларёк лишь раз в месяц, он заметил, что может и зря жалуется на жизнь. А узнав, что с горячей водой я встречаюсь только раз в неделю в бане, он и вовсе замолчал до конца пути.
В суде меня ожидали два неприятных сюрприза. В камере ожидания, где и одному-то тесно, сидел парень с блатными наколками-перстнями. Маленькая комнатушка стала в два раза меньше. При этом парень ещё и постоянно курил!
Второй же сюрприз – отсутствие судебного заседания из-за прогула адвокатов. Пришлось весь день общаться с юношей из Твери, ожидавшим свой приговор за грабеж. Кличка «Чиж». В свои двадцать четыре года у него это уже четвертый срок и, в общей сложности, он провёл за решеткой восемь лет. На воле он после «крайней» отсидки погулял всего три недели.
За Чижом пришёл конвой. Пока бывалого зека водили за очередным приговором, я немного отдохнул в тишине. Полулёжа на жёсткой скамейке я думал, случайно ли ко мне подселили этого пассажира. С одной стороны мне интересно узнать о лагерной жизни, там ещё возможно придётся побывать. Но с другой стороны пассажир какой-то мутный. Всё время хвастался, что ему дают маленькие сроки, потому как он умеет «договориться с мусорами». А рассказать о подельниках не западло, ведь они и сами бы рассказали, предложи им скинуть срок.
Чиж принёс полтора года общего режима. Доволен, хоть и попричитал немного. Стали ждать автозак. Сосед убеждал меня пойти в лагере в «завхозы». Ещё доказывал, что минет «петухов» лучше чем у женщин. Я пошутил, что наверное он потому чересчур долго на воле и не задерживается, что скучает по «петухам». Тот напрягся, замолчал. Странный молодой человек. При расставании даже не попрощался.
Наконец-то я вырвался на свежий воздух. Голова раскалывалась. Обратно снова ехал с грузином в начищенных туфлях. Тот был чрезвычайно расстроен. Получил за кражу пять лет общего режима. Все в автозаке удивлялись столь жёсткому приговору за впервые совершённое преступление. Когда узнали, что он ещё и на особый порядок пошёл, то есть должен был бы получить не более двух третей от максимального срока, то стали вселять в него надежду, дескать судья ошибся и надо срочно обжаловать приговор. Грузин заулыбался и расправил плечи. Ожил надеждой.
Я же достал УПК, раскрыл его на статье о назначении наказаний и показал грузину. Эпизодов два. По совокупности наказаний его максимум – это семь с половиной лет. С особым порядком как раз пятак и выходит. То есть судья не ошиблась. Да, жёстко, но сейчас антигрузинская кампания, сроки вешают по-полной. Так что всё сходится. Грузин взялся за сердце и сполз на грязный пол. Мне стало жалко его костюм. Автозак остановился и конвоиры вызвали скорую. Правда бывает очень жестокой.
На одной из остановок подселили несколько «тубиков». Стало как-то неуютно, особенно когда кто-то из них кашлял. Разве можно их перевозить вместе со всеми? Сосед сказал, что если форма закрытая, то не страшно. А кто знает, какая у них сейчас форма? А если посадили с закрытой, а в пути откроется?
На Матроске перекинули в автозак с Димой Барановским и Женей Хасис. Женя тоже вскрыла себе вены, но выглядела свежо и улыбалась. Какие они сильные, и как же мне их жаль!
Пока с Димой обсуждали глобальные темы – от любви до Бога – Женя молчала и слушала. Мы спохватились, стали расспрашивать Женю, как да что. Женя рассказала, что сидит с террористкой-смертницей. Та с подельницами готовила теракты под Новый год, но где-то в подмосковье у них не вовремя детонировал пояс. Подельницу разорвало в клочья, уцелевшая же рванула на юга. Около Волгограда её арестовали и заточили в лефортовский замок.
Когда Женя резанула лезвием руки, шахидка упала в обморок. Камера в крови, слабость в теле, а Женя пытается привести в чувство соседку. Та открыла глаза, увидела кровь и снова отъехала. В общем, кавардак. Пока прибежали инспекторы, Женя успела и руки себе перевязать, и полы помыть, и соседку в чувство привезти. «Как ты себя взрывать-то собиралась, если крови боишься?» - спросила Женя смертницу. «Так если бы я взорвалась, - ответила та, - то крови не увидела бы.»
Женю забрали в санчасть. Наш «доктор Смерть» заштопал ей руки и даже напоил Женю кофе. А после кофепития он тут же замерил её давление и, так как оно пришло в норму, выписал справку, что в судебном процессе Женя участвовать может. Тут-то она и поняла, что предложенный кофе был не душевным поступком. В суд Женя уехала, последнее слово сказала. Теперь они ждут приговор. Время не самое приятное. Прощаясь с Женей, мы с Димой как могли убеждали её, что если их и осудят, то сидеть им с Никитой придётся не очень долго. По-моему Женя нам не поверила..
В камеру я вернулся с мыслью, что если мне и придётся сидеть в лагере, то моими соседями вряд ли окажутся такие личности как Никита Тихонов, Женя Хасис или Дима Барановский. Скорее всего там я встречу таких же недоумков, один из которых убеждал меня, что секс с «петухами» незабываем. Это будет бОльшим наказанием, - подумал я, - чем собственно сам срок.
На сегодня судья запланировал допрос двух таинственных очевидцев моего преступного образа жизни. Оба они находились под программой защиты свидетелей, а на основании показаний одного из них меня когда-то арестовали. Его фамилия была изменена, какие-либо данные о нём отсутствовали, а свои показания обо мне он намеревался давать только из-за зеркала.
Кто мог гарантировать, что это не «левый» человек со шпаргалкой от следователя? Или подставной оперативник?
Судебное заседание судья решил провести в одном из кабинетов Следственного Управления ФСБ. Ещё один сюрприз. День богат на впечатления.
СУ находится в соседнем с СИЗО «Лефортово» здании. На душещипательные беседы без адвоката или предложения о сделке с дьяволом людей туда водят под конвоем прямо из камеры. Тяжёлые каменные своды, высокие потолки и серые лестницы с красными ковровыми дорожками изолятора через несколько коридоров и пару дверей резко меняются на светлые обои и обычные, пусть и зарешёченные окна кабинетов следственного управления. Не зная о сущности тех, кто здесь работает, поначалу кажется, что ФСБ светлее ФСИНа. Но только поначалу. Возможно этот контраст не случаен и должен вселять замурованным людям надежду и располагать к откровенности со следствием.
Незадолго до полудня конвой в форме доставил меня в следственное управление и передал конвою в штатском. Рядом с «фэйсовскими» оперативниками вышагивал и мой следователь Сушков. Его щёки горели алым. Однажды в самых первых судебных заседаниях судья случайно назвала его «Сучковым». Все рассмеялись, даже прокурор. С тех пор я не мог воспринимать его серьёзно.
Я шёл в наручниках за опером и не мог отвести взгляд с его задницы. На нём были столь обтягивающие брюки, что ягодицы так и мелькали перед моими глазами: «вверх-вниз», «вверх-вниз». Я подумал, что носить такие брюки для офицера не только аморально, но и просто неудобно.
Зал для судебного заседания оказался обычным кабинетом с огромным, на пол стены зеркалом. Сзади меня стоял сейф. На нём красовалась большая наклейка с весами, арабской вязью по кругу и надписью: «Суд Шариата». Я улыбнулся, по крайней мере в чувстве юмора чекистам не откажешь. Даже если он и людоедский. Сушков похвастался, что это трофей из дворца Дудаева в Грозном. Я спросил, не он ли лично его оттуда вынес, но вновь покрасневшие щёки мою шутку не оценили.
Адвокаты опоздали, за что получили строгое внушение от моей «галки»-судьи. Первым из-за зеркала начал хрипеть некий Максимов. Агент? Оперативник? Предатель? Я задавал ему вопрос за вопросом и по его ответам пытался понять степень его вовлечённости в тему. Меня он лично не знал, информация о «Северном Братстве» у него была поверхностной, и я окончательно убедился, что это был какой-то подставной свидетель. Его роль была сыграна полтора года назад: он дал показания и на их основании меня арестовали. В конце-концов мой адвокат не выдержал и спросил его: «Ваши наблюдения за Мухачёвым в частности и за националистическими сообществами в общем – это ваша работа или хобби?». Смеялась даже судья. Все всё поняли.
Объявили перерыв. Меня препроводили в туалет, и по пути к нему я заметил, что на меня пристально смотрит какой-то подполковник ФСБ. Я ему улыбнулся, он же нахмурился и отвернулся.
После перерыва в кабинет завели моего друга Олега Трошкина. Вот кого мне было откровенно жаль! Видят Боги, всего этого я не хотел. Наши с ним дороги не раз сходились и разбегались, и вот теперь мы снова встретились в столь безрадостном месте. Олег поразил меня своим внешним видом. Всегда коротко стриженный и плотный он сейчас был похудевшим, осунувшимся, с мешками под глазами и, что я совсем от него не ожидал, с длинными волосами. Он был похож на престарелого сельского художника. Людей Лефортово убивает.
Сейчас Олега допрашивали как свидетеля обвинения. Он неуклюже изворачивался, но каждый раз когда он что-то «забывал», прокурор тут же оглашал его ранее данные показания против меня, и Олег мрачнел всё больше и больше. Пытали Олега недолго. Я задал ему лишь один вопрос: курит ли он? Олег ответил утвердительно и после того, как я настоятельно посоветовал ему не курить, судья возмутилась и закатила скандал, дескать вопросы свидетелям необходимо задавать по существу рассматриваемого дела. Ушёл Олег не попрощавшись.
Следующим свидетелем обвинения был Коноваленко Игорь. Я удивился, но он тоже вещал из-за зеркала. Когда-то я познакомился с ним в «Движении против нелегальной иммиграции». Армянин то в костюме, то в рубашке с коловратами звал меня по имени-отчеству, белоснежно улыбался и мастерски креативил бизнес-идеи. Позже выяснилось, что этот ловкий аферист разводил девушек на деньги и воровал в тех фирмах, на которые он работал. Но, что хуже, работал он ещё и на «фэйсов». Те прикрывали его махинации, он же стабильно сливал инфу об организациях, в коих он состоял.
Лицо Игорька было всем известно, но видно он так стеснялся смотреть мне в глаза, что обвинял меня он тоже из-за зеркала. Или пластический хирург отрезал его армянский нос? Или сменил пол?
Допрашивали его дольше всех, но что-то внятное он так и не сказал. Из всех членов «Северного братства», по его словам, я вовлёк в организацию только девушку Эрну по кличке «Сова». Через час отпустили и его. Судебное заседание закончилось. Все ушли, кабинет опустел. Я ждал неизвестно чего.
И дождался.
Зашёл конвоир в штатском. Я снова обратил внимание на его чересчур обтягивающие штаны. Он рьяно заковал меня в наручники, больно сжав запястья. Мою попытку взять с собой документы оперативник пресёк, заломив руки высоко над головой. Пришлось скрючиться в неимоверной позе.
Мы двинулись в путь. Идти в такой раскоряке было совсем неудобно. «Чего это вдруг?», - подумал я и вспомнил передачу об «особиках» на пожизненном. Там их по коридорам водили так же, почти вверх ногами. Всё еще думая, что это прикол, я старался улыбаться и, не обращая внимание на боль в вывернутых плечах, я попытался придать голосу интонацию сарказма:
- Что-то мне не удобно так идти.
- Это ты пошутил, что ли? – уточнил конвоир.
Пока я думал, стоит ли ему «разжевывать» шутку юмора, он вдруг произнес:
- Ты теперь не Антон, ты теперь Антонина!
Вот тут-то я и осознал, что меня не просто так решили проконвоировать пожёстче. Но улыбка с лица не сходила, хоть и походила скорее на оскал. Над ответом я долго не размышлял:
- Кто из нас штанишки-то в обтяжку носит?
После такого вопроса руки мои задрались ещё выше, и я понял, что чувствуют люди на дыбе. Головой я почти касался пола. Я представил, как бы поудобнее крутануть вперёд сальто и «случайно» съездить ему ногами по лицу, как тут он отпустил мои руки, и я смог выпрямиться. Передо мной стоял сотрудник ФСБ в чине подполковника. Теперь я улыбался ему в лицо.
Мутноватые глаза на гладковыбритом лице почти в упор разглядывали мою улыбающуюся физиономию. Я старался делать вид, что мне не больно. Страшно не было, было страшно любопытно. Что хочет от меня этот мужик с залысиной и ехидной ухмылкой.
- Ты узнал меня? – спросил он.
Я разглядывал его, нет, не видел раньше. Но молчал, только улыбался.
- Я бывший майор Фисюков! Узнал?
Я демонстративно скосил взгляд на его погоны. Даже выпятил губу и сделал серьезный вид. Но ненадолго.
- Ну да, вижу, что бывший майор. И что?
- Ты писал про меня? – закричал он мне в лицо. – Ты писал?
Я помнил, кто он такой и как допрашивает подследственных. Об его увлечениях с пакетом на голове некоторых моих соседей я красочно описал в своем интернет-дневнике, который умудряюсь вести из Лефортово. Статья о нем вышла и на «Кавказ-Центре». Я, считай, прославил его, а он чем-то недоволен. Но я опять молчал и всё так же улыбался.
Тут мои руки опять «пошли» вверх, лицо стало опускаться к полу, и в это время Фисюков со всей дури засандалил кулаком мне в левый глаз. Искры брызнули со слезами вперемежку, и я распереживался, что они могут подумать, будто я плачу. Поэтому я растягивал рот в подобии улыбки, но так ничего ему и не ответил.
Меня выволокли на лестничный пролет ко входу в СИЗО и прижали к стене. Пока открывали решётчатую дверь, Фисюков шипел мне в лицо:
- Ты меня запомнишь, запомнишь, запомнишь…
Я глянул на него текущим слезами глазом и, почуяв от него запах водки, как можно веселее произнес:
- А вы всё так же продолжаете употреблять алкоголь на работе?!
Меня так хватанули об стену, что я твердо уверовал: вот сейчас начнут бить. Но мы уже на территории СИЗО и я, то ли предупреждая их об ответственности, то ли желая избежать экзекуции, успел крикнуть во весь голос:
- Всё, ребятки, мы уже в СИЗО, поаккуратнее здесь со мной.
Я подумал, что сейчас они, скорее всего, затащат меня назад к себе в здание Следственного Управления ФСБ, там их вотчина, а здесь и правда, чужая территория. Но меня продолжали тащить вниз по лестнице, точнее осуществлять конвоирование. Всё это время Фисюков был где-то рядом и, лупя меня исподтишка по бокам, шипел перегаром: «пи**да твоей семье, не будет им жизни! И ты меня запомнишь, запомнишь, запомнишь...»
Доставили в дежурку. Сняли наручники. Запястья саднили, плечи болели, глаз слезился. Я улыбался.
- Вызовите врача, - крикнул я дежурному.
- А что случилось? – удивился майор в очках, выглядывая из-за своего стола в окошко.
Я обернулся и увидел ухмылку Фисюкова. Это война.
- Зовите врача, будем составлять акт.
Меня завели в небольшую комнату и посадили в клетку. Заперев, попросили ожидать. Я ощупал глаз. Он уже не слезился, но сильно саднил. Я осмотрелся. Надо мной висела видеокамера. Форточка была приоткрыта. Если сдвинуться чуть левее, рама форточки прикроет видеоглазок. Мысль едва промелькнула, а я уже действовал. Чуть пересел - камеры не видно, - на всякий случай нагнулся и пару раз со всей дури залепил кулаком в уже подбитый глаз. Искры брызнули вместе со слезами, но я выпрямил спину и снова улыбался. Война так война.
Дверь открылась, зашел конвоир, но уже местный, СИЗОшный. Подошел, глянул на меня, воскликнул «Ого!» и ушёл.
Зеркала не было, я сидел и ждал. Глаз стремительно заплывал. Зашел дежурный помощник начальника СИЗО.
- Кто это вас так?
Я вкратце изложил ситуацию. Служивый покачал головой и вышел.
Пришла фельдшер из санчасти, пригляделась.
- Ну ты и красавец!
- Благодарю, вы тоже неплохо выглядите, - моё лицо снова расплылось в улыбке.
Она потрогала челюсть, голову, расспросила, куда, как и что, вздохнула и ушла.
Появился дежурный майор. Я потребовал акт освидетельствования и заявил, что буду писать Прокуратуру заявление о возбуждении уголовного дела.
- Конечно, конечно! Это ваше право, - ответил он и дал мне бумагу с ручкой для объяснения.
Следующие сорок минут я писал, давал читать, переписывал и снова вместе с дежурным вчитывались в текст. Он волновался, ему не хотелось страдать из-за бухих и несдержанных «фейсов». Я, в свою очередь, не хотел доставлять неудобство ФСИНовцам. Наконец мы составили удобоваримый для всех текст. Пока я писал, фельдшер замерила мой опухший глаз и составила акт.
В камеру я возвращался как герой. Такое приключение! Дагестанский сокамерник в срочном порядке собирал шмотьё — нас переселяли. Отдохнуть не удастся. Я глянул в зеркало. Фингал, как в детстве, расплылся под глазом. «Вот урод! – думал я, но не про себя
- Это откуда? – поинтересовался сосед.
- Фисюкова помнишь? Вот и я с ним познакомился. Если шариат всё же победит, то не забудь за кого я страдал.
Следующие дни будут уже не столь забавны. Я постараюсь доставить пьяному беспредельщику массу неудобств, чего бы мне это ни стоило. Глаз за глаз.
Сразу после знакомства с «бывшим майором Писюковым» нас с дагестанцем Ахмадом в пожарном порядке перевели в «трёшку». Через полчаса к нам подселили соседа. Седовласый интеллигент под шестьдесят, с порога поздоровался, сказал как его зовут и за что прессуют. То ли госизмена, то ли шпионаж.
Знакомо. Изменников и шпионов в Лефортово хватает. Многие из них узнают о работе в пользу чужого государства уже только в кабинете фээсбэшного следака. Так и этот, Евгений Афанасьев, читал лекции и дочитался. Что-то где ляпнул лишнего, и гостайны нет как нет. От 8 до 20 лет строгого - смотря как он будет деятельно раскаиваться и что о ком расскажет.
Фэйса ищут заговор и всегда его находят, вот уже и подельник в Лефортово, тоже профессор.
Кстати, «Кафедра стартовых и технических комплексов ракет и летательных аппаратов» - не хухры-мухры. Статистика и расходный материал для одних, и потерянные научные прорывы для других.
В первый же день Профессор, как мы тут же прозвали Афанасьева, прочитал нам с Ахмадом лекцию по гидравлике и газодинамике. В последующие дни, о чём бы мы ни начали разговаривать, всё плавно сводилось к физике. Школьный курс нам был прочитан за несколько дней. Единственное, чем его можно было сбить с темы о науке — это вопросы о Советском Союзе. Тогда мы слушали лекции о Сталине, молочном мороженном, об автопроме и исследованиях в Арктике. Но и там тема плавно сводилась к ядерному оружию и ракетным установкам, и тогда я ещё больше убеждался, что Профессор всё же заехал не со злого умысла и предварительного сговора, а по причине любви к своей научной теме. Возможно, китайцам она тоже была интересна и они умело поддерживали разговор с «будущим шпионом». И даже поддерживали его американскими юанями, что конечно же только подтвердит вину учёного бедолаги.
Однако моя подозрительность нашёптывала мне, что этот интеллигент из Питера заехал к нам не случайно, возможно и в целях того же шпионажа. Учитывая, что ни я, ни Ахмад интереса для следствия уже не представляли, любопытство кабинетных заказчиков могло проявляться к истории с Фисюковым. Вдруг, я и правда сам бился головой о стены.
Глаз у меня заплыл, но мозг думал в режиме турбо. Профессор мог и не быть наседкой, просто так же добродушно болтал о проведённом дне в кабинете у следака, как вот сейчас рассказывает мне о разработках «Булавы». О моём фингале он спросил у меня в первый же вечер, и я с подробностями голливудского режиссёра поведал ему о беспредельщике в погонах.
Жаль, если мои подозрения правдивы, на первый взгляд Евгений — хороший человек. Заразил нас вежливостью, «спасибо» и «пожалуйста» вошли в обиход ненавязчиво, но надолго. Наивность Профессора иногда вводила в ступор. То в разговоре назовёт нас «ребятушки-козлятушки», и потом будет полдня извиняться и переживать, что его не так поняли, то в бане предложит мне потереть спинку, похваставшись, что вот с Квачковым они натирали друг друга. Мой вежливый отказ, что в тюремной бане подобные предложения могут быть истолкованы превратно он не понял. Пришлось объяснять, а то ещё в лагере заявит о спинке, испортит жизнь и себе и Квачкову.
На дворе днём уже +20, сдал матрас на склад и сплю на жёсткой койке. Нежусь по утрам куда меньше, чего и добивался. Зато сны ярче и дольше, как художественные фильмы.
Интересно, если я уеду на этап, будут ли там меня ждать сюрпризы от «бывшего майора»? Похоже, он обиделся, а вне Лефортово полно возможностей для мести. Надеюсь, к нему всё-таки приклеилась кличка «Писюков». На себя мне давно плевать, даже интересно и любопытно, что будет. За Любимую с Яськой волнуюсь, подонки способны на многое, а подонки в погонах практически на всё.
Удивятся же они, когда История поменяет местами палачей и их жертв.
Праздники позади, я немного расслабился. Фонарь под глазом почти исчез. Вчера руководство СИЗО «Лефортово» официально меня уведомило, что в прокуратуру ушли бумаги по беспределу Фисюкова. Шестерёнки системы завертелись. Буду старательно подливать в них масло.
Автозак сегодня маленький – «Газель» со «стаканами». Еле поместившись, стал выглядывать в глазок и знакомиться с соседями. Рядом ехал бывший сокамерник – чеченец Руслан Озниев. Странный изгиб судьбы: на воле я их мягко говоря недолюбливал, а в Лефортово именно с чеченцами мне чаще всего приходилось бороться против Системы. Вот и с Русланом мы когда-то активно противостояли нашему сокамернику Давиду Крайсу. Тот был как-то уж чересчур осведомлён о наших уголовных делах и ежедневно провоцировал скандалы и ссоры. Пытаясь столкнуть нас с Русланом, меня он называл фашистом, а его террористом и убийцей русских. Обоим обещал устроить проблемы на зоне через своего блатного брата. Крайс был большой и волосатый. Я думал, он азербайджанец, но Давид утверждал, что он еврей. Как-то мы одновременно читали: Руслан Коран, Давид Библию, а я уголовный кодекс. Давид закатил скандал, дескать я не должен читать книги от дьявола, когда они читают божьи книги. Естественно, был послан подальше, но скандал был им раздут чуть ли не драки. При этом, когда становилось совсем горячо, он резко «давал заднюю» и менял тему.
Каждый раз как он приходил с допроса, то начинал нас с Русланом доставать и стравливать друг с другом, будто запрограмированный на это. На одной из прогулок мы с чеченцем договорились бойкотировать сокамерника: не отвечать на его вопросы, делать вид, что его нет, в лучшем случае сухо отвечать «да» или «нет». И, если это не поможет, то просто вдвоём его отмудохать.
Крайс из-за нашего бойкота очень сильно разнервничался. Мы были словно ледяные глыбы, и его «партийное задание» срывалось. На следующий день у меня было свидание с адвокатом и я попросил того «пробить», кто такой этот загадочный Давид Крайс. Уже вечером нашу «хату» раскидали.
Спустя полгода я от соседей не единожды слышал о волосатом провокаторе. Роль его была одна и та же — круглосуточное психологическое давление на соседей, провокация скандалов, угрозы и мягкий «подвод» к сотрудничеству со следствием.
Но это в прошлом. Сегодня же мы с Русланом обрадовались встрече и всю дорогу вспоминали прошлое. Оказалось, Руслан тоже побывал под пытками майора Фисюкова — те же самые наручники за спиной и пакеты на голову. Он попросил меня посодействовать встрече с правозащитниками. Я пообещал, но взял с него слово «не врубать заднюю» и говорить правозащитникам всю правду о пытках, не скрывая фамилию оборотня.
Ещё одним попутчиком в автозаке оказалась мать троих детей с необычным именем Венера Кадыровна. Её муж сидит уже третий год, она же только готовится. Статья на всю семью одна и та же, народная — «два два восемь». Прокурор запросил на суде пятнашку строгого. Венера ехала за приговором и готовилась минимум к червонцу. Её муж получил восемь. Распространители наркотиков не вызывают у меня сочувствия, но общаться всё же было интересно.
Когда я приехал, оказалось, что у меня новый адвокат, Саша Васильев. Он же защищает Женю Хасис.
Свидетелей было трое. Улыбающийся скинхэд из Череповца и мои бухгалтеры. Лжесвидетельства последних - основа моего обвинения по экономическим статьям. Надежда на их раскаяние в суде была очень мизерна, но я надеялся пробиться к их душам.
Адвокат подал ходатайство об изменении меры пресечения, обосновывая его «фонарём» под моим глазом. По версии адвоката, гематома появилась после жесточайшего избиения и пыток в следственном управлении. Я застеснялся, всего-то разок сунули в глаз. Судья нас не удивила, оставила меня в СИЗО. Нет доказательств, говорит, что обвиняемого кто-то избил.
Зато удивил лысый свидетель обвинения. На его круглом румяном лице улыбка была такой откровенной, что я и сам невольно заулыбался. Он подмигивал мне и явно стебался над прокурором. Парнишку застали за порчей заборов. На них он малевал призывы играть в «Большую игру». На судебные вопросы свидетель отвечал чётко:
Прокурор: «Зачем вы рисовали на заборах?».
Свидетель: «Чтобы повеселиться!».
Судья: «Вы всегда так веселитесь?».
Свидетель: «Ну да, у нас весь город так веселится!».
Прокурор: «А почему вы рисовали ночью?».
Свидетель: «Так днём жарко же!».
Прокурор: «Что вы знаете о Северном Братстве».
Свидетель: «Оно живёт на севере».
В конце-концов судье надоело, и она отправила странного свидетеля обратно в свой Череповец. Уходя, он улыбнулся мне, сжал кулак и подмигнул.
Следующие четыре часа мы с адвокатом безуспешно пытались вывернуть наизнанку лжесвидетелей, но нет ничего хуже ответов: «я не помню». Тут не придерёшься. За всё время допроса они ни разу не посмотрели в мою сторону. Бог им судья.
В перерыве в зал попыталась прорваться Любимая, мои губы успели прошептать заветные слова, но конвоиры тут же вытолкали её за дверь. Мрази! Судья так и не даёт нам свиданий. Я закрыл глаза и выровнял дыхание.
Заседание закончилось аж в девять вечера. Конвой нетерпеливо переминался, автозак ждал меня уже полтора часа, и зеки внутри волновались и «кипишевали». За весь день я съел лишь яблоко и ни разу не попил воды, во рту пересохло.
Пробки на дорогах рассосались, но на пересадке в «Матросской Тишине» мы надолго застряли. Машины в Лефортово всё не было и не было. Нас с Русланом и Венерой пересаживали то в один автозак, то в другой, пока конвоирам не надоело и они вежливо попросили нас постоять в сторонке. Мы не возражали.
Внутренний двор «Матроски» был набит разнокалиберными автомобилями с решётками – от «Газелей» до «Уралов». Мимо нас сновали конвоиры с бумагами в руках, текли ручейки сидельцев обоего пола, иногда останавливаясь и общаясь друг с другом.
Мы отошли в сторону, на нас никто не обращал внимание. Появилось какое-то знакомое чувство пока ещё без названия, но до боли знакомое. Куда-то уйти было невозможно, но будучи без наручников и пристального к себе внимания, я вдруг вспомнил какого это — быть свободным. В груди закололо.
У Венеры счастье – вместо запрошенных пятнадцати строгого судья определил ей пятак. Почти прогулка. У Руслана же, наоборот, настроение было сумрачным. Полгода назад он расстался с молодой женой. Несмотря на общего маленького ребенка, та решила Руслана не дожидаться. Я думал, что браки мусульман нерушимы, по-крайней мере со стороны жены. По словам Руслана, в первые месяцы его «попадоса» она клялась в вечном ожидании и яро осуждала тех, кто не ждёт своих мужей. Её запала хватило ненадолго.
Я почуял тревогу. Эта тема меня и самого волнует, и я спросил Венеру:
- Когда сел ваш муж, у вас не возникло желание уйти к тому, кто мог бы лучше обеспечить жизнь детей? Или вариантов не было?
Мой вопрос был бестактным, но актуальным. Мне было важно знать все, о чём думает женщина, когда её муж в тюрьме. Венера ответила не задумываясь:
- Да, Антон, у меня были предложения от мужчин, не скрою. И я не раз думала, что если бы ушла от мужа к кому-то из них, то и сама не попала бы в тюрьму. С работой было очень трудно, я пробовала то тут, то там, но у меня трое детей, а помощи ждать было неоткуда. Но я не оправдываюсь, получила своё заслуженно. А встречаться с другими мужчинами я не хотела лишь по одной причине – я люблю своего мужа. Люблю, и ничего не могу с этим поделать, а потому решила ждать.
Руслан после этих слов ещё больше помрачнел.
- Мда, Венера, не все такие как вы, а жаль.
- Поверь мне, Руслан, как женщине. Если жена действительно любит, она дождётся. А если не любит, то и на хрен такая нужна?
Я смотрел в потемневшее небо, вдыхал прохладный воздух и повторял про себя: «Если любит – дождётся, а не любит – так и не нужна».
- Всё верно, - сказал я, - но есть, Венера, один нюанс. Ведь и мы своих жён любим безумно.
- А вот это тяжело, - согласилась она, - но у вас, мальчики, всё будет хорошо. Поверьте мне.
Я посмотрел на неё, и мне очень хотелось ей верить.
К нам подошли конвоиры:
- Судари и сударыня, ваша карета подана.
Чудно и необычно, но в настроение. Приехали мы к полуночи. Откровенные беседы нас сблизили, и попрощались мы тепло.
Уже в камере, засыпая, я вспомнил пророчество Венеры: "Если любит - дождётся..."
Бывает, сойдутся какие-то мелкие события в одном месте и времени, и ты понимаешь, что это не случайность и не совпадение — это знак. Что-то должно произойти.
Сегодня я собрался быстро. Из всей еды: яблоко, конфета и пачка галет из сухпайка. В суде не до еды.
Перед отправкой меня обследовал местный врач. Когда конвоиры автозаков видят мой фингал, они требуют документы, подтверждающие, что таким меня и взяли. Эдакий акт приёма-передачи бракованного товара.
Автозак на этот раз попался старинный, смахивал на автобус Жеглова и Шарапова. Из соседей был какой-то бородач. В Мосгорсуде нас с ним скрепили одними наручниками и отвели в подвалы камер ожидания. Плотно сбитый сорокалетний мужчина с аккуратной бородкой держал подмышкой чёрную кожаную папку и для этих мест выглядел очень респектабельно Рассадили нас по разным каморкам.
Как обычно я принялся читать исписанные дверь и стены. На них пишут что-то типа: «Вася Обломов, 6 лет строгого, ст. 222, ст. 161 ч.» или «судья Мокрухина — сука продажная!». Читаешь чужие сроки, примеряешь к себе, ёжишься. Однако сегодня на стене я увидел две огромные молнии. Это был первый знак.
Через «Мосгорштамп» проходит немало скинов, и к свастикам, коловратам или молниям я привык. И всё же сейчас я был уверен, что этот символ был здесь неспроста. Вдруг на скамье я увидел надпись: «Лёха Карташов – стукач!».
С этим толстяком, что целыми днями мечтал о доме и мерседесе, я сидел почти три месяца. В свободное от еды и фантазий время он старательно подталкивал сокамерников к откровенным разговорам. Уже после того как нас раскидали, я не раз слышал от соседей жалобы на подозрительного толстяка. Но увидеть его фамилию здесь и сейчас?! Вот так совпадение!
Я стал оглядываться в поисках других интересных надписей. И уже не удивился, когда увидел на двери название маленького, затерянного в Белоруссии городка из своего детства. Калинковичи! Первый класс, малина в огороде, дедушкина «Волга»... Какая-то фантастика! Мелкий населенный пункт Гомельской области, и вот он здесь.
В полуметре над Калинковичами шариковой ручкой было выведено: «Вася. Железнодорожный». Именно в Железнодорожном прямо сейчас меня ждут мои любимые, оттуда меня и привезли в наручниках в Лефортово. Пятница тринадцатое, что ты мне готовишь? Я замер.
Дверь открылась, и нас с бородачом повели в ожидающий автозак. Когда познакомились, я обалдел. Сосед оказался бывшим сотрудником. Странно, по правилам перевозки «бесов» такого быть не должно.
Разговорившись с соседом, я узнал, что еду аж с полковником ФСБ! Четверть века отдал службе Родине, а теперь сидит внутри автозака.
Разговор быстро перешёл на тему политики. Конечно, «фэйс» был обижен на Систему. Он рассказывал, что в Конторе идут чистки, что тех, кто не желает писать рапорт добровольно, вынуждают и даже подставляют. Якобы убирают последних профессионалов, заменяя их молодыми, тупыми, но послушными и преданными. Я вспоминал розовощёкого следователя, что так криво состряпал моё дело, и верил своему попутчику.
- Послушайте, но ведь без профессиональных спецслужб нынешний режим обречён! – воскликнул я. – Кто будет бороться с террором на Кавказе?
- Так уже почти никого и не осталось, - с сожалением ответил бывший сотрудник. – На Кавказе реально работают единицы профи. Только то, что Чечню деньгами заливают, пока и сдерживает её. На тот же Дагестан денег уже не хватает, а потому там сейчас идёт настоящая партизанская война. По телику-то далеко не всё показывают. А режим, как ты говоришь, продержится на лояльных дуболомах. Террористов по лесам будут ловить другие террористы, перекупленные и, пока есть деньги, тоже лояльные. Других же, кто с режимом не согласен, будут сажать и держать в страхе. Эти методы отработаны, уж поверь мне. Но как бы ни было, мы-то с тобой по разную сторону баррикад.
Я посмотрел ему в глаза и усмехнулся:
- Вообще-то мы сейчас едем в одном автозаке.
- И то правда, - задумчиво ответил он.
День стал просто чудесен, когда возле судебного зала я увидел свою любимую красотку. Она не растерялась, подбежала и, не обращая внимания на протесты конвоиров, прижалась ко мне губами. Моё сердце чуть не проломило грудь. Аромат и вкус Любимой помутили разум, и это перед важным заседанием! Милая, ты сводишь меня с ума, аккуратнее!
На раскаяние очередного лжесвидетеля я уже не надеялся. Мы с адвокатом приложили максимум усилий, но работница бухгалтерии заладила одно и то же: «не помню». И всё тот же страх посмотреть в мою сторону. После сотого «не помню», я громко спросил бухгалтера:
- Елена Юрьевна, вы православная?
Она удивленно посмотрела на меня. Ответить не успела, судья сняла вопрос.
- Вы помните библейскую заповедь о лжесвидетельстве?
Она помрачнела, но снова промолчала. Её правда спасла бы меня. Но в ней жил страх, а теперь ещё и грех лжесвидетельства. Судья снова отклонила мой вопрос.
- Я ничего не знаю, - выдавил свидетель.
Я махнул рукой и сел.
В зал зашёл грустный старик. Он долго рассказывал о своем сыне ВИЧ инфицированном наркомане, недавно убитым собственной женой. В конце речи дед выдал:
- Я очень жалею, что у меня был такой сын-неудачник. Он никогда и ничем меня не радовал. И будь он хотя бы вот этим жуликом, - с этими словами дед кивнул в мою сторону, - я был бы счастлив.
Так я стал жуликом. Судья поторопилась отправить деда домой.
После судебного заседания меня отконвоировали обратно в подвал. Там-то я и понял к чему сегодня было так много знаков.
Я не раз слышал, что с конвойными можно договориться о свидании в камере ожидания, но не верил в эту фантастическую возможность. В автозаках попутчики рассказывали о нелегальных встречах с подельниками, подругами и даже проститутками. Я им не верил. Обитатели Лефортово о подобном и не мечтают.
Когда я стал ездить в суд, то заводить разговор с конвойными о незаконных свиданиях не рисковал. И вдруг один из конвоиров, что видел, как я целуюсь с женой, сам предложил мне с ней увидеться. Камера ожидания — маленький провонявший горем бетонный мешок - не самое романтичное место, но за пять минут общения с Любимой я бы отдал многое. Конвоир много не хотел, озвучил пятнадцать тысяч за десять минут. И пообещал, что если жена ещё не ушла, то он найдёт её и предложит встречу.
Так вот ради чего был сегодняшний день!
Обратно я ехал в до предела набитом автозаке, но от пережитого не замечал ни тесноты, ни курева, ни орущих кавказцев.
Знаки сработали. Я был счастлив!
Напротив меня в автозаке сидели два чеченца. Один, лет двадцати с аккуратной бородкой уже вскоре рассказывал мне об Ичкерии, Дудаеве и чеченских залежах нефти. Что удивительно, критиковал ваххабизм. Я думал, что все мусульмане — это или ваххабиты, или мягкие как татары. Но нет, ичкерийцы стоят обособленно. Они сосредоточены на цели добиться независимости Чечни, а потому война за Ичкерию у них в приоритете малопонятных сражений с неверными в Афгане или Алжире. То есть всемирный халифат, но только после отделения Чечни от России. За то и подвергаются нападкам остальных ваххабитов. По-крайней мере именно так мне толковал молодой «чех». Так как я и сам был не против последнего, что всегда открыто выражал вслух, то как собеседник особенно заинтересовал попутчика. Мне же было бы интересно понаблюдать за его спором с моим сокамерником. Дагестанец Ахмад как раз был сторонником всемирного джихада и зелёного знамени на обоих полюсах земли. Скорее всего, они бы спорили недолго: поорали бы друг на друга, да и схлестнулись бы в рукопашной.
Старший чеченец отрешённо смотрел в сторону, как вдруг, поинтересовался моими статьями. Экстремизм и мошенничество - воистину удивителен мир, воскликнул он. После заметил, что нынче много русских экстремистов заезжает в тюрьму:
- Раньше, - говорит, - экстремизм на чеченцев вешали, потом стали вешать терроризм. Теперь экстремизм вешают на русских, скоро будут и терроризм на вас вешать.
Я молча думал о жене с её статьей о публичном оправдании терроризма. «Уже вешают», - хотел сказать я, но промолчал. В тюрьме я научился молчать.
На Матроске мы с чеченцами попрощались, им в Бутырку, мне в «аквариум». По-пути домой бывший сотрудник как-то подобострастно сообщил мне, что старшего чеченца зовут Ахмед Шалинский и он то ли «законник», то ли вот-вот им станет. Я удивился, как они могут быть сообщниками по одному уголовному делу. «БС» промолчал.
В лефортовскую камеру я вернулся рано, но расстроился, когда узнал, что от нас отселили Профессора. Опять мы остались вдвоём с ваххабитом. И конечно же он мне подробно и доходчиво, со ссылками на богословов и цитататы из Корана, рассказал о заблуждениях моих чеченских собеседников, что были так уверены в заблуждении моего соседа.
Аллах с ними!
На улице почти лето и на прогулке мы загораем. А в камере стены настолько холодные, что я не расстаюсь со свитером. Беру его и в суд. Воду оставляю, лучше перетерпеть жажду, если в автозаке приспичит в туалет - хоть вешайся.
Из тёмного глазка «стакана» напротив в меня упёрся чей-то взгляд. Познакомились. Дядька из кингисеппской банды — рэкет, убийства и даже терроризм - свои полтора десятка строгого уже получил, в Лефортово сидит четыре года. Его сосед по камере оказался ещё круче - за убийство Ямадаева в центре Москвы отхватил двадцатку. По сравнению с ними мои дела лучше некуда. Но я и не убивал.
Доехал без пересадок, это приятно и быстро. Хотя ехать боком в «стакане» все жё неудобно — в жару задыхаешься, ноги затекают и немеют, можно даже упасть, когда выпрыгиваешь из автозака на деревянные культи, бывает жёстко укачивает. Но никто и не обещал, что будет легко.
В коридоре суда на руках Любимой я вдруг увидел Яську. Так и залип на неё, пока шёл, голова сама собой поворачивалась, и мы смотрели друг другу в глаза не отрываясь.
- Это папа, папочка! – подсказывала ей Любимая.
Я будто провалился в яму - ничего не видел и не слышал, хотя меня уже завели в клетку, и судья что-то у меня спрашивал. Начало процесса я упустил.
В этот раз судебное заседание было долгим и тягучим. Бывший заместитель, когда-то уволенный с золотым парашютом ничего «не помнил». Я не удивился, все переживают за свою задницу, с ФСБ шутки плохи, понятное дело свидетелей обрабатывают ещё задолго до суда. Шансов доказать свою невиновность всё меньше.
Назад ехал в толпе курильщиков, голова раскалывалась. Возле Тверского суда подселили Диму Барановского. Пытались засунуть его в «стакан», но тот не засовывался и скандалил. На угрозы конвоира никуда не сдвинуться с места, Дима ответил, что и он не спешит. Странно, но мент быстро сдался. Дима поехал с нами. Не раз я замечал, что он магически влияет на людей, управляет ими и, в конце-концов, добивается желаемого. С виду мягкий, но в глубине глаз сверкает металл, и длинные ресницы не всегда могут скрыть его блеск.
Дима с нескрываемым удовольствием записал детали моей стычки с Фисюковым и пообещал распространить эту историю через свои каналы. Я рад, быть может этот винтик системы когда-нибудь всё-таки сорвёт свою резьбу и отправится на почетный покой.
Оставшийся путь я слушал варианты исхода своего дела, Дима с невероятной скоростью придумывал, как мне избавиться от обвинений. Вот же человек! У самого проблемы на семь лет и выше, а его заботит мой расклад. И тут он предложил мне перечислить на счёт несколько миллионов рублей, дабы все претензии потерпевших исчезли. Я сразу и ответить ничего не смог.
- Дима, зачем тебе это?
- Мы же в одной лодке, Антон.
- Но я не виноват и не брал ни копейки, зачем им что-то переводить?
- Не будет иска, не будет и дела. А выйдешь — вернёшь.
Я задумался - деньги немалые, возможный срок тоже, но такая зависимость меня пугала. Дима не филантроп, он кукловод, вон как мастерски манипулирует конвоирами. Я же вдоволь побыл марионеткой на кирпичном заводе, места от нитей до сих пор кровоточат.
Я пообещал Диме подумать над его предложением.